Страница:
В целом, данные организации составляют незначительную часть рассматриваемых объединений (2–3%), но их влияние и организационные возможности достаточно велики. Именно это побуждает национальные правоохранительные структуры и международные организации наращивать сотрудничество по различным направлениям пресечения организованной противоправной деятельности.
Таким образом, именно территориальные фанатские группировки составляют основные структурные элементы для строительства делинквентских сообществ, а в случае криминального перерождения субкультурных групп и формирования ОПГ. Как важные особенности агрессивных территориальных объединений подростков делинквентской и криминальной направленности в нашей стране следует отметить также исключительно высокую устойчивость к профилактическому и правоохранительному воздействию государства на всем протяжении ХХ века и в начале XXI столетия.
Данные группировки стабильно воспроизводились в каждом следующем поколении, постоянно пополняя ряды организованной и профессиональной преступности. При этом визуальные признаки таких групп, включая внешний вид, атрибуты, лозунги и фетиши, а также сленг, достаточно быстро изменялись, не затрагивая сущность деятельности и отношения с обществом. Никаких идейных основ вражды не было и в помине. По мнению Ю. Шинкаренко, объединение фанатов – люберов, ништяков, многих казанских гопников – изначально происходило не на криминальной основе. Элементы воровской субкультуры использовались люмпенскими группами лишь в качестве строительных лесов, некоторой субкультурной формы. Именно она наиболее полно соответствовала мироощущению люмпен-подростка, социального изгоя, маргинала, отверженного.[60]
В настоящее время наиболее многочисленными и известными по участию в групповых хулиганских и экстремистских действиях являются группировки футбольных болельщиков, которые, как это неоднократно случалось, во время массовых насильственных акций объединяются с различными националистическими группами. Кроме того, рассматриваемые объединения, как правило, не имеют официальных организационных центров, таких как официальные фан-клубы и национальные федерации футбольных болельщиков.
По формам участия в противоправных коллективных практиках группировки различаются следующим образом.
1. Случайная группа, например, затевающая драки на дискотеках, стадионах и в других местах, однако имеющая свои неписаные групповые нормы и ценности. Вхождение в случайную группу воспринимается как сигнал об освобождении от социального контроля, возможность «отпустить тормоза». По результатам анкетирования осужденных, проведенного И.Л. Денисовым и О.П. Рыбалкиной, хулиганство и вандализм «как правило, являются средством восполнения недостатка впечатлений, выступают в качестве своего рода развлекательных программ».[61]
В среде более многочисленных представителей субкультурных объединений, футбольных фанатов распространены хулиганства, а не насильственные преступления, направленные против личности[62]. Если члены таких групп и совершают преступления экономической направленности, это, как правило, слабо подготовленные, ситуационные кражи или грабежи. Сегодня предметами посягательств нередко выступают так называемые знаковые (статусные) вещи: одежда с символикой спортивного клуба, спиртные напитки, украшения, мобильные телефоны.
2. Ретристская группа. Под ретризмом в социологии и психологии понимают стремление к уходу от действительности, от жизненных трудностей. Крайний вариант ухода от действительности – суицид. Обычные занятия ретристских групп – бесцельное времяпровождение, сомнительные развлечения, токсикомания и наркомания.
3. Агрессивная группа основана на наиболее примитивных представлениях об иерархии ценностей и минимуме культуры. Она дошла до нас из глубокой древности, практически не изменившись. Характерные особенности агрессивной группы – жесткая иерархическая структура, сильное групповое давление на участников, серьезные санкции за нарушение групповых норм, психологической основой которых является резкое противопоставление: «мы – они»[63]. Численность данных групп колеблется от 3–5 до 10—20 и даже 25 человек.
Такие группировки характеризует высокая криминальная активность. За футбольный сезон практически каждый член фанатских групп (89%) неоднократно становится участником групповой драки, около 43% сотрудники милиции задерживали за совершение административных правонарушений, около половины из них (19%) неоднократно.[64]
Агрессивные проявления данных групп направлены, как правило, против таких же конкурирующих групп или против лиц, отличающихся по каким-либо, чаще всего внешним, признакам (неславянская внешность, принадлежность к правоохранительным органам, ношение символики другого клуба, утрата символики своего клуба).
В последнем случае в отношении чужака могут совершаться посягательства против личности, а также издевательства над отвергаемыми членами своей группы, стигматизируемыми как лохи, третирование их. Представители городских низов всегда и везде воспринимают «пришлых» негативно, независимо от их национальности и вероисповедания, потому что видят в последних конкурентов на рынке труда (наименее квалифицированного и низкооплачиваемого), в получении социальных подачек и в организации досуга. Мобинг практикуется и другими субкультурными группами.
Очень часто в такие субкультурные объединения в силу различных социально-психологических и экономических причин оказываются втянутыми различные маргинальные элементы – мигранты, безработные, представители этнических меньшинств, подростки. Несовершеннолетние, как отмечают многие исследователи неформальных объединений (А.В. Добрович, И.С. Кон, В.Ф. Левичева, А.В. Мудрик, И.С. Полонский и другие), в соответствии с действием психологических и социальных факторов остро нуждаются в объединении. Очевидно, в субкультурных объединениях антиобщественной направленности быстрее распространяется и прочнее усваивается криминальный опыт.
По признаку отношения к ценностно-нормативной системе субкультуры и положению внутри группы членов любой фанатской группировки можно разделить следующим образом.
1. Устойчивое, сплоченное ядро группы, обычно обозначаемое как лидерство, общее (формальное) и функциональное (неформальное). Пребывание в данной подгруппе может служить условием перехода субъекта в вышестоящую на «социальной лестнице» субкультурную группу (их 8–12% от общей численности территориальных фанатских групп).
2. Активные и сознательные приверженцы субкультурных норм и ценностей, составляющие резерв ядра и референтную группу для всех остальных участников (по разным оценкам, их от 20 до 30%).
3. Пассивные сторонники субкультурных ценностей, случайно или на время примкнувшие к данной группе, разделяющие господствующие среди ее членов традиции и обычаи и не дистанцирующиеся от них. Численность данной подгруппы – 50—60%, она составляет резерв для предыдущей и последующей подгрупп.
4. Отвергаемые по каким-либо причинам члены группы, но не изгоняемые из нее. Данные лица также являются сторонниками субкультурных ценностей и норм, но не способны следовать им на практике, стремятся упрочить свое внутригрупповое положение. Доля данных лиц невелика, примерно 5–10%.
Приведенное внутригрупповое деление, а также инициация при вступлении в группу имеют древние психологические традиции, так как практикуются всеми относительно замкнутыми сообществами людей, включая случайно сформированные по формальному признаку и ограниченные в свободе выбора занятий и общения.
Такое деление характерно не только для первичных территориальных групп, объединенных каким-либо экстремальным интересом, фанатизмом в отношении некоторого занятия, времяпровождения, но и для объединений более высокого уровня в рамках делинквентского сообщества, в частности в группе локальных лидеров, в группе высших руководителей. Например, ветеран, отвергаемый другими авторитетами, выступает лидером в группе нижестоящих бригадиров (локальных лидеров). Это создает опасность конфликта и раскола внутри самого сообщества, спонтанных вспышек насилия и внутригрупповой агрессии, показательных погромных акций. В связи с этим С.В. Шестаков обоснованно объединяет хулиганство, вандализм и националистические выпады, как проявления «воинствующей улицы».[65]
На самом деле, перейти от скандирования оскорбительной «кричалки» в адрес конкурирующего фанатского сообщества к такому же скандированию в адрес представителей правоохранительных органов или определенной социальной группы не так уж сложно. Труднее в первом случае провести грань между непреступным нарушением общественного порядка и разжиганием вражды и ненависти в отношении социальной группы, опираясь на уголовный закон.
На непосредственную связь насильственной преступности и ксенофобии и межобщинной нетерпимости указывают и британские эксперты из West Midlands Police.
Рост числа арестов активистов группировок футбольных хулиганов только в 1998—1999 гг., в частности за проявления насилия с 52 до 100, за неподобающее поведение – с 312 до 322, за нападение – со 110 до 132, повлек за собой сокращение числа преступлений на национальной почве с 33 до 25. Так, итогом четырехмесячной работы полицейских, действовавших под прикрытием в группировке «Leeds», стал арест 11 молодых людей по обвинению в организации массовых беспорядков и групповом хулиганстве. Во время ареста были изъяты специальная литература, содержащая факты пропаганды насилия и беспорядков, а также ножи, арбалет, железная арматура и тому подобные средства.[66]
Ролевое поведение члена фанатской группы является предпосылкой статусного поведения члена организации. В данном случае имеет место действие хорошо известного закона перехода количественных изменений в качественные. В борьбе множества конкурирующих групп вырастают и структурируются криминальные объединения, интересы которых простираются в сферу экономических отношений, прежде всего в их теневой сектор.
По нашему мнению, наибольшую общественную опасность представляют организаторы и спонсоры экстремистских сообществ, а также политические деятели, готовые устанавливать контакты с любыми делинквентными сообществами, обеспечивать им идейное обоснование и политическое прикрытие в обмен на создание желательного климата в обществе.
Данная группа лиц представлена лицами более старшего возраста с высоким уровнем образования и материального достатка и не менее высоким уровнем притязаний. Они сами редко принимают участие в массовых мероприятиях ультрас, не громят стадионы, не разоряют кладбища и не избивают приезжих. Если кто-то из них и привлекается к уголовной ответственности, то обычно за совершение совершенно иных преступлений – должностных, финансовых, в сфере незаконного оборота оружия и боеприпасов и т. п.
У этих людей мотивы вражды и ненависти к определенным социальным группам, бредовые идеи изменения миропорядка, как правило, отходят на второй план. На первом стоят установление контроля над ресурсами и достижение конкурентных преимуществ в борьбе за передел сфер влияния, власти. Так, один из лидеров националистической организации, предприниматель В., в близком кругу появляется в футболке с характерной надписью: «Нас никому не сбить с пути, нам по … куда идти!» Контакты со своими «идейными» последователями данные лица также всячески маскируют, нередко осуществляют через особо доверенных лиц, различные клубы или анонимные интернет-сайты.
О превращении фанатских группировок, вкусивших от древа организации в социально-культурный феномен, свидетельствуют такие факторы как появление собственной мифологии и специфических музыкальных стилей, собственной прессы (в форме интернет-изданий или периодической печати), собственных касс взаимопомощи. Основными носителями организованности, осуществляющими коммуникацию между легальными и криминальными, а также официальными общественными структурами и группами подростков, становятся ветераны движения, повзрослевшие члены группировок (18—25 лет). В Германии они объединяются в товарищества по 5–20 человек. Большинство российских фанатов также объединены в малочисленные группы по месту жительства или учебы, возглавляемые, как правило, более старшими людьми, носителями идеологии.
Сегодня в России существует целый спектр субкультурных объединений (фанаты, скинхеды, попперы, рэперы, рокеры, рейверы, байкеры, готы, эмики и др.), ни одно из которых не является продуктом национального культурно-исторического развития народов нашей страны. Все они заимствованы (скорее, даже привиты) и адаптированы к отечественным социально-экономическим и политическим условиям, к нашему менталитету из других культур. Успех адаптации данных течений в России объясняется не только яркостью и необычностью в сравнении с официальными молодежными структурами советской эпохи, но и тем, что их возникновение удовлетворяло потребность в образе врага, консолидирующего плюралистическое и дифференцированное общество.
Во-первых, фактор страха всегда мобилизует социальную активность. Во-вторых, отрицание обывателем своего тождества с непонятными и опасными хулиганами–экстремистами–террористами предполагает объединение себя с органами власти, от которых современный гражданин в большинстве случаев отчужден. В-третьих, на профилактику хулиганства, противодействие насилию и беспределу, а также на восстановление разбитого и поломанного в процессе столкновений удобно требовать новые бюджетные ассигнования. В-четвертых, можно получить крупную страховку. В-пятых, общество любит борцов с преступностью и склонно многое им прощать, включая нарушения конституции. Перечень можно продолжить.
Так общество и формально противостоящие ему делинквентные объединения находят точки соприкосновения интересов, формируют новую систему, в которую оказываются органично вписаны и прежние, и нынешние институты, объединенные неприятием либеральных ценностей.
В соответствии с изложенным выше, распространение совершения преступлений экстремистской направленности обусловлено массовым вовлечением подростков и молодежи в делинквентские сообщества и обострением конкурентной борьбы между данными сообществами за ограниченные ресурсы и сферы влияния. Нередко такая борьба приобретает субкультурную окраску, а сама деятельность сообществ бывает пронизана элементами криминальной контркультуры.
Возникновение данных сообществ не следует рассматривать как проявление неорганизованного, спонтанного бунта маргинальных слоев современного общества. Анализ институализации делинквентских групп несовершеннолетних и молодежи позволяет говорить о формировании определенного социокультурного слоя.
Нынешние институты предоставляют определенную социальную нишу новому поколению люмпенов постиндустриального общества и потому находятся в сложном взаимодействии с официальными общественными институтами, включая политические организации. Первичными единицами в организации рассматриваемых сообществ являются досуговые объединения, территориальные микрогруппы подростков-фанатов, среди которых наиболее многочисленны футбольные.
Пребывание несовершеннолетних в составе соответствующих объединений объективно осложняет процесс социализации личности и переориентирует обостряющиеся именно в этот период жизни проявляющиеся в длительном и стойком отчуждении от господствующих в обществе нравственные и правовые ценности. При воздействии негативных условий социального окружения эти изменения становятся криминогенным фактором.
Далеко не правильным является взгляд на члена субкультурной группировки как на трудного подростка с низким интеллектом, неспособного адаптироваться к быстро изменяющимся условиям современной жизни. Уровень интеллекта влияет лишь на статус конкретного молодого человека в группе. Однако пребывание несовершеннолетнего в составе субкультурных образований, пропагандирующих обособленность от общества, объективно осложняет процесс социализации личности и при воздействии негативных условий социального окружения становится существенным криминогенным фактором. Так, вражда к представителям конкурирующих группировок и носителям иных субкультур превращается в питательную почву для организованного совершения против них различных преступлений хулиганской и экстремистской направленности.
Лица, совершающие данные преступления, могут быть условно разделены на четыре основные группы:
1 – хулиганствующие попутчики субкультурного объединения;
2 – посредственные, или второстепенные, исполнители;
3 – непосредственные, активные, самоорганизующиеся (идейные) исполнители и координаторы, составляющие ядро или актив экстремистской организации, включая группы локальных лидеров;
4 – лидеры, организаторы и спонсоры, использующие данные группы и сообщества в собственных целях и обеспечивающие им прикрытие от эффективного преследования.
Первые и вторые из-за отсутствия идейной и структурной связи с ядром организации, представленным лицами, входящими в третью подгруппу, являются слабыми звеньями в системе экстремистских сообществ.
Глава 2. Ксенофобия и преступления ненависти
2.1. Человек, агрессия, насилие
Таким образом, именно территориальные фанатские группировки составляют основные структурные элементы для строительства делинквентских сообществ, а в случае криминального перерождения субкультурных групп и формирования ОПГ. Как важные особенности агрессивных территориальных объединений подростков делинквентской и криминальной направленности в нашей стране следует отметить также исключительно высокую устойчивость к профилактическому и правоохранительному воздействию государства на всем протяжении ХХ века и в начале XXI столетия.
Данные группировки стабильно воспроизводились в каждом следующем поколении, постоянно пополняя ряды организованной и профессиональной преступности. При этом визуальные признаки таких групп, включая внешний вид, атрибуты, лозунги и фетиши, а также сленг, достаточно быстро изменялись, не затрагивая сущность деятельности и отношения с обществом. Никаких идейных основ вражды не было и в помине. По мнению Ю. Шинкаренко, объединение фанатов – люберов, ништяков, многих казанских гопников – изначально происходило не на криминальной основе. Элементы воровской субкультуры использовались люмпенскими группами лишь в качестве строительных лесов, некоторой субкультурной формы. Именно она наиболее полно соответствовала мироощущению люмпен-подростка, социального изгоя, маргинала, отверженного.[60]
В настоящее время наиболее многочисленными и известными по участию в групповых хулиганских и экстремистских действиях являются группировки футбольных болельщиков, которые, как это неоднократно случалось, во время массовых насильственных акций объединяются с различными националистическими группами. Кроме того, рассматриваемые объединения, как правило, не имеют официальных организационных центров, таких как официальные фан-клубы и национальные федерации футбольных болельщиков.
По формам участия в противоправных коллективных практиках группировки различаются следующим образом.
1. Случайная группа, например, затевающая драки на дискотеках, стадионах и в других местах, однако имеющая свои неписаные групповые нормы и ценности. Вхождение в случайную группу воспринимается как сигнал об освобождении от социального контроля, возможность «отпустить тормоза». По результатам анкетирования осужденных, проведенного И.Л. Денисовым и О.П. Рыбалкиной, хулиганство и вандализм «как правило, являются средством восполнения недостатка впечатлений, выступают в качестве своего рода развлекательных программ».[61]
В среде более многочисленных представителей субкультурных объединений, футбольных фанатов распространены хулиганства, а не насильственные преступления, направленные против личности[62]. Если члены таких групп и совершают преступления экономической направленности, это, как правило, слабо подготовленные, ситуационные кражи или грабежи. Сегодня предметами посягательств нередко выступают так называемые знаковые (статусные) вещи: одежда с символикой спортивного клуба, спиртные напитки, украшения, мобильные телефоны.
2. Ретристская группа. Под ретризмом в социологии и психологии понимают стремление к уходу от действительности, от жизненных трудностей. Крайний вариант ухода от действительности – суицид. Обычные занятия ретристских групп – бесцельное времяпровождение, сомнительные развлечения, токсикомания и наркомания.
3. Агрессивная группа основана на наиболее примитивных представлениях об иерархии ценностей и минимуме культуры. Она дошла до нас из глубокой древности, практически не изменившись. Характерные особенности агрессивной группы – жесткая иерархическая структура, сильное групповое давление на участников, серьезные санкции за нарушение групповых норм, психологической основой которых является резкое противопоставление: «мы – они»[63]. Численность данных групп колеблется от 3–5 до 10—20 и даже 25 человек.
Такие группировки характеризует высокая криминальная активность. За футбольный сезон практически каждый член фанатских групп (89%) неоднократно становится участником групповой драки, около 43% сотрудники милиции задерживали за совершение административных правонарушений, около половины из них (19%) неоднократно.[64]
Агрессивные проявления данных групп направлены, как правило, против таких же конкурирующих групп или против лиц, отличающихся по каким-либо, чаще всего внешним, признакам (неславянская внешность, принадлежность к правоохранительным органам, ношение символики другого клуба, утрата символики своего клуба).
В последнем случае в отношении чужака могут совершаться посягательства против личности, а также издевательства над отвергаемыми членами своей группы, стигматизируемыми как лохи, третирование их. Представители городских низов всегда и везде воспринимают «пришлых» негативно, независимо от их национальности и вероисповедания, потому что видят в последних конкурентов на рынке труда (наименее квалифицированного и низкооплачиваемого), в получении социальных подачек и в организации досуга. Мобинг практикуется и другими субкультурными группами.
Очень часто в такие субкультурные объединения в силу различных социально-психологических и экономических причин оказываются втянутыми различные маргинальные элементы – мигранты, безработные, представители этнических меньшинств, подростки. Несовершеннолетние, как отмечают многие исследователи неформальных объединений (А.В. Добрович, И.С. Кон, В.Ф. Левичева, А.В. Мудрик, И.С. Полонский и другие), в соответствии с действием психологических и социальных факторов остро нуждаются в объединении. Очевидно, в субкультурных объединениях антиобщественной направленности быстрее распространяется и прочнее усваивается криминальный опыт.
По признаку отношения к ценностно-нормативной системе субкультуры и положению внутри группы членов любой фанатской группировки можно разделить следующим образом.
1. Устойчивое, сплоченное ядро группы, обычно обозначаемое как лидерство, общее (формальное) и функциональное (неформальное). Пребывание в данной подгруппе может служить условием перехода субъекта в вышестоящую на «социальной лестнице» субкультурную группу (их 8–12% от общей численности территориальных фанатских групп).
2. Активные и сознательные приверженцы субкультурных норм и ценностей, составляющие резерв ядра и референтную группу для всех остальных участников (по разным оценкам, их от 20 до 30%).
3. Пассивные сторонники субкультурных ценностей, случайно или на время примкнувшие к данной группе, разделяющие господствующие среди ее членов традиции и обычаи и не дистанцирующиеся от них. Численность данной подгруппы – 50—60%, она составляет резерв для предыдущей и последующей подгрупп.
4. Отвергаемые по каким-либо причинам члены группы, но не изгоняемые из нее. Данные лица также являются сторонниками субкультурных ценностей и норм, но не способны следовать им на практике, стремятся упрочить свое внутригрупповое положение. Доля данных лиц невелика, примерно 5–10%.
Приведенное внутригрупповое деление, а также инициация при вступлении в группу имеют древние психологические традиции, так как практикуются всеми относительно замкнутыми сообществами людей, включая случайно сформированные по формальному признаку и ограниченные в свободе выбора занятий и общения.
Такое деление характерно не только для первичных территориальных групп, объединенных каким-либо экстремальным интересом, фанатизмом в отношении некоторого занятия, времяпровождения, но и для объединений более высокого уровня в рамках делинквентского сообщества, в частности в группе локальных лидеров, в группе высших руководителей. Например, ветеран, отвергаемый другими авторитетами, выступает лидером в группе нижестоящих бригадиров (локальных лидеров). Это создает опасность конфликта и раскола внутри самого сообщества, спонтанных вспышек насилия и внутригрупповой агрессии, показательных погромных акций. В связи с этим С.В. Шестаков обоснованно объединяет хулиганство, вандализм и националистические выпады, как проявления «воинствующей улицы».[65]
На самом деле, перейти от скандирования оскорбительной «кричалки» в адрес конкурирующего фанатского сообщества к такому же скандированию в адрес представителей правоохранительных органов или определенной социальной группы не так уж сложно. Труднее в первом случае провести грань между непреступным нарушением общественного порядка и разжиганием вражды и ненависти в отношении социальной группы, опираясь на уголовный закон.
На непосредственную связь насильственной преступности и ксенофобии и межобщинной нетерпимости указывают и британские эксперты из West Midlands Police.
Рост числа арестов активистов группировок футбольных хулиганов только в 1998—1999 гг., в частности за проявления насилия с 52 до 100, за неподобающее поведение – с 312 до 322, за нападение – со 110 до 132, повлек за собой сокращение числа преступлений на национальной почве с 33 до 25. Так, итогом четырехмесячной работы полицейских, действовавших под прикрытием в группировке «Leeds», стал арест 11 молодых людей по обвинению в организации массовых беспорядков и групповом хулиганстве. Во время ареста были изъяты специальная литература, содержащая факты пропаганды насилия и беспорядков, а также ножи, арбалет, железная арматура и тому подобные средства.[66]
Ролевое поведение члена фанатской группы является предпосылкой статусного поведения члена организации. В данном случае имеет место действие хорошо известного закона перехода количественных изменений в качественные. В борьбе множества конкурирующих групп вырастают и структурируются криминальные объединения, интересы которых простираются в сферу экономических отношений, прежде всего в их теневой сектор.
По нашему мнению, наибольшую общественную опасность представляют организаторы и спонсоры экстремистских сообществ, а также политические деятели, готовые устанавливать контакты с любыми делинквентными сообществами, обеспечивать им идейное обоснование и политическое прикрытие в обмен на создание желательного климата в обществе.
Данная группа лиц представлена лицами более старшего возраста с высоким уровнем образования и материального достатка и не менее высоким уровнем притязаний. Они сами редко принимают участие в массовых мероприятиях ультрас, не громят стадионы, не разоряют кладбища и не избивают приезжих. Если кто-то из них и привлекается к уголовной ответственности, то обычно за совершение совершенно иных преступлений – должностных, финансовых, в сфере незаконного оборота оружия и боеприпасов и т. п.
У этих людей мотивы вражды и ненависти к определенным социальным группам, бредовые идеи изменения миропорядка, как правило, отходят на второй план. На первом стоят установление контроля над ресурсами и достижение конкурентных преимуществ в борьбе за передел сфер влияния, власти. Так, один из лидеров националистической организации, предприниматель В., в близком кругу появляется в футболке с характерной надписью: «Нас никому не сбить с пути, нам по … куда идти!» Контакты со своими «идейными» последователями данные лица также всячески маскируют, нередко осуществляют через особо доверенных лиц, различные клубы или анонимные интернет-сайты.
О превращении фанатских группировок, вкусивших от древа организации в социально-культурный феномен, свидетельствуют такие факторы как появление собственной мифологии и специфических музыкальных стилей, собственной прессы (в форме интернет-изданий или периодической печати), собственных касс взаимопомощи. Основными носителями организованности, осуществляющими коммуникацию между легальными и криминальными, а также официальными общественными структурами и группами подростков, становятся ветераны движения, повзрослевшие члены группировок (18—25 лет). В Германии они объединяются в товарищества по 5–20 человек. Большинство российских фанатов также объединены в малочисленные группы по месту жительства или учебы, возглавляемые, как правило, более старшими людьми, носителями идеологии.
Сегодня в России существует целый спектр субкультурных объединений (фанаты, скинхеды, попперы, рэперы, рокеры, рейверы, байкеры, готы, эмики и др.), ни одно из которых не является продуктом национального культурно-исторического развития народов нашей страны. Все они заимствованы (скорее, даже привиты) и адаптированы к отечественным социально-экономическим и политическим условиям, к нашему менталитету из других культур. Успех адаптации данных течений в России объясняется не только яркостью и необычностью в сравнении с официальными молодежными структурами советской эпохи, но и тем, что их возникновение удовлетворяло потребность в образе врага, консолидирующего плюралистическое и дифференцированное общество.
Во-первых, фактор страха всегда мобилизует социальную активность. Во-вторых, отрицание обывателем своего тождества с непонятными и опасными хулиганами–экстремистами–террористами предполагает объединение себя с органами власти, от которых современный гражданин в большинстве случаев отчужден. В-третьих, на профилактику хулиганства, противодействие насилию и беспределу, а также на восстановление разбитого и поломанного в процессе столкновений удобно требовать новые бюджетные ассигнования. В-четвертых, можно получить крупную страховку. В-пятых, общество любит борцов с преступностью и склонно многое им прощать, включая нарушения конституции. Перечень можно продолжить.
Так общество и формально противостоящие ему делинквентные объединения находят точки соприкосновения интересов, формируют новую систему, в которую оказываются органично вписаны и прежние, и нынешние институты, объединенные неприятием либеральных ценностей.
В соответствии с изложенным выше, распространение совершения преступлений экстремистской направленности обусловлено массовым вовлечением подростков и молодежи в делинквентские сообщества и обострением конкурентной борьбы между данными сообществами за ограниченные ресурсы и сферы влияния. Нередко такая борьба приобретает субкультурную окраску, а сама деятельность сообществ бывает пронизана элементами криминальной контркультуры.
Возникновение данных сообществ не следует рассматривать как проявление неорганизованного, спонтанного бунта маргинальных слоев современного общества. Анализ институализации делинквентских групп несовершеннолетних и молодежи позволяет говорить о формировании определенного социокультурного слоя.
Нынешние институты предоставляют определенную социальную нишу новому поколению люмпенов постиндустриального общества и потому находятся в сложном взаимодействии с официальными общественными институтами, включая политические организации. Первичными единицами в организации рассматриваемых сообществ являются досуговые объединения, территориальные микрогруппы подростков-фанатов, среди которых наиболее многочисленны футбольные.
Пребывание несовершеннолетних в составе соответствующих объединений объективно осложняет процесс социализации личности и переориентирует обостряющиеся именно в этот период жизни проявляющиеся в длительном и стойком отчуждении от господствующих в обществе нравственные и правовые ценности. При воздействии негативных условий социального окружения эти изменения становятся криминогенным фактором.
Далеко не правильным является взгляд на члена субкультурной группировки как на трудного подростка с низким интеллектом, неспособного адаптироваться к быстро изменяющимся условиям современной жизни. Уровень интеллекта влияет лишь на статус конкретного молодого человека в группе. Однако пребывание несовершеннолетнего в составе субкультурных образований, пропагандирующих обособленность от общества, объективно осложняет процесс социализации личности и при воздействии негативных условий социального окружения становится существенным криминогенным фактором. Так, вражда к представителям конкурирующих группировок и носителям иных субкультур превращается в питательную почву для организованного совершения против них различных преступлений хулиганской и экстремистской направленности.
Лица, совершающие данные преступления, могут быть условно разделены на четыре основные группы:
1 – хулиганствующие попутчики субкультурного объединения;
2 – посредственные, или второстепенные, исполнители;
3 – непосредственные, активные, самоорганизующиеся (идейные) исполнители и координаторы, составляющие ядро или актив экстремистской организации, включая группы локальных лидеров;
4 – лидеры, организаторы и спонсоры, использующие данные группы и сообщества в собственных целях и обеспечивающие им прикрытие от эффективного преследования.
Первые и вторые из-за отсутствия идейной и структурной связи с ядром организации, представленным лицами, входящими в третью подгруппу, являются слабыми звеньями в системе экстремистских сообществ.
Глава 2. Ксенофобия и преступления ненависти
2.1. Человек, агрессия, насилие
Рассмотрим, как агрессивность, имеющая биологическую основу, под влиянием социальных факторов преобразуется в насилие, имеющее социальную природу, а последнее может проявляться в виде ксенофобии и преступлений ненависти. Выбор темы обусловлен как ее актуальностью в современном мире, так и противоречивостью представленных в науке и публицистике мнений. Разумеется, мы не претендуем на истину («есть много истин, нет Истины»), а лишь актуализируем свои представления.
Насилие сопровождает человечество всю его историю. Оно – неотъемлемый элемент общественного бытия. В современном мире наблюдается эскалация насилия. Возможно, однако, что такое впечатление (omniaopiniadoctorum!) объясняется не столько реальным увеличением «массы» насилия, сколько большей чувствительностью современников к любым его проявлениям. Мы вряд ли найдем в истории человечества мирные эпохи. Так, по неполным подсчетам, с 3600 г. до н. э. по настоящее время на Земле было всего 300 мирных лет, свыше 15 тысяч войн унесло около 3,5 млрд человеческих жизней. И это, не говоря о насильственных преступлениях, семейном насилии и т. п.
В современном мире различные проявления насилия вызывают все более негативную реакцию. Это объясняется, во-первых, явно или интуитивно осознаваемой угрозой существованию человечества в условиях, когда имеются средства, достаточные для уничтожения всего живого на Земле, а во-вторых, толерантностью населения цивилизованных стран, чья мораль не приемлет насилия.[67]
Со временем насилие приобретает системный характер. Оно пронизывает все сферы жизнедеятельности общества, включая «культурное насилие» (J. Galtung), «воспитательное насилие» (W. Benjamin, N. Luhmann, K. Schorr), «насилие экономики» (N. Luhmann), «структурное насилие» (безличное, когда убивают не конкретные субъекты, а социальный строй, J. Galtung), криминальное насилие. Но и само «право поражено насилием» (W. Benjamin). В конечном счете «насилие встроено в систему» (D. Becker).
Между тем в политологической, социологической, юридической, психологической науке не прекращаются дискуссии о самом понятии «насилие», его природе (биологической, психологической, социальной), генезисе, возможностях минимизации.
Ниже излагается авторское понимание проблемы и феноменологии насилия вообще, в современной России в особенности.
Наиболее широким является понимание насилия как поведения, наносящего вред другим[68]. Юридически более точное определение насилия – причинение физического, психического или материального (имущественного) вреда. В узком смысле слова насилие – причинение физического вреда, нарушение физической неприкосновенности. Под насилием также понимается враждебное отношение к объекту посягательств, осуществленное в действиях, направленных на его разрушение (повреждение или уничтожение).
Существует много споров о природе насилия: имеет оно преимущественно животное (биологическое) происхождение или же социальное.
«Какое зверское убийство!» – восклицаем мы, услышав об особо жестоком лишении жизни. «Не человек, а зверь!» – говорим о человеке жестоком, серийном убийце, садисте. При этом мы клевещем на зверей. Во-первых, внутривидовое убийство среди животных – крайняя редкость. У них акты внутривидовой агрессии редко заканчиваются серьезными травмами и смертельным исходом, поскольку действуют надежные механизмы, предотвращающие убийство себе подобных: сигнал капитуляции немедленно прекращает самую жестокую схватку. Так, побеждаемый волк подставляет свое горло под клыки волка-победителя, и тот немедленно прекращает схватку. «Борьба между животными одного и того же вида не имеет своей целью смерть противника; как правило, она не сопровождается кровопролитием и прекращается при отступлении одного из конкурентов»[69]. К сожалению, представители вида Homosapiensутратили этот биологический защитный механизм, и существовавший когда-то принцип «лежачего не бьют» сегодня потерял практический смысл. Лежачего добивают… Страшна история человечества…
Во-вторых, агрессия среди животных всегда инструментальна – из-за пищи, из-за самки, при защите детеныша, но никогда не превращается в самоцель, не бывает, как у людей, «просто так», из зависти, из мести, из хулиганских побуждений, по мотивам ненависти или вражды. Агрессивности ради агрессивности у животных, по-видимому, вообще не существует.
В книге П. Хасснер приводятся данные Р. Руммела, согласно которым за 87 лет минувшего столетия помимо 39 млн жертв межнациональных и гражданских войн около 151 млн человек было уничтожено собственными правительствами. По оценке Н. Крессель, лидеры стран («спонсоры убийств»), принесли в жертву человеческие жизни: СССР (1917—1987 гг.) – 61,9 млн человек, Китай (1928—1987 гг.) – 45,2 млн, Германия (1934—1945 гг.) – 20,9 млн, Япония (1936—1945 гг.) – 5,8 млн, Камбоджа (1975—1978 гг.) – свыше 2 млн и т. д.[70] Какие хищники животного мира могут похвастаться столь массовым уничтожением сородичей?
Насилие в человеческом обществе отличается от агрессивности животных не только масштабами, но и тем, что оно обычно сопровождается враждебным отношением к объекту насилия (волк не испытывает вражду к зайцу). Итак, агрессия присуща всему живому, а насилие – только человеку. Впрочем, качественное отличие насилия от агрессии признают не все авторы.[71]
Но «если проявление истребительной внутривидовой агрессии – это специфическая особенность человека, то разве не логично искать причины этой специфической черты в том, что характерно именно для человека, что его отличает от животных, а не в том, что его роднит с ними? <…> При таком понимании проблема причин агрессивности превращается в проблему исследования тех социальных причин, которые агрессивность вызывают»[72]. Обратимся к ним.
Очевидно, единой причины насилия как социального феномена не существует. Имеется множество факторов, воздействующих на состояние и динамику многообразных проявлений насилия – государственного, полицейского, военного, семейного, педагогического, криминального и т. д. Это факторы экономические, демографические (пол, возраст, этническая принадлежность, миграция и т. д.), культурологические (принадлежность к той или иной культуре, субкультуре, религиозной конфессии) и даже космические: выявлены корреляционные зависимости между уровнем убийств, самоубийств и солнечной активностью, фазами Луны.[73]
Насилие сопровождает человечество всю его историю. Оно – неотъемлемый элемент общественного бытия. В современном мире наблюдается эскалация насилия. Возможно, однако, что такое впечатление (omniaopiniadoctorum!) объясняется не столько реальным увеличением «массы» насилия, сколько большей чувствительностью современников к любым его проявлениям. Мы вряд ли найдем в истории человечества мирные эпохи. Так, по неполным подсчетам, с 3600 г. до н. э. по настоящее время на Земле было всего 300 мирных лет, свыше 15 тысяч войн унесло около 3,5 млрд человеческих жизней. И это, не говоря о насильственных преступлениях, семейном насилии и т. п.
В современном мире различные проявления насилия вызывают все более негативную реакцию. Это объясняется, во-первых, явно или интуитивно осознаваемой угрозой существованию человечества в условиях, когда имеются средства, достаточные для уничтожения всего живого на Земле, а во-вторых, толерантностью населения цивилизованных стран, чья мораль не приемлет насилия.[67]
Со временем насилие приобретает системный характер. Оно пронизывает все сферы жизнедеятельности общества, включая «культурное насилие» (J. Galtung), «воспитательное насилие» (W. Benjamin, N. Luhmann, K. Schorr), «насилие экономики» (N. Luhmann), «структурное насилие» (безличное, когда убивают не конкретные субъекты, а социальный строй, J. Galtung), криминальное насилие. Но и само «право поражено насилием» (W. Benjamin). В конечном счете «насилие встроено в систему» (D. Becker).
Между тем в политологической, социологической, юридической, психологической науке не прекращаются дискуссии о самом понятии «насилие», его природе (биологической, психологической, социальной), генезисе, возможностях минимизации.
Ниже излагается авторское понимание проблемы и феноменологии насилия вообще, в современной России в особенности.
Наиболее широким является понимание насилия как поведения, наносящего вред другим[68]. Юридически более точное определение насилия – причинение физического, психического или материального (имущественного) вреда. В узком смысле слова насилие – причинение физического вреда, нарушение физической неприкосновенности. Под насилием также понимается враждебное отношение к объекту посягательств, осуществленное в действиях, направленных на его разрушение (повреждение или уничтожение).
Существует много споров о природе насилия: имеет оно преимущественно животное (биологическое) происхождение или же социальное.
«Какое зверское убийство!» – восклицаем мы, услышав об особо жестоком лишении жизни. «Не человек, а зверь!» – говорим о человеке жестоком, серийном убийце, садисте. При этом мы клевещем на зверей. Во-первых, внутривидовое убийство среди животных – крайняя редкость. У них акты внутривидовой агрессии редко заканчиваются серьезными травмами и смертельным исходом, поскольку действуют надежные механизмы, предотвращающие убийство себе подобных: сигнал капитуляции немедленно прекращает самую жестокую схватку. Так, побеждаемый волк подставляет свое горло под клыки волка-победителя, и тот немедленно прекращает схватку. «Борьба между животными одного и того же вида не имеет своей целью смерть противника; как правило, она не сопровождается кровопролитием и прекращается при отступлении одного из конкурентов»[69]. К сожалению, представители вида Homosapiensутратили этот биологический защитный механизм, и существовавший когда-то принцип «лежачего не бьют» сегодня потерял практический смысл. Лежачего добивают… Страшна история человечества…
Во-вторых, агрессия среди животных всегда инструментальна – из-за пищи, из-за самки, при защите детеныша, но никогда не превращается в самоцель, не бывает, как у людей, «просто так», из зависти, из мести, из хулиганских побуждений, по мотивам ненависти или вражды. Агрессивности ради агрессивности у животных, по-видимому, вообще не существует.
В книге П. Хасснер приводятся данные Р. Руммела, согласно которым за 87 лет минувшего столетия помимо 39 млн жертв межнациональных и гражданских войн около 151 млн человек было уничтожено собственными правительствами. По оценке Н. Крессель, лидеры стран («спонсоры убийств»), принесли в жертву человеческие жизни: СССР (1917—1987 гг.) – 61,9 млн человек, Китай (1928—1987 гг.) – 45,2 млн, Германия (1934—1945 гг.) – 20,9 млн, Япония (1936—1945 гг.) – 5,8 млн, Камбоджа (1975—1978 гг.) – свыше 2 млн и т. д.[70] Какие хищники животного мира могут похвастаться столь массовым уничтожением сородичей?
Насилие в человеческом обществе отличается от агрессивности животных не только масштабами, но и тем, что оно обычно сопровождается враждебным отношением к объекту насилия (волк не испытывает вражду к зайцу). Итак, агрессия присуща всему живому, а насилие – только человеку. Впрочем, качественное отличие насилия от агрессии признают не все авторы.[71]
Но «если проявление истребительной внутривидовой агрессии – это специфическая особенность человека, то разве не логично искать причины этой специфической черты в том, что характерно именно для человека, что его отличает от животных, а не в том, что его роднит с ними? <…> При таком понимании проблема причин агрессивности превращается в проблему исследования тех социальных причин, которые агрессивность вызывают»[72]. Обратимся к ним.
Очевидно, единой причины насилия как социального феномена не существует. Имеется множество факторов, воздействующих на состояние и динамику многообразных проявлений насилия – государственного, полицейского, военного, семейного, педагогического, криминального и т. д. Это факторы экономические, демографические (пол, возраст, этническая принадлежность, миграция и т. д.), культурологические (принадлежность к той или иной культуре, субкультуре, религиозной конфессии) и даже космические: выявлены корреляционные зависимости между уровнем убийств, самоубийств и солнечной активностью, фазами Луны.[73]