Асс Павел Николаевич. Тараканьи бега

   – Ну, что ж вы сразу не сказали, гости дорогие! Да мы ж вас со всей душой! Пахом Егорыч, что ж ты не сказал? Мы бы вам хлеб-соль устроили...
   Литераторы покровительственно щурились.
   – Может, все-таки документы показать? - спросил Дамкин у мента.
   – Какие документы! - воскликнул председатель, излучая доброту и гостеприимство. - Мы наших дорогих гостей на руках готовы носить! А участковый у нас вообще без фуражки!
   – Э-э, - намекнул Стрекозов. - Мы тут, однако, завтракать собирались. Нам бы все-таки позавтракать.
   – Конечно, конечно! - председатель расплылся в улыбке. - Извините, что помешали. Ошибочка, понимаете-ли, вышла!
   – Понимаем, - кивнул Дамкин. - Мы все понимаем.
   – А за неудобство причиненное позвольте... - лысый председатель смущенно сунул Дамкину в карман мятый червонец.
   – Не позволю! - выкатил глаза Дамкин.
   – Маловато, - сказал Стрекозов. - Когда так мало дают - это напоминает взятку.
   – Подарок, - шепнул председатель, запихивая еще один червонец в карман Стрекозова.
   – Подарок - это не меньше тридцати рублей, - заявил Дамкин. - А это взятка, гражданин председатель.
   – Но у меня с собой больше нет, - Тихоходов покрылся испариной и смотрел на литераторов жалостно, как побитое животное.
   – Ладно, - смилостивился Дамкин. - Червонец будешь должен.
   – О чем разговор! - просветлел председатель. - За нами не заржавеет! Приятного аппетита! До свидания!
   – Прощайте, - молвил Стрекозов, усаживаясь за стол и доставая стаканы.
   Дверь за председателем и участковым закрылась. Дамкин нагнулся под стол за спрятанной банкой. Дед Пахом снова разлил по стаканам.
   – За дружбу! - провозгласили литераторы.
   Они выпили по стаканчику, закусили.
   – Ну, о чем будете писать новый роман? - спросил дед Пахом, громко хрустя соленым огурчиком и заедая его квашеной капустой.
   – О том же, о чем и старый, - сказал Стрекозов. - У нас там по плану парикмахер приводит индейцам слона, индейцы - в отпаде, вождь - в отпаде, а парикмахер и новый шериф в суматохе делают ноги, да и слона прихватывают с собой.
   – От анафема! - одобрил дед Пахом. - А стихотворение ты утром сочинял, давай что-ли, почитаю.
   – Стихотворение... - смутился Стрекозов. - Да я его из-за Дамкина записать не успел, а теперь забыл.
   – Ну вот, - обиделся Дамкин. - Всегда во всем Дамкин виноват!
   – Да ничо! - сказал дед Пахом. - А еще вы вроде собирались роман про сельскую жизнь оформить?
   – О! Это мы запросто! - похвастался Дамкин. - Надо только впечатлений набраться!
   – Какие у вас тут впечатления? - спросил Стрекозов.
