Асприн Роберт Линн. Беспокойные союзники

   И тут, впервые с тех пор, как он освободился от пут, Шедоуспан немного смутился:
   - Я.., я бы предпочел об этом не говорить.
   - Ладно, - кивнул Джабал. - Тогда, может, сразу перейдем к делу?
   "Интересно, - подумал Салиман. - Этот вор не боится раскаленного железа, а вот воспоминания о недавнем прошлом выбивают его из колеи!" И хотя Джабал даже не посмотрел в его сторону и не подал ему ни единого знака, он твердо знал: этот момент надо непременно запомнить и как можно скорее выяснить причины столь явной уязвимости молодого вора.
   - Откуда ты узнал, где я? - вдруг спросил Ганс.
   - У меня осведомителей хватает. - Джабал неопределенно помахал рукой. - А сведения о тебе я получил от С'данзо.
   - От С'данзо? - Вор нахмурился. - Я и не знал, что у тебя есть друзья среди С'данзо.
   - Друзей среди них у меня нет, - спокойно признался Джабал, - зато некоторые из них стали теперь моими должниками - в связи с тем, что я освободил тебя. Нет, это ТВОИ друзья сообщили мне.
   - Мои?
   - Ну да, двое из них, если быть точным. - Джабал явно наслаждался растерянностью юноши. - Тот, что постарше, почувствовал, что ты в опасности, и пошел к другому, точнее, к другой - к жене кузнеца, чтобы она с помощью своего дара ясновидения выяснила, где именно ты находишься. Она поставила условие - освободить вместе с тобой кое-кого еще... Тоже, как я понимаю, в порядке дополнительной услуги одному из своих клиентов. В общем, поняв, что времени совсем мало, они связались со мной и попросили помочь выручить тебя.
   Салиман внимательно слушал. Впервые он хоть что-то узнал о том, почему ему сегодня утром пришлось так здорово побегать.
   Теперь он понимал, отчего Джабал так настаивал на успешном завершении этого задания, и даже испытал определенную гордость, ибо Джабал именно ему поручил выполнение столь ответственного поручения. Теперь надо было как следует проанализировать сложившуюся ситуацию.
   Род С'данзо всегда славился своей сплоченностью и взаимопомощью. Джабал многие годы пытался найти хоть какую-нибудь щель в их круговой обороне, и вот случайно обеспокоенность клана судьбой какого-то воришки такую возможность ему предоставила. У Салимана мелькнула мысль: интересно, какую же цену Джабал потребовал за эту работу? Может, потребовал каких-то гарантий? А может, на свой страх и риск, оказал им эту услугу "бесплатно", предпочитая не определять цену и, таким образом, оставить вопрос открытым? Очень похоже, что именно так. Свою власть Джабал чаще всего обеспечивал и поддерживал, оказывая самую различную помощь в критические моменты и делая тех, кому помог, своими вечными должниками.
   - Значит, я теперь свободен и могу уйти? - неуверенно спросил Ганс, быстро глянув на Салимана.
   - Я этого не говорил, - улыбнулся Джабал.
   - Но ты же сказал, что С'данзо заплатили тебе за мое освобождение.
   - Я сказал лишь, что они просили меня вызволить тебя из лап работорговцев. Что и было сделано. Но о твоем освобождении я пока не сказал ни слова... Кстати, мне, как выяснилось, и самому могут понадобиться твои услуги.
   - С каких это пор тебе нужна помощь, чтобы что-то украсть? насмешливо спросил юноша. К нему уже вернулась прежняя наглость.
   - Помощь мне как рае не нужна. Во всяком случае, от таких, как ты, холодно ответил Джабал. - Однако есть другое задание, которое ты можешь для меня выполнить - и тогда уже обрести полную свободу... И задание это касается человека, который полностью тебе доверяет.
   - Я вор, а не убийца! - гордо воскликнул юноша.
   Старый негр поднял брови, изображая крайнее удивление.
