Страница:
Капрал Холин напоследок дал кому-то поддых и пошел к начальству.
— Капдал Ходин по вашему пдиказанию пдибыл!
— Садись, закуси, — пригласил Иван Семеныч. Стол был уставлен закусками, на самой его середине стояло огромное блюдо с жареным гусем, а при виде литровой бутылки мутного самогона, глазки Холина заблестели, и он, сделав глотательное движение, сел за стол.
Выпив по стакану первача и закусывая картошечкой в мундире и солеными огурчиками, Иван Семеныч снова рассказал капралу, зачем того вызвали в Козлодоевск.
— И стало известно еще сегодня утром, что едут к этим нехорошим господам из Санкт-Питербурха тоже нехорошие господа — Пушкин, Лермонтов и Достоевский. А когда станет их шестеро, выбить их из церкви будет гораздо труднее!
— Выбьем, — сказал капрал Холин, работая челюстями, — али мы не пдавосдавные?
— Слова не мальчика, но мужа! — потер руки довольный шеф жандармов. — Пожалуй, выпьем еще по одной?
Глава двенадцатая
Натертые полы ярко отражали огонь хрустальных венецианских люстр на потолке. Царь, поскрипывая хромовыми сапогами, прошелся по зале и повернулся к князю Подберезовикову.
— Итак, что же сейчас творится в Козлодоевске?
— Кошмар, государь, — подобострастно ответил князь Подберезовиков. — Граф Толстой и с ним еще двое заперлись в церкви, заложили двери и окна разной мебелью, ругаются, баб-с требуют. Если, говорят, баб-с не приведут им, то так церковь загадят, что еще сто лет от сортира не отличить будет.
— О! — удивился император. — А ведь туда послали целый взвод. Он прибыл?
— Так точно, государь, прибыл. Обложил церковь со всех сторон, предлагают сдаться. Но толстовцы отвечают весьма грубо, что дырку от бублика, а не Шарапова.
— Шарапова? — переспросил царь. — Не знаю такого! Может они князя Юсупова имели ввиду?
— Не могу знать-с, ваше величество. Только Шарапова они не отдадут.
— А как же взвод? Почему не может выбить их из церкви?
— Так, ваше величество, там в церкви шибко святые мощи лежат. Если силу начать применять, толстовцы их могут того, попортить. Они и баб-с требуют из-за этого, пыль, говорят, стирать с икон.
— О! — еще раз удивился царь. — А как эти хулиганы Пушкин, Лермонтов и Достоевский?
— Пойманы, государь. Ехали к графу Толстому на выручку, да в деревне Забубеновке верный слуга вашего величества Альфред де Мюссе выдал их в руки правосудия.
— Он француз?
— Кто?
— Ну, этот, Альфред де Мюссе.
— Так точно, ваше величество. Француз. Но русского царя любит, как свою собственную жену.
— Похвально, — задумчиво сказал император. — А что, этих Пушкина, Лермонтова и Достоевского уже допросили?
— Никак нет, государь, пьяны-с, как сволочи.
— А Бенкендорф?
«Тоже пьян, — подумал было князь Подберезовиков. — Свинья не лучше Пушкина, Лермонтова, Достоевского и Толстого вместе взятых!»
А вслух сказал:
— Болеет, ваше величество. Стар стал.
— Верный слуга, — вздохнул государь, — надо бы ему еще пару орденов за заслуги перед отечеством. Когда у него день рождения?
— В декабре, ваше величество. Еще пол года ждать.
— Помереть может, — сказал царь. — А у тебя когда день рождения?
— Через две недели, — вздрогнул от радости князь Подберезовиков.
— Наградим его к твоему дню рождения!
Князь сник.
— Да, наградим. А вот по поводу Козлодоевска…
Император задумчиво постучал каблуком, полюбовался на себя в зеркало, остановился перед картиной Врубеля, отколупнул ногтем кусочек краски и проговорил:
— И что же делать?
«Что делать, что делать! Как награду, так Бенкендорфу, а как что-то делать, или думать, что делать, так Подберезовиков!»
Князь Подберезовиков развел руками.
— Что же, мы, русский самодержец, должны терпеть в своем городе Козлодоевске таких хулиганов? Может послать семеновцев?
