Вокруг этого удивительного стола стояли мягкие диванчики, на одном из которых тут же оказался Штирлиц. В зале царил приятный полумрак, в колонках тихо поигрывал старина Моцарт, навевая лирическое настроение. Штирлиц с громким хлюпом отхлебывал из фарфоровой чашечки ароматный кофе.
   – Ну, теперь можно и о делах поговорить, – разрешил он.
   – Андреев, – сказал Леонид Ильич, обращаясь к Андропову, – Расскажи товарищу разведчику о деле.
   – Но, Леонид Ильич, – Андропов вежливо улыбнулся, – это же дело государственной важности, о нем знаете только вы, так как оно чрезвычайно секретное.
   – Что ты говоришь? – удивился Брежнев. – Что-то я о нем ничего не знаю! А почему?
   – Понятия не имею, я думал, вы в курсе, – молвил Андропов, пожимая могучими плечами чекиста. – Разве корейский посол вам ничего о нем не сказал?
   – Нет, – Брежнев сдвинул брови к переносице и пошамкал челюстью. – Ни слова не сказал, негодяй.
   – Надо было ему иголкой под ногти, – добродушно посоветовал Штирлиц, – сразу бы все и выложил!
   – Напрашивается вот какой вывод, – вмешался Суслов. – Задание настолько секретное, что о нем вообще никто не должен знать. Я думаю, товарищу Штирлицу имеет смысл направиться в Корею, встретиться там с товарищем Ким Ир Сеном и до тонкостей у него все разузнать. Тогда он сможет выполнить это секретное задание!
   – Сусликов дело говорит, – похвалил Брежнев. – Андронов, надо бы Штирлицу выделить парочку помощников из твоего ведомства.
   – Выделим, Леонид Ильич, – кивнул шеф КГБ. – Я Штирлицу готов десятерых дать! Заодно поучатся, как надо работать.
   – Эй, остановите каток! – воскликнул Штирлиц, которому вовсе не улыбалось, чтобы за каждым его шагом следили молодцы Андропова. – Мне помощников не надо! Я плохо срабатываюсь с людьми, у меня характер скверный!
   – Да будет вам, Исаев! У вас просто ангельский характер! – с глумливой улыбочкой заметил Суслов.
   – И кроме того, – продолжал аргументировать Штирлиц, – я – профессионал! Зачем мне нужен кто-то еще?
   – Ну и что? – спросил Брежнев. – Я тоже профессионал, но у меня есть помощники… Вот, Сусликов, например… Нет, Штирлиц, без помощников нельзя. Корейцы могут не так понять. Скажут, Брежнев такой жмот, людей для нас пожалел…
   – Ну тогда, – Штирлиц пошел на компромисс, – давайте я возьму себе в помощь Бормана.
   – Одного?
   – Он десятерых стоит. Главное у Бормана – это воображение! К тому же, он мой старый знакомый, с ним мне будет намного легче выполнить такое тяжелое и ответственное задание.
   – Борман… Какая странная фамилия, – протянул Леонид Ильич. – Он что, еврей?
   – Нет, он немец, – сказал Штирлиц.
   – Русский он, – добавил Андропов. – Сидоров его фамилия.
   – Это хорошо, что не еврей. Ты, Штирлиц, долго жил в Германии, небось не любишь евреев-то? Все фашисты их страсть как не любили.
   – Я интернационалист! – возразил Штирлиц. – Я никого не люблю!
   – Значит, еврейский вопрос тебя не волнует?
   – Ясный пень! Меня даже женщины уже не волнуют!
   Глубокомысленно покачав головой, Брежнев обратился к Суслову:
   – А этот еврей со сложной фамилией Солженицын, которую я никак не могу запомнить, пишет, что это очень животрепещущий еврейский вопрос в нашей социалистической стране… Вот ведь врун!
   – Нас сейчас больше волнует корейский вопрос, – сказал Андропов, переводя разговор в деловое русло.
