Он затягивался и пускал клубы дыма, наблюдая в то же время за этой необыкновенной женщиной. Прелестная миссис Уайлд сидела на стуле в позе, которая, по мнению Джеймса, очень хорошо ее характеризовала: не прямо, а немного боком, один локоть свободно лежал на спинке стула. Она опиралась таким образом, что ее поза как нельзя лучше выражала внимание и расположение к собеседнику.
Джеймс пристально разглядывал Николь. Его сердце билось ровно, затем ритм участился. Она. Это действительно была она, куртизанка с погубленной репутацией.
Ведь именно так называют женщину, которая получила свое состояние и влияние благодаря близким отношениям с богатыми мужчинами. Сейчас это казалось вполне правдоподобным. Она могла быть любовницей министров и дипломатов, даже епископа Суонсбриджа. Джеймс ничего не мог поделать со своим воображением: эта изящная, хорошо одетая женщина казалась самой испорченной, самой гадкой из всех, кого он когда-либо видел.
Ему хотелось бы признаться, что он оскорблен или испытывает отвращение, но в действительности его пугало собственное смущение.
Подумать только! Прелестная, улыбающаяся красавица, которую он встретил накануне, оказалась женщиной сомнительной добродетели. Нет, если слухи правдивы, то никакой добродетели нет и в помине.
Как только эта мысль пришла ему в голову, она почему-то приобрела особую прелесть. Вовсе никакой добродетели. Доступная, свободная и развлекающаяся. Великолепная, вежливая и светская. На одно мгновение глупая мысль посетила его: почему все женщины Лондона не могут быть такими — вовсе без добродетели? Прямо-таки как мужчины, только мягче, с их неизменно женским взглядом на жизнь. Но без этих женских штучек — невежества, элементарного невежества или, еще того хуже, отвращения к учебе. Все могли бы танцевать, болтать, смеяться, затем уединяться в укромном месте и совокупляться, как кролики или, скорее, как вакуа после прекрасного праздника. И все были бы счастливы.
Джеймс не знал, что сказать, как облечь свои слова в мысли. Она явно не нуждалась в деньгах. Она не мечтала быть принятой в свете. Так что же ей нужно? Какова цена «самой дорогой кокотки Парижа»? Сколько же платят за сексуальный объект высшей пробы, за одну из наиболее откровенных и умных женщин в цивилизованном мире?
О, его фантазии! Эта миниатюрная женщина, такая изысканная, гибкая француженка, не могла быть дикой и похотливой, какой представлялась в его фантазиях. Но француженка... О-о! Одно это уже возбуждало его.
Достаточно сдержанно Николь разливала чай, отодвинув в сторону лежавшие на столе вещи, чтобы освободить место для его чашки. Когда она сдвинула письма, из одного открытого конверта выскользнул лист бумаги. Банковский счет. Джеймс не разглядел суммы, но прочел подпись: Джулиус Аеванталь.
Джеймс почувствовал, как внутри его все перевернулось, голову обдало жаром. Он не мог сдержаться. Снова посмотрел на розы, затем взгляд вернулся к чеку, который выглядывал из конверта словно для того, чтобы раздразнить его. В этот момент Николь перехватила его взгляд. Когда их глаза встретились, она рассмеялась.
— Ах, доктор Стокер. — Она взяла банковский счет и конверт со стола, сложила их вместе и спрятала в карман. — Джей, конечно, написал мне.
Она испытывала его, хотя Джеймсу было не до шуток.
— Очень забавный взгляд у вас, — сказала Николь, затем вздохнула: — Видите ли, у меня с ним общие дела. А это мои дивиденды за прошедший квартал. Я предоставила ему часть своих денег: он мой финансовый консультант. Джей очень ловок в таких делах. В этом нет ничего предосудительного. — Николь помолчала. — Меня не волнует, верите вы в это или нет.
— Вам следует знать, что Леванталя здесь терпят только из-за его финансовых связей. Это худшее, что вы могли выбрать себе в спутники, по крайней мере в Лондоне.
— Я не считала, что сделала плохой выбор, — ответила миссис Уайлд раздраженно, — до вчерашнего вечера, конечно. — Как бы извиняясь, она пробормотала: — Парижане любили меня. Я ходила туда, куда хотела. У меня дома на обеде по левую руку от меня сидел кузен императора, а по правую — герцог. Я приглашала русских принцесс и американских сенаторов. Я была замужем за английским адмиралом, который любил меня. Прошлой ночью меня оскорбили. Такого со мной прежде не случалось, — в ее прекрасных умных глазах он прочел удивление, — лондонское общество порицает меня.
Джеймс не должен был говорить этого, но хотел увидеть ее реакцию. Он хотел услышать, как она опровергнет слухи.
