Еще за три дня на обоих Кримпенбурхских мостах было поставлено, на каждом, по три человека для стражи и, кроме того, стояли еще в продолжении одного дня три сторожа в конце мостика, чтобы запретить людям проход; затем два служителя бальи из округа Блоа и два служителя дроссарта[3] из Кенемерланда охраняли днем квартиру его царского величества и дежурили на Геренвеге в течение пяти дней.
Бургомистры… почтительнейше просили через переводчика его величество пожаловать на перетаскивание корабля. Бургомистрам Иору и Салму он подал руку и ответил: «Сейчас, сейчас»; но затем, заглянув в дверную щель и в окно, он увидел собравшуюся толпу народа. Тогда бургомистры обещали через переводчика провести его царское величество на его буер-яхте обходной дорогой к одному дому, где из сеней все свободно было видно и где толпа его не могла стеснять. Он на это согласился и, кажется, даже уже оделся, чтобы отправиться с ними, но, посмотрев снова на большую толпу народа, он повторял: «Слишком много народу, слишком много народу!» и вдруг захлопнул дверь своей царской квартиры. Члены магистрата остались ни с чем и могли отправиться гулять, что и сделали без дальнейших разговоров.
Корабль перетащили через Офертом, и тысячи людей приезжали напрасно.
В воскресенье, 25-го, в час пополудни, он уехал на своей буер-яхте со многими из своей свиты в Амстердам. Дул сильный ветер, он лично поднял паруса на фок-мачте и подбежал опять к рулю, так как сам был рулевым: грозила большая опасность, так как буер мог опрокинуться вследствие того, что шверцы, у которых оборвался канат, болтались; а они оставили их так висеть, и все опытные в этом деле, которые встретились с ними дорогою и замечали это, были того мнения, что эти люди находились в большой опасности.
Но они все-таки прибыли благополучно к старому городскому гербергу в Амстердаме. Здесь встретило царя множество людей, которые бесцеремонно смотрели ему прямо в лицо. За это они им и его свитою были «пожалованы в рыцари», как вышеупомянутый Корнелис Мартсен; у многих пошла кровь из рта и носа. Он остановился в старом Геренложементе, где поместилось его великое посольство и еще другие князья его государства.
29-го, в 9 часов вечера, в честь его был сожжен очень дорогой и замечательный фейерверк на Биннец-Амстелле у Колвенирс-Дулена перед мостом, который называется Наlvemaansbrug (мост Полумесяца); говорят, что этот фейерверк стоил 10 000 гульденов. Собралось столько народу, что произошла страшная давка. На втором мосту, считая от Дулена, т. е. на мосту у Ресланда, разорвали цепи, на которых держались перила; многие упали в Бурхвал, и некоторые утонули. Через день или два я сам видел, что верхний край крепких железных перил моста Полумесяца от напора народа был выгнут почти на фут.
Он желал еще в тот же вечер уехать в Зандам, несмотря на то, что его отговаривали от этого князья и вельможи его государства, а также бургомистры Амстердама, указывавшие ему на опасность поездки; но ничего не помогло: он торопился в Зандам. По приказанию бургомистров принесли из ратуши ключи, отперли и спустили мост у старого городского герберга, и в 11 часов вечера он выехал с маленькой свитой на своей буер-яхте, а в час по полуночи прибыл благополучно в Зандам.
30-го числа он возвратился со своей свитой и со своим багажом в Амстердам.
Своему хозяину Герриту Кисту он крайне скупо заплатил за квартиру; женщине же, которая занимала заднюю комнату и уступила ее великому князю (а сама пошла жить к своему отцу), он дал за это всего семь гульденов.
Приехав на своем буере в Амстердам, он причалил к Ост-Индской верфи и выгрузил тут же свой багаж.
Директора Ост-Индской компании пригласили его царское величество работать и спокойно жить на их верфи. На этой закрытой площади он был защищен от любопытства народа. Здесь ему представился случай участвовать при сооружении судна в сто футов длиной. Он принялся за дело и выразил желание, чтобы его здесь называли Pieter timmerman van Zaandam (Питер, плотник зандамский).
Один правдивый амстердамский торговец рассказывал мне, что какой-то купец в Амстердаме пожелал видеть великого князя за работой и поэтому обратился к корабельному мастеру верфи с просьбой, чтобы тот допустил его и дал ему возможность удовлетворить его любопытство. Его просьба была исполнена, но чтобы он наверное узнал великого князя, мастер предупредил его, что тот, кому он скажет: «Питер, плотник зандамский, сделай это или то», и есть великий князь. Любопытный купец посетил верфь и видел, как несколько рабочих несли тяжелое бревно; вдруг мастер крикнул: «Питер, плотник зандамский, что же ты не пособишь нести этим людям». Он сейчас же послушался, подбежал к ним, подставил плечо под дерево и понес его вместе с другими плотниками на назначенное место, к великому удивлению зрителя.
Раз провинился его священник; говорят, что он выпил лишнее. В наказание за это великий князь приказал ему отправиться на канатный двор Ост-Индской компании и крутить там канаты. Вследствие этого он стер на руках кожу, что, конечно, причиняло сильную боль такому человеку, руки которого имели нежную кожу и не привыкли к подобной работе. Он показал своему государю свои жалкие руки, горько жаловался на боль и покорнейше просил освободить его от этой причиняющей страдания работы. На это последовал ответ: «Не беда, ступай на работу»; итак, он должен был работать еще несколько дней, несмотря на то, что руки были повреждены.
Один князь и один вельможа его государства говорили с царем, по его мнению, слишком смело; они, как передают, советовали ему и уговаривали его побольше думать о своей славе и репутации. Но он за это так сильно рассердился, что велел обоих заковать в кандалы и посадить их под арест в старый Геренложемент в Амстердаме, решив отрубить им головы; но бургомистры Амстердама объяснили ему, что в нашем государстве этого сделать нельзя. Они приводили разные доводы, стараясь отговорить его от исполнения этого жестокого намерения, и убеждали его освободить вышеупомянутых князя и вельможу. Однако они достигли лишь того, что он повелел одному отправиться в Ост-Индию, а другому, в Суринам, и, говорят, это в самом деле было исполнено. Кажется, у этого государя очень суровый нрав; впрочем, и лицо у него весьма суровое…
3 сентября приехал великий князь на своей буер-яхте сюда, в Зандам, и причалил у Зейддейка к верфи тяжущихся наследников покойного Класа Гарбрандса. Он пошел к Офертому и осмотрел внимательно большой блок и канаты, при помощи которых перетаскивают корабли через Офертом. Отсюда он отправился к высокому Зедейку к Гендрику фан де Зану, и, далее, ко вдове Якова Карнелиссона Омеса, купил здесь разные плотничные инструменты, положил их в тачку и повез ее. Когда он подошел к Офертому, рабочие подняли тачку с плотничьими инструментами и перенесли ее через канаты на плотину. Затем русские повезли ее дальше до буер-яхты, на которую ее и поставили.
В то время когда великий князь находился в доме вдовы Я. К. Омеса, туда собралось довольно много народа, чтобы его видеть. Он все время ходил по лавке и осматривал разные инструменты; но любопытные не смели подходить к нему слишком близко. Ян же Г. Кроненбурх и Ян Якобсон Номен, которые, кажется, подошли к нему слишком близко и смотрели на него не стесняясь, должны были оба оставить дом.
Между тем на дороге, по которой шел царь, собралось много народа. Его царское величество – человек высокого роста, статный, крепкого телосложения, подвижной, ловкий; лицо у него круглое, со строгим выражением, брови темные, волосы короткие, кудрявые и темноватые. На нем был надет саржевый инноцент, т. е. кафтан, красная рубашка и войлочная шляпа. Он шел быстро, размахивая руками, и в каждой из них держал по новому топорищу. Таким видели его тысячи людей, а также моя жена и дочь.
Возвратясь к Офертому, он вторично с особенным вниманием осмотрел, как производится перетаскивание судов, а отсюда пошел к своей буер-яхте, намочил паруса, стал опять у руля и, по обыкновению, выехал рулевым в Амстердам, не дождавшись окончания перевозки корабля через Офертом.
5 сентября приехали сюда, в Вест-Зандам, три лица, принадлежавшие к великому посольству; двое из прибывших были определены к Герриту Янсону Стюрману для изучения мачтового дела, а третий к Паувельсу Тейвиссону для изучения ботового дела… В начале они все и особенно первые два жаловались на сильную боль в руках, а это, собственно, было понятно, так как руки их были мягки, как шелк, и не привыкли к такой работе; но со временем и это уладилось.
Геррит Янсон Стюрман рассказал нам, что однажды великий князь навестил на верфи этих учеников мачтового дела, сам взял плотничий топор и работал им не хуже любого мачтового мастера.
11-го числа его царское величество имел в Утрехте свидание с Вильгельмом, королем Английским. Там, в отдельной комнате, они вели длинную беседу, продолжавшуюся, говорят, два или два с половиною часа; затем они очень любезно расстались.
Несколько дней спустя его царское величество отправился на о. Тессель на яхте Ост-Индской компании, в сопровождении нескольких знатных господ. Там он посадил на корабль одного князя из Московии, которого посылал в Ост-Индию, и одного знатного господина, отправляемого в Суринам. Это были именно те два вельможи, которые сидели так долго в кандалах в старом Геренложементе, и о которых я говорил выше.
28-го числа, когда царь был на о. Тесселе и в Гельдере, прибыли с Божьей помощью благополучно корабли из Гренландии с хорошим уловом; большая часть из них вошла во Фли, а остальные в Тессель. Дул сильный северо-западный ветер, и говорят, что с кораблями легко могло бы случиться несчастие, если бы они пришли тремя часами позже, так как тогда прилив как раз уж кончился бы.
Его царское величество наблюдал с удивлением и удовольствием, как корабли в такую бурю входили в Тессель…
Раз великий князь с немногими из своей свиты катался по Эй для своего удовольствия в ботике, купленном у маляра Виллема Гарменсона за 40 гульденов и кружку пива. Он плыл мимо верфи и магазина Адмиралтейства по направлению к юго-востоку от Амстердама, а за ним следовало много других ботиков и лодок, чтобы видеть его; но многие из них слишком близко подплывали к нему, и это вызвало его неудовольствие. Он начал скорее грести, направляясь к высокому Зедейку, перетащил там ботик и поехал по Биннен-Амстелю в город. Любопытным же пришлось воротиться.
Был и такой случай: великий князь катался на парусах на своей буер-яхте по Керкраку, а поблизости находилось одно из наших амстердамских пассажирских судов, где на палубе собралось много людей, горевших желанием видеть царя… Судно это подошло слишком близко к царю, а он, желая отделаться от назойливости любопытных, схватил две пустые бутылки и бросил их одна за другой на пассажирское судно прямо в толпу, но, к счастью, никого не задел…
5 октября состоялась аудиенция его великого посольства у господ генеральных штатов.
Великий князь желал незаметно присутствовать на аудиенции и с этой целью поехал в Гагу. Но как странно он вел себя дорогой и в самой Гаге, видно из нижеследующего:
Фан дер Гейде-младший, мастер пожарных насосов в Амстердаме, рассказывал в нашей деревенской ратуше в Вест-Зандаме в собрании магистрата, что сам г. Витсен сообщил ему следующее, уверяя, что все это действительно случилось:
Великий князь, бургомистр Николай Витсен и еще два лица сели в Амстердаме в коляску, чтобы ехать в Гагу; но царь захотел посадить с собой еще своего карлика. Упомянутые выше лица возразили ему, что тогда будет слишком тесно; но он ответил: «В таком случае пусть он сядет ко мне на колени», так что пришлось взять карлика. Царь выразил желание ехать не прямо через город, а кругом и, замечая по дороге много мельниц, справлялся о назначении каждой из них. Подъезжая к мельнице для шлифовки камней, он спросил: «Что это за мельница?» Получив объяснение, он сказал: «Это я хочу видеть». Коляску остановили, но оказалось, что мельница не работала и никого там не было. Послали за мастером; но его не могли найти так скоро и потому поехали дальше. На Гарлемской дороге он увидел маленькую водяную мельницу, спросил: «Что это такое?» и, выслушав объяснение, сказал: «Я хочу ее осмотреть». Его спутники уверяли, что он промочит себе там ноги, так как место было болотисто; но, несмотря на это, пришлось остановиться. Он отправился к мельнице; а на дороге оказалось столько воды, что он, пройдя несколько шагов, должен был вернуться с мокрыми ногами. Подъезжая к Гарлему, он сказал: «Я не хочу ехать через город». Бургомистр Витсен объяснил ему, что другой дороги нет. На шее у него был платок бургомистра Витсена, а лицо он закрыл своим плащом, и таким образом они ехали через город.
Вскоре после того они проезжали мимо большого, прекрасно устроенного имения. Он спросил: «Кому оно принадлежит?» Витсен ответил, что хозяин этой усадьбы амстердамский купец. Он сказал: «Я хочу ее осмотреть». Тогда спросили разрешения и хозяин согласился на это; но царь потребовал, чтобы все люди удалились из дома. Витсен ответил: «Я постараюсь это устроить, но приказать им не могу, так как хозяин и хозяйка сами находятся в доме». Из уважения к бургомистру хозяева действительно удалились на время. Царь осмотрел постройки и усадьбу, и затем поехали дальше.
При спуске на паром коляска получила толчок, вследствие чего он спросил: «Это что такое?» Когда ему объяснили, что это переправа, он сказал: «Это я хочу посмотреть»… Наступил уже темный вечер, так что пришлось зажечь фонарь, и он измерял длину, ширину и вышину парома, пока свеча не погасла от ветра. Тогда они продолжали путь.
В 11 часов вечера приехали в Гагу, остановились в квартире Амстердамских господ, и на его вопрос: «где я буду спать?» ввели его в красивую комнату с удобной кроватью, но он поднялся по лестнице, вошел в комнату, где стояла постель служанки, и объявил: «тут я хочу спать». Несколько минут спустя он сказал: «хочу отправиться к моему великому посольству», и хотя его уговаривали остаться, ничто не помогло; несмотря на то, что было уже 12 часов ночи, запрягли коляску и отвезли его в Дулен, где помещалось его великое посольство. Тут он опять спросил: «где я буду спать?» Ему показали хорошую кровать, но он пробежал по всем комнатам, наткнулся наконец на грязного простого слугу, который спал на медвежьей шкуре, толкнул его и крикнул: «вставай, вставай!» Русский проснулся, но не успел еще опомниться от сна, как великий князь уже крикнул снова: «вставай, вставай, тут я хочу спать». Простой москвитянин понял, наконец, кто, собственно, его так бесцеремонно будит, и поторопился оставить свою медвежью шкуру.
На этой медвежьей шкуре расположился его царское величество, чтобы провести ночь. На другой день он пожелал видеть аудиенцию, назначенную его великому посольству гг. генеральными штатами, и с этой целью присутствовал инкогнито в соседней комнате. Сидеть в ней ему, однако, скоро надоело, и он сказал бургомистру Витсену, что прием слишком долго продолжается и что он желает уйти, но не хочет, чтобы гг. члены генеральных штатов его видели, вследствие чего и требует, чтобы они отвернулись. Витсен ответил, что он этим господам предписывать ничего не может, так как они представители страны, но что он передаст им, в чем дело. Так он и сделал и возвратился с ответом, что господа штаты согласны встать, повертываться же к царю спиной не намерены. В этот день на его величестве был большой парик; им он закрыл себе лицо и быстро выбежал из комнаты…
Вышеупомянутые ученики ботового и мачтового дела и некоторые другие москвитяне наняли у Дирка Классона Гейнеса, недалеко от Финкепада, «каменную комнату», т. е. заднее помещение дома…
Там они поселились все вместе и держали своего собственного грязного повара и музыканта; последний, говорят, хорошо играл. Ученики мачтового дела потом уехали и занимались на мачтовой верфи адмиралтейства в Амстердаме, a князь – мастер ботового дела ездил раз в Утрехт, чтобы навестить своего брата, который учился там пиротехнике.
В ноябре месяце, во время Зандамского кермиса[4], его царское величество приезжал сюда, чтобы навестить своих людей. Он прошел по рядам лавочек, выстроенных по случаю кермиса, и остановился у своих подданных в упомянутой каменной комнате, где его отлично угощали. Через два или три дня он уехал в Амстердам на своей буер-яхте, которая стояла здесь у Остеркаттегата. До отъезда он еще раз ходил на одну из лесопильных мельниц и осматривал ее подробно, причем он своими собственными руками спустил тормоз и таким образом остановил мельницу; затем он опять поднял его и пустил мельницу в ход.
Если б мы захотели описывать все выдумки и странные затеи, которыми он тешился здесь, в Амстердаме, и вообще в нашем отечестве, то пришлось бы исписать еще много бумаги.
Затем он осматривал нижнюю палату и вообще все достопримечательности и редкости. Он имел и особое свидание с королем Вильгельмом; говорят, что эту зиму он будет путешествовать по Англии…
Москвитяне, которые еще оставались здесь, пользовались зимним временем и усердно учились кататься на коньках по льду, причем они неоднократно падали и сильно ушибались. А так как они по неосторожности иногда катались и по тонкому льду, то некоторые из них проваливались в воду по шею. Между тем они отлично переносили холод и потому не торопились надевать сухое платье, а продолжали кататься еще некоторое время в мокром; затем уже они переодевались в сухое платье и снова отправлялись кататься. Этим они занимались так ревностно, что делали успехи, и некоторые из них могли отлично бегать на коньках.
Во время пребывания его величества в Англии епископ Салисбюрийский, по поручению архиепископа Кентерберийского, и какой-то другой богослов, по поручению архиепископа Йоркского, разъясняли ему учение протестантской церкви.
Там же он ознакомился подробно с техникой кораблестроения и нанял несколько инженеров и огнестрельных мастеров для войны с Турцией и несколько плотников-кораблестроителей. Ему подарили роскошную транспорт-яхту, оцененную в двести тысяч фунтов, и, кроме того, фрегат, чтобы конвоировать яхту в Архангельск. В мае месяце оба корабля вышли в море с полным экипажем.
Он осмотрел и Портсмут, где для него эскадра военных судов произвела примерную битву. Еще до своей поездки в Портсмут он известил коменданта Джибсона, что не хочет, чтобы ему устраивали торжественную встречу, так как он приедет поздно вечером. Его желание было исполнено, и он тотчас по прибытии на свою квартиру лег спать. Зато при отъезде его провожали пальбой из 54 громадных пушек…
7 мая его царское величество вернулся благополучно из Англии в Голландию на двух английских военных кораблях и королевских яхтах.
15 мая вечером ушло из Амстердама в Тессель восемь барж, и на каждой было около 80 человек, которые нанялись на службу к великому князю и теперь должны были отправиться в Московию на голландских кораблях.
21-го числа приехал на своей буер-яхте из Амстердама сюда, в Зандам, его царское величество с князем Сибирским (Сибирь – это важное княжество в Московии) и с маленькой свитой…
Ему очень хотелось видеть, как мелют табак; поэтому Клас Арентсон и его сын Арент Блум повезли великого князя и князя Сибирского на своем ботике по Зану к дому Дирка Янсона, откуда они самой близкой дорогой, через поле, отправились на мельницу; здесь они оба очень внимательно смотрели, как мололи стебельки табаку.
Потом великий князь пожелал видеть, как приготовляется нюхательный табак, и они пошли на мельницу Класса Симонсона Гейнтье. Царь не захотел идти по Геренвегу, где собралось много народа, желавшего его видеть; поэтому они шли полем, пока это было возможно, затем сели в ботик и доехали на нем до мельницы. Там великий князь и князь Сибирский смотрели с большим удовольствием, как мололи дорогой нюхательный табак.
Чтобы избежать взоров любопытных, они поехали отсюда на ботике прямо до западного конца Земанспада и прибыли туда, когда уже стемнело. Великий князь и князь Сибирский вошли в дом Корнелиса Михильса Калфа и оставались здесь до 11 часов вечера, свита же не знала, где они находятся, но на ночь они вернулись в квартиру свиты.
22 мая царь хотел уехать, но это ему не удалось сразу. Заметив, что на улице собралась большая толпа, желавшая его видеть, он не выходил из квартиры, а любопытные стояли на улице с утра до самого обеда. Наконец, они устали, им надоело так долго напрасно ждать, и каждый пошел своей дорогой. Заметив это, он пошел по опустевшей улице вместе с князем Сибирским[5] и некоторыми из своих людей к буер-яхте и уехал в Амстердам. Вскоре после этого он отправился в Германию, Вену и т. д.
Генеральные штаты Соединенных Нидерландов уже в мае предписали губернаторам и комендантам тех городов и крепостей, чрез которые должно было проезжать великое московское посольство, встречать его пушечной пальбой. Кроме того, было приказано гофмейстеру Гесселю угощать посольство на счет нашей страны и освободить его от путевых издержек вплоть до нашей границы. Это так и было исполнено.
Таким образом, наконец, наше государство и Вест-Зандам лишились великого, высокого, знаменитого, замечательного и дорогого гостя.
Теперь расскажу о его путешествии после его отъезда за пределами нашего государства; об этом сообщали сюда в письмах следующее:
26 июня состоялся въезд посольства в Вену.
29 июня один из московских князей был в Вене у императора. Его императорское величество встретил его в аванзале с непокрытой головой и потом надел шляпу; но князь отказался последовать его примеру и обе высокие особы остались с непокрытыми головами. При этом присутствовали только обер-камергер Валенштейн, обер-гофмейстер Фон-Дитрихштейн и первый посол Лефорт.
Далее из Вены писали следующее:
5 июля. Московский князь 3-го числа посетил театр и оперу. Несмотря на свое инкогнито, он был со двором на оленьей охоте и ему было оказано много любезностей. Он сам выразил императору, что это был самый счастливый день в его жизни, когда его величество встретил его, как своего любимого брата…
На содержание московского посольства было ассигновано три тысячи гульденов в неделю.
12-го числа. Он был на музыке в Гумпендорфе, где играло более ста музыкантов на разных инструментах; бал продолжался почти всю ночь.
Московские князья получили в подарок несколько математических инструментов. Вчера они осматривали императорскую казну, кунсткамеру, палату со сбруей и разным красивым оружием и библиотеку. Сегодня восемь лиц из посольства уехали в Венецию, а может быть, и в Рим.
26 июля. Московский князь слушал 23-го числа в доме иезуитов большую мессу, которую служил кардинал Колониц, и там же обедал. Затем он ездил водою в Пресбург, где осматривал венгерскую корону и другие достопримечательности, и 24-го возвратился. 25-го он посетил императорскую школу верховой езды, после обеда простился со двором и сегодня собирается ехать в Венецию и затем в Рим. Некоторые лица из его свиты выехали туда уже вчера.
2 августа вышеупомянутый князь, который учился ботовому делу, и другие москвитяне угощали здесь в Вест-Зандаме на своей квартире прекрасными кушаньями и напитками некоторых знатных московских торговцев и барышень из Амстердама.
8-го числа они получили здесь достоверное известие, что в Москве вспыхнул большой бунт.
30 июля писали из Вены следующее:
28-го числа московских послов повели с большой торжественностью из их квартиры в Гумпендорфе на аудиенцию к императору, причем впереди 50 венских граждан несли подарки послов, состоявшие из драгоценных соболей, горностаев, золотых и серебряных материй и других драгоценностей.
Предполагали, что Московский князь в день отправки последнего письма поедет в Италию, но он на этот раз отложил путешествие и уехал со свитой в Москву на тридцати почтовых лошадях.
11 августа в Гаге получены были письма из Вены с известием, что самый знатный Московский князь с двумя московскими послами и со свитою в составе тридцати лиц уехал в Московию, чтобы через четыре дня (sic) быть в Москве.
Бургомистры… почтительнейше просили через переводчика его величество пожаловать на перетаскивание корабля. Бургомистрам Иору и Салму он подал руку и ответил: «Сейчас, сейчас»; но затем, заглянув в дверную щель и в окно, он увидел собравшуюся толпу народа. Тогда бургомистры обещали через переводчика провести его царское величество на его буер-яхте обходной дорогой к одному дому, где из сеней все свободно было видно и где толпа его не могла стеснять. Он на это согласился и, кажется, даже уже оделся, чтобы отправиться с ними, но, посмотрев снова на большую толпу народа, он повторял: «Слишком много народу, слишком много народу!» и вдруг захлопнул дверь своей царской квартиры. Члены магистрата остались ни с чем и могли отправиться гулять, что и сделали без дальнейших разговоров.
Корабль перетащили через Офертом, и тысячи людей приезжали напрасно.
В воскресенье, 25-го, в час пополудни, он уехал на своей буер-яхте со многими из своей свиты в Амстердам. Дул сильный ветер, он лично поднял паруса на фок-мачте и подбежал опять к рулю, так как сам был рулевым: грозила большая опасность, так как буер мог опрокинуться вследствие того, что шверцы, у которых оборвался канат, болтались; а они оставили их так висеть, и все опытные в этом деле, которые встретились с ними дорогою и замечали это, были того мнения, что эти люди находились в большой опасности.
Но они все-таки прибыли благополучно к старому городскому гербергу в Амстердаме. Здесь встретило царя множество людей, которые бесцеремонно смотрели ему прямо в лицо. За это они им и его свитою были «пожалованы в рыцари», как вышеупомянутый Корнелис Мартсен; у многих пошла кровь из рта и носа. Он остановился в старом Геренложементе, где поместилось его великое посольство и еще другие князья его государства.
29-го, в 9 часов вечера, в честь его был сожжен очень дорогой и замечательный фейерверк на Биннец-Амстелле у Колвенирс-Дулена перед мостом, который называется Наlvemaansbrug (мост Полумесяца); говорят, что этот фейерверк стоил 10 000 гульденов. Собралось столько народу, что произошла страшная давка. На втором мосту, считая от Дулена, т. е. на мосту у Ресланда, разорвали цепи, на которых держались перила; многие упали в Бурхвал, и некоторые утонули. Через день или два я сам видел, что верхний край крепких железных перил моста Полумесяца от напора народа был выгнут почти на фут.
Он желал еще в тот же вечер уехать в Зандам, несмотря на то, что его отговаривали от этого князья и вельможи его государства, а также бургомистры Амстердама, указывавшие ему на опасность поездки; но ничего не помогло: он торопился в Зандам. По приказанию бургомистров принесли из ратуши ключи, отперли и спустили мост у старого городского герберга, и в 11 часов вечера он выехал с маленькой свитой на своей буер-яхте, а в час по полуночи прибыл благополучно в Зандам.
30-го числа он возвратился со своей свитой и со своим багажом в Амстердам.
Своему хозяину Герриту Кисту он крайне скупо заплатил за квартиру; женщине же, которая занимала заднюю комнату и уступила ее великому князю (а сама пошла жить к своему отцу), он дал за это всего семь гульденов.
Приехав на своем буере в Амстердам, он причалил к Ост-Индской верфи и выгрузил тут же свой багаж.
Директора Ост-Индской компании пригласили его царское величество работать и спокойно жить на их верфи. На этой закрытой площади он был защищен от любопытства народа. Здесь ему представился случай участвовать при сооружении судна в сто футов длиной. Он принялся за дело и выразил желание, чтобы его здесь называли Pieter timmerman van Zaandam (Питер, плотник зандамский).
Один правдивый амстердамский торговец рассказывал мне, что какой-то купец в Амстердаме пожелал видеть великого князя за работой и поэтому обратился к корабельному мастеру верфи с просьбой, чтобы тот допустил его и дал ему возможность удовлетворить его любопытство. Его просьба была исполнена, но чтобы он наверное узнал великого князя, мастер предупредил его, что тот, кому он скажет: «Питер, плотник зандамский, сделай это или то», и есть великий князь. Любопытный купец посетил верфь и видел, как несколько рабочих несли тяжелое бревно; вдруг мастер крикнул: «Питер, плотник зандамский, что же ты не пособишь нести этим людям». Он сейчас же послушался, подбежал к ним, подставил плечо под дерево и понес его вместе с другими плотниками на назначенное место, к великому удивлению зрителя.
Раз провинился его священник; говорят, что он выпил лишнее. В наказание за это великий князь приказал ему отправиться на канатный двор Ост-Индской компании и крутить там канаты. Вследствие этого он стер на руках кожу, что, конечно, причиняло сильную боль такому человеку, руки которого имели нежную кожу и не привыкли к подобной работе. Он показал своему государю свои жалкие руки, горько жаловался на боль и покорнейше просил освободить его от этой причиняющей страдания работы. На это последовал ответ: «Не беда, ступай на работу»; итак, он должен был работать еще несколько дней, несмотря на то, что руки были повреждены.
Один князь и один вельможа его государства говорили с царем, по его мнению, слишком смело; они, как передают, советовали ему и уговаривали его побольше думать о своей славе и репутации. Но он за это так сильно рассердился, что велел обоих заковать в кандалы и посадить их под арест в старый Геренложемент в Амстердаме, решив отрубить им головы; но бургомистры Амстердама объяснили ему, что в нашем государстве этого сделать нельзя. Они приводили разные доводы, стараясь отговорить его от исполнения этого жестокого намерения, и убеждали его освободить вышеупомянутых князя и вельможу. Однако они достигли лишь того, что он повелел одному отправиться в Ост-Индию, а другому, в Суринам, и, говорят, это в самом деле было исполнено. Кажется, у этого государя очень суровый нрав; впрочем, и лицо у него весьма суровое…
* * *
2 сентября уведомили его царское величество о том, что на следующий день в Зандаме будут перетаскивать через Офертом судно, и пригласили его присутствовать. Между тем распространяли слух, что его не будет; это делали нарочно для того, чтобы не знали о предстоящем его приезде, надеясь, что тогда наплыв народа из окрестных деревень и местечек не будет так велик, как 24 августа.3 сентября приехал великий князь на своей буер-яхте сюда, в Зандам, и причалил у Зейддейка к верфи тяжущихся наследников покойного Класа Гарбрандса. Он пошел к Офертому и осмотрел внимательно большой блок и канаты, при помощи которых перетаскивают корабли через Офертом. Отсюда он отправился к высокому Зедейку к Гендрику фан де Зану, и, далее, ко вдове Якова Карнелиссона Омеса, купил здесь разные плотничные инструменты, положил их в тачку и повез ее. Когда он подошел к Офертому, рабочие подняли тачку с плотничьими инструментами и перенесли ее через канаты на плотину. Затем русские повезли ее дальше до буер-яхты, на которую ее и поставили.
В то время когда великий князь находился в доме вдовы Я. К. Омеса, туда собралось довольно много народа, чтобы его видеть. Он все время ходил по лавке и осматривал разные инструменты; но любопытные не смели подходить к нему слишком близко. Ян же Г. Кроненбурх и Ян Якобсон Номен, которые, кажется, подошли к нему слишком близко и смотрели на него не стесняясь, должны были оба оставить дом.
Между тем на дороге, по которой шел царь, собралось много народа. Его царское величество – человек высокого роста, статный, крепкого телосложения, подвижной, ловкий; лицо у него круглое, со строгим выражением, брови темные, волосы короткие, кудрявые и темноватые. На нем был надет саржевый инноцент, т. е. кафтан, красная рубашка и войлочная шляпа. Он шел быстро, размахивая руками, и в каждой из них держал по новому топорищу. Таким видели его тысячи людей, а также моя жена и дочь.
Возвратясь к Офертому, он вторично с особенным вниманием осмотрел, как производится перетаскивание судов, а отсюда пошел к своей буер-яхте, намочил паруса, стал опять у руля и, по обыкновению, выехал рулевым в Амстердам, не дождавшись окончания перевозки корабля через Офертом.
5 сентября приехали сюда, в Вест-Зандам, три лица, принадлежавшие к великому посольству; двое из прибывших были определены к Герриту Янсону Стюрману для изучения мачтового дела, а третий к Паувельсу Тейвиссону для изучения ботового дела… В начале они все и особенно первые два жаловались на сильную боль в руках, а это, собственно, было понятно, так как руки их были мягки, как шелк, и не привыкли к такой работе; но со временем и это уладилось.
Геррит Янсон Стюрман рассказал нам, что однажды великий князь навестил на верфи этих учеников мачтового дела, сам взял плотничий топор и работал им не хуже любого мачтового мастера.
11-го числа его царское величество имел в Утрехте свидание с Вильгельмом, королем Английским. Там, в отдельной комнате, они вели длинную беседу, продолжавшуюся, говорят, два или два с половиною часа; затем они очень любезно расстались.
Несколько дней спустя его царское величество отправился на о. Тессель на яхте Ост-Индской компании, в сопровождении нескольких знатных господ. Там он посадил на корабль одного князя из Московии, которого посылал в Ост-Индию, и одного знатного господина, отправляемого в Суринам. Это были именно те два вельможи, которые сидели так долго в кандалах в старом Геренложементе, и о которых я говорил выше.
28-го числа, когда царь был на о. Тесселе и в Гельдере, прибыли с Божьей помощью благополучно корабли из Гренландии с хорошим уловом; большая часть из них вошла во Фли, а остальные в Тессель. Дул сильный северо-западный ветер, и говорят, что с кораблями легко могло бы случиться несчастие, если бы они пришли тремя часами позже, так как тогда прилив как раз уж кончился бы.
Его царское величество наблюдал с удивлением и удовольствием, как корабли в такую бурю входили в Тессель…
Раз великий князь с немногими из своей свиты катался по Эй для своего удовольствия в ботике, купленном у маляра Виллема Гарменсона за 40 гульденов и кружку пива. Он плыл мимо верфи и магазина Адмиралтейства по направлению к юго-востоку от Амстердама, а за ним следовало много других ботиков и лодок, чтобы видеть его; но многие из них слишком близко подплывали к нему, и это вызвало его неудовольствие. Он начал скорее грести, направляясь к высокому Зедейку, перетащил там ботик и поехал по Биннен-Амстелю в город. Любопытным же пришлось воротиться.
Был и такой случай: великий князь катался на парусах на своей буер-яхте по Керкраку, а поблизости находилось одно из наших амстердамских пассажирских судов, где на палубе собралось много людей, горевших желанием видеть царя… Судно это подошло слишком близко к царю, а он, желая отделаться от назойливости любопытных, схватил две пустые бутылки и бросил их одна за другой на пассажирское судно прямо в толпу, но, к счастью, никого не задел…
* * *
Его царское величество и всю его свиту содержали на общий счет государства, и говорят, что бургомистр Николай Витсен в Амстердаме получил для этой цели из казначейства наличными деньгами сто пятьдесят тысяч гульденов. Если столько израсходовано в одном Амстердаме, то, в общем, недешево обошелся этот гость нашей стране.5 октября состоялась аудиенция его великого посольства у господ генеральных штатов.
Великий князь желал незаметно присутствовать на аудиенции и с этой целью поехал в Гагу. Но как странно он вел себя дорогой и в самой Гаге, видно из нижеследующего:
Фан дер Гейде-младший, мастер пожарных насосов в Амстердаме, рассказывал в нашей деревенской ратуше в Вест-Зандаме в собрании магистрата, что сам г. Витсен сообщил ему следующее, уверяя, что все это действительно случилось:
Великий князь, бургомистр Николай Витсен и еще два лица сели в Амстердаме в коляску, чтобы ехать в Гагу; но царь захотел посадить с собой еще своего карлика. Упомянутые выше лица возразили ему, что тогда будет слишком тесно; но он ответил: «В таком случае пусть он сядет ко мне на колени», так что пришлось взять карлика. Царь выразил желание ехать не прямо через город, а кругом и, замечая по дороге много мельниц, справлялся о назначении каждой из них. Подъезжая к мельнице для шлифовки камней, он спросил: «Что это за мельница?» Получив объяснение, он сказал: «Это я хочу видеть». Коляску остановили, но оказалось, что мельница не работала и никого там не было. Послали за мастером; но его не могли найти так скоро и потому поехали дальше. На Гарлемской дороге он увидел маленькую водяную мельницу, спросил: «Что это такое?» и, выслушав объяснение, сказал: «Я хочу ее осмотреть». Его спутники уверяли, что он промочит себе там ноги, так как место было болотисто; но, несмотря на это, пришлось остановиться. Он отправился к мельнице; а на дороге оказалось столько воды, что он, пройдя несколько шагов, должен был вернуться с мокрыми ногами. Подъезжая к Гарлему, он сказал: «Я не хочу ехать через город». Бургомистр Витсен объяснил ему, что другой дороги нет. На шее у него был платок бургомистра Витсена, а лицо он закрыл своим плащом, и таким образом они ехали через город.
Вскоре после того они проезжали мимо большого, прекрасно устроенного имения. Он спросил: «Кому оно принадлежит?» Витсен ответил, что хозяин этой усадьбы амстердамский купец. Он сказал: «Я хочу ее осмотреть». Тогда спросили разрешения и хозяин согласился на это; но царь потребовал, чтобы все люди удалились из дома. Витсен ответил: «Я постараюсь это устроить, но приказать им не могу, так как хозяин и хозяйка сами находятся в доме». Из уважения к бургомистру хозяева действительно удалились на время. Царь осмотрел постройки и усадьбу, и затем поехали дальше.
При спуске на паром коляска получила толчок, вследствие чего он спросил: «Это что такое?» Когда ему объяснили, что это переправа, он сказал: «Это я хочу посмотреть»… Наступил уже темный вечер, так что пришлось зажечь фонарь, и он измерял длину, ширину и вышину парома, пока свеча не погасла от ветра. Тогда они продолжали путь.
В 11 часов вечера приехали в Гагу, остановились в квартире Амстердамских господ, и на его вопрос: «где я буду спать?» ввели его в красивую комнату с удобной кроватью, но он поднялся по лестнице, вошел в комнату, где стояла постель служанки, и объявил: «тут я хочу спать». Несколько минут спустя он сказал: «хочу отправиться к моему великому посольству», и хотя его уговаривали остаться, ничто не помогло; несмотря на то, что было уже 12 часов ночи, запрягли коляску и отвезли его в Дулен, где помещалось его великое посольство. Тут он опять спросил: «где я буду спать?» Ему показали хорошую кровать, но он пробежал по всем комнатам, наткнулся наконец на грязного простого слугу, который спал на медвежьей шкуре, толкнул его и крикнул: «вставай, вставай!» Русский проснулся, но не успел еще опомниться от сна, как великий князь уже крикнул снова: «вставай, вставай, тут я хочу спать». Простой москвитянин понял, наконец, кто, собственно, его так бесцеремонно будит, и поторопился оставить свою медвежью шкуру.
На этой медвежьей шкуре расположился его царское величество, чтобы провести ночь. На другой день он пожелал видеть аудиенцию, назначенную его великому посольству гг. генеральными штатами, и с этой целью присутствовал инкогнито в соседней комнате. Сидеть в ней ему, однако, скоро надоело, и он сказал бургомистру Витсену, что прием слишком долго продолжается и что он желает уйти, но не хочет, чтобы гг. члены генеральных штатов его видели, вследствие чего и требует, чтобы они отвернулись. Витсен ответил, что он этим господам предписывать ничего не может, так как они представители страны, но что он передаст им, в чем дело. Так он и сделал и возвратился с ответом, что господа штаты согласны встать, повертываться же к царю спиной не намерены. В этот день на его величестве был большой парик; им он закрыл себе лицо и быстро выбежал из комнаты…
Вышеупомянутые ученики ботового и мачтового дела и некоторые другие москвитяне наняли у Дирка Классона Гейнеса, недалеко от Финкепада, «каменную комнату», т. е. заднее помещение дома…
Там они поселились все вместе и держали своего собственного грязного повара и музыканта; последний, говорят, хорошо играл. Ученики мачтового дела потом уехали и занимались на мачтовой верфи адмиралтейства в Амстердаме, a князь – мастер ботового дела ездил раз в Утрехт, чтобы навестить своего брата, который учился там пиротехнике.
В ноябре месяце, во время Зандамского кермиса[4], его царское величество приезжал сюда, чтобы навестить своих людей. Он прошел по рядам лавочек, выстроенных по случаю кермиса, и остановился у своих подданных в упомянутой каменной комнате, где его отлично угощали. Через два или три дня он уехал в Амстердам на своей буер-яхте, которая стояла здесь у Остеркаттегата. До отъезда он еще раз ходил на одну из лесопильных мельниц и осматривал ее подробно, причем он своими собственными руками спустил тормоз и таким образом остановил мельницу; затем он опять поднял его и пустил мельницу в ход.
Если б мы захотели описывать все выдумки и странные затеи, которыми он тешился здесь, в Амстердаме, и вообще в нашем отечестве, то пришлось бы исписать еще много бумаги.
* * *
19 Января (1698 г.) великий князь уехал в Англию со свитой, состоявшей из девяти или десяти лиц, и после очень счастливого плавания благополучно достиг Лондона, где в верхней палате инкогнито видел короля Вильгельма, сидящего на престоле в королевском одеянии с короной на голове; сюда явились и лорды в своих роскошных костюмах с коронками на головах.Затем он осматривал нижнюю палату и вообще все достопримечательности и редкости. Он имел и особое свидание с королем Вильгельмом; говорят, что эту зиму он будет путешествовать по Англии…
Москвитяне, которые еще оставались здесь, пользовались зимним временем и усердно учились кататься на коньках по льду, причем они неоднократно падали и сильно ушибались. А так как они по неосторожности иногда катались и по тонкому льду, то некоторые из них проваливались в воду по шею. Между тем они отлично переносили холод и потому не торопились надевать сухое платье, а продолжали кататься еще некоторое время в мокром; затем уже они переодевались в сухое платье и снова отправлялись кататься. Этим они занимались так ревностно, что делали успехи, и некоторые из них могли отлично бегать на коньках.
Во время пребывания его величества в Англии епископ Салисбюрийский, по поручению архиепископа Кентерберийского, и какой-то другой богослов, по поручению архиепископа Йоркского, разъясняли ему учение протестантской церкви.
Там же он ознакомился подробно с техникой кораблестроения и нанял несколько инженеров и огнестрельных мастеров для войны с Турцией и несколько плотников-кораблестроителей. Ему подарили роскошную транспорт-яхту, оцененную в двести тысяч фунтов, и, кроме того, фрегат, чтобы конвоировать яхту в Архангельск. В мае месяце оба корабля вышли в море с полным экипажем.
Он осмотрел и Портсмут, где для него эскадра военных судов произвела примерную битву. Еще до своей поездки в Портсмут он известил коменданта Джибсона, что не хочет, чтобы ему устраивали торжественную встречу, так как он приедет поздно вечером. Его желание было исполнено, и он тотчас по прибытии на свою квартиру лег спать. Зато при отъезде его провожали пальбой из 54 громадных пушек…
7 мая его царское величество вернулся благополучно из Англии в Голландию на двух английских военных кораблях и королевских яхтах.
15 мая вечером ушло из Амстердама в Тессель восемь барж, и на каждой было около 80 человек, которые нанялись на службу к великому князю и теперь должны были отправиться в Московию на голландских кораблях.
21-го числа приехал на своей буер-яхте из Амстердама сюда, в Зандам, его царское величество с князем Сибирским (Сибирь – это важное княжество в Московии) и с маленькой свитой…
Ему очень хотелось видеть, как мелют табак; поэтому Клас Арентсон и его сын Арент Блум повезли великого князя и князя Сибирского на своем ботике по Зану к дому Дирка Янсона, откуда они самой близкой дорогой, через поле, отправились на мельницу; здесь они оба очень внимательно смотрели, как мололи стебельки табаку.
Потом великий князь пожелал видеть, как приготовляется нюхательный табак, и они пошли на мельницу Класса Симонсона Гейнтье. Царь не захотел идти по Геренвегу, где собралось много народа, желавшего его видеть; поэтому они шли полем, пока это было возможно, затем сели в ботик и доехали на нем до мельницы. Там великий князь и князь Сибирский смотрели с большим удовольствием, как мололи дорогой нюхательный табак.
Чтобы избежать взоров любопытных, они поехали отсюда на ботике прямо до западного конца Земанспада и прибыли туда, когда уже стемнело. Великий князь и князь Сибирский вошли в дом Корнелиса Михильса Калфа и оставались здесь до 11 часов вечера, свита же не знала, где они находятся, но на ночь они вернулись в квартиру свиты.
22 мая царь хотел уехать, но это ему не удалось сразу. Заметив, что на улице собралась большая толпа, желавшая его видеть, он не выходил из квартиры, а любопытные стояли на улице с утра до самого обеда. Наконец, они устали, им надоело так долго напрасно ждать, и каждый пошел своей дорогой. Заметив это, он пошел по опустевшей улице вместе с князем Сибирским[5] и некоторыми из своих людей к буер-яхте и уехал в Амстердам. Вскоре после этого он отправился в Германию, Вену и т. д.
Генеральные штаты Соединенных Нидерландов уже в мае предписали губернаторам и комендантам тех городов и крепостей, чрез которые должно было проезжать великое московское посольство, встречать его пушечной пальбой. Кроме того, было приказано гофмейстеру Гесселю угощать посольство на счет нашей страны и освободить его от путевых издержек вплоть до нашей границы. Это так и было исполнено.
Таким образом, наконец, наше государство и Вест-Зандам лишились великого, высокого, знаменитого, замечательного и дорогого гостя.
Теперь расскажу о его путешествии после его отъезда за пределами нашего государства; об этом сообщали сюда в письмах следующее:
26 июня состоялся въезд посольства в Вену.
29 июня один из московских князей был в Вене у императора. Его императорское величество встретил его в аванзале с непокрытой головой и потом надел шляпу; но князь отказался последовать его примеру и обе высокие особы остались с непокрытыми головами. При этом присутствовали только обер-камергер Валенштейн, обер-гофмейстер Фон-Дитрихштейн и первый посол Лефорт.
Далее из Вены писали следующее:
5 июля. Московский князь 3-го числа посетил театр и оперу. Несмотря на свое инкогнито, он был со двором на оленьей охоте и ему было оказано много любезностей. Он сам выразил императору, что это был самый счастливый день в его жизни, когда его величество встретил его, как своего любимого брата…
На содержание московского посольства было ассигновано три тысячи гульденов в неделю.
12-го числа. Он был на музыке в Гумпендорфе, где играло более ста музыкантов на разных инструментах; бал продолжался почти всю ночь.
Московские князья получили в подарок несколько математических инструментов. Вчера они осматривали императорскую казну, кунсткамеру, палату со сбруей и разным красивым оружием и библиотеку. Сегодня восемь лиц из посольства уехали в Венецию, а может быть, и в Рим.
26 июля. Московский князь слушал 23-го числа в доме иезуитов большую мессу, которую служил кардинал Колониц, и там же обедал. Затем он ездил водою в Пресбург, где осматривал венгерскую корону и другие достопримечательности, и 24-го возвратился. 25-го он посетил императорскую школу верховой езды, после обеда простился со двором и сегодня собирается ехать в Венецию и затем в Рим. Некоторые лица из его свиты выехали туда уже вчера.
2 августа вышеупомянутый князь, который учился ботовому делу, и другие москвитяне угощали здесь в Вест-Зандаме на своей квартире прекрасными кушаньями и напитками некоторых знатных московских торговцев и барышень из Амстердама.
8-го числа они получили здесь достоверное известие, что в Москве вспыхнул большой бунт.
30 июля писали из Вены следующее:
28-го числа московских послов повели с большой торжественностью из их квартиры в Гумпендорфе на аудиенцию к императору, причем впереди 50 венских граждан несли подарки послов, состоявшие из драгоценных соболей, горностаев, золотых и серебряных материй и других драгоценностей.
Предполагали, что Московский князь в день отправки последнего письма поедет в Италию, но он на этот раз отложил путешествие и уехал со свитой в Москву на тридцати почтовых лошадях.
11 августа в Гаге получены были письма из Вены с известием, что самый знатный Московский князь с двумя московскими послами и со свитою в составе тридцати лиц уехал в Московию, чтобы через четыре дня (sic) быть в Москве.