— Целый полк? Ваше величество, мне кажется, это бесполезно. Ведь загадят церквушку-то!
— Ну, тогда сам езжай, разберись на месте. Я тебе доверяю.
— Слушаюсь, ваше величество, — поклонился князь Подберезовиков, думая про себя: «Эх, черт, говорила мне мама — не перечь никогда царю. Уж лучше б семеновцев послали… Эх, черт!»
На следующий же день карета князя Подберезовикова выехала из Санкт-Петербурга в сторону Козлодоевска.
Глава тринадцатая
Карета князя Подберезовикова катила по грязной сельской дороге Козлодоевского уезда. Князь и его камердинер Иван сидели внутри кареты, камердинер читал вслух новые похабные стихи господина Пушкина, князь хлопал себя по ляжкам и громко ржал, да так, что лошади его кареты отвечали ему не менее громким ржанием.
— Эк загнул! Ну, сукин сын! Вот поганец!
Внезапно карета затормозила. Послышался злобный голос кучера.
— Куда тя черт занес, вот я тя кнутом! — орал пьяный кучер.
— Чего орешь, козел? — отвечал нежный женский голосок, — Мы ж только подвести просим!
— Пошла прочь, бесстыжая! Штаны нацепила…
Князь Подберезовиков заинтересовался. Что это за женщина там в штанах? И он высунулся в окошко кареты, раздвинув ажурные занавесочки.
— Семеныч! Перестань ругаться с барышнями!
— Дык, ваше сиятельство! Они ж в штанах!
— Эй, мужик, — спросила одна дама, светловолосая, в потертых джинсах и тельняшке, которые красиво очерчивали ее округлые формы. — До Козлодоевска довезешь?
«О!» — подумалось князю. Он резво отворил дверцу кареты и галантно заявил:
— Прошу-с!
Девицы влезли в карету, сели напротив князя Подберезовикова и камердинера.
— Ольга, — представилась светловолосая. — А это Леночка! Мужик, чего такой мрачный? Как тебя-то зовут?
— Не «мужик»! — возмутился камердинер Иван, — А «ваше сиятельство»!
— А-а-а! — восхитилась Ольга и ткнула Елену в бок. — Слышь, Лен, «сиятельство»!
— Князь Подберезовиков! — гордо сказал князь. — Личный его величества государя-императора секретарь!
— Дык! Класс! — хором восхитились девушки. — Ну, ты даешь!
Начался светский разговор. Князь Подберезовиков лихо закручивал усы и загибал различные истории, которые, якобы, случались с ним. Девушки весело смеялись.
Прелестные ножки сидящей напротив Оленьки не давали князю Подберезовикову покоя. «Ишь, какие девицы! — думал он. — Сам государь сломался бы от таких ножек! Ну, воще!»
А вслух спросил:
— Э… А для чего таким милым девушкам в Козлодоевск?
— Дык, — ответила Оленька, — Там же братишки наши — Митенька и Феденька!
— Э… — промямлил Подберезовиков, пытаясь вспомнить, как зовут городничего, — А они кто?
— Дык митьки же! — воскликнула Оленька и посмотрела на Елену, вот, мол, какой князь непонятливый нашелся!
— Э… И они, значит, ваши родственники?
— Да нет! Какие родственники! Митьки они и есть митьки! Братишки они нам!
— Ну, а вы-то им сестренки?
— Дык! Елы-палы! Ясный пень!
Князь Подберезовиков наклонился, чмокнул ручку Оленьки и проговорил:
— Хотел бы я, чтоб у меня были такие сестренки!
— Дык, какие проблемы! — воскликнула девушка. — Хочешь быть митьком — будь, мы не комсомол, билетов не даем, взносов не берем! А выпить у тебя ничего нет?
— Иван, доставай, — скомандовал князь.
Иван резво вытащил из-под сидения корзину, из которой торчали запечатанные сургучом горлышки бутылок.
— Класс! — обрадовались Оля и Лена, — Будет чего братишкам нашим подарить! А то они в церкви сидят, все выпили, скучно им. А вокруг — солдаты!
— Где где сидят? — напрягся вдруг князь Подберезовиков. — В церкви?
— Ну да!
— С графом Толстым?
— Точно, со Львом Николаевичем, братишкой нашим!
— А! — отъехал князь и повалился на подушки.
В это время карета въехала в город Козлодоевск, прогромыхала по ухабистым улицам и подкатила к заветной церкви. Узрев герб Подберезовикова на дверце, к карете подскочил капрал Холин.
— Ваше сидятедьстдо! Капдад Ходин со вздодом соддат в вашем дасподяжении!
— О, да мы приехали! — выглянув в окно, порадовалась Оленька и, прихватив корзину с напитками, они с Леночкой выскочили из кареты и бросились к церкви, выкрикивая на бегу, — Митька! Преображенский! Открывай! Свои приехали.
— А-а-а!!! — раздался вопль из церкви. — Сестренки наши!
— Э… Э… — разведя руками, едва выговорил князь Подберезовиков.
Капрал Холин еще больше вытянулся и еще громче заорал:
— Ваше сидятедьстдо! Капдад Ходин со вздодом соддат в вашем дасподяжении!
— Пошел ты! — с ненавистью бросил князь и побежал за сестренками. — Сестренки мои! Я с вами!
И на глазах оторопевших солдат во главе с капралом Холиным князь вместе с девушками скрылся в недрах церкви.
А потом они так надрались… Сам Дмитрий Шагин обзавидовался бы!
Глава четырнадцатая,
— Достали! — воскликнул Дмитрий Шагин, дочитав до этого места.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Глава пятнадцатая
Утром проснувшийся Сидор долго кричал:
— Какие же гады бывают! Украл сволочь мой любимый роман в восьми томах! Ну, кто же теперь ленинградских митьков доставать будет? Елы-палы!
— Дык, — смущенно бормотали Василий и Серега, как будто именно они увели у Сидора его любимый роман. — Дык…
Антоныч был больше расстроен пропажей «Запорожца».
— Крутая была машина, — пыхтел он. — Ехали себе и ехали! Дык…
— Елки-палки колючие! — страдал Сидор, хватаясь за голову.
Вдруг кусты раздвинулись, и на поляну высыпалась толпа милиционеров с собаками. Собаки рвались с поводка, разъяренные равнодушно взирающим на них Мироном. А Мирону все было по-фигу! Один из милиционеров, в штатском, но тоже с глупой физиономией, подозрительно спросил:
— Что-нибудь случилось?
— Э… — начал было Вася.
— Не, ничего не случилось! — в один голос завопили Сидор и Антоныч.
— Может у вас чего-нибудь украли?
— Не, ничего не украли!
— А чего ж вы здесь орете?
— Начальник, — заявил Антоныч, — Здесь, однако, лес, хотим и кричим! Настроение шибко хорошее!
Начальник покопался во внутреннем кармане пиджака и вытащил пачку фотографий.
— Вы этого человека тут не видали?
— Не, не видали! — едва взглянув на фотографию, сказал Сидор.
— А он чего-нибудь натворил? — робко спросил Василий.
— Сбежал из тюрьмы. Да тут недалеко из колхозного курятника двадцать куриц утащил.
— Крупный преступник! — сделав удивленное лицо, сказал Сидор. Не, начальник, такого не видали.
— Если встретите где, звоните ноль-два.
— Всенепременнейше, начальник!
— За мной, — скомандовал штатский, и вся свора рванула в кусты.
— Дык, — покачал головой Антоныч.
— Елы-палы, — сказал Сидор. — Хорошо, что Мирон все кости от курей подмел.
— Я всегда говорил — умнейший кот, — гордо сказал Антоныч. Однако, надоть в Москву топать.
— Дык, а как же питерские митьки?
— Телеграмму отошлем… Мол, грузите апельсины и так далее.
И братишки потопали в Москву.
На этом можно было бы и закончить. Но…
Когда к вечеру друзья подошли, наконец, к котельной Антоныча, на шею Василия бросилась растрепанная Настенька, вся в слезах.
— Васька! Милый мой! Братишка!
— Настенька! Сестренка моя!
Антоныч ласково усмехнулся:
— Ну, и слава богу. Хоть у них все хорошо.
