Хотя технологическое отставание центральноазиатских республик признавалось всеми и констатировалось как мощная преграда независимому существованию, советские аналитики также лукавили. Разрыв хозяйственных связей вовсе не мог привести к краху экономики новых государств региона, во всяком случае, не всех. Здесь были значительные запасы энергоресурсов – нефти, газа, электроэнергии. Не говоря уже о запасах других полезных ископаемых. Аграрные республики оказались способными обеспечить себя продуктами повседневного спроса. Низкий уровень притязаний населения дал властям дополнительный политический ресурс в осуществлении реформ.
СССР к концу своего существования уже перестал быть передовой технологической державой. Его экономика основывалась на добыче и продаже энергоресурсов, минерального и природного сырья. Именно нефть и газ, которые продавались за валюту, стали ресурсом власти для систематических закупок продовольствия за рубежом, строительства и модернизации оборонного комплекса, поддержания бюджетов дотационных республик. Рост цен на нефть продлил существование социалистической системы.
Время показало, что для выживания вовсе не обязательно овладевать современными технологиями. Нужно идти проторенной дорогой и включиться в международную систему торговли энергоресурсами и сырьем. На этом пути, естественно, было много ошибок и просчетов. Ведь ни один лидер и ни одна республика Центральной Азии не имели опыта внешнеэкономической деятельности. И этот опыт пришел с «Большого Запада».
Казахстан, Узбекистан, Туркменистан быстро превратились из дотационных республик плановой советской экономики в достаточно благополучные независимые страны, способные закупать самую современную технику и технологии. Конечно, в самом трудном положении оказались две страны, не имевшие запасов энергоносителей и экспортного сырья, – Таджикистан и Кыргызстан. Но прогнозы западных и российских специалистов о том, что они прекратят свое существование, не сбылись. Переживая политические баталии, экономические и социальные проблемы, обе республики находятся в перманентном кризисе, но не на грани распада. Считавшиеся немобильными и привязанными к кишлакам и аулам, а следовательно не воспринимающими новации, сегодняшние кыргызы, таджики, узбеки являются едва ли не главной рабочей силой России. Мобильность, способность преодолевать препятствия в борьбе за оплачиваемую работу разрушают прежний стереотип инертного азиата. Естественно, что такая мобильность вызвана отнюдь не позитивными обстоятельствами. Довольно высокий процент миграционных настроений в Узбекистане дает больше оснований для тревоги, чем для оптимизма. Как считают авторы обзора «Трудовая миграция в Республике Узбекистан: социальные, правовые и тендерные аспекты», подготовленного при содействии ПРООН и Тендерной программы посольства Швейцарии в Узбекистане, «около 30 % из числа принявших участие в опросе в той или иной форме желают выехать из страны. Трудовые мигранты, проработавшие несколько лет за рубежом, часто не желают возвращаться обратно».[41] Как видим, миграционный потенциал в прежние годы сдерживался во многом искусственно, например институтом прописки. Сейчас, к сожалению, высокая миграция – показатель плачевного состояния социальной и экономической политики в странах региона.
Не российские, а американские и европейские компании стали инвестировать огромные средства в экономику центральноазиатских стран. Запад стремился создать систему стабильности и безопасности на месте рухнувшего СССР. Азиатские республики были военным, а Казахстан и ядерным арсеналом. Близость Афганистана и пресловутое ирано-турецкое соперничество в регионе могли привести к непредсказуемым последствиям. Погрузившийся в гражданскую войну Таджикистан, массовые выступления различных, преимущественно происламских, сил в республиках на деле могли серьезным образом дестабилизировать ситуацию. Поэтому первая причина активной американской и европейской политики – безопасность, стабильность. На ее основе можно было строить и демократию. Еще одно слагаемое – энергоносители, сосредоточенные на Каспии, они тоже составили экономический компонент западной политики в регионе.
Эту мысль вместе со своими коллегами сформулировал экс-помощник президента Джорджа Буша-старшего в Совете национальной безопасности Роберт Блэкуилл: «Сейчас, когда из Казахстана выведено все ядерное оружие, у Трехстороннего сообщества не осталось жизненных интересов ни на Кавказе, ни в Центральной Азии. Единственный интерес Запада в этих регионах заключается в крупных запасах энергоносителей в бассейне Каспия».[42]
Перед азиатскими республиками стояла одна важная проблема – транспортировка энергоносителей. Камнем преткновения здесь стала политика России, которая в начале 90-х годов XX века отличалась большой непредсказуемостью и непоследовательностью. Попытка решения вопроса путем переговоров не приводила к желаемым результатам. Россия сама была крупнейшим экспортером нефти и газа и не желала, чтобы южные республики составляли ей конкуренцию. Решить вопрос за счет интеграционных инициатив, прежде всего со стороны Казахстана, не удалось. В проекте Евразийского союза, выдвинутого Н. Назарбаевым, предлагалось выработать скоординированную политику в области экспорта энергоресурсов, сформировать своего рода ОПЕК для СНГ Но российский президент Б. Ельцин прохладно отнесся к этой идее. Видимо, тогда российские руководители считали, что Центральная Азия «никуда не денется», тем более что надежды на интеграцию в Европу у России все еще не развеялись. Поэтому вернуть азиатские республики в зону российских интересов, как считали в Кремле, можно было и без экономических реверансов.
Казахстан, имевший значительные запасы энергоресурсов, в силу отсутствия внутриреспубликанских трубопроводов был вынужден «импортировать значительные объемы бензина и нефтепродуктов из России. Россия использует свое монопольное положение не только как потребитель казахстанской нефти, но и как транзитная страна; в результате Россия платит намного меньше за бензин по сравнению с тем, что Казахстан платит России за поставки нефти. Так, например, осенью 1993 года экспортная цена на российский бензин составляла около 58 000 рублей за тонну, в то время как Казахстан получал от 20 000 до 40 000 рублей за тонну своих поставок в Россию. По оценкам Всемирного банка, потери от этого составляли в 1993 году около 150 млн долларов. Кроме того, Казахстан сталкивался и продолжает сталкиваться с отказом российской стороны от перекачки казахстанской нефти через российские трубопроводы, что отрицательно сказывается на продаже казахстанской нефти в третьи страны».[43]
Об этом говорили и казахстанские аналитики и нефтяники. Например, один из руководителей нефтегазовой отрасли Казахстана К. Кабылдин пишет о том, что «поставка нефти, газа и нефтепродуктов из стран СНГ, в первую очередь России, в любой ситуации будет невыгодна для Республики Казахстан из-за применения дискриминационных цен и сохранения всех видов косвенных доходов стране – производителю энергоресурсов». Кроме того, проблемы с экспортом нефти по российским трубопроводам показали «слабость этого пути», и «должна быть создана возможность экспорта напрямую, независимо от существующей сети российского трубопровода».[44]
Ослабление позиций России в регионе связано с ослаблением привлекательности и возможностей российской экономики. Приверженность СНГ в первые годы независимости во многом и объяснялась идеей о том, что экономическое развитие государств возможно преимущество в прежних рамках при ведущей роли России. Но этого не случилось.
Как отмечает В. А. Мельянцев в работе «Россия, крупные страны Востока и Запада: сравнительная оценка индексов международной конкурентоспособности, производительности и качества жизни», парадоксальность экономического развития России в 1999–2004 годы в том, что она, войдя в группу тридцати быстро растущих стран (в среднем более 6 % ежегодного увеличения ВВП), имеет по-прежнему сравнительно низкий рейтинг по общему индексу международной конкурентоспособности: в 2004 году – 70-е место из 104 стран. На РФ, доля которой в мировом населении и ВВП (измеренном в ППС) составляет соответственно 2,3 и 2,5 %, приходится лишь 1,6 % мировых расходов на НИОКР, 1 % пользователей Интернета, 0,5 % глобального притока прямых иностранных инвестиций и экспорта готовых изделий и менее 0,3 % (!) мирового экспорта высокотехнологичных товаров. Невысокий уровень международной конкурентоспособности и динамики производительности, отмечаемые в России в последние годы, ассоциируются с весьма низким рейтингом РФ по композитному индексу качества жизни (ИКЖ). Подчеркнем, мы вовсе не считаем отмеченный индекс идеальным. Но поскольку его важнейшими компонентами являются индикаторы материального уровня жизни, здоровья населения, политической стабильности и безопасности, отмеченный комплексный показатель в целом способен отразить общую тенденцию. По состоянию на конец 2004 года РФ по ИКЖ занимала 105-е место (из 111 стран), располагаясь между Ботсваной и Узбекистаном. Уровень неравенства распределения доходов в РФ, измеряемый коэффициентом Джини, как известно, резко вырос: с 0,26 в 1991 году до 0,40-0,46 в начале 2000-х годов. Такой или еще более высокий уровень неравенства характерен главным образом для африканских и латиноамериканских стран с их огромным уровнем социальной поляризации (в Нигерии – 0,506, в Бразилии – 0,591)[45]
Монополия России на транспортировку энергоносителей в условиях непредсказуемой политики по отношению к центрально-азиатским республикам представляла собой значительную проблему. Начались поиски альтернативных путей доставки нефти и газа на Запад. Запад, просчитавший последствия высокомерного поведения России, не упустил свой шанс. Усилия основных западных и китайских нефтегазовых компаний привели к тому, что появилось несколько экспортных маршрутов и богатый выбор клиентов.
Появление альтернативных трубопроводов вызвало нервную реакцию России. Нарушалась российская монополия на транзит энергоносителей. А значит, и ослабевало влияние на политику южных соседей. Но главным стало то, что нефть и газ проложили дорогу западным компаниям и их правительствам в Центральную Азию.
И этому в немалой степени способствовали США. В оценках каспийской политики США все-таки много стереотипов. Если рассмотреть временные рамки, то окажется, что каспийский бум пришелся на период между двумя иракскими войнами. Это было время определения приоритетов, когда еще казалось, что Каспий – альтернатива Ближнему Востоку. Но со временем стало ясно, что запасы здесь невелики, транзит дорог и опасен, правящие режимы нестабильны. Поэтому установление контроля над энергоносителями Центральной Азии и соответствующими трубопроводами – это не главная цель США. Это средство, промежуточная задача на пути установлению стабильных, желательно демократических, правительств, способных обеспечить безопасность в регионе. Хотелось бы, чтобы эти правительства были способны противостоять авторитарным тенденциям как в своем составе, так и в обществе. Не допустили превращения центральноазиатских стран в диктаторские нестабильные государства, служащие опорными пунктами международного терроризма. Направленность этой политики – предотвратить разрастание талибского Афганистана до размеров Центральной Азии.
Каспийская политика США основывалась еще на одном значительном политическом аспекте, который называется – Иран. В своих воспоминаниях бывший президент США Билл Клинтон пишет: «Я также подписал соглашения с лидерами Казахстана, Туркменистана, Азербайджана и Грузии об участии Соединенных Штатов в строительстве двух нефтепроводов, которые дадут возможность экспортировать каспийскую нефть в обход Ирана. Поскольку политика этой страны на тот момент была непредсказуемой, соглашение о строительстве нефтепроводов стало очень важным шагом как для стран-производителей, так и для стран-потребителей нефти».[46]
Известное высказывание Дэн Сяопина о том, что все равно какого цвета кошка, лишь бы она ловила мышей, в Центральной Азии было услышано и реализовано. Туркменский нейтралитет и казахстанская внешнеполитическая многовекторность означали, что они готовы продавать свои ресурсы тому, кто даст за них соответствующую цену. Например, решение России отказаться от импорта туркменского газа привело к тому, что в дело вмешался Иран, который решил закупать туркменский газ в объеме до 8 млрд кубометров.
Туркмения и Казахстан, учитывая российские уроки, не стали ориентироваться только на Запад. Потребителем газа, как уже говорилось, стал Иран, а в ближайшем будущем резко возрастет роль Китая, который уже участвует в дележе нефтяного пирога в Казахстане. Сами китайцы начали строительство газопровода по переброске природного газа с запада на восток Китая в феврале 2008 года. Его сдача в эксплуатацию планируется в конце 2011 года. На западе он берет начало от контрольно-пропускного пункта Хоргос на границе с Казахстаном и тянется на восток через 14 провинций, городов и районов, таких как Чжэцзян, Шанхай, Гуандун и Гуанси-Чжуанский автономный район. Общая протяженность трубопровода составляет 9102 километра.
Президент Туркменистана Г. Бердымухамедов лично инспектировал строительство второй ветки газопровода Довлетабад – Салыр Яп. Торжественная церемония ввода в строй проходила с участием глав государств КНР, Казахстана и Туркменистана. Экспорт туркменского газа возрастет с 8 до 14 млрд кубометров, а в дальнейшем и до 20 млрд кубометров. Россия, закупавшая по низким ценам около 50 млрд кубометров газа из 80 млрд кубометров, добываемых ежегодно, конечно, серьезно потеряла как транзитное государство. Благодаря появлению китайского потребителя Туркменистан смог добиться пересмотра российских условий и вновь вернуться к российскому экспорту в объеме 30 млрд кубометров газа в год.
