Страница:
– На историческую родину, значит, потянуло… – сочувственно закивал дедок. – Понятно. Бабка, выходит, не зря тебя спасала.
– Спасала? От кого?
– Была причина…
Евсей Ильич надвинул бейсболку пониже на лоб, снова задумался, прикрыв глаза, словно прикидывая, стоит ли рассказывать приезжему всю правду о Нюрке Карасевой или пока повременить.
– Папироску не хотите, дядя Евсей? – неожиданно доверительным тоном предложил Ткачев, вытаскивая из кармана рубашки непочатую пачку «Мальборо». Сам он не курил, но таскал с собой сигареты для таких вот случаев, когда надо разговорить свидетеля. А что? Конечно, свидетеля. Старик же был свидетелем того, что происходило с Карасевой. Значит, пусть дает показания.
– И-эх, Пашка, помнишь ты мою слабость! – расцвел старик и ловким движением, неожиданным в человеке столь почтенного возраста, вытянул из пачки сигарету. – Может, и прозвище мое помнишь?
– Запамятовал что-то, дядя Евсей… – вздохнул Павел.
– Никсон, – важно произнес старик, точно представляясь послу какой-нибудь второразрядной страны, прибывшему к сильным мира сего выпрашивать кредиты.
– Это какой Никсон? Американский президент, что ли?
– Он самый. За ум меня так прозвали, ну и за… хе-хе… непримиримость характера… Особливо по отношению к бабьему племени.
Павел услужливо щелкнул перед Ильичом-Никсоном зажигалкой с профилем скандально известного лидера тоталитарных демократов Мажордомского. Увидев, что дед проводил зажигалку заинтересованным взглядом, протянул ему вещицу.
– Презент, – объяснил Павел. – Не 6yду врать, что сам Мажордомскии мне ее вручил, но вот что один из его заместителей – точно.
– Гм, – хмыкнул дед. – Выходит, ты, Пашка, с большими людьми накоротке… Ладно! Раз приехал, должен все узнать про бабку. – Ильич сунул зажигалку в карман и погрузился в воспоминания. – Нюрка, Нюрка! Как живая, перед глазами стоит! До самой смерти красавицей была, мужики на нее заглядывались! А знаешь, Пашка, почему? Ведьма наша Нюрка была!
«Так, похоже, сейчас что-нибудь загнет, – подумал Павел. – Главное, чтобы от темы не отклонялся и про леших с домовыми не начал байки травить».
Надо сказать, что ко всем этим фольклорным побасенкам про нечистую силу и злых духов Павел относился несколько снисходительно. «Дела давно минувших дней, преданья старины глубокой» – так, кажется, когда-то написало их русское «всё» по фамилии Пушкин. Полностью согласен. То ли дело английские замки с привидениями, граф Дракула со товарищи или, на худой конец, немецкие вервольфы! В них верят, их можно потрогать, они вообще в Европе по улицам разгуливают. О них книги пишут, фильмы снимают, почитают их, одним словом. Вот люди и привыкли к ним, воспринимают их как нечто само собой разумеющееся. А здесь… Разве что дети верят в сказки про ведьмаков. Да и то не все. Атеисты сплошные. Или язычники. Черт их разберет.
– Да-да, Паш, ведьма, – будничным голосом, словно такое было сплошь и рядом, сообщил Евсей Ильич. – И не кривись, внучек. Бабкин дар и тебе передался. По крайней мере Нюрка как-то обмолвилась. Или не прав я?
Вместо ответа Ткачев вздохнул. Конечно, дед-шишок в бейсболке прав. С недавних пор и сам Павел был вынужден объяснять свои паранормальные способности генетической предрасположенностью. Куда ж денешься…
– А в чем ее дар проявлялся, дядя Евсей? – поинтересовался он, оставив вопрос Ильича без ответа.
– До войны Нюрка приворотами и отворотами занималась, – пояснил Евсей Ильич. – И не так, как сейчас шарлатаны, которые в газетах объявления пишут. Настоящая была ведьма. Парни и девки к Нюрке со всего Глинска табунами ходили. Через нее много пар счастливых сложилось. Только всегда, прежде чем человека выслушать, сядет, бывало, Нюрка перед ним и уставится прямо в лицо. Ничего не говорит, просто смотрит. Вроде как определяет, нет ли у него какой мысли темной. А потом словно оттает, начнет спрашивать, в чем его беда…
Павел опустил глаза. Он прекрасно понял, о чем говорил старик, поскольку сам постоянно практиковал похожий способ получения информации. И хотя он был много сложнее описанного и подразделялся на множество разных подвидов и методик, разработанных деятелями Ордена Иерархии, суть была одна. Теперь понятно, почему у Павла никогда не возникало проблем с обучением сканированию.
– А еще Нюрка людей лечила, – продолжал Евсей Ильич, глубоко затягиваясь и приглашающе кивая головой в сторону лежавшего на обочине бревна, возле которого стояло несколько гладко обтесанных чурбанов. Наверное, принятое в среде путейской элиты место для азартных игр типа домино, догадался Павел. Казино по-глински. – И целебные зелья варила. Бог весть какие она туда травы мешала, никто рецепта не знал. Но факт есть факт – одного соседа на Путейской от рака вылечила. Врачи от него отказались, он уж и завещание написал, все семейство слезами обливалось, как водится. А Нюрка пришла навестить, выслушала жалобы и велела пока не паниковать. Неделю химичила у себя в задних комнатах, наварила какого-то зелья, заставила выпить. И что ты думаешь, Паш? Этот сосед только в запрошлом годе помер!
– Н-да, похоже, мастерица бабка была, – неопределенно протянул Павел, устраиваясь на бревне по правую руку от Евсея Ильича.
– Ну, а уж после этого случая у Нюрки, как сейчас принято говорить, от клиентов отбою не стало. Я сам не видел, но у нас поговаривали, будто по ночам за ней черный «воронок» приезжал.
– НКВД, что ли?
– Ну да, – понизил голос Евсей Ильич, доверительно наклоняясь к Павлу и обдавая его крепким запахом вчерашнего перегара. – Только возили ее не в тюрьму или там на допрос, а чтобы реально помогла. Все наши городские головы у нее лечились – и партийные бонзы, и генералы.
– Не знал, – усмехнулся Павел, слегка отстраняясь. – Вроде, когда я у нее жил, никто особенно к нам не захаживал. Хотя… кто знает. Я маленький был, может, внимания не обращал.
– Да, когда ты приехал, все уже по-другому было, – согласился Евсей Ильич, выразительно поглядывая на оттопыренный нагрудный карман рубашки Ткачева. Павел перехватил его взгляд, вытащил пачку и протянул старику. Тот вынул сигарету, пачку засунул в карман телогрейки. На этот раз он не спешил, тщательно размял «Мальборо» желтоватыми пальцами, аккуратно оторвал фильтр и только после этого сунул в рот. – Всякие темные дела у нас в городе стали твориться.
– Какие темные дела?
– Это я толком не знаю, я ж тогда сидел, – развел руками Евсей Ильич, страдальчески морщась. – Вроде Матвей Нюркин чудил…
– Какой еще Матвей?
Павел точно знал, что его деда по материнской линии звали Кузьмой (еще в Москве навел кое-какие справки). Дед погиб во время Великой Отечественной. Бабка больше замуж не вышла – да это и понятно, мужчин после воины мало осталось, на всех не хватало. А тут какой-то Матвей…
– Матвей-то? – затянулся Евсей Ильич и озорно подмигнул Павлу. – А хахаль Нюркин. До войны к ней таскался.
– Любопытно… Я первый раз слышу.
– И лучше было бы, если бы ничего не знал. – Евсей Ильич принялся пускать дым колечками. – Темный человек был. Не любили его у нас.
– А бабка любила?
– Да вроде все у них склеивалось. Матвей был намного ее старше, лет на пятнадцать, а то и на двадцать. Овдовел в тридцать пятом. Тогда многие перемерли – сам понимаешь, колхозы, коллективизация… Грустил Матвей недолго, начал к Нюрке подъезжать. Она его привечала, только замуж не спешила – молодая была, думала, встретит еще парня помоложе да посвежее.
– А потом?
– Потом суп с котом! – неожиданно ответил дед. – Неплохо бы спрыснуть встречу, а? Не каждый день такие бывают!
– Не вопрос, дядя Евсей! Ты мне дорасскажи, а потом уж мы в магазин… Все чин чинарем.
– Ну ладно, верю. Внуку Нюркиному грех не поверить… Что, говоришь, потом было? А потом, Пашка, война началась, – посерьезнел Евсей Ильич. Светлые, выцветшие глаза старика слегка заволокло туманом, чуть дрогнули углы губ, глубже залегли морщины на лбу. – Матвей в сорок первом ушел добровольцем на фронт. А через год пришло на него извещение, мол, пропал без вести, скорее всего, пал смертью храбрых. Выяснять никто не стал, официальных родственников у Матвея не было, а Нюрка – так, ни жена, ни невеста.
Евсей Ильич замолчал и принялся почесывать пятерней под бейсболкой, будто стараясь таким способом пробудить дремавшие много лет воспоминания. Павел не мешал старику. Он отвернулся, обозревая окрестности. Какие-то крупные цветы, похожие на золотые шары, торчали за невысокой оградкой палисадника, возле которого помещалось незатейливое «казино». Что-то едва ощутимо ёкнуло в сердде, словно Павел услышал далекий голос из детства. Он помнил эти цветы – тогда они казались ему чуть ли не размером с солнце, яркие и праздничные, как новогодние игрушки…
– Нюрка очень горевала, – снова заговорил Евсей Ильич. – Черт ее знает, любила она Матвея или нет, может, просто жалела. Она во время войны сестрой милосердия в госпитале работала, здесь, в Глинске. Очень ее дар пригодился. Солдаты на нее прямо молились, и доктор наш Нюрку ценил. Так в госпитале она одного бойца и спасла от верной гибели. Кузьма его звали.
– Мой дед тоже Кузьма был, – вставил Павел.
– О нем и речь. Кузьма безнадежным считался, тяжелая контузия, осколочные ранения. А Нюрка его подняла, можно сказать, со смертного одра, выходила, к жизни вернула. Расписались они. Кузьма на Путейскую переехал. Только недолго они прожили. Скоро он совсем оправился, здоровехонек стал, как и не было ранения вовсе. Пошел, записался снова в армию. «Не могу, – говорит, – в тылу сидеть. Стыдно». Нюрка ни слова ему не сказала, но по тому, как провожала, было видно – не чает снова увидеться. Чувствовала, наверное, что-то… И действительно, за три месяца до победы похоронка пришла. Нюрка тогда беременная ходила. Дочка у нее в мае сорок пятого родилась…
– Это моя мама.
– Ну вот, Пашка, восстановили мы с тобой ход истории! – довольно хлопнул себя по колену Евсей Ильич. – Не зря, стало быть, на выпивку потратиться пришлось?
– Не зря, – заверил его Павел, вкладывая в ладонь старика стольник. – Спасибо.
– То есть, я так понимаю, пить ты не будешь.
– Нет, дядя Евсей.
– Брезгуешь?
– Что вы! Просто сегодня еще много дел. Да и, признаться, пить я не умею…
– Нюрка тоже не умела… – хмыкнул старик, как-то уж слишком самодовольно и подозрительно улыбаясь. Не желая углубляться в причины подобной осведомленности, Павел поднялся.
– Пойду, дядя Евсей.
– Иди, Паш. А насчет того, что после войны тут было… – заметил напоследок, так сказать, в качестве постскриптума Евсей Ильич. – Это тебе надо документы почитать. Старики, которые все помнили, уже поумирали. Я тебе тут не помощник – на отсидке был.
– За что срок-то мотал, дядя Евсей? Пришиб кого?
– Да нет, по торговому делу, – неопределенно ответил старик. – К разговору нашему отношения не имеет… А в документах, я слыхал, много чего любопытного про послевоенную нашу жизнь имеется.
– Темните, дядя Евсей.
– Темню, – буркнул старик. Похоже, ему уже не терпелось закончить разговор и поскорее отправиться в магазин. – Ладно, Паша, бывай. Заходи, ежели что.
– Обязательно, – пообещал Павел и, не оглядываясь, пошел прочь.
Вечер субботы и все воскресенье прошли в неприятной, а главное, неравной борьбе с гигантскими тараканами, прочно оккупировавшими ткачевский люкс. Очевидно, столь престижные апартаменты проезжающие арендовали не часто, и рыжим усатым созданиям не терпелось хоть на ком-то выместить накопившуюся за время вынужденного одиночества злобу. Тараканы поджидали Павла в засаде на краю белой фаянсовой раковины; внимательно, наклонив головы набок, следили за ним с подоконника; трясясь, словно юродивые на паперти, протягивали рыжие усы с журнального столика и длинной вереницей, будто с американских горок, скатывались с железных набалдашников широкой двуспальной кровати. В их поведении прослеживалось что-то исконно русское, настырное и неугомонное, до невозможности изобретательное и вместе с тем бесшабашное. Когда Павел в бешенстве бросался против несметных полчищ со свернутой в трубку прошлогодней газетой «Коммерсантъ», обнаружившейся здесь же, в номере, тараканы умирали, но не сдавались. На место павших тут же вставали другие, еще более отважные и дикие. Ни газета, ни иные спецсредства (подошвы ботинок и даже пластиковая бутылка из-под минеральной воды) не дали положительного результата. В конце концов Павел позорно ретировался с поля битвы, словно Наполеон после сожжения Москвы и отступления по Смоленской дороге, бросив на произвол судьбы остатки армии и военного имущества. Французский император бежал в Париж, Павлу же такая перспектива не светила. Его устремления были много скромнее – стойка администрации на первом этаже.
Вездесущая Раиса Юрьевна только руками развела, когда взбешенный постоялец люкса скатился по лестнице и на повышенных тонах потребовал немедленно и окончательно убрать насекомых из его номера.
– Сожалею, но вы хотите невозможного, – пропела пухленькая администраторша, выходя из-за стойки с лейкой в руках и устремляясь к кадке с пальмой. – У нас всегда тараканы были. Чем только ни травили – толку ноль. Мы их в правом крыле поморим – они в левое перебегут. В левом начнем травить – они снова на прежнем месте. Неуязвимые какие-то. Знаете, я тут намедни в газете прочла, что бывают тараканы-мутанты… Так те величиной чуть ли не с крысу. А эти – так, мелочь.
– Я заплачу, – упавшим голосом предложил Ткачев.
– А что толку? – пожала плечами Раиса Юрьевна. – Ну заплатите. Ну поставлю я вам в номер ловушки. А завтра все равно тараканы от соседей прибегут. Так что не нервничайте, молодой человек, ложитесь спать. Свет не до конца гасите, ночник оставьте. Тараканы только в темноте по лицу ползают, а при свете боятся.
– Вы что, серьезно полагаете, что я смогу спать, когда у меня по лицу кто-то ползает?
– Ну что вам посоветовать… У нас есть расслабляющие процедуры – массаж, сауна, соляная пещера. Посетителей мало, для вас специально организуем. Попробуйте, может, легче к жизни относиться будете.
От процедур Павел отказался – не то было настроение. Ни сауна, ни массаж, ни прилагающиеся к этому известные удовольствия не вдохновили его. Собрав волю в кулак и вспомнив весь свой бесценный опыт выживания в экстремальных условиях, Павел вернулся в номер. Не раздеваясь, при полном освещении он рухнул на кровать и, прибегнув к специальной психотерапевтической методе «быстрый сон», уже через пять минут отключился.
В десять утра понедельника Павел вошел в здание городской библиотеки и спросил Катю Сельцову. Библиотека оказалась на удивление современной организацией – ровные белые стены, новая мебель, прозрачные, бесшумно закрывающиеся за посетителем двери, приятного салатового оттенка ковровое покрытие на полу. Павла порадовало и наличие компьютера в отделе каталогов, и присутствие на входе охранника, который не замедлил проверить его паспорт, и обилие живых и искусственных растений, и два огромных аквариума с рыбками.
Пока Павел любовался интерьером этого оазиса культуры города Глинска, навстречу ему вышла невысокая темноволосая девушка с короткой стрижкой и приятным худеньким личиком. Платьице на ней было из дешевого турецкого ситца, на ногах – незамысловатые джинсовые сабо, зато большие глаза в обрамлении густых ресниц производили неизгладимое впечатление.
– Я.Катя. Это вы меня спрашивали?
– Я хотел записаться… – широко улыбнувшись, начал Павел. – Только я из Москвы.
– Ничего страшного, – успокоила его Катя. – Давайте паспорт. Что вы хотели почитать?
– Понимаете… – немного смущенно принялся объяснять Ткачев. – Меня интересует литература по вопросам… По вопросам нечистой силы. Русской.
– Научная или художественная?
– Ну, предположим, художественная…
– Могу предложить классику. Алексей Константинович Толстой, «Упырь» и «Семья вурдалака»; Гоголь, «Вечера на хуторе близ Диканьки»; Сенковскии, «Русалка» и другие рассказы; Вельтман…
– А научная?
– Из популярного – Максимов, «Нечистая, неведомая и крестная сила», Зелинский, но это уже посложнее… Сейчас подберем.
«Вот он, профессионализм по-русски. Наизусть, с ходу, все, что угодно, по самой идиотской теме. Блеск, – невольно восхитился Павел. – Им бы так экономику строить и дороги прокладывать. Наверное, не те люди серьезными делами ворочают. Одна такая Катя, да на высокой должности – ух как изменился бы окружающий ландшафт…»
Коротая время за подобными размышлениями в ожидании симпатичной библиотекарши, Павел поглядывал за окно. На улице в придорожной пыли два мужика стояли, крепко задумавшись, над разрытой траншеей. Третий и четвертый курили, пятый и шестой о чем-то оживленно спорили. В стороне, наполовину перегородив дорогу, вхолостую работали компрессор и трактор.
Катя принесла Павлу книги, оформила читательский билет и проводила в просторный зал, где кроме Ткачева уже сидели два пенсионера со стопками газет на столах.
Признаться, Павла не слишком занимали те книги, что он назаказывал. Он вовсе не собирался читать про чертей, ведьм, домовых, овинников и кикимор. Не слишком увлекательное занятие. Тем более что он успел в целом ознакомиться со всей этой шумной братией – перед отъездом на досуге пролистал собрание сказок Афанасьева. Цель его была совершенно иная, а именно: свести знакомство с библиотекаршей и получить от нее самую полную информацию о бабке, какую только возможно. А для этого следовало проявлять терпение. По психологии у Павла в разведшколе всегда были пятерки, и он назубок затвердил: спешка – первый враг при работе с людьми. Всегда нужно установить личный контакт, а еще лучше – доверительные отношения. Что требует времени.
Впрочем, Павел добросовестно листал книги, даже прочитывал отдельные куски, но особенно не вникал.
Да, бабка оказалась не так проста. Вряд ли на Нюрку Карасеву было, как уверяла Людочка из архива, заведено целое досье только потому, что она привораживала парней и лечила контузии. Причина лежит глубже.
Павел мужественно проторчал в библиотеке до часу дня, потом с плохо скрываемым облегчением сдал Кате книги и очень галантно, по-тэйлоровски, пригласил девушку пообедать. Та, разумеется, согласилась.
– А почему вы интересуетесь нечистой силой? – спросила Катя, когда они двинулись по разогретой солнцем улице. – Исследование пишете?
– Ну, в некотором роде, – неопределенно отозвался Павел, – Приехал на родную землю, пытаюсь вникнуть, до корней докопаться.
– Это вы по адресу прибыли, – понимающе кивнула Катя. – В нашем городе всякой нечисти выше крыши. Последние лет пятьдесят точно.
– Это как? – изобразил удивление Павел, чувствуя, что напал на след.
– Очень просто, – непринужденно пояснила девушка. – Завелась одна ведьма году в тридцатом, так после нее целое направление образовалось. И ведьмак у нас был, и последовательницу себе вырастил. Не верите? Хотите, когда вернемся, я вам их личные дела покажу?
– А что, в Глинске на ведьмаков личные дела заводят? – улыбнулся Павел.
– Еще как! – воскликнула Катя, словно не замечая его сарказма. – Вам интересно будет ознакомиться, если, конечно, предметом владеете. За давностью срока дела недавно рассекретили, а места для их хранения нигде не нашлось. Архив вот-вот развалится, в милиции и так все на головах друг у друга сидят. Наше здание самое новое и оборудованное.
– Я заметил.
– Еще бы. Вот к нам дела эти и поместили. Я сама их прочитала, прямо как роман фантастический.
Девушка свернула к небольшому непритязательному кафе, укрывшемуся в тени деревьев. Павел невольно поежился при виде белых, в трещинах, столиков и стульев, выставленных перед входом, а также покосившегося полосатого зонтика. С краю сидела компания раскрепощенных молодых людей, судя по всему, представителей местной молодежной элиты. Они потягивали пиво из прозрачных пластиковых стаканов, заедали его чипсами и орехами, а пакеты, за неимением урны, бросали прямо на землю.
Внутри оказалось немногим лучше. Неуютное душноватое помещение, впрочем, с некоей претензией на оригинальность: по стенам были развешаны, очевидно утащенные с ближайшего шоссе, дорожные знаки, потолок по всей длине пересекали черно-белые полосы, а скатерти на столах были красного, желтого и зеленого цвета. Название заведение носило соответствующее – «Светофор».
– Представляете, – откашлявшись, закинул удочку Павел, усаживаясь за столик и раскрывая меню, – не далее как в субботу ездил я на ту улицу, где как раз в тридцатые годы жила моя бабушка. Собственно, она и потом там жила, даже я какое-то время у нее гостил… Встретил там старичка. Удивительно занятный старичок оказался. Очень современный. Пытался меня уверить, будто бабушка моя тоже ведьма была.
Катя подняла на Павла глаза. Неожиданно взгляд ее сделался очень серьезным, даже немного испуганным.
– Извините, я, может, лезу не в свое дело… – осторожно проговорила девушка. – А фамилия вашей бабушки, случайно, не Карасева?
Настала очередь Павла вытаращиться на молоденькую библиотекаршу.
– Допустим, Карасева, – выдавил он наконец.
– Анна Антиповна?
– Она самая.
– Все ясно.
Вид у девушки стал такой, будто у нее резко пропал аппетит. Павел насторожился. Нет, все-таки не зря он остался в Глинске до понедельника. Как говорится, предчувствия его не обманули…
– Катя, странное дело… Как только я называю кому-нибудь бабушкину фамилию, все, словно сговорившись, принимаются, как бы точнее сказать… темнить, уходить от ответа. Чем моя родственница так прославилась? Мне говорили, она ничего плохого не делала. Людей лечила, парней привораживала… Отчего вы пугаетесь одного ее имени?
Катя выдержала паузу, словно собираясь с мыслями. Лицо ее приняло напряженное выражение.
– Понимаете, Павел, – наконец заговорила она, – дело не в вашей бабушке. Ее никто не винит в том… В общем, в том, что творится у нас, в Глинске. Она действительно была светлым, прекрасным человеком. Я читала ее дело. Знаете, скольких людей Карасева спасла от неминуемой гибели? Ни разу не ошиблась. Однако самый главный человек в ее жизни… вот он-то… из-за него это все.
– Вы имеете в виду моего деда? – предположил Павел.
– Да нет… тот человек… он к вам не имеет отношения.
– Тогда кто? Матвей?
– Вы его знали? – оживилась Катя.
– Слышал краем уха, – уклончиво ответил Павел. – Хотел бы узнать поподробнее. Может, у вас и на него личное дело есть?
– Есть.
– И вы его читали?
– Читала.
Павел не сводил с Кати глаз. Лицо девушки еще сильнее погрустнело, приобрело даже, можно сказать, какое-то трагическое выражение. Хороший физиономист, Ткачев понимал, что в ее поведении нет ни капли наигрыша. Катя говорила о чем-то, что представляло опасность. Точнее, представляет и сейчас.
– Давайте спокойно поедим, – решил сменить тему Павел. – Мне кажется, разговор, который я затеял, вам неприятен.
– Не то что неприятен… – протянула Катя, нетерпеливо покусывая нижнюю губу. – Просто Матвей Сабуров оказал на наш город огромное влияние. Можно сказать, что мы до сих пор расхлебываем то, что он натворил, вернувшись с войны.
– А он много натворил?
– Больше не бывает.
– И моя бабка, как я догадываюсь, в этом косвенно виновна? – подмигнул девушке Павел.
– Не совсем… – замялась Катя.
– Но если бы она его дождалась, все могло бы сложиться иначе?
– Д-да… То есть нет… То есть как она могла его дождаться, когда на Матвея пришла похоронка? Он вернулся, когда война давно закончилась, у вашей бабушки уже дочка довольно большая была.
– Вы так подробно знаете историю моей семьи, – улыбнулся Ткачев. – Вам не кажется, что это не случайно?
Рука Павла легла на скатерть, медленно двинулась в сторону Катиной. Чуть склоненная набок голова, выжидающая улыбка, доверительный взгляд… Скольких женщин ему удалось «обработать» и разговорить таким образом! Но в случае с Катей Сельцовой, похоже, номер не прошел. Девушка нетерпеливо заерзала на стуле, отодвинула ладонь, поджала губы.
– Думаю, никаких сверхъестественных причин в этом нет, – немного сухо отозвалась она. – Я пишу дипломную работу по послевоенной истории Глинска. Поэтому хорошо ориентируюсь в документах.
– Понял. Извините, – откинулся на спинку стула Павел. – Так вы хотели мне про Матвея рассказать…
– Матвей вернулся в начале пятидесятых. Выяснилось, что похоронку прислали ошибочно, дело по тем временам вполне обычное. В одном из боев его серьезно ранило. Сильная контузия. Матвей попал в плен, потом в концлагерь. Он точно бы погиб, но на него обратило внимание лагерное начальство.
– Чем же он их очаровал?
– После контузии у Матвея открылись удивительные способности. Может, сказалось долгое общение с вашей бабушкой, может, еще что… Он научился исцелять головную боль, усмирять нервные припадки. Наложением рук, что ли.
– Зачем немцам лечить головную боль наложением рук? – рассмеялся Павел. – У них хороших лекарств много. И во время войны армия прекрасно снабжалась медикаментами.
– Спасала? От кого?
– Была причина…
Евсей Ильич надвинул бейсболку пониже на лоб, снова задумался, прикрыв глаза, словно прикидывая, стоит ли рассказывать приезжему всю правду о Нюрке Карасевой или пока повременить.
– Папироску не хотите, дядя Евсей? – неожиданно доверительным тоном предложил Ткачев, вытаскивая из кармана рубашки непочатую пачку «Мальборо». Сам он не курил, но таскал с собой сигареты для таких вот случаев, когда надо разговорить свидетеля. А что? Конечно, свидетеля. Старик же был свидетелем того, что происходило с Карасевой. Значит, пусть дает показания.
– И-эх, Пашка, помнишь ты мою слабость! – расцвел старик и ловким движением, неожиданным в человеке столь почтенного возраста, вытянул из пачки сигарету. – Может, и прозвище мое помнишь?
– Запамятовал что-то, дядя Евсей… – вздохнул Павел.
– Никсон, – важно произнес старик, точно представляясь послу какой-нибудь второразрядной страны, прибывшему к сильным мира сего выпрашивать кредиты.
– Это какой Никсон? Американский президент, что ли?
– Он самый. За ум меня так прозвали, ну и за… хе-хе… непримиримость характера… Особливо по отношению к бабьему племени.
Павел услужливо щелкнул перед Ильичом-Никсоном зажигалкой с профилем скандально известного лидера тоталитарных демократов Мажордомского. Увидев, что дед проводил зажигалку заинтересованным взглядом, протянул ему вещицу.
– Презент, – объяснил Павел. – Не 6yду врать, что сам Мажордомскии мне ее вручил, но вот что один из его заместителей – точно.
– Гм, – хмыкнул дед. – Выходит, ты, Пашка, с большими людьми накоротке… Ладно! Раз приехал, должен все узнать про бабку. – Ильич сунул зажигалку в карман и погрузился в воспоминания. – Нюрка, Нюрка! Как живая, перед глазами стоит! До самой смерти красавицей была, мужики на нее заглядывались! А знаешь, Пашка, почему? Ведьма наша Нюрка была!
«Так, похоже, сейчас что-нибудь загнет, – подумал Павел. – Главное, чтобы от темы не отклонялся и про леших с домовыми не начал байки травить».
Надо сказать, что ко всем этим фольклорным побасенкам про нечистую силу и злых духов Павел относился несколько снисходительно. «Дела давно минувших дней, преданья старины глубокой» – так, кажется, когда-то написало их русское «всё» по фамилии Пушкин. Полностью согласен. То ли дело английские замки с привидениями, граф Дракула со товарищи или, на худой конец, немецкие вервольфы! В них верят, их можно потрогать, они вообще в Европе по улицам разгуливают. О них книги пишут, фильмы снимают, почитают их, одним словом. Вот люди и привыкли к ним, воспринимают их как нечто само собой разумеющееся. А здесь… Разве что дети верят в сказки про ведьмаков. Да и то не все. Атеисты сплошные. Или язычники. Черт их разберет.
– Да-да, Паш, ведьма, – будничным голосом, словно такое было сплошь и рядом, сообщил Евсей Ильич. – И не кривись, внучек. Бабкин дар и тебе передался. По крайней мере Нюрка как-то обмолвилась. Или не прав я?
Вместо ответа Ткачев вздохнул. Конечно, дед-шишок в бейсболке прав. С недавних пор и сам Павел был вынужден объяснять свои паранормальные способности генетической предрасположенностью. Куда ж денешься…
– А в чем ее дар проявлялся, дядя Евсей? – поинтересовался он, оставив вопрос Ильича без ответа.
– До войны Нюрка приворотами и отворотами занималась, – пояснил Евсей Ильич. – И не так, как сейчас шарлатаны, которые в газетах объявления пишут. Настоящая была ведьма. Парни и девки к Нюрке со всего Глинска табунами ходили. Через нее много пар счастливых сложилось. Только всегда, прежде чем человека выслушать, сядет, бывало, Нюрка перед ним и уставится прямо в лицо. Ничего не говорит, просто смотрит. Вроде как определяет, нет ли у него какой мысли темной. А потом словно оттает, начнет спрашивать, в чем его беда…
Павел опустил глаза. Он прекрасно понял, о чем говорил старик, поскольку сам постоянно практиковал похожий способ получения информации. И хотя он был много сложнее описанного и подразделялся на множество разных подвидов и методик, разработанных деятелями Ордена Иерархии, суть была одна. Теперь понятно, почему у Павла никогда не возникало проблем с обучением сканированию.
– А еще Нюрка людей лечила, – продолжал Евсей Ильич, глубоко затягиваясь и приглашающе кивая головой в сторону лежавшего на обочине бревна, возле которого стояло несколько гладко обтесанных чурбанов. Наверное, принятое в среде путейской элиты место для азартных игр типа домино, догадался Павел. Казино по-глински. – И целебные зелья варила. Бог весть какие она туда травы мешала, никто рецепта не знал. Но факт есть факт – одного соседа на Путейской от рака вылечила. Врачи от него отказались, он уж и завещание написал, все семейство слезами обливалось, как водится. А Нюрка пришла навестить, выслушала жалобы и велела пока не паниковать. Неделю химичила у себя в задних комнатах, наварила какого-то зелья, заставила выпить. И что ты думаешь, Паш? Этот сосед только в запрошлом годе помер!
– Н-да, похоже, мастерица бабка была, – неопределенно протянул Павел, устраиваясь на бревне по правую руку от Евсея Ильича.
– Ну, а уж после этого случая у Нюрки, как сейчас принято говорить, от клиентов отбою не стало. Я сам не видел, но у нас поговаривали, будто по ночам за ней черный «воронок» приезжал.
– НКВД, что ли?
– Ну да, – понизил голос Евсей Ильич, доверительно наклоняясь к Павлу и обдавая его крепким запахом вчерашнего перегара. – Только возили ее не в тюрьму или там на допрос, а чтобы реально помогла. Все наши городские головы у нее лечились – и партийные бонзы, и генералы.
– Не знал, – усмехнулся Павел, слегка отстраняясь. – Вроде, когда я у нее жил, никто особенно к нам не захаживал. Хотя… кто знает. Я маленький был, может, внимания не обращал.
– Да, когда ты приехал, все уже по-другому было, – согласился Евсей Ильич, выразительно поглядывая на оттопыренный нагрудный карман рубашки Ткачева. Павел перехватил его взгляд, вытащил пачку и протянул старику. Тот вынул сигарету, пачку засунул в карман телогрейки. На этот раз он не спешил, тщательно размял «Мальборо» желтоватыми пальцами, аккуратно оторвал фильтр и только после этого сунул в рот. – Всякие темные дела у нас в городе стали твориться.
– Какие темные дела?
– Это я толком не знаю, я ж тогда сидел, – развел руками Евсей Ильич, страдальчески морщась. – Вроде Матвей Нюркин чудил…
– Какой еще Матвей?
Павел точно знал, что его деда по материнской линии звали Кузьмой (еще в Москве навел кое-какие справки). Дед погиб во время Великой Отечественной. Бабка больше замуж не вышла – да это и понятно, мужчин после воины мало осталось, на всех не хватало. А тут какой-то Матвей…
– Матвей-то? – затянулся Евсей Ильич и озорно подмигнул Павлу. – А хахаль Нюркин. До войны к ней таскался.
– Любопытно… Я первый раз слышу.
– И лучше было бы, если бы ничего не знал. – Евсей Ильич принялся пускать дым колечками. – Темный человек был. Не любили его у нас.
– А бабка любила?
– Да вроде все у них склеивалось. Матвей был намного ее старше, лет на пятнадцать, а то и на двадцать. Овдовел в тридцать пятом. Тогда многие перемерли – сам понимаешь, колхозы, коллективизация… Грустил Матвей недолго, начал к Нюрке подъезжать. Она его привечала, только замуж не спешила – молодая была, думала, встретит еще парня помоложе да посвежее.
– А потом?
– Потом суп с котом! – неожиданно ответил дед. – Неплохо бы спрыснуть встречу, а? Не каждый день такие бывают!
– Не вопрос, дядя Евсей! Ты мне дорасскажи, а потом уж мы в магазин… Все чин чинарем.
– Ну ладно, верю. Внуку Нюркиному грех не поверить… Что, говоришь, потом было? А потом, Пашка, война началась, – посерьезнел Евсей Ильич. Светлые, выцветшие глаза старика слегка заволокло туманом, чуть дрогнули углы губ, глубже залегли морщины на лбу. – Матвей в сорок первом ушел добровольцем на фронт. А через год пришло на него извещение, мол, пропал без вести, скорее всего, пал смертью храбрых. Выяснять никто не стал, официальных родственников у Матвея не было, а Нюрка – так, ни жена, ни невеста.
Евсей Ильич замолчал и принялся почесывать пятерней под бейсболкой, будто стараясь таким способом пробудить дремавшие много лет воспоминания. Павел не мешал старику. Он отвернулся, обозревая окрестности. Какие-то крупные цветы, похожие на золотые шары, торчали за невысокой оградкой палисадника, возле которого помещалось незатейливое «казино». Что-то едва ощутимо ёкнуло в сердде, словно Павел услышал далекий голос из детства. Он помнил эти цветы – тогда они казались ему чуть ли не размером с солнце, яркие и праздничные, как новогодние игрушки…
– Нюрка очень горевала, – снова заговорил Евсей Ильич. – Черт ее знает, любила она Матвея или нет, может, просто жалела. Она во время войны сестрой милосердия в госпитале работала, здесь, в Глинске. Очень ее дар пригодился. Солдаты на нее прямо молились, и доктор наш Нюрку ценил. Так в госпитале она одного бойца и спасла от верной гибели. Кузьма его звали.
– Мой дед тоже Кузьма был, – вставил Павел.
– О нем и речь. Кузьма безнадежным считался, тяжелая контузия, осколочные ранения. А Нюрка его подняла, можно сказать, со смертного одра, выходила, к жизни вернула. Расписались они. Кузьма на Путейскую переехал. Только недолго они прожили. Скоро он совсем оправился, здоровехонек стал, как и не было ранения вовсе. Пошел, записался снова в армию. «Не могу, – говорит, – в тылу сидеть. Стыдно». Нюрка ни слова ему не сказала, но по тому, как провожала, было видно – не чает снова увидеться. Чувствовала, наверное, что-то… И действительно, за три месяца до победы похоронка пришла. Нюрка тогда беременная ходила. Дочка у нее в мае сорок пятого родилась…
– Это моя мама.
– Ну вот, Пашка, восстановили мы с тобой ход истории! – довольно хлопнул себя по колену Евсей Ильич. – Не зря, стало быть, на выпивку потратиться пришлось?
– Не зря, – заверил его Павел, вкладывая в ладонь старика стольник. – Спасибо.
– То есть, я так понимаю, пить ты не будешь.
– Нет, дядя Евсей.
– Брезгуешь?
– Что вы! Просто сегодня еще много дел. Да и, признаться, пить я не умею…
– Нюрка тоже не умела… – хмыкнул старик, как-то уж слишком самодовольно и подозрительно улыбаясь. Не желая углубляться в причины подобной осведомленности, Павел поднялся.
– Пойду, дядя Евсей.
– Иди, Паш. А насчет того, что после войны тут было… – заметил напоследок, так сказать, в качестве постскриптума Евсей Ильич. – Это тебе надо документы почитать. Старики, которые все помнили, уже поумирали. Я тебе тут не помощник – на отсидке был.
– За что срок-то мотал, дядя Евсей? Пришиб кого?
– Да нет, по торговому делу, – неопределенно ответил старик. – К разговору нашему отношения не имеет… А в документах, я слыхал, много чего любопытного про послевоенную нашу жизнь имеется.
– Темните, дядя Евсей.
– Темню, – буркнул старик. Похоже, ему уже не терпелось закончить разговор и поскорее отправиться в магазин. – Ладно, Паша, бывай. Заходи, ежели что.
– Обязательно, – пообещал Павел и, не оглядываясь, пошел прочь.
* * *
Вечер субботы и все воскресенье прошли в неприятной, а главное, неравной борьбе с гигантскими тараканами, прочно оккупировавшими ткачевский люкс. Очевидно, столь престижные апартаменты проезжающие арендовали не часто, и рыжим усатым созданиям не терпелось хоть на ком-то выместить накопившуюся за время вынужденного одиночества злобу. Тараканы поджидали Павла в засаде на краю белой фаянсовой раковины; внимательно, наклонив головы набок, следили за ним с подоконника; трясясь, словно юродивые на паперти, протягивали рыжие усы с журнального столика и длинной вереницей, будто с американских горок, скатывались с железных набалдашников широкой двуспальной кровати. В их поведении прослеживалось что-то исконно русское, настырное и неугомонное, до невозможности изобретательное и вместе с тем бесшабашное. Когда Павел в бешенстве бросался против несметных полчищ со свернутой в трубку прошлогодней газетой «Коммерсантъ», обнаружившейся здесь же, в номере, тараканы умирали, но не сдавались. На место павших тут же вставали другие, еще более отважные и дикие. Ни газета, ни иные спецсредства (подошвы ботинок и даже пластиковая бутылка из-под минеральной воды) не дали положительного результата. В конце концов Павел позорно ретировался с поля битвы, словно Наполеон после сожжения Москвы и отступления по Смоленской дороге, бросив на произвол судьбы остатки армии и военного имущества. Французский император бежал в Париж, Павлу же такая перспектива не светила. Его устремления были много скромнее – стойка администрации на первом этаже.
Вездесущая Раиса Юрьевна только руками развела, когда взбешенный постоялец люкса скатился по лестнице и на повышенных тонах потребовал немедленно и окончательно убрать насекомых из его номера.
– Сожалею, но вы хотите невозможного, – пропела пухленькая администраторша, выходя из-за стойки с лейкой в руках и устремляясь к кадке с пальмой. – У нас всегда тараканы были. Чем только ни травили – толку ноль. Мы их в правом крыле поморим – они в левое перебегут. В левом начнем травить – они снова на прежнем месте. Неуязвимые какие-то. Знаете, я тут намедни в газете прочла, что бывают тараканы-мутанты… Так те величиной чуть ли не с крысу. А эти – так, мелочь.
– Я заплачу, – упавшим голосом предложил Ткачев.
– А что толку? – пожала плечами Раиса Юрьевна. – Ну заплатите. Ну поставлю я вам в номер ловушки. А завтра все равно тараканы от соседей прибегут. Так что не нервничайте, молодой человек, ложитесь спать. Свет не до конца гасите, ночник оставьте. Тараканы только в темноте по лицу ползают, а при свете боятся.
– Вы что, серьезно полагаете, что я смогу спать, когда у меня по лицу кто-то ползает?
– Ну что вам посоветовать… У нас есть расслабляющие процедуры – массаж, сауна, соляная пещера. Посетителей мало, для вас специально организуем. Попробуйте, может, легче к жизни относиться будете.
От процедур Павел отказался – не то было настроение. Ни сауна, ни массаж, ни прилагающиеся к этому известные удовольствия не вдохновили его. Собрав волю в кулак и вспомнив весь свой бесценный опыт выживания в экстремальных условиях, Павел вернулся в номер. Не раздеваясь, при полном освещении он рухнул на кровать и, прибегнув к специальной психотерапевтической методе «быстрый сон», уже через пять минут отключился.
* * *
В десять утра понедельника Павел вошел в здание городской библиотеки и спросил Катю Сельцову. Библиотека оказалась на удивление современной организацией – ровные белые стены, новая мебель, прозрачные, бесшумно закрывающиеся за посетителем двери, приятного салатового оттенка ковровое покрытие на полу. Павла порадовало и наличие компьютера в отделе каталогов, и присутствие на входе охранника, который не замедлил проверить его паспорт, и обилие живых и искусственных растений, и два огромных аквариума с рыбками.
Пока Павел любовался интерьером этого оазиса культуры города Глинска, навстречу ему вышла невысокая темноволосая девушка с короткой стрижкой и приятным худеньким личиком. Платьице на ней было из дешевого турецкого ситца, на ногах – незамысловатые джинсовые сабо, зато большие глаза в обрамлении густых ресниц производили неизгладимое впечатление.
– Я.Катя. Это вы меня спрашивали?
– Я хотел записаться… – широко улыбнувшись, начал Павел. – Только я из Москвы.
– Ничего страшного, – успокоила его Катя. – Давайте паспорт. Что вы хотели почитать?
– Понимаете… – немного смущенно принялся объяснять Ткачев. – Меня интересует литература по вопросам… По вопросам нечистой силы. Русской.
– Научная или художественная?
– Ну, предположим, художественная…
– Могу предложить классику. Алексей Константинович Толстой, «Упырь» и «Семья вурдалака»; Гоголь, «Вечера на хуторе близ Диканьки»; Сенковскии, «Русалка» и другие рассказы; Вельтман…
– А научная?
– Из популярного – Максимов, «Нечистая, неведомая и крестная сила», Зелинский, но это уже посложнее… Сейчас подберем.
«Вот он, профессионализм по-русски. Наизусть, с ходу, все, что угодно, по самой идиотской теме. Блеск, – невольно восхитился Павел. – Им бы так экономику строить и дороги прокладывать. Наверное, не те люди серьезными делами ворочают. Одна такая Катя, да на высокой должности – ух как изменился бы окружающий ландшафт…»
Коротая время за подобными размышлениями в ожидании симпатичной библиотекарши, Павел поглядывал за окно. На улице в придорожной пыли два мужика стояли, крепко задумавшись, над разрытой траншеей. Третий и четвертый курили, пятый и шестой о чем-то оживленно спорили. В стороне, наполовину перегородив дорогу, вхолостую работали компрессор и трактор.
Катя принесла Павлу книги, оформила читательский билет и проводила в просторный зал, где кроме Ткачева уже сидели два пенсионера со стопками газет на столах.
Признаться, Павла не слишком занимали те книги, что он назаказывал. Он вовсе не собирался читать про чертей, ведьм, домовых, овинников и кикимор. Не слишком увлекательное занятие. Тем более что он успел в целом ознакомиться со всей этой шумной братией – перед отъездом на досуге пролистал собрание сказок Афанасьева. Цель его была совершенно иная, а именно: свести знакомство с библиотекаршей и получить от нее самую полную информацию о бабке, какую только возможно. А для этого следовало проявлять терпение. По психологии у Павла в разведшколе всегда были пятерки, и он назубок затвердил: спешка – первый враг при работе с людьми. Всегда нужно установить личный контакт, а еще лучше – доверительные отношения. Что требует времени.
Впрочем, Павел добросовестно листал книги, даже прочитывал отдельные куски, но особенно не вникал.
Да, бабка оказалась не так проста. Вряд ли на Нюрку Карасеву было, как уверяла Людочка из архива, заведено целое досье только потому, что она привораживала парней и лечила контузии. Причина лежит глубже.
Павел мужественно проторчал в библиотеке до часу дня, потом с плохо скрываемым облегчением сдал Кате книги и очень галантно, по-тэйлоровски, пригласил девушку пообедать. Та, разумеется, согласилась.
– А почему вы интересуетесь нечистой силой? – спросила Катя, когда они двинулись по разогретой солнцем улице. – Исследование пишете?
– Ну, в некотором роде, – неопределенно отозвался Павел, – Приехал на родную землю, пытаюсь вникнуть, до корней докопаться.
– Это вы по адресу прибыли, – понимающе кивнула Катя. – В нашем городе всякой нечисти выше крыши. Последние лет пятьдесят точно.
– Это как? – изобразил удивление Павел, чувствуя, что напал на след.
– Очень просто, – непринужденно пояснила девушка. – Завелась одна ведьма году в тридцатом, так после нее целое направление образовалось. И ведьмак у нас был, и последовательницу себе вырастил. Не верите? Хотите, когда вернемся, я вам их личные дела покажу?
– А что, в Глинске на ведьмаков личные дела заводят? – улыбнулся Павел.
– Еще как! – воскликнула Катя, словно не замечая его сарказма. – Вам интересно будет ознакомиться, если, конечно, предметом владеете. За давностью срока дела недавно рассекретили, а места для их хранения нигде не нашлось. Архив вот-вот развалится, в милиции и так все на головах друг у друга сидят. Наше здание самое новое и оборудованное.
– Я заметил.
– Еще бы. Вот к нам дела эти и поместили. Я сама их прочитала, прямо как роман фантастический.
Девушка свернула к небольшому непритязательному кафе, укрывшемуся в тени деревьев. Павел невольно поежился при виде белых, в трещинах, столиков и стульев, выставленных перед входом, а также покосившегося полосатого зонтика. С краю сидела компания раскрепощенных молодых людей, судя по всему, представителей местной молодежной элиты. Они потягивали пиво из прозрачных пластиковых стаканов, заедали его чипсами и орехами, а пакеты, за неимением урны, бросали прямо на землю.
Внутри оказалось немногим лучше. Неуютное душноватое помещение, впрочем, с некоей претензией на оригинальность: по стенам были развешаны, очевидно утащенные с ближайшего шоссе, дорожные знаки, потолок по всей длине пересекали черно-белые полосы, а скатерти на столах были красного, желтого и зеленого цвета. Название заведение носило соответствующее – «Светофор».
– Представляете, – откашлявшись, закинул удочку Павел, усаживаясь за столик и раскрывая меню, – не далее как в субботу ездил я на ту улицу, где как раз в тридцатые годы жила моя бабушка. Собственно, она и потом там жила, даже я какое-то время у нее гостил… Встретил там старичка. Удивительно занятный старичок оказался. Очень современный. Пытался меня уверить, будто бабушка моя тоже ведьма была.
Катя подняла на Павла глаза. Неожиданно взгляд ее сделался очень серьезным, даже немного испуганным.
– Извините, я, может, лезу не в свое дело… – осторожно проговорила девушка. – А фамилия вашей бабушки, случайно, не Карасева?
Настала очередь Павла вытаращиться на молоденькую библиотекаршу.
– Допустим, Карасева, – выдавил он наконец.
– Анна Антиповна?
– Она самая.
– Все ясно.
Вид у девушки стал такой, будто у нее резко пропал аппетит. Павел насторожился. Нет, все-таки не зря он остался в Глинске до понедельника. Как говорится, предчувствия его не обманули…
– Катя, странное дело… Как только я называю кому-нибудь бабушкину фамилию, все, словно сговорившись, принимаются, как бы точнее сказать… темнить, уходить от ответа. Чем моя родственница так прославилась? Мне говорили, она ничего плохого не делала. Людей лечила, парней привораживала… Отчего вы пугаетесь одного ее имени?
Катя выдержала паузу, словно собираясь с мыслями. Лицо ее приняло напряженное выражение.
– Понимаете, Павел, – наконец заговорила она, – дело не в вашей бабушке. Ее никто не винит в том… В общем, в том, что творится у нас, в Глинске. Она действительно была светлым, прекрасным человеком. Я читала ее дело. Знаете, скольких людей Карасева спасла от неминуемой гибели? Ни разу не ошиблась. Однако самый главный человек в ее жизни… вот он-то… из-за него это все.
– Вы имеете в виду моего деда? – предположил Павел.
– Да нет… тот человек… он к вам не имеет отношения.
– Тогда кто? Матвей?
– Вы его знали? – оживилась Катя.
– Слышал краем уха, – уклончиво ответил Павел. – Хотел бы узнать поподробнее. Может, у вас и на него личное дело есть?
– Есть.
– И вы его читали?
– Читала.
Павел не сводил с Кати глаз. Лицо девушки еще сильнее погрустнело, приобрело даже, можно сказать, какое-то трагическое выражение. Хороший физиономист, Ткачев понимал, что в ее поведении нет ни капли наигрыша. Катя говорила о чем-то, что представляло опасность. Точнее, представляет и сейчас.
– Давайте спокойно поедим, – решил сменить тему Павел. – Мне кажется, разговор, который я затеял, вам неприятен.
– Не то что неприятен… – протянула Катя, нетерпеливо покусывая нижнюю губу. – Просто Матвей Сабуров оказал на наш город огромное влияние. Можно сказать, что мы до сих пор расхлебываем то, что он натворил, вернувшись с войны.
– А он много натворил?
– Больше не бывает.
– И моя бабка, как я догадываюсь, в этом косвенно виновна? – подмигнул девушке Павел.
– Не совсем… – замялась Катя.
– Но если бы она его дождалась, все могло бы сложиться иначе?
– Д-да… То есть нет… То есть как она могла его дождаться, когда на Матвея пришла похоронка? Он вернулся, когда война давно закончилась, у вашей бабушки уже дочка довольно большая была.
– Вы так подробно знаете историю моей семьи, – улыбнулся Ткачев. – Вам не кажется, что это не случайно?
Рука Павла легла на скатерть, медленно двинулась в сторону Катиной. Чуть склоненная набок голова, выжидающая улыбка, доверительный взгляд… Скольких женщин ему удалось «обработать» и разговорить таким образом! Но в случае с Катей Сельцовой, похоже, номер не прошел. Девушка нетерпеливо заерзала на стуле, отодвинула ладонь, поджала губы.
– Думаю, никаких сверхъестественных причин в этом нет, – немного сухо отозвалась она. – Я пишу дипломную работу по послевоенной истории Глинска. Поэтому хорошо ориентируюсь в документах.
– Понял. Извините, – откинулся на спинку стула Павел. – Так вы хотели мне про Матвея рассказать…
– Матвей вернулся в начале пятидесятых. Выяснилось, что похоронку прислали ошибочно, дело по тем временам вполне обычное. В одном из боев его серьезно ранило. Сильная контузия. Матвей попал в плен, потом в концлагерь. Он точно бы погиб, но на него обратило внимание лагерное начальство.
– Чем же он их очаровал?
– После контузии у Матвея открылись удивительные способности. Может, сказалось долгое общение с вашей бабушкой, может, еще что… Он научился исцелять головную боль, усмирять нервные припадки. Наложением рук, что ли.
– Зачем немцам лечить головную боль наложением рук? – рассмеялся Павел. – У них хороших лекарств много. И во время войны армия прекрасно снабжалась медикаментами.