Мория смолкла, она не любила говорить на эту тему. Девушка налила себе еще вина и села на единственный стул.
- Мы достали деньги, - запротестовал Хаут, пытаясь ободрить ее.
- И мы умеем считать, - сказал Мрадхон. - Ты украла эту серебряную монету, дрянь. Я не собираюсь искать ее. Но это все, что ты получишь, даже, если и заслуживаешь большего.
- Не говори мне о том, кто чего стоит. Ты добьешься того, что нам перережут глотки, глупец.
- Тогда, ради бога, делай что-нибудь. Ты хочешь, чтобы мы потеряли это жилье? Ты хочешь, чтобы нас выгнали на улицу? Ты этого хочешь?
- Кто тот человек, которого убили на мосту?
- Я не знаю!
- Но нищие обратили тебя в бегство. Ведь так? Мрадхон пожал плечами.
- Чего же еще нам ждать? - спросила она. - Пасынки. Теперь люди Мамаши Беко. Воры. Нищие, во имя Шепси! Нищие, шныряющие вокруг.
- Джабал, - сказал Мрадхон. - Джабал - вот, кто нам нужен. Если только Джабал выложит денежки...
- Он разыщет нас. - Она плотно сжала губы. - Рано или поздно. Мы только начали выпутываться из сложившейся ситуации. И происходит это не так быстро, как хотелось бы. Хочется верить, что скоро положение изменится к лучшему. Но он не станет с нами связываться, если вокруг нас начнется возня; если вы будете обтяпывать свои собственные делишки. Не дайте втянуть себя в неприятности. Слышите меня? Не связывайтесь с ворами. Это не выше дело. Или вы хотите прожить всю жизнь, действуя сомнительными методами?
- Ты так правильно рассуждаешь. Почему же сама этого не делаешь? спросил Мрадхон.
Мория поставила чашу на стол и резко встала. Вино расплескалось и ручейками полилось к краю стола.
В этот момент, перехватывая инициативу в присущей ему манере, в разговор вступил Хаут. Что-то всколыхнулось в нем, когда он услышал слова Виса, кровь прилила ему к лицу. Он был бывшим рабом и не забыл этого. Прежние ощущения дали знать о себе. - Не смей так говорить с ней.
Мрадхон уставился на него, такой же суровый, как и Хаут, широкоплечий и упрямый. Друзья, иногда. Если не сейчас, то минуту назад. Он давно подозревал Хаута в жалости и поэтому взгляд его был тяжелее удара.
Мрадхон Вис повернулся и отошел, не говоря ни слова.
Подошел к Мории, положил свою ладонь на плечо девушки, но она вырвалась, тем самым демонстрируя, что не в духе. Тогда он направился к кровати.
- Не растаскивай грязь по комнате, - сказала Мория ему в спину. Убирать за тобой некому.
Мрадхон уселся на единственную в комнате кровать, прямо на одеяло, и начал стаскивать сапоги, не обращая внимания на валящиеся с них ошметки грязи, и то, что постель намокла, а одеяло запачкалось.
- Убирайся отсюда" - сказал Хаут, приблизившись к нему.
Мрадхон остановил его взглядом. "Отстань и займись чем-нибудь другим" - говорил этот взгляд. Но Хаут не уходил.
- Послушай меня, - сказал Вис. - Для того, чтобы у нее всегда было вино, нужны деньги. Пока она наконец-то не получит некоторую сумму от Джабала, это самое лучшее, что мы могли сделать. Или, может быть, - второй ботинок полетел на пол вслед за первым. - Может быть, нам следует самим попытаться разыскать Джабала. Или пасынков. Они испытывают недостаток в людях.
- Нет! - произнесла Мория.
- Они нам заплатят. У Джабала есть с ними связь.
- Нет, теперь он не поддерживает с ними никаких отношений. Вы не можете действовать на свое собственное усмотрение. Нет.
- А когда ты собираешься попробовать еще раз? Когда ты собираешься вступить с ним в контакт? Или, может быть, Джабал умер? Или, может быть, он уже не интересует тебя? Или, может быть, он также беспомощен, как и мы? Скажи.
- Я найду его.
- Знаешь, что я уже начинаю думать? Джабал разгромлен. Нищие, кажется, думают то же самое. Они считают, что недостаточно принимать на службу масок. Теперь они принимают и пасынков. Они все держат в своих руках. Они вырвались на свободу. Ты понимаешь это? А Джабал - я поверил бы в то, что он что-то представляет собой, если бы он нанимал их на службу к себе. Я поверю в него в тот же день, когда он арестует нищего на мосту. Между прочим... между прочим, сейчас над нашими головами крыша. Засов на двери. И мы достали деньги. Мы не находимся на территории, контролируемой людьми из таверны Мамаши Беко. И это тоже требует денег.
- Нам никогда не удастся отделаться от них, - сказал Хаут, вспоминая нищих, их расплывчатые фигуры, выползающие из теней, подобно паукам из паутины - маленькие движущиеся горбики, с лицами, едва различимыми во вспышках света.
Холод от мокрой одежды начал проникать в тело Хаута. Его охватила холодная дрожь. Он чихнул и вытер нос о рукав, подошел к огню, устроился рядом с несчастным видом и принялся спокойно тереть маленький магический кристалл, пытаясь что-то рассмотреть в нем. Когда-то Хаут был богат, но богатство ушло от него вместе со счастьем, вместе со свободой.
- Я пойду завтра, - сказала Мория, подходя ближе к огню.
- Нет, - сказал Хаут. У него было странное предчувствие. Должно быть причиной тому был магический кристалл. Оно могло и ничего не значить, но он чувствовал тяжесть на душе и испытывал точно такое же паническое состояние, которое охватило его, когда он увидел нищих, движущихся в темноте. - Не позволяй ему говорить с тобой об этом. Это опасно. Мы уже достаточно натерпелись. Пусть он сам найдет нас, этот Джабал.
- Я найду его, - упрямо повторила она. - Я достану деньги. - Но она часто так говорила. Мория вновь подошла к столу, взяла чашку и вытерла пролитое вино тряпкой. Громко шмыгнула носом. Хаут отвернулся от стола, уставившись в огонь, трепещущий в очаге. Жар от огня почти обжигал его, но он промерз до мозга костей и никак не мог согреться; ему было проще заглянуть в будущее, чем окунуться в прошлое, вспомнить Стену Чародеев, Каронну, рабство.
Работорговец Джабал, который сейчас был их надеждой, когда-то продал его. Но он предпочитал забыть это. У него хватило дерзости выходить на улицы, по крайней мере, в темноте, и выглядеть свободным человеком, хотя бы в глазах посторонних, и делать сотни вещей, которые делает любой свободный человек. Мрадхон Вис дал ему возможность делать это; и Мория тоже. И если они возлагали свои надежды на Джабала, то, почему он должен поступать иначе. Вдруг в углях, зыбко вспыхивающих в очаге, он увидел нечто такое, что насторожило его. Лицо, смотрящее прямо на него, и глаза на этом лице...
Подошел Мрадхон, швырнул свои сапоги поближе к огню и развесил на решетке одежду, завернувшись в одеяло.
- Ну и что ты увидел? - спросил он. Хаут пожал плечами. - Ты же знаешь, что я не в состоянии заглянуть в будущее.
На его плечо опустилась рука и легонько нажала, как бы прося прощения.
- Ты не должен так говорить с ней, - опять повторил Хаут.
Рука сдавила плечо во второй раз. Он вздрогнул, несмотря на жар, исходящий от очага.
- Забудем? - спросил Мрадхон. Хаут принял это как вызов, и в сердце его остался холод. Он был уязвлен. У него не было других друзей кроме Виса. Хаутом овладело сомнение, но это не было горькое сомнение, а просто привычка давать каждому свою собственную оценку. Он знал, что раньше был нужен им, а сейчас, когда перестал быть полезным, пытался понять, что же еще от него хотят. Он был нужен Мории как ни одной другой женщине. Этому человеку он тоже был необходим - иногда, на короткое время; но его окрики и грубые слова заставляли Хаута вздрагивать, напоминая, кем он был на самом деле, хотя он и имел письмо, свидетельствующее о противоположном. Уязвленный, он мог бы кинуться в драку от страха. Но никогда не делал этого. Впрочем, как и Мрадхон.
- Я говорю с ней подобным образом, - сказал Вис, даже не считая нужным перейти на шепот, - когда это идет ей на пользу. И особенно, когда речь заходит о ее брате.
- Заткнись, - произнесла Мория позади них.
- Мор-ам мертв, - сказал Вис. - Или все равно, что мертв. Забудь о нем, слышишь? Я думаю, это будет тебе во благо.
- Во благо... - раздался тихий ненавидящий смех. - Но сделать это могу только я, вот в чем дело. Потому что Джабал знает меня, а не тебя. Заскрипел стул. Хаут увидел, как две ноги, обутые в узенькие башмаки подошли к ним, как Мория присела на корточки и коснулась руки Мрадхона. Ты ненавидишь меня. Ненавидишь, ведь так? Ненавидишь женщин. Почему, Вис? Ты с этим родился?
- Перестаньте, - попросил Хаут обоих. Он сжал руку Мрадхона, твердую, как железо. - Мория, оставь его в покое.
- Нет, - произнес Вис. И Мория почему-то отдернула руку назад, а взгляд ее сразу стал трезвым.
- Ложись спать, - сказал Хаут. - Сейчас же. - Он чувствовал, что рядом с ним вершится насилие. Он чувствовал это сильнее, чем раньше. И мог остановить это насилие, перевести его на себя, если не останется другого выхода. Он не боялся этого и принял бы с терпением фаталиста. Но Мория была такой маленькой, а ненависть Мрадхона такой огромной.
Она помедлила с ответом, глядя на них обоих. - Вы приходите, произнесла она тихим, полным опасений голосом, - тоже.
Мрадхон ничего не сказал, лишь уставился в огонь. - Иди, - прошептал Хаут одними губами, кивнув в сторону кровати. А когда Мория ушла, подошел к столу и допил вино одним глотком.
- Горькая пьяница, - произнес Мрадхон шепотом.
- Просто ей иногда становится страшно, - сказал Хаут. - Одна в бурю...
Дождь застучал в дверь. От ветра на улице что-то опрокинулось и понеслось вдоль переулка. Дверь содрогнулась. Дважды. И затихла.
Мрадхон посмотрел в сторону входа долгим проницательным взглядом. На лбу у него выступили капельки пота.
- Это всего лишь ветер, - заметил Хаут.
* * *
Послышались отдаленные раскаты грома, и дранка на кровле маленького домика на пристани затрепетала, словно живая. Ворота заскрипели, но не от ветра, и нарушили волшебный покой. Все задрожало, будто нить паутины, когда паук шевелится в своем шелковом логове, просыпаясь, открывая глаза и потягиваясь слабыми лапками.
Гость в нерешительности задержался возле двери: по звуку нечетких шагов, достигшего ее слуха, женщина поняла, что он колебался, опасаясь чего-то. Сквозь шум дождя в комнату не проникал ни один другой звук. Она набросила на себя накидку, пробираясь в кромешной тьме, чтобы зажечь свечи, стоящие на полке камина, который был всего лишь бутафорией. Им никогда не пользовались. Свечи пахли как-то странно и затхло, а при горении распространяли отвратительный сладковатый запах.
Ее сердце застучало сильнее, когда гость попробовал крепость затвора. Женщина отодвинула щеколду, на которую была закрыта дверь, и та распахнулась внутрь, впустив в комнату порыв ветра, который чуть было не задул свечи. С этим же порывом в комнату вошел сутулый человек в развевающемся плаще, распространяя вокруг запах страха. Она затворила дверь, преодолевая напор ветра, и задвинула засов. Прогремел гром, заставив пришельца оглянуться и в испуге посмотреть на дверь.
Он не стал задерживаться на пороге, еще раз оглянулся и откинул капюшон с лица, обезображенного огнем. Его глаза были широко раскрытыми, взгляд их был диким.
- Зачем ты пришел? - спросила она. Жизнь давно уже не баловала ее разнообразием событий. И так получилось, что открыв дверь, она отбросила все свои притворства, которые меняла, как платья; он знал, должен был знать, что находится в смертельной опасности.
- Кто послал тебя? - Он представлялся ей человеком, который не задумывает планы, а лишь исполняет то, что замышляют другие.
- Я один из масок. Мор-ам. - Лицо его дрогнуло, рот перекосился. Он делал неимоверные усилия, чтобы говорить, наклоняя при этом голову. Послание. - Он вытащил записку и протянул ее дрожащей рукой.
Правая сторона лица не выглядела уродливой. Женщина обошла вокруг него так, чтобы оказаться справа, а он все это время следил за нею глазами. Большая ошибка - встретиться с ней взглядом. Она улыбнулась ему, находясь в хорошем расположении духа. Мор-ам. Имя пробудило что-то в ее памяти и вызвало интерес. Мор-ам. Женщина с интересом вспомнила это имя. Неужели этот человек опять явился с поручением от Джабала? Как гром среди ясного неба. Она наклонила голову и постояла немного, изучая эти обломки человека. - Чье послание? - спросила она наконец.
- В-возьми его. - Бумага дрожала в его руке. Она взяла записку и ощупала ее. - Что в ней написано? - спросила она, не сводя с него глаз.
- Пасынки - убит еще один. Они послали меня.
- Неужели?
- Эта проблема касается всех. М-морут. Нищие. Они убивают и тех и других.
- Пасынки, - повторила она. - Ты знаешь, как меня зовут, Мор-ам? Меня зовут Ишад. Она продолжала ходить по комнате, видя, как усилился его страх. - Ты слышал это имя раньше?
Он резко дернул головой и сжал челюсти.
- Но ты пользуешься более дурной славой, чем я - в некоторых кварталах. По тебе скучает Джабал. А ты носишь послания пасынков. Что они хотят сообщить мне?
- Все, о чем ты спрашивала меня.
- Мор-ам. - Она встала перед юношей, не сводя с него глаз. Его рука, покоящаяся до того у него на плече, рефлекторно коснулась щеки, словно успокаивая тик, подергивание мышц, учащенное дыхание. Медленно его согнутое тело распрямилось, и он встал во весь свой высокий рост; напряженные мышцы лица расслабились. Она опять начала движение, и он пошел за ней, повторяя сложные магические узоры, которые она плела, двигаясь по комнате, пока не остановилась перед большим бронзовым зеркалом, небрежно завешанным крученым натуральным шелком. Иногда с помощью этого зеркала она творила колдовство. Вот и теперь она пыталась околдовать еще одного человека, показав ему самого себя, улыбаясь при этом.
- Итак, ты сказал мне "все", - произнесла она.
- Что ты сделала? - спросил Мор-ам. Даже голос его изменился. В глазах появились слезы. - Что ты сделала?
- Я забрала твою боль. Небольшое колдовство. Это не составляет труда для меня. - Она вновь принялась ходить, а он должен был поворачиваться, чтобы следовать за ней в состоянии полной заторможенности. - Расскажи мне все, что ты знаешь. Расскажи мне, кто ты. Все. Джабал захочет знать.
- Они схватили меня, пасынки схватили меня, они заставили меня...
Она почувствовала ложь и послала боль обратно, наблюдая за тем, как его тело вновь согнулось и приобрело прежнюю форму.
- Я с-стал п-предателем, - заикался изменник, всхлипывая. - Я п-п-продал их, продал других "ястребов" пасынкам. Моя сестра и я должны были остаться жить, даже после того, как Джабал потерял все. Но как нам было выжить? Мы не знали. Но мы были должны. Я был должен. Моя сестра - не знаю. - Она позволила, чтобы боль отпустила его. Слова юноши вырывались со слезами. Он перевел глаза с нее на зеркало. - О боги!
- Продолжай, - сказала Ишад и голос ее прозвучал даже мягко, когда она поняла, что он говорит правду. - Чего хотят пасынки? Чего хочешь ты? Чем ты готов заплатить?
- Заполучить Морута. Вот чего они хотят. Короля нищих. И того человека - их человека, которого, как они думают, захватили нищие. Они хотят вернуть его обратно живым и невредимым.
- Это не шуточное дело.
- Они заплатят - я уверен в этом - они заплатят.
Она развернула записку и внимательно прочла ее, поднеся к свету. Там было многое из того, что поведал ей Мор-ам. Ей предлагали золото. Ей была обещана защита, чему она улыбнулась, но отнюдь не весело. - Здесь упоминается и о тебе, - сказала она. - Они пишут, что я могу передать тебя обратно Джабалу. Как ты думаешь, это позабавит его?
- Нет, - ответил он. Его охватил страх, многократно возросший страх: она могла даже ощущать его запах. Колдунья почувствовала покалывание в нервах.
- Когда несешь послание от мошенников, нужно быть готовым к таким маленьким шуточкам. - Она аккуратно сложила записку, перегнув ее несколько раз, пока та не стала совсем маленькой. Затем раскрыла ладонь, сделав при этом замысловатое движение рукой, и записка исчезла.
Он молча наблюдал за этим трюком фокусника, за этой дешевой комедией базара. Она развлекалась тем, что поражала его, заставив внезапно ярко гореть все свечи, от чего юноша вздрогнул и, как ей показалось, готов был спасаться бегством за дверь.
Представление не подлежало оплате. Он и не пытался сделать этого. Он стоял, не шевелясь, сохраняя, насколько это было возможно для него, чувство собственного достоинства. Тело его было напряжено, на лице пульсировал тик. Ишад сняла колдовство.
Итак, это был мужчина. По крайней мере, остатки мужчины. Остатки того, что когда-то им было. Он был еще молод. Она начала обходить вокруг него, прошла у него за спиной, с левой стороны, обезображенной шрамами. Морам, в свою очередь, поворачивался, следя за ней. Тик на его лице становился все более и более заметным.
- А что если я не смогу сделать то, что они хотят? Я отвергала их предложения и раньше. На этот раз их послание принес ты. Разве это ничего не значит? Чего хочешь лично ты?
- Б-боль.
- А. Это. Да, я могу снять ее на некоторое время. Если ты вновь вернешься ко мне. - Она подошла к нему еще ближе и взяла его обезображенное лицо обеими руками. - С другой стороны, Джабал захочет, чтобы я отдала тебя ему. Он сдерет с тебя кожу дюйм за дюймом. Твоя сестра... - Ишад коснулась губами его губ и еще глубже заглянула в глаза. - Сейчас она находится в тени ради твоего спасения. Ради того дела, которое ты сейчас осуществляешь.
- Где она? Черт возьми, где она?
- В месте, которое я знаю. Посмотри на меня! Продолжай смотреть. Вот так! Хорошо! Нет боли. Ее совершенно нет. Ты понимаешь, Мор-ам? Что ты должен делать?
- Пасынки...
- Я знаю. Кто-то из них наблюдает за домом. - Она прижалась к его губам в долгом и томном поцелуе, ее руки обвились вокруг его шеи. Она улыбалась ему. - Мой друг, у маски, за которым охотятся другие маски, не остается шансов в этом мире. Зараза коснулась даже твоей сестры. Ее жизни. Ты понимаешь? Она очень хрупкая. Ее могут схватить пасынки. Маски использовали ее только для того, чтобы она вела переговоры с пасынками. Сейчас она вообще ни с кем не общается. Ни с ними. Ни с теми глупыми людьми, которые отвергают любой союз, создаваемый людьми более умными. И Морут тоже - Морут, король нищих, знает твое имя. И ее имя. Он помнит пожар и тебя, и ее. И можно только догадываться, когда он предъявит свое обвинение - и ему потребуется оправдание. Чем ты заплатишь мне за мою помощь? Какой монетой, Мор-ам?
- Чего ты хочешь?
- Что угодно. Когда угодно. Это не имеет значения. Если сможешь. Никогда не забывай этого, слышишь? Они называют меня вампиром. Это не совсем так - но очень похоже. Они скажут тебе это. Станешь ли ты после этого избегать меня, Мор-ам?
После этих слов он осмелел и поцеловал ее в губы.
- Будь очень осторожен, - предупредила она. Очень осторожен. Наступят времена, когда я попрошу тебя уйти. Не задавай мне вопросов. Ни о твоей жизни, Мор-ам, ни о твоей душе. - Он поцеловал ее еще раз, и это был поцелуй более нежный, чем все другие. - Мы будем помогать пасынкам, ты и я. И куда-нибудь отправимся сегодня вечером - мне нужно поразвлечься.
- Они убьют меня, как только я появлюсь на улице.