Естественно, что в ряду торговых и экономических партнеров государств Центральной Азии Китай уверенно выходит на первые позиции. И это касается не только Туркменистана и Казахстана, которые получили миллиардные кредиты. По объему товарооборота Кыргызстана с другими странами КНР заняла в 2008 году второе место. Сумма 772,6 тыс. долларов США, конечно, для Китая небольшая, но политическое влияние в регионе позволяет иметь достаточно хорошее.
Распад СССР привел к тому, что нефтью и газом стали распоряжаться сами государства Центральной Азии. Но наличие значительных запасов природных ресурсов вовсе не означает автоматического экономического процветания государства и, как показывает опыт стран третьего мира, вовсе не приводит в обязательном порядке к демократии или политической стабильности. Для Туркменистана и Казахстана энергоресурсы превращаются в препятствие для развития. Незаработанные доходы являются источником огромного богатства и влияния, укрепления неподотчетности власти. Они не стимулируют развитие, поскольку гарантированные доходы позволяют режимам не утруждать себя созданием современной экономики.
Проблемы в странах региона имеют все-таки разный характер. Если отвлечься от энергоносителей, то существует разница в обеспеченности земельными и водными ресурсами. По всем данным демографический рост в Узбекистане является самым высоким в регионе. Растущему государству катастрофически не хватает пригодных для использования земельных ресурсов, источников поливной и питьевой воды. Перенаселенность резко обостряет социальные проблемы и переводит их порой в межнациональную плоскость. Изгнание турок-месхетинцев на закате существования СССР стало первым сигналом о серьезных проблемах в регионе. Столкновения между таджиками, кыргызами, узбеками по поводу воды стали систематическими. Плотность населения в Ферганской и Зарафшанской долинах достигает 140 человек на квадратный километр. В то же время низкой плотностью населения и даже его сокращением в 90-е годы XX века характеризовались Казахстан, Кыргызстан и Туркменистан. Численность населения в Казахстане практически не менялась в течение последних 20 лет, что говорит о тяжелой социальной ситуации, массовой миграции, сокращении рождаемости и росте смертности.
СССР к концу своего существования уже перестал быть передовой технологической державой. Его экономика основывалась на добыче и продаже энергоресурсов, минерального и природного сырья. Именно нефть и газ, которые продавались за валюту, стали ресурсом власти для систематических закупок продовольствия за рубежом, строительства и модернизации оборонного комплекса, поддержания бюджетов дотационных республик. Рост цен на нефть продлил существование социалистической системы.
Время показало, что для выживания вовсе не обязательно овладевать современными технологиями. Нужно идти проторенной дорогой и включиться в международную систему торговли энергоресурсами и сырьем. На этом пути, естественно, было много ошибок и просчетов. Ведь ни один лидер и ни одна республика Центральной Азии не имели опыта внешнеэкономической деятельности. И этот опыт пришел с «Большого Запада».
Казахстан, Узбекистан, Туркменистан быстро превратились из дотационных республик плановой советской экономики в достаточно благополучные независимые страны, способные закупать самую современную технику и технологии. Конечно, в самом трудном положении оказались две страны, не имевшие запасов энергоносителей и экспортного сырья, – Таджикистан и Кыргызстан. Но прогнозы западных и российских специалистов о том, что они прекратят свое существование, не сбылись. Переживая политические баталии, экономические и социальные проблемы, обе республики находятся в перманентном кризисе, но не на грани распада. Считавшиеся немобильными и привязанными к кишлакам и аулам, а следовательно не воспринимающими новации, сегодняшние кыргызы, таджики, узбеки являются едва ли не главной рабочей силой России. Мобильность, способность преодолевать препятствия в борьбе за оплачиваемую работу разрушают прежний стереотип инертного азиата. Естественно, что такая мобильность вызвана отнюдь не позитивными обстоятельствами. Довольно высокий процент миграционных настроений в Узбекистане дает больше оснований для тревоги, чем для оптимизма. Как считают авторы обзора «Трудовая миграция в Республике Узбекистан: социальные, правовые и тендерные аспекты», подготовленного при содействии ПРООН и Тендерной программы посольства Швейцарии в Узбекистане, «около 30 % из числа принявших участие в опросе в той или иной форме желают выехать из страны. Трудовые мигранты, проработавшие несколько лет за рубежом, часто не желают возвращаться обратно».[41] Как видим, миграционный потенциал в прежние годы сдерживался во многом искусственно, например институтом прописки. Сейчас, к сожалению, высокая миграция – показатель плачевного состояния социальной и экономической политики в странах региона.
Не российские, а американские и европейские компании стали инвестировать огромные средства в экономику центральноазиатских стран. Запад стремился создать систему стабильности и безопасности на месте рухнувшего СССР. Азиатские республики были военным, а Казахстан и ядерным арсеналом. Близость Афганистана и пресловутое ирано-турецкое соперничество в регионе могли привести к непредсказуемым последствиям. Погрузившийся в гражданскую войну Таджикистан, массовые выступления различных, преимущественно происламских, сил в республиках на деле могли серьезным образом дестабилизировать ситуацию. Поэтому первая причина активной американской и европейской политики – безопасность, стабильность. На ее основе можно было строить и демократию. Еще одно слагаемое – энергоносители, сосредоточенные на Каспии, они тоже составили экономический компонент западной политики в регионе.
Эту мысль вместе со своими коллегами сформулировал экс-помощник президента Джорджа Буша-старшего в Совете национальной безопасности Роберт Блэкуилл: «Сейчас, когда из Казахстана выведено все ядерное оружие, у Трехстороннего сообщества не осталось жизненных интересов ни на Кавказе, ни в Центральной Азии. Единственный интерес Запада в этих регионах заключается в крупных запасах энергоносителей в бассейне Каспия».[42]
Перед азиатскими республиками стояла одна важная проблема – транспортировка энергоносителей. Камнем преткновения здесь стала политика России, которая в начале 90-х годов XX века отличалась большой непредсказуемостью и непоследовательностью. Попытка решения вопроса путем переговоров не приводила к желаемым результатам. Россия сама была крупнейшим экспортером нефти и газа и не желала, чтобы южные республики составляли ей конкуренцию. Решить вопрос за счет интеграционных инициатив, прежде всего со стороны Казахстана, не удалось. В проекте Евразийского союза, выдвинутого Н. Назарбаевым, предлагалось выработать скоординированную политику в области экспорта энергоресурсов, сформировать своего рода ОПЕК для СНГ Но российский президент Б. Ельцин прохладно отнесся к этой идее. Видимо, тогда российские руководители считали, что Центральная Азия «никуда не денется», тем более что надежды на интеграцию в Европу у России все еще не развеялись. Поэтому вернуть азиатские республики в зону российских интересов, как считали в Кремле, можно было и без экономических реверансов.
Казахстан, имевший значительные запасы энергоресурсов, в силу отсутствия внутриреспубликанских трубопроводов был вынужден «импортировать значительные объемы бензина и нефтепродуктов из России. Россия использует свое монопольное положение не только как потребитель казахстанской нефти, но и как транзитная страна; в результате Россия платит намного меньше за бензин по сравнению с тем, что Казахстан платит России за поставки нефти. Так, например, осенью 1993 года экспортная цена на российский бензин составляла около 58 000 рублей за тонну, в то время как Казахстан получал от 20 000 до 40 000 рублей за тонну своих поставок в Россию. По оценкам Всемирного банка, потери от этого составляли в 1993 году около 150 млн долларов. Кроме того, Казахстан сталкивался и продолжает сталкиваться с отказом российской стороны от перекачки казахстанской нефти через российские трубопроводы, что отрицательно сказывается на продаже казахстанской нефти в третьи страны».[43]
Об этом говорили и казахстанские аналитики и нефтяники. Например, один из руководителей нефтегазовой отрасли Казахстана К. Кабылдин пишет о том, что «поставка нефти, газа и нефтепродуктов из стран СНГ, в первую очередь России, в любой ситуации будет невыгодна для Республики Казахстан из-за применения дискриминационных цен и сохранения всех видов косвенных доходов стране – производителю энергоресурсов». Кроме того, проблемы с экспортом нефти по российским трубопроводам показали «слабость этого пути», и «должна быть создана возможность экспорта напрямую, независимо от существующей сети российского трубопровода».[44]
Ослабление позиций России в регионе связано с ослаблением привлекательности и возможностей российской экономики. Приверженность СНГ в первые годы независимости во многом и объяснялась идеей о том, что экономическое развитие государств возможно преимущество в прежних рамках при ведущей роли России. Но этого не случилось.