— В лондонском обществе распространился слух о вас как о подарке будущему монарху в день его шестнадцатилетия. — Он рассмеялся, словно находил это забавным.
Николь подняла на него свои до неприличия красивые глаза и выпятила нижнюю губу — истинно французский жест, выражающий презрение. В этот момент она выглядела действительно рассерженной.
— В какие ножны принц Уэльский прячет свое оружие — исключительно его дело, особенно если с того момента прошел десяток лет.
Джеймс похолодел. Во рту у него пересохло. Он поднес сигару к губам, затянулся и выпустил кольцо дыма прямо перед собой, надеясь таким образом скрыть впечатление, произведенное на него ее словами.
По-видимому, ему это не удалось, так как Николь склонила голову и с улыбкой сказала:
— О, дорогой, простите. Когда мне говорят подобные вещи, хочется разнести все на куски. — Она слегка смутилась. — Простите, — снова пробормотала она. — Я особенно остро чувствую несправедливость, когда сплетни рождаются в больном воображении из невероятных предположений. Как в случае с Берти. Кто-то будет истолковывать, как любовное свидание, тот факт, что будущий монарх и его друзья сидели в моей ложе в опере.
Джеймс прикрыл глаза и нахмурился. Боже, подумал он в первый момент, она отрицала любовную связь. Но нет, что-то было не так. Она. отрицала. Но Берти... Джеймс понял, что она обращалась к принцу Уэльскому по имени, которым называли его только близкие друзья.
Николь продолжила:
— Почему люди стремятся влезть в частную жизнь других? — Она взглянула на Джеймса прямо, чуть задумчиво. Но это длилось недолго, затем она рассмеялась. — Я не собираюсь дальше оправдываться. Не жалея выбросите из головы все сплетни, я допускаю, что их достаточно.
Она поджала губы, словно с них могли невольно сорваться слова покаяния.
— Во всяком случае, я не хотела вас шокировать, — добавила она и засмеялась.
Ее смех просто губил Джеймса. Ему хотелось ловить его губами.
Как бы он мечтал быть в ее списке в самом начале! И чтобы все остальные были вычеркнуты. Он хотел ее. Он пришел сюда для того, чтобы договориться об этом, Джеймс желал обладать ею, как это делали до него другие. Какая удивительная откровенность, но как этого добиться? Как к ней подступиться? У Джеймса не было никаких соображений на этот счет.
От этих мыслей у него по телу пробежали мурашки. Как подступиться к женщине, которая стремится удовлетворить мужчину, умело и целенаправленно. Без обмороков, волнений, отговорок или отвращения.
Джеймс наклонился вперед и положил свою сигару в пепельницу. Он уже приготовился сказать ей, что извиняется, но прежде чем успел это сделать, она встала.
— Ну что ж, — заявила Николь в тот момент, когда Джеймс привстал с софы, — у меня назначена встреча. Очень мило с вашей стороны, что заглянули.
Она сердечно улыбнулась, протягивая ему руку, — эдакий дружеский жест во французском стиле.
Джеймс принял руку и нежно поцеловал холодные и влажные пальцы, скользнувшие по его ладони. Рассудок вернулся к нему. Он взял шляпу, лихорадочно придумывая благовидный предлог, чтобы удалиться, долго переминался с ноги на ногу и наконец сказал:
— Когда я снова вас увижу?
Николь, остановившись, ответила:
— Боюсь, что мне придется вскоре уехать. — На мгновение она задумалась, как ему показалось, затем безнадежно пожала плечами. — Я уезжаю послезавтра.
Он кивнул. На самом деле ему самому нужно было ехать в Кембридж на пасхальный семестр, который начинался через две недели.
— А когда вы возвращаетесь в Лондон?
— Через три недели.
— Так. — Он не смог скрыть разочарования.
Джеймс последовал за ней в прихожую, размышляя над тем, что бы такое предпринять, чтобы остаться. Николь проводила его до входной двери.
Джеймс выпалил:
— Я бы хотел предложить регулярно встречаться — как мужчина с женщиной. Я не беден, у меня...
— Доктор Стокер, пожалуйста... — Николь опустила глаза. — Я — не уличная девка и никогда ею не была.
Оплошность. Сердце Джеймса бешено забилось. Он не должен был делать поспешных выводов. Теперь надо как-то исправлять положение. Стокер не мог составить ни одной связной фразы, предполагавшей подходящее объяснение.
— Я прошу у вас прощения, — пробормотал он заикаясь. — Я не должен был этого говорить.
Николь подняла руку и закрыла своей ладонью его рот. Он немедленно замолчал.