   - Не желаешь убивать, да? Странно. Что-то я не помню, чтобы ты так уж боялся крови в ту ночь, когда вместе с Темпусом убил четверых моих людей.
   Даже в полумраке Салиман заметил, как вор побледнел.
   - Я...
   - Ты ведь прекрасно это помнишь, не так ли? И ту ночь, и то место рядом с "Садом Лилий". Или, может, ты думал, что я об этом ничего не знаю?
   - Они напали первыми. Это была самозащита...
   Парень, похоже, вдруг вспомнил о раскаленном железе в жаровне.
   - Они хотели наказать Темпуса за убийство своих товарищей.., и, конечно же, положить конец его охоте на "Масок", - пояснил Джабал. Разумеется, я понимаю: у тебя не было выбора.
   Если б это было иначе, неужели ты думаешь, что я бы оставил это убийство безнаказанным? - Он помолчал, изучая лицо вора. - И вот еще что. Если бы я думал, что ты также участвовал в освобождении Темпуса из рук Керда, то вряд ли обращался с тобой так великодушно.
   Салиман с абсолютно бесстрастным выражением на лице наблюдал, как Ганс старается скрыть замешательство. Совершенно очевидно, теперь он совсем не был уверен в том, что Джабал действительно не знает о его участии в спасении Темпуса из плена, и опасался, что с ним ведут какую-то опасную игру. Однако он достаточно сильно боялся старого гладиатора, чтобы больше не рисковать возможностью навлечь на себя его гнев, открыто при знав свою вину. Салиман отлично понимал: теперь страх затмил все остальное в душе юного вора, и можно было наконец переходить к главному.
   - Ладно, все уже в прошлом. Можешь быть совершенно уверен: мне совсем не нужно, чтоб ты кого-то убивал. - Джабал говорил почти ласково, точно читая мысли Салимана. - По сути дела, чтобы заслужить свободу, тебе надо организовать мне одну встречу.
   - Встречу?
   - Да. С принцем Кадакитисом. Кажется, он тебе друг, не так ли?
   Вор был явно потрясен.
   - Как ты узнал об этом?!
   Джабал улыбнулся.
   - Я уже довольно давно знаю об этом. Однако посоветовал бы вам - если вы, конечно, сами желаете сохранить все в тайне - вести себя потише и не кричать об этом во всеуслышание, как принц.., с той кирпичной кучи!
   Ганс вздрогнул, но тут же взял себя в руки и попытался дать отпор:
   - А зачем тебе с ним встречаться? Мне же придется как-то объяснить ему...
   - Вряд ли. Надеюсь, мое имя ему скажет достаточно. А впрочем, если это поможет, скажи: у меня к нему есть деловое предложение.
   - Какого рода?
   Джабал повернулся к жаровне и помешал тавром пылающие угли. Потом ответил:
   - Грядет война, вор. Гражданская война! Не локальные беспорядки вроде тех, какие мы только что пережили, а настоящая война, которая охватит всю территорию Империи. Даже ты должен понимать, насколько это серьезно. Наш город может уцелеть в одном-единственном случае: если объединится под руководством одного предводителя... И сейчас мне таковым представляется именно Кадакитис. Я намерен предложить ему наши услуги...
   Мои и моей организации. Думаю, мы окажем ему неплохую помощь, действуя как разведывательная сеть и собирая для него необходимые сведения; ну а в случае нужды можем и заткнуть рты недовольным. Я думаю, даже жрецу бога Вашанки понятно, сколь ценны могут быть наши услуги в подобных делах. Джабал повернулся к юноше лицом. - А от тебя требуется всего лишь организовать нашу встречу. К сожалению, мое положение делает для меня затруднительным, если не невозможным, обращение к принцу по обычным каналам. Устрой нам эту встречу - и ты свободен.
   - А что, если я соглашусь, а сам просто исчезну?
