Они были около Мамаши Беко. Мрадхон Вис хорошо знал это место, и при приближении к нему его нервы несколько успокоились. Тигот, должно быть, сейчас в переулке, ходит взад и вперед, стуча палкой о стену, чтобы вся Подветренная знала, что имущество Мамаши находится в безопасности. На улицах, наверное, все еще бродят толпами пьяные, вступая в потасовки. Одни боги ведают, кто обитает сейчас в той комнате на знакомой улице. Ему ничего не хотелось знать об этом. Он хотел вырваться из этого места, всей своей душой хотел вырваться. Следуя за Мор-амом по лабиринтам улиц с Хаутом за спиной и Морией между ними, он оказался там, где никогда больше не хотел оказаться. Время от времени оборачивался, когда молчание длилось слишком долго, чтобы еще раз убедиться, что они неотступно следуют за ним.
Наконец Мор-ам остановился. Подождал, делая им знак хранить молчание. Дальше начиналась улица, на которой стояли дома с мансардами, имеющими односкатные крыши.
Здесь было королевство нищих. Мрадхон схватил Мор-ама за край плаща и потянул, требуя вернуться назад.
«Нет», — настаивал Мор-ам. Он показал вперед, где неожиданно появилась, темнея на фоне ночи, знакомая фигура, шагая среди обшарпанных неуклюжих жилищ. Ишад помедлила немного, а потом сделала им знак рукой.
Мор-ам последовал за ней. То же самое сделал Мрадхон, беря теперь на себя ответственность за то, что предпримут остальные. Сейчас ему хотелось, чтобы они сохранили желание помогать ему и дальше. Он стиснул рукоятку меча, готовый к тому, что придется убить кого-нибудь, если до этого дойдет дело. Ишад продолжала медленно идти по улице, полной тайных глаз, следящих за ними из-за сваленных в кучу обломков досок, брезента и другого хлама, под которым можно укрыться от дождя и ветра. Вокруг царило зловоние человеческих испражнений и еще чего-то мертвого и гниющего. Вис услышал чьи-то шаги за своей спиной, но не осмелился повернуть голову, уповая на милость Илсигских богов, которые знали наверняка, кто шел за ними. Его глаза были целиком сосредоточены на Мор-аме и стройной темной фигурке Ишад, которая шла впереди, уверенно пробираясь через эту мерзость.
И никто не отважился тронуть их, никто не осмелился на насилие. Наконец, путь им преградил полуразрушенный деревянный дом. Однако из щели под дверью пробивался свет.
Донеслись какие-то странные шумы. Мор-ам обернулся на щемящий душу звук, похожий на хныканье, издаваемое человеком. На голоса. На смех. И сразу же остановился. Мрадхон подтолкнул его, заставляя продолжить движение, но не потому, что ему очень хотелось идти дальше, а потому, что это был не самый подходящий момент для остановки. Останавливаться в этом месте было нельзя — здесь у них не было пути к отступлению. В любом деле всегда есть момент, когда нельзя останавливаться. И они уже достигли его. Время словно замедлило ход, отдавая дань значимости происходящих событий.
Дверь легко отворилась наружу, хотя никто и не думал дотрагиваться до нее. Тьму прорезал свет, и стали видны темные фигуры внутри помещения, но ни одна из них не была темнее, чем фигура Ишад в дверном проеме.
После короткого удивленного вскрика наступила тишина. Мертвая тишина, будто все внутри замерли. Мор-ам стоял, не шевелясь, словно столб. А Мрадхон сделал шаг вперед, чтобы стать рядом с Ишад.
— Отдайте его мне, — сказала колдунья так тихо и спокойно, словно все вокруг спали. — Мрадхон Вис, — она не смотрела в его сторону, но каким-то образом всегда знала, когда он рядом и от этого его бросало в дрожь. То же произошло и сейчас, едва она произнесла его имя. — Здесь тот человек, который нам нужен. Подними его. Сделай для него все, что в твоих силах. Мор-ам знает, как.
Он глянул из-за ее спины на несчастного, лежащего на полу, где его бросила эта ужасная одетая в лохмотья толпа. Он увидел вокруг трупы многих людей и этот выглядел хуже, чем все остальные, хотя, вполне вероятно, что был еще жив, и это было для него хуже, чем смерть. Пути назад не было. Вис вошел в комнату, окруженный ордой нищих — одетых в лохмотья мужчин и женщин. Боги! Здесь был даже ребенок, дикий, застывший с острым крысиным оскалом. Вис наклонился над человеком или трупом, и поднял его, не думая о его переломанных костях, а только пытаясь справиться с весом расслабленного тела; голова человека безвольно повисла. У него остался только один глаз. Человек истекал кровью.
Хаут двинулся ему навстречу, пройдя мимо Ишад, подхватил с другой стороны это, вероятно, еще живое тело, и они оба понесли его к двери. Мория была рядом. Мор-ам все так же стоял, прислонившись к стене.
— Мор-ам, — произнесла Ишад, не поворачивая головы. — Запомни это. — А потом более спокойно:
— Унесите его. У меня здесь еще есть дела. — Ночной кошмар продолжался. Вокруг разлилось немое молчание. Вся улица, по обеим сторонам которой разливалось палаточное море, замерла. Мрадхон был почти уверен, что вовсе не взгляд ее глаз поверг улицу в такую тишину. Нет, скорее всего, это было какое-то изощренное колдовство. Или страх. Возможно, они уже знали ее. Возможно, что здесь, в Подветренной, люди даже лучше знали ее, чем там, за рекой. Знали, кем она была, и что означал ее визит.
— Пошли, — сказал Мрадхон. Он забросил себе на плечо тяжелую безвольную руку. — Черт возьми, — проговорил он, обращаясь к Мории, — пошевеливайся. — Мор-ам уже почти бегом двинулся по проходу между палатками и кучами хлама, прочь от этого места, в темноту.
Это будет продолжаться ровно столько, думал он, сколько этого захочет Ишад, столько, сколько ей понадобится, чтобы выяснить отношения с Морутом, который наверняка был где-то в комнате. Чем же отличается король нищих от остальных, спрашивал он себя, пробираясь через эти трущобы, каким-то образом ухитряясь тащить истекающий кровью полутруп через ящики, соломенные подстилки и кучи отбросов при дворе короля нищих. Мрадхону хотелось увидеть его лицо, но он не мог восстановить картину увиденного в комнате — он не успел сосредоточиться ни на одном из лиц, так же, как не рассмотрел лица человека, которого сейчас тащил. Нет, на сегодня кошмаров с него достаточно; один из них он даже забрал с собой и уже дотащил до конца улицы, завернув за угол. Мрадхон, повернув шею, посмотрел на человека.
— Мория, маленькая дурочка, — произнес он, часто и тяжело дыша, — ступай вперед, не отставай.
— Где мой брат? — спросила она дрожащим от страха голосом. Она держала в руках нож. Он увидел его тусклый блеск. — Куда он подевался?
— Вернемся на улицу, — предложил Хаут, переводя дыхание, и они устремились назад, волоча невероятно тяжелое тело, туда, откуда пришли. Никакого следа Мор-ама. Ничего.
— Мост, — произнес Мрадхон, задыхаясь. Они с Хаутом бежали так быстро, насколько позволяла им тяжесть тела, что они несли. — Пасынки хотят заполучить этого ублюдка, и хотя держатся подальше от этих мест, я уверен, они не стерегут богом покинутый мост.
Потом был длинный путь по улицам, долгий, долгий бег, сопровождаемый шумом их шагов, их тяжелым дыханием. Можно было подумать, что перемещается целая армия. Мория бежала впереди, проверяя все углы улицы.
Вдруг в какой-то момент она пропала из вида. Хаут ускорил шаги. Мрадхон сопротивлялся.
Но вот девушка появилась вновь, выглянув из-за угла и помахав рукой. Рядом с ней появилась неуклюжая тень — это вернулся Мор-ам.
— Л-л-лодка, — заикаясь, проговорил он. Его дыхание было редким и тяжелым. — 0-о-она сказала — в этом месте. О б-б-боги, и-идемте.
— Вода в реке поднялась, — прошипел Мрадхон, сгибаясь под тяжестью тела, перекинутого через плечи, чувствуя погоню за собой. — Поднялась до самого моста, слышишь? Никто не справится с таким течением.
— 0-о-она велела. Пойдемте.
Мор-ам пошел, шатаясь, подволакивая одну ногу. Девушка осталась стоять, прислонясь к стене. «Нет», говорил слабый голос в душе Мрадхона Виса. Он ощущал покалывание там, куда дотронулся близнец Мории. Но другой голос внутри него произнес: «Река». Ишад.
— Идем, — принял он решение. Хаут в ответ лишь пожал плечами, и они поспешили вслед за Мор-амом.
Мория послала им проклятия, но все же пошла за ними, трясясь от страха, в темноту под карнизы домов, с которых капала вода. Обогнала их и вновь двинулась впереди, служа им глазами на длинной, как кишка, ветреной улице.
Вдруг они услышали голоса, много голосов.
— Сзади, — задыхаясь, произнес Хаут. Мрадхон из последних сил кинулся бежать, взвалив на себя большую часть ноши, видя, что Хаут начал спотыкаться. Мория опять исчезла из вида в поворотах улиц.
Они достигли последней улицы, ведущей к Белой Лошади, пробираясь через потоки грязной воды, бегущие из Низовья мимо низкой стены к реке. — Сюда, — сказала Мория, материализовавшись из кромешной тьмы. Голос ее тонул в шуме реки, несущей внизу свои воды. Мрадхон старался шагать равномерно, чтобы облегчить ношу для Хаута. Из безжизненного тела вытекал целый поток крови, и привкус ее напоминал вкус меди, Мрадхон ощущал его у себя во рту, легкие его горели, пот заливал глаза, он ничего не видел, а только слушал, что говорила ему Мория, словами указывая путь к реке, к бушующему наводнению, к бурлящим водам, которые могли сделать роковым любой неверный шаг. Он поднял голову, сделал глоток воздуха, покачиваясь на неровном каменистом берегу, и опустился на колени на скользкий от дождя камень.
Да, там была лодка. Он видел Мор-ама, сидящего в ней, и Морию, бегущую к ее черному корпусу, лежащему среди кустов, в котором очень трудно было распознать челнок, не зная, что это именно он. Рядом был грязный спускной желоб, по которому спускались на воду лодки в хорошую погоду — отсюда, с Подветренной, когда река была спокойна.
А эта уже была спущена, и спокойно покачивалась на воде вблизи берега, будто бы не было течения, ударяющего в нее, будто она и река подчинялись двум совершенно разным законам физики.
— Давайте его сюда, — сказал Мор-ам, подходя к берегу. Мрадхон взял на руки безжизненное тело и вошел по колено в воду — к самой лодке, которая стала сильно качаться, когда он опустил в нее свою ношу. Он схватился руками за борт и стоял так некоторое время, пытаясь остановить качку. Однако все его усилия ни к чему не привели.
Хаут лежал на грязном берегу, уткнув голову в землю. Дыхание его было судорожным.
— Она сказала «ждите», — произнес Мор-ам. Мрадхон стоял, все еще держать за борт, ноги его окоченели, а пот струйками стекал на лицо, заливая глаза. Выйти сейчас из этой игры наперекор приказам — нет. Он увидел, как вздрагивает Мория, опустив голову и руки между коленями, освещенная светом звезд, появившихся на начавшем проясняться небе. Он увидел Мор-ама с надвинутым на глаза капюшоном, стоящего чуть в отдалении с канатом в руках. Глянув за реку, он увидел огни Санктуария, совсем немного в этот поздний час, и мост — весьма искусное сооружение.
А человек, которого они пронесли весь этот долгий путь, не издал ни единого звука, не сделал ни одного движения. Видимо, мертв, решил Вис. Они всего лишь забрали у Морута труп, и в результате все оказались ограбленными.
Где-то в отдалении, в кустарнике, послышался шорох. Все разом подняли головы. Это была она, спускающаяся к реке, плавно скользя по камням, словно сгусток живой тьмы, издавая лишь случайные звуки. — Ну, — сказала Ишад, подойдя. Рукой она коснулась Мор-ама. — Ты выкупил себя.
Он ничего не сказал в ответ и спустился к воде; Хаут и Мория были уже на ногах.
— Садитесь, — сказала Ишад. — Лодка выдержит нас всех.
Мрадхон забрался в челнок, перешагнул через тело, которое вдруг начало подавать признаки жизни. Человек застонал, показав, что еще жив, и пошевелился. Чувствуя это шевеление у себя под ногами, Мрадхон подумал, что было бы милосерднее воспользоваться мечом: он уже видел раньше, как умирают от таких ран, которые получил этот пасынок, когда те начинают гноиться. Лодка тем временем опять стала сильно раскачиваться, принимая на борт остальных. Вис перегнулся за борт и, зачерпнув рукой воды, поднес ее к губам пасынка, заметив, что его губы приоткрылись.
Ишад коснулась его своим платьем, когда садилась в лодку. Она встала на колени — в лодке было слишком тесно, чтобы можно было удобно расположиться, — низко наклонила голову, положив руки на израненное лицо. Внезапно человек закричал, дергая конечностями… — Боги милостивые! — воскликнул Мрадхон, чувствуя, как к горлу подступила тошнота, и бросился к колдунье, оттолкнул ее и застыл, увидев ее лицо — выражение, с которым этот василиск уставился на него.
— Боль — это жизнь, — сказала она. Медленно, как во сне, лодка начала двигаться. Вокруг них свистел ветер, внизу рокотала вода. Его товарищи были смутно видны в темноте ночи рядом с Ишад. Раненый ворочался и стонал, раскачивая перегруженную лодку. Словно его продолжали бить. Мрадхон наклонился и осторожно погладил его по голове. Колдунья в свою очередь тоже дотронулась до человека, от чего он заметался еще сильнее, не пытаясь сдерживаться. Стоны были очень жалобными.
— Ты будешь жить, — сказала она. — Стилчо, я призываю тебя. Возвращайся.
Пасынок еще раз резко вскрикнул, отзываясь на заклятье, но река заглушила его.
По реке плыла лодка. Эрато хорошо видел ее. Его первой мыслью было, что это рыбацкий челн, сорванный течением Белой Лошади.
Но лодка медленно скользила по поверхности, как облако в небе, двигаясь поперек течения по прямой линии, на что не способна была ни одна лодка ни на одной реке. Эрато стало жутко в его убежище, волосы зашевелились у него на затылке. Он продрался через кусты и наткнулся на одного из своих людей.
— Передай остальным, — сказал он. — Вижу движение.
— Где?
— На реке.
Человек в полном молчании начал всматриваться в темноту.
— Собери остальных, — прошипел Эрато, толкнув его. — На берегу. Ты слышишь меня? Скажи им, чтобы они обошли дом с задней стороны: они направляются туда.
Человек удалился. Эрато осторожно пробрался вдоль берега, держась примерно на одном расстоянии от воды, к зарослям ежевики, которая служила естественной изгородью. Вот дом, который они держали под наблюдением — они не рисковали соваться туда, даже за ворота и ограду. Эрато считал, что они должны только выяснить смысл происходящего. Он был командиром и обязан был исследовать все обстоятельства, связанные с колдуньей — а там, в лодке, наверняка находилась Ишад — тому, как плыла лодка, невозможно было дать никаких других разумных объяснений. Он стал спокойно поджидать своих людей. Челнок все ближе и ближе подходил к берегу.
Лодка со скрежетом уперлась носом в камни и, шурша, выползла на берег. Раздался стон пасынка, навалившегося на борт лодки.
— Забирайте его, — сказала Ишад. Мрадхон, подняв глаза, увидел, как колдунья ступила на камни. Прямо от причала начиналась лестница, ведущая к зарослям ежевики. Он сделал жест в сторону раненого, прося Хаута помочь ему. Сейчас пасынок уже самостоятельно пытался встать на ноги, ничем не напоминая еще недавно безжизненное тело. Лодка сильно качнулась, когда из нее выпрыгнул Мор-ам и встал рядом с Ишад. Остальные через нос выбрались следом и ступили на твердую почву, а вернее, на омываемые водой камни. Мория подошла к Хауту. Ишад всматривалась в окружающую их темноту.
— Впереди четко виднелись тени людей, вооруженных и одетых в броню. Около дюжины. Пасынки.
Их командир спустился на несколько ступеней. — Ты удивила нас, — сказал он. — Тебе удалось сделать это.
— Да, — промолвила Ишад. — А теперь уходите отсюда. Будьте благоразумны.
— Это наш человек.
— Не ваш, — возразила она.
— Их больше, — тихо произнес Мрадхон. Высоко над ними, на берегу, показались огни факелов — красные точки, мигающие сквозь кустарник. — Отдай его, женщина. — Он все еще поддерживал пасынка, но тот сам уже почти стоял на ногах, опираясь на Мрадхона и Хаута, хотя и не имел еще сил говорить. Или, возможно, у него не было желания делать это, так как всем было ясно, что пасынки, стоящие во мраке, не проявляют никакой инициативы.
— Уходите, — повторила Ишад и стала медленно подниматься по лестнице к железным воротам в живой ежевичной изгороди со двора ее дома. Она подошла к ним, обернувшись, посмотрела на своих спутников, и махнула рукой.
«Идем», почувствовал Мрадхон по трепету своих нервов. Человек, которого они привезли, самостоятельно сделал нерешительный шаг, и они двинулись вверх по лестнице к воротам, которые Ишад раскрыла для них, открывая дорогу в сад, заросший сорной травой и кустарником. Легко и быстро отворилась дверь дома, они подошли к ней, вновь поднялись по ступеням — следом слышались торопливые шаги — легкая поступь Мории, хромающая походка Мор-ама. Железные ворота скрипнули и закрылись.
— Вносите его, — послышался шепот Ишад за их спинами; и им ничего не оставалось, как повиноваться.
Вспыхнул огонь в камине. Загорелись свечи. Одновременно. Мрадхон в страхе огляделся по сторонам: слишком много окон, слишком открытый дом, в нем очень трудно будет отразить нападение. Пасынок навалился на него. Мрадхон отыскал подходящее место и с помощью Хаута уложил его на кровать, застланную оранжевым шелком. Это страшное зрелище занимало все его мысли — оно и еще окна. Он огляделся вокруг и посмотрел на Морию, стоящую у стены с полками, заваленными книгами, недалеко от окна, отметив мерцание огней в щели ставень.
— Выходите! — закричал кто-то тонким голосом. — Или мы подожжем вас.
— Изгородь, — сказал Мор-ам. Лицо Ишад оставалось спокойным и холодным. Она подняла руку и махнула ею, будто до нее не доходил смысл происходящего. Все огни в комнате горели, и в ней было светло, как днем.
— Изгородь, — повторил Мор-ам. — Они сожгут ее.
— Они уже близко, — подтвердила Мория, пряча глаза и пробираясь к спасительной стене. — Идут сюда.
Ишад не обращала на них внимания. Она взяла чашу, окунула в нее тряпку и положила мокрую ткань на разбитое лицо пасынка. И сделала это очень нежно. После чего разгладила его волосы. — Стилчо, — обратилась она к человеку, — теперь полежи спокойно. Они не войдут сюда.
— Им этого и не надо, — сказал Мрадхон сквозь зубы. — Женщина, им будет вполне достаточно того, что он поджарится вместе с нами. Если у тебя припасен какой-то трюк, пускай его в дело. Торопись.
— Мы предупреждаем вас, — раздался голос с улицы. — Выходите или вы все сгорите! Ишад выпрямилась.
За оконными ставнями неровным пламенем вспыхнул огонь. Вспыхнул ярко, словно солнце. Послышались крики людей и свист ветра. Мрадхон вздрогнул, увидев вспышки в каждом окне, и Ишад, стоящую спокойно, будто черное изваяние посреди этого света. Ее глаза….
Он отвел взгляд и посмотрел в бледное лицо Хаута. Крики снаружи стали громче. Вокруг дома рокотал огонь, подобно пламени печи. Цвет его менялся, переходя от белого к красному и вновь от красного к белому. Неожиданно крики смолкли.
Вдруг наступила тишина. Всполохи пламени исчезли. Даже свет свечей и огонь в очаге стали затухать. Вис повернулся к Ишад и увидел, как она перевела дыхание. Ее лицо — он никогда не видел его в гневе — сейчас оно было таким.
Колдунья подошла к столу, спокойно отхлебнула вина темно-красного цвета. Затем достала вторую чашу, третью… шестую. Но вином наполнила только свою. — Чувствуйте себя, как дома, — произнесла она. — Ешьте, если хотите есть. Пейте. Вреда от этого не будет. Я знаю, что говорю.
Ни один из них не тронулся с места. Ни один. Ишад осушила свою чашу и заговорила спокойным тоном.
— Ночь, — сказала она. — До рассвета остается час или чуть больше. Садитесь. Садитесь там, где вам больше нравится.
И отставила чашу. Потом сняла плащ, аккуратно развесила его на стуле, наклонилась и стащила один ботинок, затем другой, стала босиком на лежащую на полу подстилку. Стянула с пальцев кольца и положила их на стол. Посмотрела на них, но ни один так и не двинулся с места.
— Располагайтесь, — еще раз пригласила она, и на этот раз в глазах колдуньи помимо ее воли промелькнуло что-то очень мрачное.
Мрадхон отступил назад.
— Я не стала бы, — сказала она, — открывать дверь. По крайней мере, сейчас.
И отошла на середину шелкового ковра. — Стилчо, — позвала она, и человек, который только что был почти при смерти, сделал движение, пытаясь сесть.
— Нет, — сказала Мория сдавленным тихим голосом, но не из особой любви к пасынкам, в этом не было сомнения. Мрадхон испытывал то же чувство, к горлу его подступила тошнота.
Ишад протянула руки. Пасынок поднялся и качаясь подошел к ней. Она взяла его за руки и потянула за собой на пол, где заботливо усадила рядом.
— Нет, — сказал Хаут спокойно и тихо, почти беззвучно. — Нет.
Но Ишад даже не посмотрела на него. Она принялась что-то шептать этому человеку, словно делясь с ним какими-то своими секретами. Его губы начали двигаться, повторяя за ней слова, которые она произносила.
Мрадхон схватил руку Хаута, так как тот стоял ближе всех, и потянул его назад. Хаут отступил, прижавшись к стене. Мория подошла к ним. Мор-ам тоже нашел убежище в их углу, наиболее удаленном от этих двоих.
— Что она делает? — спросил Мрадхон, вернее попытался спросить — комната поглотила звук, и никто ничего не услышал.
Она грезила, глубоко уйдя в свои видения. Человека, который находился под ее чарами, звали Стилчо. Он тоже внимал этим грезам, но так, что мог уходить в них и возвращаться. Сейчас он хотел вернуться: его душа стремилась вылететь из темных коридоров к яркому свету.
«Сджексо, — звала она, вновь и вновь, пытаясь вызвать одного из своих многочисленных духов. — Сджексо». Наконец она овладела его вниманием. «Сджексо. Это Стилчо. Иди за ним. Я жду тебя».
Это был молодой негодяй, он как раз приближался к границе света, и, как обычно, пытался быть независимым, но дрожал от воспоминаний о холоде улиц, по которым пробирался, и от силы ее гнева.
Она называла другие имена и вызывала их, а затем отсылала глубоко-глубоко, на самое дно своих воспоминаний — все они были ее людьми, в большинстве своем грубыми. Правда, было несколько деликатных и несколько таких, кто не хотел подчиняться. Одним из них был разбойник, который бросал свои жертвы в гавань после того, как уродовал их лица. Другой был цербером: его имя было Риннер; он часто путался с проститутками, о чем его командир даже не догадывался. Они не хотели подчиняться, очень не хотели; и еще было несколько душ, которые следовали ее воле покорнее всех: мальчик с лицом, залитым слезами — один из нищих Морута; придворный Кадакитиса — сладкоречивый, с волосами медового цвета и подлым черным сердцем. Они поднимались к ней, вились вокруг нее, словно облака.
Губами Стилчо она произносила слова на языке, который был совершенно не известен ему, как неизвестен любому из живущих. — До рассвета, до рассвета, до рассвета…
Видения разрослись, выйдя из под контроля, и это испугало ее. Она хотела послать их обратно, но это было бы опасно.
Близился рассвет.
У ворот образовалось настоящее столпотворение: «Санктуарий, — раздался шепот, — Санктуарий открыт», и часть призраков устремилась в ворота в стремлении попасть домой к своим женам, мужьям, детям; другие были сильно разгневаны, очень, очень многие были разгневаны — и причиной тому был город, который захватил их в ловушку.
Состоятельная вдова отвернулась в постели от раба, которого она держала для любовных утех, и встретилась с мертвыми глазами мужа, полными укоризны: отчаянный крик раздался в мраморных залах с вершины холма.
Почувствовав рядом какой-то холод, проснулся судья и начал озираться вокруг, окруженный толпой призраков, которых воскресили его воспоминания. Он не закричал — его сердце не выдержало такого позора.
В Лабиринте зазвучали голоса детей, бегущих, как безумные, по улицам:
— О мама, папа! Я здесь! — Один из них оказался у роскошного дома торговца и постучал в дверь. — Я пришел домой. О! Мама, пусти меня!
Вор зашевелился во сне, раскрыл глаза, и два раза моргнул. «Каджет», — сказал он, думая, что еще спит, и в то же время чувствуя холодок, исходящий от стоящего рядом старика. «Каджет?» Старик пристально смотрел на него, как делал обычно, и Ганс Шедоуспан в оцепенении сел в постели, когда его старый наставник уселся у него в ногах, не сводя с него глаз.
Снаружи, на улицах царила суматоха, вызванная сборищем мертвых. Один из них барабанил в двери, от чего в доме все дребезжало. — Где мои деньги? — вопил он. — Культяпка, где мои деньги?
«Распутный Единорог» начал заполняться толпами посетителей, отовсюду слышался жужжащий шепот, от чего нескольким запоздалым клиентам пришлось спасаться бегством вон из дверей трактира.
— Брат, — сказал призрак, обращаясь к толстому человеку, лежащему в роскошной постели, и к женщине рядом с ним. — Он стоит того, Tea?
Раздался крик, долгий, эхом пронесшийся по всем улицам. Этот крик был подхвачен ветром и разнесен им по городу.
Бейсибская женщина почувствовала, что рядом с ней зашевелилась змея, заползшая в ее постель. Она открыла свои темные глаза и уставилась на бледную фигуру в ночной сорочке, стоявшую в комнате.
— Узурпаторша, — произнесла фигура. — Убирайся из моей постели. Убирайся из моего дома. Ты не имеешь права.
Никто и никогда не говорил ей таких слов. Она заморгала, смутилась, услышав крики, как будто город подвергался разграблению.