Страница:
– А обратное крещение-то он принял? – спросил, пожевав отчего-то пересохшие вдруг губы, бретонский герцог и младший брат короля (представив себе ГОЛЫЙ орган Шута, Сиятельный Принц почему-то испытал удивительное волнение).
– А как же?! – проговорил король, чавкая изрядным куском бараньей ноги. – У тамплиеров крестился, как обратно вернули мы его. В тот же день. Не особо хотел, но как прознал, что я его в рыцари, некрещеного, принять не могу, так и передумал. Сразу, как крестился, в тот же день и рыцарем стал. А потом... короче, полюбил я его, да и решил, что хватит с него подвигов. На язык боек, да лютней владеет, что Орфей греческий... Это мне монахи так сказали... Не знаю, Орфея не слышал, а наш Шут играет хорошо. Да ты сам послушай. Твоей женушке-то посвящает, гляди! – Король, хищно усмехнувшись, подмигнул братцу и вгрызся в баранью ногу.
Сиятельный Принц попытался вслушаться в звуки музыки, очень нежной и лиричной, но сознание противилось воспринимать эту красоту. Наверное, потому, что взгляд Принца уперся в супругу. Изольда жадно, неприлично пристально смотрела на Шута, игравшего для нее. Неподалеку от нее стоял бастард старого герцога и, в свою очередь, пожирал ревнивым взглядом свою госпожу, не обращавшую на бывшего фаворита ни малейшего внимания. Принц вконец расстроился и, будучи в утомлении духа, принялся налегать на великолепное вино. Правда, в отличие от старшего брата, есть он не хотел, лишь пил и потому довольно скоро обнаружил, что ему очень трудно сидеть за столом – тело всё норовило уйти ПОД стол... Подоспели крепкие руки и плечи, подняли грузное, такое непослушное тело, и повели в покои... Верные бретонцы провожали своего господина в опочивальню... Верные?! Сиятельный Принц пьяно усмехнулся этой мысли. Надо же, сегодня он уже во второй раз испытывает это чувство – смесь раздражения и благодарности к тем, кого он боится... и чьей любви ему так хочется...
На мысли о том, как же ему хочется хоть чьей-нибудь любви, Сиятельный Принц провалился в глубокий, тяжелый сон...
...из которого его утром вывел звук охотничьего рога, пронзительно и раздражающе прозвучавший под самыми окнами покоев. Звук этот герцог Бретонский не любил – он напоминал ему визг свиньи, которую закалывают на праздник... Вроде бы для праздника, а веселья – никакого! Слуги, присланные королем, не столько помогали, сколько заставляли одеваться – Его Величество явно дал строгое указание с младшим братом особо не церемониться, и как можно быстрее спустить во двор, дабы началась охота! Одеваясь, Принц задумался, стоит ли брать на охоту небольшой арбалет, который он обычно носил с собой в Бретани. На всякий случай, от возможных заговорщиков... Немного поколебавшись, решил все-таки взять – лук ему с собой всё равно не дадут, а с мечом или копьем в руках он так же беззащитен, как и без них. Капризным жестом прогнав слуг, закрепил невзведенный арбалет на поясе, за спиной, сверху накинул охотничий плащ...
Тяжело отдуваясь, с горящим от внутренней засухи горлом, Сиятельный Принц спустился во двор. Ему подвели коня. Неподалеку он увидел Изольду – супруга стояла рядом с Королевским Шутом, и глаза у нее были красные, словно всю ночь она ни разу не сомкнула век. Возможно, он до утра пел ей свои песни?..
– А где мой капитан стражи? – Слова вырвались из горла, словно хрип у больного животного... Шут мгновенно подбежал к герцогу Бретонскому и протянул ему кожаную флягу, в которой булькало... Вино!.. Благословенная жидкость исцеляющим потоком пронеслась по гортани, по пути освежив нёбо, умягчив шершавость языка и взорвавшись сотнями райских звездочек перед глазами... И да воссияет свет! Самочувствие Сиятельного Принца значительно улучшилось, и он снова спросил:
– Так, где капитан бретонских стражников? Где МОЙ капитан?
Шут, нимало не смутившись, быстро ответил:
– Ваш капитан, судя по всему, несколько увлекся вчера вином и теперь наверняка спит где-нибудь в замке. Слуги его так и не смогли разыскать. Но я ЛИЧНО поеду с вами и буду оберегать вас, Ваше Высочество! Вы согласны?
Вспомнились слова короля о том, что этот Шут в одиночку расправился с целой засадой баскских разбойников. А еще почему-то вспомнилось, сказанное о ГОЛОМ органе... Сиятельный Принц закашлялся и согласно замотал головой.
– Ну, вот и прекрасно! Гранмерси за доверие, Ваше Высочество! Вы не будете разочарованы! – весело сказал Шут и ловко вскочил на прекрасного вороного коня, которого ему подвели конюхи. «Тоже – испанской породы! – почему-то завистливо подумал Принц. – Откуда у шута, пусть и королевского, столько золота, чтобы купить такую лошадь?» Шут, словно прочитав мысли своего спутника, с улыбкой сказал:
– Это ибериец! Я его привез с собой из Гранады, где пробыл в плену год. Подарок эмира!..
– Дорогой подарок! Как будто ты был в почетном плену у этих мавров!
Шут согласно кивнул в ответ:
– Когда я принял ислам, они стали относиться ко мне очень хорошо. Эмир надеялся, что я смогу уговорить нашего короля на союз против испанцев. Почти удалось... Это было бы выгодно всем, и маврам, и Франции, но кардинал и епископы помешали. Пригрозили королю анафемой, если он пойдет на союз с магометанами против католического монарха. Сказали – выбирайте себе союзников среди христиан, и Папа сам благословит вас на войну с Испанией. Но у Франции сейчас нет союзников! А уж с Испанией связываться так и вовсе никто не станет...
– Для шута ты слишком много знаешь... И значишь!.. – язвительно заметил Сиятельный Принц. Шут в ответ лишь усмехнулся:
– А вы, оказывается, умнее, чем предполагают окружающие вас!..
Слова Шута приятно удивили, и даже обескуражили... Почему-то в голову всё время лезли непонятные мысли о ГОЛОМ достоинстве... Сиятельный Принц вдруг поймал себя на том, что начал испытывать к Шуту необъяснимую, но вполне определенную приязнь.