   – Да какие у нас в задницу впечатления! - воскликнул дед Пахом. - Одна анафема, да и только! Вот сено можно покосить... Корову подоить...
   – Корову - это можно! - сказал Дамкин, уплетая картошку. - Ты, дед, будешь доить, а мы молочка попьем!
   – Умеете вы, городские, устраиваться!
   – Работа такая.
   – Парное молочко! - мечтательно произнес Стрекозов. - Я о нем уже целый год в глубине души мечтаю! Дед, а по вечерам у вас в деревне чего делают?
   – А когда как. То кино привозют в клуб, а то танцы. Как это у нынешней молодежи называется - дискотека. Страмота одна!
   – Девок-то много на дискотеке?
   – Да хватает.
   – Кому хватает? - ухмыльнулся Дамкин.
   – А кому надоть, тому и хватает! - дед Пахом доверительно оперся о стол и громким шепотом начал рассказывать. - Вот тута недели две тому взад опосля энтой дискотеки наш агроном-мерзавец привел к себе домой нашу знатную доярку Аграфену. Ну, как положено, разделись, а тут бац! жена агронома вернулась, она к матери ездила в соседнюю деревню. Ну, агроном доярку возьми да в окно и вытолкни. А она - в чем мать родила. Вся улица ее домой провожала! Хороша девка! - причмокнул дед Пахом.
   – Старый греховодник, - осудил его Стрекозов.
   – А чо я-то, я ничего!
   Дамкин с набитым ртом спросил:
   – А где эта Аграфена живет?
   – Э, - протянул дед. - И не надейся. Опосля того случая за ей наш участковый приударил. Кажну ночь у ей ночует.
   – Господи! И здесь от ментов покоя нет! - воскликнул Стрекозов.
   – В натуре, - согласился Дамкин. - Предлагаю у мента эту телку увести.
   – Тебе чего, в Москве женщин мало? - спросил Стрекозов. - Хоть тут отдохни!
   – Да я не устал.
   Дед Пахом, отдуваясь, поднялся.
   – Ну ладно. Поели - пора и за работу. Сено пойдем косить.
   – Пойдем, - согласились литераторы.
   Дамкин погладил вздутый живот, блаженно вздохнул и закурил "Беломорину". Дед Пахом вернулся из туалета, и они пошли в поле.
   Пока дед Пахом махал на поле косой, литераторы, лежа в тени огромного дуба, написали три главы "Билла Штоффа". Взрывы хохота, доносившиеся с того места, где они лежали, пугали ворон, сидевших на окрестных деревьях. Вороны бестолково летали туда-сюда и недовольно каркали.
   Потом литераторы с дедом Пахомом пошли на колхозное пастбище, выловили колхозную корову, и дед Пахом надоил ведро молока.
   – Все вокруг колхозное, все вокруг мое! - пояснил он соавторам. пока те пили дымящееся парное молоко.
   – Как говорил мой прадед, кулак из Тверской губернии, - сказал Стрекозов, весь залитый молоком, - я не против колхозов, только не в моей деревне!
   – Так и знал, что у тебя в крови есть что-то такое, контрреволюционное! - съязвил Дамкин.
   – Сам-то ты кто? - огрызнулся Стрекозов. - С твоими-то барскими замашками!