Они стояли в сумерках коридора, и Джеймс вдыхал аромат ее руки. Она не была надушена, а пахла просто и естественно. Он измерял длительность ее прикосновения биением своего сердца. Сколько ударов она прикасалась своей рукой к его губам?
Не выдержав, он взял ее руку, повернул к себе тыльной стороной и прижал к своим губам.
Николь испуганно вскрикнула и хотела отдернуть руку. Джеймс схватил ее за запястье. Ее рука напряглась. Она скользнула кончиком языка по губам и уставилась на него. Стоя в непосредственной близости от его губ, не в силах высвободить свою руку, Николь отпрянула.
Он пробормотал:
— Вы отчего-то печальны, я хочу помочь.
— Вы пришли не за этим.
— Нет, — согласился он. — Я пришел потому, что вы самая естественная, интересная, образованная, прелестная женщина, какую я когда-либо встречал. Я назову вам тысячу причин, по которым вы мне нравитесь. Скажите, что сделать, чтобы добиться вашего расположения.
Она снова рассмеялась:
— О, вы опасны. Так откровенны, романтичны и нахальны.
— Чего вы хотите? — спросил он. — Скажите мне.
Николь поджала губы и нахмурилась. Она спросила:
— Вас интересует моя цена?
— Хорошо, какова ваша цена?
Она расхохоталась, после чего ответила, чуть заикаясь:
— Я... не имею цены. — Высвободив руку, она отступила в тень коридора, сделала глубокий вдох и затем медленно, с расстановкой выдохнула: — Доктор Стокер...
— Джеймс, — поправил он ее.
— Хорошо, Джеймс. Не оценивайте меня. Я уже сделала выбор в своей жизни. Если понадобится, я сделаю его еще раз. Я всегда делаю правильный выбор...
Он пробормотал:
— Выберите меня.
Николь энергично покачала головой и ответила:
— Только ради интереса я хочу вас спросить: как вы будете ухаживать за, — она негодующе фыркнула, — «подарком на день рождения принцу Уэльскому»? Без принуждения, без смущения, не навредив своей карьере? Игнорируя людей, недолюбливающих меня...
— Я люблю вас и не стану смущаться. Более того, те немногие люди, которые узнают об этом, будут считать меня наглым и искушенным. В крайнем случае жизнерадостным. — Он рассмеялся.
— О дорогой, — сказала Николь и посмотрела в сторону, но он успел прочесть на ее лице впечатление, которое произвели его слова: слегка ироничная улыбка, смущение и цинизм, которого он не думал увидеть. — Так вот какого рода ухаживание вы предполагали? — Она раздраженно хмыкнула, дав понять, насколько их взгляды расходятся. — Я больше ничего не делаю тайком или украдкой, доктор Стокер. Я все делаю так, чтобы меня нельзя было обвинить в грехе. Что я любила в своем муже, почему я вышла за него замуж, — так это потому, что он любил меня при свете дня, открыто перед всеми. Я этого достойна.
Николь не повернулась к нему, так что он не мог разглядеть ее лица, но в голосе слышалось разочарование, которое невозможно было замаскировать. Она сказала:
— Знаете, я в Лондоне уже три месяца, и только прошлым вечером мне дали понять, что меня считают здесь ужасной. — Она запнулась. — Вы считаете меня вульгарной. Вы думаете, что можете прийти сюда и купить меня, как новую лошадь для конюшни.
— Нет, я...
— Да, — перебила она. Но благожелательно добавила: — Вы молоды, слишком простодушны, чтобы понять, что значит для вас посещать такое место, как это. А теперь прощайте, доктор Стокер.
— Прошу прощения, я только...
— Все в порядке. Вы поставили меня в глупое положение, — рассмеялась Николь. — Заставили оправдываться. — Она склонила голову набок и снова рассмеялась, на этот раз скептически. — Кто-то что-то говорит. — Николь взялась за ручку двери, которая со скрипом отворилась, и тонкая полоска дневного света ворвалась внутрь.
— Когда я снова увижу вас? — спросил Джеймс.
Она была так хрупка и прекрасна, значительна и загадочна. Он был поражен, обнаружив в ней эту хрупкость, — поражен и очарован.
— У меня дела. Меня не будет в Лондоне до Михайлова дня.
— Прекрасно. В университете как раз будут каникулы. Я смогу приехать в Лондон...
— Но я здесь ненадолго, до отъезда во Францию, где, как обычно, поживу до июня. А лето я всегда провожу в Италии.
Джеймс не знал, что сказать. Она давала ясно понять, что у нее не будет времени, чтобы с ним встречаться.
Николь одарила его открытой улыбкой.
— Так, — сказала она, — если мы встретимся снова, то давайте останемся друзьями.
Джеймс почувствовал разочарование.