   – Дык, кто спорит? – согласился Леонид Ильич. – Корейцы, они тоже, того… Как евреи…

Глава 6
Религия товарища Бормана

   Штирлиц встретился с Борманом на Патриарших прудах. Приятели обнялись и сели на скамеечку. Предложение Штирлица Борман выслушал сдержанно и отреагировал на него престранно. Минут пять он отрицательно качал головой, потом стал ковырять в носу пальцем, но Штирлиц не терял надежды. Он чувствовал себя на подъеме.
   В кармане разведчика хрустели две пачки полусотенных купюр, выданных во время вчерашней встречи. Одну из них ему торжественно и под расписку вручил шеф КГБ Андропов, другую сунул на прощанье в карман Леонид Ильич Брежнев. Этой, второй, особенно не терпелось в заточении, в кармане. Пора было пойти выпить пива, но Борман упрямился, как осел в перегруженной повозке.
   – Знаешь, Штирлиц, – Борман задумчиво посмотрел на поверхность пруда, по которой скользили два лебедя – белый и черный. – Если честно, мне никогда не нравилась эта работа.
   – Да брось ты, Борман! Ты – самый классный агент! Я на любого в Рейхе мог подумать, что он русский агент, но чтобы ты!
   – Это так, но ради того, чтоб так замаскироваться, приходилось каждый день изображать из себя ублюдка…
   – Но у тебя это так хорошо получалось!
   – Нет, Штирлиц, – Борман кинул лебедям кусок булки, и те начали из-за него драку. – И не упрашивай! Я с этим покончил. Работа на Органы – погони, перестрелки, убийства… Теперь это не для меня. Нам религия не разрешает убивать.
   – Какая еще религия?
   – Слыхал о Кришне? Я тут познакомился с одним кришнаитом, очень симпатичная оказалась религия. Я теперь почти просветлился, полностью раскаялся и за старое не возьмусь.
   Глаза Бормана при этих словах были предельно чисты, но Штирлиц, который листал дело на Бормана в КГБ, не поверил ни слову. Даже здесь, в своей родной стране, Борман не мыслил своего существования без каких-нибудь гадостей. Соседке снизу, которая с ним не слишком приветливо поздоровалась, он облил вывешенное на балконе белье фиолетовыми чернилами. Другому соседу, который распускал о нем слухи, утверждая, что в годы войны Борман работал на фашистов, однажды темной ночью проколол шины у старенького «Запорожца».
   Жалобы на Сидорова попадали в милицию каждую неделю. А иногда приходили прямо на Лубянку, на что чекисты только посмеивались. Понятно, что жить рядом с Борманом-Сидоровым не сахар, но надо же ему где-нибудь жить!
   Все это Штирлиц хорошо знал, но Борману говорить ничего не стал. Зачем сообщать человеку, что он у тебя на крючке?
   – Харе Кришна! – воскликнул Штирлиц. – Кто говорит об убийствах? Специально мы убивать никого не будем. Война, слава КПСС, давно кончилась. Наша цель в Корее – просто оказать братскую помощь товарищу Ким Ир Сену. Ты только представь! Бесплатно съездим на Восток, посетим буддистские храмы, пообщаемся с настоящими кришнаитами!
   – Ты серьезно?
   – Ясный пень! – от нарастающего нетерпения Штирлиц вскочил. – Когда еще представится такая возможность? Денег на билет у тебя все равно никогда не будет. А Корея – это, брат, родина учения Кришны!
   – Не может быть! Однажды у меня была знакомая в общежитии, я ее консультировал по немецкому, так там было полно этих корейцев, и все жарили на кухне селедку. Ну и запах от нее, боже! И ни одного кришнаита среди них не было!
   – Ты что, мне не веришь?
   – Да нет, я верю… Штирлиц, я бы с радостью, но у меня семья, дети…
   С понимающей улыбкой Штирлиц посмотрел на Бормана.
