Страница:
— Герой, мать твою!
Александр выглянул на мгновение из верхнего люка — сбоку, возле края огромной воронки валялись останки немца. Две оборванные по коленным суставам ноги в потрёпанных ботинках… С натугой, чуть качнувшись, «Черчилль» преодолел траншею и пополз дальше. Щёлкнули наушники шлемофона.
— Командир! Нам приказывают продвинуться на пару километров и подождать пехоту. Они сейчас окопы чистят.
— Понял. Потери?
— Все целы. Подожгли шесть «семидесяток» и одну «три-четыре».
— Ясно. Вперёд!..
…Вечером все набились в чудом уцелевший подвал одного из зданий. Как ни странно, старшина доставил пищу, и теперь танкисты грелись возле буржуйки, с аппетитом уминая пшёнку. Булькали котелки с крепчайшим чаем.
— Столяров! Майор Столяров!
На пороге появился капитан в новеньком белом полушубке. Александр с неохотой оторвался от еды и поднялся.
— Я майор Столяров. Вы кто?
— Капитан Белобородов. Связной из штаба армии. Вам пакет. Распишитесь.
Он протянул карандаш и квитанцию. Подложив под бумагу планшет, майор расписался, затем вскрыл пакет и пробежал глазами приказ. Потом покрутил головой.
— Передайте в штаб — нам нужны боеприпасы и топливо. Тылы приотстали. И хотелось бы пораньше, чтобы люди могли чуть-чуть отдохнуть.
Капитан кивнул.
— Колонна обеспечения на подходе. Будут минут через десять — пятнадцать.
— Тогда — добро. Всё выполним.
Посыльный исчез в дверях подвала, а через пятнадцать минут, как он и обещал, подошла колонна материального обеспечения…
Бензин на морозе, попадая на одежду, мгновенно испарялся. Пальцы костенели, не гнулись. Работа по заправке танков была адова. Потом экипажи принялись за догрузку боезапаса. Если с патронами к пулемётам дело ещё туда-сюда, то оттирать от потёков пушечного сала снаряды на ветру и крепнущем от часа к часу ночном морозе с пронзительным ветром было намного лучше. Смазка загустела до каменной твёрдости, и каждый боеприпас приходилось затаскивать в подвал, ближе к раскалённой до белого цвета буржуйке, и, когда оно становилось немного мягче — сначала соскабливать щепками толстый слой, и, лишь потом, протирать ветошью… Когда всё было готово к утреннему бою, Столяров, весь продрогший, ввалился обратно в подвал и чуть ли не обнял печку.
— Замёрзли, товарищ майор?
Обратилась к нему Татьяна.
— Есть немного…
Непослушными губами ответил тот.
— Вы чайку горяченького испейте, сразу теплее станет…
Девушка протянула ему пышущую паром жестяную кружку.
— Спасибо, солнышко. Это — кстати!
… Сразу внутри отступил сосущий тело ледяной комок. Кипяток проскальзывал по горлу, отдавая тепло измученному холодом телу.
— Ещё кружку, товарищ майор?
— Угу. Если есть.
— Конечно, найдём! Вы пейте, пейте.
Александр погрузился в наслаждение, не сразу заметив вопрошающий взгляд девушки. Наконец, она решилась спросить напрямую:
— Завтра опять бой?
— Да. С утра — в атаку. После артподготовки.
— Этот генерал снарядов не жалеет…
— И хорошо. Больше наших уцелеет… Ладно, надо поспать хоть немного. Осталось всего два часа…
Последняя папироса перед сном. Едва потушив окурок, Столяров провалился в глубокий сон… Подъём. Кажется, что только прилёг. Но уже пора. Быстро на улицу, протереть лицо снегом. Это бодрит лучше всего. Остатки сна проваливаются куда-то далеко-далеко. Ладно, будем в тылу — отоспимся… Завтрак на ходу. Олег уже греет мотор. Через несколько минут начинают рокотать и другие танки. Неплохо вчера вмазали фрицам! Выбили из деревни, отогнали километров на десять. И соседи не подкачали, тоже постарались. Так что — котёл уменьшился. «…И в бой идут Советские танкисты…» мурлыкая про себя «Марш Танкистов» майор взобрался по приваренным рембатовцами к бортам скобам и с высоты окинул взглядом колонну батальона. Все танки были готовы к выступлению. Отлично. Он влез в башенный люк, сменил шапку-ушанку на шлемофон, и воткнув колодку в разъём скомандовал:
— Батальон! За мной — марш!
Перекинул тумблер:
— Олег, поехали…
…«Черчилли» неспешно плыли по бескрайней снежной целине. Вдоль дороги лежали ещё неубранные трупы, валялись по кюветам сброшенные разбитые автомобили всех европейских марок, орудия, изувеченные, а иногда и совсем целые германские и итальянские танки, брошенные за отсутствием горючего. Чего не было — так это убитых лошадей. Их туши разделывали мгновенно, каким бы паническим не было отступление. Осаждённые войска испытывали острую нехватку продовольствия… Навстречу пробрела небольшая колонна пленных итальянцев в своих несуразных шинелях, конвоируемая нашими легкоранеными солдатами. При виде макаронников Столяров не удержался и фыркнул, вспомнив рассказ девочки из освобождённого города о гастрономических пристрастиях сынов Аппенинского полуострова… [1]Взгляд на часы. Вроде успеваем… А вот здесь сцепились всерьёз: поле было заставлено сгоревшей техникой, и среди них немало характерных силуэтов «Т-34»… Александр дёрнул глазом. Всё понятно. Вперёд, под стволы «ахт-ахт» [2] и «штурмгешютцов» [3]нового поколения. Кто-то из высокого начальства захотел получить очередной орден и похвалу… Когда же это кончится?! Или, чем больше звёзды на погонах, тем больше звёздочек на могилах бойцов?! Кулак бессильно стиснулся — когда же станут командовать те, кто будет беречь людей, больше использовать ум, технику, разведку, в конце концов. Когда же? Весь сорок второй отступали. Приказ? 227 понадобился, прежде чем поняли, что всё, дальше — смерть! Да и потом, только солдаты и воевали, чем больше командир — тем меньше он думает. Столяров вспомнил капитана Жукова, соседа по Сталинграду. Уж он то больше немцам потери нанёс, чем его однофамилец. А людей сберёг — генералу и не снилось!..
Глава 4
Глава 5
Александр выглянул на мгновение из верхнего люка — сбоку, возле края огромной воронки валялись останки немца. Две оборванные по коленным суставам ноги в потрёпанных ботинках… С натугой, чуть качнувшись, «Черчилль» преодолел траншею и пополз дальше. Щёлкнули наушники шлемофона.
— Командир! Нам приказывают продвинуться на пару километров и подождать пехоту. Они сейчас окопы чистят.
— Понял. Потери?