Она улыбнулась, отпуская его. - Только не со мной, мой друг. Не тогда, когда я рядом. - Она повернулась, взяла свой плащ и вновь посмотрела на него. - Все говорят, что я сумасшедшая, и называют меня диким зверем из-за отсутствия самоконтроля. Но это не так. Ты веришь мне?
И она рассмеялась, когда он ничего не сказал в ответ. - Там их человек - уходи. Скажи шпиону Долона, чтобы сегодня вечером занимался своими собственными делами. Скажи ему... скажи ему "может быть". - Она погасила огни и отворила дверь навстречу ветру и дождю. Лицо Мор-ама исказилось в испуге, но он выбежал из ее дома с намерением поступить так, как ему было ведено. Все еще безвольный, но уже не столь, как некоторое время назад. Она сняла с него колдовство: он должен выйти из этого состояния до встречи с наблюдателем, чтобы не начать говорить правду. Иначе он начнет обвинять пасынков. Это забавляло ее.
Она затворила дверь и прошла через маленький странный домик, в котором, на первый взгляд, была лишь одна комната, но обнаруживались и другие за тем беспорядком, который царил вокруг - различные разбросанные предметы, книги, портьеры, старая одежда, небольшие кусочки шелка и парчи, которые когда-то занимали ее фантазию, а потом надоели ей, так как она никогда не носила никаких отделок на одежде, хотя ей и доставляло удовольствие иметь их у себя; и плащи - мужские плащи, что было еще одним своего рода развлечением. Ее босые ноги ступали по дорогому шелку, разостланному на отполированных временем досках пола, и толстому шелковому ковру старинной ручной работы, сплетенному из нитей, окрашенных в редчайшие опаловые тона - полученного в качестве платы. За что именно, она уже не помнила. Если бы из ее сокровищницы было что-нибудь украдено, она не обратила бы внимания и не горевала бы о пропаже, а может быть ей и стало бы жаль, в зависимости от настроения. Материальный достаток значил для нее очень мало. Важно было только быть сытой.
Но в последнее время - в последнее время неприятности стали заявлять о себе необычным образом.
Ей было нанесено оскорбление. Сначала Ишад решила не обращать внимания, ей было лень заниматься этим, но потом это оскорбление стало беспокоить ее. Она раздумывала над ним, как иногда припоминают оскорбления через значительное время после того, как они были нанесены, пытаясь понять те или иные их мотивы. Она не обнаружила в себе ни злобы, ни гнева, а только безразличие и даже юмор по отношению к оскорбительнице: эта ведьма, эта угрюмая полубогиня - пусть остается тем, чем она была. Она помнила об этом оскорблении достаточно долго, и это шло несколько в разрез с ее принципами не принимать ничего близко к сердцу. На этих принципах основывалось все ее благополучие. Без этой черты своего характера ей пришлось бы голодать значительно чаще; а голод, несомненно, являлся источником трагедий.
Все это произошло потому, что она была ленива; это была цена той силы, которой она обладала и за которую ей никогда не хотелось платить. Эта ведьма убила детей, вырвав их из ее рук и принеся беду к порогу ее дома. Эта ведьма шла за ней по пятам, равнодушно разрушая ее гнездо, считаясь только со своими далеко идущими амбициями и делая все с профессиональным хладнокровием. Если как следует поразмыслить, все это было способно вызвать вполне определенный гнев, но гнев сам по себе разрушителен. Поэтому Ишад решила как следует "отблагодарить" эту ведьму-нисибиси за все ее дела, и наконец-то удовлетворить жажду отмщения, которую она испытывала все острее и острее и которая так долго не отпускала ее.
Она знала - о, она очень хорошо знала, что происходило на улицах - она могла оказаться на мосту или в любом другом месте Санктуария - в любое время, когда ей этого хотелось, завернувшись в черный плащ. Мир приближался к своей гибели. Люди моря захватили власть в городе. Стена Чародеев и пасынки сражались между собой, отстаивая свои собственные амбиции; Джабал строил планы - если он вообще был способен строить планы; молодые горячие головы как с той, так и с другой стороны хватались за мечи по любому поводу; отряды смерти несли террор, а теперь еще на мосту через Белую Лошадь король нищих Морут заявил о себе. Тогда как Принц сидел в своем Дворце, находясь в сетях интриг, сплетаемых ворами, оккупантами, всеми, кому не лень - одураченный больше, чем кто бы то ни был. Жрецы попустительствовали, а боги низвергались один за другим. Рэнке - сердце Империи - находился не в лучшем состоянии: аристократы отсиживались в своих имениях, а жрецы устраивали заговоры. Она слышала стук дождя по крыше, слышала раскаты грома, сотрясающие стены мира и слышала как человек, ставший ее собственным орудием, возвращается по тропинке, ведущей к дому. Ишад обулась, набросила на себя плащ и открыла дверь навстречу насквозь промокшему Мор-аму.
- Возьми сухой, - сказала она, подавая ему один из чудесных плащей, такой же темный, как у нее. - А то простудишься и умрешь.
Ему было не до шуток; но она сняла его боль, стащила только что одетый плащ и выбрала другой, который красиво очертил его вновь распрямленные плечи. Ишад заботилась о нем, словно мать о сыне, глядя ему в глаза.
- Ну что? - спросила она.
- Они хотят обмануть тебя.
- Конечно, они попытаются сделать это. - Она закрыла входную дверь и открыла заднюю. - Идем, - сказала она, набрасывая на голову капюшон. Широкие полы ее одеяния развевались на ветру, который кружил по комнате, заставляя колыхаться драпировки из редких ярких тканей подобно многоцветному пожару. От порыва ветра свечи и пламя в камине затрепетали, но не погасли. На стены упали страшные тени. Ишад сама загасила огонь, нужды в нем больше не было.
* * *
Что-то загрохотало. Мрадхон Вис приоткрыл один глаз и посмотрел в темноту, в которой светился лишь угасающий огонек домашнего очага. Рядом с ним неподвижно лежали Хаут и Мория, крепко спящие завернувшись в одно старое одеяло. Звук, от которого проснулся Мрадхон, пронзил его тело, словно холод, как если бы кто-то открыл дверь комнаты во время зимней стужи. Сердце его стучало от слепого ужаса, который мог охватить человека только во сне, или при обстоятельствах, которые воспринимаются с такой же нереальностью. Он никак не мог сообразить, что же это за грохот - может, ветер, ударивший в дверь? Но откуда тогда это ощущение ночного кошмара, эта слабость в теле, покрывшемся потом, это предчувствие неотвратимости беды?
Вдруг он увидел человека, стоящего в комнате. Нет - скорее не стоящего, а присутствующего, так, словно он был одной из теней. На его вьющиеся золотые волосы откуда-то (но не из очага) падал свет, а на лице можно было прочесть некоторое замешательство. Он был молод, этот человек. Ворот его рубашки был расстегнут, и виднелся амулет, висящий на шнурке. Хотя была ночь, от него исходили аромат хорошего вина и летнее тепло. Капли холодного пота струились по телу Мрадхона, лежащего под тонким одеялом.
- Мы достали деньги, - запротестовал Хаут, пытаясь ободрить ее.
- И мы умеем считать, - сказал Мрадхон. - Ты украла эту серебряную монету, дрянь. Я не собираюсь искать ее. Но это все, что ты получишь, даже, если и заслуживаешь большего.
- Не говори мне о том, кто чего стоит. Ты добьешься того, что нам перережут глотки, глупец.
- Тогда, ради бога, делай что-нибудь. Ты хочешь, чтобы мы потеряли это жилье? Ты хочешь, чтобы нас выгнали на улицу? Ты этого хочешь?
- Кто тот человек, которого убили на мосту?
- Я не знаю!
- Но нищие обратили тебя в бегство. Ведь так? Мрадхон пожал плечами.
- Чего же еще нам ждать? - спросила она. - Пасынки. Теперь люди Мамаши Беко. Воры. Нищие, во имя Шепси! Нищие, шныряющие вокруг.
- Джабал, - сказал Мрадхон. - Джабал - вот, кто нам нужен. Если только Джабал выложит денежки...
- Он разыщет нас. - Она плотно сжала губы. - Рано или поздно. Мы только начали выпутываться из сложившейся ситуации. И происходит это не так быстро, как хотелось бы. Хочется верить, что скоро положение изменится к лучшему. Но он не станет с нами связываться, если вокруг нас начнется возня; если вы будете обтяпывать свои собственные делишки. Не дайте втянуть себя в неприятности. Слышите меня? Не связывайтесь с ворами. Это не выше дело. Или вы хотите прожить всю жизнь, действуя сомнительными методами?
- Ты так правильно рассуждаешь. Почему же сама этого не делаешь? спросил Мрадхон.
Мория поставила чашу на стол и резко встала. Вино расплескалось и ручейками полилось к краю стола.
В этот момент, перехватывая инициативу в присущей ему манере, в разговор вступил Хаут. Что-то всколыхнулось в нем, когда он услышал слова Виса, кровь прилила ему к лицу. Он был бывшим рабом и не забыл этого. Прежние ощущения дали знать о себе. - Не смей так говорить с ней.
Мрадхон уставился на него, такой же суровый, как и Хаут, широкоплечий и упрямый. Друзья, иногда. Если не сейчас, то минуту назад. Он давно подозревал Хаута в жалости и поэтому взгляд его был тяжелее удара.
Мрадхон Вис повернулся и отошел, не говоря ни слова.
Подошел к Мории, положил свою ладонь на плечо девушки, но она вырвалась, тем самым демонстрируя, что не в духе. Тогда он направился к кровати.
- Не растаскивай грязь по комнате, - сказала Мория ему в спину. Убирать за тобой некому.
Мрадхон уселся на единственную в комнате кровать, прямо на одеяло, и начал стаскивать сапоги, не обращая внимания на валящиеся с них ошметки грязи, и то, что постель намокла, а одеяло запачкалось.
- Убирайся отсюда" - сказал Хаут, приблизившись к нему.
Мрадхон остановил его взглядом. "Отстань и займись чем-нибудь другим" - говорил этот взгляд. Но Хаут не уходил.
- Послушай меня, - сказал Вис. - Для того, чтобы у нее всегда было вино, нужны деньги. Пока она наконец-то не получит некоторую сумму от Джабала, это самое лучшее, что мы могли сделать. Или, может быть, - второй ботинок полетел на пол вслед за первым. - Может быть, нам следует самим попытаться разыскать Джабала. Или пасынков. Они испытывают недостаток в людях.
- Нет! - произнесла Мория.
- Они нам заплатят. У Джабала есть с ними связь.
- Нет, теперь он не поддерживает с ними никаких отношений. Вы не можете действовать на свое собственное усмотрение. Нет.
- А когда ты собираешься попробовать еще раз? Когда ты собираешься вступить с ним в контакт? Или, может быть, Джабал умер? Или, может быть, он уже не интересует тебя? Или, может быть, он также беспомощен, как и мы? Скажи.
- Я найду его.
- Знаешь, что я уже начинаю думать? Джабал разгромлен. Нищие, кажется, думают то же самое. Они считают, что недостаточно принимать на службу масок. Теперь они принимают и пасынков. Они все держат в своих руках. Они вырвались на свободу. Ты понимаешь это? А Джабал - я поверил бы в то, что он что-то представляет собой, если бы он нанимал их на службу к себе. Я поверю в него в тот же день, когда он арестует нищего на мосту. Между прочим... между прочим, сейчас над нашими головами крыша. Засов на двери. И мы достали деньги. Мы не находимся на территории, контролируемой людьми из таверны Мамаши Беко. И это тоже требует денег.
- Нам никогда не удастся отделаться от них, - сказал Хаут, вспоминая нищих, их расплывчатые фигуры, выползающие из теней, подобно паукам из паутины - маленькие движущиеся горбики, с лицами, едва различимыми во вспышках света.
Холод от мокрой одежды начал проникать в тело Хаута. Его охватила холодная дрожь. Он чихнул и вытер нос о рукав, подошел к огню, устроился рядом с несчастным видом и принялся спокойно тереть маленький магический кристалл, пытаясь что-то рассмотреть в нем. Когда-то Хаут был богат, но богатство ушло от него вместе со счастьем, вместе со свободой.
- Я пойду завтра, - сказала Мория, подходя ближе к огню.
- Нет, - сказал Хаут. У него было странное предчувствие. Должно быть причиной тому был магический кристалл. Оно могло и ничего не значить, но он чувствовал тяжесть на душе и испытывал точно такое же паническое состояние, которое охватило его, когда он увидел нищих, движущихся в темноте. - Не позволяй ему говорить с тобой об этом. Это опасно. Мы уже достаточно натерпелись. Пусть он сам найдет нас, этот Джабал.
- Я найду его, - упрямо повторила она. - Я достану деньги. - Но она часто так говорила. Мория вновь подошла к столу, взяла чашку и вытерла пролитое вино тряпкой. Громко шмыгнула носом. Хаут отвернулся от стола, уставившись в огонь, трепещущий в очаге. Жар от огня почти обжигал его, но он промерз до мозга костей и никак не мог согреться; ему было проще заглянуть в будущее, чем окунуться в прошлое, вспомнить Стену Чародеев, Каронну, рабство.
Работорговец Джабал, который сейчас был их надеждой, когда-то продал его. Но он предпочитал забыть это. У него хватило дерзости выходить на улицы, по крайней мере, в темноте, и выглядеть свободным человеком, хотя бы в глазах посторонних, и делать сотни вещей, которые делает любой свободный человек. Мрадхон Вис дал ему возможность делать это; и Мория тоже. И если они возлагали свои надежды на Джабала, то, почему он должен поступать иначе. Вдруг в углях, зыбко вспыхивающих в очаге, он увидел нечто такое, что насторожило его. Лицо, смотрящее прямо на него, и глаза на этом лице...