   – У тебя четыре семьи, – уточнил он. – И в каждой дети. Но все семьи ты бросил и никогда не платил алиментов. И только с последней семьей живешь, так как у них квартира хорошая.
   – Откуда?.. – опешил Борман.
   – Ты, профессионал, спрашиваешь у меня, профессионала?
   – Понятно, – взволнованно засопел в ответ Борман.
   – Борман, ты меня знаешь, и знаешь очень давно, я не люблю давить на людей! Но представь себе на минуту, что твои дети, которые давно уже не дети, узнают, где живет их драгоценный папаша, и приедут из разных городов к тебе, так сказать, погостить?
   Борман содрогнулся, а Штирлиц стал ковать Бормана, пока тот был горячий.
   – Что тут думать! Ты же не навсегда уезжаешь. За пару недель, я уверен, мы выполним задание, еще пару недель пошатаемся по храмам, пообщаемся с твоими кришнаитами, – Штирлиц щелкнул себя пальцем по горлу, – и вернешься домой к своей семье Сидоровых, как огурчик.
   – Да стар я уже для всего этого…
   – А вот этого возражения я категорически не принимаю! – строго прикрикнул Штирлиц. – Мы с тобой старые, закаленные большевики. В наши годы мы крепки, как дубы, не то что эта молодежь, которая уже в пятьдесят загибается от болезней. Комсомольцы хреновы!
   – Твои доводы просто неотразимы, – признал Борман.
   – Борман, ты еще этого не понимаешь, но ты мой единственный, последний друг. Кому, как не нам, взяться за это дело! Знаешь, я уже чувствую себя помолодевшим лет на двадцать! – Штирлиц молодцевато вскочил со скамейки, задорно схватил камешек и запустил в окно проезжавшего мимо троллейбуса.
   Не обращая внимания на звон разбитого стекла и пронзительную трель милиционера, Штирлиц резюмировал:
   – Леонид Ильич Брежнев будет нами доволен!
   – Видел я этого Брежнева в телевизоре, мне он совсем не понравился.
   – Мне он тоже раньше не особо нравился, а на деле оказался чутким, душевным человеком. Встретил меня, как сына… И чтобы я не слышал о нем никаких гадостей! – пригрозил Штирлиц и показал Борману жилистый кулак.
   – Да ладно тебе, Штирлиц, насрать мне на этого Брежнева! – Борман тоже встал. – Слушай, а что корейцы дадут Брежневу, если мы задание выполним?
   – Да ничего не дадут! Для Брежнева главное – это дело Мира.
   – Совсем съехал, – молвил Борман, но Штирлиц снова показал ему кулак, и Борман счел за лучшее сменить тему.
   – Так когда, ты говоришь, мы едем?
   – Завтра, – бросил Штирлиц. – Скажи, Борман, а пиво кришнаиты пьют?
   – Пьют, – с достоинством отозвался Борман. – Это же не пристрелить кого-нибудь, а просто попить пива…
   – Не вмазать ли нам в таком случае по паре пенных кружечек? – разведчик похрустел в кармане деньгами, выданными в КГБ, и извлек из пачки на свет полусотенную. – Видал?
   – Ого! Отчего ж тогда не вмазать! – согласился Борман, и они направились пить разбавленное пиво.

Глава 7
Корея – страна идей чучхе

   В восемь утра Штирлиц и Борман были уже в Пхеньяне. Встретил их кореец, который отвез разведчиков в забронированный для них номер самой лучшей гостиницы.
   Мальчики в расшитых золотом ливреях принесли в номер багаж – два залатанных походных рюкзака. В рюкзаке Штирлица находилось снаряжение, необходимое для террористов и диверсантов, в том числе два килограмма пластиковой взрывчатки, стальные, остро отточенные ножи, три пистолета, патроны, консервы «По-флотски», десять банок китайской тушенки, и, кроме этого, три блока папирос «Беломор», три самых увесистых кастета Штирлица и карта Кореи с умными пометками Андропова, которую Штирлиц забыл выбросить в самолете.
   Содержимое диверсионного рюкзака Бормана было покрыто густым и зловонным мраком. Зловонным от того, что от рюкзака чем-то явственно воняло, но чем – было непонятно.
   Номер Штирлицу понравился. Пушистый ковер лежал на полу, по углам на мраморных подставочках стояли две пальмы в кадках, на стенках висели гирлянды живых цветов.
   Усевшись за стол, друзья решили перекусить консервами, когда в номер вошли двое. От Советского посольства в Корее их встречал дипломат Петров, а от корейских товарищей – чекист Пак Хен Чхор.
   Представившись, Петров стал сразу оправдываться.
   – Извините, что не встретили вас в аэропорту, боялись, что вас могут вычислить южно-корейские шпионы.
   – Да, ничего, – бросил Штирлиц, – присаживайтесь, порубаем консервов.
   – Консервы – потом. Гостиница вас устраивает?
   – Нормальная гостиница, – буркнул Штирлиц, переходя для разговора на мягкий диван. – А то я думал, привезут в какой-нибудь гадюшник.
   – Чхангвансанская гостиница – самая лучшая гостиница в Корее, – гордо заявил корейский чекист Пак Хен Чхор. – Из ее окон открывается изумительный вид на фонтаны.
   Борман, который по дороге из аэропорта внимательно высматривал кришнаитов и не обнаружил ни одного, спросил:
   – Э… Товарищ Пак Хер Чхон…
   – Называйте меня просто Пак.
   – Товарищ Просто Пак, а где тут у вас собираются кришнаиты?
   – Кто? – изумился Пак.
   – Кришнаиты. Или, на худой конец, дзен-буддисты.
   – Товарищ Борман, – сурово сказал корейский чекист, – у нас в стране народ, вдохновленный идеями чучхе, строит социализм. Ни кришнаитов, ни буддистов у нас нет и быть не может.
   Лысая голова Бормана вопросительно повернулась к Штирлицу.
   – Когда нам дадут задание? – тут же спросил Штирлиц.
   – Чуть позже, – широко улыбнулся Пак. – На сегодня у нас запланирован ряд мероприятий. Я покажу вам нашу замечательную столицу, расскажу о Корее, мы посетим музеи боевой славы, преклоним колени перед памятниками наших социалистических завоеваний. Одним словом, вас надо как следует подковать в плане идей чучхе. И, наконец, вечером мы посетим хороший ресторан, где поужинаем.
   Штирлиц, который во время перечисления мероприятий мрачнел с каждой фразой, при слове «ресторан» захлопнул рот и взглянул на представителя Советского посольства Петрова.
   – Это действительно хороший ресторан, – кивнул Петров. – Кормят там вкусно, как на убой.
   – Я назначен вашим гидом, и если что-нибудь будет непонятно, я все толково объясню, – пообещал Пак.
   – Где этот узкоглазый так хорошо насобачился говорить по-русски? – равнодушно спросил сам себя Штирлиц, не замечая что говорит вслух.
   – Я учился в Москве, – ответил Пак на первый вопрос.
   Через пять минут они спустились вниз, где их ждала черная лакированная «Чайка». Шофер с третьей попытки завел мотор, и представительная машина ровно помчалась по широким пхеньянским улицам.
   – Корея расположена в восточной части Азиатского материка, – начал Пак свой долгий рассказ. – Она занимает Корейский полуостров, протянутый с севера на юг, с прилегающими к нему 4198 островами и островками.
   – Сколько, сколько островков? – не поверил Борман.
   – Заткнись, – процедил Штирлиц.
   – Площадь Кореи составляет 222209 квадратных километров, из которых на северную часть КНДР приходится 122762 квадратных километра.
   – Сколько, сколько километров? – не унимался Борман.
   – На севере Корея граничит с Китаем и Советским Союзом. Климат типичный умеренный, среднегодовая температура воздуха – от 8 до 12 градусов, среднегодовое количество осадков – 1120 миллиметров.