Как отмечает В. А. Мельянцев в работе «Россия, крупные страны Востока и Запада: сравнительная оценка индексов международной конкурентоспособности, производительности и качества жизни», парадоксальность экономического развития России в 1999–2004 годы в том, что она, войдя в группу тридцати быстро растущих стран (в среднем более 6 % ежегодного увеличения ВВП), имеет по-прежнему сравнительно низкий рейтинг по общему индексу международной конкурентоспособности: в 2004 году – 70-е место из 104 стран. На РФ, доля которой в мировом населении и ВВП (измеренном в ППС) составляет соответственно 2,3 и 2,5 %, приходится лишь 1,6 % мировых расходов на НИОКР, 1 % пользователей Интернета, 0,5 % глобального притока прямых иностранных инвестиций и экспорта готовых изделий и менее 0,3 % (!) мирового экспорта высокотехнологичных товаров. Невысокий уровень международной конкурентоспособности и динамики производительности, отмечаемые в России в последние годы, ассоциируются с весьма низким рейтингом РФ по композитному индексу качества жизни (ИКЖ). Подчеркнем, мы вовсе не считаем отмеченный индекс идеальным. Но поскольку его важнейшими компонентами являются индикаторы материального уровня жизни, здоровья населения, политической стабильности и безопасности, отмеченный комплексный показатель в целом способен отразить общую тенденцию. По состоянию на конец 2004 года РФ по ИКЖ занимала 105-е место (из 111 стран), располагаясь между Ботсваной и Узбекистаном. Уровень неравенства распределения доходов в РФ, измеряемый коэффициентом Джини, как известно, резко вырос: с 0,26 в 1991 году до 0,40-0,46 в начале 2000-х годов. Такой или еще более высокий уровень неравенства характерен главным образом для африканских и латиноамериканских стран с их огромным уровнем социальной поляризации (в Нигерии – 0,506, в Бразилии – 0,591)[45]
Монополия России на транспортировку энергоносителей в условиях непредсказуемой политики по отношению к центрально-азиатским республикам представляла собой значительную проблему. Начались поиски альтернативных путей доставки нефти и газа на Запад. Запад, просчитавший последствия высокомерного поведения России, не упустил свой шанс. Усилия основных западных и китайских нефтегазовых компаний привели к тому, что появилось несколько экспортных маршрутов и богатый выбор клиентов.
Появление альтернативных трубопроводов вызвало нервную реакцию России. Нарушалась российская монополия на транзит энергоносителей. А значит, и ослабевало влияние на политику южных соседей. Но главным стало то, что нефть и газ проложили дорогу западным компаниям и их правительствам в Центральную Азию.
И этому в немалой степени способствовали США. В оценках каспийской политики США все-таки много стереотипов. Если рассмотреть временные рамки, то окажется, что каспийский бум пришелся на период между двумя иракскими войнами. Это было время определения приоритетов, когда еще казалось, что Каспий – альтернатива Ближнему Востоку. Но со временем стало ясно, что запасы здесь невелики, транзит дорог и опасен, правящие режимы нестабильны. Поэтому установление контроля над энергоносителями Центральной Азии и соответствующими трубопроводами – это не главная цель США. Это средство, промежуточная задача на пути установлению стабильных, желательно демократических, правительств, способных обеспечить безопасность в регионе. Хотелось бы, чтобы эти правительства были способны противостоять авторитарным тенденциям как в своем составе, так и в обществе. Не допустили превращения центральноазиатских стран в диктаторские нестабильные государства, служащие опорными пунктами международного терроризма. Направленность этой политики – предотвратить разрастание талибского Афганистана до размеров Центральной Азии.
Каспийская политика США основывалась еще на одном значительном политическом аспекте, который называется – Иран. В своих воспоминаниях бывший президент США Билл Клинтон пишет: «Я также подписал соглашения с лидерами Казахстана, Туркменистана, Азербайджана и Грузии об участии Соединенных Штатов в строительстве двух нефтепроводов, которые дадут возможность экспортировать каспийскую нефть в обход Ирана. Поскольку политика этой страны на тот момент была непредсказуемой, соглашение о строительстве нефтепроводов стало очень важным шагом как для стран-производителей, так и для стран-потребителей нефти».[46]
Известное высказывание Дэн Сяопина о том, что все равно какого цвета кошка, лишь бы она ловила мышей, в Центральной Азии было услышано и реализовано. Туркменский нейтралитет и казахстанская внешнеполитическая многовекторность означали, что они готовы продавать свои ресурсы тому, кто даст за них соответствующую цену. Например, решение России отказаться от импорта туркменского газа привело к тому, что в дело вмешался Иран, который решил закупать туркменский газ в объеме до 8 млрд кубометров.
Туркмения и Казахстан, учитывая российские уроки, не стали ориентироваться только на Запад. Потребителем газа, как уже говорилось, стал Иран, а в ближайшем будущем резко возрастет роль Китая, который уже участвует в дележе нефтяного пирога в Казахстане. Сами китайцы начали строительство газопровода по переброске природного газа с запада на восток Китая в феврале 2008 года. Его сдача в эксплуатацию планируется в конце 2011 года. На западе он берет начало от контрольно-пропускного пункта Хоргос на границе с Казахстаном и тянется на восток через 14 провинций, городов и районов, таких как Чжэцзян, Шанхай, Гуандун и Гуанси-Чжуанский автономный район. Общая протяженность трубопровода составляет 9102 километра.
Президент Туркменистана Г. Бердымухамедов лично инспектировал строительство второй ветки газопровода Довлетабад – Салыр Яп. Торжественная церемония ввода в строй проходила с участием глав государств КНР, Казахстана и Туркменистана. Экспорт туркменского газа возрастет с 8 до 14 млрд кубометров, а в дальнейшем и до 20 млрд кубометров. Россия, закупавшая по низким ценам около 50 млрд кубометров газа из 80 млрд кубометров, добываемых ежегодно, конечно, серьезно потеряла как транзитное государство. Благодаря появлению китайского потребителя Туркменистан смог добиться пересмотра российских условий и вновь вернуться к российскому экспорту в объеме 30 млрд кубометров газа в год.
Естественно, что в ряду торговых и экономических партнеров государств Центральной Азии Китай уверенно выходит на первые позиции. И это касается не только Туркменистана и Казахстана, которые получили миллиардные кредиты. По объему товарооборота Кыргызстана с другими странами КНР заняла в 2008 году второе место. Сумма 772,6 тыс. долларов США, конечно, для Китая небольшая, но политическое влияние в регионе позволяет иметь достаточно хорошее.
Распад СССР привел к тому, что нефтью и газом стали распоряжаться сами государства Центральной Азии. Но наличие значительных запасов природных ресурсов вовсе не означает автоматического экономического процветания государства и, как показывает опыт стран третьего мира, вовсе не приводит в обязательном порядке к демократии или политической стабильности. Для Туркменистана и Казахстана энергоресурсы превращаются в препятствие для развития. Незаработанные доходы являются источником огромного богатства и влияния, укрепления неподотчетности власти. Они не стимулируют развитие, поскольку гарантированные доходы позволяют режимам не утруждать себя созданием современной экономики.
Проблемы в странах региона имеют все-таки разный характер. Если отвлечься от энергоносителей, то существует разница в обеспеченности земельными и водными ресурсами. По всем данным демографический рост в Узбекистане является самым высоким в регионе. Растущему государству катастрофически не хватает пригодных для использования земельных ресурсов, источников поливной и питьевой воды. Перенаселенность резко обостряет социальные проблемы и переводит их порой в межнациональную плоскость. Изгнание турок-месхетинцев на закате существования СССР стало первым сигналом о серьезных проблемах в регионе. Столкновения между таджиками, кыргызами, узбеками по поводу воды стали систематическими. Плотность населения в Ферганской и Зарафшанской долинах достигает 140 человек на квадратный километр. В то же время низкой плотностью населения и даже его сокращением в 90-е годы XX века характеризовались Казахстан, Кыргызстан и Туркменистан. Численность населения в Казахстане практически не менялась в течение последних 20 лет, что говорит о тяжелой социальной ситуации, массовой миграции, сокращении рождаемости и росте смертности.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента