Страница:
Так и хотелось запихать в ту клетку благородного сайэра Удиго-ар-Виеналя, и повесить ему на шею колодку, и хлестать бичом, – зачитывая при этом вслух статьи походного артикула, касающиеся снабжения и обеспечения войск...
Оставалось выбирать между бесславной гибелью и не менее бесславным бегством. Но ни первый, ни второй вариант меня не устраивал... С первым все понятно. А второй... В конце концов, не меня, а Удиго отправили подавлять и усмирять. И его, а не меня после неудачи означенного мероприятия вышибут из гвардии и законопатят сотником в дальний гарнизон. А может, и не выгонят, и не законопатят, Хаос знает, каких покровителей и заступников имеет пулмайстер в приближенных к трону кругах.
Но беда в том, что удирать придется, бросив обоз. А в нем, кроме цепей и колодок, три воза, нагруженных имуществом мэтра Гаэлариха. Артефакты, необходимые ему для исполнения на болотах некоего сложного магического ритуала, – без которого, дескать, Навершие Молота никак не обнаружить...
И лучше уж вернуться в трактир вышибалой, чем с позором явиться перед очи епископа, потерпев фиаско в самом начале похода.
...Друэн оправдал мои надежды. Вестовые уже мчались к ротам, а повозки торопливо ставили в круг, плотно, дышло к дышлу. Вернее сказать, выстраивали в форме подковы, – вахтмайстер очень умело использовал оказавшийся поблизости небольшой пригорок, крутой его западный склон можно было использовать как неплохое естественное укрепление.
Распрягать времени не было, и возничие торопливо рубили постромки, отводили здоровенных ломовых лошадей в центр образующегося укрепления. Замысел Друэна я понял мгновенно. Спе́шить меньшую часть пулы, посадить в вагонбург, – и развязать оставшимся снаружи руки для маневренных действий. Не ахти какой план, но все-таки лучше, чем ждать, пока мятежники дотопают до обоза.
Не обращая внимания на суету вокруг, я громким свистом собрал весь наш отряд. Даже мэтр Тигар, предпочитавший передвигаться не верхом, а на повозке, примчался смешной подпрыгивающей трусцой. Лишь маг Гаэларих не прекратил своего занятия. Стоял бледный, и я видел, как алая капелька крови показалась из его ноздри и ползла к губе... Но на ногах держался твердо, и сдаваться явно не собирался. Молодец, магистр, пожалуй, я тебя недооценил...
– Придется помахать мечами, парни! – И я несколькими словами объяснил задумку.
В своих был уверен, но внимательно смотрел на бойцов Храма. А ну как они упрутся, ссылаясь на инструкции сайэра епископа? Тогда, чем бы дело ни закончилось, наши пути разойдутся... Однако никто не возразил.
– Останешься здесь, с мэтром Тигаром, – приказал я Зойде. – И чтоб ни волосок!
Йордлинг кивнул, пробурчав себе под нос что-то невразумительное и неприязненное, словно умереть под ударами крестьянских вил и кос было его заветной мечтой с раннего детства, но вот пришел подлец Хигарт и испортил весь праздник.
– Калрэйн! Мэтр маг – твой. И умереть должен только после тебя.
Ассасин молча кивнул. В отличие от Зойды, в открытую рубку он никогда не рвался. А я подскакал к Друэну.
– Майгер вахтмайстер, мне нужна полусотня. Из старых рубак, бывавших за Халланом, – сказал я, отнюдь не уверенный, что Удиго-ар-Виеналь тотчас же не наложит запрет на мою просьбу.
Однако высокородный сайэр наконец-таки проникся серьезностью ситуации. И скромно помалкивал.
Вахтмайстер удивленно взглянул на меня. Я показал на холм.
– Не прорубитесь, – покачал он головой.
– Прорублюсь.
Лицо Друэна страдальчески кривилось, когда он отдавал приказание. Старик хорошо понимал: из его давних боевых товарищей в лучшем случае вернутся немногие... Если вообще хоть кто-то вернется.
Мятежники не стали изобретать новую тактику, повторили прежний свой прием: растянули фронт влево, выдвинув вперед отряды второй линии; наступавшие в центре изменили направление, – и всадники снова отступили, оказавшись под угрозой окружения...
Однако между правым флангом и центром повстанцев возник разрыв, неширокий, сотни в две шагов, – и в него-то устремилась галопом наша неполная сотня. Извините, сайэр епископ, я честно старался воздержаться от драки, но так уж оно получилось...
Ветер в лицо, грохот копыт за спиной... Быстрее, быстрее, еще быстрее! Косиньеры бежали к нам во всю прыть, – затянуть, закрыть своими телами разрыв фронта.
Они почти успели, но лишь почти, – три четверти всадников проскочили, ускользнули из захлопывающегося капкана. За спиной остались крики, и ржание коней, и звон столкнувшегося оружия. Мы не оборачивались.
Впереди – отряд пращников, спешащий к месту прорыва. Небольшой, не более сотни человек. Смазка для меча. Они должны были разбежаться, в панике бросая свои сумки, набитые снарядами.
Не разбежались... Самоубийцы.
«Вью-у-у, вью-у-у, вью-у-у-у!» – со свистом раскручивались пращи, и спустя мгновение камни устремились к цели. Не шаровидные снаряды, одинаковые по размеру и весу, из свинца или обожженной глины, – но неровные голыши, наверняка собранные в высохшем русле Лигонга.
Попасть из пращи, тем более таким примитивным снарядом, в быстро скачущего всадника можно лишь случайно. Кое-кого из наших случай подвел: я услышал за спиной исполненное боли конское ржание и несколько звучных ударов по щитам и шлемам. Времени для второго залпа мы не дали, врубились на полном скаку в беззащитный строй.
Они не кинулись наутек даже сейчас... Выхватывали ножи, бросались на лошадей, пытались дотянуться до всадников... Грудь моего жеребца опрокинула одного, второго, третьему я отсек руку, сжимавшую кривой нож-засапожник. Один пращник, совсем мальчишка, оказался почему-то без ножа: я увидел, как он ухватился за стремя и попытался запустить зубы в ногу бойца Храма, – но тут же рухнул под копыта с разрубленной пополам головой.
Загнанная в угол крыса, пытающаяся укусить матерого пса-крысолова, – и та имеет больше шансов на победу. Мы почти не сбавили хода, оставив позади зарубленных и растоптанных.
Расстояние между нами и холмом, где расположилась ставка мятежников, сократилось до четверти лиги. Я уже видел группу людей на его плоской вершине. Видел знамя на высоком древке над их головами: трехцветное, бело-черное с широкой багровой каймой по краю...
Убежать, скрыться главари мятежа не пытались. Зачем? Резерв, плотно обступивший возвышенность, наверняка состоит из лучших бойцов. Косиньеры, мечники (хотя мечи у одного из десяти, остальные с топорами и палицами). Лучники собраны здесь же.
Соотношение сил – один к тридцати. Жалкая полусотня против полутора тысяч. Отряды, сквозь строй которых мы прорвались, преследованием не занялись, не подставили тыл конным ротам королевской пулы. Казалось, нам предлагали: хотите унести ноги – уносите. Но если желаете совершить самоубийство – всегда к вашим услугам.
Повинуясь моей команде, полусотня сгрудилась напротив мятежников, за пределами арбалетного выстрела. Я быстро оглядел поле сражения. В районе вагонбурга и на левом фланге драка продолжалась, старый вахтмайстер старался помочь, чем мог, и оттягивал на себя как можно больше врагов. Стрелы, похоже, закончились, и всадники схватились с врагом врукопашную...
А справа сгущался туман, заволакивал поле сражения, на глазах делался непроницаемым для взора. Наверняка магической природы, не случается туманов в этих местах в такие солнечные деньки. Кто его автор – Гаэларих или же противостоящий ему маг – непонятно... Но разбираться времени не было.
– Оставаться на месте! – приказал я. – Атакуете, когда строй будет прорван.
Солдаты Друэна смотрели с недоумением, но те из наших, кто побывал на Серых Пустошах, не удивлялись. Знали, что я имел в виду, и видывали, как это делается...
Я спрыгнул с жеребца. Не глядя, бросил поводья одному из солдат. И пошагал в сторону врагов.
Десять шагов, двадцать... В воздухе свистнула стрела, воткнулась в землю слева, невдалеке. Вторая, третья... Стреляли они, как сапожники.
Затем вялый обстрел прекратился, я заметил в строю какое-то движение. Наверное, решили, что к ним идет поединщик, по старому обычаю решивший предварить бой схваткой один на один, – и намеревались выпустить лучшего бойца. А может, задумали что-то гнусное, взять в плен, например... Мне было все равно. Я шел их убивать.
На ходу расстегнул подбородочный ремень, шлем упал на траву. Еще пара манипуляций с ремнями, и за ним последовала кираса. Бьерсард со свистом описал круг над головой.
По рядам прокатился ропот, слов было не разобрать, но я знал, что за слово говорят мятежники друг другу: «Берсерк... Берсерк...»
Можете звать меня так. Но я ваша смерть. Извините, что одет не по форме, балахон и косу забыл дома...
Виски заломило тягучей болью... Вражеский маг, оставив без внимания Гаэлариха, занялся мной. И очень, наверное, сейчас удивлен, отчего я не падаю, не корчусь... Надеюсь, наш магистр воспользуется удачным для атаки моментом.
Пора!
Они еще смотрели, тупо пялились на то место, где только что неторопливо шел я, – а Бьерсард уже рассек первый щит, пополам, сверху донизу. Второй взмах, слева направо – и наконечники оружия, отсеченные от ратовищ, медленно-медленно начали падать на землю. Вжи-иг! – еще один щит превратился в две половинки.
Затем настала очередь людей...
Я знал, что долго не смогу продолжать в таком темпе: практически невидимый и неуязвимый для противников. Знал, что за эти растянувшиеся, наполненные событиями секунды придется потом расплачиваться долгими часами бессильной усталости... И старался успеть сделать как можно больше.
Вжи-иг! Вжи-иг! Вжи-иг!
Бьерсард метался во все стороны: вправо, влево, вперед, и каждый его взмах убивал очередного врага. Казалось, что я и мой топор – единственные живые в оцепеневшем, застывшем мире. Живые, щедро сеющие смерть.
Пустое пространство вокруг меня ширилось – большая прореха, разъедавшая строй. Тела падали не сразу, валились медленно, незаметно глазу, приходилось швырять их себе под ноги, чтобы добраться до следующих. И кровь не сразу начинала хлестать из ран неторопливыми тягучими струями, но все-таки начинала... Я шагал по теплым, мягким, податливым трупам, весь забрызганный, залитый чужой кровью, совсем как тогда, на подступах к Тул-Багару...
Это был не бой, не драка, – тупая мясницкая работа. И я ее ненавидел.
Крестьянин – высокий, худой, с клочковатой неопрятной бородой на изможденном лице – широко распахнул глаза, челюсть изумленно отвисла. Легко понять его потрясение: только что видел перед собой плотно сомкнутые спины сотоварищей, и вдруг, вместо этого, – широкое пустое пространство, заваленное трупами, и залитый кровью человек с огромным сверкающим топором... Так он и умер – изумленным.
Удар, удар, еще удар, – путь свободен. Я отбил трехзубые вилы, брошенные мне в грудь чьей-то рукой, и выскочил за пределы строя. Сзади грохотали копыта – полусотня врывалась в пробитую мною брешь.
Впереди, шагах в двадцати, стояли лучники. Я устремился к ним – уже не стремительной, невидимой глазу молнией, но все равно очень быстро.
Они не успели. Они только-только накладывали на тетивы стрелы, извлеченные из колчанов, когда я подбежал вплотную. И, наконец-то, враг не выдержал! Не знаю уж, чем именно, заклинаниями или магическими артефактами воспользовался маг, превращая мирных обывателей в бесстрашных и стойких солдат (сомнений в том у меня не оставалось). Но действие тех заклинаний или артефактов все же имело свой предел...
Лучники дрогнули. Не бросились под Бьерсард на верную смерть – разбежались во все стороны, теряя оружие. Я не обращал внимания на бегущих. Вперед, вперед, на холм!
За спиной слышались звуки яростной рубки, но времени обернуться не было. Последняя линия обороны – длинная редкая цепочка бойцов с мечами и топорами. Все в доспехах с чужого плеча, рослые, крепкие. В бегство они не обратились, стояли как стояли, крепко сжимая оружие, – но в их напряженных позах мне почудилась глубоко спрятанная неуверенность.
И вновь Бьерсард запел свою кровавую песню: то свист рассеченного воздуха, то звон о сталь, то скрежет о кость... Настоящих мастеров меча или секиры здесь не оказалось, но мятежники набегали со всех сторон, норовили взять в кольцо, задавить числом.
Я вертелся ужом, наносил и отбивал удары, и с тоской понимал, что теряю драгоценные мгновения: сейчас вражеский маг опомнится, и, плюнув на поединок с Гаэларихом, пустит против меня в ход какое-нибудь мощное, на крайний случай приберегаемое заклинание...
Подмога пришла очень вовремя: всадник в форме королевской легкой кавалерии врубился в толпу врагов, теснил их конем, щедро рассыпал удары. За ним подскакал второй – боец Храма с моргенштерном в руке. Третий, четвертый...
Улучив момент, я выскочил из свалки и бросился на вершину холма. Наперерез метнулось нечто огромное, мохнатое, рычащее. Не орк, не тролль, – человек, лохматый, с заросшим лицом, закутанный в шкуры, в руках – огромная дубина, ощетинившаяся клыками каких-то животных. Сверкание лезвия Бьерсарда стало последним, что вблизи увидело звероподобное создание в этом мире.
...Их было четверо, но мага нетрудно было опознать с первого взгляда: высоченная фигура в темно-багровом плаще, лицо прикрыто надраенной и ярко блестящей медной маской.
Остальные трое – люди как люди. Невысокий толстячок в камзоле, когда-то шикарном, но ныне истертом и потрепанном, – причем в своем, сшитом по его бочкообразной фигуре. Чернобородый здоровяк в мужицкой одежде, но в роскошной бархатной полумантии, накинутой на плечи; не менее роскошный эспонтон в его руках – с резным ратовищем и с железком, покрытым золотой насечкой, – выглядел украденным. И еще один человек, без особых примет, с какими-то смазанными, не запоминающимися чертами лица, одетый как обедневший писец или младший приказчик торговца средней руки.
Был там и пятый, но его в расчет принимать не стоило: обнаженная мужская фигура неподвижно распласталась в центре начертанной на земле гексаграммы, в руки, в ноги, в грудь и живот воткнуты небольшие ритуальные кинжальчики, – кровь сочится, жив. От стоявшей неподалеку жаровни тянулся странный фиолетовый дым. В стороне валялись несколько истыканных голых трупов.
Маг, склонившийся над гексаграммой, распрямился, отшвырнул в сторону очередной кинжальчик. Чернобородый зарычал и бросился на меня, нелепо размахивая эспонтоном, – так, словно перед ним была заросшая густой травой поляна, и требовалось ее срочно скосить. Двое других тоже бросились, но наутек.
Вжи-иг! – пропел Бьерсард, и эспонтон выпал из обмякших рук. Взгляд его владельца опустился, недоуменно уставился на длинный, тонкий, идеально ровный разрез, наискосок пересекающий крестьянский кафтан в районе талии. Казалось, пострадала только одежда, но мгновением спустя края разреза густо намокли красным. Судорожное движение – и тело чернобородого развалилось на две части, рухнуло в растущую кровавую лужу, нижняя половинка нелепо скребла ногами, словно пыталась вскочить, убежать, спастись...
Всего этого я не видел. Бросился к магу, торопливо творящему какое-то заклинание. Не атакующее – меднолицый убийца думал сейчас только о бегстве. Над головой его крутилась воронка крохотного смерчика, увеличивалась, темнела, начинала обволакивать тело.
Воздух на моем пути стал тугим, упругим и вязким. Я с трудом протискивался сквозь него, – медленно, слишком медленно, – и понимал: не успею... Смерч обволок почти все тело мага, его фигура колебалась, становилась зыбкой, полупрозрачной.
Я метнул Бьерсард. Казалось, боевой топор пролетел сквозь тело мага без малейшего сопротивления. Дикий вой, яркая вспышка, – и всё закончилось. Не стало мага. Исчезла воронка смерча. Воздух не препятствовал движениям, но сил двигаться уже не осталось...
Движением столетнего старца я нагнулся за топором. Какой-то ущерб исчезающему магу Бьерсард все же нанес – на лезвии шипело и пузырилось пятно непонятной жидкости. Обычная кровь никогда не прилипала к зачарованной стали – но если эта, похожая на кислоту субстанция заменяла меднолицему кровь, то был он кем угодно, только не человеком.
Обтерев лезвие о траву, я перерубил жердь, служившую флагштоком мятежникам. Скомкал знамя и швырнул в пламя жаровни. И, словно в ответ на мое действие, вдали послышался серебряный голос боевых горнов, протрубивших знакомый сигнал: «Преследуй, руби, пощады не давай!»
Битва при Лигонге заканчивалась...
Глава пятая. Тяжкая женская доля
Вольный имперский город Альхенгард был гнусной, противной и позабытой богами дырой. И зловонной, вдобавок... Некогда, в старые добрые времена, помои, выплеснутые из окон вольными имперскими горожанами, стекали в тянущиеся вдоль улиц канавы и смывались дождями в протекавшую мимо города речку... Ныне по иссохшему руслу не протекало ничего, да и дожди случались раз в три года. И вольный дух вольного города весьма-таки тревожил обоняние непривычных путешественников. Горожане, притерпевшись, не замечали...
Трактир «Щит Одоара», расположенный в центре пресловутого вольного города, неподалеку от ратушной площади, был гнусным, противным и позабытым богами заведением. И тоже зловонным. Возможно, трактирщик полагал, что доносящийся из кухни аромат лука, жарящегося на прогоркшем жире, возбудит у посетителей голод и жажду... У моего желудка он вызывал прямо противоположные стремления...
Пиво, что продавали в рекомом трактире, было гнусным, противным... Впрочем, кажется, я начинаю повторяться. Но пойло, которое мне подали здесь в выщербленной глиняной кружке, пиво напоминало немногим... В основном тем, что тоже было жидким.
Тяжело вздохнув, я рискнул сделать глоток. Худшие опасения подтвердились... Конечно, вода стала большой ценностью в нашем мире... Но сей факт никоим образом не оправдывает пивоваров, заменяющих ее ослиной мочой в процессе производства. И трактирщиков, торгующих получившимся продуктом.
Отставив кружку, я поймал за рукав пробегавшего мимо толстячка с подносом, уставленным новыми порциями гнусного напитка.
– Э-э-э? – не слишком вразумительно поинтересовался толстячок моими претензиями.
– Вы работаете в доле с аптекарем? – произнес я задумчиво. – Или сразу уж с гробовщиком?
Отравитель побагровел, набрал полную грудь воздуха, готовый вступиться за честь альхенгардских пивоварен и «Щита Одоара», и... И не сказал ничего. Устыдился, должно быть.
Чуть помедлив, я разжал пальцы, сомкнутые на его локте. Толстячок устремился в сторону кухни, дребезжа своими кружками. Левая его рука свисала плетью.
Спустя недолгое время передо мной стоял глиняный кувшин и относительно чистая чарка. Я налил, сделал глоток, покатал во рту напиток.
Да, это действительно было неплохое молодое вино. Я благосклонно кивнул и толстяк перестал мелко дрожать. И снова исчез.
Та-а-ак. Мир становился хоть чуточку, но лучше.
В строю остались четверо: я сам, маг Гаэларих, Калрэйн... И мэтр Тигар, историк золотого века Лаара.
Погиб Зойда – когда мятежники все же ворвались в наше импровизированное укрепление и начали беспощадную резню. Погибли Сулгрин, Йонас, Ройде и остальные парни, ходившие со мной к Тул-Багару... Маг Гаэларих лишился обоих своих помощников... И для старого вахтмайстера Друэна этот поход стал последним – не разминулся с шальной стрелой...
Продолжать наше путешествие в столь поредевшем составе не стоило и думать, – вчетвером мы едва могли управиться с громоздкими фургонами мэтра магистра, не говоря уже о том, чтобы отбиться от возможного нападения.
Сайэр пулмайстер Удиго-ар-Виеналь, как выяснилось, чувством благодарности не отличался. И наотрез отказался передать под мою команду хотя бы десяток всадников. У вас, дескать, свой приказ, у меня свой, приятно было познакомиться, майге-э-э-эр Хигарт, надеюсь, что больше не встретимся. Стоило ли губить отборных бойцов, чтобы спасти задницу этого надутого спесью индюка?
Расставшись с поредевшей пулой (в строю осталось чуть больше половины королевских конников), мы с трудом добрались до Альхенгарда.
Здесь предстояло пополнить припасы, прикупить кое-какое снаряжение, да и коней поменять очень бы неплохо.
А самое главное – необходимо найти и нанять людей, готовых за деньги рискнуть жизнью и здоровьем. По слухам, публика этого сорта собиралась именно в «Щите Одоара». В общем-то, логично, – тем, кто регулярно потребляет здешнее пиво, и здоровье, и сама жизнь не слишком-то дороги...
Однако слухи на то и слухи – часто лгут. Никто из посетителей «Щита» не привлек моего внимания в качестве возможного кандидата.
В темном углу кучка оборванцев азартно гремела стаканчиком с костями. Судя по всему, большее, на что они способны – срезать кошелек у зазевавшегося купца, если того не сопровождает пара телохранителей с дубинками.
Прочие мрачные личности, сосредоточенно сидевшие над своими кружками, тоже особых надежд не внушали. Без сомнения, кое у кого из них числились на счету весьма рискованные предприятия, и трупы за спиной наверняка оставались, – но всего лишь в здешних неосвещенных переулочках и тупичках, куда не заглядывает городская стража...
Можно было лишь вздохнуть об уютном, чисто подметенном зале «Хмельного гоблина», где имели обыкновение коротать вечера ландскнехты, поджидавшие вербовщиков, наемники с закончившимися контрактами и прочие им подобные господа. Да и пиво там, опять же, заслуживало так называться...
Однако я не спешил покинуть не оправдавшее надежд заведение. Имелась одна проблема, которую мне очень бы хотелось обдумать без помех, в одиночестве, тишине и спокойствии... Почти в тишине и спокойствии – драка, вспыхнувшая между игроками в кости, не в счет.
Проблема касалась все того же злосчастного боя при Лигонге... Вернее, той роли, которую сыграл в бою мэтр Тигар.
Бывшему торговцу и нынешнему летописцу Лаара полагалось забиться под повозку и молиться всем богам, каких он только знал, – когда подошедшие под прикрытием магического тумана свежие отряды мятежников устремились на штурм вагонбурга.
Не забился. Наоборот, дрался наравне со всеми. И, по словам Калрэйна, кривым кавалеристским клинком орудовал так, что любо-дорого посмотреть... А в том, что касается оружия и умения владеть им, на слова Калрэйна полагаться можно смело.
Не спорю, среди купцов и их приказчиков, ведущих торговлю с местами дикими и опасными, зачастую встречаются люди, отлично знающие, с какого конца браться за меч. Тигар таким не казался, но любое мнение может быть ошибочным...
Допустим, в своей далекой юности мэтр Тигар научился недурственно махать клинком, и не растерял умений. Но дальнейших его действий сей факт никоим образом не объясняет.
Когда старому вахтмайстеру Друэну стрела пробила навылет голову, Тигар... взял командование на себя! И командовал весьма умело и эффективно!
К тому времени главари мятежа были мертвы или разбежались, меднолицый маг тоже покинул поле битвы, но их подчиненные продолжали выполнять последние полученные распоряжения. И вполне могли превратить нашу победу в поражение, – высокородный сайэр Удиго-ар-Виеналь отдать сколько-нибудь толковый приказ оказался не в состоянии. Использовать успех, за который я заплатил жизнями своих ребят у ставки мятежников, оказалось некому...
Тигар же прекратил оборонять возы, посадил всех уцелевших защитников вагонбурга в седла (в том числе Калрэйна и магистра Гаэлариха; причем маг, завершивший свою магическую дуэль, так обессилел, что пришлось его с двух сторон придерживать в седле).
Затем странный писатель вывел всадников в поле, соединился с потрепанными ротами, продолжавшими бой, стремительным обходным маневром зашел в тыл мятежникам, – пула прокатилась смертоносной лавой, вырубая пращников и лучников, затем ударила в спину косиньерам, – и те, оставшись без руководства и без стрелковой поддержки, быстро превратились из умелых бойцов в толпу мужичья, охваченную паникой...
Все, как в учебнике. Грамотные действия отлично подготовленного кавалерийского командира. Но мэтр Тигар?! Достаточно вспомнить, как он сидит на своем сонном коньке – нелепый, весь какой-то обмякший и, одновременно, угловатый... Испуганно вздрагивает, когда лошадь дергается от укуса овода...
Оставалось выбирать между бесславной гибелью и не менее бесславным бегством. Но ни первый, ни второй вариант меня не устраивал... С первым все понятно. А второй... В конце концов, не меня, а Удиго отправили подавлять и усмирять. И его, а не меня после неудачи означенного мероприятия вышибут из гвардии и законопатят сотником в дальний гарнизон. А может, и не выгонят, и не законопатят, Хаос знает, каких покровителей и заступников имеет пулмайстер в приближенных к трону кругах.
Но беда в том, что удирать придется, бросив обоз. А в нем, кроме цепей и колодок, три воза, нагруженных имуществом мэтра Гаэлариха. Артефакты, необходимые ему для исполнения на болотах некоего сложного магического ритуала, – без которого, дескать, Навершие Молота никак не обнаружить...
И лучше уж вернуться в трактир вышибалой, чем с позором явиться перед очи епископа, потерпев фиаско в самом начале похода.
...Друэн оправдал мои надежды. Вестовые уже мчались к ротам, а повозки торопливо ставили в круг, плотно, дышло к дышлу. Вернее сказать, выстраивали в форме подковы, – вахтмайстер очень умело использовал оказавшийся поблизости небольшой пригорок, крутой его западный склон можно было использовать как неплохое естественное укрепление.
Распрягать времени не было, и возничие торопливо рубили постромки, отводили здоровенных ломовых лошадей в центр образующегося укрепления. Замысел Друэна я понял мгновенно. Спе́шить меньшую часть пулы, посадить в вагонбург, – и развязать оставшимся снаружи руки для маневренных действий. Не ахти какой план, но все-таки лучше, чем ждать, пока мятежники дотопают до обоза.
Не обращая внимания на суету вокруг, я громким свистом собрал весь наш отряд. Даже мэтр Тигар, предпочитавший передвигаться не верхом, а на повозке, примчался смешной подпрыгивающей трусцой. Лишь маг Гаэларих не прекратил своего занятия. Стоял бледный, и я видел, как алая капелька крови показалась из его ноздри и ползла к губе... Но на ногах держался твердо, и сдаваться явно не собирался. Молодец, магистр, пожалуй, я тебя недооценил...
– Придется помахать мечами, парни! – И я несколькими словами объяснил задумку.
В своих был уверен, но внимательно смотрел на бойцов Храма. А ну как они упрутся, ссылаясь на инструкции сайэра епископа? Тогда, чем бы дело ни закончилось, наши пути разойдутся... Однако никто не возразил.
– Останешься здесь, с мэтром Тигаром, – приказал я Зойде. – И чтоб ни волосок!
Йордлинг кивнул, пробурчав себе под нос что-то невразумительное и неприязненное, словно умереть под ударами крестьянских вил и кос было его заветной мечтой с раннего детства, но вот пришел подлец Хигарт и испортил весь праздник.
– Калрэйн! Мэтр маг – твой. И умереть должен только после тебя.
Ассасин молча кивнул. В отличие от Зойды, в открытую рубку он никогда не рвался. А я подскакал к Друэну.
– Майгер вахтмайстер, мне нужна полусотня. Из старых рубак, бывавших за Халланом, – сказал я, отнюдь не уверенный, что Удиго-ар-Виеналь тотчас же не наложит запрет на мою просьбу.
Однако высокородный сайэр наконец-таки проникся серьезностью ситуации. И скромно помалкивал.
Вахтмайстер удивленно взглянул на меня. Я показал на холм.
– Не прорубитесь, – покачал он головой.
– Прорублюсь.
Лицо Друэна страдальчески кривилось, когда он отдавал приказание. Старик хорошо понимал: из его давних боевых товарищей в лучшем случае вернутся немногие... Если вообще хоть кто-то вернется.
* * *
Вновь две роты провели демонстрацию – но теперь не по центру, а на левом фланге. Не жалея оставшихся стрел, открыли стрельбу по надвигавшимся косиньерам.Мятежники не стали изобретать новую тактику, повторили прежний свой прием: растянули фронт влево, выдвинув вперед отряды второй линии; наступавшие в центре изменили направление, – и всадники снова отступили, оказавшись под угрозой окружения...
Однако между правым флангом и центром повстанцев возник разрыв, неширокий, сотни в две шагов, – и в него-то устремилась галопом наша неполная сотня. Извините, сайэр епископ, я честно старался воздержаться от драки, но так уж оно получилось...
Ветер в лицо, грохот копыт за спиной... Быстрее, быстрее, еще быстрее! Косиньеры бежали к нам во всю прыть, – затянуть, закрыть своими телами разрыв фронта.
Они почти успели, но лишь почти, – три четверти всадников проскочили, ускользнули из захлопывающегося капкана. За спиной остались крики, и ржание коней, и звон столкнувшегося оружия. Мы не оборачивались.
Впереди – отряд пращников, спешащий к месту прорыва. Небольшой, не более сотни человек. Смазка для меча. Они должны были разбежаться, в панике бросая свои сумки, набитые снарядами.
Не разбежались... Самоубийцы.
«Вью-у-у, вью-у-у, вью-у-у-у!» – со свистом раскручивались пращи, и спустя мгновение камни устремились к цели. Не шаровидные снаряды, одинаковые по размеру и весу, из свинца или обожженной глины, – но неровные голыши, наверняка собранные в высохшем русле Лигонга.
Попасть из пращи, тем более таким примитивным снарядом, в быстро скачущего всадника можно лишь случайно. Кое-кого из наших случай подвел: я услышал за спиной исполненное боли конское ржание и несколько звучных ударов по щитам и шлемам. Времени для второго залпа мы не дали, врубились на полном скаку в беззащитный строй.
Они не кинулись наутек даже сейчас... Выхватывали ножи, бросались на лошадей, пытались дотянуться до всадников... Грудь моего жеребца опрокинула одного, второго, третьему я отсек руку, сжимавшую кривой нож-засапожник. Один пращник, совсем мальчишка, оказался почему-то без ножа: я увидел, как он ухватился за стремя и попытался запустить зубы в ногу бойца Храма, – но тут же рухнул под копыта с разрубленной пополам головой.
Загнанная в угол крыса, пытающаяся укусить матерого пса-крысолова, – и та имеет больше шансов на победу. Мы почти не сбавили хода, оставив позади зарубленных и растоптанных.
Расстояние между нами и холмом, где расположилась ставка мятежников, сократилось до четверти лиги. Я уже видел группу людей на его плоской вершине. Видел знамя на высоком древке над их головами: трехцветное, бело-черное с широкой багровой каймой по краю...
Убежать, скрыться главари мятежа не пытались. Зачем? Резерв, плотно обступивший возвышенность, наверняка состоит из лучших бойцов. Косиньеры, мечники (хотя мечи у одного из десяти, остальные с топорами и палицами). Лучники собраны здесь же.
Соотношение сил – один к тридцати. Жалкая полусотня против полутора тысяч. Отряды, сквозь строй которых мы прорвались, преследованием не занялись, не подставили тыл конным ротам королевской пулы. Казалось, нам предлагали: хотите унести ноги – уносите. Но если желаете совершить самоубийство – всегда к вашим услугам.
Повинуясь моей команде, полусотня сгрудилась напротив мятежников, за пределами арбалетного выстрела. Я быстро оглядел поле сражения. В районе вагонбурга и на левом фланге драка продолжалась, старый вахтмайстер старался помочь, чем мог, и оттягивал на себя как можно больше врагов. Стрелы, похоже, закончились, и всадники схватились с врагом врукопашную...
А справа сгущался туман, заволакивал поле сражения, на глазах делался непроницаемым для взора. Наверняка магической природы, не случается туманов в этих местах в такие солнечные деньки. Кто его автор – Гаэларих или же противостоящий ему маг – непонятно... Но разбираться времени не было.
– Оставаться на месте! – приказал я. – Атакуете, когда строй будет прорван.
Солдаты Друэна смотрели с недоумением, но те из наших, кто побывал на Серых Пустошах, не удивлялись. Знали, что я имел в виду, и видывали, как это делается...
Я спрыгнул с жеребца. Не глядя, бросил поводья одному из солдат. И пошагал в сторону врагов.
Десять шагов, двадцать... В воздухе свистнула стрела, воткнулась в землю слева, невдалеке. Вторая, третья... Стреляли они, как сапожники.
Затем вялый обстрел прекратился, я заметил в строю какое-то движение. Наверное, решили, что к ним идет поединщик, по старому обычаю решивший предварить бой схваткой один на один, – и намеревались выпустить лучшего бойца. А может, задумали что-то гнусное, взять в плен, например... Мне было все равно. Я шел их убивать.
На ходу расстегнул подбородочный ремень, шлем упал на траву. Еще пара манипуляций с ремнями, и за ним последовала кираса. Бьерсард со свистом описал круг над головой.
По рядам прокатился ропот, слов было не разобрать, но я знал, что за слово говорят мятежники друг другу: «Берсерк... Берсерк...»
Можете звать меня так. Но я ваша смерть. Извините, что одет не по форме, балахон и косу забыл дома...
Виски заломило тягучей болью... Вражеский маг, оставив без внимания Гаэлариха, занялся мной. И очень, наверное, сейчас удивлен, отчего я не падаю, не корчусь... Надеюсь, наш магистр воспользуется удачным для атаки моментом.
Пора!
Они еще смотрели, тупо пялились на то место, где только что неторопливо шел я, – а Бьерсард уже рассек первый щит, пополам, сверху донизу. Второй взмах, слева направо – и наконечники оружия, отсеченные от ратовищ, медленно-медленно начали падать на землю. Вжи-иг! – еще один щит превратился в две половинки.
Затем настала очередь людей...
Я знал, что долго не смогу продолжать в таком темпе: практически невидимый и неуязвимый для противников. Знал, что за эти растянувшиеся, наполненные событиями секунды придется потом расплачиваться долгими часами бессильной усталости... И старался успеть сделать как можно больше.
Вжи-иг! Вжи-иг! Вжи-иг!
Бьерсард метался во все стороны: вправо, влево, вперед, и каждый его взмах убивал очередного врага. Казалось, что я и мой топор – единственные живые в оцепеневшем, застывшем мире. Живые, щедро сеющие смерть.
Пустое пространство вокруг меня ширилось – большая прореха, разъедавшая строй. Тела падали не сразу, валились медленно, незаметно глазу, приходилось швырять их себе под ноги, чтобы добраться до следующих. И кровь не сразу начинала хлестать из ран неторопливыми тягучими струями, но все-таки начинала... Я шагал по теплым, мягким, податливым трупам, весь забрызганный, залитый чужой кровью, совсем как тогда, на подступах к Тул-Багару...
Это был не бой, не драка, – тупая мясницкая работа. И я ее ненавидел.
* * *
Мир вокруг меня ожил, вышел из оцепенения, когда я врубился в последнюю, шестую шеренгу.Крестьянин – высокий, худой, с клочковатой неопрятной бородой на изможденном лице – широко распахнул глаза, челюсть изумленно отвисла. Легко понять его потрясение: только что видел перед собой плотно сомкнутые спины сотоварищей, и вдруг, вместо этого, – широкое пустое пространство, заваленное трупами, и залитый кровью человек с огромным сверкающим топором... Так он и умер – изумленным.
Удар, удар, еще удар, – путь свободен. Я отбил трехзубые вилы, брошенные мне в грудь чьей-то рукой, и выскочил за пределы строя. Сзади грохотали копыта – полусотня врывалась в пробитую мною брешь.
Впереди, шагах в двадцати, стояли лучники. Я устремился к ним – уже не стремительной, невидимой глазу молнией, но все равно очень быстро.
Они не успели. Они только-только накладывали на тетивы стрелы, извлеченные из колчанов, когда я подбежал вплотную. И, наконец-то, враг не выдержал! Не знаю уж, чем именно, заклинаниями или магическими артефактами воспользовался маг, превращая мирных обывателей в бесстрашных и стойких солдат (сомнений в том у меня не оставалось). Но действие тех заклинаний или артефактов все же имело свой предел...
Лучники дрогнули. Не бросились под Бьерсард на верную смерть – разбежались во все стороны, теряя оружие. Я не обращал внимания на бегущих. Вперед, вперед, на холм!
За спиной слышались звуки яростной рубки, но времени обернуться не было. Последняя линия обороны – длинная редкая цепочка бойцов с мечами и топорами. Все в доспехах с чужого плеча, рослые, крепкие. В бегство они не обратились, стояли как стояли, крепко сжимая оружие, – но в их напряженных позах мне почудилась глубоко спрятанная неуверенность.
И вновь Бьерсард запел свою кровавую песню: то свист рассеченного воздуха, то звон о сталь, то скрежет о кость... Настоящих мастеров меча или секиры здесь не оказалось, но мятежники набегали со всех сторон, норовили взять в кольцо, задавить числом.
Я вертелся ужом, наносил и отбивал удары, и с тоской понимал, что теряю драгоценные мгновения: сейчас вражеский маг опомнится, и, плюнув на поединок с Гаэларихом, пустит против меня в ход какое-нибудь мощное, на крайний случай приберегаемое заклинание...
Подмога пришла очень вовремя: всадник в форме королевской легкой кавалерии врубился в толпу врагов, теснил их конем, щедро рассыпал удары. За ним подскакал второй – боец Храма с моргенштерном в руке. Третий, четвертый...
Улучив момент, я выскочил из свалки и бросился на вершину холма. Наперерез метнулось нечто огромное, мохнатое, рычащее. Не орк, не тролль, – человек, лохматый, с заросшим лицом, закутанный в шкуры, в руках – огромная дубина, ощетинившаяся клыками каких-то животных. Сверкание лезвия Бьерсарда стало последним, что вблизи увидело звероподобное создание в этом мире.
...Их было четверо, но мага нетрудно было опознать с первого взгляда: высоченная фигура в темно-багровом плаще, лицо прикрыто надраенной и ярко блестящей медной маской.
Остальные трое – люди как люди. Невысокий толстячок в камзоле, когда-то шикарном, но ныне истертом и потрепанном, – причем в своем, сшитом по его бочкообразной фигуре. Чернобородый здоровяк в мужицкой одежде, но в роскошной бархатной полумантии, накинутой на плечи; не менее роскошный эспонтон в его руках – с резным ратовищем и с железком, покрытым золотой насечкой, – выглядел украденным. И еще один человек, без особых примет, с какими-то смазанными, не запоминающимися чертами лица, одетый как обедневший писец или младший приказчик торговца средней руки.
Был там и пятый, но его в расчет принимать не стоило: обнаженная мужская фигура неподвижно распласталась в центре начертанной на земле гексаграммы, в руки, в ноги, в грудь и живот воткнуты небольшие ритуальные кинжальчики, – кровь сочится, жив. От стоявшей неподалеку жаровни тянулся странный фиолетовый дым. В стороне валялись несколько истыканных голых трупов.
Маг, склонившийся над гексаграммой, распрямился, отшвырнул в сторону очередной кинжальчик. Чернобородый зарычал и бросился на меня, нелепо размахивая эспонтоном, – так, словно перед ним была заросшая густой травой поляна, и требовалось ее срочно скосить. Двое других тоже бросились, но наутек.
Вжи-иг! – пропел Бьерсард, и эспонтон выпал из обмякших рук. Взгляд его владельца опустился, недоуменно уставился на длинный, тонкий, идеально ровный разрез, наискосок пересекающий крестьянский кафтан в районе талии. Казалось, пострадала только одежда, но мгновением спустя края разреза густо намокли красным. Судорожное движение – и тело чернобородого развалилось на две части, рухнуло в растущую кровавую лужу, нижняя половинка нелепо скребла ногами, словно пыталась вскочить, убежать, спастись...
Всего этого я не видел. Бросился к магу, торопливо творящему какое-то заклинание. Не атакующее – меднолицый убийца думал сейчас только о бегстве. Над головой его крутилась воронка крохотного смерчика, увеличивалась, темнела, начинала обволакивать тело.
Воздух на моем пути стал тугим, упругим и вязким. Я с трудом протискивался сквозь него, – медленно, слишком медленно, – и понимал: не успею... Смерч обволок почти все тело мага, его фигура колебалась, становилась зыбкой, полупрозрачной.
Я метнул Бьерсард. Казалось, боевой топор пролетел сквозь тело мага без малейшего сопротивления. Дикий вой, яркая вспышка, – и всё закончилось. Не стало мага. Исчезла воронка смерча. Воздух не препятствовал движениям, но сил двигаться уже не осталось...
Движением столетнего старца я нагнулся за топором. Какой-то ущерб исчезающему магу Бьерсард все же нанес – на лезвии шипело и пузырилось пятно непонятной жидкости. Обычная кровь никогда не прилипала к зачарованной стали – но если эта, похожая на кислоту субстанция заменяла меднолицему кровь, то был он кем угодно, только не человеком.
Обтерев лезвие о траву, я перерубил жердь, служившую флагштоком мятежникам. Скомкал знамя и швырнул в пламя жаровни. И, словно в ответ на мое действие, вдали послышался серебряный голос боевых горнов, протрубивших знакомый сигнал: «Преследуй, руби, пощады не давай!»
Битва при Лигонге заканчивалась...
Глава пятая. Тяжкая женская доля
Уже самый вид женской фигуры показывает, что она не предназначена для слишком большого труда ни духовного, ни телесного.
Женщина не создана для высших страданий, радостей и могущественного проявления сил; жизнь ее должна протекать спокойнее, незначительнее и мягче, чем жизнь мужчины, не делаясь в сущности от этого счастливее или несчастнее.
Ал Бахгауэр, философ, IV век д. п. Л.
Вольный имперский город Альхенгард был гнусной, противной и позабытой богами дырой. И зловонной, вдобавок... Некогда, в старые добрые времена, помои, выплеснутые из окон вольными имперскими горожанами, стекали в тянущиеся вдоль улиц канавы и смывались дождями в протекавшую мимо города речку... Ныне по иссохшему руслу не протекало ничего, да и дожди случались раз в три года. И вольный дух вольного города весьма-таки тревожил обоняние непривычных путешественников. Горожане, притерпевшись, не замечали...
Трактир «Щит Одоара», расположенный в центре пресловутого вольного города, неподалеку от ратушной площади, был гнусным, противным и позабытым богами заведением. И тоже зловонным. Возможно, трактирщик полагал, что доносящийся из кухни аромат лука, жарящегося на прогоркшем жире, возбудит у посетителей голод и жажду... У моего желудка он вызывал прямо противоположные стремления...
Пиво, что продавали в рекомом трактире, было гнусным, противным... Впрочем, кажется, я начинаю повторяться. Но пойло, которое мне подали здесь в выщербленной глиняной кружке, пиво напоминало немногим... В основном тем, что тоже было жидким.
Тяжело вздохнув, я рискнул сделать глоток. Худшие опасения подтвердились... Конечно, вода стала большой ценностью в нашем мире... Но сей факт никоим образом не оправдывает пивоваров, заменяющих ее ослиной мочой в процессе производства. И трактирщиков, торгующих получившимся продуктом.
Отставив кружку, я поймал за рукав пробегавшего мимо толстячка с подносом, уставленным новыми порциями гнусного напитка.
– Э-э-э? – не слишком вразумительно поинтересовался толстячок моими претензиями.
– Вы работаете в доле с аптекарем? – произнес я задумчиво. – Или сразу уж с гробовщиком?
Отравитель побагровел, набрал полную грудь воздуха, готовый вступиться за честь альхенгардских пивоварен и «Щита Одоара», и... И не сказал ничего. Устыдился, должно быть.
Чуть помедлив, я разжал пальцы, сомкнутые на его локте. Толстячок устремился в сторону кухни, дребезжа своими кружками. Левая его рука свисала плетью.
Спустя недолгое время передо мной стоял глиняный кувшин и относительно чистая чарка. Я налил, сделал глоток, покатал во рту напиток.
Да, это действительно было неплохое молодое вино. Я благосклонно кивнул и толстяк перестал мелко дрожать. И снова исчез.
Та-а-ак. Мир становился хоть чуточку, но лучше.
* * *
...Я бы с удовольствием обошел Альхенгард стороной. Но после злополучного сражения у высохшего русла Лигонга из нашего отряда остались в живых семь человек... Причем трое уцелевших бойцов Храма получили такие ранения в схватке у ставки мятежников, что путь продолжать не могли.В строю остались четверо: я сам, маг Гаэларих, Калрэйн... И мэтр Тигар, историк золотого века Лаара.
Погиб Зойда – когда мятежники все же ворвались в наше импровизированное укрепление и начали беспощадную резню. Погибли Сулгрин, Йонас, Ройде и остальные парни, ходившие со мной к Тул-Багару... Маг Гаэларих лишился обоих своих помощников... И для старого вахтмайстера Друэна этот поход стал последним – не разминулся с шальной стрелой...
Продолжать наше путешествие в столь поредевшем составе не стоило и думать, – вчетвером мы едва могли управиться с громоздкими фургонами мэтра магистра, не говоря уже о том, чтобы отбиться от возможного нападения.
Сайэр пулмайстер Удиго-ар-Виеналь, как выяснилось, чувством благодарности не отличался. И наотрез отказался передать под мою команду хотя бы десяток всадников. У вас, дескать, свой приказ, у меня свой, приятно было познакомиться, майге-э-э-эр Хигарт, надеюсь, что больше не встретимся. Стоило ли губить отборных бойцов, чтобы спасти задницу этого надутого спесью индюка?
Расставшись с поредевшей пулой (в строю осталось чуть больше половины королевских конников), мы с трудом добрались до Альхенгарда.
Здесь предстояло пополнить припасы, прикупить кое-какое снаряжение, да и коней поменять очень бы неплохо.
А самое главное – необходимо найти и нанять людей, готовых за деньги рискнуть жизнью и здоровьем. По слухам, публика этого сорта собиралась именно в «Щите Одоара». В общем-то, логично, – тем, кто регулярно потребляет здешнее пиво, и здоровье, и сама жизнь не слишком-то дороги...
Однако слухи на то и слухи – часто лгут. Никто из посетителей «Щита» не привлек моего внимания в качестве возможного кандидата.
В темном углу кучка оборванцев азартно гремела стаканчиком с костями. Судя по всему, большее, на что они способны – срезать кошелек у зазевавшегося купца, если того не сопровождает пара телохранителей с дубинками.
Прочие мрачные личности, сосредоточенно сидевшие над своими кружками, тоже особых надежд не внушали. Без сомнения, кое у кого из них числились на счету весьма рискованные предприятия, и трупы за спиной наверняка оставались, – но всего лишь в здешних неосвещенных переулочках и тупичках, куда не заглядывает городская стража...
Можно было лишь вздохнуть об уютном, чисто подметенном зале «Хмельного гоблина», где имели обыкновение коротать вечера ландскнехты, поджидавшие вербовщиков, наемники с закончившимися контрактами и прочие им подобные господа. Да и пиво там, опять же, заслуживало так называться...
Однако я не спешил покинуть не оправдавшее надежд заведение. Имелась одна проблема, которую мне очень бы хотелось обдумать без помех, в одиночестве, тишине и спокойствии... Почти в тишине и спокойствии – драка, вспыхнувшая между игроками в кости, не в счет.
Проблема касалась все того же злосчастного боя при Лигонге... Вернее, той роли, которую сыграл в бою мэтр Тигар.
Бывшему торговцу и нынешнему летописцу Лаара полагалось забиться под повозку и молиться всем богам, каких он только знал, – когда подошедшие под прикрытием магического тумана свежие отряды мятежников устремились на штурм вагонбурга.
Не забился. Наоборот, дрался наравне со всеми. И, по словам Калрэйна, кривым кавалеристским клинком орудовал так, что любо-дорого посмотреть... А в том, что касается оружия и умения владеть им, на слова Калрэйна полагаться можно смело.
Не спорю, среди купцов и их приказчиков, ведущих торговлю с местами дикими и опасными, зачастую встречаются люди, отлично знающие, с какого конца браться за меч. Тигар таким не казался, но любое мнение может быть ошибочным...
Допустим, в своей далекой юности мэтр Тигар научился недурственно махать клинком, и не растерял умений. Но дальнейших его действий сей факт никоим образом не объясняет.
Когда старому вахтмайстеру Друэну стрела пробила навылет голову, Тигар... взял командование на себя! И командовал весьма умело и эффективно!
К тому времени главари мятежа были мертвы или разбежались, меднолицый маг тоже покинул поле битвы, но их подчиненные продолжали выполнять последние полученные распоряжения. И вполне могли превратить нашу победу в поражение, – высокородный сайэр Удиго-ар-Виеналь отдать сколько-нибудь толковый приказ оказался не в состоянии. Использовать успех, за который я заплатил жизнями своих ребят у ставки мятежников, оказалось некому...
Тигар же прекратил оборонять возы, посадил всех уцелевших защитников вагонбурга в седла (в том числе Калрэйна и магистра Гаэлариха; причем маг, завершивший свою магическую дуэль, так обессилел, что пришлось его с двух сторон придерживать в седле).
Затем странный писатель вывел всадников в поле, соединился с потрепанными ротами, продолжавшими бой, стремительным обходным маневром зашел в тыл мятежникам, – пула прокатилась смертоносной лавой, вырубая пращников и лучников, затем ударила в спину косиньерам, – и те, оставшись без руководства и без стрелковой поддержки, быстро превратились из умелых бойцов в толпу мужичья, охваченную паникой...
Все, как в учебнике. Грамотные действия отлично подготовленного кавалерийского командира. Но мэтр Тигар?! Достаточно вспомнить, как он сидит на своем сонном коньке – нелепый, весь какой-то обмякший и, одновременно, угловатый... Испуганно вздрагивает, когда лошадь дергается от укуса овода...