Ритуал, который он совершал, наверняка должен был возвратить утраченное. Так и произошло: не только Сивени вернулась в свой храм, но и Харран обрел божественность, а Мрига — разум, которого не было. Харран, слепо обожавший свою богиню в ее полной и гармоничной ипостаси, был глубоко потрясен, обнаружив, что имеет дело не с благосклонной девой — покровительницей искусств и мира, а с холодной жестокой силой, которую утрата важнейших атрибутов превратила в существо иррациональное и раздражительное. Сивени была готова стереть Санктуарии с лица земли, если боги ранкан немедленно не встретятся с нею на поле брани. Харран попытался ее остановить, ибо хоть Санктуарии и был вонючей выгребной ямой, тем не менее он оставался его домом. В отместку Сивени едва не убила его.
Ее остановила Мрига. Ее сознательная божественность, которую каждый смертный временно утрачивает в момент рождения, возродилась, и она полностью овладела мудрым состраданием и холодной рассудительностью — атрибутами, утерянными когда-то Сивени. Между ней и другим ее «я» произошло столкновение, в котором победительницей вышла Мрига, и обе быстро поняли, что они суть одно, хотя и разделенное и неполноценное. Им необходимо было единение в мире, где нет времени. В мире смертных оно было невозможно. Осознав это, они, как одна, обратились к Харрану и покинули его, залечив руку, которую забрала Сивени, и удалились в те веси, куда смертным дороги нет. Разумеется, они собирались вернуться к нему — или за ним — после того, как их силы воссоединятся.
Однако оказалось, что и в мире, где нет времени, быстро обрести единение им не удастся. Вновь обретшая мудрость Сивени держала себя надменно, злилась, что ей случилось ее утратить, и была полна горечи, что ее атрибуты воплотились в таком ничтожестве, как невежественная и грязная шлюшка. Мриге же досаждал снобизм Сивени, ее бесконечные рассказы о своих божественных предках, причем каждый из них повторялся множество раз, но больше всего ей надоели их стычки. К сожалению, сама она тоже была частью Сивени и, когда ей бросали вызов, обязана была сражаться. А, будучи некогда смертной и безумной, она умела кое-что, что было недоступно Сивени, а именно: драться без всяких правил. А потому всегда выходила победительницей, что еще больше ухудшало положение.
— Если ты только посмеешь…
— Ох, перестань, — махнула рукой Мрига и уселась на появившуюся за ее спиной грубую скамью. Перед ней возник неотесанный стол, на котором были хлеб, мясо и разбавленное водой вино, подобное тому, которое Харран таскал из погребов пасынков. Теперь, будучи богиней и существом совершенно разумным, Мрига могла бы угощаться и чем-нибудь повкуснее, но старые привычки брали свое — кислое вино напоминало ей о доме. — Хочешь?
— Богини не едят пищу смертных, — сказала Сивени подозрительно поглядев на стол. — Они едят только…
— …только пишу богов и пьют только пенящийся нектар. Да, я слышала об этом. Однако вот я сижу и ем говядину, запивая ее вином, хотя здесь могут находиться одни лишь боги. Попробуй вот этот вкусный филей.
Совершив возлияние за Отца Ильса, Мрига приступила к ребрам.
— Мир смертных, — вскоре произнесла она, вытирая со щеки жир, — это отражение нашего мира, разве ты не заметила? Или, возможно, наш мир — отражение их мира. В любом случае обрати внимание, что и тот и другой мир не вылезает из драк. Бейса, Кама, Ишад, Роксана. Возможно, если вражда прекратится у них, то прекратится и у нас. Или же если прекратим мы…
— Как будто то, что делают смертные, имеет какое-то отношение к нам, богам, — раздраженно возразила Сивени. Она ударила своим копьем о землю, и появилась изящная мраморная скамья. Сивени села; через мгновение перед ней материализовался алтарь, на котором Е жаровне, заманчиво поблескивая блестками жира, лежали политые вином бедренные кости молодого бычка. Она вдыхала аромат, всем своим видом показывая, что к мясу прикоснуться и не подумает.
— И такая прелесть пропадает зря… — вздохнула Мрига. — Впрочем, Харран об этом говорил. Боги поверили, что их могут изгнать другие боги, — именно это и случилось. Если бы только мы могли убедить людей, что различные боги могут жить друг с другом в мире и люди должны перестать убивать из-за них друг друга, тогда, возможно, прекратились бы все конфликты…
Всеведение, еще один атрибут, который Сивени утеряла в пользу Мриги, позволило Мрите услышать ее мысли: оказывается, идиотизм такое качество, что от него не избавляет даже бессмертие. Мрига приуныла. Да, единение идет даже хуже, чем можно было предположить. Сивени на самом деле не хочет делить с кем-то свои атрибуты, и она, Мрига, не желает с ними расставаться. Безнадежно… Она поймала себя на мысли, что смотрит на ребрышко в своей руке и из-за этого каким-то образом ощущает некую пустоту, образовавшуюся во вселенной.
— Я скучаю по своей собаке, — сказала Мрига.
Сивени равнодушно пожала плечами. Ее любимицами и союзниками были пернатые — хищные птицы и вороны-оракулы. Обе помолчали, но, когда Сивени посмотрела на Мригу, лицо ее слегка смягчилось.
— Богиня!
Мрига удивленно взглянула на Сивени. Прозвучавший голос вонзился в сердца обеих словно крючок. Обе ошеломленно посмотрели «округ, но никого не увидели; они выглянули из мира вне времени во временной мир… и увидели, как Харран падает под копыта лошадей пасынков со снесенной наполовину головой.
— Мой хозяин, — горестно воскликнула Мрига, — мой жрец, любовь моя!
— Наш жрец, — поправила Сивени. Похоже, она хотела сказать что-то еще, но сдержалась. Она поднялась так резко, что мраморная скамья отлетела в сторону, а алтарь в другую. Копье в ее руке подпрыгнуло и зашипело. — Я…
— Мы… — сказала Мрига, которая тоже уже была на ногах. Даже странно, как из таких ледяных глаз могли литься слезы. — Вперед!
Гром ударил с такой силой, будто разверзлись сами небеса. Все соседи тотчас обернулись и уставились в их сторону. Две богини, или, вернее, одна, не обращая на их любопытство ни малейшего внимания, ринулись с небес на землю. Светящаяся площадка, на которой они только что находились, пошла темными пятнами и обратилась в грязь.
Пожар на баррикаде, перегораживавшей улицу у Лабиринта, погас. Сама улица была пуста. На ней были только трупы и привлеченные падалью животные и птицы. Время от времени по улице кто-нибудь проходил или проезжал — пасынок на своем буйном коне, член нисийского отряда смерти или бандит Джабала, торопливо крадущийся по своим делам. Никто из них не заметил грязную уличную дурочку, сидевшую с пустыми глазами возле растоптанного трупа, и уж еще меньшее внимание мог привлечь покрытый сажей ворон, который, взгромоздясь на обгорелый фургон, глядел на тот же самый труп и на лежащего под ним юношу, пораженного стрелой, холодными внимательными глазами. В эти дни черные птицы в Санктуарии были самым обычным явлением.
— Его душа ушла, — прошептала Мрига птице. — Ушла давно, тело несчастного уже остыло. Как такое могло случиться? Мы же отправились немедленно…
— Время здесь и там течет по-разному, — тихим хриплым голосом ответил ворон. — Мы могли бы помочь, пока между душой и телом тянулась хоть тоненькая нить. Теперь слишком поздно.
— Нет, — сказала Мрига.
— Нужно было до камня разрушить это место еще прошлый раз, когда я здесь была. Тогда бы этого не случилось.
— Сивени, успокойся.
Мрига села рядом с изрубленными останками Харрана и коснулась рукой того, что осталось от его головы. Своим жестом она словно хотела убедиться в том, что он действительно умер, что плоть его холодна. Богам, поскольку они бессмертны, часто трудно бывает поверить в смерть и отнестись к ней серьезно. Но Мрига по отношению к этой смерти была настроена самым серьезным образом.
Она обратилась к своему всеведению, и ей удалось кое-что выудить оттуда.
— Мы можем его вернуть, — прошептала она. — Есть способ…
— И куда же мы его поместим? Сюда? — Сивени-ворон слетела на окоченевшую кучу переломанных костей и порванных мускулов, презрительно ткнув ее клювом. Крови не было. — А если не сюда, то куда?
— В другое тело!
— Чье же?
Всеведение не давало Мриге ответа, но это не имело значения. У нее уже и так появилась одна идея… она была пугающей, но вполне могла сработать.