   - Я найду тебя, - спокойно заверил его Джабал. - Более того, до тех пор пока ты не выполнишь свое обязательство, ты будешь оставаться моим рабом. Купленным и оплаченным согласно закону. И мне вовсе не нужно для этого тебя клеймить. - Он швырнул тавро в жаровню, словно подтверждая свои слова. - Ты и сам это понимаешь, - продолжал он по-прежнему спокойно, - и будешь об этом помнить; буду помнить и я. Думаю, что понимание того, что ты остаешься моей собственностью, гораздо действеннее, чем клеймо, сделанное раскаленным железом.
   Салиман не был так уж в этом уверен, однако давно научился полностью доверять суждениям Джабала, когда дело касалось людских характеров. Наблюдая, как вор обдумывает сделанное ему предложение, он в очередной раз получил подтверждение того, что Джабал оказался прав.
   - А что, если принц откажется? - спросил Ганс. - Он ведь сильно переменился с тех пор, как меня похитили. Какие могут быть гарантии, что мне удастся его убедить? А вдруг его вообще не заинтересует твое предложение?
   - Я прошу тебя лишь попытаться. - Джабал устало поморщился. - Если он действительно откажется, тогда я разрешу тебе внести выкуп за свою свободу.., пять сотен золотом.
   Ганс надменно вздернул подбородок:
   - Пять сотен? Так мало?
   Джабал рассмеялся.
   - А я-то думал, ты будешь спорить, что цена слишком высока! Особенно если учесть, сколько мы за тебя заплатили тому работорговцу. Ну что ж, если тебе от этого легче, я могу назначить и более высокую цену.
   Вор покачал головой:
   - Можешь удвоить ее, даже утроить... Все равно она будет недостаточно высока!
   - Знаю, - очень серьезно сказал Джабал. - Рабу всегда кажется, что за него дают слишком мало. А все потому, что он считает себя человеком, тогда как покупатель и продавец относятся к нему как к товару.
   Салиман понял: сейчас Джабал мысленно вернулся в прошлое, к самому началу своей карьеры гладиатора. Однако старому уголовнику удалось довольно быстро справиться с собой, и он продолжал:
   - Итак, цена останется прежняя - пять сотен. - Он посмотрел вору прямо в глаза. - Честно говоря, я бы предпочел, чтобы ты занялся исключительно организацией этой встречи. Вот что для меня было бы поистине БЕСЦЕННО.
   - Посмотрим, что я могу сделать. Можно мне теперь уйти?
   - Еще одно. Пока ты принадлежишь мне, я несу некоторую ответственность за твою безопасность. Вот, возьми.
   Джабал вытащил из-за пазухи завернутый в клеенку пакет и швырнул его вору. Тот развернул его и обнаружил столь хорошо знакомый ему набор ножей и метательных звезд.
   - Мне бы не хотелось, чтобы ты ходил по улицам Санктуария безоружным. Вероятно, с этим оружием ты будешь себя чувствовать более уверенно. Если хочешь знать, их продал мне человек по имени Таркл.
   - Я знаю, - пробурчал вор, рассовывая блестящие смертоносные предметы по привычным местам. - Я узнал его голос, когда меня грузили на корабль.
   Салиман с трудом подавил улыбку. Джабал явно хотел своим сюрпризом окончательно добить мальчишку, продемонстрировать, что он имеет доступ к любым, даже самым тайным сведениям.
   А мальчишка, оказывается, уже все знает... К счастью, Ганс был страшно занят своими ножами и не догадался, что Джабал попал впросак.
   - Ну, ладно, в любом случае нам остается ждать, пока ты встретишься с принцем, - с легким раздражением сказал Джабал. - Я не для того потратил столько сил и времени, чтобы тебя не убили в уличной драке. Помни: в настоящее время ты себе не принадлежишь. Ты моя собственность.
   - Да-да, я все помню. И поверь: этого я не забуду.
   У Салимана мороз пробежал по коже, когда он увидел, какими взглядами обменялись эти двое. Раб смотрел на своего хозяина отнюдь не смиренно.
   ЛУЧШИЙ ИЗ ДРУЗЕЙ
   К.Дж.ЧЕРРИ
   Утро на улицах Санктуария; ледяной, режущий ветер сотрясает ставни домов, предусмотрительно запертые, ибо Лабиринт буквально кишит ворами. Моросит дождь, его сносит порывами ветра, и камни под ногами становятся скользкими, а старое дерево темнеет, и грязь на мостовой, набившаяся в бесчисленные щели и трещины, превращается в слякоть.
   Но горожане все равно вылезают из своих нор. Захочешь есть - поневоле вылезешь. Все кутаются в плащи и шарфы - и нищие в своем грязном рванье, и преуспевающий маклер, что спешит к портовым складам.
   Вот и Аман Нас-йени, самый обычный человек, с ничем не выдающимся лицом и самыми обычными темными волосами, клок которых торчит из-под капюшона; ростом он не высок и не низок, не слишком толст, но и худым его тоже не назовешь. Нас-йени идет неспешным шагом по улицам, закутанный в плащ и шарф и совершенно неотличимый от прочих илсигов с доходами выше среднего уровня - купцов, лавочников, торговцев, кузнецов.
   Он тоже торговец и пока еще не разорился, несмотря на недавние ужасные беспорядки, когда в сточных канавах города вместо дождевой воды собиралась кровь; можно даже сказать, что денежки у него завелись именно благодаря этим беспорядкам, когда вдруг всем потребовалось покупать оружие и другие незаконные товары, которыми он торговал наряду со вполне законными, обыденными и всегда нужными людям, и не все могли порой расплатиться с ним деньгами, а иной раз расплачивались покровительством, защитой или даже уничтожением тех, кто ему угрожал, а то и вызволением арестованных товаров, на которых стояла печать ранканской армии. Рынок всегда существовал и будет существовать - так ответил бы Нас-йени, если бы его спросили. Он всегда вел свои дела очень аккуратно и осторожно. Да, Аман Нас-йени был человеком очень осторожным и все сделки готовил, по его собственным словам, чрезвычайно тщательно, будучи к тому же человеком чести, долга и четко соблюдаемых принципов.
   Он очень любил своего сына и не раз предупреждал его об опасности, отлично понимая, правда, этого юного идеалиста.
   Сыном своим он гордился!
   - Будь же благоразумен, - говорил он ему. - Торговля - вот отличный путь к власти.
   Но сын его, Берут, отвечал:
   - Подумаешь, торговля! Что она дает! Особенно если учесть, что эти ранканские свиньи обдирают нас как липку с помощью налогов да еще конфискуют наши товары!
   - А разве я сказал, что надо им подчиняться? - удивлялся Аман. - Разве я сказал, что надо соблюдать все их законы? Не так уж я глуп! - И он постучал пальцем по виску. - Головой работать надо, мой милый. Тут главное разум, а не эмоции. Торговля - это искусство умных. Искусство компромисса...
   - Компромисса! С этими ранканскими свиньями?!
   - ..ибо компромисс и дает тебе возможность всякий раз оставаться с прибылью. А для этого надо работать головой!
   - Ага! А они в ответ будут работать мечом. Нет, отец. Только не в таких условиях, когда у нас запросто могут все отнять. Когда они сами не соблюдают никаких правил. Когда мечи есть только у них. Ты идешь своим путем? Хорошо, иди. А я пойду своим.
   И, наверное, мы оба будем правы.
   И все это Берут говорил, сверкая глазами и с той самой полуулыбкой, что потом преследовала его отца даже во сне. Как и вид его мертвого тела. Тело сына Нас-йени отыскал два дня спустя там, куда его выкинули ранкане на куче мусора, где птицы в те мрачные дни собирались огромными черными стаями, охотясь за падалью и мертвечиной. У Берута к тому времени уже не было глаз. А уж что с ним успели сотворить эти палачи, прежде чем до него добрались птицы...
   И тогда Нас-йени начал свою войну, торговую. Он остался без гроша, но не продавая, а в кои-то веки отдавая все повстанцам - деньги, оружие, припасы - и щедро платя тем, кто мог помочь ему найти тех ранкан, которые ответили бы на один-единственный вопрос, сообщить ему одну-единственную вещь, назвать одно-единственное имя: того, кто убил Берута.
   Его интересовало только одно: кто. Почему - в данный момент значения не имело. Он был настоящим илсигом. Он был человеком чести - илсиги всегда были такими до того, как начали торговать с ранканскими завоевателями, вооруженными мечами, хотя сами илсиги мечей не имели. Он происходил из старинного рода. И наизусть помнил в отличие от многих своих соплеменников всю историю этого рода и знал цену заслугам своих предков.
   Теперь он еще лучше понимал - даже он все-таки забыл об этом, пока сын не напомнил! - что кровью в нашем мире можно расплатиться за все, а уж если на тебя свалился такой огромный долг, расплатиться можно только кровью.
   Имена этих людей - вот чего он требовал от своих информаторов. Узнайте их имена.
   И ответ наконец пришел: пасынки - Критиас и Стратон.
   Тогда он начал собирать сведения об этих двоих. Он узнал о том, что они члены Священного Союза, и выяснил, что это означает. Узнал их боевые клички, выяснил их прошлое - вообще собрал о них все сведения, которые его осведомители сумели извлечь из уличных сплетен и разговоров ранканских солдат в кабаках и борделях.
   Он не просто желал им смерти. Он желал отомстить. Он желал их полностью уничтожить - неторопливо, причиняя тяжкие страдания, которые разрушают душу, если, конечно, у этих мясников есть душа. И пусть им будет так же страшно, как было страшно их жертвам! Пусть и они испытают безнадежный, всепоглощающий, предсмертный ужас!
   И поэтому он не стал трогать Стратона, когда узнал, что тот уже заложил свою душу - ведьме. И поэтому он так мучился и страдал, когда пасынки отправились на север и Критиас собрался уходить вместе с ними. И поэтому он еженощно молился самым мрачным и ужасным богам, чтобы те спасли одного пасынка от войны и ее превратностей, а другого околдовали, да так, чтобы обречь его на вечный ад и вернуть - его, гордого, надменного, могучего Критиаса, - прямо с поля боя, всего в крови, обратно в город, где кишмя кишат маги и волшебники и где заправляет Стратон. Да, ему необходимо было вернуть Критиаса обратно - с местью в сердце; вернуть его, воина, с поля боя к околдованному напарнику и.., да, и любовнику! Несомненно, любовнику, как это принято среди напарников в Священном Союзе! Нас-йени знал теперь в подробностях все, что можно было выяснить о Священном Союзе; он знал всех его членов, изучая факты их жизни, как одержимый, как когда-то изучал жизнь своих конкурентов по торговле. И особенно внимательно он отнесся к этой паре - какой они пользуются репутацией, как ведут себя, как расписаны их дни, когда они спят и едят, какое у них выражение лиц... Даже выражение их лиц было ему знакомо, потому что он не раз приближался к ним ох, как часто он подходил к ним совсем близко! - то к одному, то к обоим сразу, даже терся о них в толпе, а один раз даже заглянул Стратону прямо в глаза, когда они - совершенно неожиданно - столкнулись нос к носу и он заглянул...
   ...в эти глаза, которые смотрели когда-то в глаза его сына, в которых не было ни капли жалости, в которых теперь был виден один лишь ад.
   "Разве не так, убийца? - думал он. - Я мог бы тогда убить тебя.
   Я мог бы всадить в тебя нож и наслаждаться выражением твоих глаз, когда в них полыхнет ужас смерти...
   Нет, это было бы слишком просто и слишком, слишком рано.
   Живи пока, ранканец. Пусть боги хранят тебя, ранканец, пусть оберегают от любых случайностей..."
   Он тогда, налетев на Стратона, улыбнулся ему как можно дружелюбнее. А тот, ранканец, что бы там ни отягощало его совесть, как бы он ни ненавидел илсигов, с каким бы недоверием к ним ни относился - вот к этому, например, что улыбается ему! - вдруг почувствовал замешательство и разозлился: с какой стати к нему прикасается какой-то илсиг!
   Пусть себе... А может, он ждал удара ножом в живот?..
   И очень часто на улицах города, где Стратон привык ходить одним и тем же путем - а в те времена только полный идиот стал бы ходить все время одним и тем же путем, да только Стратон тогда был чудовищно самоуверен, просто одурманен, и им все больше и больше овладевали силы ада, - Нас-йени улыбался ему той же ласковой улыбкой, в которой вроде бы светилось сплошное раболепие и подобострастие. Слава тебе, победитель! Какой ты храбрый! Ты так спокойно ходишь среди нас и по утрам, и по вечерам, но глаза у тебя уже затуманены, ты же околдован, победитель...
   Неужели ты еще не понял, кто я такой? А ведь мать моего Берута всегда говорила, что у него мои глаза, да и рот тоже...
   Вот только он тебе не улыбался!
   А мать его умерла, знаешь об этом? Прошлой зимой. А вот она с тех пор, как погиб Берут, так ни разу и не улыбнулась. А потом просто взяла и умерла. Приняла разом все лекарства, что я купил.
   Разом.
   Я твой должник, пасынок. Крупный должник.
   Говорят, что пасынки возвращаются обратно в Санктуарий.
   И Критиас.., тоже возвращается домой. Что же ты скажешь ему, дружок? Что поведаешь о том городе, которым сейчас правишь?
   И с кем ты тогда будешь спать?
   И что с тобой сделает Темпус Риддлер?
   Каждое утро, каждый вечер. Один из этой толпы.
   Часть этой толпы, как и Критиас, мрачный, суровый - суровый воин! - ив этой толпе Стратон уже обречен, он уже ведет себя странно.
   И здесь Стратон служит Ей, чье имя произносят только шепотом, да и то редко, самым неслышным шепотом и в кругу только тех илсигов, которые еще помнят: у них все-таки есть Защитница.
   Все это приводило в замешательство даже Нас-йени.
   Но мучения, которые теперь испытывал Стратон, тот ад, в котором тот ныне пребывал, - да, это приносило Нас-йени удовлетворение! Как и слухи о том, что отношения с Критиасом у него неважные.
   И чтобы как-то скрасить ожидание, он вернулся к забавам своей юности: соорудил тир в помещении склада, где теперь почти не осталось товаров - их, правда, было вполне достаточно, чтобы хватило одному человеку, который вовсе не собирался жить вечно.
   Когда-то он отлично стрелял из лука, давно это было, в юности, еще в те времена, когда он служил в городской страже. Руки и глаза сохранили все тогдашние навыки, но от ненависти рука может дрогнуть, а глаза может застлать горе. Но поставленная цель придавала его рукам твердость, а взгляду - ясность. Критиас вернулся в город. А Стратон уже превратился в развалину. Итак, один из пары сломлен и стал совершенно непредсказуем.
   Ну так уничтожь его. Застрели.
   С крыши.
   Да так, чтобы самому успеть скрыться, а вину чтоб возложили на его напарника! И чтобы все они стали бояться. Так поступил бы Берут, такая месть была бы полностью в его духе, и она обладала острым, пряным привкусом - до чего же было бы хорошо пустить синюю стрелу с синим оперением, какими всегда пользуется Джабал! И не потому, что Нас-йени имеет что-то против бывшего работорговца, а просто потому, что это вызовет невероятный переполох.
   Правда, и ветер все время дует куда-то не туда, и проклятая лошадь этого Стратона вечно мешает..
   Но стрела все-таки попала в цель, и это вызвало такую панику и такое замешательство, какого Нас-йени никак не ожидал. Стратон, раненный стрелой, угодил прямо в руки своих врагов, которые уж точно не стали носиться с ним как с писаной торбой; в общем, сделали его калекой. А Темпус, недовольный видом городских руин, а также, надо полагать, ростом влияния колдунов в рядах своих воинов, снял его с командной должности.
   И уехал - хвала богам! - оставив комендантом города Критиаса, хотя эту должность прямо-таки жаждал получить Стратон.
   Стратон, искалеченный, теперь каждый вечер пил в "Распутном Единороге" до полного отупения, и каждому к тому же было совершенно ясно, что его околдовали; он даже стал печально знаменит благодаря ведьминым чарам, и даже у последних головорезов не возникало желания перерезать ему глотку, когда он тащился из казармы в кабак или обратно. А все потому, что даже в среде отъявленных подонков стало известно: этот человек находится под защитой и, если ему перережут глотку, в отместку будет перерезано гораздо больше других глоток.
   В целом все шло, как того и желал Нас-йени: один из его врагов был жив, но жизнь его превратилась в настоящий ад, даже ведьма эта его от своей постели отлучила; да и жив-то он был только потому, что у негожие нашлось настоящего друга, который бы смилостивился и прикончил его. Что же до второго, то он...
   В общем, о Стратоне Нас-йени мог больше не беспокоиться.
   Оставался Критиас.., и пока в безопасности; и только что занял пост, который ему предоставил Темпус - вероятно, Темпус рассчитывал, что это единственное место, где Стратон может еще остаться в живых, а Критиас единственный человек, который может помочь ему выздороветь. Нас-йени теперь очень хорошо понимал своих врагов, так же хорошо, как когда-то своих конкурентов в делах торговли - он был опытный торговец и контрабандист и неплохо разбирался в людях. Надо быть полным дураком, чтобы не понимать: его могущественный враг - такой же человек, как и все остальные, и ему нужно то же самое, что и любому другому, например дружба, сочувствие, утешение.., или хотя бы иллюзия всего этого, если уж нет ни настоящей дружбы, ни настоящей любви. Только от них зависит жизнь и процветание любого торговца; только с помощью этих чувств мерзавцы вроде Стратона и Критиаса ломают характеры своих жертв (а заодно и их кости!), уничтожая в их душах всякую уверенность в своих силах.
   Только с помощью этих чувств один человек способен разгадать другого.
   Охотник должен уметь поставить себя на место дичи. Они ведь все равно связаны друг с другом во время погони - некоей внутренней связью. Нас-йени, теперь не имевший семьи, охотился за двумя жертвами сразу и мог предсказать любую их мысль, предвидеть любой их поступок. В какой-то степени это помогало ему пережить одиночество; именно враги помогали его сердцу биться, а крови - бежать по жилам; их действия давали ему пищу для размышлений и нетерпеливых ожиданий; в общем, он был порой очень рад, что тогда промахнулся.
   Итак, первым оказался Стратон. Теперь очередь Критиаса.
   Который и так уже страдает. Можно, конечно, просто жить и наблюдать, как он медленно звереет, оставшись один на один с городом, который его ненавидит. Однако Нас-йени знал Критиаса, как собственного сына. И понимал: такое озверение в итоге способно вытравить все человеческие чувства из его души. Знал он также и то, что однажды утром Стратона непременно найдут мертвым - он умрет то ли с перепоя, то ли в результате какого-нибудь уличного происшествия, и от этой смерти его не смогут спасти никакие подкупы, - и тогда Критиас ощутит острую жалость и облегчение, и нарыв будет наконец вскрыт, и боль пройдет.
   Но этого никогда не будет ему достаточно.
   Критиаса ждет перемена судьбы, на него сейчас со всех сторон валятся проблемы; а для Стратона уже наступил настоящий ад - он потерял всяческие ориентиры в жизни. И план Нас-йени был, в общем-то, основан на потворстве собственным желаниям, собственным чувственным наслаждениям - да, страдания его врагов были для него поистине сладостны, ибо он слишком долго - страшно долго! - сдерживал себя и еженощно молился о здравии своих врагов, о продолжении их жизни...