Страница:
* * *
Не выспавшись и чувствуя себя побитым, я отправился в Нью-Йорк, в адвокатскую контору «Пэн и Сточер», которая вела дела отцовской фирмы. Старший Пэн, по мысли отца, должен был стать моим наставником на адвокатском поприще, которое не столько не соответствовало моей натуре, сколько моя натура не была приспособлена к этому виду деятельности. Мистер Пэн прекрасно это понимал, он знал людей, а будучи знаком с моим отцом с юных лет, неоднократно предупреждал его (я так полагаю, хотя отец никогда не говорил об этом) о бесполезности моего приобщения к миру юридических формулировок и казусов. Возможно, не без влияния мистера Пэна отец согласился с тем, чтобы я остался в Глен Ридже и помогал ему в деле, которым он занимался всю жизнь, но, по моим наблюдениям, все же недолюбливал, полагая для себя лучшей долей именно адвокатуру, закрытую для него в молодые годы в силу того, что ему нужно было не об учебе думать, а содержать семью после смерти родителей.
Мы хорошо поговорили со старым Пэном и с молодым Сточером перекинулись парой слов, пока клерк готовил для подписи документы. Перекусил я в закусочной у Моррисона на семьдесят второй улице и возвращался под вечер домой в прекрасном настроении. Необычное оживление на нашей Уайлдвуд-Террас заставило меня вернуться в реальность из мира грез, в котором я пребывал всю дорогу.
– Джон! – окликнула меня из своего окна миссис Чедвик, только я свернул к нашему дому. – Поворачивай коляску к Ратуше! Твой отец там и все мужчины!
– Что случилось? – спросил я, предчувствуя уже, что услышу.
– Дженнифер пропала! – выпалила миссис Чедвик. – Около полудня вышла со двора, и с тех пор ее никто не видел! Видимо, пошла в лес и заблудилась. Она любит считать всякую чепуху, а в лесу нынче цветов полно, есть что пересчитывать. Ей на весь век хватит, вот только бедняжка не соображает…
Я не стал слушать, что думает соседка об умственных способностях Дженни и, поставив коляску в сарай, а лошадь в конюшню, забежал на минуту домой, где застал матушку, рыдающую у окна в кухне. Не стал я слушать и ее причитаний, в которых никогда не было ни здравого смысла, ни сколько-нибудь умной мысли, и, схватив лежавший на столе пирожок (даже в эти часы мать продолжала выполнять обычную работу – кормить-то все равно надо), бросился со двора – не к площади, где, по словам миссис Чедвик, шериф устроил сборный пункт, а в противоположную сторону – к Угловому Дому.
Солнце стояло еще довольно высоко, и строение выглядело очень мирным, с увитым плющом фасадом. К моему разочарованию, в зале, где вчера Дженни целовалась с призраком, никого не было. Неужели я ошибся? Нет! Странное журчанье послышалось то ли из соседней комнаты, то ли снаружи – отражаясь от стен, звуки создавали распадавшееся эхо, будто разговор, разорванный на мелкие клочки, которые невозможно соединить правильно.
Я осторожно направился в соседнюю комнату. Здесь было небольшое окошко, выходившее на восточную сторону, и солнечный свет сюда не проникал, а потому в полумраке было трудно ориентироваться. Дженнифер стояла на коленях лицом к дальней стене, а призрака я сразу не заметил – он-то и издавал звуки, напоминавшие журчанье. Приглядевшись, я понял, что Норман тоже стоит на коленях и держит руки Дженнифер в своих. Похоже, эти двое только что целовались, а может, занимались еще чем-то, но я отогнал от себя недостойную мысль – не знаю, как она вообще могла прийти мне в голову.
На сестре было ее лучшее платье – зеленое, в оборочку, с отложным воротом, – которое она, несмотря на свою умственную убогость, сумела выбрать среди вороха тряпья в своем шкафу. Призрак, насколько я мог судить, едва различая его белесую фигуру, тоже был сегодня при параде – угадывались контуры то ли длинного сюртука, то ли пальто, поди пойми на самом деле, но на голове у него была то ли шляпа с узкими полями, то ли (так мне показалось) перевернутая кастрюля без ручек.