— На этот счет сейчас нет смысла беспокоиться, — ответила она. — Что-нибудь придумаем.
— Даже если и так, откуда мы знаем, что его душа пережила тело? Души смертных такие хрупкие. Иногда смерть ведет к тому, что они буквально распадаются. Или довольно долго… довольно долго они пребывают в таком потрясении, что нет смысла помешать их в тело: они все равно не помнят, как в нем остаться.
— Он хоть и недолго, не все же был богом, — сказала Мрига, — а это кое-что значит. И не думаю, что Харран настолько хрупок. Давай же, Сивени, мы должны попытаться.
— Лучше было бы просто сжечь этот город, — заявил ворон, запрыгивая на плечо поднявшейся Мриги.
— Боюсь, немного поздно. — Мрига окинула взглядом тлеющую баррикаду, сожженные, почерневшие здания. — Коты не теряли времени, поджигая друг другу хвосты, и не слишком заботились о том, что творилось вокруг, пока они бегали и вопили.
— Коты… — задумчиво произнесла Сивени.
— Именно. Ты уловила мою мысль. Мы пообщаемся с парочкой из них, прежде чем удалимся. Однако сначала займемся делами более неотложными. Где мой щенок?
Тира проснулась в удрученном состоянии, которое обычно означало, что ей снились скверные дни до появления Присутствия. Однако, полностью очнувшись, она поняла, что состояние ее не имеет никакого отношения к сновидениям. Жителям этой части Санктуария пришлось на несколько минут захлопнуть свои окна из-за невыносимо-тоскливого воя, донесшегося из кучи мусора возле «Единорога». Горло Тиры болело от дыма и долгого воя накануне, поэтому она закашлялась, поперхнулась и умолкла.
Она лежала, высунув язык и погрузившись в тоскливую апатию, ничего не желая, ко всему безразличная. Куча отбросов пахла восхитительно, но она не хотела есть. Из «Единорога» доносились шаги людей, сверху на нее вызывающе заорала кошка, но у Тиры не было сил даже на то, чтобы подняться и убежать. Она издала звук — наполовину стон, наполовину визг, который, исходи он от человека, означал бы отчаянную мольбу: «Пожалуйста, если кто-нибудь меня слышит, пожалуйста, сделайте так, чтобы это не повторилось!»
…и вдруг почувствовала, что кто-то находится совсем рядом. Инстинкт все-таки сработал, и она вскочила, чтобы убежать. Но обоняние опередило ноги, и Тира застыла на месте, а потом подпрыгнула, заливаясь счастливым визгом, затанцевала от безумного облегчения и принялась лизать тощее существо, опустившееся рядом с ней на корточки. Тощая была намного приятнее для языка, чем раньше. С ней был кто-то еще — черная птица вроде тех, за которыми Тира обычно гонялась, но птица почему-то пахла так же, как тощая, а потому она решила оставить ее в покое. Она сжалась на руках у тощей и сообщила визгом о том, как невероятно ей рада, о пережитом ужасе, о горе и утрате, о том, что мир перевернулся вверх дном, и о том, что ей, Тире, наконец-то захотелось есть…
— Я знаю, я знаю, — проговорила Мрига, и, хотя собака не понимала слов, она успокоилась. Мриге без всякого всеведения было понятно, что та чувствует. До того как на Мригу обрушилась божественность, ее собственный отсталый разум представлял собой такое же отсутствие существительных, полный невыразимых ощущений и впечатлений. Обнюхивавшая ее собака переживала бесконечное облегчение и одновременно заново терзалась тем, что ее мир пошел прахом. Она заскулила, в животе у нее урчало.
— Ах, детка ты моя бедная, — пожалела собаку Мрига и протянула руку в мир, где не было времени, за теми ребрышками, которыми начала было лакомиться. Тира бросилась к ним еще до того, как они успели полностью материализоваться во времени, и принялась их неистово грызть.
— Собака думает, что она в Аду, — сказала Мрига Сивени.
Ворон горько, одним хриплым карканьем, рассмеялся.
— Тогда она была вместе с ним, ибо он, несомненно, там. Она могла бы отвести нас к нему…
— Сестра, к тебе возвращается утраченная мудрость. Конечно, она сможет это. Но дорогу в Ад нам, разумеется, придется искать самим.
— Так подумай, как это сделать. — В голосе Сивени удовольствие от слов Мриги смешалось с раздражением.
Мрига принялась думать. В ее всеведении происходило некоторое движение, но не совсем в том направлении, которое требовалось.
— Я пока не знаю, — сказала она. — Но в этом городе есть специалисты… люди, которым этот путь известен. Они посылали туда очень многих. И возвращали их обратно.
Тира, посмотрев на нее, тявкнула. Он уже проглотила немало мяса и выглядела лучше, причем не только из-за того, что поела после длительной голодовки. Еда и питье богов оказывают на смертных странное воздействие. Глаза Тиры казались глубже и блестели сильнее, чем Мрига когда-либо помнила, и собака вдруг перестала пахнуть мусорной кучей.
— Да, — сказала Мрига, — из этого вполне может что-нибудь получиться. Заканчивай, малышка. А потом мы пойдем к Белой Лошади и оттуда в Ад.
Тира еще раз тявкнула и торопливо набросилась на ребра. Ворон искоса посмотрел на Мригу.
— А если она не захочет помочь нам?
Снова заговорило всеведение, и Мрига нахмурилась, ибо ничего утешительного оно ей не сообщило.
— Поможет, — сказала она. — При условии, конечно, что мы, странствуя из одного мира в другой, не разучились говорить то, что нужно…
Даже некроманты должны иногда спать, а в последние дни Ишад удавалось это так редко. Но в этот прохладный зимний день она, по всей видимости, решила, что Санктуарий находится в столь глубоком шоке, что ей можно малость отдохнуть. Ставни домика у Белой Лошади были наглухо закрыты. Те черные птицы, что сидели на деревьях, решили последовать примеру хозяйки — они дремали, засунув головы под крыло. Царило безмолвие, нарушаемое только шелестом облетавших розовых кустов.
— Здесь пахнет смертью, — сказал ворон, сидевший на плече тощей, оборванной девицы, которая стояла подле небольшой калитки.
— Так и должно быть, — ответила Мрига, протянув руку к некому существу, которое на самом деле не вполне присутствовало на сцене. Во всяком случае, его присутствие не фиксировалось ее смертными органами чувств. Но ее божественное зрение четко видело огромную гнедую лошадь, все еще оседланную, с болтающимися поводьями, которая уныло стояла у калитки, глядя на неухоженный домишко. Когда Мрига протянула к ней руку, гнедая скосила глаза и прижала уши, но сделала это нерешительно. Через секунду животное передумало, подалось вперед и ткнулось носом в ее ладонь в знак приветствия. — Бедная ты моя, бедная, — пожалела ее Мрига, поглаживая гнедую по вздрагивающему горлу.
Тира подозрительно смотрела на копыта лошади. Сивени-ворон тоже воззрилась на гнедую. Она любила лошадей: ведь не кто иной, как она, и изобрела их, на спор.
— Еще один призрак, — сказала она. — Причем совсем свежий. Эта женщина просто плодит их.
— Да, совсем свежий.
В этот момент дверь дома открылась, и на пороге появился еще один призрак. По крайней мере, он был мертв, хотя внешне выглядел просто израненным. Один глаз был закрыт повязкой, лицо изуродовано, но тем не менее в чертах сквозила былая красота — печальная и почти неуловимая. В его осанке было нечто изломанное. Когда-то она была гордой и прямой — Мрига различала это как тень за нынешней его манерой держаться сгорбленно и униженно, как обычно свойственно существу, придавленному непроходящим страхом.
Мужчина уставился на них, причем особенно пристально смотрел не здоровый глаз, а тот, что был скрыт повязкой. Мрига вновь привлекла всеведение:
— Стилчо, — спросила она, — где твоя хозяйка? Отведи нас к ней.
Тот, глядя на них, рассмеялся:
— И как же я должен буду о тебе доложить? Уличная девчонка в сопровождении своей блохастой шавочки и… — Он заметил черную птицу и посерьезнел. — Слушай… уходи-ка отсюда. Кто ты? Та нисийка, что творит колдовские дела, которую она не нашла прошлой ночью? Уходи. Ты, должно быть, рехнулась, если пришла сюда. Ты же ребенок, разве она по зубам тебе, что бы ты там о себе ни возомнила!