Охотничья кавалькада уже выехала из королевского замка и двигалась в направлении Арденского леса. Вскоре егеря начнут поднимать и гнать вепря... Представив себе ужасное животное, с жуткими, способными пропороть человека клыками и телом размером с лошадь, герцог Бретонский испытал такое уже знакомое ему с детства чувство ужаса, что даже немного обрадовался этому привычному настроению, заменившему непривычное, хоть и сладостное, томление в сердце...
– Поедем тише. Не стоит забегать впереди короля! – сказал он. Шут понимающе улыбнулся:
– Умные слова! Короли вообще не любят, когда кто-то опережает их... если только не на поле боя, где впереди идущий может схлопотать стрелу или арбалетный болт... А уж нашего короля, да на охоте, опережать даже сенешаль не осмеливается...
– Это у них с детства так заведено! – сказал Сиятельный Принц и тут же недовольно одернул себя. Еще чего не хватало, пускаться в детские воспоминания с шутом! Пусть и королевским... Тем более!
Шут внимательно посмотрел на Принца:
– Вы ведь не трус! Это они вас так напугали в детстве?
Сиятельный Принц был ошеломлен такой наглостью Шута, но не нашелся, что сказать. Некоторое время ехали молча. Затем вдруг Принц тихо спросил:
– С чего ты взял?.. Почему решил, что я... смелый?
Шут ответил спокойно, словно ожидал этого вопроса:
– Мне Изольда рассказала. Как вы каждый день проживаете свою жизнь там, в Бретани, в окружении людей, которые, как вы считаете, ненавидят вас, потому что вы стали причиной смерти их герцога. И вы живете этот каждый день, проживаете свою жизнь, зная, что вы сами этого и не хотели, вам не нужно было ни это герцогство, ни этот несчастливый брак, что всё это было потребно королю, но вы... вы сами не заслужили ни капли этой ненависти, и на самом деле хотели бы править своим герцогством справедливо... Вы отменили prima nokta – право первой ночи на своих землях... Возглавили поход против бретонских разбойников, хотя ненавидите сражения и смертоубийства... Самая большая смелость – это способность побороть свой страх, причем делать это не от битвы к битве, отдыхая на пирах между сражениями, но каждый день своей жизни...
– Изольда?! Она сама... сама всё это тебе рассказала? Зачем? – Горло у Принца опять пересохло, он заговорил сипло, с трудом разбирая собственные слова. Но Шут услышал. Протянул кожаную флягу с вином, ответил:
– Потому что она любит вас. Вас, такого, какой вы есть, с вашими страхами, слабостями, болью и обидой на незаслуженную ненависть. Она видит в вас доброе, истинно христианское сердце. Она боится за вас и делает всё, что только может сделать слабая женщина, пытаясь защитить вас от интриг бастарда старого герцога... Того, в чьей смерти попрекают вас, того, который еретиком и колдуном хоть и не был, но был изрядным распутником и очень жестоким человеком. Чего о вас не скажешь... Я не прикасался к вашей супруге! – вдруг сказал он.
Принц остановил коня. Шут тоже остановился. Посмотрел на Принца и сказал:
– Даю вам слово чести. Этой ночью Изольда была верна вам!
«Этой ночью!.. – почему-то с болью вдруг подумал Принц. – Впрочем, о бастарде я и так знаю! Выходит, она была с ним, чтобы сдерживать, не позволять устраивать интриги против меня... предупредить его желания... Но почему же тогда?.. Почему она не допускает к себе меня, если любит?»
– Бастард очень ревнив. А еще он ненавидит и презирает вас! – снова, как будто прочитав его мысли, заговорил Шут. – В этом его слабость, кстати. Нельзя недооценивать противника, только потому, что ты видишь лишь его слабые стороны...
Шут замолчал и, легко тронув своего иберийца пятками, двинул лошадь вперед. Принц последовал за ним. Охотничья кавалькада уже вошла в лес, из чащи слышались звуки охотничьего рога... Охота ушла далеко вперед, Принц с Шутом безнадежно отстали. Впрочем, герцога Бретонского это совершенно не огорчало.
Принц и Шут уже подъехали к опушке Арденского леса, когда позади раздался топот копыт. Дорожная пыль клубилась под лошадью, несшей на себе знакомую фигуру. При полном боевом облачении к ним приближался бастард-бретонец, капитан его стражи... с обнаженным мечом и горящими от ярости глазами.
– Скоморох, змееныш, аспид, исчадие геенны, подлый ублюдок! – Бретонец выкрикивал оскорбления, смешивая церковные страсти с площадной бранью, едва приблизившись, но даже не думая останавливать коня. Видимо, собирался зарубить Шута прямо на скаку, подумалось Принцу, и вдруг он сделал то, чего никак от себя не ожидал. Двинув лошадь вперед, он заградил собой Шута, заставив капитана резко остановиться.
– Капитан, как ты смеешь? Этот человек – шут моего брата, и... – Принц начал было говорить, но умолк, обнаружив у самого своего горла острие меча бретонского капитана.
– Ты!.. Мерзкий рогоносец, ты – молчи! Этот Шут прошедшей ночью напоил меня вином с сонным зельем и, пользуясь моей беспомощностью, обесчестил твою жену, а ты еще смеешь мне что-то говорить? Трус, тебе следовало родиться женщиной! Убирайся с моей дороги и не мешай мне сделать то, что должен был бы сделать ты! – Принц смотрел на говорящего бретонца, на клинок, качающийся острием у самого горла, и страх сковывал его душу... сердце... Казалось, этот миг позора он не может, не должен пережить, он просто обязан взять и умереть прямо тут, на месте, чтобы всё это закончилось и уже больше никогда...
– Ваше Высочество, позвольте этому человеку попытаться сделать то, что он желает. Он только что оскорбил меня, человека рыцарского и дворянского звания. Услышать от бастарда слово «ублюдок», конечно, оскорбление сомнительное, но мы в Париже такое спускать не привыкли. Он ведь ваш вассал? Вы позволите мне вызвать его на дуэль?
Словно в каком-то оцепенении, Принц кивнул. Уже знакомое чувство – смесь благодарности и тупого раздражения – снова охватило его. На его глазах Шут снял с руки перчатку и швырнул ее прямо в лицо бретонцу. Попал в шлем. Бретонец ошарашенно моргнул, затем побагровел и, взревев, бросился на Шута, угрожая заодно, по пути, разрубить и своего сюзерена...
Испанец под седлом Принца был обучен для боя и вскинулся на дыбы. Выносливая, но неказистая лошадка из бретонских конюшен испугалась и шарахнулась в сторону, сбросив с себя разъяренного седока. Перекатившись через себя, бастард мгновенно поднялся и, широко расставив ноги, выставил перед собой меч, готовясь встретить Шута. Однако его соперник и не думал атаковать верхом. Спокойно соскочив со своего иберийца, Шут легким, даже изящным движением обнажил свой меч с узким клинком. Летнее солнце зло улыбнулось поединщикам, отразившись от испанской стали необычного меча в руках у Королевского Шута.
Легкими шагами Шут приблизился к своему сопернику, нанес удар, пробуя защиту, и легко отразил контратаку бретонца. Принц с удивлением обнаружил, что клинок в руках у Шута слегка прогибается и пружинит, но даже не думает ломаться от ударов тяжелого полуторного меча бретонца. Шут бился легко, изящно, и манера боя с мечом у него была необычная. Левую руку он держал за спиной, управляясь своим оружием одной правой рукой.
«Красиво бьется! – подумал Принц. – Как будто и не бой вовсе, а танец. Только... бастард ведь в доспехах, а на Шуте – охотничий костюм. Неравный бой...» Словно молнией, в голове быстро, почти неуловимо промелькнули слова: «... сделать то, что должен был бы сделать ты...» Это бастард сказал. Но Принц вдруг понял – Шут его брата делает сейчас то, что должен, но не может сделать он. «Должен... Сделать...» – Принц понял, что именно ОН должен сделать... СЕЙЧАС!.. И, словно в поддержку, прозвучали в голове слова Шута: «Вы ведь не трус!.. Самая большая смелость – это способность побороть свой страх... каждый день...»
«Каждый день...» – неслышно прошептали губы Принца, а рука уже вытягивала из-за спины арбалет... руки сами заводили тугую пружину, вкладывали болт в канавку... Принц стрелял из этого арбалета очень даже хорошо, поскольку часто тренировался у себя в покоях, там, в Бретани, порой часами пробивая болтами щиты, развешанные на стенах. Однако теперь он боялся... Он боялся попасть в Шута!
Почему-то вспомнилось про ГОЛЫЙ орган, и Принц рассмеялся. Смех прозвучал так некстати в этом лязге смертоносной стали, что оба поединщика на миг остановились. Бретонец обернулся и бросил быстрый, полный презрения, взгляд, на своего сюзерена. Очень удачно получилось – болт, вырвавшись из канавки, пролетел и пробил горло бретонца насквозь... Бретонец закачался, выпустил меч из рук, схватился за горло, пытаясь остановить фонтан бьющей наружу крови... кровь вырывалась сквозь пальцы, вытекая из этого сильного тела... тела, которое уже через минуту лежало на земле, билось, как в падучей, а жизнь продолжала покидать его... Шут приблизился к умирающему и с силой вогнал свой клинок прямо в то место, которое пробил болт... пробив заодно кисти рук умирающего, пытавшегося закрыть отверстие. Повернул в ране и резко выдернул. Кровь выплеснулась широкой струей и остановилась. Бретонец умер.
– Ты подарил ему быструю смерть? – дрожащим голосом спросил Принц.
– Нет. Я сделал так, чтобы все подумали, будто это я убил его. Его должен был убить именно я. Я действительно вчера дал ему вино с сонным зельем. Мой король приказал мне убить этого бастарда, потому что Его Величеству не угодно такое оскорбление чести его семьи. А еще я сам захотел это сделать после разговора с вашей женой. Бретонцы не должны знать, что его убили вы, иначе они могут восстать. А вот смерть на дуэли, из-за ревности – это, по мнению рыцарей, вполне обыкновенно, и вас уже винить никто не стал бы. К тому же смерть от руки шута покрыла бы позором саму память об этом... славном воине!.. – При этих словах Шут криво усмехнулся. – Ваше Высочество, все должны думать, будто это я убил вашего капитана. На честной дуэли. Вы – свидетель.
– Я хочу... хочу, чтобы Изольда знала правду! – Принц с трудом выговорил эти слова, и просительно посмотрел на Шута. Тот ободряюще улыбнулся в ответ:
– У вас с Изольдой теперь всё будет хорошо. Но... хорошо, я расскажу ей правду. Сам.
– Да... Так будет лучше всего! – благодарно проговорил Принц. – А что... что будет с тобой? Дуэль или нет, король всё равно должен будет наказать тебя, чтобы мои бретонцы успокоились.
На этот раз Шут улыбнулся почти весело:
– О, мой король пообещал мне награду, о которой я просил его уже давно! За это деяние он прилюдно лишит меня своей милости и сошлет в монастырь... К тамплиерам! Я приму постриг и уйду из мира служить Господу нашему. Моя мечта!..
Принц улыбнулся мечте Шута. Улыбка получилась немного грустная – уже пять лет прошло с тех пор, как похоронили бастарда. Бретонцы свыклись с новым герцогом и даже стали проявлять к нему знаки почтения – особенно после того, как недавно его супруга забеременела. Герцог Бретонский порой тешился мыслию, что Господь велик и воистину всё в руце Его – сколько раз восходил бастард на ложе его супруги, но она ни разу не понесла от него. После смерти же капитана стражи... Куда-то вдруг исчез-испарился отшельник, что прописал Изольде паломничество в Иерусалим. Недуг супруги прошел, и вот – Господь наградил их!.. Король пожаловал брату новых привилегий, а теперь еще и назначил сенешалем, на место среднего брата... Принц подозревал, что кроме Изольды, еще один человек знает правду об убийстве бретонца... и знает от Шута. Этот человек – король. После того дня Его Величество стал проявлять к младшему брату гораздо больше уважения.
Шут принял постриг в монастыре Ордена Тамплиеров и вскоре покинул Францию. Говорят, он нынче в Иерусалиме... Скоро и ему, должнику бывшего шута, ныне монаха-тамплиера, Сиятельному Принцу и герцогу Бретонскому, предстоит отправиться туда, на Святую Землю. Король обещал Папе дать воинов – и он их даст. В поход отправятся и герцог Анжуйский, и граф де Монсоро, и даже старый Де Вилье собирается сбить ржавчину с доспехов и присоединиться к крестоносцам вместе со своими тремя сыновьями. А ведь он, кстати, дальний родственник Изольды и когда-то даже считался претендентом на герцогство Бретонское... Впрочем, после того как объявили о беременности герцогини Изольды, старик постоянно говорит, что Бретань нашла свою династию и его род должен или стяжать себе славу, доблесть и богатство на поле битвы, или же погибнуть, как то достойно потомков Роланда. То есть с непременным рогом в зубах, мечом в руке и на груде убиенных басков или, на худой конец, сарацин.
Пир продолжается. Средний брат, бывший сенешаль, молится в часовне, а затем пойдет к себе в покои. Вон уже и эта его единственная нынче любовь в сторону покоев Принца направилась. К герцогу Бретонскому подошла его жена.
– Изольда! – тихо выдохнул он ее имя. – Помнишь, пять лет назад?..
– Всё помню, мой господин! – нежно рассмеялась она и вдруг сразу сделалась грустной. – Не хватает только одного...
– Шута? – спросил Принц, и легкий укол ревности, смешавшись со сладкой болью (ГОЛЫЙ орган... Господи, прости мя, грешного!), растревожил успокоившиеся было мысли...
– Нет, мой возлюбленный господин и супруг. Не хватает только «Рондо для Изольды»...
По Европе горят костры. Чресла и лона, сотворенные Богом, чтобы рождать новую жизнь, превращаются в золу и пепел. Носители целибата истребляют искус, вместо того, чтобы противостоять ему. Церковь уничтожает женщин. Молот ведьм убивает матерей.
По Европе горят костры. Рыжие шалуньи и смуглые затворницы – каждая во грехе, глаголет Церковь, и Церковь же утверждает – ибо яблоко вкусила первой Женщина, ибо мир принадлежит мужчинам, ибо спорят богословы – есть ли у женщины душа или она изначально осквернена дыханием Диавола, и потому – смерть им, смерть, верным и неверным... Верным мужьям своим, что отказали священнику в постыдном и запретном удовольствии плоти, соблюдая преданность супругам... Неверным – за смущение умов и душ обилием любви в этих прекрасных телах...
По Европе горят костры. Европа сжигает Красоту. Европа сжигает Жизнь. Европа сжигает Женщину. Словно Молот языческого Тора попал в руки отрока, страдающего приступами одержимости и жестоко обиженного первой отроческой влюбленностью... И стал молот языческого бога орудием в руках тех, кому не впервой заимствовать у древних богов – их праздники... святых... чудеса... Теперь вот – и оружие.
По Европе горят костры. Еще сожгут спасительницу нации, которую позже сами же и причислят к лику святых. Сожгут ученых, поэтов, философов, евреев, иноверцев, единоверцев, не угодных самодержцам... Ну а пока – жгут самых слабых. Жгут женщин...
Горят по Европе костры...
Глава IV – АЛАМУТ
– А как же?! – проговорил король, чавкая изрядным куском бараньей ноги. – У тамплиеров крестился, как обратно вернули мы его. В тот же день. Не особо хотел, но как прознал, что я его в рыцари, некрещеного, принять не могу, так и передумал. Сразу, как крестился, в тот же день и рыцарем стал. А потом... короче, полюбил я его, да и решил, что хватит с него подвигов. На язык боек, да лютней владеет, что Орфей греческий... Это мне монахи так сказали... Не знаю, Орфея не слышал, а наш Шут играет хорошо. Да ты сам послушай. Твоей женушке-то посвящает, гляди! – Король, хищно усмехнувшись, подмигнул братцу и вгрызся в баранью ногу.
Сиятельный Принц попытался вслушаться в звуки музыки, очень нежной и лиричной, но сознание противилось воспринимать эту красоту. Наверное, потому, что взгляд Принца уперся в супругу. Изольда жадно, неприлично пристально смотрела на Шута, игравшего для нее. Неподалеку от нее стоял бастард старого герцога и, в свою очередь, пожирал ревнивым взглядом свою госпожу, не обращавшую на бывшего фаворита ни малейшего внимания. Принц вконец расстроился и, будучи в утомлении духа, принялся налегать на великолепное вино. Правда, в отличие от старшего брата, есть он не хотел, лишь пил и потому довольно скоро обнаружил, что ему очень трудно сидеть за столом – тело всё норовило уйти ПОД стол... Подоспели крепкие руки и плечи, подняли грузное, такое непослушное тело, и повели в покои... Верные бретонцы провожали своего господина в опочивальню... Верные?! Сиятельный Принц пьяно усмехнулся этой мысли. Надо же, сегодня он уже во второй раз испытывает это чувство – смесь раздражения и благодарности к тем, кого он боится... и чьей любви ему так хочется...
На мысли о том, как же ему хочется хоть чьей-нибудь любви, Сиятельный Принц провалился в глубокий, тяжелый сон...
...из которого его утром вывел звук охотничьего рога, пронзительно и раздражающе прозвучавший под самыми окнами покоев. Звук этот герцог Бретонский не любил – он напоминал ему визг свиньи, которую закалывают на праздник... Вроде бы для праздника, а веселья – никакого! Слуги, присланные королем, не столько помогали, сколько заставляли одеваться – Его Величество явно дал строгое указание с младшим братом особо не церемониться, и как можно быстрее спустить во двор, дабы началась охота! Одеваясь, Принц задумался, стоит ли брать на охоту небольшой арбалет, который он обычно носил с собой в Бретани. На всякий случай, от возможных заговорщиков... Немного поколебавшись, решил все-таки взять – лук ему с собой всё равно не дадут, а с мечом или копьем в руках он так же беззащитен, как и без них. Капризным жестом прогнав слуг, закрепил невзведенный арбалет на поясе, за спиной, сверху накинул охотничий плащ...
Тяжело отдуваясь, с горящим от внутренней засухи горлом, Сиятельный Принц спустился во двор. Ему подвели коня. Неподалеку он увидел Изольду – супруга стояла рядом с Королевским Шутом, и глаза у нее были красные, словно всю ночь она ни разу не сомкнула век. Возможно, он до утра пел ей свои песни?..
– А где мой капитан стражи? – Слова вырвались из горла, словно хрип у больного животного... Шут мгновенно подбежал к герцогу Бретонскому и протянул ему кожаную флягу, в которой булькало... Вино!.. Благословенная жидкость исцеляющим потоком пронеслась по гортани, по пути освежив нёбо, умягчив шершавость языка и взорвавшись сотнями райских звездочек перед глазами... И да воссияет свет! Самочувствие Сиятельного Принца значительно улучшилось, и он снова спросил:
– Так, где капитан бретонских стражников? Где МОЙ капитан?
Шут, нимало не смутившись, быстро ответил:
– Ваш капитан, судя по всему, несколько увлекся вчера вином и теперь наверняка спит где-нибудь в замке. Слуги его так и не смогли разыскать. Но я ЛИЧНО поеду с вами и буду оберегать вас, Ваше Высочество! Вы согласны?
Вспомнились слова короля о том, что этот Шут в одиночку расправился с целой засадой баскских разбойников. А еще почему-то вспомнилось, сказанное о ГОЛОМ органе... Сиятельный Принц закашлялся и согласно замотал головой.
– Ну, вот и прекрасно! Гранмерси за доверие, Ваше Высочество! Вы не будете разочарованы! – весело сказал Шут и ловко вскочил на прекрасного вороного коня, которого ему подвели конюхи. «Тоже – испанской породы! – почему-то завистливо подумал Принц. – Откуда у шута, пусть и королевского, столько золота, чтобы купить такую лошадь?» Шут, словно прочитав мысли своего спутника, с улыбкой сказал:
– Это ибериец! Я его привез с собой из Гранады, где пробыл в плену год. Подарок эмира!..
– Дорогой подарок! Как будто ты был в почетном плену у этих мавров!
Шут согласно кивнул в ответ:
– Когда я принял ислам, они стали относиться ко мне очень хорошо. Эмир надеялся, что я смогу уговорить нашего короля на союз против испанцев. Почти удалось... Это было бы выгодно всем, и маврам, и Франции, но кардинал и епископы помешали. Пригрозили королю анафемой, если он пойдет на союз с магометанами против католического монарха. Сказали – выбирайте себе союзников среди христиан, и Папа сам благословит вас на войну с Испанией. Но у Франции сейчас нет союзников! А уж с Испанией связываться так и вовсе никто не станет...
– Для шута ты слишком много знаешь... И значишь!.. – язвительно заметил Сиятельный Принц. Шут в ответ лишь усмехнулся:
– А вы, оказывается, умнее, чем предполагают окружающие вас!..
Слова Шута приятно удивили, и даже обескуражили... Почему-то в голову всё время лезли непонятные мысли о ГОЛОМ достоинстве... Сиятельный Принц вдруг поймал себя на том, что начал испытывать к Шуту необъяснимую, но вполне определенную приязнь.
Охотничья кавалькада уже выехала из королевского замка и двигалась в направлении Арденского леса. Вскоре егеря начнут поднимать и гнать вепря... Представив себе ужасное животное, с жуткими, способными пропороть человека клыками и телом размером с лошадь, герцог Бретонский испытал такое уже знакомое ему с детства чувство ужаса, что даже немного обрадовался этому привычному настроению, заменившему непривычное, хоть и сладостное, томление в сердце...
– Поедем тише. Не стоит забегать впереди короля! – сказал он. Шут понимающе улыбнулся:
– Умные слова! Короли вообще не любят, когда кто-то опережает их... если только не на поле боя, где впереди идущий может схлопотать стрелу или арбалетный болт... А уж нашего короля, да на охоте, опережать даже сенешаль не осмеливается...
– Это у них с детства так заведено! – сказал Сиятельный Принц и тут же недовольно одернул себя. Еще чего не хватало, пускаться в детские воспоминания с шутом! Пусть и королевским... Тем более!
Шут внимательно посмотрел на Принца:
– Вы ведь не трус! Это они вас так напугали в детстве?
Сиятельный Принц был ошеломлен такой наглостью Шута, но не нашелся, что сказать. Некоторое время ехали молча. Затем вдруг Принц тихо спросил:
– С чего ты взял?.. Почему решил, что я... смелый?
Шут ответил спокойно, словно ожидал этого вопроса:
– Мне Изольда рассказала. Как вы каждый день проживаете свою жизнь там, в Бретани, в окружении людей, которые, как вы считаете, ненавидят вас, потому что вы стали причиной смерти их герцога. И вы живете этот каждый день, проживаете свою жизнь, зная, что вы сами этого и не хотели, вам не нужно было ни это герцогство, ни этот несчастливый брак, что всё это было потребно королю, но вы... вы сами не заслужили ни капли этой ненависти, и на самом деле хотели бы править своим герцогством справедливо... Вы отменили prima nokta – право первой ночи на своих землях... Возглавили поход против бретонских разбойников, хотя ненавидите сражения и смертоубийства... Самая большая смелость – это способность побороть свой страх, причем делать это не от битвы к битве, отдыхая на пирах между сражениями, но каждый день своей жизни...
– Изольда?! Она сама... сама всё это тебе рассказала? Зачем? – Горло у Принца опять пересохло, он заговорил сипло, с трудом разбирая собственные слова. Но Шут услышал. Протянул кожаную флягу с вином, ответил:
– Потому что она любит вас. Вас, такого, какой вы есть, с вашими страхами, слабостями, болью и обидой на незаслуженную ненависть. Она видит в вас доброе, истинно христианское сердце. Она боится за вас и делает всё, что только может сделать слабая женщина, пытаясь защитить вас от интриг бастарда старого герцога... Того, в чьей смерти попрекают вас, того, который еретиком и колдуном хоть и не был, но был изрядным распутником и очень жестоким человеком. Чего о вас не скажешь... Я не прикасался к вашей супруге! – вдруг сказал он.
Принц остановил коня. Шут тоже остановился. Посмотрел на Принца и сказал:
– Даю вам слово чести. Этой ночью Изольда была верна вам!
«Этой ночью!.. – почему-то с болью вдруг подумал Принц. – Впрочем, о бастарде я и так знаю! Выходит, она была с ним, чтобы сдерживать, не позволять устраивать интриги против меня... предупредить его желания... Но почему же тогда?.. Почему она не допускает к себе меня, если любит?»
– Бастард очень ревнив. А еще он ненавидит и презирает вас! – снова, как будто прочитав его мысли, заговорил Шут. – В этом его слабость, кстати. Нельзя недооценивать противника, только потому, что ты видишь лишь его слабые стороны...
Шут замолчал и, легко тронув своего иберийца пятками, двинул лошадь вперед. Принц последовал за ним. Охотничья кавалькада уже вошла в лес, из чащи слышались звуки охотничьего рога... Охота ушла далеко вперед, Принц с Шутом безнадежно отстали. Впрочем, герцога Бретонского это совершенно не огорчало.
Принц и Шут уже подъехали к опушке Арденского леса, когда позади раздался топот копыт. Дорожная пыль клубилась под лошадью, несшей на себе знакомую фигуру. При полном боевом облачении к ним приближался бастард-бретонец, капитан его стражи... с обнаженным мечом и горящими от ярости глазами.
– Скоморох, змееныш, аспид, исчадие геенны, подлый ублюдок! – Бретонец выкрикивал оскорбления, смешивая церковные страсти с площадной бранью, едва приблизившись, но даже не думая останавливать коня. Видимо, собирался зарубить Шута прямо на скаку, подумалось Принцу, и вдруг он сделал то, чего никак от себя не ожидал. Двинув лошадь вперед, он заградил собой Шута, заставив капитана резко остановиться.
– Капитан, как ты смеешь? Этот человек – шут моего брата, и... – Принц начал было говорить, но умолк, обнаружив у самого своего горла острие меча бретонского капитана.
– Ты!.. Мерзкий рогоносец, ты – молчи! Этот Шут прошедшей ночью напоил меня вином с сонным зельем и, пользуясь моей беспомощностью, обесчестил твою жену, а ты еще смеешь мне что-то говорить? Трус, тебе следовало родиться женщиной! Убирайся с моей дороги и не мешай мне сделать то, что должен был бы сделать ты! – Принц смотрел на говорящего бретонца, на клинок, качающийся острием у самого горла, и страх сковывал его душу... сердце... Казалось, этот миг позора он не может, не должен пережить, он просто обязан взять и умереть прямо тут, на месте, чтобы всё это закончилось и уже больше никогда...
– Ваше Высочество, позвольте этому человеку попытаться сделать то, что он желает. Он только что оскорбил меня, человека рыцарского и дворянского звания. Услышать от бастарда слово «ублюдок», конечно, оскорбление сомнительное, но мы в Париже такое спускать не привыкли. Он ведь ваш вассал? Вы позволите мне вызвать его на дуэль?
Словно в каком-то оцепенении, Принц кивнул. Уже знакомое чувство – смесь благодарности и тупого раздражения – снова охватило его. На его глазах Шут снял с руки перчатку и швырнул ее прямо в лицо бретонцу. Попал в шлем. Бретонец ошарашенно моргнул, затем побагровел и, взревев, бросился на Шута, угрожая заодно, по пути, разрубить и своего сюзерена...
Испанец под седлом Принца был обучен для боя и вскинулся на дыбы. Выносливая, но неказистая лошадка из бретонских конюшен испугалась и шарахнулась в сторону, сбросив с себя разъяренного седока. Перекатившись через себя, бастард мгновенно поднялся и, широко расставив ноги, выставил перед собой меч, готовясь встретить Шута. Однако его соперник и не думал атаковать верхом. Спокойно соскочив со своего иберийца, Шут легким, даже изящным движением обнажил свой меч с узким клинком. Летнее солнце зло улыбнулось поединщикам, отразившись от испанской стали необычного меча в руках у Королевского Шута.
Легкими шагами Шут приблизился к своему сопернику, нанес удар, пробуя защиту, и легко отразил контратаку бретонца. Принц с удивлением обнаружил, что клинок в руках у Шута слегка прогибается и пружинит, но даже не думает ломаться от ударов тяжелого полуторного меча бретонца. Шут бился легко, изящно, и манера боя с мечом у него была необычная. Левую руку он держал за спиной, управляясь своим оружием одной правой рукой.
«Красиво бьется! – подумал Принц. – Как будто и не бой вовсе, а танец. Только... бастард ведь в доспехах, а на Шуте – охотничий костюм. Неравный бой...» Словно молнией, в голове быстро, почти неуловимо промелькнули слова: «... сделать то, что должен был бы сделать ты...» Это бастард сказал. Но Принц вдруг понял – Шут его брата делает сейчас то, что должен, но не может сделать он. «Должен... Сделать...» – Принц понял, что именно ОН должен сделать... СЕЙЧАС!.. И, словно в поддержку, прозвучали в голове слова Шута: «Вы ведь не трус!.. Самая большая смелость – это способность побороть свой страх... каждый день...»
«Каждый день...» – неслышно прошептали губы Принца, а рука уже вытягивала из-за спины арбалет... руки сами заводили тугую пружину, вкладывали болт в канавку... Принц стрелял из этого арбалета очень даже хорошо, поскольку часто тренировался у себя в покоях, там, в Бретани, порой часами пробивая болтами щиты, развешанные на стенах. Однако теперь он боялся... Он боялся попасть в Шута!
Почему-то вспомнилось про ГОЛЫЙ орган, и Принц рассмеялся. Смех прозвучал так некстати в этом лязге смертоносной стали, что оба поединщика на миг остановились. Бретонец обернулся и бросил быстрый, полный презрения, взгляд, на своего сюзерена. Очень удачно получилось – болт, вырвавшись из канавки, пролетел и пробил горло бретонца насквозь... Бретонец закачался, выпустил меч из рук, схватился за горло, пытаясь остановить фонтан бьющей наружу крови... кровь вырывалась сквозь пальцы, вытекая из этого сильного тела... тела, которое уже через минуту лежало на земле, билось, как в падучей, а жизнь продолжала покидать его... Шут приблизился к умирающему и с силой вогнал свой клинок прямо в то место, которое пробил болт... пробив заодно кисти рук умирающего, пытавшегося закрыть отверстие. Повернул в ране и резко выдернул. Кровь выплеснулась широкой струей и остановилась. Бретонец умер.
– Ты подарил ему быструю смерть? – дрожащим голосом спросил Принц.
– Нет. Я сделал так, чтобы все подумали, будто это я убил его. Его должен был убить именно я. Я действительно вчера дал ему вино с сонным зельем. Мой король приказал мне убить этого бастарда, потому что Его Величеству не угодно такое оскорбление чести его семьи. А еще я сам захотел это сделать после разговора с вашей женой. Бретонцы не должны знать, что его убили вы, иначе они могут восстать. А вот смерть на дуэли, из-за ревности – это, по мнению рыцарей, вполне обыкновенно, и вас уже винить никто не стал бы. К тому же смерть от руки шута покрыла бы позором саму память об этом... славном воине!.. – При этих словах Шут криво усмехнулся. – Ваше Высочество, все должны думать, будто это я убил вашего капитана. На честной дуэли. Вы – свидетель.
– Я хочу... хочу, чтобы Изольда знала правду! – Принц с трудом выговорил эти слова, и просительно посмотрел на Шута. Тот ободряюще улыбнулся в ответ:
– У вас с Изольдой теперь всё будет хорошо. Но... хорошо, я расскажу ей правду. Сам.
– Да... Так будет лучше всего! – благодарно проговорил Принц. – А что... что будет с тобой? Дуэль или нет, король всё равно должен будет наказать тебя, чтобы мои бретонцы успокоились.
На этот раз Шут улыбнулся почти весело:
– О, мой король пообещал мне награду, о которой я просил его уже давно! За это деяние он прилюдно лишит меня своей милости и сошлет в монастырь... К тамплиерам! Я приму постриг и уйду из мира служить Господу нашему. Моя мечта!..
Принц улыбнулся мечте Шута. Улыбка получилась немного грустная – уже пять лет прошло с тех пор, как похоронили бастарда. Бретонцы свыклись с новым герцогом и даже стали проявлять к нему знаки почтения – особенно после того, как недавно его супруга забеременела. Герцог Бретонский порой тешился мыслию, что Господь велик и воистину всё в руце Его – сколько раз восходил бастард на ложе его супруги, но она ни разу не понесла от него. После смерти же капитана стражи... Куда-то вдруг исчез-испарился отшельник, что прописал Изольде паломничество в Иерусалим. Недуг супруги прошел, и вот – Господь наградил их!.. Король пожаловал брату новых привилегий, а теперь еще и назначил сенешалем, на место среднего брата... Принц подозревал, что кроме Изольды, еще один человек знает правду об убийстве бретонца... и знает от Шута. Этот человек – король. После того дня Его Величество стал проявлять к младшему брату гораздо больше уважения.
Шут принял постриг в монастыре Ордена Тамплиеров и вскоре покинул Францию. Говорят, он нынче в Иерусалиме... Скоро и ему, должнику бывшего шута, ныне монаха-тамплиера, Сиятельному Принцу и герцогу Бретонскому, предстоит отправиться туда, на Святую Землю. Король обещал Папе дать воинов – и он их даст. В поход отправятся и герцог Анжуйский, и граф де Монсоро, и даже старый Де Вилье собирается сбить ржавчину с доспехов и присоединиться к крестоносцам вместе со своими тремя сыновьями. А ведь он, кстати, дальний родственник Изольды и когда-то даже считался претендентом на герцогство Бретонское... Впрочем, после того как объявили о беременности герцогини Изольды, старик постоянно говорит, что Бретань нашла свою династию и его род должен или стяжать себе славу, доблесть и богатство на поле битвы, или же погибнуть, как то достойно потомков Роланда. То есть с непременным рогом в зубах, мечом в руке и на груде убиенных басков или, на худой конец, сарацин.
Пир продолжается. Средний брат, бывший сенешаль, молится в часовне, а затем пойдет к себе в покои. Вон уже и эта его единственная нынче любовь в сторону покоев Принца направилась. К герцогу Бретонскому подошла его жена.
– Изольда! – тихо выдохнул он ее имя. – Помнишь, пять лет назад?..
– Всё помню, мой господин! – нежно рассмеялась она и вдруг сразу сделалась грустной. – Не хватает только одного...
– Шута? – спросил Принц, и легкий укол ревности, смешавшись со сладкой болью (ГОЛЫЙ орган... Господи, прости мя, грешного!), растревожил успокоившиеся было мысли...
– Нет, мой возлюбленный господин и супруг. Не хватает только «Рондо для Изольды»...
* * *
Короткое рондо (вне времени)* * *
По Европе горят костры. Молот ведьм крушит кости и плоть дочерей Евы и Лилит – без разницы ему, молоту, в руках у озабоченных отсутствием плотской любви в жизни служителей... кого? Бога? Какого?По Европе горят костры. Чресла и лона, сотворенные Богом, чтобы рождать новую жизнь, превращаются в золу и пепел. Носители целибата истребляют искус, вместо того, чтобы противостоять ему. Церковь уничтожает женщин. Молот ведьм убивает матерей.
По Европе горят костры. Рыжие шалуньи и смуглые затворницы – каждая во грехе, глаголет Церковь, и Церковь же утверждает – ибо яблоко вкусила первой Женщина, ибо мир принадлежит мужчинам, ибо спорят богословы – есть ли у женщины душа или она изначально осквернена дыханием Диавола, и потому – смерть им, смерть, верным и неверным... Верным мужьям своим, что отказали священнику в постыдном и запретном удовольствии плоти, соблюдая преданность супругам... Неверным – за смущение умов и душ обилием любви в этих прекрасных телах...
По Европе горят костры. Европа сжигает Красоту. Европа сжигает Жизнь. Европа сжигает Женщину. Словно Молот языческого Тора попал в руки отрока, страдающего приступами одержимости и жестоко обиженного первой отроческой влюбленностью... И стал молот языческого бога орудием в руках тех, кому не впервой заимствовать у древних богов – их праздники... святых... чудеса... Теперь вот – и оружие.
По Европе горят костры. Еще сожгут спасительницу нации, которую позже сами же и причислят к лику святых. Сожгут ученых, поэтов, философов, евреев, иноверцев, единоверцев, не угодных самодержцам... Ну а пока – жгут самых слабых. Жгут женщин...
Горят по Европе костры...
Глава IV – АЛАМУТ
Орел смотрел на мальчика так, словно тот ему был должен. Может, и вправду – должен? Пришел тут, понимаешь, никто его сюда не звал, залез в гнездо и сидит. Почему убить орла Муаллим (Учитель) доверил именно ему, Сейд не знал. Убить полагалось голыми руками. А гнездо – разорить. Так сказал Муаллим, а слова Учителя – закон для гашишшина. Впрочем, Сейд еще не стал гашишшином в полном смысле этого слова – гашиш он пока еще ни разу не пробовал. Учитель сказал – когда тебе исполнится ровно двенадцать лет, ты приобщишься к этому злу! Гашиш – мекрух, вещество, от потребления которого правоверному советуется воздержаться, и это в силе для всех мезхебов, течений ислама, однако у Муаллима – свои правила. Он – имам своего джемаата, Учитель и алим, толкующий суры и хадисы – события из жизнеописания Пророка. Только ему дозволен йорум — толкование жизни Пророка, да пребудет Он в мире, и послания Всевышнего в Кур’ан и Керим. Во всяком случае, так обстоит дело в джемаате Аламута. Алимов из прочих мезхебов Учитель называл болтунами, не делающими ничего для спасения единоверцев от бесчинства крестового воинства. А болтунов Учитель не любил.
Он и учил соответственно – молча. Показывал один раз, потом смотрел сам – как усвоено. Если плохо – бил. Тоже молча. Но – больно!..
А, шайтан, как больно! Орел клюнул – резко, неожиданно – прямо в руку, ухватившуюся за острый выступ скалы рядом с гнездом. Хорошо, что Муаллим тренировал терпеть боль, но не выпускать из рук оружия... кстати – таким вот образом и тренировал... висели на скальном карнизе на высоте тридцати локтей над горной рекой... А Муаллим ходил, и палкой по пальцам... Сначала все падали... Теперь – никто не падает! Руки другими стали. Руки – наше оружие, как говорит Муаллим.
Рука, еще мгновение назад крепко обхватывавшая острый камень, теперь держала орла за горло. Неширокая детская ладошка, но на тонкую под густыми перьями птичью шею хватило. И даром что неширокая – стальные на деле, детские на вид пальцы давили с невероятной силой... птичьи глаза как-то смешно вылупились из глазниц, большой клюв открылся, язык неестественно прямой стрелкой вытянулся в струну... По руке стекала кровь – как раз там, где первый удар клювом выдрал кожу с плотью...
– На тебе найдено письмо, которое ты должен был передать человеку, известному как Джаллад-Джаани, Палач-Убийца, Первый среди убийц-гашишшинов, объявленных преступниками Его Величеством Королем Иерусалимским и находящимся в розыске приказом Магистра Тамплиеров, милорда Де Сабри... Где ты должен был встретиться с этим человеком?
Караванбаши в ответ в очередной раз замычал, а затем попытался извлечь какой-то звук, но кроме булькающего «г’аааагль... гааа...» из его горла ничего не выходило... И не могло выйти – язык ему сам же палач отрезал перед тем, как вскрыть вены на ногах... Глаза караванбаши бешено вращались, иногда задерживаясь на том, о ком вопрошал Железный Копт.
Джаллад-Джаани, суфий-убийца, стоял прямо напротив висящего вниз головой караванбаши, держал за руку маленького мальчика и, одобрительно улыбаясь, смотрел на работу своего ученика. Палач короля Иерусалима был из его первых воспитанников... Тогда он еще не строил Орлиное Гнездо, и учеников у него было мало... Этого же он учил еще в те времена, когда работал на египетского султана. Железный Копт приехал в Иерусалим из Каира, как раз тогда, когда умер султан. И сразу же нашел работу – сначала дознавальщиком у авантюриста и капитана солдат удачи по прозванию Сабельник, когда тот еще не принял монашеский постриг, затем, по его рекомендации, перешел на королевскую службу. Сейчас Де Сабри возглавлял Орден Тамплиеров. Его палач же был главным дознавальщиком короля Иерусалима. В его обязанности входило допытывать и узнавать важные для короля и государства сведения... такие, например, как выяснение местоположения опасного преступника, известного как Джаллад-Джаани... Его Учителя...
Он и учил соответственно – молча. Показывал один раз, потом смотрел сам – как усвоено. Если плохо – бил. Тоже молча. Но – больно!..
А, шайтан, как больно! Орел клюнул – резко, неожиданно – прямо в руку, ухватившуюся за острый выступ скалы рядом с гнездом. Хорошо, что Муаллим тренировал терпеть боль, но не выпускать из рук оружия... кстати – таким вот образом и тренировал... висели на скальном карнизе на высоте тридцати локтей над горной рекой... А Муаллим ходил, и палкой по пальцам... Сначала все падали... Теперь – никто не падает! Руки другими стали. Руки – наше оружие, как говорит Муаллим.
Рука, еще мгновение назад крепко обхватывавшая острый камень, теперь держала орла за горло. Неширокая детская ладошка, но на тонкую под густыми перьями птичью шею хватило. И даром что неширокая – стальные на деле, детские на вид пальцы давили с невероятной силой... птичьи глаза как-то смешно вылупились из глазниц, большой клюв открылся, язык неестественно прямой стрелкой вытянулся в струну... По руке стекала кровь – как раз там, где первый удар клювом выдрал кожу с плотью...
* * *
...По руке стекала кровь. Она стекала по всему телу караванбаши, голышом подвешенного на крюке под потолком пыточной. Палач иерусалимского короля, египтянин по прозванию Железный Копт, чуть ранее вскрыл жилы на икрах пытуемого. Вскрыл искусно, круговым надрезом поперек покрытых редким волосом смуглых ног, связанных у щиколоток, так, чтобы кровь равномерно стекала по всему жирному телу, висящему вниз головой... Палач протер ветошью кровь с губ караванбаши и спросил еще раз, мягко спросил, можно даже сказать – добрым голосом:– На тебе найдено письмо, которое ты должен был передать человеку, известному как Джаллад-Джаани, Палач-Убийца, Первый среди убийц-гашишшинов, объявленных преступниками Его Величеством Королем Иерусалимским и находящимся в розыске приказом Магистра Тамплиеров, милорда Де Сабри... Где ты должен был встретиться с этим человеком?
Караванбаши в ответ в очередной раз замычал, а затем попытался извлечь какой-то звук, но кроме булькающего «г’аааагль... гааа...» из его горла ничего не выходило... И не могло выйти – язык ему сам же палач отрезал перед тем, как вскрыть вены на ногах... Глаза караванбаши бешено вращались, иногда задерживаясь на том, о ком вопрошал Железный Копт.
Джаллад-Джаани, суфий-убийца, стоял прямо напротив висящего вниз головой караванбаши, держал за руку маленького мальчика и, одобрительно улыбаясь, смотрел на работу своего ученика. Палач короля Иерусалима был из его первых воспитанников... Тогда он еще не строил Орлиное Гнездо, и учеников у него было мало... Этого же он учил еще в те времена, когда работал на египетского султана. Железный Копт приехал в Иерусалим из Каира, как раз тогда, когда умер султан. И сразу же нашел работу – сначала дознавальщиком у авантюриста и капитана солдат удачи по прозванию Сабельник, когда тот еще не принял монашеский постриг, затем, по его рекомендации, перешел на королевскую службу. Сейчас Де Сабри возглавлял Орден Тамплиеров. Его палач же был главным дознавальщиком короля Иерусалима. В его обязанности входило допытывать и узнавать важные для короля и государства сведения... такие, например, как выяснение местоположения опасного преступника, известного как Джаллад-Джаани... Его Учителя...