— Все целы. Подожгли шесть «семидесяток» и одну «три-четыре».
— Ясно. Вперёд!..
…Вечером все набились в чудом уцелевший подвал одного из зданий. Как ни странно, старшина доставил пищу, и теперь танкисты грелись возле буржуйки, с аппетитом уминая пшёнку. Булькали котелки с крепчайшим чаем.
— Столяров! Майор Столяров!
На пороге появился капитан в новеньком белом полушубке. Александр с неохотой оторвался от еды и поднялся.
— Я майор Столяров. Вы кто?
— Капитан Белобородов. Связной из штаба армии. Вам пакет. Распишитесь.
Он протянул карандаш и квитанцию. Подложив под бумагу планшет, майор расписался, затем вскрыл пакет и пробежал глазами приказ. Потом покрутил головой.
— Передайте в штаб — нам нужны боеприпасы и топливо. Тылы приотстали. И хотелось бы пораньше, чтобы люди могли чуть-чуть отдохнуть.
Капитан кивнул.
— Колонна обеспечения на подходе. Будут минут через десять — пятнадцать.
— Тогда — добро. Всё выполним.
Посыльный исчез в дверях подвала, а через пятнадцать минут, как он и обещал, подошла колонна материального обеспечения…
Бензин на морозе, попадая на одежду, мгновенно испарялся. Пальцы костенели, не гнулись. Работа по заправке танков была адова. Потом экипажи принялись за догрузку боезапаса. Если с патронами к пулемётам дело ещё туда-сюда, то оттирать от потёков пушечного сала снаряды на ветру и крепнущем от часа к часу ночном морозе с пронзительным ветром было намного лучше. Смазка загустела до каменной твёрдости, и каждый боеприпас приходилось затаскивать в подвал, ближе к раскалённой до белого цвета буржуйке, и, когда оно становилось немного мягче — сначала соскабливать щепками толстый слой, и, лишь потом, протирать ветошью… Когда всё было готово к утреннему бою, Столяров, весь продрогший, ввалился обратно в подвал и чуть ли не обнял печку.
— Замёрзли, товарищ майор?
Обратилась к нему Татьяна.
— Есть немного…
Непослушными губами ответил тот.
— Вы чайку горяченького испейте, сразу теплее станет…
Девушка протянула ему пышущую паром жестяную кружку.
— Спасибо, солнышко. Это — кстати!
… Сразу внутри отступил сосущий тело ледяной комок. Кипяток проскальзывал по горлу, отдавая тепло измученному холодом телу.
— Ещё кружку, товарищ майор?
— Угу. Если есть.
— Конечно, найдём! Вы пейте, пейте.
Александр погрузился в наслаждение, не сразу заметив вопрошающий взгляд девушки. Наконец, она решилась спросить напрямую:
— Завтра опять бой?
— Да. С утра — в атаку. После артподготовки.
— Этот генерал снарядов не жалеет…
— И хорошо. Больше наших уцелеет… Ладно, надо поспать хоть немного. Осталось всего два часа…
Последняя папироса перед сном. Едва потушив окурок, Столяров провалился в глубокий сон… Подъём. Кажется, что только прилёг. Но уже пора. Быстро на улицу, протереть лицо снегом. Это бодрит лучше всего. Остатки сна проваливаются куда-то далеко-далеко. Ладно, будем в тылу — отоспимся… Завтрак на ходу. Олег уже греет мотор. Через несколько минут начинают рокотать и другие танки. Неплохо вчера вмазали фрицам! Выбили из деревни, отогнали километров на десять. И соседи не подкачали, тоже постарались. Так что — котёл уменьшился. «…И в бой идут Советские танкисты…» мурлыкая про себя «Марш Танкистов» майор взобрался по приваренным рембатовцами к бортам скобам и с высоты окинул взглядом колонну батальона. Все танки были готовы к выступлению. Отлично. Он влез в башенный люк, сменил шапку-ушанку на шлемофон, и воткнув колодку в разъём скомандовал:
— Батальон! За мной — марш!
Перекинул тумблер:
— Олег, поехали…
…«Черчилли» неспешно плыли по бескрайней снежной целине. Вдоль дороги лежали ещё неубранные трупы, валялись по кюветам сброшенные разбитые автомобили всех европейских марок, орудия, изувеченные, а иногда и совсем целые германские и итальянские танки, брошенные за отсутствием горючего. Чего не было — так это убитых лошадей. Их туши разделывали мгновенно, каким бы паническим не было отступление. Осаждённые войска испытывали острую нехватку продовольствия… Навстречу пробрела небольшая колонна пленных итальянцев в своих несуразных шинелях, конвоируемая нашими легкоранеными солдатами. При виде макаронников Столяров не удержался и фыркнул, вспомнив рассказ девочки из освобождённого города о гастрономических пристрастиях сынов Аппенинского полуострова… [1]Взгляд на часы. Вроде успеваем… А вот здесь сцепились всерьёз: поле было заставлено сгоревшей техникой, и среди них немало характерных силуэтов «Т-34»… Александр дёрнул глазом. Всё понятно. Вперёд, под стволы «ахт-ахт» [2] и «штурмгешютцов» [3]нового поколения. Кто-то из высокого начальства захотел получить очередной орден и похвалу… Когда же это кончится?! Или, чем больше звёзды на погонах, тем больше звёздочек на могилах бойцов?! Кулак бессильно стиснулся — когда же станут командовать те, кто будет беречь людей, больше использовать ум, технику, разведку, в конце концов. Когда же? Весь сорок второй отступали. Приказ? 227 понадобился, прежде чем поняли, что всё, дальше — смерть! Да и потом, только солдаты и воевали, чем больше командир — тем меньше он думает. Столяров вспомнил капитана Жукова, соседа по Сталинграду. Уж он то больше немцам потери нанёс, чем его однофамилец. А людей сберёг — генералу и не снилось!..
Глава 4
— Майор Столяров прибыл по вашему приказанию, товарищ генерал!
Владимир чётко отдал честь застыл по стойке «смирно» перед сидящим за столом средних лет мужчиной с авиационными знаками различия. Тот посмотрел на лётчика, затем задумчиво произнёс:
— А плечи, майор, вам в самолёте не мешают?
Лётчик на мгновение опешил — он ожидал чего угодно, но только не такого вопроса.
— Вообще-то, иногда…
— Ладно. Это лирика. На вас пришёл запрос из Особого Отдела Фронта. Сами понимаете, что учреждение это серьёзное, и попусту они языком молоть не будут. Так что, собирайтесь. Машина за вами уже прибыла.
— Есть, товарищ генерал! А разрешите одну просьбу?
— Разрешаю.
— Сообщите, пожалуйста, в часть, чтобы не волновались. Мол, у меня всё нормально.
— Обещаю. Идите спокойно, майор…
…Юркий «виллис» с трудом пробирался по пробитой в бескрайних Сталинградских степях дороге. За тонкими брезентовыми стенками выл ветер, иногда перекрывая даже звук мотора. Водитель, молчаливый сержант с нашивками артиллериста, крутил баранку словно какой-то бездушный механизм, и с разговорами, как большинство шоферов, к пассажиру не приставал, что, впрочем, легко объяснялось местом его службы. Гитлер долго ворочался в своём мешке, затем затих, видно тоже устал. Владимир устало прикрыл глаза, поскольку после дежурства ему удалось поспать всего два часа и незаметно для себя задремал…
Он шёл по родному берегу, по его песку, было время отлива, и Ура почти пересохла. Выступили большие песчаные отмели, камни, облепленные зелёно-жёлтыми шишками водорослей, казались совсем живыми… Высокие, в два человеческих роста берёзы ласково кивали Владимиру своими ветками. Жарко. Он остановился возле родничка и зачерпнул ладонью удивительно вкусную северную воду, какой нигде больше не пробовал кроме родных мест… Вот и деревня! Он легко поднялся на горку, перебросил на другое плечо увесистый вещмешок и решительно зашагал к небольшому, наполовину врытому в землю длинному домику с двускатной, крытой дёрном крышей. Из трубы вился дым. Скрипнула калитка ограды, по обложенной камнями дорожке Владимир спешил к крашеной зелёной краской двери… Вошёл без стука. Пахнуло до боли знакомыми запахами… Матушка пироги печёт. Я кстати… Оказался в комнате. Маленькая фигурка мамы у печи, отец в своём любимом кресле-качалке, с газетой в руках и дымящейся трубкой… Он бросил мешок на пол и шагнул вперёд, желая обнять родных, но мать вдруг повернулась, и произнесла незнакомым басом:
— Товарищ майор, просыпайтесь. Прибыли…
— Товарищ майор, просыпайтесь. Прибыли!
Владимир открыл глаза — водитель тряс его за плечо.
— Прибыли, товарищ майор. Вас — ждут.
— Эх, сержант… Какой мне сон снился…
— Дом, наверное?
— Откуда знаешь?
— Да лицо у вас во сне другое стало. Доброе, что ли…
Столяров решительно поднялся по ступенькам на крыльцо дома и толкнул дверь. Внутри было тепло, даже жарко. Из-за стола поднялся лейтенант НКВД и молча протянул руку. Владимир вытащил из-за обшлага полушубка пакет с предписанием и сунул его в ожидающую ладонь. Тот вскрыл, пробежал глазами, затем спросил:
— А как звали супругу Оттара?
— Марта.
— Проходите, товарищ майор…
И распахнул дверь у себя за спиной. Владимир оставил вещи в приёмной и шагнул внутрь…
— Ты, Володя, пойми. Дела сейчас завариваются серьёзные, и это — одно из них. У нас тут кое-какие послабления вышли, так что, думаю, вскоре мы тебя окончательно к себе заберём…
Они сидели друг против друга и пили чай. Настоящий краснодарский чай, а не морковный. Незнакомый поднялся и подошёл к большой карте, висевшей на стене, затем ткнул пальцем в одну точку.
— Вот здесь союзники просят предоставить им базу для своих самолётов. Будут бомбить Берлин, затем через Европу сюда. Заправка, отдых. Бомбы по новой подвесят, и назад, в Британию.
— Здесь же ещё немцы!
— Понимаешь правильно. Вопрос в том, что господа заокеанские буржуи уже не сомневаются, что Красная Армия может разгромить врага. И даже — без их помощи. Но дело в том, что они прекрасно знают и то, что война закончится в Берлине. А значит — под влияние СССР попадёт большая, а возможно и вся, Европа. Тогда империалисты лишатся плацдарма на материке, а Советский Союз усилится до такой степени, что победа социализма во всём мире станет только вопросом времени. И что господа капиталисты будут делать в таком случае?
— Организуют новую войну.
— Правильно! Но! Её же надо подготовить? А победив Гитлера, освободив завоёванные им страны, у нас будет потенциал, несравнимый ни с кем. Значит, уничтожать СССР будут, как обычно, изнутри. Пятой колонной…
— Простите, товарищ подполковник, как обычно?
— Ты дело «Промпартии» помнишь? А заговор Тухачевского, Якира, Путны и прочих?
— Так разное говорят… Кто — перегибы ежовщины. Кто — что наш Вождь товарищ Сталин конкурентов устранял…
— Пусть пока говорят так. Тут дело в том, что очень много пострадало невинных людей. А знаешь почему? Потому что давали ложные доносы те, кого взяли по делу. До последнего старались навредить Советской власти, выбирали, чтобы оклеветать самых умных, самых честных! А ситуация тогда уже была критической… Времени практически не оставалось. Вот и мели всех подряд… Сейчас то разбираемся, но скольких мы потеряли! Эх, скольких…
Они помолчали.
— Ладно, товарищ подполковник. А мне то что делать?
Незнакомый вперил в майора внимательный взгляд, и у того возникло чувство, что его просвечивают насквозь. Невольно передёрнул плечами, но тут СМЕРШевец усмехнулся:
— Не журись, хлопче. Слышал, кто изобрёл рентген?
— Да вроде как доктор Рентген…
— Ни фига! Иван Грозный! Это немцы у нас украли. А по свидетельству летописей царь-батюшка своим боярам частенько говаривал, мол, я, вас, блядей, НАСКВОЗЬ вижу!
Они рассмеялись, затем подполковник вновь стал серьёзным.
— Короче, Столяров, принимай полк. Будешь пока здесь, а когда время наступит, перебазируем тебя под Полтаву. Не подведёшь?
Владимир медленно встал, затем зачем то глянул на карту и вновь перевёл взгляд на сидящего СМЕРШЕВЦА.
— Будьте уверены. Если доживу.
— Доживёшь. Я тебя знаю. Короче, кого тебе надо?
— Мне бы моих ведомых, с которыми из Севастополя выбирался. Лискович, Власов.
— Сделаем. Ещё что?
— Комиссар полка кто?
— Нет у нас комиссаров. А замполитом у тебя будет наш человек. На национальность внимания не обращай. Помни одно — наш человек.
Столяров неприятно удивился:
— Из этих, что ли? Я из последнее время на дух не переношу… Особенно, после последнего инцидента…
— Это ты про Лопуховского? Нет, не переживай. Замполитом у тебя будет товарищ оттуда…
— Я кроме Ибарурри никого не знаю… И по ихнему ни бельмеса…
— Рубен Ибаррури пал смертью храбрых под Сталинградом, посмертно присвоено звание Героя Советского Союза… Я его лично знал… Хороший был парень… Нет. Дадим тебе немца — Андре Камерера. Можешь звать его Андреем. А по-русски он говорит не хуже нас с тобой. Что-нибудь ещё?
Внезапно Владимир почувствовал, что краснеет.
— А Гертруду разрешите?
Подполковник рассмеялся:
— Запала девочка? Я ждал, что ты спросишь! Хорошая она, только, вот, в жизни ей не повезло. Ну да ладно, будь по-твоему. Переведём. Но смотри у меня: обидишь — приеду сам лично и так тебе задам, что небо с овчинку покажется.
Столяров просиял и вскочил со стула:
— Разрешите выполнять задание, товарищ подполковник?
— Разрешаю. Предписание получишь у ординарца. И, удачи тебе, Володя…
Вновь по заснеженной степи грёб колёсами вездеход. Столяров сидел рядом с водителем и улыбался. Ещё бы! И новая должность, и друзей вскоре увидит, вот встреча будет! И девушка любимая рядом с ним… От приятных мыслей его отвлекло мяуканье Гитлера. Он повернулся, и, ухватив мешок, перекинул на колени. Кот прижал уши и зашипел. Внезапно майора обожгло — точно так же животное вело себя, когда над ними пролетали немецкие бомбардировщики! Столяров откинул окошко и высунулся наружу- точно! Далеко — далеко на горизонте показались чёрные точки.
— Воздух!
— Где? Я ничего не вижу, товарищ майор!
— Из машины! Бежим!..
Задыхаясь, они с водителем прогребли по целине метров на двести в сторону от дороги.
— Закапывайся!
— Что?
— Закапывайся, дурак!!!
Владимир торопливо нагребал снег на себя, кот, между тем уже не шипел, а орал сиплым мявом. Ухватив мешок Столяров выдернул кота из него и, сунув за пазуху, упал в вырытую в снегу яму, затем потащил засыпанный снегом полушубок на себя. Замер. Вот уже ухо различает заунывный гул моторов, затем возникает знакомый до боли рёв сирен, приделанных к разлапистому шасси, он нарастает, нарастает… Свист падающей бомбы… Взрыв! Внезапно Гитлер смолк и перестал вырываться. Гул удаляется…
Они молча стояли и смотрели на то, что пятнадцать минут назад было новеньким «виллисом». Скрученная неимоверной силой взрыва аммотола рама, клочья чудом уцелевших кусков тента на остатках каркаса… Почерневший снег…
— Ну что стал, сержант? Пошли. Никто за нами другую машину не пришлёт. Далеко ещё?
— Километров двадцать, товарищ майор…
— Дойдём. Двинули. Повезёт — попутку поймаем…
Майор закинул оба мешка за спину и широким шагом направился дальше, к Сталинграду…
Владимир чётко отдал честь застыл по стойке «смирно» перед сидящим за столом средних лет мужчиной с авиационными знаками различия. Тот посмотрел на лётчика, затем задумчиво произнёс:
— А плечи, майор, вам в самолёте не мешают?
Лётчик на мгновение опешил — он ожидал чего угодно, но только не такого вопроса.
— Вообще-то, иногда…
— Ладно. Это лирика. На вас пришёл запрос из Особого Отдела Фронта. Сами понимаете, что учреждение это серьёзное, и попусту они языком молоть не будут. Так что, собирайтесь. Машина за вами уже прибыла.
— Есть, товарищ генерал! А разрешите одну просьбу?
— Разрешаю.
— Сообщите, пожалуйста, в часть, чтобы не волновались. Мол, у меня всё нормально.
— Обещаю. Идите спокойно, майор…
…Юркий «виллис» с трудом пробирался по пробитой в бескрайних Сталинградских степях дороге. За тонкими брезентовыми стенками выл ветер, иногда перекрывая даже звук мотора. Водитель, молчаливый сержант с нашивками артиллериста, крутил баранку словно какой-то бездушный механизм, и с разговорами, как большинство шоферов, к пассажиру не приставал, что, впрочем, легко объяснялось местом его службы. Гитлер долго ворочался в своём мешке, затем затих, видно тоже устал. Владимир устало прикрыл глаза, поскольку после дежурства ему удалось поспать всего два часа и незаметно для себя задремал…
Он шёл по родному берегу, по его песку, было время отлива, и Ура почти пересохла. Выступили большие песчаные отмели, камни, облепленные зелёно-жёлтыми шишками водорослей, казались совсем живыми… Высокие, в два человеческих роста берёзы ласково кивали Владимиру своими ветками. Жарко. Он остановился возле родничка и зачерпнул ладонью удивительно вкусную северную воду, какой нигде больше не пробовал кроме родных мест… Вот и деревня! Он легко поднялся на горку, перебросил на другое плечо увесистый вещмешок и решительно зашагал к небольшому, наполовину врытому в землю длинному домику с двускатной, крытой дёрном крышей. Из трубы вился дым. Скрипнула калитка ограды, по обложенной камнями дорожке Владимир спешил к крашеной зелёной краской двери… Вошёл без стука. Пахнуло до боли знакомыми запахами… Матушка пироги печёт. Я кстати… Оказался в комнате. Маленькая фигурка мамы у печи, отец в своём любимом кресле-качалке, с газетой в руках и дымящейся трубкой… Он бросил мешок на пол и шагнул вперёд, желая обнять родных, но мать вдруг повернулась, и произнесла незнакомым басом:
— Товарищ майор, просыпайтесь. Прибыли…
— Товарищ майор, просыпайтесь. Прибыли!
Владимир открыл глаза — водитель тряс его за плечо.
— Прибыли, товарищ майор. Вас — ждут.
— Эх, сержант… Какой мне сон снился…
— Дом, наверное?
— Откуда знаешь?
— Да лицо у вас во сне другое стало. Доброе, что ли…
Столяров решительно поднялся по ступенькам на крыльцо дома и толкнул дверь. Внутри было тепло, даже жарко. Из-за стола поднялся лейтенант НКВД и молча протянул руку. Владимир вытащил из-за обшлага полушубка пакет с предписанием и сунул его в ожидающую ладонь. Тот вскрыл, пробежал глазами, затем спросил:
— А как звали супругу Оттара?
— Марта.
— Проходите, товарищ майор…
И распахнул дверь у себя за спиной. Владимир оставил вещи в приёмной и шагнул внутрь…
— Ты, Володя, пойми. Дела сейчас завариваются серьёзные, и это — одно из них. У нас тут кое-какие послабления вышли, так что, думаю, вскоре мы тебя окончательно к себе заберём…
Они сидели друг против друга и пили чай. Настоящий краснодарский чай, а не морковный. Незнакомый поднялся и подошёл к большой карте, висевшей на стене, затем ткнул пальцем в одну точку.
— Вот здесь союзники просят предоставить им базу для своих самолётов. Будут бомбить Берлин, затем через Европу сюда. Заправка, отдых. Бомбы по новой подвесят, и назад, в Британию.
— Здесь же ещё немцы!
— Понимаешь правильно. Вопрос в том, что господа заокеанские буржуи уже не сомневаются, что Красная Армия может разгромить врага. И даже — без их помощи. Но дело в том, что они прекрасно знают и то, что война закончится в Берлине. А значит — под влияние СССР попадёт большая, а возможно и вся, Европа. Тогда империалисты лишатся плацдарма на материке, а Советский Союз усилится до такой степени, что победа социализма во всём мире станет только вопросом времени. И что господа капиталисты будут делать в таком случае?
— Организуют новую войну.
— Правильно! Но! Её же надо подготовить? А победив Гитлера, освободив завоёванные им страны, у нас будет потенциал, несравнимый ни с кем. Значит, уничтожать СССР будут, как обычно, изнутри. Пятой колонной…
— Простите, товарищ подполковник, как обычно?
— Ты дело «Промпартии» помнишь? А заговор Тухачевского, Якира, Путны и прочих?
— Так разное говорят… Кто — перегибы ежовщины. Кто — что наш Вождь товарищ Сталин конкурентов устранял…
— Пусть пока говорят так. Тут дело в том, что очень много пострадало невинных людей. А знаешь почему? Потому что давали ложные доносы те, кого взяли по делу. До последнего старались навредить Советской власти, выбирали, чтобы оклеветать самых умных, самых честных! А ситуация тогда уже была критической… Времени практически не оставалось. Вот и мели всех подряд… Сейчас то разбираемся, но скольких мы потеряли! Эх, скольких…
Они помолчали.
— Ладно, товарищ подполковник. А мне то что делать?
Незнакомый вперил в майора внимательный взгляд, и у того возникло чувство, что его просвечивают насквозь. Невольно передёрнул плечами, но тут СМЕРШевец усмехнулся:
— Не журись, хлопче. Слышал, кто изобрёл рентген?
— Да вроде как доктор Рентген…
— Ни фига! Иван Грозный! Это немцы у нас украли. А по свидетельству летописей царь-батюшка своим боярам частенько говаривал, мол, я, вас, блядей, НАСКВОЗЬ вижу!
Они рассмеялись, затем подполковник вновь стал серьёзным.
— Короче, Столяров, принимай полк. Будешь пока здесь, а когда время наступит, перебазируем тебя под Полтаву. Не подведёшь?
Владимир медленно встал, затем зачем то глянул на карту и вновь перевёл взгляд на сидящего СМЕРШЕВЦА.
— Будьте уверены. Если доживу.
— Доживёшь. Я тебя знаю. Короче, кого тебе надо?
— Мне бы моих ведомых, с которыми из Севастополя выбирался. Лискович, Власов.
— Сделаем. Ещё что?
— Комиссар полка кто?
— Нет у нас комиссаров. А замполитом у тебя будет наш человек. На национальность внимания не обращай. Помни одно — наш человек.
Столяров неприятно удивился:
— Из этих, что ли? Я из последнее время на дух не переношу… Особенно, после последнего инцидента…
— Это ты про Лопуховского? Нет, не переживай. Замполитом у тебя будет товарищ оттуда…
— Я кроме Ибарурри никого не знаю… И по ихнему ни бельмеса…
— Рубен Ибаррури пал смертью храбрых под Сталинградом, посмертно присвоено звание Героя Советского Союза… Я его лично знал… Хороший был парень… Нет. Дадим тебе немца — Андре Камерера. Можешь звать его Андреем. А по-русски он говорит не хуже нас с тобой. Что-нибудь ещё?
Внезапно Владимир почувствовал, что краснеет.
— А Гертруду разрешите?
Подполковник рассмеялся:
— Запала девочка? Я ждал, что ты спросишь! Хорошая она, только, вот, в жизни ей не повезло. Ну да ладно, будь по-твоему. Переведём. Но смотри у меня: обидишь — приеду сам лично и так тебе задам, что небо с овчинку покажется.
Столяров просиял и вскочил со стула:
— Разрешите выполнять задание, товарищ подполковник?
— Разрешаю. Предписание получишь у ординарца. И, удачи тебе, Володя…
Вновь по заснеженной степи грёб колёсами вездеход. Столяров сидел рядом с водителем и улыбался. Ещё бы! И новая должность, и друзей вскоре увидит, вот встреча будет! И девушка любимая рядом с ним… От приятных мыслей его отвлекло мяуканье Гитлера. Он повернулся, и, ухватив мешок, перекинул на колени. Кот прижал уши и зашипел. Внезапно майора обожгло — точно так же животное вело себя, когда над ними пролетали немецкие бомбардировщики! Столяров откинул окошко и высунулся наружу- точно! Далеко — далеко на горизонте показались чёрные точки.
— Воздух!
— Где? Я ничего не вижу, товарищ майор!
— Из машины! Бежим!..
Задыхаясь, они с водителем прогребли по целине метров на двести в сторону от дороги.
— Закапывайся!
— Что?
— Закапывайся, дурак!!!
Владимир торопливо нагребал снег на себя, кот, между тем уже не шипел, а орал сиплым мявом. Ухватив мешок Столяров выдернул кота из него и, сунув за пазуху, упал в вырытую в снегу яму, затем потащил засыпанный снегом полушубок на себя. Замер. Вот уже ухо различает заунывный гул моторов, затем возникает знакомый до боли рёв сирен, приделанных к разлапистому шасси, он нарастает, нарастает… Свист падающей бомбы… Взрыв! Внезапно Гитлер смолк и перестал вырываться. Гул удаляется…
Они молча стояли и смотрели на то, что пятнадцать минут назад было новеньким «виллисом». Скрученная неимоверной силой взрыва аммотола рама, клочья чудом уцелевших кусков тента на остатках каркаса… Почерневший снег…
— Ну что стал, сержант? Пошли. Никто за нами другую машину не пришлёт. Далеко ещё?
— Километров двадцать, товарищ майор…
— Дойдём. Двинули. Повезёт — попутку поймаем…
Майор закинул оба мешка за спину и широким шагом направился дальше, к Сталинграду…
Глава 5
— Наши! Ей Богу! Наши! Прорвались!!! Ура!!!
Столяров подкинул шапку к верху, не в силах выразить свои чувства при виде бегущих навстречу его танку советских бойцов. Они смогли! Они рассекли «котёл» на две части! Всё, остались считанные часы до того, как советские бойцы полностью уничтожат шестую армию Паулюса! Последние жестокие бои на бывшем тракторном заводе, хотя почему бывшем? Ещё восстановим! В мешанине ржавого искорёженного металла, среди обломков стен, исчирканных осколками. Среди вспышек огнемётов, разрывов гранат, очередей тяжёлых пулемётов, разрывающих тела на части… Эти немцы дрались до последнего. Эсэсовцы. Не мыслившие себя в плену, не сдающиеся никогда сами, и не берущие в плен. Отборные, элитные воины Гитлера… В следующий момент его стиснул в объятиях рослый боец, одним махом взлетевший по наваренным скобам на танк:
— Спасибо, ребята!
— Да что ты, какие тут могут быть благодарности…
Потом все пили спирт и водку. Закусывали, чем придётся, на радостях. Ещё бы! Такую работу сделать… Александр с трудом вырвался из круга празднующих пехотинцев и отошёл в сторону, отлить… Возле стены, на обнажившейся земле лежал труп немца. Ещё не раздетый, но уже покрытый инеем. Раскрытый в предсмертном крике рот, запрокинутые руки. Рядом валялись скрученные в беспорядочный рулон пулемётные ленты, обрывки каких то бумажек. Равнодушно скользнув по нему взглядом, Столяров сделал своё дело и вернулся к танку. Там шла гульба: наяривала гармонь, плясали люди. Кое-кто стрелял воздух, салютуя победе. Майор прислонился к заиндевевшей броне и потянулся за папиросами… На душе было почему-то легко и спокойно. Да и то сказать — ТАКОЕ дело сделать…
— Где командир? Кто видел командира танкистов?
Донёсся до него голос. Александр обернулся — спрашивая бойцов его искал какой-то франт в новенькой шинели с проволочными очками. Вставив в рот два пальца майор оглушительно свистнул, затем махнул рукой, подзывая неизвестного. Запыхавшись, тот подбежал и неумело отдал честь:
— Младший лейтенант Курочкин. Из политотдела 62-ой армии. Вы командир танкистов?
— Так точно. Майор Столяров. А в чём дело?
— Вам необходимо проехать со мной. Будете свидетелем.
— Чего? Каким свидетелем?!
— Увидите. Вот приказ Командующего. Оставьте дела на заместителя и идёмте. Это очень срочно, машина ждёт.
Младший лейтенант смотрел на майор умоляющими глазами, и Александр решился.
— Хорошо. Едем…
Лагерь представлял из себя всего два барака. Один — для охраны. Второй — лагерная амбулатория, как гласила вывеска на двух языках: немецком и русском. Сами пленные размещались в выкопанных руками в земле норах, вход в которые прикрывали потерявшие всякий вид шинели. Пол в норах устилали мертвецы. Со впавшими щеками, обнажившимися в оскале зубами. Их одежда ещё шевелилась от сплошного слоя вшей. Неподалёку, за колючей проволокой, был выкопан ров, в который сваливали трупы. Покрытые тонкой корочкой прозрачного льда они блестели на ярком зимнем солнце. Одетые и голые. Целые, и с отсутствующими конечностями, отгрызенными то ли одичавшими собаками, то ли волками. А может, и людьми? С обглоданными крысами пальцами, отъеденными ушами. Глаза у кого были, а у кого и нет. Вороны успели поживиться. Все трупы в последней стадии истощения… Александр видел, как двое бойцов осторожно вели под руки чудом уцелевшего. Он был абсолютно лыс, ноги опухли так, что было видно даже через тряпки, укутывавшие ступни. Морщинистые землистые щёки, впавшие тусклые глаза, чудовищный трупный запах, исходивший от вроде бы ещё живого существа… Назвать его человеком не поворачивался язык. Настоящий живой труп… Круглолицая молодая казачка, стоящая возле саней, на которые укладывали освобождённого, не сдерживала эмоции:
— Ой, люди добрые! Да что же тут деялось… Изверги энти, как из норы люди выйти не можуть, так залезут всей кучей и прыгають, поки земля не завалиться. Иной раз смотришь, а холмик всё шевелиться, несчастные из-под низу выкопаться пытаются. И не кормили их последние деньки уже ничем… Поначалу то две с лишком тыщи было тут, у лагере. Почитай все три без малого. А засим — меньше, меньше… Их и собаками травили, и живьём в ров скидывали, силушек то нема у бедолаг с голоду, не выбраться им оттель… Да ещё палками кидаются, или камнями… Последнее время и не стреляли по ним. Вытащат наружу, разденут, водой обольют, и всё… У них и тепла то в теле нет, не с чего взяться… Ой ты ж лишенько, ой ты ж горюшко людское…
Майор скрипнул зубами: ещё один вопрос к Бригитте. Первый — за сорок первый год, за сожженных заживо. И второй, за сорок третий — за Сталинградский лагерь для пленных…
— Я ж и говорю, хохлы энти, что звери! Немцы такое не делали! Что они вытворяли… Ось там, под тем столбом, лежит один лейтенант-лётчик. Его раненым принесли, нога стала гнить. Так они его на козлах, пилою, что дрова пилят, живьём… Изверги!
— Какие хохлы?!
— Да охранники лагерные, кто же ещё? Немец тут комендантом только был, а вся охрана, все надзиратели — хохлы…
Внезапно из саней донёсся слабый голос освобождённого:
— Дура девка. Я сам хохол, а то не украинцы были…
— А кто же?!
Мгновенно вспыхнув, упёрла девчушка руки в бока, готовясь сцепиться в жарком споре.
— То не украинцы, то — западенцы. Западники. Их ни один настоящий украинец за своих не считает. А что не люди они, то ты права. Они — нелюди…
…Александр курил одну папиросу за одной. Наконец ему поднесли на подпись протокол для Международного Красного Креста. Аккуратно вывел свою подпись, затем подошёл к привезшей его сюда машине. [4]
— Поехали. Быстрее отсюда. Не могу…
Он рванул ворот гимнастёрки, который душил его. Затем глотнул из фляги ледяной воды, вроде стало полегче… Тем не менее, отпустило майора только в расположении батальона. Он не стал рассказывать остальным, что видел. Просто объяснил, что вызывали по делу, в Штаб. И уже поздно вечером, после отбоя он впервые за всю войну напился, выпив почти пол-литра спирта. Иначе просто не мог уснуть — перед глазами всё стоял выстланный трупами ров…
Утром не было никакого похмелья. Увиденное в лагере не шло из головы. Но надо было жить дальше, тем более, что поступил приказ, продолжать атаковать противника. Теперь необходимо было добивать окружённых дальше. И вновь «Черчилли» пошли в бой. Только Столяров стал ещё безжалостнее, ещё хитрее. Пылали подбитые немецкие машины, врезались в окопы обороняющихся гусеницы. Пушка стреляла почти без перерыва. Позади атакующих русских оставалась земля, усыпанная мёртвыми врагами…
— Товарищ командир! Смотрите! Вроде бы белый флаг…
Александр приник к окулярам приборов наблюдения — точно, из здания свешивался кусок белой тряпки.
— Ты прав, Ваня. Сдаются.
Майор залез в карман за папиросами. Прикурил. Затем решительно открыл люк и выбрался наружу. Чистый морозный воздух обжёг лёгкие, даже слегка закружилась голова. Он устало опустился на край башни и сделал жадную затяжку, затем махнул рукой и крикнул:
— Эй, там! Выходи! Никто тебя не тронет!..
Они брели длинной нескончаемой колонной, голодные, закутанные в тряпки. Не армия, а куча усталых больных людей. И самое страшное — равнодушные. Устало шаркая не поднимающимися ногами по снегу, затем — по земле. Кое-кто падал, а остальные огибали лежащего мимо и шли дальше, не делая попыток помочь подняться несчастному. Норма продовольствия для германского солдата в последние дни составляла всего двести грамм хлеба в сутки… Попадались и другие — сытые, откормленные, прекрасно одетые. Но крайне редко. Удивило, что офицеры выглядели точно так же, как и все остальные. Тоже измождённые и усталые… Мимо пробежала группа автоматчиков.
— Сидишь, танкист? Слышал — Паулюс сдался!
Столяров даже приподнялся с брони:
— Не врёшь?!
— Сзади везут! В «эмке»!
И точно — спустя несколько минут послышался до боли знакомый завывающий звук мотора легковой машины Горьковского автозавода. Александр успел заметить сквозь мутноватое стекло худого, плохо выбритого немца в высокой фуражке, сидящего на заднем сиденье. Следом мчались два «виллиса» с охраной…
Новость мгновенно облетела все войска — взят в плен ФЕЛЬДМАРШАЛ Паулюс. Это звание было присвоено генералу 30 января 1943 года. Текст телеграммы гласил: «Поздравляю вас с производством в генерал-фельдмаршалы. Адольф Гитлер». Но радости произведённый в этот чин не испытывал, ведь по сути это был приказ к самоубийству. Никогда за всю историю ни один германский фельдмаршал не сдался в плен, и фюрер надеялся, что эта традиция не прервётся. Но он просчитался. Фридрих фон Паулюс капитулировал. В Берлине в это время шли похороны. Огромная усыпальница из гранита и бетона, почётный караул, закрытые гроба, засыпанные почти полностью цветами… Лично Фюрер и высшие чины командования прибыли отдать честь якобы застрелившемуся генерал-фельдмаршалу. По всей Германии и подчинённым ей территориям был объявлен трёхдневный траур… А что же в России? Бойцы и командиры, наконец, получили краткий отдых. Они отсыпались, писали письма, занимались личными делами. Верховный Командующий И. В. Сталин оценил подвиг сталинградцев весьма высоко, впрочем, как и весь остальной мир. К примеру, король Британии прислал «Почётный меч», в ознаменование великого подвига простых людей, не сдавших город, а дравшихся до последней капли крови. Не отстал и от британца и президент САСШ Франклин Рузвельт, наградивший Сталинград особой «Почётной Грамотой» Конгресса САСШ. Все же советские воинские подразделения, участвовавшие в разгроме немецко-фашистских войск, получили вскоре, в апреле, высокие звания гвардейских. Всего же в ходе операции «Кольцо» было взято в плен 24 генерала, 2500 офицеров и свыше 91 тысячи солдат…
Столяров подкинул шапку к верху, не в силах выразить свои чувства при виде бегущих навстречу его танку советских бойцов. Они смогли! Они рассекли «котёл» на две части! Всё, остались считанные часы до того, как советские бойцы полностью уничтожат шестую армию Паулюса! Последние жестокие бои на бывшем тракторном заводе, хотя почему бывшем? Ещё восстановим! В мешанине ржавого искорёженного металла, среди обломков стен, исчирканных осколками. Среди вспышек огнемётов, разрывов гранат, очередей тяжёлых пулемётов, разрывающих тела на части… Эти немцы дрались до последнего. Эсэсовцы. Не мыслившие себя в плену, не сдающиеся никогда сами, и не берущие в плен. Отборные, элитные воины Гитлера… В следующий момент его стиснул в объятиях рослый боец, одним махом взлетевший по наваренным скобам на танк:
— Спасибо, ребята!
— Да что ты, какие тут могут быть благодарности…
Потом все пили спирт и водку. Закусывали, чем придётся, на радостях. Ещё бы! Такую работу сделать… Александр с трудом вырвался из круга празднующих пехотинцев и отошёл в сторону, отлить… Возле стены, на обнажившейся земле лежал труп немца. Ещё не раздетый, но уже покрытый инеем. Раскрытый в предсмертном крике рот, запрокинутые руки. Рядом валялись скрученные в беспорядочный рулон пулемётные ленты, обрывки каких то бумажек. Равнодушно скользнув по нему взглядом, Столяров сделал своё дело и вернулся к танку. Там шла гульба: наяривала гармонь, плясали люди. Кое-кто стрелял воздух, салютуя победе. Майор прислонился к заиндевевшей броне и потянулся за папиросами… На душе было почему-то легко и спокойно. Да и то сказать — ТАКОЕ дело сделать…
— Где командир? Кто видел командира танкистов?
Донёсся до него голос. Александр обернулся — спрашивая бойцов его искал какой-то франт в новенькой шинели с проволочными очками. Вставив в рот два пальца майор оглушительно свистнул, затем махнул рукой, подзывая неизвестного. Запыхавшись, тот подбежал и неумело отдал честь:
— Младший лейтенант Курочкин. Из политотдела 62-ой армии. Вы командир танкистов?
— Так точно. Майор Столяров. А в чём дело?
— Вам необходимо проехать со мной. Будете свидетелем.
— Чего? Каким свидетелем?!
— Увидите. Вот приказ Командующего. Оставьте дела на заместителя и идёмте. Это очень срочно, машина ждёт.
Младший лейтенант смотрел на майор умоляющими глазами, и Александр решился.
— Хорошо. Едем…
Лагерь представлял из себя всего два барака. Один — для охраны. Второй — лагерная амбулатория, как гласила вывеска на двух языках: немецком и русском. Сами пленные размещались в выкопанных руками в земле норах, вход в которые прикрывали потерявшие всякий вид шинели. Пол в норах устилали мертвецы. Со впавшими щеками, обнажившимися в оскале зубами. Их одежда ещё шевелилась от сплошного слоя вшей. Неподалёку, за колючей проволокой, был выкопан ров, в который сваливали трупы. Покрытые тонкой корочкой прозрачного льда они блестели на ярком зимнем солнце. Одетые и голые. Целые, и с отсутствующими конечностями, отгрызенными то ли одичавшими собаками, то ли волками. А может, и людьми? С обглоданными крысами пальцами, отъеденными ушами. Глаза у кого были, а у кого и нет. Вороны успели поживиться. Все трупы в последней стадии истощения… Александр видел, как двое бойцов осторожно вели под руки чудом уцелевшего. Он был абсолютно лыс, ноги опухли так, что было видно даже через тряпки, укутывавшие ступни. Морщинистые землистые щёки, впавшие тусклые глаза, чудовищный трупный запах, исходивший от вроде бы ещё живого существа… Назвать его человеком не поворачивался язык. Настоящий живой труп… Круглолицая молодая казачка, стоящая возле саней, на которые укладывали освобождённого, не сдерживала эмоции:
— Ой, люди добрые! Да что же тут деялось… Изверги энти, как из норы люди выйти не можуть, так залезут всей кучей и прыгають, поки земля не завалиться. Иной раз смотришь, а холмик всё шевелиться, несчастные из-под низу выкопаться пытаются. И не кормили их последние деньки уже ничем… Поначалу то две с лишком тыщи было тут, у лагере. Почитай все три без малого. А засим — меньше, меньше… Их и собаками травили, и живьём в ров скидывали, силушек то нема у бедолаг с голоду, не выбраться им оттель… Да ещё палками кидаются, или камнями… Последнее время и не стреляли по ним. Вытащат наружу, разденут, водой обольют, и всё… У них и тепла то в теле нет, не с чего взяться… Ой ты ж лишенько, ой ты ж горюшко людское…
Майор скрипнул зубами: ещё один вопрос к Бригитте. Первый — за сорок первый год, за сожженных заживо. И второй, за сорок третий — за Сталинградский лагерь для пленных…
— Я ж и говорю, хохлы энти, что звери! Немцы такое не делали! Что они вытворяли… Ось там, под тем столбом, лежит один лейтенант-лётчик. Его раненым принесли, нога стала гнить. Так они его на козлах, пилою, что дрова пилят, живьём… Изверги!
— Какие хохлы?!
— Да охранники лагерные, кто же ещё? Немец тут комендантом только был, а вся охрана, все надзиратели — хохлы…
Внезапно из саней донёсся слабый голос освобождённого:
— Дура девка. Я сам хохол, а то не украинцы были…
— А кто же?!
Мгновенно вспыхнув, упёрла девчушка руки в бока, готовясь сцепиться в жарком споре.
— То не украинцы, то — западенцы. Западники. Их ни один настоящий украинец за своих не считает. А что не люди они, то ты права. Они — нелюди…
…Александр курил одну папиросу за одной. Наконец ему поднесли на подпись протокол для Международного Красного Креста. Аккуратно вывел свою подпись, затем подошёл к привезшей его сюда машине. [4]
— Поехали. Быстрее отсюда. Не могу…
Он рванул ворот гимнастёрки, который душил его. Затем глотнул из фляги ледяной воды, вроде стало полегче… Тем не менее, отпустило майора только в расположении батальона. Он не стал рассказывать остальным, что видел. Просто объяснил, что вызывали по делу, в Штаб. И уже поздно вечером, после отбоя он впервые за всю войну напился, выпив почти пол-литра спирта. Иначе просто не мог уснуть — перед глазами всё стоял выстланный трупами ров…
Утром не было никакого похмелья. Увиденное в лагере не шло из головы. Но надо было жить дальше, тем более, что поступил приказ, продолжать атаковать противника. Теперь необходимо было добивать окружённых дальше. И вновь «Черчилли» пошли в бой. Только Столяров стал ещё безжалостнее, ещё хитрее. Пылали подбитые немецкие машины, врезались в окопы обороняющихся гусеницы. Пушка стреляла почти без перерыва. Позади атакующих русских оставалась земля, усыпанная мёртвыми врагами…
— Товарищ командир! Смотрите! Вроде бы белый флаг…
Александр приник к окулярам приборов наблюдения — точно, из здания свешивался кусок белой тряпки.
— Ты прав, Ваня. Сдаются.
Майор залез в карман за папиросами. Прикурил. Затем решительно открыл люк и выбрался наружу. Чистый морозный воздух обжёг лёгкие, даже слегка закружилась голова. Он устало опустился на край башни и сделал жадную затяжку, затем махнул рукой и крикнул:
— Эй, там! Выходи! Никто тебя не тронет!..
Они брели длинной нескончаемой колонной, голодные, закутанные в тряпки. Не армия, а куча усталых больных людей. И самое страшное — равнодушные. Устало шаркая не поднимающимися ногами по снегу, затем — по земле. Кое-кто падал, а остальные огибали лежащего мимо и шли дальше, не делая попыток помочь подняться несчастному. Норма продовольствия для германского солдата в последние дни составляла всего двести грамм хлеба в сутки… Попадались и другие — сытые, откормленные, прекрасно одетые. Но крайне редко. Удивило, что офицеры выглядели точно так же, как и все остальные. Тоже измождённые и усталые… Мимо пробежала группа автоматчиков.
— Сидишь, танкист? Слышал — Паулюс сдался!
Столяров даже приподнялся с брони:
— Не врёшь?!
— Сзади везут! В «эмке»!
И точно — спустя несколько минут послышался до боли знакомый завывающий звук мотора легковой машины Горьковского автозавода. Александр успел заметить сквозь мутноватое стекло худого, плохо выбритого немца в высокой фуражке, сидящего на заднем сиденье. Следом мчались два «виллиса» с охраной…
Новость мгновенно облетела все войска — взят в плен ФЕЛЬДМАРШАЛ Паулюс. Это звание было присвоено генералу 30 января 1943 года. Текст телеграммы гласил: «Поздравляю вас с производством в генерал-фельдмаршалы. Адольф Гитлер». Но радости произведённый в этот чин не испытывал, ведь по сути это был приказ к самоубийству. Никогда за всю историю ни один германский фельдмаршал не сдался в плен, и фюрер надеялся, что эта традиция не прервётся. Но он просчитался. Фридрих фон Паулюс капитулировал. В Берлине в это время шли похороны. Огромная усыпальница из гранита и бетона, почётный караул, закрытые гроба, засыпанные почти полностью цветами… Лично Фюрер и высшие чины командования прибыли отдать честь якобы застрелившемуся генерал-фельдмаршалу. По всей Германии и подчинённым ей территориям был объявлен трёхдневный траур… А что же в России? Бойцы и командиры, наконец, получили краткий отдых. Они отсыпались, писали письма, занимались личными делами. Верховный Командующий И. В. Сталин оценил подвиг сталинградцев весьма высоко, впрочем, как и весь остальной мир. К примеру, король Британии прислал «Почётный меч», в ознаменование великого подвига простых людей, не сдавших город, а дравшихся до последней капли крови. Не отстал и от британца и президент САСШ Франклин Рузвельт, наградивший Сталинград особой «Почётной Грамотой» Конгресса САСШ. Все же советские воинские подразделения, участвовавшие в разгроме немецко-фашистских войск, получили вскоре, в апреле, высокие звания гвардейских. Всего же в ходе операции «Кольцо» было взято в плен 24 генерала, 2500 офицеров и свыше 91 тысячи солдат…