— Во всяком случае, я не нисийка. — Мрига почувствовала себя слегка задетой.
Ворон, сидевший на плече Мриги, посмотрел на Стилчо и произнес:
— Человек, мы — богиня Сивени. И если ты немедленно не отведешь нас к своей хозяйке, то через минуту превратишься в кусок мяса. Теперь или убирайся с дороги, или проводи нас к ней. — В голосе ворона звучало откровенное презрение.
Тира заворчала.
— Стилчо, идиот, немедленно закрой дверь, ветер просто зверский, — раздался из-за двери голос. На пороге появился еще один человек, пониже ростом, потоньше, чем Стилчо, зато в отличие от последнего лицо его выражало холодное спокойствие. Однако за внешней его невозмутимостью скрывалось то же самое — аура непроходящего, глубокого страха. Человек смерил их взглядом, и, прежде чем он успел вздохнуть, на лице его по очереди успели отразиться удивление, веселое презрение, сомнение и потрясенное осознание.
— Ты, Хаут, по крайней мере, хоть понимаешь, на кого смотришь, — сказала Мрига и, взмахом руки дематериализовав калитку, прошла через то место, где та только что была. Хаут ошеломленно смотрел на ее движение: смертоносные силы, охранявшие двор, вскинулись было, но тут же были истреблены, не успев издать ни единого звука. — На твоем месте я бы объявила о нашем приходе.
С усилием Хаут вновь придал своему лицу угрожающе-презрительное выражение.
— К хозяйке нельзя, — упорствовал он.
Мрига посмотрела на ворона:
— Опять валяется в постели.
Ворон раздраженно щелкнул клювом и соскочил с плеча Мриги. Вместо него появилась женщина в шлеме и не по размеру большой тунике, державшая в руках копье.
Она ударила его древком оземь, раздался грохот — и облетевшие деревья и кустарники в одно мгновение заполыхали зеленой листвой. Вопящих черных птиц сдуло с дерева, словно обгорелую бумагу, и они понеслись прочь, оставляя за собой запах жженых перьев и струйки дыма.
— Теперь она наверняка встала, — усмехнулась Сивени.
В дверях, ругаясь, торопливо возник еще один мужчина — высокий, светловолосый и широкоплечий. Тира, напрягшись и рыча, тут же бросилась к нему. «Тира, нельзя!» — быстро сказала Мрига и едва успела схватить собаку за загривок, и вовремя, ибо в руке высокого словно по волшебству возник кинжал, который через долю секунды вонзился бы в горло Тиры. Собака, встав на задние лапы, продолжала рычать и рваться к высокому, но Мрига держала ее крепко.
— Выяснять отношения времени нет, — прошипела она. — Мы здесь по делу.
Собака успокоилась, и Мрига отпустила ее, продолжая, однако, краем глаза следить за ней.
— Что, Стратон, хороша дамочка?
Он только смотрел на них, в равной степени ошеломленный и наглым вопросом, и самим их видом: вооруженная ослепительно красивая, божественно высокая женщина с яростными глазами; оборванная и костлявая девчонка-нищенка, правда, сквозь грязь от нее исходило какое-то сияние; изящная, хрупкая коричневая собачка с горечью в глазах — такое выражение он наблюдал у пасынков, собиравшихся отомстить за погибшего партнера.
— Хаут, — позвал он, — поди узнай…
— Не нужно, — раздался из темного дверного проема за его спиной голос — мягкий, сонный и грозный. — Хаут, Стилчо, как вы себя ведете? Совсем забыли о вежливости? Пригласите дам войти. А потом удалитесь ненадолго. Стратон, прошу прощения. Они — всего лишь богини, я смогу с ними сладить.
Мужчины ушли с дороги, и вся троица по очереди поднялась по ступенькам. Первой шла ощерившаяся собачка; за ней следовала сероглазая особа с копьем, оглядываясь вокруг с холодно-презрительным видом важной дамы, которую некое важное дело вынудило прийти в свинарник. Последней поднялась нищенка, на которую Стратон пренебрежительно покосился.
— Уйми ее, — кивнул он Мриге со спокойной угрозой в голосе в сторону Тиры.
Мрига подняла на него глаза:
— Гнедая скучает по тебе, — мягко сказала она и прошла мимо него в темноту.
Девушка проигнорировала полный ненависти взгляд, который Страт, обернувшись, всадил в ее спину, как нож. Если ее план окажется действенным, в мести не будет необходимости. Она совсем не собиралась быть мстительной богиней.
Жилая комната Ишад оказалась гораздо больше, чем можно было подумать, глядя на внешний вид домика. Она представляла собой безумный хаос дорогостоящих вещей всех цветов и оттенков, шелка и мехов, небрежно наброшенных на мебель и валявшихся по углам. Здесь была и мужская одежда: поношенный походный плащ, грязные ботинки, которые кто-то отшвырнул от тяжелой деревянной двери так, что они упали на шелк цвета слоновой кости, в другом же углу валялась роскошная темно-алая накидка, один конец которой лежал почти в самом очаге и тихо тлел, на что хозяйка не обращала ни малейшего внимания.
Ишад была сама любезность. Она предложила гостьям вино, а для Тиры поставила чашку с водой и аккуратно нарубленное мясо. Когда все уселись, она выжидательно посмотрела на них своими большими темными глазами. На взгляд смертного она выглядела убийственно даже и без того жара, которым полыхали из-за прерванной любви ее щеки, но Мрига, поглядев на нее, просто сказала:
— Нам нужна твоя помощь.
— Думаю, — ответила Ишад, — в таком случае вам не стоило начинать с уничтожения моей собственности и устрашения моих слуг.
Сивени отложила копье в сторону.
— Твоя калитка и твои охранные заклинания целы и невредимы, — сказала она, — что же касается твоих слуг… они могли бы быть порасторопней. Думаю, такая личность, как ты, с такими… талантами… должна иметь слуг получше.
Ишад улыбнулась той улыбкой, которая, как знала Мрига, ужасала обитателей и верхнего города, и Подветренной, увидеть которую в равной степени страшились и во дворцах, и в канавах, и на узких улочках.
— Лесть? — спросила она. — Неужели до нее снисходят даже богини? Тогда я действительно нужна вам. И весьма сильно.
Она пригубила вино, поглядывая на них поверх края бокала. В темных глазах, устремленных на богинь, играли отблески огня и нечто еще: насмешка, любопытство, расчет. Сивени нахмурилась и протянула было руку к копью, но Мрига взглядом остановила ее.
— Так, значит, теперь и в самом деле появились две богини, — сказала Ишад, опуская свой бокал. — Или же все-таки нужно употреблять единственное число? Насколько мне помнится, Серые Глаза никогда не была двойным божеством.
— До последнего времени так и было, — кивнула Мрига. — И вы, мадам, имеете некоторое отношение к тому, что произошло. Позволите напомнить? Дело было около полуночи, сравнительно недавно. Вы набрели на человека, который выкапывал мандрагору…
— Да, верно. То был цирюльник Харран.
— Я оказалась вовлечена в чары. На какое-то время мы все трое сплелись в божественности. Однако теперь одного из нас нет. Харран мертв.
Снова взгляд, устремленный на них поверх бокала.
— Я полагала, что ему удалось избежать… неприятностей… в казармах. Среди убитых я его не обнаружила.
— Это случилось прошлой ночью, — сказала Сивени и обратила на Ишад взгляд, в котором сквозила жестокость. — Его убил твой любовник.
Тира заворчала.
— Приношу свои извинения, — потупилась Ишад. — Как безжалостна судьба… ваше дело, в чем бы оно ни состояло, приводит вас ко мне… и мешает вам отомстить кому бы то ни было из тех, кто находит приют под моей крышей. — Она погрузилась в смакование вина. — Разочарование — обычно удел смертных, однако, должна заметить, вам оно тоже оказалось весьма к лицу.
Мрига нахмурилась. Эта женщина просто невыносима… но им приходится терпеть, и она прекрасно понимает это. Они не могут заставить ее помочь им.
— Что касается смертных, — сказала Мрига, — то у меня есть в этом некоторый опыт. Давайте перейдем к делу, мадам. Я хочу знать, какой платы вы потребуете от нас за некоторую услугу.
Одна бровь Ишад поднялась вверх с легким презрением.
— Как всегда, самую высокую. Но сначала нужно, чтобы я вообще пожелала оказать вам эту услугу… И оплачена она должна быть той монетой, которую выберу я. Видите ли, у меня тоже есть свои цели. Однако вы до сих пор так и не сказали, какого именно рода услуга вам требуется.