Глава следующая,
в которой Дамкин и Стрекозов посещают деревенский клуб

   Ничто не ускользает от внимания деревенских жителей...

П. А. Кропоткин "Записки революционера"

   Вечером литераторы собрались на танцы.
   – Деревенские танцы - это что-то! - говорил Дамкин, вертясь перед разбитым зеркалом и пытаясь сделать прямой пробор. - Приходишь, очаровываешь сельскую девушку, читаешь ей стихи при луне, а потом на сеновал...
   – До сеновала, я думаю, не дойдет, - сказал Стрекозов. - Из темноты появится сельский кузнец и набьет городскому очарователю морду.
   – Ну, допустим, не морду, а лицо...
   – Репу, - уточнил Стрекозов.
   – И потом, сейчас в деревнях нет кузнецов. Слава Богу, не прошлый век!
   – Дед Пахом, кузнецы есть в деревне?
   – Та не! - отозвался Пахом. - Последнего недавно расстреляли. Году эдак в двадцать девятом.
   – Слышал! - торжествовал Дамкин.
   – Ну, не кузнец. Тракторист. Еще хуже. Даст болтом от трактора по чайнику, копыта и откинешь! Уж трактористы-то, я думаю, есть?
   – Как не быть! - отозвался дед Пахом. - Намедни Федя-тракторист купил у мене самогону, нажрался пьяным и пошел к жене председателя. Сам-то председатель на совещание в город укатил. Ну, как положено, разделись, а тут бац! председатель портфелю забыл и вернулся. Ну, жена Федю в сортир и спрячь! А Федя пьяный, как верблюд. Натурально взял, да и в очко оступился! Неделю потом благоухал. Его даже в сельпо обслуживать отказывались!
   – Суровые нравы, - сказал Дамкин.
   – Дети гор, - подтвердил соавтор.
   – Чегось? - не понял дед.
   – Да это мы так, - махнул рукой Дамкин, отрываясь, наконец, от зеркала. - Пойдем, что-ли?
   – Может, на дорожку? - дед Пахом приподнял из-под стола банку самогона.
   – Потом!
   Литераторы вышли на улицу. Деревенские парни и девки неторопливо шли к клубу, откуда уже слышалась веселая музыка.
   – Бони Мы, - определил Дамкин, разбирающийся в современных ВИА.
   – С ума свалиться! - равнодушно удивился Стрекозов.
   Заметив около входа в клуб, где небритые деревенские мужики курили "Беломор", симпатичную девушку, Дамкин лихо подкатил к ней и вежливо поинтересовался:
   – Девушка, у вас случайно не найдется закурить?
   Девица смерила литератора оценивающим взглядом и протянула пачку "Беломора".
   – А у вас тут все курят "Беломор"? - Дамкин профессионально раскручивал незнакомку на разговор.
   – Курят то, что в магазин завезли.
   – Девушка, а вы знаете, кто вон тот мужчина с дурацким выражением на лице?
   – Не знаю.
   – Как?! Это же сам литератор Стрекозов! Он же печатается в газете "Колхозное раздолье", в журналах "Юность", "Огонек", "Смена"! Вы разве не читали его стихов? Он еще в соавторстве с литератором Дамкиным пишет...
   – Не читала, - ответила девушка, уже с интересом посматривая на Стрекозова.
   – Зря, милая, зря! - Дамкин осторожно взял ее под руку. - Не будь я его соавтор Дамкин, если это обязательно надо было прочитать!
   – А вы тот самый Дамкин? - удивилась девушка. - Который со Стрекозовым?
   – С которым Стрекозов, - поправил Дамкин. - Тот самый. А вы тут кого-нибудь ждете?
   – Жду.
   – Вы дождались! - радостно объявил литератор. - Меня!
   Побежденная таким напором, девушка была увлечена Дамкиным в душное помещение дискотеки. Стрекозов тоже прошел вслед за ними и некоторое время следил, как Дамкин заливает девице что-то многообещающее и, толкая местные парочки, крутит ее по всему залу.
   – Ну, этот козел точно нарвется на... - сказал голос за спиной у Стрекозова. На что нарвется этот козел, Стрекозов не разобрал, но подумал, что уж очень этот козел смахивает на Дамкина. Литератор оглянулся и заметил участкового Внезапнова. Мент был в штатском, стоял в компании здоровенных парней и смотрел на Дамкина нехорошим взглядом.
   – Получит этот козел у меня желудей!
   "Ба! - поразился Стрекозов. - Никак эта телка - голая доярка Аграфена, любовница здешнего мусора! Та самая эксбиционистка, о которой с любовью рассказывал дед Пахом! Да, с ней Дамкин может и желудей огрести..."
   Здоровенные парни засучивали рукава и готовились бить Дамкина. Стрекозов в замешательстве начал думать, как спасти морду своего соавтора. Ничего более умного не придумав, он выскочил на улицу и стрельнул у первого попавшегося мужика закурить. Затем схватил пук соломы, приложил у деревянной стене клуба и поджег от папиросы. Сухая стена быстро загорелась, и Стрекозов истошно завопил:
   – Пожар!!!
   – Пожар! Пожар! - подхватили вокруг.
   Заметались люди. На выходе из клуба организовалась свалка. Танцующие разбили окна и полезли наружу. Дамкин тоже вылез из окна, подхватил на руки свою доярку и осторожно спустил ее на землю. Аграфена весело хохотала.
   Стрекозов подбежал к соавтору и быстро проговорил:
   – Дамкин, или мы сейчас сматываемся, или тебе бьют морду вон тот мент и его друзья трактористы.
   – Милая, - спросил Дамкин у доярки. - Мы со Стрекозовым живем у деда Пахома, там есть грамотный сеновал. Пойдем?
   – Отчего ж не пойти, - радостно согласилась девушка.
   Стрекозов горестно покачал головой.
   – Опять двадцать пять! Опять мне на улице спать!
   – У тебя подруга есть для Стрекозова? - спросил Дамкин, пока они быстрым шагом уходили прочь от горящего клуба, куда бежали взволнованные чем-то люди с ведрами, баграми и топорами.
   – Есть, - задыхаясь, ответила раскрасневшаяся Аграфена. - Машкой зовут. Только она возле клуба.
   – Дамкин! - сказал Стрекозов. - Я сюда отдыхать приехал. Идите вы в задницу со своими Машками!
   Они вернулись к дому деда Пахома, и Дамкин сразу увел доярку на сеновал.
   – Я только стихи ей почитаю, - объяснил он соавтору.
   – Читай, читай, - сказал тот и вошел в избу, где дед Пахом, нацепив очки на нос, читал газету "Правда".
   – Добрый вечер, - сказал Стрекозов, плюхаясь на дореволюционный диван.
   – Ась? - отозвался дед Пахом.
   – О чем пишут?
   – Да вот на съезде Леонид Ильич Брежнев выступил...
   – Э, да у тебя газета старая!
   – Да? - удивился дед.
   – А у вас в деревне клуб сгорел, - выложил Стрекозов свежую новость. А завтра утром мы уезжаем.
   – Как? - изумился дед Пахом. - Вы ж на неделю собирались?
   – Да эта сволочь Дамкин, баб ему мало! снял на танцах ментовскую доярку и сейчас на сеновале читает ей свою самую длинную поэму. А мент со своими трактористами ищет его по всей деревне, чтобы поговорить о роли личности в произведениях Льва Толстого.
   – Убьют, - подумал вслух дед Пахом. - Как пить дать, убьют.
   – Вот и я говорю, сваливать надо.
   – А как же тараканы?
   – Да мы пока у Бронштейна на кладбище поживем.
   – Дак тогда надоть за отъезд спрыснуть?
   – Это можно! - согласился Стрекозов, и дед Пахом достал из-под стола трехлитровую банку.
   На следующее утро невыспавшиеся, но хорошо отдохнувшие литераторы покинули гостеприимную деревню.

Глава следующая,
в которой Дамкин и Стрекозов попадают на кладбище

   На кладбище грязь. Полшестого.
   Мать-земля сегодня сыра.

Б. Г.

   Стоит только на день-два уехать из дома, как начинают происходить события. Тебе приходят письма от забытых любовниц, почтовые переводы гонорара, о котором ты и не подозревал, знакомые неожиданно женятся, кто-то попадает в веселую историю. По возвращении не сразу и узнаешь, что же изменилось, но чувствуешь, что что-то не так.
   На этот случай у человека есть друзья. Вернувшись домой, он немедленно бежит к ним и узнает новости, которые валятся на него, как мешки с цементом на голову прораба, когда он слишком сильно заставляет своих подчиненных работать или зажимает им квартальную премию.
   Проверено, что все необычайное свершается в твое отсутствие. Так, в детстве, чтобы под елкой оказался подарок, надо уснуть. В нашем взрослом случае - уехать.
   Правда, теперь уже ничего не меняется, разве что в худшую сторону. Все перемешалось, поскольку у нас все остается по-старому, как не было денег, так их и нет.
   Вернувшись в столицу, Дамкин и Стрекозов выяснили, что метод деда Пахома сработал, квартира полна трупами тараканов, словно произошло побоище между двумя тараканьими группировками. Поэтому друзья скинули рюкзаки и отправились в гости к Ивану Бронштейну на кладбище, где художник работал сторожем. Отворив дверь сторожки, которая заодно служила художнику и мастерской, Дамкин громко поздоровался:
   – Привет, Бронштейн!
   – Здорово, мужики! - раздался сонный голос из темноты, и к двери вышел Шлезинский в одних трусах.
   – Шлезинский! - удивились литераторы. - Ты-то что тут делаешь?
   – Живу я тут, - ухмыльнулся музыкант.
   – А Карамелькин?
   – Карамелькин меня выгнал.
   – Приревновал к школьнице, что ли?
   – Да нет, - Шлезинский сделал гостеприимный жест. - Вы заходите, в натуре! Сейчас чайник поставлю. Где-то еще печенье оставалось.
   Литераторы прошли в мастерскую. Стопки холстов лежали на полу, на небольшом шкафчике, стояли по углам. На возвышающемся посреди комнате мольберте было натянуто недописанное полотно, на котором угадывался Шлезинский, с ангельским выражением лица спящий на надувном матрасе.
   Шлезинский поставил чайник, резво сдул надувной матрас, на котором спал, и одел штаны.
   Дамкин и Стрекозов уселись за круглый облезлый стол на ящики от пивных бутылок, которые служили Бронштейну стульями, Шлезинский принес большую банку клубничного варенья.
   – Откуда такая роскошь? - удивился Стрекозов.
   – Знакомая девушка подарила, - скромно сказал музыкант.
   Шлезинский все свое свободное время уделял музыке и женщинам. Найдет новую женщину - напишет новую песню. Женщины любили Шлезинского, кормили, когда у него не было денег, часто приглашали к себе жить, чем музыкант охотно пользовался. Но как только любимая женщина начинала предъявлять на него какие-либо права, Шлезинский забирал гитару и возвращался жить к Карамелькину. Сам он был родом из какого-то сибирского города, куда когда-то в первые годы Советской власти сослали его предков. По хвастливым рассказам Шлезинского, он занимался там рок-музыкой и был звездой, но после того, как опрометчиво соблазнил жену главаря городской мафии, смотался в Москву, а пожив немного веселой столичной жизнью, уже не захотел возвращаться домой, хотя главаря давно посадили. Дамкин, впрочем, справедливо полагал, что Шлезинский все врет.
   – Хорошо иметь таких знакомых девушек, которые потом угощают вареньем! - скаламбурил Стрекозов и, окунув большую ложку в варенье, начал его есть.
   – Хватит жрать! - Дамкин отобрал банку с ложкой и тоже приступил к уничтожению вкусного содержимого двухлитровой банки.
   – Парни, подождите, сейчас чай заварим! У нас даже сахар есть! молвил Шлезинский.
   – Буржуи! - по-пролетарски чавкая, заклеймил Дамкин.
   – Так почему тебя Арнольд выгнал? - спросил Стрекозов.
   – Да ему моя шутка не понравилась.
   – Шутки ему всегда не нравились, - заметил Дамкин, работая ложкой, как совковой лопатой. - Особенно, если он их не понимал. А что за шутка?
   – Да так, - замялся Шлезинский. - Совершенно безобидная...
   Надо сказать, над Карамелькиным все часто подшучивали. Во-первых, потому что он был сильно хорошего мнения о себе, что практически ничем не было обосновано; во-вторых, часто обещал всем сделать что-либо, но, естественно, ничего не делал, так как либо ленился, либо забывал; в-третьих, Карамелькин считал, что все должны делать для него приятное, а если этого не делали, страшно обижался, в то время, как сам он ничего ни для кого хорошего не делал, мог легко обидеть человека и даже этого не заметить.
   Шлезинский, к его великому сожалению, не имел московской прописки и жил у Карамелькина. За предоставление жилищной площади ему приходилось покупать продукты, готовить и убираться в квартире. В его же обязанность входила побудка по утрам Карамелькина.
   Карамелькина было очень трудно разбудить. Карамелькин спать любил, мог проспать до вечера, а один раз проспал даже целые сутки, встал утром и, придя на работу, весьма удивился, когда у него спросили, почему он пропустил целый день. Часто Карамелькин требовал у друзей, чтобы его разбудили утром, но это было так трудно, что появился даже своеобразный вид спорта - будить Карамелькина. Иной раз друзья специально приезжали, чтобы в этом поучаствовать.
   Со временем были изобретены разные методы побудки. Например, Шлезинский записал на магнитофон отвратительный, неприличный звук и по утрам включал его на полную громкость. Соседи программиста сильно ругались и стучали по батарее, но сам Арнольд просыпаться не желал. Сократов поливал Карамелькина из чайника водой, программист просыпался, но после этого очень обижался на Сократова и долго с ним не разговаривал. Верхом совершенства был метод Дамкина и Стрекозова - не будить Карамелькина вообще, а потом, когда он проснется и будет возмущаться, соврать, что его разбудили, и он даже якобы встал с дивана. Успокоенные этим Дамкин и Стрекозов занялись своими делами, а Карамелькин опять заснул.
   Когда Карамелькина будили, он отбрыкивался и выдавал очень любопытные фразы, причем, просыпаясь уже ничего не помнил.
   – Я тебя как солдат солдата прошу! Дай поспать спокойно!
   – Ну дайте поспать еще минут пять! Ну, не надо! Я же человек, я же звучу гордо!
   Однажды Карамелькина будил его знакомый по работе Мастюлькин, который не подозревал, что Карамелькин может разговаривать во сне.
   – Слушай, - сказал спящий Карамелькин, - вымой пол, я тебе потом все объясню... Это очень важно!
   Ничего не понимающий Мастюлькин вымыл пол и снова стал будить Карамелькина.
   – Эй! Я уже вымыл пол! Что дальше?
   – Спасибо, - отозвался программист. - А теперь дай мне еще пять минут здорового сна...
   Да, как выразился однажды Дамкин, Карамелькина и на Страшный Суд не добудишься.
   Шлезинский был веселым человеком, любил устраивать разные розыгрыши и больше всего - весело тратить деньги на красивых женщин.
   Карамелькин, напротив, стремился быть серьезным и невозмутимым. Он хотел стать очень хорошим программистом, которого признавали бы даже на Западе.
   Мир не знал более разных натур. Поэтому Карамелькин и Шлезинский часто ссорились.
   По словам Шлезинского, Карамелькин совершенно не понимал юмора, а по словам Карамелькина, Шлезинский постоянно доставал его так, что хотелось "дать этому гаду в нос". Наверно, именно для этого Карамелькин начал заниматься каратэ. Уже около двух месяцев Арнольд ходил на занятия к своему сэнсею, какому-то толстому китайцу. Дамкин как-то раз видел этого китайца, и ему показалось, что уж больно этот китаец на казаха похож... Впрочем, казахи, китайцы - они все на одно лицо.
   Не удивительно, что Карамелькин всюду опаздывал. На свадьбу одного из своих лучших друзей он опоздал на четыре часа. Договариваясь с Карамелькиным о встрече, предусмотрительный Стрекозов обычно назначал время на час раньше и никогда не ошибался!
   Вот такой был у литераторов друг. Впрочем, как говорил Александр Дюма-старший, друзей не выбирают.
   – Так что за шутка-то? - не успокаивался Дамкин, дергая Шлезинского за рукав. - Ну, давай, рассказывай!
   И Шлезинский все рассказал.

Глава следующая
О том, как Шлезинский поссорился с Карамелькиным

   Я буду бомбой, ты - запалом,
   Я буду страх, ты будешь вздох.
   Я слышал, как ты закричала,
   Ты закричала, я оглох.

Дамкин, Стрекозов "Толстая книга"

   Сидел как-то Карамелькин дома, пил чай и смотрел телевизор. Было уже три часа дня, но программист только-только проснулся и не успел еще даже умыться. Вдруг кто-то позвонил в дверь. Карамелькин поставил стакан на журнальный столик, лениво потянулся и пошел открывать. За дверью во всей своей красе стояла шикарная блондинка, абсолютно Карамелькину незнакомая.
   – Привет! - бросила блондинка и, резво пройдя в кухню, начала вынимать из сумки продукты.
   Когда остолбенение Карамелькина прошло, он сразу же заметил, что на нем надеты только семейные трусы и тапочки. Программист застеснялся незнакомой девушки и, схватив брюки, бросился в ванную. За десять минут Арнольд успел одеться, умыться, побриться и вышел к даме, благоухая одеколоном "Шипр", который у него когда-то забыл Сократов.
   Блондинка суетилась на кухне. Весело скворчала яичница на сковородке, на неизвестно откуда взявшемся блюде лежали аппетитные бутерброды с маслом и сыром.
   – Ты сегодня отлично выглядишь, - томно молвила блондинка и чмокнула Карамелькина в щечку.
   "Ничего не понимаю, - подумал Карамелькин. - Она ведет себя так, как будто мы с ней очень давно знакомы. А, между тем, я ее совсем не знаю!"
   Девушка с любовью погладила Карамелькина по голове и начала рассказывать о том, как литераторов Дамкина и Стрекозова выгнали с работы.
   "Дамкина знает, - размышлял Карамелькин, уплетая яичницу. - Может, и я ее знаю, но откуда? Нет, такого просто не может быть!"
   Весело болтая о том, о сем, упоминая лучших друзей Карамелькина, девушка сварила кофе и поставила перед носом программиста чашечку, кинув в нее полтора кусочка сахара.
   "Даже знает, сколько класть сахара! - поразился Карамелькин. - Что же это такое? Неужели я мог забыть такую женщину? Или у меня что-то с головой?"
   Распахнулась входная дверь, и в квартиру влетел жизнерадостный Шлезинский.
   – Здорово, Танька! - поздоровался он. - О! Вы тут кофе пьете! А мне нальют?
   – Нальют, - ответила Танька, - если будешь хорошо себя вести.
   – А чего у вас в комнате телевизор работает, а вы сами на кухне? спросил Шлезинский, опускаясь на табуретку и принимая из рук блондинки чашечку.
   – Я сейчас выключу! - Танька побежала в комнату. - Эй, ребята, а тут мультики!
   – Женщины! - добродушно усмехнулся музыкант. - Как дети!
   – Э... - задумчиво протянул Карамелькин. - Слушай, Шлезинский, а она кто?
   – Что значит "кто"? - не понял Шлезинский.
   – Ну, вообще, - Карамелькин замялся. - Откуда я ее могу знать?
   Шлезинский сделал круглые глаза и постучал по голове безымянным пальцем.
   – Ну, ты даешь, старик! - поразился он. - Это же твоя девушка!
   – Да? - удивился Карамелькин. - Знаешь, а я ее почему-то не помню...
   – Карамелькин, ты чего, заболел? Ты с ней уже года два гуляешь!
   Карамелькин перепугался.
   – Может, я с ней и переспать успел?
   – Ну ты спросил! Мне-то откуда знать? Вы меня из комнаты всегда выгоняли, когда спать ложились!
   – Вот как? - Карамелькин нахмурился.
   "Может, я действительно заболел? - подумал он. - Или у меня травма после тренировки? В прошлый раз китаец слишком сильно ударил меня по голове..."
   Арнольд печально посмотрел на своего друга.
   – Неужели такую - и не помнишь?! - Шлезинский вскочил от возмущения. Да ты ей даже предложение делал!
   – Я делал?!
   – Ну, не я же! Хотя, если ты хочешь, могу я сделать. Но ты же меня потом убьешь!
   – Ничего не помню! - Карамелькин схватился за голову.
   – Танька! - позвал Шлезинский. - Карамелькин тебя забыл!
   – Подожди! - шепотом оборвал его Арнольд. - Чего ты болтаешь?
   Блондинка вошла на кухню.
   – Как забыл? У него что, другая женщина появилась?
   – Нет... - на кислое лицо Карамелькин стоило поглядеть! - У меня нет никаких женщин!
   – Как нет? А я?
   – Ну, я имею ввиду, кроме тебя...
   – Поцелуй меня, милый! - потребовала Татьяна и подставила ярко накрашенные губки.
   – Конечно, конечно, - Карамелькин встал и старательно, как перед телекамерой, поцеловал Таню в щечку.
   – За это - люблю! - сказала девушка.
   Карамелькин сел и подпер щеку рукой.
   – Знаешь, - нежно сказала блондинка. - Я согласна.
   – На что согласна? - спросил непонятливый Карамелькин.
   – Ну, стать твоей женой... - девушка смущенно потупилась.
   – А... О! - Карамелькин то открывал, то закрывал рот, уподобляясь рыбе, выброшенной на берег. - Я страшно рад, что ты согласилась...
   Тут Шлезинский не выдержал и громко заржал. Вслед за ним засмеялась Татьяна.