   – Штирлиц, – Борман наклонился к уху разведчика. – На хрена нам это все нужно?
   – Ну ты спросил! Да для того, чтобы нас подковать, чтоб мы в лепешку расшиблись, выполняя для них секретное задание!
   – Вот оно что! Это новые подходы, – покачал головой Борман и спросил: – Сколько, сколько миллиметров?
   Пак отвечал на все вопросы Бормана, начиная уже недоумевать, насколько же эти русские могут быть такими тупыми.
   – Пхеньян – столица Корейской Народно-Демократической Республики. Пхеньян находится на равнине, лежащей в устье реки Тэдон. Само название города означает «широкая земля».
   – Широка страна моя родная! – глумливо пропел Борман.
   – Верно подмечено, – подхватил Пак. – Великий вождь Президент Ким Ир Сен указывал: «Пхеньян – сердце корейского народа, столица социалистической Родины, очаг нашей революции». А вот и первый объект, с которого наши советские друзья начнут знакомство с сердцем корейского народа!
   Машина остановилась, Пак вышел.
   – Я бы предпочел начать знакомство с ресторана, – хмуро бросил Штирлиц Петрову.
   – Товарищ Штирлиц, не осложняйте международные отношения, – попросил Петров. – Корейский народ очень гордится своими памятниками, своим социализмом и своим Великим вождем. Кстати, не вздумайте назвать его просто Ким Ир Сеном. Надо говорить: Великий вождь Президент Ким Ир Сен. На самом деле, это уменьшительно-ласкательный титул. Полностью он звучит так: «Генеральный Секретарь ЦК Трудовой Партии Кореи и Президент КНДР, Великий вождь и любимый руководитель, товарищ Ким Ир Сен».
   Штирлиц злобно посмотрел на лоснящееся лицо представителя посольства. Петров был одет в строгий черный костюм, на лацкане пиджака краснели два значка – один с Ильичем в кепке, другой с портретом Ким Ир Сена в позолоченной рамке. Толстыми пальцами с коротко подстриженными ногтями Петров держал сигарету «Данхилл», которую время от времени подносил ко рту и делал легкую затяжку. У Штирлица так и чесались кулаки дать этому поганцу по раскормленной морде.
   Русский разведчик пересилил себя, вздохнул, и вылез из «Чайки». Остальные последовали за ним.
   – Монументальный скульптурный ансамбль на холме Мансу! – гордо объявил Пак Хен Чхор.
   – Ансамбль песни и пляски, – шепотом съязвил неугомонный Борман.
   – В апреле 1972 года корейский народ воздвиг этот памятник с единодушным желанием и стремлением передать навеки бессмертные революционные заслуги Великого вождя Президента Ким Ир Сена и завершить из поколения в поколение начатое им великое революционное дело чучхе!
   Штирлиц посмотрел на памятник. Великий вождь в длинном плаще стоял на постаменте, положив левую руку на задницу. Другая рука уверенно указывала народу путь вперед, в светлое будущее. Монумент живо напомнил разведчику родные памятники Ленину. Слева и справа от памятника Ким Ир Сену под гигантскими флагами был изображен корейский народ – с пулеметами, гранатами, ружьями. Суровые лица, казалось, говорили: «Смерть фашистским оккупантам!»
   – Товарищ Пак, а что это за лозунг? – спросил Борман.
   – «Чучхе и чхюлима», – прочитал Пак.
   – А что это такое?
   – Самостоятельность и независимость, – привычно перевел Штирлиц, хотя корейский язык никогда не изучал.
   Пак уважительно посмотрел на русского разведчика.
   – А на этих транспарантах? – любопытству Бормана не было предела.
   – Я что тебе, нумизмат? – огрызнулся Штирлиц. – В смысле – полиглот… Спроси у Пака.
   – Очень правильный вопрос! – вдохновился Пак. – Я вижу, вы начинаете проникаться нашими идеями. Слева написано «Да здравствует Полководец Ким Ир Сен!», а справа – «Выгоним янки и объединим Родину!».
   – А что, разве Корея оккупирована американцами? – поинтересовался Борман.
   – Конечно! Это Южная Корея! Там засели империалисты, они мешают объединить нашу многострадальную Родину, наши южные соотечественники от этого сильно страдают. Но мы не должны терять надежды. Вот что сказал по этому поводу наш любимый товарищ и дорогой руководитель Ким Ир Сен: «Все соотечественники на Севере и на Юге Кореи должны с уверенностью в скорейшем объединении Родины настойчивее вести священную патриотическую борьбу против империализма США, за спасение Родины и самостоятельное воссоединение страны!»
   – Это ты наизусть? – изумился Борман.
   – Конечно, – серьезно кивнул стриженной головой товарищ Пак. – Я знаю все речи и изречения нашего любимого вождя…
   – Да, корейцы – умный народ, – покачал головой Штирлиц. – Но не все…
   – Я вообще-то хотел спросить, не написано ли где-нибудь среди этих лозунгов, как пройти в туалет? – сказал Борман, скромно потупившись.
   Петров подпрыгнул на месте и выронил сигарету, а Пак сначала сделал вид, что не понял по-русски. Борман повторил свой вопрос снова, и, наконец, его отвезли к уютному подвальчику.
   Через пять минут бывший партайгеноссе выскочил из подвальчика с вытаращенными глазами.
   – Что с тобой? – спросил Штирлиц.
   – Штирлиц, ты мне не поверишь! – взахлеб сообщил Борман. – У них там в сортире стоит столик из слоновой кости, а на нем живые цветы и портрет какого-то корейца в золотой рамке!
   – В туалете? – от изумления Штирлиц широко открыл рот, напоминая больного, пришедшего к дантисту.
   – Что же тут удивительного? – вмешался дипломатичный Петров. – Это специальный столик для Великого и любимого вождя Президента Ким Ир Сена, вдруг он зайдет в этот туалет? Кстати, такие же столики стоят в автобусах и в метро, в любом из учреждений. Возле столика обычно ставят стул и места эти никем не занимаются. Великий вождь может в любом месте, куда бы он ни попал, присесть и отдохнуть, вдохнуть запах свежих цветов… И нечему тут удивляться!
   – Потрясающе! – выдохнул Штирлиц. – Какая у вас богатая страна! В каждом сортире… В каждом автобусе…
   – Пойдемте, товарищи, в машину, – устало сказал кореец Пак.
   Все пятеро снова сели в «Чайку» и поехали дальше осматривать исторические места, отражающие славный путь революционной борьбы, пройденный корейским народом под руководством Великого вождя Президента Ким Ир Сена.
   В музее революции Штирлица поразили шедевры корейской живописи – «Родной вождь, впереди линия фронта», «Лично взяв в руки пулемет», «Надо показать, на что способен кореец». Скульптура «Товарищ Верховный Главнокомандующий осматривает фронт» тоже была хороша.
   Борману, напротив, не нравилось ничего! Увидев замечательный плакат «Четвертуем американский империализм везде в мире», он с характерным для него похрюкиванием предложил империализм не четвертовать, а сразу же кастрировать.
   Раз десять Штирлиц порывался сбежать, но бдительный Петров вежливо ловил его за руку и напоминал о ресторане, который они посетят после осмотра. Впрочем, как бы ни был Петров бдителен, где ему было уследить за Штирлицем! Каждые десять минут русский разведчик отворачивался и прикладывался к фляге со старорусской водкой.
   Даже Борман этого не замечал, он продолжал веселиться от души. На Тэсонсанском кладбище революционеров Борман осведомился, не продают ли здесь пиво. Осматривая Выставку Дружбы между народами, спросил, есть ли в Пхеньяне публичные дома. Вопросы бывшего партайгеноссе вызывали зубовный скрежет у товарища Пака, а Петров стал опасаться, что после этой экскурсии Корея пришлет Советскому правительству ноту протеста и начнет строить капитализм.
   Целый день «Чайка» моталась по улицам корейской столицы. Русским разведчикам показали Университет имени Ким Ир Сена, Высшую партийную школу имени Ким Ир Сена и Стадион имени Ким Ир Сена. Пак предлагал показать еще и Площадь имени Ким Ир Сена, но Штирлиц отказался наотрез, пригрозив, что в этом случае пристрелит своего гида, как бродячего музыканта.
   Наконец, когда уже стемнело, уставших до полусмерти Штирлица и Бормана, у которых в голове уже все перемешалось, привезли в ресторан «Чхонрю», напоминавший большое красивое судно, что стоит на реке Потхон.
   – Это лучший ресторан Пхеньяна! – похвалился Пак Хен Чхор.
   Петров шепотом прокомментировал:
   – Нас поведут в зал «для дорогих товарищей». Обедать в этом зале – большая честь. Я прошу, ведите себя как следует! Прошу не только от себя лично, но и от всего советского посольства, – попросил Петров, прижимая обе руки к груди.
   – Меня еще будут учить, как себя вести в ресторане! – возмутился Штирлиц. – Да я в ресторанах жрал больше, чем ты, Петров, за свою жизнь просто завтракал, обедал и ужинал!
   За время экскурсии представитель посольства ужасно надоел разведчику. Несколько раз Штирлиц уже поднимал костыль, но, уважая «дипломатическую неприкосновенность», сдерживался.
   В любом из ресторанов, где бывал Штирлиц, обычно происходили драки. Почему? Это для Штирлица было загадкой. При виде этого ресторана «для дорогих товарищей» у разведчика также появилось предчувствие, что драки не миновать. А раз уж драка неизбежна, то Штирлиц дал себе слово при первой же удобной возможности дать этому неприятному Петрову по голове.
   Гостей провели в зал и усадили за стол. Быстрые и услужливые официантки, ловко снуя между столиками, принесли на подносах дымящийся спецзаказ.
   – Это еще что такое? – строго спросил Штирлиц, приоткрыв крышку на кастрюле и вдохнув аромат незнакомого блюда.
   – Синсолло, – сказал товарищ Пак и облизнулся. – Всемирно известное корейское национальное блюдо. Дорогих гостей из-за границы всегда им угощают. Такой деликатес, вы пальчики оближете!
   – Первый раз слышу, – сказал Штирлиц. – Но на всякий случай надо вымыть руки…
   – А это – одно из любимейших блюд корейского народа – куксу. Его можно полить кунжутным маслом и специями, будет очень вкусно.
   – На лапшу похоже, – заметил Борман, потирая руки. – Одна моя знакомая, я консультировал ее по немецкому языку, всегда варила мне после этого лапшу…
   – После чего «этого»? – саркастически бросил Штирлиц.
   Пак, произнося непонятные слова, показывал пальцем на расставленные блюда корейской кухни.
   – Теперь, когда вы так все хорошо объяснили, могу я наконец начать есть? – спросил русский разведчик.
   – Да-да, пожалуйста…
   Борман с опаской смотрел на накрытый стол, потом наклонился к Штирлицу.
   – Была у меня одна знакомая, жила в общежитии, там было полно корейцев, они так мерзко жарили селедку! Это такой запах!
   – Да брось ты, забудь, – посоветовал Штирлиц. – А как тут у вас насчет выпить? Или в стране идей чучхе это не принято?
   – Как же, как же! – воскликнул Пак, просияв. – Есть национальные напитки – камчжу, чхончжу, знаменитый ликер «камхорно», женьшеневая водка.
   Борман взял бутылку водки. Внутри плавал корешок женьшеня.
   – Не процедили самогон-то, – грустно сказал Борман. – У меня был приятель, врач из морга, так он очень любил пить спирт, в котором плавала разная заспиртованная гадость – лягушки, крысы…