И, глядя в след удаляющимся счастливым супругам, молвил:
— Однако! Пошли поищем, чего поужинать.
Отворил дверь, в котельную запрыгнул Мирон и тут же погнался за крысой. Вот так все и завершилось. Весьма необычно, но очень даже счастливый Happy End. Сам Дмитрий Шагин позавидовал бы такому Happy End'у!
(Тут сам Дмитрий Шагин в очередной раз заорал: «Достали!», порвал сей роман на мелкие кусочки и выбросил в мусоропровод. Что и требовалось доказать.)
Эпилог
Подходит ко мне на днях чувак в троечке и при галстуке (ну, чисто комсомольский деятель конца семидесятых) и говорит:
— Послушайте! Что вы здесь наплели? В одну кучу смешали митьков, папуасов, государя-императора, Пушкина, Лермонтова, Достоевского, Толстого и Альфреда де Мюссе? Зачем все это? И кот у вас целых две курицы съедает. Вы когда-нибудь видели кота?
— Извините, — спросил я. — А ваша фамилия случайно не Кайфоломов?
— Нет, — оторопел чувак.
— Странно, — покачал я головой.
Вот такой у нас с ним спор вышел…
Москва 19.01.89–13.02.89
— Капдал Ходин по вашему пдиказанию пдибыл!
— Садись, закуси, — пригласил Иван Семеныч. Стол был уставлен закусками, на самой его середине стояло огромное блюдо с жареным гусем, а при виде литровой бутылки мутного самогона, глазки Холина заблестели, и он, сделав глотательное движение, сел за стол.
Выпив по стакану первача и закусывая картошечкой в мундире и солеными огурчиками, Иван Семеныч снова рассказал капралу, зачем того вызвали в Козлодоевск.
— И стало известно еще сегодня утром, что едут к этим нехорошим господам из Санкт-Питербурха тоже нехорошие господа — Пушкин, Лермонтов и Достоевский. А когда станет их шестеро, выбить их из церкви будет гораздо труднее!
— Выбьем, — сказал капрал Холин, работая челюстями, — али мы не пдавосдавные?
— Слова не мальчика, но мужа! — потер руки довольный шеф жандармов. — Пожалуй, выпьем еще по одной?
Глава двенадцатая
Самодержавие
— Почтеннейший, — сказал Чичиков, не только по сорока копеек, по пятисот рублей заплатил бы! С удовольствием заплатил бы, потому что вижу почтенный, добрый старик терпит по причине собственного добродушия.
Н. В. Гоголь «Ревизор»
Натертые полы ярко отражали огонь хрустальных венецианских люстр на потолке. Царь, поскрипывая хромовыми сапогами, прошелся по зале и повернулся к князю Подберезовикову.
— Итак, что же сейчас творится в Козлодоевске?
— Кошмар, государь, — подобострастно ответил князь Подберезовиков. — Граф Толстой и с ним еще двое заперлись в церкви, заложили двери и окна разной мебелью, ругаются, баб-с требуют. Если, говорят, баб-с не приведут им, то так церковь загадят, что еще сто лет от сортира не отличить будет.
— О! — удивился император. — А ведь туда послали целый взвод. Он прибыл?
— Так точно, государь, прибыл. Обложил церковь со всех сторон, предлагают сдаться. Но толстовцы отвечают весьма грубо, что дырку от бублика, а не Шарапова.
— Шарапова? — переспросил царь. — Не знаю такого! Может они князя Юсупова имели ввиду?
— Не могу знать-с, ваше величество. Только Шарапова они не отдадут.
— А как же взвод? Почему не может выбить их из церкви?
— Так, ваше величество, там в церкви шибко святые мощи лежат. Если силу начать применять, толстовцы их могут того, попортить. Они и баб-с требуют из-за этого, пыль, говорят, стирать с икон.
— О! — еще раз удивился царь. — А как эти хулиганы Пушкин, Лермонтов и Достоевский?
— Пойманы, государь. Ехали к графу Толстому на выручку, да в деревне Забубеновке верный слуга вашего величества Альфред де Мюссе выдал их в руки правосудия.
— Он француз?
— Кто?
— Ну, этот, Альфред де Мюссе.
— Так точно, ваше величество. Француз. Но русского царя любит, как свою собственную жену.
— Похвально, — задумчиво сказал император. — А что, этих Пушкина, Лермонтова и Достоевского уже допросили?
— Никак нет, государь, пьяны-с, как сволочи.
— А Бенкендорф?
«Тоже пьян, — подумал было князь Подберезовиков. — Свинья не лучше Пушкина, Лермонтова, Достоевского и Толстого вместе взятых!»
А вслух сказал:
— Болеет, ваше величество. Стар стал.
— Верный слуга, — вздохнул государь, — надо бы ему еще пару орденов за заслуги перед отечеством. Когда у него день рождения?
— В декабре, ваше величество. Еще пол года ждать.
— Помереть может, — сказал царь. — А у тебя когда день рождения?
— Через две недели, — вздрогнул от радости князь Подберезовиков.
— Наградим его к твоему дню рождения!
Князь сник.
— Да, наградим. А вот по поводу Козлодоевска…
Император задумчиво постучал каблуком, полюбовался на себя в зеркало, остановился перед картиной Врубеля, отколупнул ногтем кусочек краски и проговорил:
— И что же делать?
«Что делать, что делать! Как награду, так Бенкендорфу, а как что-то делать, или думать, что делать, так Подберезовиков!»
Князь Подберезовиков развел руками.
— Что же, мы, русский самодержец, должны терпеть в своем городе Козлодоевске таких хулиганов? Может послать семеновцев?
— Целый полк? Ваше величество, мне кажется, это бесполезно. Ведь загадят церквушку-то!
— Ну, тогда сам езжай, разберись на месте. Я тебе доверяю.
— Слушаюсь, ваше величество, — поклонился князь Подберезовиков, думая про себя: «Эх, черт, говорила мне мама — не перечь никогда царю. Уж лучше б семеновцев послали… Эх, черт!»
На следующий же день карета князя Подберезовикова выехала из Санкт-Петербурга в сторону Козлодоевска.
Глава тринадцатая
Народность
В луже хрюкало свинство щетинисто,
Стадо вымисто перло с лугов,
Пастушок загибал матершинисто,
Аж испужно шатало коров…
А. Иванов «Пегас — не роскошь»
Карета князя Подберезовикова катила по грязной сельской дороге Козлодоевского уезда. Князь и его камердинер Иван сидели внутри кареты, камердинер читал вслух новые похабные стихи господина Пушкина, князь хлопал себя по ляжкам и громко ржал, да так, что лошади его кареты отвечали ему не менее громким ржанием.
— Эк загнул! Ну, сукин сын! Вот поганец!
Внезапно карета затормозила. Послышался злобный голос кучера.
— Куда тя черт занес, вот я тя кнутом! — орал пьяный кучер.
— Чего орешь, козел? — отвечал нежный женский голосок, — Мы ж только подвести просим!
— Пошла прочь, бесстыжая! Штаны нацепила…
Князь Подберезовиков заинтересовался. Что это за женщина там в штанах? И он высунулся в окошко кареты, раздвинув ажурные занавесочки.
— Семеныч! Перестань ругаться с барышнями!
— Дык, ваше сиятельство! Они ж в штанах!
— Эй, мужик, — спросила одна дама, светловолосая, в потертых джинсах и тельняшке, которые красиво очерчивали ее округлые формы. — До Козлодоевска довезешь?
«О!» — подумалось князю. Он резво отворил дверцу кареты и галантно заявил:
— Прошу-с!
Девицы влезли в карету, сели напротив князя Подберезовикова и камердинера.
— Ольга, — представилась светловолосая. — А это Леночка! Мужик, чего такой мрачный? Как тебя-то зовут?
— Не «мужик»! — возмутился камердинер Иван, — А «ваше сиятельство»!
— А-а-а! — восхитилась Ольга и ткнула Елену в бок. — Слышь, Лен, «сиятельство»!
— Князь Подберезовиков! — гордо сказал князь. — Личный его величества государя-императора секретарь!
— Дык! Класс! — хором восхитились девушки. — Ну, ты даешь!
Начался светский разговор. Князь Подберезовиков лихо закручивал усы и загибал различные истории, которые, якобы, случались с ним. Девушки весело смеялись.
Прелестные ножки сидящей напротив Оленьки не давали князю Подберезовикову покоя. «Ишь, какие девицы! — думал он. — Сам государь сломался бы от таких ножек! Ну, воще!»
А вслух спросил:
— Э… А для чего таким милым девушкам в Козлодоевск?
— Дык, — ответила Оленька, — Там же братишки наши — Митенька и Феденька!
— Э… — промямлил Подберезовиков, пытаясь вспомнить, как зовут городничего, — А они кто?
— Дык митьки же! — воскликнула Оленька и посмотрела на Елену, вот, мол, какой князь непонятливый нашелся!
— Э… И они, значит, ваши родственники?
— Да нет! Какие родственники! Митьки они и есть митьки! Братишки они нам!
— Ну, а вы-то им сестренки?
— Дык! Елы-палы! Ясный пень!
Князь Подберезовиков наклонился, чмокнул ручку Оленьки и проговорил:
— Хотел бы я, чтоб у меня были такие сестренки!
— Дык, какие проблемы! — воскликнула девушка. — Хочешь быть митьком — будь, мы не комсомол, билетов не даем, взносов не берем! А выпить у тебя ничего нет?
— Иван, доставай, — скомандовал князь.
Иван резво вытащил из-под сидения корзину, из которой торчали запечатанные сургучом горлышки бутылок.
— Класс! — обрадовались Оля и Лена, — Будет чего братишкам нашим подарить! А то они в церкви сидят, все выпили, скучно им. А вокруг — солдаты!
— Где где сидят? — напрягся вдруг князь Подберезовиков. — В церкви?
— Ну да!
— С графом Толстым?
— Точно, со Львом Николаевичем, братишкой нашим!
— А! — отъехал князь и повалился на подушки.
В это время карета въехала в город Козлодоевск, прогромыхала по ухабистым улицам и подкатила к заветной церкви. Узрев герб Подберезовикова на дверце, к карете подскочил капрал Холин.
— Ваше сидятедьстдо! Капдад Ходин со вздодом соддат в вашем дасподяжении!
— О, да мы приехали! — выглянув в окно, порадовалась Оленька и, прихватив корзину с напитками, они с Леночкой выскочили из кареты и бросились к церкви, выкрикивая на бегу, — Митька! Преображенский! Открывай! Свои приехали.
— А-а-а!!! — раздался вопль из церкви. — Сестренки наши!
— Э… Э… — разведя руками, едва выговорил князь Подберезовиков.
Капрал Холин еще больше вытянулся и еще громче заорал:
— Ваше сидятедьстдо! Капдад Ходин со вздодом соддат в вашем дасподяжении!
— Пошел ты! — с ненавистью бросил князь и побежал за сестренками. — Сестренки мои! Я с вами!
И на глазах оторопевших солдат во главе с капралом Холиным князь вместе с девушками скрылся в недрах церкви.
А потом они так надрались… Сам Дмитрий Шагин обзавидовался бы!
Глава четырнадцатая,
О том, как второй раз достали Дмитрия Шагина
Грузите апельсины бочках. Братья Карамазовы.
Ильф и Петров «Золотой теленок»
— Достали! — воскликнул Дмитрий Шагин, дочитав до этого места.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
— Победа! — сказал ему Чарский, ваше дело в шляпе!
А. С. Пушкин «Египетские ночи»
Отворите мне темницу,
Дайте мне сиянье дня,
Черноокую девицу,
Черногривого коня.
Дайте раз по синю полю
Проскакать на том коне;
Дайте раз на жизнь и волю,
Как на чуждую мне долю,
Посмотреть поближе мне.
М. Ю. Лермонтов
В эту минуту раздался довольно сильный удар грома, и дождь крупным ливнем застучал в стекло; и в комнате стемнело. Старушка словно испугалась и перекрестилась. Мы все вдруг остановились.
— Сейчас пройдет, — сказал старик…
Ф. М. Достоевский «Униженные и оскорбленные»
Глава пятнадцатая
Глава, которая могла бы быть эпилогом (если бы у этого романа не было эпилога)
Eh bien, mon prince.
Лев Толстой «Война и мир»
Утром проснувшийся Сидор долго кричал:
— Какие же гады бывают! Украл сволочь мой любимый роман в восьми томах! Ну, кто же теперь ленинградских митьков доставать будет? Елы-палы!
— Дык, — смущенно бормотали Василий и Серега, как будто именно они увели у Сидора его любимый роман. — Дык…
Антоныч был больше расстроен пропажей «Запорожца».
— Крутая была машина, — пыхтел он. — Ехали себе и ехали! Дык…
— Елки-палки колючие! — страдал Сидор, хватаясь за голову.
Вдруг кусты раздвинулись, и на поляну высыпалась толпа милиционеров с собаками. Собаки рвались с поводка, разъяренные равнодушно взирающим на них Мироном. А Мирону все было по-фигу! Один из милиционеров, в штатском, но тоже с глупой физиономией, подозрительно спросил:
— Что-нибудь случилось?
— Э… — начал было Вася.
— Не, ничего не случилось! — в один голос завопили Сидор и Антоныч.
— Может у вас чего-нибудь украли?
— Не, ничего не украли!
— А чего ж вы здесь орете?
— Начальник, — заявил Антоныч, — Здесь, однако, лес, хотим и кричим! Настроение шибко хорошее!
Начальник покопался во внутреннем кармане пиджака и вытащил пачку фотографий.
— Вы этого человека тут не видали?
— Не, не видали! — едва взглянув на фотографию, сказал Сидор.
— А он чего-нибудь натворил? — робко спросил Василий.
— Сбежал из тюрьмы. Да тут недалеко из колхозного курятника двадцать куриц утащил.
— Крупный преступник! — сделав удивленное лицо, сказал Сидор. Не, начальник, такого не видали.
— Если встретите где, звоните ноль-два.
— Всенепременнейше, начальник!
— За мной, — скомандовал штатский, и вся свора рванула в кусты.
— Дык, — покачал головой Антоныч.
— Елы-палы, — сказал Сидор. — Хорошо, что Мирон все кости от курей подмел.
— Я всегда говорил — умнейший кот, — гордо сказал Антоныч. Однако, надоть в Москву топать.
— Дык, а как же питерские митьки?
— Телеграмму отошлем… Мол, грузите апельсины и так далее.
И братишки потопали в Москву.
На этом можно было бы и закончить. Но…
Когда к вечеру друзья подошли, наконец, к котельной Антоныча, на шею Василия бросилась растрепанная Настенька, вся в слезах.
— Васька! Милый мой! Братишка!
— Настенька! Сестренка моя!
Антоныч ласково усмехнулся:
— Ну, и слава богу. Хоть у них все хорошо.
И, глядя в след удаляющимся счастливым супругам, молвил:
— Однако! Пошли поищем, чего поужинать.
Отворил дверь, в котельную запрыгнул Мирон и тут же погнался за крысой. Вот так все и завершилось. Весьма необычно, но очень даже счастливый Happy End. Сам Дмитрий Шагин позавидовал бы такому Happy End'у!
(Тут сам Дмитрий Шагин в очередной раз заорал: «Достали!», порвал сей роман на мелкие кусочки и выбросил в мусоропровод. Что и требовалось доказать.)
Эпилог
— Уходи, старик, ты мне надоел!
— Ты меня отпускаешь отсюда, откуда еще никто не выходил?
— Все искали выход, ты ищешь смысл жизни. Уходи!
М. Крокодиладзе «Компот для людоеда»
Подходит ко мне на днях чувак в троечке и при галстуке (ну, чисто комсомольский деятель конца семидесятых) и говорит:
— Послушайте! Что вы здесь наплели? В одну кучу смешали митьков, папуасов, государя-императора, Пушкина, Лермонтова, Достоевского, Толстого и Альфреда де Мюссе? Зачем все это? И кот у вас целых две курицы съедает. Вы когда-нибудь видели кота?
— Извините, — спросил я. — А ваша фамилия случайно не Кайфоломов?
— Нет, — оторопел чувак.
— Странно, — покачал я головой.
Вот такой у нас с ним спор вышел…
Москва 19.01.89–13.02.89