Страница:
И З
Я П О Н И И
B L O W U P
Илья Давидович Кобот с одной стороны не любил соседей -
Максима и Федора, даже писал на них заявления, что Федор по
ночам кричит, что водят собутыльников, писают в коридоре и
на кухне. Но с другой стороны, говорят, что бывают соседи и
похуже этих... Федор, такой горемычный, не нахамит, а Мак-
сим, хоть и строгий будто командир, да все спит больше.
Как-то вечером Кобот сидел у них в гостях, пил чай -
надо же иногда посмотреть, как люди живут. Да вот тоже выб-
рал, на кого смотреть! С самого начала лучше было уйти, с
самого начала ругань у них пошла - то Максим Федора изругал,
зачем вермута купил, когда в магазине портвейн есть, потом
опять изругал, зачем Федор с пивом балуется - у бутылки
крышку открывает и снова пришпандоривает.
Еще в тот вечер Федор во все фразы вставлял какое-то
мерзкое слово, которому его научил ученик Василий, - слово
"пантеизм"; ну например: "Что, нальем еще пантеизму?" - про
вермут, или: "Пантейшно я нынче пивка купил!" Кобот специ-
ально вышел посмотреть - в энциклопедическом словаре этого
слова - нету!
Вот так посидели, молчали в основном, и вдруг дверь от-
крывается - и на пороге стоит милиционер.
Причем кто ему дверь открыл входную? Илья Давидович
очень, конечно, напугался, но все-таки ясно, что не за ним
же пришли, за Федором вернее всего. Максим и так был злой, а
тут аж черный весь стал - тоже на Федора подумал: "Ну, жопа,
доорался по ночам!" Сам Федор как-то не сориентировался:
"Это чего, чего он тута?..."
Милиционер обвел всех мрачным взглядом, особо задержал-
ся на Федоре и спросил:
-- Который тут Кобот?
Сердце у Ильи Давидовича больно застучало, а всего му-
чительнее было стеснение перед Максимом и Федором, которые,
пьянь политурная, еще и смотрят с сочувствием.
-- Я... Кобот...
-- Ну, здраствуй, Кобот, - после паузы сказал милицио-
нер, снимая фуражку.
-- Здрасьте...
Илья встал и вытянул руки по швам. Максим взял со стола
пару бутылок вермута и поставил на пол. Милиционер перевел
испытывающий взгляд с Кобота на Максима:
-- А вы тоже здесь проживаете?
-- Здеся, - спокойно ответил Федор. - Пантейшно.
-- Ну, здравствуйте и вы. Сосед я вам новый буду. Пужа-
тый Александр Степанович.
От внезапности этой сцены и проклятого бушующего сердца
с Кобота лил пот, ноги дрожали. Он дугой пошел к двери, не
замечая удивленного взгляда милиционера.
-- Что он, больной, что ли? - спросил Пужатый.
-- Ж#па, - не сразу ответил Максим и выпил полстакана
вермута.
Новый жилец быстро почувствовал себя в квартире по-с-
войски, точнее, в первый же день. На утро, когда Кобот ста-
вил чайник, в коридоре послышался задорный свист, и на кухню
в одной майке вышел Пужатый.
24
-- Здорово! - громко сказал он.
-- Доброе утро, - ответил Илья Давидович. Эту фразу он
заранее приготовил, чтобы сказать милиционеру - знал, что
очень растерялся после вчерашнего, не сразу сообразит, что
сказать.
-- Ты чего вчера отвалил-то? Испугался, что ли?
Кобот покраснел, не зная, как ответить.
-- Чего ты все время мнешься?
Илья молча мыкался с газом, но зажечь никак не получа-
лось. Пужатый зажег газ на своей конфорке, поставил чайник
и, сев на табурет, стал следить за Коботом.
-- Ты где работаешь?
-- В Механобре работаю... - подумав, ответил Илья.
-- Как, как? Что такое?
-- Так называется...
Последовала тягостная пауза. Кобот, с такой натугой
включивший газ, выключил его и пошел к себе в комнату. Вой-
дя, он, так же как и вчера, долго и быстро ходил туда-сюда,
ни о чем не думая.
Вечером, возвращаясь с работы и уже подойдя к дому,
Илья Давидович увидел в дверях Пужатого, безотчетно, неосоз-
нанно повернулся и, сВежившись, прошел мимо дома.
-- Эй, Кобот! - окликнул его Пужатый.
Кобот, пометавшись на месте, подошел.
-- Ты чего это от меня шарахаешься?
-- Да нет, я... Мне надо было...
-- Темнишь все? Я же видел - ты к дверям шел.
Было уже темно, и это придавало сцене зловещий оттенок.
-- Ну, шел, да вот в магазин решил зайти, - с надрывом
сказал Кобот.
Пужатый молчал. Лицо его было в тени. На пуговицах об-
мундирования светились колючие звезды. Илья немного помолчал
за компанию и отошел за дом, где и промыкался с полчаса для
отвода глаз.
Вечером перед сном Илья Давидович, чуть заглянув на
кухню, отшатнулся и замер за дверью. Красный распаренный Пу-
жатый со стаканом в руке шептал Федору:
-- Этот Кобот, я смотрю, тот еще корефан. Еще утром за-
метил: что за ядрен батон морду воротит! Боится чего-то.
Сейчас вот в магазин за вермутом иду, гляжу мать честная!
Кобот! Увидел меня - и шмыг в сторону, воротником прикрыва-
ется. Ну ладно, думаю, видать, за тобой водится. Да еще и
спрашиваю: "Ты где работаешь-то?" А он мне говорит: "В Хре-
нобре"! Ну ладно, думаю, гусь ты хорош...
-- В Механобре! В Механобре я работаю! - забывшись,
пролепетал Илья за дверью.
Это был сильный и неожиданный эффект. Даже Федор с ис-
пугом глянул на дверь, а Пужатый вскочил и, выбежав с кухни,
наткнулся на вытаращившего глаза Илью Давидовича. Они неко-
торое время стояли молча, почти вплотную, блестя глазами и
взволнованно дыша.
-- Ага... - сказал Пужатый, поправляя майку. Илья, ша-
таясь, побежал к себе в комнату.
-- Идиоты! Что за идиотизм! - бормотал он. - Фу! Как
все... Фу! Идиотизм абсолютный! - он подошел к зеркалу и
25
напряженно глянул в него. Зеркало мудро и матово светилось
вокруг искаженного отчаянием лица. Илья, не в силах чем-либо
заняться, долго стоял у зеркала, то так, то сяк выворачивая
голову и скаля зубы. Это бессмысленное занятие давало ка-
кой-то выход напряженности, невесть за что свалившейся.
Сухо и зловеще тикал будильник.
Дверь без стука отворилась, и в комнату вошел Пужатый,
уже в форме и в сапогах. Не спрашивая разрешения, он сел за
стол, вынул папиросу и, разминая ее, стал оглядывать скром-
ную, но благообразную комнатку. Илья Давидович, как пойман-
ный за руку вор, понурившись, стоял у зеркала.
-- Кобот, что вы, собственно, скрываете? - медленно
произнес Пужатый.
-- Я, Степ... Александр Степанович, совершенно не могу
понять, что... За что вы меня... Вот так спрашиваете...
-- Ах, так значит, я виноват, да? Я вас преследую? Это
я, выходит, виноват? Ведь так у вас получается?
-- Нет... Но вы там Федору говорили... Ну, там...
-- Ну, ну, я вас слушаю.
Илья Давидович молчал.
-- Ну, я слушаю вас.
-- Вы говорили, что я воротником прикрывался...