И они разговаривали. Было так странно это слышать и видеть, что я застыл в дверном проеме, и все застыло вокруг, будто Дженни с Норманом были актерами на подмостках удивительной сцены, а я – единственным зрителем.
Норман журчал ручьем, Дженнифер тихо нашептывала, звуки казались призрачными, но для них двоих были настоящими и реальными, – скорее они меня воспринимали призрачным существом, мешавшим им познавать радость общения.
Я прислушался, но не понял не только ни единого слова, но даже того, говорили ли они или мурлыкали, как два довольных друг другом котенка.
И что было делать? Шериф, отец и другие мужчины не найдут Дженнифер в лесу, потратят на поиски вечер и всю ночь… Нужно как можно быстрее вернуть сестру домой, притом исхитриться сделать так, будто она пришла сама, не помня, куда ходила. Последнее было нетрудно, никто бы и допытываться не стал, прекрасно зная, что вопросами от Дженнифер толку не добиться. Но как доставить ее домой незаметно, ведь около ворот и во дворе наверняка собрались женщины, бросившие домашние дела ради возможности почесать языками и перемыть косточки не только пропавшей девушке, но и всему населению Глен Риджа.
Я взял сестру за руку, причем не мог не коснуться Нормана, прижимавшегося к Дженнифер всем своим призрачным телом. Рука моя прошла сквозь руку призрака, но он был так занят беседой, что не обратил на меня внимания. И лишь когда я потащил Дженни к двери, оба поняли наконец, что находятся здесь не одни, – и хорошо, что это был я, а если бы их нашли шериф с компанией?
В тот момент я решил, что призрак, явившись, конечно, не из будущего, а с того света, хочет забрать с собой Дженнифер, как Мефистофель в книге Гёте пытался унести на небеса душу Фауста. А поскольку забрать потусторонние силы могли только душу, я с неодолимой ясностью осознал, какая смертельная опасность грозила Дженни.
Осознав это, я потянул сестру прочь из Углового Дома, чуть не вывернув ей руку, а она сопротивлялась, причем молча, что меня тоже поразило: неужели понимала, что криком привлечет внимание, и сюда нагрянет все мужское население Глен Риджа?
Я оглянулся: призрак стоял посреди комнаты, едва видимый в полумраке, он воздел руки к небу, призывая, должно быть, на помощь силы небесные, и я услышал шипение, на этот раз настолько громкое, что мне заложило уши. Я споткнулся, Дженни вырвалась, бросилась назад и, обняв призрака, громко сказала:
– Ты выслушаешь Нормана, Джон, а потом я тебе скажу, как ты глуп и ничего не понимаешь в жизни.
Надо же, и это говорила Дженнифер, вообще не представлявшая, что в жизни можно делать много всякого, кроме как считать бабочек, облака, тарелки, коров, звезды, бревна и вообще все, что поддавалось счету.
– Я люблю Нормана, – сказала Дженни, а призрак подтвердил эти слова кивком полупрозрачной головы, прошипев что-то, возможно, означавшее: «Я тоже ее люблю».
– Норман – единственный, кто понимает меня.
С этим я не мог спорить. Очевидно: только присутствие призрака каким-то непостижимым образом позволяло Дженнифер разговаривать, будто она была нормальной девушкой и даже более того – умной, поскольку могла выговаривать слова, которые не понимал я, имевший все-таки какое-никакое, но образование. Если Нормана не было рядом, Дженни возвращалась в свое обычное состояние.
Дженнифер говорила, а призрак, обняв ее за плечи, подсказывал слова гнусным шипением.
– Наши теоретики об этой возможности говорили еще за несколько лет до того, как была сконструирована первая темпоральная машина. Движение во времени – квантовый процесс, вот почему все попытки создать такую машину на основании классических представлений о сущности времени не приносили успеха. Общим мнением было, что движение вспять во времени или невозможно, поскольку приводит к неустранимым парадоксам, или возможно, но требует энергетических затрат, равных полной энергии Вселенной, что, как вы понимаете, тоже делало невозможным всякое смещение вспять во времени.