Подошел Мрадхон, швырнул свои сапоги поближе к огню и развесил на решетке одежду, завернувшись в одеяло.
- Ну и что ты увидел? - спросил он. Хаут пожал плечами. - Ты же знаешь, что я не в состоянии заглянуть в будущее.
На его плечо опустилась рука и легонько нажала, как бы прося прощения.
- Ты не должен так говорить с ней, - опять повторил Хаут.
Рука сдавила плечо во второй раз. Он вздрогнул, несмотря на жар, исходящий от очага.
- Забудем? - спросил Мрадхон. Хаут принял это как вызов, и в сердце его остался холод. Он был уязвлен. У него не было других друзей кроме Виса. Хаутом овладело сомнение, но это не было горькое сомнение, а просто привычка давать каждому свою собственную оценку. Он знал, что раньше был нужен им, а сейчас, когда перестал быть полезным, пытался понять, что же еще от него хотят. Он был нужен Мории как ни одной другой женщине. Этому человеку он тоже был необходим - иногда, на короткое время; но его окрики и грубые слова заставляли Хаута вздрагивать, напоминая, кем он был на самом деле, хотя он и имел письмо, свидетельствующее о противоположном. Уязвленный, он мог бы кинуться в драку от страха. Но никогда не делал этого. Впрочем, как и Мрадхон.
- Я говорю с ней подобным образом, - сказал Вис, даже не считая нужным перейти на шепот, - когда это идет ей на пользу. И особенно, когда речь заходит о ее брате.
- Заткнись, - произнесла Мория позади них.
- Мор-ам мертв, - сказал Вис. - Или все равно, что мертв. Забудь о нем, слышишь? Я думаю, это будет тебе во благо.
- Во благо... - раздался тихий ненавидящий смех. - Но сделать это могу только я, вот в чем дело. Потому что Джабал знает меня, а не тебя. Заскрипел стул. Хаут увидел, как две ноги, обутые в узенькие башмаки подошли к ним, как Мория присела на корточки и коснулась руки Мрадхона. Ты ненавидишь меня. Ненавидишь, ведь так? Ненавидишь женщин. Почему, Вис? Ты с этим родился?
- Перестаньте, - попросил Хаут обоих. Он сжал руку Мрадхона, твердую, как железо. - Мория, оставь его в покое.
- Нет, - произнес Вис. И Мория почему-то отдернула руку назад, а взгляд ее сразу стал трезвым.
- Ложись спать, - сказал Хаут. - Сейчас же. - Он чувствовал, что рядом с ним вершится насилие. Он чувствовал это сильнее, чем раньше. И мог остановить это насилие, перевести его на себя, если не останется другого выхода. Он не боялся этого и принял бы с терпением фаталиста. Но Мория была такой маленькой, а ненависть Мрадхона такой огромной.
Она помедлила с ответом, глядя на них обоих. - Вы приходите, произнесла она тихим, полным опасений голосом, - тоже.
Мрадхон ничего не сказал, лишь уставился в огонь. - Иди, - прошептал Хаут одними губами, кивнув в сторону кровати. А когда Мория ушла, подошел к столу и допил вино одним глотком.
- Горькая пьяница, - произнес Мрадхон шепотом.
- Просто ей иногда становится страшно, - сказал Хаут. - Одна в бурю...
Дождь застучал в дверь. От ветра на улице что-то опрокинулось и понеслось вдоль переулка. Дверь содрогнулась. Дважды. И затихла.
Мрадхон посмотрел в сторону входа долгим проницательным взглядом. На лбу у него выступили капельки пота.
- Это всего лишь ветер, - заметил Хаут.
* * *
Послышались отдаленные раскаты грома, и дранка на кровле маленького домика на пристани затрепетала, словно живая. Ворота заскрипели, но не от ветра, и нарушили волшебный покой. Все задрожало, будто нить паутины, когда паук шевелится в своем шелковом логове, просыпаясь, открывая глаза и потягиваясь слабыми лапками.
Гость в нерешительности задержался возле двери: по звуку нечетких шагов, достигшего ее слуха, женщина поняла, что он колебался, опасаясь чего-то. Сквозь шум дождя в комнату не проникал ни один другой звук. Она набросила на себя накидку, пробираясь в кромешной тьме, чтобы зажечь свечи, стоящие на полке камина, который был всего лишь бутафорией. Им никогда не пользовались. Свечи пахли как-то странно и затхло, а при горении распространяли отвратительный сладковатый запах.
Ее сердце застучало сильнее, когда гость попробовал крепость затвора. Женщина отодвинула щеколду, на которую была закрыта дверь, и та распахнулась внутрь, впустив в комнату порыв ветра, который чуть было не задул свечи. С этим же порывом в комнату вошел сутулый человек в развевающемся плаще, распространяя вокруг запах страха. Она затворила дверь, преодолевая напор ветра, и задвинула засов. Прогремел гром, заставив пришельца оглянуться и в испуге посмотреть на дверь.
Он не стал задерживаться на пороге, еще раз оглянулся и откинул капюшон с лица, обезображенного огнем. Его глаза были широко раскрытыми, взгляд их был диким.
- Зачем ты пришел? - спросила она. Жизнь давно уже не баловала ее разнообразием событий. И так получилось, что открыв дверь, она отбросила все свои притворства, которые меняла, как платья; он знал, должен был знать, что находится в смертельной опасности.
- Кто послал тебя? - Он представлялся ей человеком, который не задумывает планы, а лишь исполняет то, что замышляют другие.
- Я один из масок. Мор-ам. - Лицо его дрогнуло, рот перекосился. Он делал неимоверные усилия, чтобы говорить, наклоняя при этом голову. Послание. - Он вытащил записку и протянул ее дрожащей рукой.
Правая сторона лица не выглядела уродливой. Женщина обошла вокруг него так, чтобы оказаться справа, а он все это время следил за нею глазами. Большая ошибка - встретиться с ней взглядом. Она улыбнулась ему, находясь в хорошем расположении духа. Мор-ам. Имя пробудило что-то в ее памяти и вызвало интерес. Мор-ам. Женщина с интересом вспомнила это имя. Неужели этот человек опять явился с поручением от Джабала? Как гром среди ясного неба. Она наклонила голову и постояла немного, изучая эти обломки человека. - Чье послание? - спросила она наконец.
- В-возьми его. - Бумага дрожала в его руке. Она взяла записку и ощупала ее. - Что в ней написано? - спросила она, не сводя с него глаз.
- Пасынки - убит еще один. Они послали меня.
- Неужели?
- Эта проблема касается всех. М-морут. Нищие. Они убивают и тех и других.
- Пасынки, - повторила она. - Ты знаешь, как меня зовут, Мор-ам? Меня зовут Ишад. Она продолжала ходить по комнате, видя, как усилился его страх. - Ты слышал это имя раньше?
Он резко дернул головой и сжал челюсти.
- Но ты пользуешься более дурной славой, чем я - в некоторых кварталах. По тебе скучает Джабал. А ты носишь послания пасынков. Что они хотят сообщить мне?
- Все, о чем ты спрашивала меня.
- Мор-ам. - Она встала перед юношей, не сводя с него глаз. Его рука, покоящаяся до того у него на плече, рефлекторно коснулась щеки, словно успокаивая тик, подергивание мышц, учащенное дыхание. Медленно его согнутое тело распрямилось, и он встал во весь свой высокий рост; напряженные мышцы лица расслабились. Она опять начала движение, и он пошел за ней, повторяя сложные магические узоры, которые она плела, двигаясь по комнате, пока не остановилась перед большим бронзовым зеркалом, небрежно завешанным крученым натуральным шелком. Иногда с помощью этого зеркала она творила колдовство. Вот и теперь она пыталась околдовать еще одного человека, показав ему самого себя, улыбаясь при этом.
- Итак, ты сказал мне "все", - произнесла она.
- Что ты сделала? - спросил Мор-ам. Даже голос его изменился. В глазах появились слезы. - Что ты сделала?
- Я забрала твою боль. Небольшое колдовство. Это не составляет труда для меня. - Она вновь принялась ходить, а он должен был поворачиваться, чтобы следовать за ней в состоянии полной заторможенности. - Расскажи мне все, что ты знаешь. Расскажи мне, кто ты. Все. Джабал захочет знать.
- Они схватили меня, пасынки схватили меня, они заставили меня...
Она почувствовала ложь и послала боль обратно, наблюдая за тем, как его тело вновь согнулось и приобрело прежнюю форму.
- Я с-стал п-предателем, - заикался изменник, всхлипывая. - Я п-п-продал их, продал других "ястребов" пасынкам. Моя сестра и я должны были остаться жить, даже после того, как Джабал потерял все. Но как нам было выжить? Мы не знали. Но мы были должны. Я был должен. Моя сестра - не знаю. - Она позволила, чтобы боль отпустила его. Слова юноши вырывались со слезами. Он перевел глаза с нее на зеркало. - О боги!
- Продолжай, - сказала Ишад и голос ее прозвучал даже мягко, когда она поняла, что он говорит правду. - Чего хотят пасынки? Чего хочешь ты? Чем ты готов заплатить?
- Заполучить Морута. Вот чего они хотят. Короля нищих. И того человека - их человека, которого, как они думают, захватили нищие. Они хотят вернуть его обратно живым и невредимым.
- Это не шуточное дело.
- Они заплатят - я уверен в этом - они заплатят.
Она развернула записку и внимательно прочла ее, поднеся к свету. Там было многое из того, что поведал ей Мор-ам. Ей предлагали золото. Ей была обещана защита, чему она улыбнулась, но отнюдь не весело. - Здесь упоминается и о тебе, - сказала она. - Они пишут, что я могу передать тебя обратно Джабалу. Как ты думаешь, это позабавит его?
- Нет, - ответил он. Его охватил страх, многократно возросший страх: она могла даже ощущать его запах. Колдунья почувствовала покалывание в нервах.
- Когда несешь послание от мошенников, нужно быть готовым к таким маленьким шуточкам. - Она аккуратно сложила записку, перегнув ее несколько раз, пока та не стала совсем маленькой. Затем раскрыла ладонь, сделав при этом замысловатое движение рукой, и записка исчезла.
Он молча наблюдал за этим трюком фокусника, за этой дешевой комедией базара. Она развлекалась тем, что поражала его, заставив внезапно ярко гореть все свечи, от чего юноша вздрогнул и, как ей показалось, готов был спасаться бегством за дверь.
Представление не подлежало оплате. Он и не пытался сделать этого. Он стоял, не шевелясь, сохраняя, насколько это было возможно для него, чувство собственного достоинства. Тело его было напряжено, на лице пульсировал тик. Ишад сняла колдовство.
Итак, это был мужчина. По крайней мере, остатки мужчины. Остатки того, что когда-то им было. Он был еще молод. Она начала обходить вокруг него, прошла у него за спиной, с левой стороны, обезображенной шрамами. Морам, в свою очередь, поворачивался, следя за ней. Тик на его лице становился все более и более заметным.
- А что если я не смогу сделать то, что они хотят? Я отвергала их предложения и раньше. На этот раз их послание принес ты. Разве это ничего не значит? Чего хочешь лично ты?
- Б-боль.
- А. Это. Да, я могу снять ее на некоторое время. Если ты вновь вернешься ко мне. - Она подошла к нему еще ближе и взяла его обезображенное лицо обеими руками. - С другой стороны, Джабал захочет, чтобы я отдала тебя ему. Он сдерет с тебя кожу дюйм за дюймом. Твоя сестра... - Ишад коснулась губами его губ и еще глубже заглянула в глаза. - Сейчас она находится в тени ради твоего спасения. Ради того дела, которое ты сейчас осуществляешь.
- Где она? Черт возьми, где она?
- В месте, которое я знаю. Посмотри на меня! Продолжай смотреть. Вот так! Хорошо! Нет боли. Ее совершенно нет. Ты понимаешь, Мор-ам? Что ты должен делать?
- Пасынки...
- Я знаю. Кто-то из них наблюдает за домом. - Она прижалась к его губам в долгом и томном поцелуе, ее руки обвились вокруг его шеи. Она улыбалась ему. - Мой друг, у маски, за которым охотятся другие маски, не остается шансов в этом мире. Зараза коснулась даже твоей сестры. Ее жизни. Ты понимаешь? Она очень хрупкая. Ее могут схватить пасынки. Маски использовали ее только для того, чтобы она вела переговоры с пасынками. Сейчас она вообще ни с кем не общается. Ни с ними. Ни с теми глупыми людьми, которые отвергают любой союз, создаваемый людьми более умными. И Морут тоже - Морут, король нищих, знает твое имя. И ее имя. Он помнит пожар и тебя, и ее. И можно только догадываться, когда он предъявит свое обвинение - и ему потребуется оправдание. Чем ты заплатишь мне за мою помощь? Какой монетой, Мор-ам?
- Чего ты хочешь?
- Что угодно. Когда угодно. Это не имеет значения. Если сможешь. Никогда не забывай этого, слышишь? Они называют меня вампиром. Это не совсем так - но очень похоже. Они скажут тебе это. Станешь ли ты после этого избегать меня, Мор-ам?
После этих слов он осмелел и поцеловал ее в губы.
- Будь очень осторожен, - предупредила она. Очень осторожен. Наступят времена, когда я попрошу тебя уйти. Не задавай мне вопросов. Ни о твоей жизни, Мор-ам, ни о твоей душе. - Он поцеловал ее еще раз, и это был поцелуй более нежный, чем все другие. - Мы будем помогать пасынкам, ты и я. И куда-нибудь отправимся сегодня вечером - мне нужно поразвлечься.
- Они убьют меня, как только я появлюсь на улице.
Она улыбнулась, отпуская его. - Только не со мной, мой друг. Не тогда, когда я рядом. - Она повернулась, взяла свой плащ и вновь посмотрела на него. - Все говорят, что я сумасшедшая, и называют меня диким зверем из-за отсутствия самоконтроля. Но это не так. Ты веришь мне?
И она рассмеялась, когда он ничего не сказал в ответ. - Там их человек - уходи. Скажи шпиону Долона, чтобы сегодня вечером занимался своими собственными делами. Скажи ему... скажи ему "может быть". - Она погасила огни и отворила дверь навстречу ветру и дождю. Лицо Мор-ама исказилось в испуге, но он выбежал из ее дома с намерением поступить так, как ему было ведено. Все еще безвольный, но уже не столь, как некоторое время назад. Она сняла с него колдовство: он должен выйти из этого состояния до встречи с наблюдателем, чтобы не начать говорить правду. Иначе он начнет обвинять пасынков. Это забавляло ее.
Она затворила дверь и прошла через маленький странный домик, в котором, на первый взгляд, была лишь одна комната, но обнаруживались и другие за тем беспорядком, который царил вокруг - различные разбросанные предметы, книги, портьеры, старая одежда, небольшие кусочки шелка и парчи, которые когда-то занимали ее фантазию, а потом надоели ей, так как она никогда не носила никаких отделок на одежде, хотя ей и доставляло удовольствие иметь их у себя; и плащи - мужские плащи, что было еще одним своего рода развлечением. Ее босые ноги ступали по дорогому шелку, разостланному на отполированных временем досках пола, и толстому шелковому ковру старинной ручной работы, сплетенному из нитей, окрашенных в редчайшие опаловые тона - полученного в качестве платы. За что именно, она уже не помнила. Если бы из ее сокровищницы было что-нибудь украдено, она не обратила бы внимания и не горевала бы о пропаже, а может быть ей и стало бы жаль, в зависимости от настроения. Материальный достаток значил для нее очень мало. Важно было только быть сытой.
Но в последнее время - в последнее время неприятности стали заявлять о себе необычным образом.
Ей было нанесено оскорбление. Сначала Ишад решила не обращать внимания, ей было лень заниматься этим, но потом это оскорбление стало беспокоить ее. Она раздумывала над ним, как иногда припоминают оскорбления через значительное время после того, как они были нанесены, пытаясь понять те или иные их мотивы. Она не обнаружила в себе ни злобы, ни гнева, а только безразличие и даже юмор по отношению к оскорбительнице: эта ведьма, эта угрюмая полубогиня - пусть остается тем, чем она была. Она помнила об этом оскорблении достаточно долго, и это шло несколько в разрез с ее принципами не принимать ничего близко к сердцу. На этих принципах основывалось все ее благополучие. Без этой черты своего характера ей пришлось бы голодать значительно чаще; а голод, несомненно, являлся источником трагедий.
Все это произошло потому, что она была ленива; это была цена той силы, которой она обладала и за которую ей никогда не хотелось платить. Эта ведьма убила детей, вырвав их из ее рук и принеся беду к порогу ее дома. Эта ведьма шла за ней по пятам, равнодушно разрушая ее гнездо, считаясь только со своими далеко идущими амбициями и делая все с профессиональным хладнокровием. Если как следует поразмыслить, все это было способно вызвать вполне определенный гнев, но гнев сам по себе разрушителен. Поэтому Ишад решила как следует "отблагодарить" эту ведьму-нисибиси за все ее дела, и наконец-то удовлетворить жажду отмщения, которую она испытывала все острее и острее и которая так долго не отпускала ее.
Она знала - о, она очень хорошо знала, что происходило на улицах - она могла оказаться на мосту или в любом другом месте Санктуария - в любое время, когда ей этого хотелось, завернувшись в черный плащ. Мир приближался к своей гибели. Люди моря захватили власть в городе. Стена Чародеев и пасынки сражались между собой, отстаивая свои собственные амбиции; Джабал строил планы - если он вообще был способен строить планы; молодые горячие головы как с той, так и с другой стороны хватались за мечи по любому поводу; отряды смерти несли террор, а теперь еще на мосту через Белую Лошадь король нищих Морут заявил о себе. Тогда как Принц сидел в своем Дворце, находясь в сетях интриг, сплетаемых ворами, оккупантами, всеми, кому не лень - одураченный больше, чем кто бы то ни был. Жрецы попустительствовали, а боги низвергались один за другим. Рэнке - сердце Империи - находился не в лучшем состоянии: аристократы отсиживались в своих имениях, а жрецы устраивали заговоры. Она слышала стук дождя по крыше, слышала раскаты грома, сотрясающие стены мира и слышала как человек, ставший ее собственным орудием, возвращается по тропинке, ведущей к дому. Ишад обулась, набросила на себя плащ и открыла дверь навстречу насквозь промокшему Мор-аму.
- Возьми сухой, - сказала она, подавая ему один из чудесных плащей, такой же темный, как у нее. - А то простудишься и умрешь.
Ему было не до шуток; но она сняла его боль, стащила только что одетый плащ и выбрала другой, который красиво очертил его вновь распрямленные плечи. Ишад заботилась о нем, словно мать о сыне, глядя ему в глаза.
- Ну что? - спросила она.
- Они хотят обмануть тебя.
- Конечно, они попытаются сделать это. - Она закрыла входную дверь и открыла заднюю. - Идем, - сказала она, набрасывая на голову капюшон. Широкие полы ее одеяния развевались на ветру, который кружил по комнате, заставляя колыхаться драпировки из редких ярких тканей подобно многоцветному пожару. От порыва ветра свечи и пламя в камине затрепетали, но не погасли. На стены упали страшные тени. Ишад сама загасила огонь, нужды в нем больше не было.
* * *
Что-то загрохотало. Мрадхон Вис приоткрыл один глаз и посмотрел в темноту, в которой светился лишь угасающий огонек домашнего очага. Рядом с ним неподвижно лежали Хаут и Мория, крепко спящие завернувшись в одно старое одеяло. Звук, от которого проснулся Мрадхон, пронзил его тело, словно холод, как если бы кто-то открыл дверь комнаты во время зимней стужи. Сердце его стучало от слепого ужаса, который мог охватить человека только во сне, или при обстоятельствах, которые воспринимаются с такой же нереальностью. Он никак не мог сообразить, что же это за грохот - может, ветер, ударивший в дверь? Но откуда тогда это ощущение ночного кошмара, эта слабость в теле, покрывшемся потом, это предчувствие неотвратимости беды?
Вдруг он увидел человека, стоящего в комнате. Нет - скорее не стоящего, а присутствующего, так, словно он был одной из теней. На его вьющиеся золотые волосы откуда-то (но не из очага) падал свет, а на лице можно было прочесть некоторое замешательство. Он был молод, этот человек. Ворот его рубашки был расстегнут, и виднелся амулет, висящий на шнурке. Хотя была ночь, от него исходили аромат хорошего вина и летнее тепло. Капли холодного пота струились по телу Мрадхона, лежащего под тонким одеялом.