-- Хватит ерунду пороть! Кстати, если уж вы хотите об-
судить именно тот случай: после нашей встречи я был в мага-
зине. Вы и сейчас будете утверждать, что направились именно
туда?
Илья молчал.
-- Вы, Кобот, видимо, обеспокоены моим вселением в
квартиру, да? Да или нет?
В буфете тонко пискнули фужеры. Страшно тикали часы.
-- Может, хватит в мочанку играть?! - закричал Пужатый,
с силой всаживая папиросу в стол.
Илья Давидович дернулся, как от электрического удара, и
отбежал к окну. Пужатый, откинув стул, поднялся и вышел из
комнаты.
Кобот, широко открыв глаза, смотрел в пространство. Оч-
нувшись, он опрометью кинулся в коридор, надел пальто и вы-
бежал на улицу.
На улице все казалось кошмаром, дул долгий ветер из
всех переулков, прохожие, как солдаты, ходили от одной оста-
новки автобуса к другой, фонари, машины... Спрятаться было
негде.
Домой Илья решил вернуться только вечером.
Не раздеваясь, на цыпочках он прошел в свою комнату,
разделся там и, совершив несколько кругов по комнате, высу-
нул голову в коридор. На кухне ожесточенно стукались стаканы
и гремел голос Пужатого:
-- Да ведь враг он! Враг! Вражина натуральный! Что ты
будешь делать? Я вижу, что враг, а прищучить не могу... Но
погоди - увидишь ты Александра Пужатого! Он у меня не уйдет,
не уйдет, сам себя выдаст!...
На следующий день Илья Давидович смалодушничал, не по-
шел домой совсем. Впервые за долгое время он ночевал не до-
ма. Попросился к приятелю, то есть к сослуживцу. Там было
вроде и хорошо, поиграли в карты, поговорили о работе, а все
26
равно тяжело на непривычном месте, да и неудобно. Потом
вместе поехали на работу, там как-то забываешься, очищаешь-
ся, все нерабочее время кажется коротким и малозначительным.
После работы для окончательной разрядки Илья еще сходил в
кино на "Версию полковника Зорина" и совсем спокойный отпра-
вился домой. Сколько можно, в конце-то концов, пугаться это-
го идиота милиционера! Нужно спокойно и насмешливо дать ему
понять, какого дурака он валяет, еще лучше осадить бы его
как следует, поставить на место... Нет, ну его к черту, не
стоит.
Кобот вошел в квартиру, разделся (даже почистил пальто
щеткой), не таясь, прошел к себе в комнату, где хладнокровно
сел за стол с книгой "Заметки по истории современности".
Почти тотчас же в комнату вошел Пужатый и расположился нап-
ротив Ильи. Илья Давидович оторвал глаза от книги, холодно
посмотрел на Пужатого и снова погрузился в чтение. Милицио-
нер забарабанил пальцами по столу, едко глядя на читающего
Кобота.
-- Книжечку читаем?
Илья продолжал смотреть в книгу.
-- А ну положить книгу! Смотреть на меня! - как никогда
страшно закричал Пужатый, с силой хлопнув ладонью по столу.
Все затрещало, книга упала на пол.
Коботу уже некуда было смотреть, и он со страданием
взглянул на Пужатого. Тот сидел весь красный и тяжело дышал.
-- Александр Степанович, я думаю, пора, наконец... -
начал Илья.
-- Кобот, что вы делали сегодня ночью? - перебил его
Пужатый.
-- Я... Что?... Спал... Ночевал...
-- Где? Адрес?
-- Да причем тут... На работе... То есть у сослужив-
ца...
-- Интересная у вас работа, я замечаю... Адрес, я спра-
шиваю!
Илья Давидович понял, что лучше не выламываться, а спо-
койно отвечать на вопросы, чтобы Пужатый перебесился, понял,
что неправ и отстал. Однако адреса сослуживца действительно
невозможно было вспомнить теперь, в таком лихорадочном сос-
тоянии.
-- Не помню точно сейчас. Я завтра могу показать, я
завтра спросить могу.
-- Значит, где были ночью, не помним? Или, может быть,
не хотим вспомнить?
Жилы на шее Пужатого надулись и мерцали. Он встал, оки-
нул комнату внимательным взглядом и, хлопнув дверью, вышел.
Илья застонал, вскочил, стал метаться, подбежал к двери -
однако не совсем, чтобы не было вида, что он подслушивает, -
замер. Через некоторое время раздался звонок - пришел Васи-
лий, принес вермуту, плясал, напевал что-то восточное. Федор
внушительно выговаривал ему, что портвейн пантейшнее верму-
та. Неожиданно раздался властный голос Пужатого:
-- Ну шуметь! Передвигаться осторожно! В квартире - Ко-
бот!
Поздно вечером, когда все уже утихли, Илья на цыпочках
пошел по коридору в туалет, с опаской прислушиваясь на каж-
дом шагу. Нащупав дверь, он медленно, чтобы не скрипела, от-
27
крыл ее, вошел и стал тихо-тихо закрывать. Раздался грохот,
в коридоре вспыхнул свет. Пужатый схватил уже почти закрытую
дверь и рванул на себя с пронзительным криком:
-- Стой, гад! Теперь не уйдешь!
Илья до крови вцепился в ручку, однако дверь неотврати-
мо распахивалась. Кобот затравленно вскрикнул и закрыл голо-
ву руками.
Пужатый с полминуты постоял в дверях, грозный, как па-
мятник, и, ничего не сказав, быстро прошел в свою комнату,
оставив после себя тяжелый запах винного перегара.
Часа через три, когда Кобот уже стал задремывать на ди-
ване, куда он прилег, не раздеваясь, в коридоре послышался
резкий не приглушенный стук сапог. Прямо в ушах заскрипело
страшное шуршание и потом голос из громкоговорителя:
-- Внимание, Кобот! Вы окружены! Всякое сопротивление
бесполезно! Выходите и сдавайтесь!
Илья до боли вытаращил глаза и вцепился зубами в руку,
больно укусив ее.
-- Повторяю, Кобот! Всякое сопротивление бесполезно!
Выходите и сдавайтесь!
Снова напряженное, выжидающее шуршание. Хлопнула дверь,
и потом голос Максима:
-- А вот ты поори у меня, говно! Хватит, один засранец
по ночам орет, еще второй нашелся!
-- Всем оставаться в помещениях! - ответил Пужатый в
громкоговоритель.
-- Я тебе, жопа, покажу помещение!
В коридоре некоторое время ходили, зажигали и тушили
свет - Кобот был почти в беспамятстве. Он рванул на груди
рубаху и откинулся на спинку, тяжело дыша.
Под утро Илья Давидович забылся тяжелым неспокойным
сном. Часто просыпаясь, он тут же забывал кошмарные сновиде-
ния, так как действительность казалась еще хуже, гаже и не-
понятнее. От малейшего шороха он просыпался, и, вытягивая
шею, сонно таращился во все стороны.
Когда в комнате стало светать, когда невнятные кубы ме-
бели стали оформляться, хотя непонятно во что, дверь резко
разпахнулась, и из проема послышался голос Пужатого:
-- Ни с места! При малейшем движении стреляю! Руки
вверх!
Черная фигура вынырнула из темноты и метнулась к выклю-
чателю. Кобот пружиной распрямился, одним движением снял
предохранитель и нажал курок.
Бахнул выстрел, и черная фигура шлепнулась на пол.
Забегали в коридоре. Максим включил свет. Перевернули
на спину Пужатого. Прямо против сердца на синей форме расп-
лывалось страшное пятно крови. Кобот забился в угол дивана,
поминутно разглядывая руки и шаря под собой.
Все, как обалделые, смотрели на грузный нелепый труп.
ЭПИЛОГ
Непостижимая гибель Пужатого поразила всех обитателей
квартиры. Кобот целыми днями приставал к Максиму и Федору,
верят ли они, что это не он убил Пужатого. Хотелось верить,
28
хотя вроде больше некому. Но не мог же убить Кобот, сроду не
державший в руках никакого оружия, да и вообще...
Илью не забрали. Почему - неизвестно. Не забрали - и
все... Замяли.
Петр, ученик Максими, совсем, кажется, решил, что его
разыгрывают. Он назвал Илью Давидовича "наш Ринальдо Риналь-
дини" и сочинил про него стишки:
Кобот бренчит кандалами -
Ведут по этапу его.
Он утром, не мывшись, в пижаме
Соседа убил своего.
Про вольную жизнь вспоминая,
Идет он, судьбину кляня.
Идет он в слезах и хромает.
Идет, кандалами звеня.
Недолго Петр так веселился - прослушав стишок, Максим
всадил ему затрещину и сказал:
-- И ты доиграться хочешь, ж$па?
Максим и Федор, опершись друг о друга, сидели на не-
большой поляне, покрытой густым слоем аллюминиевых пробок;
пробки покрывали это волшебное место слоем толщиной в нес-
колько сантиметров и драгоценно сверкали золотым и серебря-
ным светом.
На опушке поляны застыли брызги и волны разноцветных
осколков. Жаль уходить, да скоро поезд.
Федор давно перестал ориентироваться - куда ехать, в
какую сторону, зачем, но Максим все-таки настаивал на возв-
ращении. Впрочем, можно было и не думать о нем, о возвраще-
нии - оно медленно совершалось само собой; то удавалось под-
Вехать на попутной машине, то спьяну засыпали в каком-нибудь
товарном поезде - и он неизменно подвозил в нужную сторону,
в сторону Европы.
Возвращение неторопливое и бессознательное - как если
бы Максим и Федор стояли, прислонившись к какой-то преграде,
и преграда медленно, преодолевая инерцию покоя, отодвига-
лась.
. .
-- Максим, ты говорил поезд какой-то? - спросил Федор.
Максим чуть приподнял голову и снова уронил ее.
Федор не нуждался в поезде; он не испытывал ни отча-
янья, ни нетерпения, не предугадывал будущего и не боялся
его. Но раз Максим говорил про поезд...
-- Эй, парень, как тебя, помоги Максима до поезда до-
вести, - обратился Федор к парню, лежащему напротив - слу-
чайному собутыльнику.
Тот поднял мутные, невидящие глаза и без всякого выра-
жения посмотрел на Федора:
-- Ты чего рылом щелкаешь?
-- Да вот Максима надо довести.
-- Куда?
-- В поезд.
-- Билет надо. Билет у тебя есть?
-- Максим говорил - у тебя билет, ты покупал. Помнишь?
Парень вывернул карманы: - Какой билет, балда? Где би-
лет?
Из кармана, однако, выпало два билета.
Федор подобрал билеты, засунул Максиму в карман, поднял
последнего под мышки и поволок к длинному перону, просвечи-
вающему сквозь кусты.
Парень побрел следом, но, пройдя несколько шагов, опус-
тился на колени и замер.
Федор, задыхаясь, и почти теряя сознание, выбрался на
рельсы, чудом - видно кто-нибудь помог - запихнул Максима в
тамбур, и упал рядом, словно боец, переползший с раненым то-
варищем через бруствер в безопасный окоп.
Кто-то его тормошил, что-то спрашивал и предлагал - Фе-
дор безмолвствовал и не двигался.
52
. .
Когда он проснулся, Максима рядом не было.
Поезд шел быстро, двери тамбура хлопали и трещали.
Федор встал. С ужасом глядя в черноту за окном, он нес-
мело прошел в вагон. Оттуда пахнуло безнадежным удушьем.
Максима там не было, вообще там никого не было, кроме женщи-
ны в сальном халате и страшных блестящих чулках. Она с нена-
вистью и любопытством рассматривала Федора.
Федор захлопнул дверь. Постоял в нетерпении, морщась от
сквозняка; затем открыл входную дверь и выпрыгнул из поезда.
Его тело упруго оттолкнулось от насыпи и отлетело в
кусты ольхи.
. .
Оклемавшись, когда шум поезда уже затих, Федор встал и
неловко пошел по каменистой насыпи к мокрым бликам шпал и
фонарю.
Уже светало, но щелкающие под ботинками камни были не
видны, ноги разВезжались и тонули в скользком крошеве.
Пройдя метров сто, Федор сошел с насыпи и, раздвигая
руками мокрые кусты, чуть не плача, побрел в направлении,
перпендикулярном железной дороге.
Лес сочился предрассветной тяжестью; тихо.
Могло даже показаться, что все кончится плохо.
(разговор)
(Комната Петра, ученика Максима. Большой стол, шкаф,
наполненный книгами - ничего книги, но отвратительно затре-
паны, а многие с библиотечными штампами. Полуразобранный
магнитофон. Всякие вещи. Под кроватью вместо одной из ножек
лежит стопка журналов и книг, а ножка валяется тут же, ря-
дом. В комнате отностительно чисто, на столе стоят три бу-
тылки портвейна, хлеб - видно, что Петр ждет гостей.
Петр с книгой сидит за столом. Смотрит на часы, затем
берет со стола бутылку, открывает, наливает полстакана, мед-
ленно пьет. Слышен звонок.
Петр быстро допивает налитое, наливает еще столько же и
тоже выпивает, очевидно, для храбрости. Слышно, что в кори-
доре открывается входная дверь.)
ПЕТР (поперхнувшись, кричит): Это ко мне!
(Убегает, возвращается с гостями. Это Василий, ученик
Федора; Алексей Житой, крепкий парень; Мотин, непризанный
художник; Вовик, весь слабый, только челюсти крепкие от час-
того стыдливого сжимания; Самойлов).
ЖИТОЙ: Смотри, он уже начал! Мужики, давай, давай по штраф-
ной!
(Достает из своего портфеля две бутылки портвейна, более де-
шевого, нежели стоящий на столе.)
ВАСИЛИЙ: Погоди, дай закусь какую-нибудь сделаем. Я не жрал
с утра.
ЖИТОЙ: Ой, вот до чего я это не люблю, когда начинают туда--
сюда... Вовик, колбаса у тебя есть?
(Вовик достает из сумки с надписью "Демис Руссос" колбасу и
две бутылки вермута, разумеется не итальянского.)
ПЕТР: А какого ты ляда вермут покупаешь, когда в магазине
портвейн есть?
ВОВИК: Не хватило на два портвейна.
ПЕТР: Я этой травиловкой себе желудок испортил.
(Петр раскладывает колбасу, хлеб, приносит с кухни вареную
картошку. Василий достает из шкафа стопари. Все садятся,
один Самойлов стоит, засунув руки в карманы и с ироническим
видом смотрит на центр стола. Житой разливает портвейн. Все
со словами "ну, ладно", "ну, давай" выпивают и закусывают;
Самойлов вертит в руках стопарь, несмешливо разглядывает
его).
ВАСИЛИЙ: Садись, что ты стоишь, как Медный Всадник.
(Самойлов садится, снисходительно улыбаясь).
ЖИТОЙ: Давайте сразу, еще по одной, чтобы почувствовать.
(Разливает. Почти все выпивают. Василий пьет залпом, как это
обычно делает Федор, Петр же, напротив, отопьет, поставит и
снова отопьет, как Максим).
ВАСИЛИЙ (Мотину): Чего ты? Не напрягайся, расслабься.
МОТИН: Да ну на фиг... Я после работы этой вообще ничего де-
лать не могу. А удивляются, что мы пьем... Мало еще пьем!
ЖИТОЙ: Верно!
(Разливает еще по одной).
ВАСИЛИЙ: То, что мы пьем - есть выражение философского бе-
шенства.
САМОЙЛОВ: Потому и пьем, что пока пьяные - похмелье не так
мучает.
МОТИН: Я после этой работы вымотан совершенно, куда там еще
30
картины писать - уже год не могу. Возьму кисть в руку, а
краски выдавливать неохота, такая тоска берет - что я за
час, измотанный нарисую?
ВОВИК: А в воскресенье?
МОТИН (в сильном раздражении): А восстанавливать рабочую си-
лу надо в воскресенье? Впереди неделю пахать, как Карло! А в
квартире убраться? А с сыном погулять - надо? В магазин -
надо?
ПЕТР: Каждый живет так, как того за...
МОТИН (перебивает): Вон Андрей Белый пишет, что мол, Блок,
хотя и не был с ним в приятельских отношениях, прислал тыся-
чу рублей, и он мог полгода без нужды заниматься антропосо-
фией. Антропософией, а? Вот, гады, жили! (Залпом выпивает).
Да избавьте меня на полгода от этой каторги, я вам такую ан-
тропософию покажу!...
ЖИТОЙ: А вон эти ваши, как их... Максим с Федором - вроде не
работают, а, Петр?
ПЕТР: Не работают.
МОТИН (зло): Как так?
ПЕТР: Да вот так... Как-то.
ВОВИК: Давно?
ПЕТР: Не знаю даже... Василий, ты не знаешь?
(Василий мотает головой).
САМОЙЛОВ: А чем они занимаются?
МОТИН: Да ничем! Пьют! Какого лешего вы с ними возитесь - не
понимаю. Алкаши натуральные.
ЖИТОЙ: Это все ладно, а вот давайте выпьем!
(Разливает).
МОТИН: Это что за колбаса?
ВОВИК: Докторская.
ВАСИЛИЙ: Нет, с Максимом и Федором не так просто...
МОТИН (перебивает): Да ладно... Видел я ваших Максима и Фе-
дора, хватит. Алканавты натуральные.
ЖИТОЙ: Слушайте, а что там, я слышал, убили кого-то?
(В это время Самойлов включает магнитофон. Слышен плохо за-
писанный "Караван" Эллингтона.)
МОТИН: Выруби.
САМОЙЛОВ: А может, поставим чего-нибудь? Петр, у тебя битлы
есть?
ПЕТР: Нет, сейчас нет. Пусть это будет, убавь звук.
САМОЙЛОВ: А что это?
ЖИТОЙ (Вовику): Ты будешь допивать или нет? Видишь, все тебя
ждем!
ПЕТР: Эллингтон.
ЖИТОЙ: Ну, я вермут открываю. Вы как?
ВАСИЛИЙ: Давай.
САМОЙЛОВ: Нет, не надо Эллингтона.
ВАСИЛИЙ: Оставь Эллингтона, говорю!
(Житой разливает).
ВОВИК: Так кого убили-то?
ПЕТР (взглянув на Василия): Сосед там у них был, у Максима с
Федором, милиционер. Его и убили.
ЖИТОЙ: Кто?
ПЕТР: Неизвестно.
ЖИТОЙ: Как? Не нашли? Его где убили?
ПЕТР (с неохотой): Да там убили, дома.
ЖИТОЙ: Во дали! А кто там еще живет в квартире?
ПЕТР: Да один там... Кобот.
ЖИТОЙ: Может, он и убил? Где там этого милиционера убили?
31
Чем?
ПЕТР: Застрелили... В комнате этого самого Кобота.
ЖИТОЙ: А Кобота забрали?
ПЕТР: Нет.
ЖИТОЙ: Тут надо выпить.
(Разливает).
ВАСИЛИЙ: Да нет, так просто не рассказать. Мы с Петром этого
милиционера и не знали, я так видал пару раз на кухне. Ну
ясно, что это такой человек, считающий себя вправе судить
другого. Такие как раз приманка для дьявола - не он убьет,
так его убьют. Просто рано или поздно нужно быть заранее го-
товым... Как стихийное бедствие. То есть не в том дело, что
он просто подвернулся...
САМОЙЛОВ: Да, кто убил-то?
ВАСИЛИЙ: В том-то и дело, что вроде, Кобот, а вроде и нет.
Просто Кобот на какое-то время полностью подчинился от стра-
ха силам зла, стал их совершенным проводником.
ЖИТОЙ: Не понял.
ВАСИЛИЙ: Ну, так было, что милиционер в чем-то подозревал
Кобота - допытывал, допытывал...
ЖИТОЙ: И Кобот его, значит...
ВАСИЛИЙ: Нет. Как бы это обВяснить... Ну вот знаешь, если
человеку каждый день говорить, что он свинья, то он действи-
тельно станет свиньей. Просто сам в это поверит. Есть такой
догмат в ламаизме, что мир - не реальность, а совокупность
представлений о мире, то есть если все люди закроют глаза и
представять себе небо не голубым, а, например, красным, -
оно действительно станет красным.
(Самойлов иронически всех оглядывает, подняв одну бровь выше
другой. Житой мается.)
МОТИН: Слушайте, а может быть хватит, а?
ВАСИЛИЙ: Сейчас. Так вот Пужатый был до того уверен, что Ко-
бот - преступник, так его замотал, что Кобот совсем запутал-
ся и поверил.
ЖИТОЙ: И кокнул?
ВАСИЛИЙ: Да нет же! Не совсем... Просто Пужатый выдумал,
создал беса, который его же и убил.
САМОЙЛОВ: У попа была собака,
Поп ее любил.
Она сВела кусок мяса,
Поп ее убил.
(Василий с тоской дергает плечами. Пьет)
ВОВИК: А это тоже Эллингтон?
(Петр кивает).
ВАСИЛИЙ: Кобот не убивал! Он, может, вообще спал в это вре-
мя; но каждая злая мысль - это бес, который...
ПЕТР (перебивает): Не в том дело, Василий. Я сначала совсем
не поверил, что Пужатого убили, тем более, что Кобот убил,
написал стишок...
ВАСИЛИЙ: Ну?
ПЕТР: А Максим мне сказал - я точно запомнил - "И ты доиг-
раться хочешь?"
ЖИТОЙ: А пока выпьем! (разливает).
ПЕТР: Понимаешь, что он этим хотел сказать? Что такой чело-
век, как Кобот, именно простой, без всякого отличия человек,
мещанин - к такому-то как раз лучше не подступать, с таким
шутки плохи, у такого неведомые ресурсы. Именно такие, неза-
метные и определяют твою судьбу - не ты ли, Мотин, жаловал-
ся?
32
МОТИН: Слушай, хватит...
ПЕТР: Максим так и сказал - мол, оставь его, доиграешься.
САМОЙЛОВ: Я не понимаю, что это ты так ссылаешься на этого
Максима, будто на учителя?
МОТИН: Как дети малые - что Петр, что Василий! Носятся, как
с писаной торбой, с этими алкашами, носятся...
ПЕТР: Но они действительно нам что-то... Кое-чему научили...
САМОЙЛОВ: Чему?
ПЕТР: Так конкретно трудно сказать. Ну, ты читал о дзене?
МОТИН: Знаю, я ж тебе "Введение в дзен-буддизм" давал!
ПЕТР: А ты находишь, что Максим и Федор часто себя ведут как
бы...
МОТИН: По дзену?
Я П О Н И И
B L O W U P
Илья Давидович Кобот с одной стороны не любил соседей -
Максима и Федора, даже писал на них заявления, что Федор по
ночам кричит, что водят собутыльников, писают в коридоре и
на кухне. Но с другой стороны, говорят, что бывают соседи и
похуже этих... Федор, такой горемычный, не нахамит, а Мак-
сим, хоть и строгий будто командир, да все спит больше.
Как-то вечером Кобот сидел у них в гостях, пил чай -
надо же иногда посмотреть, как люди живут. Да вот тоже выб-
рал, на кого смотреть! С самого начала лучше было уйти, с
самого начала ругань у них пошла - то Максим Федора изругал,
зачем вермута купил, когда в магазине портвейн есть, потом
опять изругал, зачем Федор с пивом балуется - у бутылки
крышку открывает и снова пришпандоривает.
Еще в тот вечер Федор во все фразы вставлял какое-то
мерзкое слово, которому его научил ученик Василий, - слово
"пантеизм"; ну например: "Что, нальем еще пантеизму?" - про
вермут, или: "Пантейшно я нынче пивка купил!" Кобот специ-
ально вышел посмотреть - в энциклопедическом словаре этого
слова - нету!
Вот так посидели, молчали в основном, и вдруг дверь от-
крывается - и на пороге стоит милиционер.
Причем кто ему дверь открыл входную? Илья Давидович
очень, конечно, напугался, но все-таки ясно, что не за ним
же пришли, за Федором вернее всего. Максим и так был злой, а
тут аж черный весь стал - тоже на Федора подумал: "Ну, жопа,
доорался по ночам!" Сам Федор как-то не сориентировался:
"Это чего, чего он тута?..."
Милиционер обвел всех мрачным взглядом, особо задержал-
ся на Федоре и спросил:
-- Который тут Кобот?
Сердце у Ильи Давидовича больно застучало, а всего му-
чительнее было стеснение перед Максимом и Федором, которые,
пьянь политурная, еще и смотрят с сочувствием.
-- Я... Кобот...
-- Ну, здраствуй, Кобот, - после паузы сказал милицио-
нер, снимая фуражку.
-- Здрасьте...
Илья встал и вытянул руки по швам. Максим взял со стола
пару бутылок вермута и поставил на пол. Милиционер перевел
испытывающий взгляд с Кобота на Максима:
-- А вы тоже здесь проживаете?
-- Здеся, - спокойно ответил Федор. - Пантейшно.
-- Ну, здравствуйте и вы. Сосед я вам новый буду. Пужа-
тый Александр Степанович.
От внезапности этой сцены и проклятого бушующего сердца
с Кобота лил пот, ноги дрожали. Он дугой пошел к двери, не
замечая удивленного взгляда милиционера.
-- Что он, больной, что ли? - спросил Пужатый.
-- Ж#па, - не сразу ответил Максим и выпил полстакана
вермута.
Новый жилец быстро почувствовал себя в квартире по-с-
войски, точнее, в первый же день. На утро, когда Кобот ста-
вил чайник, в коридоре послышался задорный свист, и на кухню
в одной майке вышел Пужатый.
24
-- Здорово! - громко сказал он.
-- Доброе утро, - ответил Илья Давидович. Эту фразу он
заранее приготовил, чтобы сказать милиционеру - знал, что
очень растерялся после вчерашнего, не сразу сообразит, что
сказать.
-- Ты чего вчера отвалил-то? Испугался, что ли?
Кобот покраснел, не зная, как ответить.
-- Чего ты все время мнешься?
Илья молча мыкался с газом, но зажечь никак не получа-
лось. Пужатый зажег газ на своей конфорке, поставил чайник
и, сев на табурет, стал следить за Коботом.
-- Ты где работаешь?
-- В Механобре работаю... - подумав, ответил Илья.
-- Как, как? Что такое?
-- Так называется...
Последовала тягостная пауза. Кобот, с такой натугой
включивший газ, выключил его и пошел к себе в комнату. Вой-
дя, он, так же как и вчера, долго и быстро ходил туда-сюда,
ни о чем не думая.
Вечером, возвращаясь с работы и уже подойдя к дому,
Илья Давидович увидел в дверях Пужатого, безотчетно, неосоз-
нанно повернулся и, сВежившись, прошел мимо дома.
-- Эй, Кобот! - окликнул его Пужатый.
Кобот, пометавшись на месте, подошел.
-- Ты чего это от меня шарахаешься?
-- Да нет, я... Мне надо было...
-- Темнишь все? Я же видел - ты к дверям шел.
Было уже темно, и это придавало сцене зловещий оттенок.
-- Ну, шел, да вот в магазин решил зайти, - с надрывом
сказал Кобот.
Пужатый молчал. Лицо его было в тени. На пуговицах об-
мундирования светились колючие звезды. Илья немного помолчал
за компанию и отошел за дом, где и промыкался с полчаса для
отвода глаз.
Вечером перед сном Илья Давидович, чуть заглянув на
кухню, отшатнулся и замер за дверью. Красный распаренный Пу-
жатый со стаканом в руке шептал Федору:
-- Этот Кобот, я смотрю, тот еще корефан. Еще утром за-
метил: что за ядрен батон морду воротит! Боится чего-то.
Сейчас вот в магазин за вермутом иду, гляжу мать честная!
Кобот! Увидел меня - и шмыг в сторону, воротником прикрыва-
ется. Ну ладно, думаю, видать, за тобой водится. Да еще и
спрашиваю: "Ты где работаешь-то?" А он мне говорит: "В Хре-
нобре"! Ну ладно, думаю, гусь ты хорош...
-- В Механобре! В Механобре я работаю! - забывшись,
пролепетал Илья за дверью.
Это был сильный и неожиданный эффект. Даже Федор с ис-
пугом глянул на дверь, а Пужатый вскочил и, выбежав с кухни,
наткнулся на вытаращившего глаза Илью Давидовича. Они неко-
торое время стояли молча, почти вплотную, блестя глазами и
взволнованно дыша.
-- Ага... - сказал Пужатый, поправляя майку. Илья, ша-
таясь, побежал к себе в комнату.
-- Идиоты! Что за идиотизм! - бормотал он. - Фу! Как
все... Фу! Идиотизм абсолютный! - он подошел к зеркалу и
25
напряженно глянул в него. Зеркало мудро и матово светилось
вокруг искаженного отчаянием лица. Илья, не в силах чем-либо
заняться, долго стоял у зеркала, то так, то сяк выворачивая
голову и скаля зубы. Это бессмысленное занятие давало ка-
кой-то выход напряженности, невесть за что свалившейся.
Сухо и зловеще тикал будильник.
Дверь без стука отворилась, и в комнату вошел Пужатый,
уже в форме и в сапогах. Не спрашивая разрешения, он сел за
стол, вынул папиросу и, разминая ее, стал оглядывать скром-
ную, но благообразную комнатку. Илья Давидович, как пойман-
ный за руку вор, понурившись, стоял у зеркала.
-- Кобот, что вы, собственно, скрываете? - медленно
произнес Пужатый.
-- Я, Степ... Александр Степанович, совершенно не могу
понять, что... За что вы меня... Вот так спрашиваете...
-- Ах, так значит, я виноват, да? Я вас преследую? Это
я, выходит, виноват? Ведь так у вас получается?
-- Нет... Но вы там Федору говорили... Ну, там...
-- Ну, ну, я вас слушаю.
Илья Давидович молчал.
-- Ну, я слушаю вас.
-- Вы говорили, что я воротником прикрывался...
-- Хватит ерунду пороть! Кстати, если уж вы хотите об-
судить именно тот случай: после нашей встречи я был в мага-
зине. Вы и сейчас будете утверждать, что направились именно
туда?
Илья молчал.
-- Вы, Кобот, видимо, обеспокоены моим вселением в
квартиру, да? Да или нет?
В буфете тонко пискнули фужеры. Страшно тикали часы.
-- Может, хватит в мочанку играть?! - закричал Пужатый,
с силой всаживая папиросу в стол.
Илья Давидович дернулся, как от электрического удара, и
отбежал к окну. Пужатый, откинув стул, поднялся и вышел из
комнаты.
Кобот, широко открыв глаза, смотрел в пространство. Оч-
нувшись, он опрометью кинулся в коридор, надел пальто и вы-
бежал на улицу.
На улице все казалось кошмаром, дул долгий ветер из
всех переулков, прохожие, как солдаты, ходили от одной оста-
новки автобуса к другой, фонари, машины... Спрятаться было
негде.
Домой Илья решил вернуться только вечером.
Не раздеваясь, на цыпочках он прошел в свою комнату,
разделся там и, совершив несколько кругов по комнате, высу-
нул голову в коридор. На кухне ожесточенно стукались стаканы
и гремел голос Пужатого:
-- Да ведь враг он! Враг! Вражина натуральный! Что ты
будешь делать? Я вижу, что враг, а прищучить не могу... Но
погоди - увидишь ты Александра Пужатого! Он у меня не уйдет,
не уйдет, сам себя выдаст!...
На следующий день Илья Давидович смалодушничал, не по-
шел домой совсем. Впервые за долгое время он ночевал не до-
ма. Попросился к приятелю, то есть к сослуживцу. Там было
вроде и хорошо, поиграли в карты, поговорили о работе, а все
26
равно тяжело на непривычном месте, да и неудобно. Потом
вместе поехали на работу, там как-то забываешься, очищаешь-
ся, все нерабочее время кажется коротким и малозначительным.
После работы для окончательной разрядки Илья еще сходил в
кино на "Версию полковника Зорина" и совсем спокойный отпра-
вился домой. Сколько можно, в конце-то концов, пугаться это-
го идиота милиционера! Нужно спокойно и насмешливо дать ему
понять, какого дурака он валяет, еще лучше осадить бы его
как следует, поставить на место... Нет, ну его к черту, не
стоит.
Кобот вошел в квартиру, разделся (даже почистил пальто
щеткой), не таясь, прошел к себе в комнату, где хладнокровно
сел за стол с книгой "Заметки по истории современности".
Почти тотчас же в комнату вошел Пужатый и расположился нап-
ротив Ильи. Илья Давидович оторвал глаза от книги, холодно
посмотрел на Пужатого и снова погрузился в чтение. Милицио-
нер забарабанил пальцами по столу, едко глядя на читающего
Кобота.
-- Книжечку читаем?
Илья продолжал смотреть в книгу.
-- А ну положить книгу! Смотреть на меня! - как никогда
страшно закричал Пужатый, с силой хлопнув ладонью по столу.
Все затрещало, книга упала на пол.
Коботу уже некуда было смотреть, и он со страданием
взглянул на Пужатого. Тот сидел весь красный и тяжело дышал.
-- Александр Степанович, я думаю, пора, наконец... -
начал Илья.
-- Кобот, что вы делали сегодня ночью? - перебил его
Пужатый.
-- Я... Что?... Спал... Ночевал...
-- Где? Адрес?
-- Да причем тут... На работе... То есть у сослужив-
ца...
-- Интересная у вас работа, я замечаю... Адрес, я спра-
шиваю!
Илья Давидович понял, что лучше не выламываться, а спо-
койно отвечать на вопросы, чтобы Пужатый перебесился, понял,
что неправ и отстал. Однако адреса сослуживца действительно
невозможно было вспомнить теперь, в таком лихорадочном сос-
тоянии.
-- Не помню точно сейчас. Я завтра могу показать, я
завтра спросить могу.
-- Значит, где были ночью, не помним? Или, может быть,
не хотим вспомнить?
Жилы на шее Пужатого надулись и мерцали. Он встал, оки-
нул комнату внимательным взглядом и, хлопнув дверью, вышел.
Илья застонал, вскочил, стал метаться, подбежал к двери -
однако не совсем, чтобы не было вида, что он подслушивает, -
замер. Через некоторое время раздался звонок - пришел Васи-
лий, принес вермуту, плясал, напевал что-то восточное. Федор
внушительно выговаривал ему, что портвейн пантейшнее верму-
та. Неожиданно раздался властный голос Пужатого:
-- Ну шуметь! Передвигаться осторожно! В квартире - Ко-
бот!
Поздно вечером, когда все уже утихли, Илья на цыпочках
пошел по коридору в туалет, с опаской прислушиваясь на каж-
дом шагу. Нащупав дверь, он медленно, чтобы не скрипела, от-
27
крыл ее, вошел и стал тихо-тихо закрывать. Раздался грохот,
в коридоре вспыхнул свет. Пужатый схватил уже почти закрытую
дверь и рванул на себя с пронзительным криком:
-- Стой, гад! Теперь не уйдешь!
Илья до крови вцепился в ручку, однако дверь неотврати-
мо распахивалась. Кобот затравленно вскрикнул и закрыл голо-
ву руками.
Пужатый с полминуты постоял в дверях, грозный, как па-
мятник, и, ничего не сказав, быстро прошел в свою комнату,
оставив после себя тяжелый запах винного перегара.
Часа через три, когда Кобот уже стал задремывать на ди-
ване, куда он прилег, не раздеваясь, в коридоре послышался
резкий не приглушенный стук сапог. Прямо в ушах заскрипело
страшное шуршание и потом голос из громкоговорителя:
-- Внимание, Кобот! Вы окружены! Всякое сопротивление
бесполезно! Выходите и сдавайтесь!
Илья до боли вытаращил глаза и вцепился зубами в руку,
больно укусив ее.
-- Повторяю, Кобот! Всякое сопротивление бесполезно!
Выходите и сдавайтесь!
Снова напряженное, выжидающее шуршание. Хлопнула дверь,
и потом голос Максима:
-- А вот ты поори у меня, говно! Хватит, один засранец
по ночам орет, еще второй нашелся!
-- Всем оставаться в помещениях! - ответил Пужатый в
громкоговоритель.
-- Я тебе, жопа, покажу помещение!
В коридоре некоторое время ходили, зажигали и тушили
свет - Кобот был почти в беспамятстве. Он рванул на груди
рубаху и откинулся на спинку, тяжело дыша.
Под утро Илья Давидович забылся тяжелым неспокойным
сном. Часто просыпаясь, он тут же забывал кошмарные сновиде-
ния, так как действительность казалась еще хуже, гаже и не-
понятнее. От малейшего шороха он просыпался, и, вытягивая
шею, сонно таращился во все стороны.
Когда в комнате стало светать, когда невнятные кубы ме-
бели стали оформляться, хотя непонятно во что, дверь резко
разпахнулась, и из проема послышался голос Пужатого:
-- Ни с места! При малейшем движении стреляю! Руки
вверх!
Черная фигура вынырнула из темноты и метнулась к выклю-
чателю. Кобот пружиной распрямился, одним движением снял
предохранитель и нажал курок.
Бахнул выстрел, и черная фигура шлепнулась на пол.
Забегали в коридоре. Максим включил свет. Перевернули
на спину Пужатого. Прямо против сердца на синей форме расп-
лывалось страшное пятно крови. Кобот забился в угол дивана,
поминутно разглядывая руки и шаря под собой.
Все, как обалделые, смотрели на грузный нелепый труп.
ЭПИЛОГ
Непостижимая гибель Пужатого поразила всех обитателей
квартиры. Кобот целыми днями приставал к Максиму и Федору,
верят ли они, что это не он убил Пужатого. Хотелось верить,
28
хотя вроде больше некому. Но не мог же убить Кобот, сроду не
державший в руках никакого оружия, да и вообще...
Илью не забрали. Почему - неизвестно. Не забрали - и
все... Замяли.
Петр, ученик Максими, совсем, кажется, решил, что его
разыгрывают. Он назвал Илью Давидовича "наш Ринальдо Риналь-
дини" и сочинил про него стишки:
Кобот бренчит кандалами -
Ведут по этапу его.
Он утром, не мывшись, в пижаме
Соседа убил своего.
Про вольную жизнь вспоминая,
Идет он, судьбину кляня.
Идет он в слезах и хромает.
Идет, кандалами звеня.
Недолго Петр так веселился - прослушав стишок, Максим
всадил ему затрещину и сказал:
-- И ты доиграться хочешь, ж$па?
Максим и Федор, опершись друг о друга, сидели на не-
большой поляне, покрытой густым слоем аллюминиевых пробок;
пробки покрывали это волшебное место слоем толщиной в нес-
колько сантиметров и драгоценно сверкали золотым и серебря-
ным светом.
На опушке поляны застыли брызги и волны разноцветных
осколков. Жаль уходить, да скоро поезд.
Федор давно перестал ориентироваться - куда ехать, в
какую сторону, зачем, но Максим все-таки настаивал на возв-
ращении. Впрочем, можно было и не думать о нем, о возвраще-
нии - оно медленно совершалось само собой; то удавалось под-
Вехать на попутной машине, то спьяну засыпали в каком-нибудь
товарном поезде - и он неизменно подвозил в нужную сторону,
в сторону Европы.
Возвращение неторопливое и бессознательное - как если
бы Максим и Федор стояли, прислонившись к какой-то преграде,
и преграда медленно, преодолевая инерцию покоя, отодвига-
лась.
. .
-- Максим, ты говорил поезд какой-то? - спросил Федор.
Максим чуть приподнял голову и снова уронил ее.
Федор не нуждался в поезде; он не испытывал ни отча-
янья, ни нетерпения, не предугадывал будущего и не боялся
его. Но раз Максим говорил про поезд...
-- Эй, парень, как тебя, помоги Максима до поезда до-
вести, - обратился Федор к парню, лежащему напротив - слу-
чайному собутыльнику.
Тот поднял мутные, невидящие глаза и без всякого выра-
жения посмотрел на Федора:
-- Ты чего рылом щелкаешь?
-- Да вот Максима надо довести.
-- Куда?
-- В поезд.
-- Билет надо. Билет у тебя есть?
-- Максим говорил - у тебя билет, ты покупал. Помнишь?
Парень вывернул карманы: - Какой билет, балда? Где би-
лет?
Из кармана, однако, выпало два билета.
Федор подобрал билеты, засунул Максиму в карман, поднял
последнего под мышки и поволок к длинному перону, просвечи-
вающему сквозь кусты.
Парень побрел следом, но, пройдя несколько шагов, опус-
тился на колени и замер.
Федор, задыхаясь, и почти теряя сознание, выбрался на
рельсы, чудом - видно кто-нибудь помог - запихнул Максима в
тамбур, и упал рядом, словно боец, переползший с раненым то-
варищем через бруствер в безопасный окоп.
Кто-то его тормошил, что-то спрашивал и предлагал - Фе-
дор безмолвствовал и не двигался.
52
. .
Когда он проснулся, Максима рядом не было.
Поезд шел быстро, двери тамбура хлопали и трещали.
Федор встал. С ужасом глядя в черноту за окном, он нес-
мело прошел в вагон. Оттуда пахнуло безнадежным удушьем.
Максима там не было, вообще там никого не было, кроме женщи-
ны в сальном халате и страшных блестящих чулках. Она с нена-
вистью и любопытством рассматривала Федора.
Федор захлопнул дверь. Постоял в нетерпении, морщась от
сквозняка; затем открыл входную дверь и выпрыгнул из поезда.
Его тело упруго оттолкнулось от насыпи и отлетело в
кусты ольхи.
. .
Оклемавшись, когда шум поезда уже затих, Федор встал и
неловко пошел по каменистой насыпи к мокрым бликам шпал и
фонарю.
Уже светало, но щелкающие под ботинками камни были не
видны, ноги разВезжались и тонули в скользком крошеве.
Пройдя метров сто, Федор сошел с насыпи и, раздвигая
руками мокрые кусты, чуть не плача, побрел в направлении,
перпендикулярном железной дороге.
Лес сочился предрассветной тяжестью; тихо.
Могло даже показаться, что все кончится плохо.
(разговор)
(Комната Петра, ученика Максима. Большой стол, шкаф,
наполненный книгами - ничего книги, но отвратительно затре-
паны, а многие с библиотечными штампами. Полуразобранный
магнитофон. Всякие вещи. Под кроватью вместо одной из ножек
лежит стопка журналов и книг, а ножка валяется тут же, ря-
дом. В комнате отностительно чисто, на столе стоят три бу-
тылки портвейна, хлеб - видно, что Петр ждет гостей.
Петр с книгой сидит за столом. Смотрит на часы, затем
берет со стола бутылку, открывает, наливает полстакана, мед-
ленно пьет. Слышен звонок.
Петр быстро допивает налитое, наливает еще столько же и
тоже выпивает, очевидно, для храбрости. Слышно, что в кори-
доре открывается входная дверь.)
ПЕТР (поперхнувшись, кричит): Это ко мне!
(Убегает, возвращается с гостями. Это Василий, ученик
Федора; Алексей Житой, крепкий парень; Мотин, непризанный
художник; Вовик, весь слабый, только челюсти крепкие от час-
того стыдливого сжимания; Самойлов).
ЖИТОЙ: Смотри, он уже начал! Мужики, давай, давай по штраф-
ной!
(Достает из своего портфеля две бутылки портвейна, более де-
шевого, нежели стоящий на столе.)
ВАСИЛИЙ: Погоди, дай закусь какую-нибудь сделаем. Я не жрал
с утра.
ЖИТОЙ: Ой, вот до чего я это не люблю, когда начинают туда--
сюда... Вовик, колбаса у тебя есть?
(Вовик достает из сумки с надписью "Демис Руссос" колбасу и
две бутылки вермута, разумеется не итальянского.)
ПЕТР: А какого ты ляда вермут покупаешь, когда в магазине
портвейн есть?
ВОВИК: Не хватило на два портвейна.
ПЕТР: Я этой травиловкой себе желудок испортил.
(Петр раскладывает колбасу, хлеб, приносит с кухни вареную
картошку. Василий достает из шкафа стопари. Все садятся,
один Самойлов стоит, засунув руки в карманы и с ироническим
видом смотрит на центр стола. Житой разливает портвейн. Все
со словами "ну, ладно", "ну, давай" выпивают и закусывают;
Самойлов вертит в руках стопарь, несмешливо разглядывает
его).
ВАСИЛИЙ: Садись, что ты стоишь, как Медный Всадник.
(Самойлов садится, снисходительно улыбаясь).
ЖИТОЙ: Давайте сразу, еще по одной, чтобы почувствовать.
(Разливает. Почти все выпивают. Василий пьет залпом, как это
обычно делает Федор, Петр же, напротив, отопьет, поставит и
снова отопьет, как Максим).
ВАСИЛИЙ (Мотину): Чего ты? Не напрягайся, расслабься.
МОТИН: Да ну на фиг... Я после работы этой вообще ничего де-
лать не могу. А удивляются, что мы пьем... Мало еще пьем!
ЖИТОЙ: Верно!
(Разливает еще по одной).
ВАСИЛИЙ: То, что мы пьем - есть выражение философского бе-
шенства.
САМОЙЛОВ: Потому и пьем, что пока пьяные - похмелье не так
мучает.
МОТИН: Я после этой работы вымотан совершенно, куда там еще
30
картины писать - уже год не могу. Возьму кисть в руку, а
краски выдавливать неохота, такая тоска берет - что я за
час, измотанный нарисую?
ВОВИК: А в воскресенье?
МОТИН (в сильном раздражении): А восстанавливать рабочую си-
лу надо в воскресенье? Впереди неделю пахать, как Карло! А в
квартире убраться? А с сыном погулять - надо? В магазин -
надо?
ПЕТР: Каждый живет так, как того за...
МОТИН (перебивает): Вон Андрей Белый пишет, что мол, Блок,
хотя и не был с ним в приятельских отношениях, прислал тыся-
чу рублей, и он мог полгода без нужды заниматься антропосо-
фией. Антропософией, а? Вот, гады, жили! (Залпом выпивает).
Да избавьте меня на полгода от этой каторги, я вам такую ан-
тропософию покажу!...
ЖИТОЙ: А вон эти ваши, как их... Максим с Федором - вроде не
работают, а, Петр?
ПЕТР: Не работают.
МОТИН (зло): Как так?
ПЕТР: Да вот так... Как-то.
ВОВИК: Давно?
ПЕТР: Не знаю даже... Василий, ты не знаешь?
(Василий мотает головой).
САМОЙЛОВ: А чем они занимаются?
МОТИН: Да ничем! Пьют! Какого лешего вы с ними возитесь - не
понимаю. Алкаши натуральные.
ЖИТОЙ: Это все ладно, а вот давайте выпьем!
(Разливает).
МОТИН: Это что за колбаса?
ВОВИК: Докторская.
ВАСИЛИЙ: Нет, с Максимом и Федором не так просто...
МОТИН (перебивает): Да ладно... Видел я ваших Максима и Фе-
дора, хватит. Алканавты натуральные.
ЖИТОЙ: Слушайте, а что там, я слышал, убили кого-то?
(В это время Самойлов включает магнитофон. Слышен плохо за-
писанный "Караван" Эллингтона.)
МОТИН: Выруби.
САМОЙЛОВ: А может, поставим чего-нибудь? Петр, у тебя битлы
есть?
ПЕТР: Нет, сейчас нет. Пусть это будет, убавь звук.
САМОЙЛОВ: А что это?
ЖИТОЙ (Вовику): Ты будешь допивать или нет? Видишь, все тебя
ждем!
ПЕТР: Эллингтон.
ЖИТОЙ: Ну, я вермут открываю. Вы как?
ВАСИЛИЙ: Давай.
САМОЙЛОВ: Нет, не надо Эллингтона.
ВАСИЛИЙ: Оставь Эллингтона, говорю!
(Житой разливает).
ВОВИК: Так кого убили-то?
ПЕТР (взглянув на Василия): Сосед там у них был, у Максима с
Федором, милиционер. Его и убили.
ЖИТОЙ: Кто?
ПЕТР: Неизвестно.
ЖИТОЙ: Как? Не нашли? Его где убили?
ПЕТР (с неохотой): Да там убили, дома.
ЖИТОЙ: Во дали! А кто там еще живет в квартире?
ПЕТР: Да один там... Кобот.
ЖИТОЙ: Может, он и убил? Где там этого милиционера убили?
31
Чем?
ПЕТР: Застрелили... В комнате этого самого Кобота.
ЖИТОЙ: А Кобота забрали?
ПЕТР: Нет.
ЖИТОЙ: Тут надо выпить.
(Разливает).
ВАСИЛИЙ: Да нет, так просто не рассказать. Мы с Петром этого
милиционера и не знали, я так видал пару раз на кухне. Ну
ясно, что это такой человек, считающий себя вправе судить
другого. Такие как раз приманка для дьявола - не он убьет,
так его убьют. Просто рано или поздно нужно быть заранее го-
товым... Как стихийное бедствие. То есть не в том дело, что
он просто подвернулся...
САМОЙЛОВ: Да, кто убил-то?
ВАСИЛИЙ: В том-то и дело, что вроде, Кобот, а вроде и нет.
Просто Кобот на какое-то время полностью подчинился от стра-
ха силам зла, стал их совершенным проводником.
ЖИТОЙ: Не понял.
ВАСИЛИЙ: Ну, так было, что милиционер в чем-то подозревал
Кобота - допытывал, допытывал...
ЖИТОЙ: И Кобот его, значит...
ВАСИЛИЙ: Нет. Как бы это обВяснить... Ну вот знаешь, если
человеку каждый день говорить, что он свинья, то он действи-
тельно станет свиньей. Просто сам в это поверит. Есть такой
догмат в ламаизме, что мир - не реальность, а совокупность
представлений о мире, то есть если все люди закроют глаза и
представять себе небо не голубым, а, например, красным, -
оно действительно станет красным.
(Самойлов иронически всех оглядывает, подняв одну бровь выше
другой. Житой мается.)
МОТИН: Слушайте, а может быть хватит, а?
ВАСИЛИЙ: Сейчас. Так вот Пужатый был до того уверен, что Ко-
бот - преступник, так его замотал, что Кобот совсем запутал-
ся и поверил.
ЖИТОЙ: И кокнул?
ВАСИЛИЙ: Да нет же! Не совсем... Просто Пужатый выдумал,
создал беса, который его же и убил.
САМОЙЛОВ: У попа была собака,
Поп ее любил.
Она сВела кусок мяса,
Поп ее убил.
(Василий с тоской дергает плечами. Пьет)
ВОВИК: А это тоже Эллингтон?
(Петр кивает).
ВАСИЛИЙ: Кобот не убивал! Он, может, вообще спал в это вре-
мя; но каждая злая мысль - это бес, который...
ПЕТР (перебивает): Не в том дело, Василий. Я сначала совсем
не поверил, что Пужатого убили, тем более, что Кобот убил,
написал стишок...
ВАСИЛИЙ: Ну?
ПЕТР: А Максим мне сказал - я точно запомнил - "И ты доиг-
раться хочешь?"
ЖИТОЙ: А пока выпьем! (разливает).
ПЕТР: Понимаешь, что он этим хотел сказать? Что такой чело-
век, как Кобот, именно простой, без всякого отличия человек,
мещанин - к такому-то как раз лучше не подступать, с таким
шутки плохи, у такого неведомые ресурсы. Именно такие, неза-
метные и определяют твою судьбу - не ты ли, Мотин, жаловал-
ся?
32
МОТИН: Слушай, хватит...
ПЕТР: Максим так и сказал - мол, оставь его, доиграешься.
САМОЙЛОВ: Я не понимаю, что это ты так ссылаешься на этого
Максима, будто на учителя?
МОТИН: Как дети малые - что Петр, что Василий! Носятся, как
с писаной торбой, с этими алкашами, носятся...
ПЕТР: Но они действительно нам что-то... Кое-чему научили...
САМОЙЛОВ: Чему?
ПЕТР: Так конкретно трудно сказать. Ну, ты читал о дзене?
МОТИН: Знаю, я ж тебе "Введение в дзен-буддизм" давал!
ПЕТР: А ты находишь, что Максим и Федор часто себя ведут как
бы...
МОТИН: По дзену?