«Как вы понимаете!» Слова эти в устах Дженнифер были так же безумны, как темпоральная машина, о которой толковал призрак устами сестры, сделав ее своей марионеткой. Он воображал, что читает лекцию? Кому? Он понимал вообще, что находится не в потустороннем университете, а в заброшенном доме в Глен Ридже, штат Нью-Джерси?
Мысли мои на какое-то время смешались, и я пропустил что-то из речи призрака, озвученной Дженнифер с «мастерством» актера, плохо заучившего роль и внимательно слушавшего подсказку суфлера.
– …и решается в уравнениях квантовой физики, – продолжала между тем Дженни, тщательно проговаривая слова, не существовавшие в языке Шекспира, Диккенса и Лонгфелло. – Только тогда и удалось разрешить сразу две проблемы – перемещений вспять во времени и темного вещества, заполняющего Вселенную.
– Дженни, – сказал я, заполнив возникшую паузу (сестра обернулась к призраку и страстно – так мне показалось – поцеловала его в губы, а призрак обнял ее обеими едва видными, но для Дженнифер, очевидно, сильными руками, привлек к себе, и поцелуй, недопустимый никакими житейскими установлениями, длился столько, что я успел начать, продолжить и закончить фразу). – Дженни, пожалуйста, пойдем со мной, нужно вернуться домой раньше, чем отец с шерифом и мужчины, отправившиеся на твои поиски. Ты не понимаешь, что может произойти, если они, не найдя тебя в лесу, станут обшаривать каждый заброшенный дом в окрестности и непременно будут здесь. Дженни!
Она оторвалась наконец от холодных и скользких (могу себе представить!) губ кошмарного существа, которое сразу же начало опять издавать шипящие, скулящие и стонущие звуки, в которых не было ничего человеческого. Дженни даже не подумала отвергнуть его объятья, только голову повернула в мою сторону, но в глаза не смотрела. По-моему, она меня и не видела, а только произносила слова, складывавшиеся в ее сознании из призрачного шипения и свиста.
– Каждому известно, что результат чего бы то ни было можно получить множеством разных способов. Вот вы поднялись утром с постели в дурном расположении духа. Вы могли ночь не спать, думая о прошлой вечеринке. Могли спать без задних ног, и дурное ваше расположение возникло исключительно по причине того, что ванная занята соседом по квартире. Вы могли прийти домой под утро и не успеть еще лечь в постель. Могли вечером читать книгу или играть с друзьями в «Джугарбу-девять», или стоять весь вечер у окна, глядя на звезды. Вы понимаете меня? Все эти варианты вашего прошлого могли привести к одному и тому же результату: дурному настроению поутру. Уравнения квантовой физики утверждают, что, если многовариантно будущее, то и прошлое многовариантно не менее, а то и более – в оценках числа ветвлений реального мира в прошлое наши теоретики разошлись на три порядка, и проверить их расчеты можно было только экспериментом.
Слишком много слов…
– Дженни, – я попытался взять ее за руку и опять потерпел неудачу. Дженнифер отбросила мою руку с такой силой, что я едва удержался на ногах, и сделала жест, невозможный для девушки ее положения и возраста: положила руку призраку на бедро и заговорила, на меня по-прежнему не глядя:
– Вот и получилось то, что получилось, – сказала сестра. – Так разрешаются, оказывается, все парадоксы путешествий в прошлое. Вы можете выбирать будущее, но прошлое вы выбрать не можете и потому оказываетесь сразу во всех случившихся вариантах мироздания. Чем больше таких вариантов (а их на самом деле почти бесконечно много!), тем меньше ваше реальное присутствие в каждом из них. Тем меньше вы можете взаимодействовать с тем физическим миром, в каком оказались. Темное вещество во Вселенной, составляющее четверть ее массы, – это вещество, попавшее в прошлое. Оно очень слабо взаимодействует с обычным веществом. Так и путешественник в прошлое – подобно темному веществу, он почти невидим, неощутим, он не может на прошлое влиять, и прошлое не способно влиять на него.
Как ни был я шокирован происходившим, как ни был неспособен совершить хоть какое-то действие, я все же понял неожиданно для себя одну простую вещь, которую, возможно, и хотел призрак изложить мне столь экстравагантным способом.
Для этого Нормана я был так же нереален и прозрачен, как он для меня. Значит, и дом этот, и стены, и весь город, и леса, и люди – все-все-все было для него призрачно и проницаемо.
Кроме Дженнифер.
«Слабое взаимодействие с реальностью», – сказал он. Именно. Сестра так слабо взаимодействовала со всем окружением, что не могла понять смысла и необходимости большинства поступков, совершаемых обычными людьми. Она уходила от реальности, считая деревья, птиц, облака, посуду, окна, число картинок в книге и число книг на полке. Она жила не в реальном мире, а в каком-то своем. Может, поэтому Норман оказался для нее человеком во плоти.
– Эй, – сказал я, понимая уже, к чему могут привести эти объятия, этот поцелуй и эта речь, будто Дженни и Норман стали единым существом в своем мире, для них таком же реальном, как для меня башмак на правой ноге, начавший неожиданно жать, будто стал на номер меньше. – Эй, извини, друг (я говорил сестре и был уверен, что она передаст мои слова своему приятелю – не переведет, а именно передаст, потому что говорили мы все трое, конечно, на английском, но призрак не мог воспринимать обычные звуки, его уши, как он сам сказал, слишком слабо… хе-хе… взаимодействовали с реальностью, а я воспринимал как шипение и свист обычную английскую речь этого жуткого создания).
– Извини, друг, – сказал я. – Если Дженнифер сейчас же не вернется домой, могут произойти неприятности. Для тебя, кстати, тоже.
Я услышал на улице шум и громкие возгласы – похоже было, что мужчины возвращались, возбужденные и уверенные в том, что Дженнифер постигла ужасная судьба. И если прежде они искали заблудившуюся и ничего в жизни не понимавшую девушку, то сейчас возьмут ружья и отправятся искать убийцу и насильника. Искать будут везде – и Угловой Дом не обойдут своим вниманием.
Поздно уже было выбираться – шум на улице нарастал, толпа мужчин как раз сейчас проходила под окнами. А когда они пройдут… Нам с Дженни все равно нельзя будет сразу возвращаться домой: прямо в руки разъяренному отцу и шерифу, который, конечно, начнет вытряхивать из меня душу – где, почему, зачем, как… Если же Дженни вернется одна, ее запрут в комнате, но, по крайней мере, не станут приставать с идиотскими вопросами – что взять со слабоумной? По всему получалось, что мне следовало отвести Дженнифер туда, откуда она одна могла бы дойти до дома. А самому сделать ноги – может, даже съездить в Нью-Йорк, чтобы, вернувшись, делать вид, будто я не в курсе происшедшего.
Не годилось. Меня увидят, когда я стану садиться в дилижанс. Что ж, поскольку другого выхода не было…
Я крепко ухватил Дженнифер за локоть и сказал:
– Пойдем домой, сестренка. Нас… тебя там ждут.
Легче было сдвинуть с места городскую водонапорную башню. Я и не подозревал, что в тщедушной девушке столько силы – не духовной, а самой что ни на есть физической. Все внимание сестры было приковано к призраку – должно быть, именно Норман передал Дженни что-то вроде своей призрачной энергии.
– Если тебя… нас обоих… застанут здесь, а скоро шериф с компанией станут обшаривать каждый дом, можешь не сомневаться, беды не миновать.
Дженни оттолкнула мою руку, и я от неожиданности (не ожидал толчка такой силы!) повалился на пол, крепко приложился локтем и затылком, взвыл от боли и, пока поднимался на ноги, успел увидеть, как Дженни медленно удаляется в сторону внутренних комнат, где не было окон. Шла она неуверенно, будто не видела ничего перед собой, и могла в любой момент споткнуться, как я… Слабый ореол – Норман – рядом с Дженнифер становился все менее заметен, будто угасал на глазах.
Я поднялся наконец на ноги и бросился следом.
– Джон, – сказала Дженнифер, не оборачиваясь. – Джон, пойми простую вещь. Я не могу без Нормана. Когда мы рядом, когда мы держим друг друга за руки, когда мы одно целое… ты понимаешь, что я хочу сказать, Джон, верно? Тогда мир расцветает для меня всеми красками, даже такими, какие тебе недоступны. Ты не видишь, какое сейчас над нами изумительное небо – сколько света, звезд, туманных пятен, сколько во всем этом жизни!
Господи, да она окончательно спятила со своим ужасным Норманом! Небо! Звезды! Над нашими головами был потолок комнаты, на котором, присмотревшись, можно было увидеть очень слабое туманное отражение призрачного свечения – не более.
– Ты не сможешь с ним уйти! – воскликнул я, вспоминая пересказанные сестрой слова призрака.
– Я попробую, – просто сказала Дженнифер и ушла в черноту. Призрачный свет мигнул и тоже пропал, а я не то чтобы не в силах был сделать шаг, я боялся увидеть, что могло происходить в соседней комнате, казавшейся мне входом в потусторонний мир.
Я все-таки сделал шаг. Вошел в комнату без окон. Сначала не увидел ничего. Потом вспыхнули звезды – будто действительно исчез потолок, и сверху низвергся весь свет мироздания, от которого я ослеп, как слепнешь, посмотрев на солнце. А когда я вновь получил возможность видеть и глаза привыкли к темноте, я разглядел белесую и печальную фигуру призрака, на фоне которой стоявшая на коленях Дженнифер представлялась тенью самой себя.
И в этот момент шелест и посвистывание сложились в осмысленную речь, которую я, хотя и с трудом, пропуская отдельные слова, различал, как и тихий плач сестры, осознавшей в тот ужасный для нее миг, что любовь, неожиданно ею найденная, уходит – и не потому, что милый предает ее ради другой женщины. Нет, он равно несчастен и хотел бы остаться и провести с Дженнифер жизнь, потому что… я понимал это… потому что только вдвоем они были в этом мире полноценным существом, дополняли друг друга. Норман был всего лишь бесплотным призраком, а Дженни – всего лишь недоразвитой девушкой, не способной воспринимать реальность такой, какой ее вижу я, матушка, отец, шериф и все другие, живущие полноценной жизнью.
– Норман, – молила Дженнифер, – пожалуйста, не уходи, ведь мы одно целое. Я могу считать до миллиона и больше, но сейчас я досчитала до двух и поняла, что это конец счету. Моему счету в жизни. Ты понимаешь?
Мне показалось, что она обращалась ко мне, но это было не так, и ответ Нормана я расслышал, непостижимым образом соединив в уме свистящие звуки с тихим шуршанием, постукивания со звоном в ушах – как при первой нашей встрече, когда понял, что призрак спрашивал меня о дате.
А может, я слышал, как сестра тихо повторяла за Норманом, и ее голос, искаженный страхом, звучал у меня в ушах?
– Милая, хорошая, родная моя, единственная, – говорил призрак, подняв Дженнифер с колен, прижавшись к ней всем телом, обняв ее и крепко (я видел это!) сжав ладонями ее щеки. – Мы не сможем быть вместе, понимаешь? Я вернусь в свое время, я не могу остаться и не могу объяснить почему, ты не поймешь, не потому что ты глупенькая, но у вас и слов таких нет, чтобы объяснить, я говорил твоему брату о темном веществе, ты думаешь, он что-то понял, а ведь он далеко не глуп, и разве ты сможешь жить с человеком, которого только ты и воспринимаешь, как существо из плоти и крови, а для остальных – вот стоит твой брат – я призрак, привидение, бесплотное создание ада, я люблю тебя, и так бесконечно жаль, что мы встретились здесь и сейчас, и ты оказалась единственной, кто меня ощутил, услышал…
Его речь текла, как беспрерывный нечеловеческий вопль, я совсем не уверен, что все понял правильно. Возможно, я пытался осознать, что происходило в душе сестры и в душе этого нечеловеческого создания (если у него была душа, на что я, конечно, надеялся), и слова, которые я слышал, были всего лишь отражением от стен комнаты моих собственных слов, звучавших в моей душе, потому что и я был в какой-то мере подобен Дженнифер – ведь и для меня реальность была не так уж важна, я больше жил своими мыслями и, может, поэтому единственный в семье хоть как-то понимал Дженни, сочувствовал ей и, как это ни кощунственно звучало даже в моем восприятии, молил о том, чтобы ей удалось невозможное, чтобы она смогла уйти с Норманом туда, откуда он пришел. Не в ад, конечно, теперь я не верил, но просто знал, что пришел Норман из будущего, из две тысячи семьдесят четвертого года.
Я и о себе сейчас знал, что в одном моем прошлом окончил Колумбийский колледж, но не стал работать в адвокатской конторе и вернулся в Глен Ридж, чтобы не разлучаться с Дженни, а в другом моем прошлом я упал с лошади, когда мне было четырнадцать, нога долго не заживала, и я только недавно перестал хромать, а в третьем моем прошлом я женился на Кларе, девчонке с соседней улицы, но прожили мы с ней всего три месяца и расстались, а еще в одном моем прошлом я поругался с отцом, ушел из дома и два года жил в Чикаго, думал устроить там жизнь, но не срослось, я вернулся, и уж тогда отец хорошо надо мной поизмывался. И во всех моих воспоминаниях обо всех моих прошлых было только одно стабильное – Дженнифер, моя сестра, которую я всегда понимал лучше других, потому что мы в какой-то мере одного поля ягоды: для нас обоих окружающий мир менее реален, нежели мир, созданный нашими фантазиями, или… теперь я знал, зачем же придумывать сущности сверх необходимого… мир, слабо взаимодействующий с нашей реальностью, мир темного вещества, связывающего настоящее, прошлое и будущее. Рай, Чистилище и Ад?
Значит, продолжал рассуждать я, прошлое подобно Раю, неизвестное и пугающее будущее – наш неизбежный Ад, а настоящее – Чистилище, в котором каждый ищет свое место.
И что же? Призраки – обычные люди, вроде меня? Люди из будущего, отправившиеся в прошлое в состоянии непонятного темного вещества и разделившиеся на столько частей, сколько прошлых есть у каждого? «Да, – услышал я внутри себя голос, сложенный из шуршания, ворчания и свиста, – и среди нас живут люди, слабо связанные с реальностью, люди, подобные темному веществу Вселенной. Именно они, такие как Дженнифер, да и я в какой-то, возможно, небольшой степени – самые нормальные люди, потому что они (мы!) связывают миры, позволяют прошлому, настоящему и будущему сплетаться в единое целое, и, может, без таких людей, которых презрительно называют недоумками и не от мира сего, ничто в природе не могло бы существовать в единой своей связности…
Эти мысли, часть которых я понял, а часть не понял вообще, будто мне их навязали извне, промелькнули в голове за долю секунды. Я опять ухватил сестру за локоть, а Норману крикнул:
– Если ты сейчас же не оставишь ее в покое, для Дженни настанут ужасные времена! Ее поместят в сумасшедший дом, ты это можешь понять, если действительно ее любишь?
Он должен был меня услышать, потому что сам себя я не слышал, только знал, что крикнул все это в его призрачное ухо, но ничего, кроме шепота и воя, не вырвалось из моего рта.
Дженни поняла.
Она сбросила руки Нормана со своих плеч и сказала:
– Уходи, прошу тебя. И возвращайся! Я буду ждать…
– Я люблю тебя, – прошелестело в воздухе комнаты.
– Я люблю тебя, – прошелестело в ответ.
И Норман ушел, вернулся в свое будущее.
Дженнифер перестала сопротивляться. Я крепко сжал ее руку и потащил по анфиладе в дальний конец дома, где, как я помнил по детским приключениям, была дыра в стене и откуда можно было попасть в заброшенный парк.
Я слышал, как шериф, отец и сколько-то еще мужчин ворвались в холл и, должно быть, осматривались в полумраке. Отец крикнул:
– Дженнифер! Ты здесь?
Мы выбежали в парк, мрачный и темный, освещенный только слабыми звездами, но мне почему-то казалось, что светила полная луна, которой, конечно, не было на небе. Может, Норман шел рядом? Может, я воспринимал сейчас сияние темного вещества, соединявшего времена и миры?
Дженнифер всхлипывала, а когда мы выбрались наконец на поляну, откуда дорожка вела на Уайлдвуд-Террас, сестра упала на сухую траву и зашлась в рыданиях, которые я не смел прервать, хотя и понимал, что нужно торопиться домой, пока мужчины бродят в темноте и выкрикивают имя пропавшей.
Дженнифер оплакивала свою жизнь. Я стоял над ней и мысленно оплакивал свою.
Я проклинал Нормана, потому что его призрачная любовь сделала Дженни несчастной. И я благословлял Нормана, потому что, если бы не он, я так и не понял бы ни своего единения с сестрой, ни сути этого мира. Если я это понял…
* * *
Домой мы явились минут за десять до того, как вернулись мужчины – злые и уверенные в том, что Дженнифер не похитили (кому сдалась придурочная!), а она сама, будучи не в состоянии совладать с безрассудством, отправилась невесть куда, и теперь ее не найти, потому что кто ж поймет, о чем она думала и думала ли вообще.Мы тихо перелезли через забор с задней стороны двора, и женщины, собравшиеся перед входом, не услышали, как я сломал замок на двери черного входа, отвел сестру в ее комнату и оставил там, предварительно проверив, закрыто ли окно, а дверь в комнату запер снаружи и бросил ключ в коридоре. Ушел к себе и лег в постель.
Под крики уснуть было невозможно, да я все равно не уснул бы – мысли теснились в голове, как муравьи в муравейнике. Что сейчас делал Норман? Вернулся ли к себе в будущее? А может, оказался в другом своем прошлом, если он прав и прошлых у него, как звезд на небе? А если, вернувшись домой, он заскучает по Дженни (непременно заскучает, я видел, как они прощались, у меня самого сердце сжималось от тоски по утраченному счастью – пусть и чужому) и захочет вернуться? И тогда, если прошлых жизней у него, как комаров на болоте, то не окажется ли в следующий раз та его суть, что полюбила мою сестру, совсем в другом мире, а здесь появится призрак, ничего не…
Я не успел додумать эту крамольную мысль, не успел даже удивиться ее крамольности – в дверь грохнул отцовский кулак, отец ворвался в комнату и, увидев меня в постели, принялся орать, что только такой равнодушный ко всему никчемный олух может валяться в кровати, когда весь город поднят на ноги.
– Я ничего не знаю, – принялся оправдываться я. – Я только полчаса назад вернулся из Нью-Йорка, думал, все уже спят, не хотел никого тревожить, прошел с черного хода и…
– И ты, единственный в городе, не знал, что твоя сестра пропала!
Я сделал удивленное лицо и почесал в затылке.
– Но, – сказал я, – когда я проходил мимо комнаты Дженнифер, мне показалось, что она у себя. Я слышал, она что-то считала вслух, это точно была она!
Отец пристально посмотрел мне в глаза и, ни слова не сказав, вышел из комнаты. Я услышал голоса в коридоре, плач матушки, открылась и захлопнулась какая-то дверь – видимо, в комнату Дженнифер. И стало тихо.
Я ждал. Отец вернулся минут через пять и встал передо мной, заложив большие пальцы за тяжелый брючный ремень. Чувствовал я, что у него в голове вертелись подозрения, но в чем он мог меня обвинить?
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента