Автор Неустановленный. Рандиана, или Похотиада

   В этот момент подали бараньи котлеты с огурчиками, и это прервало мои грезы, о чем я нисколько не пожалел, поскольку ход мыслей довел бренную мою плоть до такого неистовства, что это уже стоило мне пуговицы на штанах, и по прошлому опыту я знал, что если я тут же не направлю мысли в другом направлении, то за первой пуговицей последуют и все остальные. Поэтому я уделил все свое внимание еде и старался по возможности не смотреть в сторону двух прекрасных представительниц слабого пола.
   – Мне только что пришло в голову, – сказал доктор, суетясь несколько больше, чем того требовала обстановка, – что идеальные формы огурца вполне позволяют использовать его как декоративное растение.
   – Да, – сказал отец Питер, бросив невинный взгляд на Мадлен, – но это не главное. Главное в том, чтобы не злоупотреблять этим опасным плодом. Огурцы, съеденные в большом количестве, разогревают кровь, сэр. А уж нам, смиренным служителям церкви, которым приходится постоянно подавлять непристойные позывы плоти, следует вообще исключить их из своего рациона. Тем не менее я охотно съем еще порцию, – и, подтверждая слова делом, отец Питер положил себе в тарелку огурцов.
   Должен сказать, что Люси сидела прямо напротив меня, и, видя, как она хихикает, слушая столь парадоксальные рассуждения достойного отца, с аппетитом поедавшего, вопреки собственным словам, очередную порцию, я подумал, что мне предоставляется благоприятная возможность выказать мое одобрительное отношение к ее веселому нраву. Посему, вытянув ногу, я мягко коснулся ее носка; к моей невыразимой радости, она не отдернула ногу, а, напротив, чуть сдвинула ее мне навстречу.
   Тогда, сделав вид, будто усаживаюсь поудобней, я придвинул стул поближе к столу и испытал истинное блаженство, когда увидел, что Люси не только разгадала мой маневр, но и сама по-кошачьи ловко тоже придвинула свой стул поближе.
   Разместившись на самой кромке стула так, чтобы это по возможности оставалось незамеченным, я вытянул ногу вперед, сбросил туфлю – и не прошло и минуты, как я уже пробрался в то место, где чувствовался жар, исходящий от вагины. Член мой в этот момент был покрыт только салфеткой, ибо одним бешеным рывком он сорвал все оставшиеся пуговицы, выпростался наружу, и теперь ему ничто не препятствовало.
   Должен отдать Люси должное: она всячески старалась помочь мне, но ее штанишки (будь они трижды прокляты!) встали неодолимым препятствием на моем пути, и мне ничего не оставалось, как признать свое поражение. Действительно, еще немного, и я бы неизбежно наткнулся на них, и что потом? Это соображение, а также то обстоятельство, что Люси от возбуждения то краснела, то бледнела и вот-вот готова была потерять контроль над собой, заставило меня приостановить мои попытки.
   Я уже предвкушал плоды своей победы – ради этого стоило немного подождать! – и при одной мысли об очаровательном маленьком гнездышке, спрятанном между этих трепещущих бедер, кровь моя струилась по жилам все быстрее и быстрее; что до Люси, то по тому, как она вся дрожала, легко было догадаться, что выдержка дается ей с большим трудом, а необходимость всячески сдерживать себя в присутствии окружающих и вовсе не доставляет ей радости. У меня были все основания думать подобным образом, ибо носок мой сильно увлажнился, что, чувствовал я, было вызвано не только путом, поэтому мне стало даже немного жаль эту девушку из-за того, что я так раздразнил ее.
   В это время подали ветчину и жареную дичь, чему я был немало удивлен, ибо считал, что бедный католической священник такого себе позволить не может. Белое французское вино, поданное к лососине, было выше всяких похвал, а шампанское, прозрачное и искристое, сопровождавшее последние блюда, подействовало на меня более чем возбуждающе.
   Кстати, поскольку этот обед в узком кругу может представлять особый интерес для людей неискушенных, я упомяну об еще одном странном обстоятельстве, объясняющим многое из того, что произошло потом.
   Когда шампанское первый раз было разлито по бокалам и еще никто не успел пригубить его, отец Питер подошел к небольшому буфету, извлек оттуда бутыль необычной формы с какой-то жидкостью и добавил из нее несколько капель в каждый бокал.
   – Это бальзам Пинеро, – сказал он мне. – Вы и одна из дам обедаете у меня впервые, поэтому вам еще не довелось попробовать этого напитка, так как он почти не известен в Англии. Его производит одна итальянская компания, и его рецепт изобрели предки ее нынешних владельцев. Свойства этого напитка поистине великолепны и многообразны. Но главное в том, что он возвращает молодость, и те из нас, кто немало попутешествовал по миру, кто исколесил его вдоль и поперек и с годами устал от всех и всяческих передвижений, несомненно, воздадут должное восстанавливающим свойствам этого напитка.
   Священник, которому не откажешь в известном лукавстве, модуляциями своего голоса совершенно недвусмысленно давал понять, на что именно он намекал своей тирадой, и хотя напиток, смешанный с шампанским, не имел никакого вкуса, его воздействие на всех вскоре стало заметным.
   Под занавес этого пиршества подали жареных утят, а затем их сменили пудинг Нессельроде и конфитюр Нуайе. После короткой молитвы на латыни, одной из самых немногословных, какие мне только доводилось слышать, дамы удалились наверх, в гостиную, откуда вскоре раздались звуки рояля; мы же тем временем поднялись, чтобы дать слугам возможность убрать со стола.
   Главной моей заботой в тот момент были брюки; к счастью, мне удалось искусно спрятать свидетельства моей страсти с помощью носового платка, а снятую туфлю я удачно объяснил застарелой мозолью.

5. Краткая история бичевания

   – Джентльмены, – сказал монсеньор, закуривая ароматную сигарету (ведь все священники, которым постоянно приходятся использовать кадило, любят запахи ароматных благовоний), – прежде всего позвольте мне выразить надежду, что обед вам всем понравился. А теперь, Дево, я полагаю, ваш друг не будет шокирован, если мы посвятим его в те таинства, которыми мы скрашиваем немногие часы досуга, остающиеся после праведных дел на благо церкви. Не правда ли, Бонифаций?
   Бонифаций, который был не столь искусен в тонком деле ведения светской беседы, как отец Питер, громко расхохотался.
   – Я полагаю, монсеньор, что мистер Сминтон знает о бичевании не меньше нас.
   – Позвольте вас уверить, что я об этом не знаю абсолютно ничего, – сказал я, – хотя, на мой взгляд, неведение еще не есть преступление.
   – Ну что ж, сэр, – сказал монсеньор, откинувшись на спинку стула, – что касается искусства бичевания, то об этом предмете, говорю это не без гордости, я могу рассуждать с компетентностью, равной которой нет в Европе. Можете не сомневаться: отнюдь не самомнение побуждает меня утверждать, что в последние десять лет я, получая неплохое вспомоществование от Святой Консистории в Риме, провел самое тщательное исследование этого вопроса. В этом письменном столе, – продолжал он, указывая на стол перед собой, – находятся шестнадцать фолиантов, содержащих результаты кропотливой работы, в которой мне помогали братья всех святых орденов нашей матери-церкви. Хочу также мимоходом заметить, что присутствующие здесь почтенный доктор Прайс и отец Бонифаций внесли в это дело свой вклад, основанный на собственном богатом опыте. Они откорректировали и сделали аннотации ко многим главам, посвященным новейшим открытиям. Ведь бичевание, мистер Сминтон, будучи искусством, не только каждый день привлекает новых учеников и приверженцев, но и совершенствуется – не проходит и месяца, чтобы наш уже и без того обширный архив не пополнялся новыми сведениями.
   Я закурил сигару и сказал, что с удовольствием вникну в суть дела.
   – Для начала, – начал отец Питер, – хочу сказать, что у нас есть неоспоримое доказательство – в виде надписей, высеченных на Канаанитских камнях в долине Шинар, обнаруженных профессором Бэннистером, – что еще три тысячи лет назад жрецы Ваала не только практиковали бичевание конопляными розгами в самой примитивной его форме, но и насаждали это искусство среди тех, кто посещал храм их божества. Именно бичевание и есть то самое нечистое таинство, о котором говорят Моисей и Иисус Навин, хотя, как это ни прискорбно, для него в то время не нашлось подходящего слова в еврейском языке.
   – Вы меня удивляете, – сказал я. – Какие у вас есть доказательства этого?
   – Очень простые: то была эпоха иероглифического письма, и на шинарском камне была обнаружена очень умело выгравированная фигура бога Ваала, с восхищением наблюдающего за молодой девушкой, чья девственная нагота подвергается насилию со стороны упитанных жрецов, бичующих ее. У меня есть копия этого изображения на странице триста сорок три седьмого тома. Дайте его мистеру Сминтону, Бонифаций.
   Бонифаций подал мне названный том, и я действительно нашел там копию древнего изображения, на котором молоденькая девушка с привлекательной круглой попкой и руками, привязанными к огромному члену бога Ваала, подвергалась бичеванию двумя здоровенными мужчинами в жреческом облачении.
   – Тот факт, что израильтяне и потомки колена Иудова постоянно отрекались от своего божества, поскольку их привлекали соблазны, предлагаемые жрецами Ваала, служит еще одним доказательством того, что бичевание даже в те дни привлекало гораздо сильнее, чем такой нечестивый ритуал, как содомия.
   – Ваши выводы интересны как чисто историческое наблюдение, – сказал я, – но не более того.
   – Я думаю, что мог бы заинтересовать вас, рассмотрев этот факт в несколько ином аспект е, – сказал доктор Прайс, – но пока воздержусь от этого.
   Монсеньор продолжал:
   – Все расы в той или иной степени отдали дань этому искусству, ибо известно, насколько нам позволяют судить об этом книги древних ариев, что как в Вавилоне, так и в Ниневии, а в более поздние времена и в Индии (а это уже больше, чем просто совпадение), бичевание не только процветало, но и было весьма модным времяпрепровождением в различных кругах общества, что говорит об его распространенности во все исторические времена.
   – Я и в самом деле не могу понять, – прервал его я, – откуда вы черпаете эти сведения.
   – Что касается Ниневии, то я вас просто приглашаю заглянуть в ассирийский зал Британского музея, где вы увидите нескольких монархов этого необъятного царства, восседающих на тронах и с огромным интересом наблюдающих за действом, происходящим перед ними. На переднем плане вы увидите человека с плеткой, очень напоминающей используемые у нас, собирающегося высечь кого-то… Кого, мы не знаем, ибо в этом месте камень обломан. Иными словами, в том месте, где должна по идее быть нагая ассирийская мамзель, нет ничего. Конечно, эта часть была специально отколота по приказу одного из правителей: видимо, он посчитал, что эта сцена может оказать плохое влияние на отпрысков, которые захотят испробовать это на собственных задницах, а закончат тем, что прежде времени затрахают себя до смерти.
   – Ну и ну, – сказал я с нескрываемым удивлением, – ваше исследование достойно всяческих похвал, но, признаюсь, подобное просто не укладывается в моей голове.
   – Полагаю, нам следует немедленно перейти к делу и преподать вам наглядный урок, – рассмеялся доктор Прайс.
   – В этих шестнадцати томах собраны тысячи примеров из жизни самых разных племен – от австралийских аборигенов и коренного населения Новой Зеландии до эскимосов, живущих в ледяных домах, – продолжал монсеньор. – Последние постигли это искусство благодаря природному чутью: бичевание в таких холодных краях – прекрасное средство согреться. В самом деле, в лекции, прочитанной перед членами Географического общества, мистер Уимуам доказал, что сексуальная холодность женщин Гренландии во многом препятствовала зачатию, и потому перед половым актом мужчины неизменно прибегали к бичеванию. И не просто к бичеванию, а к весьма интенсивному. Да и старая латынь, на которой написаны книги святых отцов, тоже изобилует многочисленными ссылками и намеками, подтверждающими подобные примеры, и, несмотря на то что Клемент Александр ийский приводит некоторые удивительные теории, а Лактантий и Тертуллиан в известной мере поддерживают его, я все же думаю, что, насколько это касается практической стороны вопроса, мы ушли далеко вперед от наших предков.
   – Но, – мягко вставил доктор Прайс, – Аброз и Джером знали кое в чем толк.
   – Они учились, – ответил уверенный в себе отец Питер, – но у них не было нашего уровня культуры. Например, вервь для их розог выращивали в горах Иллирии и Штирии и в той части Австрии, которую мы сейчас называем Тироль. Канада с ее великолепными березами в те времена была еще неизвестна. Скажите-ка мне, сэр, – монсеньор повернулся ко мне, и глаза его загорелись огнем воодушевления, – знаете ли вы, что розги из королевской березы из Манитобы, если ими пройтись как следует по девичьей спине, за пять минут доставят вам больше наслаждения, чем все прочие ухищрения наших предков, пусть даже мы со всем усердием будем применять их в течение получаса? У меня пальцы прямо-таки начинают чесаться, когда я думаю об этом. Бонифаций, покажите ему наш последний образчик.
   Преподобный отец тут же ринулся исполнять поручение.
   Говоря по правде, все это мне не особо нравилось, и я бы предпочел пойти к дамам в гостиную. К счастью, уже в следующее мгновение мне предоставилась такая возможность. Хорошенькая брюнетка, Мадлен, заглянула в дверь и, извинившись, напомнила монсеньору, что он опаздывает к вечере.
   – Милочка, – сказал священник, – бегите в ризницу и попросите брата Майкла начинать без меня, объясните это обычной мигренью – только не оставайтесь там долго, как вы это делаете обычно. Если вы вернетесь с растрепанными волосами и помятым платьем, то уж извольте сочинить историю получше, чем в прошлый раз.
   «Пожалуй, мне тоже не мешало бы что-нибудь придумать», – решил я, ибо в этот самый момент отец Бонифаций вернулся и попросил монсеньора дать ему другой ключ, чтобы достать розги, поскольку первый не подходил.
   Теперь самое время, решил я и стал нарочито громко спрашивать, где находится туалет. Мне рассказали, как найти нужное место, и я поспешно покинул комнату, обещая вернуться через несколько минут.
   Не могу не сказать о том, что с того момента, как я выпил настойку, подмешанную в шампанское, мое возбуждение резко усилилось, и я не мог это объяснить одними естественными причинами.
   Конечно, я не буду настаивать на том, что утяжеление и отвердение моего члена объяснялось единственно бальзамом Пинеро, но берусь утверждать, что никогда до этого я не испытывал такого желания. Возможно, на меня подействовало щедрое угощение, а возможно, это было следствием той игры под столом, которую я затеял. Поэтому когда я вышел в ярко освещенный холл и поспешно проследовал наверх в роскошную гостиную, я не мог не поздравить себя с этим, так как мой член торчал, как кол, чего уже не могли скрыть даже брюки, которые так не вовремя подвели меня.

6. Veni, vidi, vici!

   Опасаясь, что если я войду в комнату дезабилье, то напугаю Люси, и будучи уверен в том, что неприкрытая плоть может шокировать невинный взор, я как мог постарался скрыть ее за материей брюк, после чего заглянул в щелочку двери, оставленной приоткрытой.
   Люси сидела, откинувшись на софе, в том состоянии ленивого полузабытья, которое свидетельствует о том, что обед пошел ей впрок и что пищеварение обслуживает аппетит, как усердная и послушная служанка.
   Вид у нее был такой шаловливый, а на губах играла такая очаровательная улыбка, что, стоя в дверях и наблюдая за ней, я не решался войти и нарушить ее грезы.
   «Возможно, – думал я, – она сама утешает свою киску, и сейчас, наедине…» Но тут же отбросил эту мысль, поскольку нежное личико Люси и ее живые голубые глаза свидетельствовали о том, что это невозможно.
   В это мгновение произошло нечто, наведшее меня на мысль о том, что Люси все же иногда утешает саму себя и уже готова к этому, потому что она засунула руку под платье и, задрав нижнюю юбку, принялась внимательно разглядывать нижнее белье.