Очарование и сердечность этой женщины были большим препятствием, чем ее красота, для того чтобы держать других на расстоянии. Прекрасно. Как только он понял, что произошло, у него больше не было причин обижаться.
Но «нет» есть «нет». И будучи зрелым мужчиной, Джеймс смирит свою гордость и уйдет.
Через минуту.
Он выставил руку, чтобы придержать дверь и выиграть еще минуту на раздумье. Было что-то еще, о чем следовало догадаться.
Все дальнейшее произошло неожиданно. Он стремительно протянул к ней руки, боясь, как бы его не выставили на улицу, прежде чем он соберется что-то сделать. Дверь закрылась с удивительно громким стуком.
Ее глаза расширились, голова запрокинулась. В следующее мгновение он обвил руками ее стан, прислонил к двери и поцеловал.
Джеймс тут же почувствовал ее сопротивление и удивление от того, что какой-то незнакомец в безумном порыве тискает ее. Он старался сделать это с нежностью, на какую только был способен. Когда он прикоснулся к ее губам, они оказались такими же гладкими и упругими, как на вид. Полные, маленькие и хорошо очерченные.
Николь уперлась руками ему в грудь и старалась оттолкнуть Джеймса, пока он целовал ее, и думала: «О да, это романтично». Почти так это и было. Ее губы не отвергали его. Она упиралась в него сердито и упорно, но ее нежные, мягкие губы прильнули к его губам, из-за чего голова у Джеймса пошла кругом, заставив забыть, где он находится и что делает.
Сколько же это продолжалось? Она вырвалась, тяжело и шумно дыша. Джеймс продолжал держать ее в объятиях, откинув голову назад, главным образом из-за страха, что если он будет стоять близко, то не сможет сохранить равновесие и произойдет какая-нибудь неприятность. Он смотрел на нее. Она молча подняла на него глаза.
Это было похоже на игру: кто первым отведет взгляд. Только не он. Джеймс мог выдержать взгляд этих потрясающих, фантастических глаз сколько угодно.
Николь взглянула на него из-под своих длинных черных ресниц — ее взгляд напомнил ему безмолвную вкрадчивую загадочность мусульманских женщин в Африке. Женщин, закутанных в черное покрывало с головы до ног. Ему страшно было даже подумать, какой внутренний протест, должно быть, кипит в них.
— Отпустите меня, — приказала она.
Боже, как ему не хотелось это делать! Но по ее взгляду Джеймс понял, что ему лучше подчиниться. Когда он разжал руки, Николь отступила на шаг, отстранившись, расправила смявшийся рукав.
Он хотел извиниться:
— Я... э... я забылся.
— Я так и подумала.
Дальше этого раскаяние не пошло. Сожаление — да. Он сожалел, что упустил возможность воспользоваться ее благосклонностью. Он сожалел, что был неловок и не смог оценить все как следует, потому что это больше напоминало посягательство. Джеймс даже не мог подобрать для этого слов. Тем не менее ей нужен кто-то, и он мечтает стать им, только не знает, как этого добиться.
Николь Уайлд не желала смягчаться.
Она еще раньше сказала «нет» и теперь совершенно определенно подчеркивала это. Ее розовые мягкие губы были твердо сжаты, а глаза предупреждали — «нет».
Итак, зрелый мужчина, каким он был, нахлобучил шляпу на голову, кивнул и отрывисто сказал:
— Хорошо. — Мысленно произнеся проклятия, он повернул ручку двери, затем, раздосадованный на себя и на нее, напористо добавил: — Моя дорогая миссис Уайлд, если вам когда-нибудь понадобится друг, я надеюсь, вы выберете меня.
Хотя, конечно, маловероятно, что она захочет остановить на нем свой выбор.
Джеймс широко распахнул дверь, и солнечный свет ослепил его, но он решительно шагнул прочь, с силой захлопнув ее. От его удара она затряслась, латунная крышка на почтовой щели подскочила, затем, оглушительно звеня, упала.
Испуганная Николь стояла в доме, прислонившись спиной к стене. Правильно, ей не следовало играть с ним. Он доказал, что смесь простодушия и любопытства может быть опасной. Николь всегда знала это, и потому было глупо кокетничать с ним. Какое облегчение, что Стокер ушел.
Так почему она стоит здесь, у двери, борясь с соблазном открыть ее, побежать за своим удивительным молодым обожателем и принести ему свои извинения? Извинения за его неблагоразумие? За то, что он целовал ее как проститутку? Хотя, если честно, ей было приятно. Николь заметила, что касается рукой губ, еще хранивших тепло его поцелуя.
Боже мой, подумала она, целовал ли ее так когда-нибудь хоть один мужчина? Затем она посмеялась над собой. В любом случае последним человеком на земле, который нуждался в ее извинениях или утешении, был сэр Джеймс Стокер. Он был настолько самоуверен, что считал себя необыкновенным молодым человеком. Пусть так. Пусть уходит.
Джеймс пристально разглядывал Николь. Его сердце билось ровно, затем ритм участился. Она. Это действительно была она, куртизанка с погубленной репутацией.
Ведь именно так называют женщину, которая получила свое состояние и влияние благодаря близким отношениям с богатыми мужчинами. Сейчас это казалось вполне правдоподобным. Она могла быть любовницей министров и дипломатов, даже епископа Суонсбриджа. Джеймс ничего не мог поделать со своим воображением: эта изящная, хорошо одетая женщина казалась самой испорченной, самой гадкой из всех, кого он когда-либо видел.
Ему хотелось бы признаться, что он оскорблен или испытывает отвращение, но в действительности его пугало собственное смущение.
Подумать только! Прелестная, улыбающаяся красавица, которую он встретил накануне, оказалась женщиной сомнительной добродетели. Нет, если слухи правдивы, то никакой добродетели нет и в помине.
Как только эта мысль пришла ему в голову, она почему-то приобрела особую прелесть. Вовсе никакой добродетели. Доступная, свободная и развлекающаяся. Великолепная, вежливая и светская. На одно мгновение глупая мысль посетила его: почему все женщины Лондона не могут быть такими — вовсе без добродетели? Прямо-таки как мужчины, только мягче, с их неизменно женским взглядом на жизнь. Но без этих женских штучек — невежества, элементарного невежества или, еще того хуже, отвращения к учебе. Все могли бы танцевать, болтать, смеяться, затем уединяться в укромном месте и совокупляться, как кролики или, скорее, как вакуа после прекрасного праздника. И все были бы счастливы.
Джеймс не знал, что сказать, как облечь свои слова в мысли. Она явно не нуждалась в деньгах. Она не мечтала быть принятой в свете. Так что же ей нужно? Какова цена «самой дорогой кокотки Парижа»? Сколько же платят за сексуальный объект высшей пробы, за одну из наиболее откровенных и умных женщин в цивилизованном мире?
О, его фантазии! Эта миниатюрная женщина, такая изысканная, гибкая француженка, не могла быть дикой и похотливой, какой представлялась в его фантазиях. Но француженка... О-о! Одно это уже возбуждало его.
Достаточно сдержанно Николь разливала чай, отодвинув в сторону лежавшие на столе вещи, чтобы освободить место для его чашки. Когда она сдвинула письма, из одного открытого конверта выскользнул лист бумаги. Банковский счет. Джеймс не разглядел суммы, но прочел подпись: Джулиус Аеванталь.
Джеймс почувствовал, как внутри его все перевернулось, голову обдало жаром. Он не мог сдержаться. Снова посмотрел на розы, затем взгляд вернулся к чеку, который выглядывал из конверта словно для того, чтобы раздразнить его. В этот момент Николь перехватила его взгляд. Когда их глаза встретились, она рассмеялась.
— Ах, доктор Стокер. — Она взяла банковский счет и конверт со стола, сложила их вместе и спрятала в карман. — Джей, конечно, написал мне.
Она испытывала его, хотя Джеймсу было не до шуток.
— Очень забавный взгляд у вас, — сказала Николь, затем вздохнула: — Видите ли, у меня с ним общие дела. А это мои дивиденды за прошедший квартал. Я предоставила ему часть своих денег: он мой финансовый консультант. Джей очень ловок в таких делах. В этом нет ничего предосудительного. — Николь помолчала. — Меня не волнует, верите вы в это или нет.
— Вам следует знать, что Леванталя здесь терпят только из-за его финансовых связей. Это худшее, что вы могли выбрать себе в спутники, по крайней мере в Лондоне.
— Я не считала, что сделала плохой выбор, — ответила миссис Уайлд раздраженно, — до вчерашнего вечера, конечно. — Как бы извиняясь, она пробормотала: — Парижане любили меня. Я ходила туда, куда хотела. У меня дома на обеде по левую руку от меня сидел кузен императора, а по правую — герцог. Я приглашала русских принцесс и американских сенаторов. Я была замужем за английским адмиралом, который любил меня. Прошлой ночью меня оскорбили. Такого со мной прежде не случалось, — в ее прекрасных умных глазах он прочел удивление, — лондонское общество порицает меня.
Джеймс не должен был говорить этого, но хотел увидеть ее реакцию. Он хотел услышать, как она опровергнет слухи.
— В лондонском обществе распространился слух о вас как о подарке будущему монарху в день его шестнадцатилетия. — Он рассмеялся, словно находил это забавным.
Николь подняла на него свои до неприличия красивые глаза и выпятила нижнюю губу — истинно французский жест, выражающий презрение. В этот момент она выглядела действительно рассерженной.
— В какие ножны принц Уэльский прячет свое оружие — исключительно его дело, особенно если с того момента прошел десяток лет.
Джеймс похолодел. Во рту у него пересохло. Он поднес сигару к губам, затянулся и выпустил кольцо дыма прямо перед собой, надеясь таким образом скрыть впечатление, произведенное на него ее словами.
По-видимому, ему это не удалось, так как Николь склонила голову и с улыбкой сказала:
— О, дорогой, простите. Когда мне говорят подобные вещи, хочется разнести все на куски. — Она слегка смутилась. — Простите, — снова пробормотала она. — Я особенно остро чувствую несправедливость, когда сплетни рождаются в больном воображении из невероятных предположений. Как в случае с Берти. Кто-то будет истолковывать, как любовное свидание, тот факт, что будущий монарх и его друзья сидели в моей ложе в опере.
Джеймс прикрыл глаза и нахмурился. Боже, подумал он в первый момент, она отрицала любовную связь. Но нет, что-то было не так. Она. отрицала. Но Берти... Джеймс понял, что она обращалась к принцу Уэльскому по имени, которым называли его только близкие друзья.
Николь продолжила:
— Почему люди стремятся влезть в частную жизнь других? — Она взглянула на Джеймса прямо, чуть задумчиво. Но это длилось недолго, затем она рассмеялась. — Я не собираюсь дальше оправдываться. Не жалея выбросите из головы все сплетни, я допускаю, что их достаточно.
Она поджала губы, словно с них могли невольно сорваться слова покаяния.
— Во всяком случае, я не хотела вас шокировать, — добавила она и засмеялась.
Ее смех просто губил Джеймса. Ему хотелось ловить его губами.
Как бы он мечтал быть в ее списке в самом начале! И чтобы все остальные были вычеркнуты. Он хотел ее. Он пришел сюда для того, чтобы договориться об этом, Джеймс желал обладать ею, как это делали до него другие. Какая удивительная откровенность, но как этого добиться? Как к ней подступиться? У Джеймса не было никаких соображений на этот счет.
От этих мыслей у него по телу пробежали мурашки. Как подступиться к женщине, которая стремится удовлетворить мужчину, умело и целенаправленно. Без обмороков, волнений, отговорок или отвращения.
Джеймс наклонился вперед и положил свою сигару в пепельницу. Он уже приготовился сказать ей, что извиняется, но прежде чем успел это сделать, она встала.
— Ну что ж, — заявила Николь в тот момент, когда Джеймс привстал с софы, — у меня назначена встреча. Очень мило с вашей стороны, что заглянули.
Она сердечно улыбнулась, протягивая ему руку, — эдакий дружеский жест во французском стиле.
Джеймс принял руку и нежно поцеловал холодные и влажные пальцы, скользнувшие по его ладони. Рассудок вернулся к нему. Он взял шляпу, лихорадочно придумывая благовидный предлог, чтобы удалиться, долго переминался с ноги на ногу и наконец сказал:
— Когда я снова вас увижу?
Николь, остановившись, ответила:
— Боюсь, что мне придется вскоре уехать. — На мгновение она задумалась, как ему показалось, затем безнадежно пожала плечами. — Я уезжаю послезавтра.
Он кивнул. На самом деле ему самому нужно было ехать в Кембридж на пасхальный семестр, который начинался через две недели.
— А когда вы возвращаетесь в Лондон?
— Через три недели.
— Так. — Он не смог скрыть разочарования.
Джеймс последовал за ней в прихожую, размышляя над тем, что бы такое предпринять, чтобы остаться. Николь проводила его до входной двери.
Джеймс выпалил:
— Я бы хотел предложить регулярно встречаться — как мужчина с женщиной. Я не беден, у меня...
— Доктор Стокер, пожалуйста... — Николь опустила глаза. — Я — не уличная девка и никогда ею не была.
Оплошность. Сердце Джеймса бешено забилось. Он не должен был делать поспешных выводов. Теперь надо как-то исправлять положение. Стокер не мог составить ни одной связной фразы, предполагавшей подходящее объяснение.
— Я прошу у вас прощения, — пробормотал он заикаясь. — Я не должен был этого говорить.
Николь подняла руку и закрыла своей ладонью его рот. Он немедленно замолчал.
Они стояли в сумерках коридора, и Джеймс вдыхал аромат ее руки. Она не была надушена, а пахла просто и естественно. Он измерял длительность ее прикосновения биением своего сердца. Сколько ударов она прикасалась своей рукой к его губам?
Не выдержав, он взял ее руку, повернул к себе тыльной стороной и прижал к своим губам.
Николь испуганно вскрикнула и хотела отдернуть руку. Джеймс схватил ее за запястье. Ее рука напряглась. Она скользнула кончиком языка по губам и уставилась на него. Стоя в непосредственной близости от его губ, не в силах высвободить свою руку, Николь отпрянула.
Он пробормотал:
— Вы отчего-то печальны, я хочу помочь.
— Вы пришли не за этим.
— Нет, — согласился он. — Я пришел потому, что вы самая естественная, интересная, образованная, прелестная женщина, какую я когда-либо встречал. Я назову вам тысячу причин, по которым вы мне нравитесь. Скажите, что сделать, чтобы добиться вашего расположения.
Она снова рассмеялась:
— О, вы опасны. Так откровенны, романтичны и нахальны.
— Чего вы хотите? — спросил он. — Скажите мне.
Николь поджала губы и нахмурилась. Она спросила:
— Вас интересует моя цена?
— Хорошо, какова ваша цена?
Она расхохоталась, после чего ответила, чуть заикаясь:
— Я... не имею цены. — Высвободив руку, она отступила в тень коридора, сделала глубокий вдох и затем медленно, с расстановкой выдохнула: — Доктор Стокер...
— Джеймс, — поправил он ее.
— Хорошо, Джеймс. Не оценивайте меня. Я уже сделала выбор в своей жизни. Если понадобится, я сделаю его еще раз. Я всегда делаю правильный выбор...
Он пробормотал:
— Выберите меня.
Николь энергично покачала головой и ответила:
— Только ради интереса я хочу вас спросить: как вы будете ухаживать за, — она негодующе фыркнула, — «подарком на день рождения принцу Уэльскому»? Без принуждения, без смущения, не навредив своей карьере? Игнорируя людей, недолюбливающих меня...
— Я люблю вас и не стану смущаться. Более того, те немногие люди, которые узнают об этом, будут считать меня наглым и искушенным. В крайнем случае жизнерадостным. — Он рассмеялся.
— О дорогой, — сказала Николь и посмотрела в сторону, но он успел прочесть на ее лице впечатление, которое произвели его слова: слегка ироничная улыбка, смущение и цинизм, которого он не думал увидеть. — Так вот какого рода ухаживание вы предполагали? — Она раздраженно хмыкнула, дав понять, насколько их взгляды расходятся. — Я больше ничего не делаю тайком или украдкой, доктор Стокер. Я все делаю так, чтобы меня нельзя было обвинить в грехе. Что я любила в своем муже, почему я вышла за него замуж, — так это потому, что он любил меня при свете дня, открыто перед всеми. Я этого достойна.
Николь не повернулась к нему, так что он не мог разглядеть ее лица, но в голосе слышалось разочарование, которое невозможно было замаскировать. Она сказала:
— Знаете, я в Лондоне уже три месяца, и только прошлым вечером мне дали понять, что меня считают здесь ужасной. — Она запнулась. — Вы считаете меня вульгарной. Вы думаете, что можете прийти сюда и купить меня, как новую лошадь для конюшни.
— Нет, я...
— Да, — перебила она. Но благожелательно добавила: — Вы молоды, слишком простодушны, чтобы понять, что значит для вас посещать такое место, как это. А теперь прощайте, доктор Стокер.
— Прошу прощения, я только...
— Все в порядке. Вы поставили меня в глупое положение, — рассмеялась Николь. — Заставили оправдываться. — Она склонила голову набок и снова рассмеялась, на этот раз скептически. — Кто-то что-то говорит. — Николь взялась за ручку двери, которая со скрипом отворилась, и тонкая полоска дневного света ворвалась внутрь.
— Когда я снова увижу вас? — спросил Джеймс.
Она была так хрупка и прекрасна, значительна и загадочна. Он был поражен, обнаружив в ней эту хрупкость, — поражен и очарован.
— У меня дела. Меня не будет в Лондоне до Михайлова дня.
— Прекрасно. В университете как раз будут каникулы. Я смогу приехать в Лондон...
— Но я здесь ненадолго, до отъезда во Францию, где, как обычно, поживу до июня. А лето я всегда провожу в Италии.
Джеймс не знал, что сказать. Она давала ясно понять, что у нее не будет времени, чтобы с ним встречаться.
Николь одарила его открытой улыбкой.
— Так, — сказала она, — если мы встретимся снова, то давайте останемся друзьями.
Джеймс почувствовал разочарование.
Очарование и сердечность этой женщины были большим препятствием, чем ее красота, для того чтобы держать других на расстоянии. Прекрасно. Как только он понял, что произошло, у него больше не было причин обижаться.
Но «нет» есть «нет». И будучи зрелым мужчиной, Джеймс смирит свою гордость и уйдет.
Через минуту.
Он выставил руку, чтобы придержать дверь и выиграть еще минуту на раздумье. Было что-то еще, о чем следовало догадаться.
Все дальнейшее произошло неожиданно. Он стремительно протянул к ней руки, боясь, как бы его не выставили на улицу, прежде чем он соберется что-то сделать. Дверь закрылась с удивительно громким стуком.
Ее глаза расширились, голова запрокинулась. В следующее мгновение он обвил руками ее стан, прислонил к двери и поцеловал.
Джеймс тут же почувствовал ее сопротивление и удивление от того, что какой-то незнакомец в безумном порыве тискает ее. Он старался сделать это с нежностью, на какую только был способен. Когда он прикоснулся к ее губам, они оказались такими же гладкими и упругими, как на вид. Полные, маленькие и хорошо очерченные.
Николь уперлась руками ему в грудь и старалась оттолкнуть Джеймса, пока он целовал ее, и думала: «О да, это романтично». Почти так это и было. Ее губы не отвергали его. Она упиралась в него сердито и упорно, но ее нежные, мягкие губы прильнули к его губам, из-за чего голова у Джеймса пошла кругом, заставив забыть, где он находится и что делает.
Сколько же это продолжалось? Она вырвалась, тяжело и шумно дыша. Джеймс продолжал держать ее в объятиях, откинув голову назад, главным образом из-за страха, что если он будет стоять близко, то не сможет сохранить равновесие и произойдет какая-нибудь неприятность. Он смотрел на нее. Она молча подняла на него глаза.
Это было похоже на игру: кто первым отведет взгляд. Только не он. Джеймс мог выдержать взгляд этих потрясающих, фантастических глаз сколько угодно.
Николь взглянула на него из-под своих длинных черных ресниц — ее взгляд напомнил ему безмолвную вкрадчивую загадочность мусульманских женщин в Африке. Женщин, закутанных в черное покрывало с головы до ног. Ему страшно было даже подумать, какой внутренний протест, должно быть, кипит в них.
— Отпустите меня, — приказала она.
Боже, как ему не хотелось это делать! Но по ее взгляду Джеймс понял, что ему лучше подчиниться. Когда он разжал руки, Николь отступила на шаг, отстранившись, расправила смявшийся рукав.
Он хотел извиниться:
— Я... э... я забылся.
— Я так и подумала.
Дальше этого раскаяние не пошло. Сожаление — да. Он сожалел, что упустил возможность воспользоваться ее благосклонностью. Он сожалел, что был неловок и не смог оценить все как следует, потому что это больше напоминало посягательство. Джеймс даже не мог подобрать для этого слов. Тем не менее ей нужен кто-то, и он мечтает стать им, только не знает, как этого добиться.
Николь Уайлд не желала смягчаться.
Она еще раньше сказала «нет» и теперь совершенно определенно подчеркивала это. Ее розовые мягкие губы были твердо сжаты, а глаза предупреждали — «нет».
Итак, зрелый мужчина, каким он был, нахлобучил шляпу на голову, кивнул и отрывисто сказал:
— Хорошо. — Мысленно произнеся проклятия, он повернул ручку двери, затем, раздосадованный на себя и на нее, напористо добавил: — Моя дорогая миссис Уайлд, если вам когда-нибудь понадобится друг, я надеюсь, вы выберете меня.
Хотя, конечно, маловероятно, что она захочет остановить на нем свой выбор.
Джеймс широко распахнул дверь, и солнечный свет ослепил его, но он решительно шагнул прочь, с силой захлопнув ее. От его удара она затряслась, латунная крышка на почтовой щели подскочила, затем, оглушительно звеня, упала.
Испуганная Николь стояла в доме, прислонившись спиной к стене. Правильно, ей не следовало играть с ним. Он доказал, что смесь простодушия и любопытства может быть опасной. Николь всегда знала это, и потому было глупо кокетничать с ним. Какое облегчение, что Стокер ушел.
Так почему она стоит здесь, у двери, борясь с соблазном открыть ее, побежать за своим удивительным молодым обожателем и принести ему свои извинения? Извинения за его неблагоразумие? За то, что он целовал ее как проститутку? Хотя, если честно, ей было приятно. Николь заметила, что касается рукой губ, еще хранивших тепло его поцелуя.
Боже мой, подумала она, целовал ли ее так когда-нибудь хоть один мужчина? Затем она посмеялась над собой. В любом случае последним человеком на земле, который нуждался в ее извинениях или утешении, был сэр Джеймс Стокер. Он был настолько самоуверен, что считал себя необыкновенным молодым человеком. Пусть так. Пусть уходит.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента