Страница:
Оказавшись в Вечности, он сделался Учеником и десять лет проучился в школе. Окончив школу, он вступил в третий период своей жизни, став Наблюдателем. И только после этого он стал Специалистом и подлинным Вечным. Таковы четыре периода жизни Вечного: Обитатель Времени, Ученик, Наблюдатель и Специалист.
Харлан прошел через все эти этапы без единой осечки.
Как отчетливо сохранился в его памяти тот день, когда, покончив с Ученичеством, они стали полноправными членами Вечности; когда, еще не сделавшись Специалистами, они уже могли официально называть себя Вечными!
Этот день он запомнил на всю жизнь. Вот он стоит в одном ряду с пятью другими выпускниками; руки заложены за спину, ноги чуть-чуть расставлены, взгляд устремлен вперед.
Сидя за кафедрой, Наставник Ярроу обратился к ним с напутственной речью. Харлан великолепно помнил Ярроу – маленького суетливого человечка с всклокоченными рыжими волосами, веснушчатыми руками и тоскливым выражением в глазах; это выражение тоски во взгляде было не редкостью среди Вечных – тоска по дому и привязанностям, неосознанная крамольная тоска по одному-единственному недоступному Столетию.
Слов Ярроу Харлан, конечно, не запомнил, но смысл их он не мог забыть никогда.
– С этого дня вы Наблюдатели, – говорил Ярроу, – эта работа не считается особенно почетной. Специалисты смотрят на нее свысока, как на детскую забаву. Может быть, и вы, Вечные… – Тут он сделал многозначительную паузу, давая им возможность подтянуться и просиять от гордости. – Может быть, вы сами думаете так, но тогда вы глупцы, недостойные быть Наблюдателями.
Ведь не будь Наблюдателей, Вычислителям нечего было бы вычислять, Расчетчики Судеб не знали бы, что рассчитывать, у Социологов не было бы материала для анализа – словом, все Специалисты остались бы без работы. Я знаю, что вы не раз уже все это слышали, но я хочу, чтобы мои слова врезались вам в память.
Вам, совсем еще юношам, предстоит трудная задача – выйти из Вечности во Время и вернуться обратно с фактами. Это должны быть объективные, беспристрастные факты, свободные от ваших вкусов и симпатий, факты достаточно точные, чтобы их можно было ввести в Счетные машины, достаточно достоверные для подстановки в социальные уравнения; достаточно объективные, чтобы стать основанием для Изменения Реальности.
И еще запомните вот что. Эту работу нельзя делать кое-как, лишь бы от нее отделаться. Только здесь вы сможете показать, чего вы стоите. Не школьные отметки, а работа Наблюдателем определит вашу специальность и всю вашу будущую карьеру. Для вас – это курсы высшей квалификации, и достаточно совершить небольшой промах, допустить малейшую небрежность, чтобы, несмотря на все ваши таланты, навсегда попасть в Работники. Я кончил.
Он пожал руку каждому, и Харлан, взволнованный и серьезный, был охвачен благоговейным трепетом при мысли, что ему выпала величайшая, ни с чем не сравнимая привилегия стать Вечным и отвечать за счастье всех людей, живущих в подвластных Вечности Столетиях.
Первые поручения Харлана были незначительными и строго контролировались, но он отточил свои способности на оселке опыта, наблюдая десятки Изменений Реальности в десятках различных Столетий.
На пятый год ему присвоили звание Старшего Наблюдателя и прикрепили к 482-му Сектору. Теперь ему предстояло работать совершенно самостоятельно, и при мысли об этом он лишился значительной доли своей обычной самоуверенности. Харлан почувствовал это при первом же разговоре с Вычислителем Гобби Финжи, возглавлявшим Сектор.
У Финжи был маленький, недоверчиво сжатый рот и злые глазки, которые никак не вязались с его обликом; вместо носа у него была круглая лепешка, вместо щек – две лепешки покрупнее. Ему не хватало только мазка алой краски да седой бороды, чтобы стать похожим на первобытный рисунок Деда Мороза, или Санта Клауса, или святого Николая. Харлан знал все три имени. Он сомневался, чтобы кому-нибудь из ста тысяч Вечных доводилось слышать хоть одно из них. С первых же дней в школе он увлекся Первобытной историей, и наставник Ярроу поощрял его увлечение. Постепенно Харлан по-настоящему полюбил эти диковинные Столетия, предшествовавшие не только основанию Вечности в 27-м, но и самому открытию Темпорального поля в 24-м. Он изучал старинные книги и журналы. В поисках нужных материалов ему даже случалось забираться – если удавалось получить на то разрешение – в далекое прошлое, в самые первые Столетия Вечности. За пятнадцать лет он сумел собрать неплохую личную библиотеку, которая почти целиком состояла из напечатанных на бумаге книг. Там был томик, написанный человеком по имени Уэллс, и еще один, автора которого звали В. Шекспир, – все какие-то допотопные истории. Но подлинной жемчужиной его коллекции было полное собрание переплетенных томов Первобытного еженедельника, которое занимало невероятно много места, но которое он просто из сентиментальности никак не решался заменить микропленкой.
Время от времени он самозабвенно погружался в этот странный мир, где жизнь была жизнью, а смерть – смертью, где человек принимал решения безвозвратно, где нельзя было ни воспрепятствовать злу, ни способствовать добру и где битва при Ватерлоо, будучи однажды проигранной, оставалась проигранной раз и навсегда. Ему очень нравилась старинная поговорка, в которой утверждалось, что написанное пером уже не может быть уничтожено даже грубым орудием из железа.
Как невыносимо трудно бывало ему после этого возвращаться мыслями к Вечности – к миру, в котором Реальность была чем-то мимолетным и изменчивым и где люди вроде него держали судьбы человечества в своих руках, придавая им по желанию лучшую форму!
Однако сходство с Дедом Морозом немедленно исчезло, стоило только Финжи заговорить деловым, повелительным тоном:
– К предварительному изучению текущей Реальности вы приступите завтра же. Я требую, чтобы это изучение была тщательным, аккуратным и конкретным. Я не потерплю ни малейшей расхлябанности. Ваша первая пространственно-хронологическая Инструкция будет готова к завтрашнему утру. Усвоили?
– Да, Вычислитель, – ответил Харлан.
Он уже тогда пришел к горькому для себя выводу, что вряд ли им удастся поладить.
На следующее утро Харлан получил свою Инструкцию в виде сложного узора перфораций, пробитых на ленте Кибермозгом. Боясь допустить в самом начале своей деятельности хотя бы ничтожную ошибку, Харлан перевел ее на Межвременной язык при помощи карманного дешифратора. Разумеется, он давно уже умел читать перфоленты на глазок.
Инструкция объясняла ему, где он мог находиться в мире 482-го Столетия, а где – не мог, что ему разрешалось, а чего он должен был избегать любой ценой. Его присутствие было допустимо только там и тогда, где оно не представляло угрозы для Реальности.
482-е Столетие пришлось не по душе Харлану. Оно нисколько не походило на его суровый и аскетический век. Этика и мораль в том виде, как их понимал Харлан, не существовали. Это была эпоха грубых материальных наслаждений с многочисленными признаками матриархата. Семья не признавалась юридически, и пары вступали в сожительство и расходились по взаимному согласию, кроме которого их ничего не связывало.
Существовали сотни причин, по которым это общество внушало Харлану отвращение, и он мечтал в душе об Изменении. Ему не раз приходило в голову, что одним только своим присутствием в этом Столетии он, человек из другого Времени, может вызвать «вилку» и направить историю по новому пути. Если бы ему удалось своим присутствием в какой-то определенной критической точке оказать достаточно сильное влияние на естественный ход событий, то возникла бы новая линия развития, бывшая до тех пор неосуществленной вероятностью, и миллионы ищущих наслаждений женщин превратились бы в любящих и преданных жен и матерей. Они жили бы в новой Реальности с новыми воспоминаниями и ни во сне, ни наяву не могли бы ни вспомнить, ни вообразить, что их жизнь когда-то была совершенно иной!
К несчастью, поступить так – значило нарушить Инструкцию. Даже если бы Харлан решился на это неслыханное преступление, случайное воздействие могло изменить Реальность самым неожиданным образом. Она могла стать еще хуже. Только кропотливый анализ и тщательные Вычисления могли предсказать истинный характер Изменения Реальности.
Но каковы бы ни были мысли Харлана, он оставался Наблюдателем, а идеальный Наблюдатель – это просто машина, составляющая донесения и снабженная органами чувств. Для эмоций здесь места не было.
В этом смысле донесения Харлана были само совершенство.
В конце второй недели Вычислитель Гобби Финжи пригласил Харлана в свой кабинет.
– Хочу похвалить вас, Наблюдатель, за ясность и стройность ваших докладов, – голос Вычислителя звучал сухо и холодно. – Однако меня интересует, что вы думаете на самом деле.
Лицо Харлана сделалось настолько непроницаемым, словно оно было вырезано из милого его сердцу дерева.
– Я не думаю на такие темы.
– Бросьте. Вы ведь из 95-го, и мы с вами оба отлично понимаем, что это значит. Несомненно, 482-е должно вас раздражать.
Харлан пожал плечами.
– Найдите в моих отчетах хоть одно слово, свидетельствующее о раздражении.
Ответ был дерзким, и Финжи со злостью забарабанил по столу коротенькими пальчиками.
– Отвечайте на мой вопрос.
– С точки зрения Социологии это Столетие во многих отношениях докатилось до предела. Три последних Изменения Реальности только ухудшили положение вещей. Я полагаю, что раньше или позже вмешательство станет необходимым. Крайности еще никогда не приводили к добру.
– Значит, вы взяли на себя труд познакомиться с прошлыми Реальностями Столетия?
– В качестве Наблюдателя я обязан знать все относящиеся к делу факты.
Разумеется, знакомство со всеми фактами было правом и даже обязанностью Харлана. Не знать этого Финжи не мог. Каждое Столетие периодически сотрясали Изменения Реальности. Даже самые тщательные Наблюдения через некоторое время теряли свою ценность и нуждались в дополнительной проверке. Именно поэтому все Столетия, охватываемые Вечностью, находились под ее непрерывным контролем. Но профессиональное Наблюдение заключалось не только в собирании фактов, но и в установлении их связей с фактами из прошлых Реальностей.
Харлан пришел к выводу, что их разговор не был вызван одной только неприязнью Финжи к нему. Что-то крылось за этой попыткой выведать его мысли. Поведение Вычислителя было явно враждебным.
В другой раз Финжи, неожиданно заглянув в маленькую комнатушку, служившую Харлану кабинетом, заявил:
– Ваши отчеты произвели благоприятное впечатление на Совет Времен.
После короткой паузы Харлан неуверенно пробормотал:
– Благодарю вас.
– Совет считает, что вы проявили недюжинную проницательность.
– Я делаю все, что могу.
Следующий вопрос Финжи был совершенно неожиданным:
– Вам когда-нибудь доводилось встречаться со Старшим Вычислителем Твисселом?
– С Вычислителем Твисселом? – Харлан широко раскрыл глаза. – Нет, сэр. А почему вы спросили?
– Похоже, что именно он особо заинтересовался вашими отчетами. – Финжи надул свои румяные щеки и переменил тему разговора: – Вы знаете, у меня сложилось впечатление, что ваши взгляды на историю довольно своеобразны.
Искушение оказалось слишком велико. В краткой схватке осторожности с тщеславием последнее взяло вверх.
– Я занимался изучением Первобытной истории, сэр.
– Первобытной истории? В школе?
– Нет, не в школе. Скорее по собственному почину. Первобытная история – это, так сказать, мое хобби. Глядишь на нее, и кажется, что она застыла неподвижно, не то что Столетия Вечности, которые непрерывно меняются. – Заговорив о любимом предмете, Харлан немного оживился. – Все равно как если бы взять фильмокнигу и детально рассматривать кадр за кадром. Мы увидим массу подробностей, которых некогда бы и не заметили, если бы лента двигалась с нормальной скоростью. Я думаю, что мое увлечение здорово помогает мне в работе.
Финжи чуть шире раскрыл свои меленькие глазки, изумленно посмотрел на Харлана и вышел, не сказав ни слова.
Впоследствии он не раз заводил разговор о Первобытной истории и молча выслушивал сдержанные комментарии Харлана; при этом его пухлое личико оставалось совершенно бесстрастным.
Харлан не знал, сожалеть ли ему об этом разговоре или же рассматривать его как удачный шаг на пути к повышению.
Он стал склоняться к первому мнению после того, как, столкнувшись с ним в коридоре N1, Финжи спросил вдруг так, чтобы слышали окружающие:
– Скажите, Харлан, почему у вас всегда такая постная физиономия? Вам хоть раз в жизни случалось улыбаться?
Харлан с горечью подумал, что Финжи его ненавидит. Сам же он после этого эпизода стал испытывать к главе Сектора что-то вроде брезгливого отвращения.
Потратив три месяца на изучение порученного ему вопроса, Харлан обсосал его до косточек. Поэтому его нисколько не удивило неожиданное распоряжение срочно явиться в кабинет Финжи.
Он давно уже ожидал нового назначения. Заключительный доклад был готов уже неделю назад. В 482-м существовало сильное стремление увеличить экспорт тканей из целлюлозы в Столетия, лишенные лесов, вроде 1174-го, однако встречное предложение о поставках копченой лососины вызывало серьезные возражения. У Харлана накопился длинный список подобных вопросов, и все они были тщательно проанализированы.
Захватив проект заключения, он направился к Финжи. Однако речь пошла совсем не о 482-м. Вместо этого Финжи представил Харлана маленькому сморщенному человечку с редкими седыми волосами и улыбающимся личиком гнома. Улыбка карлика, то озабоченная, то добродушная, ни на секунду не исчезала с его лица. В желтых от табака пальцах была зажата горящая сигарета.
Не будь эта сигарета первой, увиденной Харланом за всю его жизнь, он, пожалуй, уделил бы больше внимания человечку, чем дымящемуся цилиндрику, и слова Финжи не явились бы для него такой неожиданностью.
– Старший Вычислитель Твиссел, перед вами Наблюдатель Эндрю Харлан, – сухо произнес Финжи.
Взгляд Харлана испуганно метнулся с сигареты на лицо карлика.
– Здравствуйте, – сказал Твиссел писклявым голосом, – значит, вы и есть тот молодой человек, который пишет такие великолепные донесения?
Харлан лишился дара речи. Лабан Твиссел был мифом, живой легендой. Таких людей, как он, полагалось узнавать с первого взгляда. Твиссел был самым выдающимся Вычислителем в Вечности, другими словами, он был самым знаменитым из всех ныне живущих Вечных. Он был председателем Совета Времен. Он рассчитал больше Изменений Реальности, чем любой другой Вычислитель за всю историю Вечности. Он был… Он сделал…
Харлан окончательно растерялся. С глуповатой улыбкой он кивал головой, не в силах произнести ни слова.
Твиссел поднес сигарету к губам и несколько раз торопливо затянулся.
– Оставьте нас, Финжи, – сказал он, – мне надо побеседовать с этим юношей с глазу на глаз.
Финжи пробормотал что-то невнятное, встал и вышел.
– Не волнуйся, паренек, – проговорил Твиссел, – тебе нечего бояться.
Но встреча с Твисселом оказалась для Харлана настоящим потрясением. Считать человека гигантом и вдруг обнаружить, что в нем нет и пяти с половиной футов росту, – тут было от чего прийти в замешательство. Неужели за этим покатым лысеющим лобиком скрывается мозг гения? Что светится в этих прищуренных глазках, окруженных паутинкой морщинок, – острый ум или же просто благодушное настроение?
Совершенно сбитый с толку, он глядел на сигарету, не в силах собраться с мыслями. Поперхнувшись дымом, он вздрогнул и отодвинулся назад.
Твиссел сощурил глазки, словно пытаясь проникнуть взором за дымовую завесу, и заговорил с ужасным акцентом на языке десятого тысячелетия:
– Может пыть, малшик, мне лучше твой язык говорить?
Харлан с трудом подавил истеричное желание рассмеяться.
– Я неплохо владею Единым межвременным языком, сэр, – осторожно произнес он.
Межвременным языком пользовались все Вечные в разговорах друг с другом. Харлан выучился ему в первые же месяцы своего пребывания в Вечности.
– Чушь, – высокомерно ответил Твиссел. – К чему нам Межвременный, когда я совершенно безукоризненно говорю на языках всех Времен.
Харлан догадался, что прошло по крайней мере лет сорок с тех пор, как Твиссел пользовался его родным диалектом.
Однако, удовлетворив свое тщеславие, Твиссел продолжал на Межвременном:
– Я предложил бы тебе сигарету, не будь я совершенно уверен, что ты не куришь. На курение смотрят косо почти во всех Временах. Но если ты все-таки сделаешься курильщиком, мой тебе совет: хорошие сигареты умеют делать только в 72-м. Мне их специально доставляют оттуда. А вообще с этим курением одни неприятности. На прошлой неделе я застрял на пару деньков в 123-м. Курение запрещено. Закури я там сигарету, им бы показалось, что на них небо обрушилось. Порой у меня появляется сильное желание рассчитать такое Изменение Реальности, чтобы одним махом уничтожить запреты на курение во всех Столетиях. Жаль только, что подобное Изменение вызовет войны в 58-м и рабовладельческое общество в 1000-м. Всегда что-нибудь да не так.
Смущение Харлана перешло в беспокойство. Что кроется за всей этой болтовней?
– Могу я спросить, почему вы захотели повидаться со мной, сэр? – с трудом выговорил он.
– Мне нравятся твои отчеты, мой мальчик.
В глазах Харлана на мгновенье мелькнул радостный огонек, но он даже не улыбнулся.
– Благодарю вас, сэр.
– В них чувствуется рука мастера. У тебя неплохое чутье. Мне кажется, я понял твое истинное призвание; я нашел твое место в Вечности и хочу тебе его предложить.
«Чудеса, да и только!» – подумал Харлан. Он постарался скрыть свой восторг.
– Вы оказываете мне великую честь, сэр.
Тем временем Старший Вычислитель Твиссел докурил свою сигарету, с ловкостью фокусника извлек неведомо откуда новую и прикурил ее от окурка.
– Послушай-ка, юноша, заклинаю тебя Временем – брось ты эти заученные фразы, – проговорил он между затяжками, – «великую честь». Пуф. Пуф. Говори человеческим языком. Пуф. Ты рад?
– Да, сэр, – осторожно произнес Харлан.
– Вот и отлично. Иначе и быть не могло. Хочешь стать Техником?
– Техником?! – Харлан даже вскочил со стула.
– Садись. Садись. Ты, кажется, удивлен?
– Вычислитель Твиссел, я никогда не собирался быть Техником.
– Знаю, – сухо проговорил Твиссел, – никто почему-то не собирается. Кем угодно, лишь бы не Техником. А между тем Техники очень нужны, и на них всегда большой спрос. Их не хватает во всех Секторах.
– Боюсь, что я не подхожу для такой работы.
– Иными словами, такая работа не подходит тебе. Тебя не устраивает работа, которая влечет за собой столько неприятностей. Клянусь Вечностью, мой мальчик, если только ты действительно предан нашему делу – а я думаю, что ты предан ему, – тебя это не остановит. Дураки станут избегать тебя – ну и что? Одиночество? Ты к нему привыкнешь. Зато ты всегда будешь испытывать удовлетворение, зная, что ты нужен, очень нужен, И в первую очередь мне.
– Вам, сэр? Лично вам?
– Да, лично мне. – Улыбка старика светилась проницательностью. – Ты но будешь рядовым Техником. У тебя будет особое положение. Ты станешь моим личным Техником. Ну как, нравится тебе такое предложение?
– Не знаю, сэр. А вдруг я не справлюсь?
Твиссел упрямо покачал головой.
– Мне нужен ты. Только ты. Твои отчеты убедили меня, что у тебя здесь есть кое-что. – Он постучал пальцем по лбу. – Ты неплохо учился. Секторы, в которых ты был Наблюдателем, дали о тебе положительный отзыв. Но больше всего мне понравился отзыв Финжи.
Харлан был искренне изумлен:
– Неужели вычислитель Финжи дал обо мне благоприятный отзыв?
– Тебе это кажется странным?
– Н-не знаю…
– Видишь ли, мой мальчик, я ведь не сказал, что отзыв был благоприятным. Если уж на то пошло, отзыв совсем скверный – хуже некуда, Финжи рекомендует отстранить тебя от всякой работы, связанной с Изменениями Реальности. Он считает, что самое благоразумное – перевести тебя в Работники.
Харлан покраснел.
– Почему он так думает, сэр?
– Оказывается, у тебя есть хобби. Ты увлекаешься Первобытной историей, а?
Твиссел без удержу размахивал сигаретой, и Харлан, забыв с досады об осторожности, вдохнул струйку дыма и судорожно закашлялся.
Твиссел с благожелательным видом выжидал, когда молодой Наблюдатель перестанет кашлять.
– А что, разве не так? – спросил он.
– Какое право он имеет… – начал было Харлан, но Твиссел прервал его:
– Брось. Я упомянул об этом отзыве, потому что мне как нельзя более подходит твое увлечение. А вообще-то отзыв – дело секретное, и чем скорее ты забудешь о нем, тем лучше.
– Но что плохого в увлечении Первобытной историей, сэр?
– Финжи считает, что оно свидетельствует о сильной «одержимости Временем». Понимаешь?
Еще бы не понять! Нельзя было жить в Вечности, не усвоив психиатрической терминологии и в первую очередь этого выражения. Считалось, что каждый Вечный испытывает непреодолимое желание вернуться, если уж не к своим современникам, так хоть в какое-нибудь определенное Столетие, пустить в нем корни, перестать быть вечным скитальцем во Времени. Вечность беспощадно подавляла малейшие проявления подобных стремлений, но от этого тяга не становилась слабее – впрочем, у большинства она сохранялась где-то в подсознании!
– Ко мне это не имеет отношения, – сказал Харлан.
– Я тоже так думаю. Более того, я считаю твое увлечение очень ценным. Именно из-за него ты мне и нужен. Я дам тебе Ученика. Ты обучишь его всему, что знаешь или сможешь узнать из Первобытной истории. В свободное время ты будешь исполнять обязанности моего личного Техника. Ты приступишь к работе в ближайшие дни. Согласен?
Согласен ли он? Получить официальное право изучать эпоху до Вечности? Работать рука об руку с величайшим из Вечных? На таких условиях даже отвратительное звание Техника казалось почти сносным.
Но осторожность не совсем изменила ему.
– Если это необходимо для блага Вечности, сэр…
– Для блага Вечности? – возбужденно прервал его карлик. Он с такой силой отшвырнул свой окурок, что тот ударился о противоположную стену и рассыпался Целым фейерверком искр. – Да от этого зависит само существование Вечности!
Харлан прошел через все эти этапы без единой осечки.
Как отчетливо сохранился в его памяти тот день, когда, покончив с Ученичеством, они стали полноправными членами Вечности; когда, еще не сделавшись Специалистами, они уже могли официально называть себя Вечными!
Этот день он запомнил на всю жизнь. Вот он стоит в одном ряду с пятью другими выпускниками; руки заложены за спину, ноги чуть-чуть расставлены, взгляд устремлен вперед.
Сидя за кафедрой, Наставник Ярроу обратился к ним с напутственной речью. Харлан великолепно помнил Ярроу – маленького суетливого человечка с всклокоченными рыжими волосами, веснушчатыми руками и тоскливым выражением в глазах; это выражение тоски во взгляде было не редкостью среди Вечных – тоска по дому и привязанностям, неосознанная крамольная тоска по одному-единственному недоступному Столетию.
Слов Ярроу Харлан, конечно, не запомнил, но смысл их он не мог забыть никогда.
– С этого дня вы Наблюдатели, – говорил Ярроу, – эта работа не считается особенно почетной. Специалисты смотрят на нее свысока, как на детскую забаву. Может быть, и вы, Вечные… – Тут он сделал многозначительную паузу, давая им возможность подтянуться и просиять от гордости. – Может быть, вы сами думаете так, но тогда вы глупцы, недостойные быть Наблюдателями.
Ведь не будь Наблюдателей, Вычислителям нечего было бы вычислять, Расчетчики Судеб не знали бы, что рассчитывать, у Социологов не было бы материала для анализа – словом, все Специалисты остались бы без работы. Я знаю, что вы не раз уже все это слышали, но я хочу, чтобы мои слова врезались вам в память.
Вам, совсем еще юношам, предстоит трудная задача – выйти из Вечности во Время и вернуться обратно с фактами. Это должны быть объективные, беспристрастные факты, свободные от ваших вкусов и симпатий, факты достаточно точные, чтобы их можно было ввести в Счетные машины, достаточно достоверные для подстановки в социальные уравнения; достаточно объективные, чтобы стать основанием для Изменения Реальности.
И еще запомните вот что. Эту работу нельзя делать кое-как, лишь бы от нее отделаться. Только здесь вы сможете показать, чего вы стоите. Не школьные отметки, а работа Наблюдателем определит вашу специальность и всю вашу будущую карьеру. Для вас – это курсы высшей квалификации, и достаточно совершить небольшой промах, допустить малейшую небрежность, чтобы, несмотря на все ваши таланты, навсегда попасть в Работники. Я кончил.
Он пожал руку каждому, и Харлан, взволнованный и серьезный, был охвачен благоговейным трепетом при мысли, что ему выпала величайшая, ни с чем не сравнимая привилегия стать Вечным и отвечать за счастье всех людей, живущих в подвластных Вечности Столетиях.
Первые поручения Харлана были незначительными и строго контролировались, но он отточил свои способности на оселке опыта, наблюдая десятки Изменений Реальности в десятках различных Столетий.
На пятый год ему присвоили звание Старшего Наблюдателя и прикрепили к 482-му Сектору. Теперь ему предстояло работать совершенно самостоятельно, и при мысли об этом он лишился значительной доли своей обычной самоуверенности. Харлан почувствовал это при первом же разговоре с Вычислителем Гобби Финжи, возглавлявшим Сектор.
У Финжи был маленький, недоверчиво сжатый рот и злые глазки, которые никак не вязались с его обликом; вместо носа у него была круглая лепешка, вместо щек – две лепешки покрупнее. Ему не хватало только мазка алой краски да седой бороды, чтобы стать похожим на первобытный рисунок Деда Мороза, или Санта Клауса, или святого Николая. Харлан знал все три имени. Он сомневался, чтобы кому-нибудь из ста тысяч Вечных доводилось слышать хоть одно из них. С первых же дней в школе он увлекся Первобытной историей, и наставник Ярроу поощрял его увлечение. Постепенно Харлан по-настоящему полюбил эти диковинные Столетия, предшествовавшие не только основанию Вечности в 27-м, но и самому открытию Темпорального поля в 24-м. Он изучал старинные книги и журналы. В поисках нужных материалов ему даже случалось забираться – если удавалось получить на то разрешение – в далекое прошлое, в самые первые Столетия Вечности. За пятнадцать лет он сумел собрать неплохую личную библиотеку, которая почти целиком состояла из напечатанных на бумаге книг. Там был томик, написанный человеком по имени Уэллс, и еще один, автора которого звали В. Шекспир, – все какие-то допотопные истории. Но подлинной жемчужиной его коллекции было полное собрание переплетенных томов Первобытного еженедельника, которое занимало невероятно много места, но которое он просто из сентиментальности никак не решался заменить микропленкой.
Время от времени он самозабвенно погружался в этот странный мир, где жизнь была жизнью, а смерть – смертью, где человек принимал решения безвозвратно, где нельзя было ни воспрепятствовать злу, ни способствовать добру и где битва при Ватерлоо, будучи однажды проигранной, оставалась проигранной раз и навсегда. Ему очень нравилась старинная поговорка, в которой утверждалось, что написанное пером уже не может быть уничтожено даже грубым орудием из железа.
Как невыносимо трудно бывало ему после этого возвращаться мыслями к Вечности – к миру, в котором Реальность была чем-то мимолетным и изменчивым и где люди вроде него держали судьбы человечества в своих руках, придавая им по желанию лучшую форму!
Однако сходство с Дедом Морозом немедленно исчезло, стоило только Финжи заговорить деловым, повелительным тоном:
– К предварительному изучению текущей Реальности вы приступите завтра же. Я требую, чтобы это изучение была тщательным, аккуратным и конкретным. Я не потерплю ни малейшей расхлябанности. Ваша первая пространственно-хронологическая Инструкция будет готова к завтрашнему утру. Усвоили?
– Да, Вычислитель, – ответил Харлан.
Он уже тогда пришел к горькому для себя выводу, что вряд ли им удастся поладить.
На следующее утро Харлан получил свою Инструкцию в виде сложного узора перфораций, пробитых на ленте Кибермозгом. Боясь допустить в самом начале своей деятельности хотя бы ничтожную ошибку, Харлан перевел ее на Межвременной язык при помощи карманного дешифратора. Разумеется, он давно уже умел читать перфоленты на глазок.
Инструкция объясняла ему, где он мог находиться в мире 482-го Столетия, а где – не мог, что ему разрешалось, а чего он должен был избегать любой ценой. Его присутствие было допустимо только там и тогда, где оно не представляло угрозы для Реальности.
482-е Столетие пришлось не по душе Харлану. Оно нисколько не походило на его суровый и аскетический век. Этика и мораль в том виде, как их понимал Харлан, не существовали. Это была эпоха грубых материальных наслаждений с многочисленными признаками матриархата. Семья не признавалась юридически, и пары вступали в сожительство и расходились по взаимному согласию, кроме которого их ничего не связывало.
Существовали сотни причин, по которым это общество внушало Харлану отвращение, и он мечтал в душе об Изменении. Ему не раз приходило в голову, что одним только своим присутствием в этом Столетии он, человек из другого Времени, может вызвать «вилку» и направить историю по новому пути. Если бы ему удалось своим присутствием в какой-то определенной критической точке оказать достаточно сильное влияние на естественный ход событий, то возникла бы новая линия развития, бывшая до тех пор неосуществленной вероятностью, и миллионы ищущих наслаждений женщин превратились бы в любящих и преданных жен и матерей. Они жили бы в новой Реальности с новыми воспоминаниями и ни во сне, ни наяву не могли бы ни вспомнить, ни вообразить, что их жизнь когда-то была совершенно иной!
К несчастью, поступить так – значило нарушить Инструкцию. Даже если бы Харлан решился на это неслыханное преступление, случайное воздействие могло изменить Реальность самым неожиданным образом. Она могла стать еще хуже. Только кропотливый анализ и тщательные Вычисления могли предсказать истинный характер Изменения Реальности.
Но каковы бы ни были мысли Харлана, он оставался Наблюдателем, а идеальный Наблюдатель – это просто машина, составляющая донесения и снабженная органами чувств. Для эмоций здесь места не было.
В этом смысле донесения Харлана были само совершенство.
В конце второй недели Вычислитель Гобби Финжи пригласил Харлана в свой кабинет.
– Хочу похвалить вас, Наблюдатель, за ясность и стройность ваших докладов, – голос Вычислителя звучал сухо и холодно. – Однако меня интересует, что вы думаете на самом деле.
Лицо Харлана сделалось настолько непроницаемым, словно оно было вырезано из милого его сердцу дерева.
– Я не думаю на такие темы.
– Бросьте. Вы ведь из 95-го, и мы с вами оба отлично понимаем, что это значит. Несомненно, 482-е должно вас раздражать.
Харлан пожал плечами.
– Найдите в моих отчетах хоть одно слово, свидетельствующее о раздражении.
Ответ был дерзким, и Финжи со злостью забарабанил по столу коротенькими пальчиками.
– Отвечайте на мой вопрос.
– С точки зрения Социологии это Столетие во многих отношениях докатилось до предела. Три последних Изменения Реальности только ухудшили положение вещей. Я полагаю, что раньше или позже вмешательство станет необходимым. Крайности еще никогда не приводили к добру.
– Значит, вы взяли на себя труд познакомиться с прошлыми Реальностями Столетия?
– В качестве Наблюдателя я обязан знать все относящиеся к делу факты.
Разумеется, знакомство со всеми фактами было правом и даже обязанностью Харлана. Не знать этого Финжи не мог. Каждое Столетие периодически сотрясали Изменения Реальности. Даже самые тщательные Наблюдения через некоторое время теряли свою ценность и нуждались в дополнительной проверке. Именно поэтому все Столетия, охватываемые Вечностью, находились под ее непрерывным контролем. Но профессиональное Наблюдение заключалось не только в собирании фактов, но и в установлении их связей с фактами из прошлых Реальностей.
Харлан пришел к выводу, что их разговор не был вызван одной только неприязнью Финжи к нему. Что-то крылось за этой попыткой выведать его мысли. Поведение Вычислителя было явно враждебным.
В другой раз Финжи, неожиданно заглянув в маленькую комнатушку, служившую Харлану кабинетом, заявил:
– Ваши отчеты произвели благоприятное впечатление на Совет Времен.
После короткой паузы Харлан неуверенно пробормотал:
– Благодарю вас.
– Совет считает, что вы проявили недюжинную проницательность.
– Я делаю все, что могу.
Следующий вопрос Финжи был совершенно неожиданным:
– Вам когда-нибудь доводилось встречаться со Старшим Вычислителем Твисселом?
– С Вычислителем Твисселом? – Харлан широко раскрыл глаза. – Нет, сэр. А почему вы спросили?
– Похоже, что именно он особо заинтересовался вашими отчетами. – Финжи надул свои румяные щеки и переменил тему разговора: – Вы знаете, у меня сложилось впечатление, что ваши взгляды на историю довольно своеобразны.
Искушение оказалось слишком велико. В краткой схватке осторожности с тщеславием последнее взяло вверх.
– Я занимался изучением Первобытной истории, сэр.
– Первобытной истории? В школе?
– Нет, не в школе. Скорее по собственному почину. Первобытная история – это, так сказать, мое хобби. Глядишь на нее, и кажется, что она застыла неподвижно, не то что Столетия Вечности, которые непрерывно меняются. – Заговорив о любимом предмете, Харлан немного оживился. – Все равно как если бы взять фильмокнигу и детально рассматривать кадр за кадром. Мы увидим массу подробностей, которых некогда бы и не заметили, если бы лента двигалась с нормальной скоростью. Я думаю, что мое увлечение здорово помогает мне в работе.
Финжи чуть шире раскрыл свои меленькие глазки, изумленно посмотрел на Харлана и вышел, не сказав ни слова.
Впоследствии он не раз заводил разговор о Первобытной истории и молча выслушивал сдержанные комментарии Харлана; при этом его пухлое личико оставалось совершенно бесстрастным.
Харлан не знал, сожалеть ли ему об этом разговоре или же рассматривать его как удачный шаг на пути к повышению.
Он стал склоняться к первому мнению после того, как, столкнувшись с ним в коридоре N1, Финжи спросил вдруг так, чтобы слышали окружающие:
– Скажите, Харлан, почему у вас всегда такая постная физиономия? Вам хоть раз в жизни случалось улыбаться?
Харлан с горечью подумал, что Финжи его ненавидит. Сам же он после этого эпизода стал испытывать к главе Сектора что-то вроде брезгливого отвращения.
Потратив три месяца на изучение порученного ему вопроса, Харлан обсосал его до косточек. Поэтому его нисколько не удивило неожиданное распоряжение срочно явиться в кабинет Финжи.
Он давно уже ожидал нового назначения. Заключительный доклад был готов уже неделю назад. В 482-м существовало сильное стремление увеличить экспорт тканей из целлюлозы в Столетия, лишенные лесов, вроде 1174-го, однако встречное предложение о поставках копченой лососины вызывало серьезные возражения. У Харлана накопился длинный список подобных вопросов, и все они были тщательно проанализированы.
Захватив проект заключения, он направился к Финжи. Однако речь пошла совсем не о 482-м. Вместо этого Финжи представил Харлана маленькому сморщенному человечку с редкими седыми волосами и улыбающимся личиком гнома. Улыбка карлика, то озабоченная, то добродушная, ни на секунду не исчезала с его лица. В желтых от табака пальцах была зажата горящая сигарета.
Не будь эта сигарета первой, увиденной Харланом за всю его жизнь, он, пожалуй, уделил бы больше внимания человечку, чем дымящемуся цилиндрику, и слова Финжи не явились бы для него такой неожиданностью.
– Старший Вычислитель Твиссел, перед вами Наблюдатель Эндрю Харлан, – сухо произнес Финжи.
Взгляд Харлана испуганно метнулся с сигареты на лицо карлика.
– Здравствуйте, – сказал Твиссел писклявым голосом, – значит, вы и есть тот молодой человек, который пишет такие великолепные донесения?
Харлан лишился дара речи. Лабан Твиссел был мифом, живой легендой. Таких людей, как он, полагалось узнавать с первого взгляда. Твиссел был самым выдающимся Вычислителем в Вечности, другими словами, он был самым знаменитым из всех ныне живущих Вечных. Он был председателем Совета Времен. Он рассчитал больше Изменений Реальности, чем любой другой Вычислитель за всю историю Вечности. Он был… Он сделал…
Харлан окончательно растерялся. С глуповатой улыбкой он кивал головой, не в силах произнести ни слова.
Твиссел поднес сигарету к губам и несколько раз торопливо затянулся.
– Оставьте нас, Финжи, – сказал он, – мне надо побеседовать с этим юношей с глазу на глаз.
Финжи пробормотал что-то невнятное, встал и вышел.
– Не волнуйся, паренек, – проговорил Твиссел, – тебе нечего бояться.
Но встреча с Твисселом оказалась для Харлана настоящим потрясением. Считать человека гигантом и вдруг обнаружить, что в нем нет и пяти с половиной футов росту, – тут было от чего прийти в замешательство. Неужели за этим покатым лысеющим лобиком скрывается мозг гения? Что светится в этих прищуренных глазках, окруженных паутинкой морщинок, – острый ум или же просто благодушное настроение?
Совершенно сбитый с толку, он глядел на сигарету, не в силах собраться с мыслями. Поперхнувшись дымом, он вздрогнул и отодвинулся назад.
Твиссел сощурил глазки, словно пытаясь проникнуть взором за дымовую завесу, и заговорил с ужасным акцентом на языке десятого тысячелетия:
– Может пыть, малшик, мне лучше твой язык говорить?
Харлан с трудом подавил истеричное желание рассмеяться.
– Я неплохо владею Единым межвременным языком, сэр, – осторожно произнес он.
Межвременным языком пользовались все Вечные в разговорах друг с другом. Харлан выучился ему в первые же месяцы своего пребывания в Вечности.
– Чушь, – высокомерно ответил Твиссел. – К чему нам Межвременный, когда я совершенно безукоризненно говорю на языках всех Времен.
Харлан догадался, что прошло по крайней мере лет сорок с тех пор, как Твиссел пользовался его родным диалектом.
Однако, удовлетворив свое тщеславие, Твиссел продолжал на Межвременном:
– Я предложил бы тебе сигарету, не будь я совершенно уверен, что ты не куришь. На курение смотрят косо почти во всех Временах. Но если ты все-таки сделаешься курильщиком, мой тебе совет: хорошие сигареты умеют делать только в 72-м. Мне их специально доставляют оттуда. А вообще с этим курением одни неприятности. На прошлой неделе я застрял на пару деньков в 123-м. Курение запрещено. Закури я там сигарету, им бы показалось, что на них небо обрушилось. Порой у меня появляется сильное желание рассчитать такое Изменение Реальности, чтобы одним махом уничтожить запреты на курение во всех Столетиях. Жаль только, что подобное Изменение вызовет войны в 58-м и рабовладельческое общество в 1000-м. Всегда что-нибудь да не так.
Смущение Харлана перешло в беспокойство. Что кроется за всей этой болтовней?
– Могу я спросить, почему вы захотели повидаться со мной, сэр? – с трудом выговорил он.
– Мне нравятся твои отчеты, мой мальчик.
В глазах Харлана на мгновенье мелькнул радостный огонек, но он даже не улыбнулся.
– Благодарю вас, сэр.
– В них чувствуется рука мастера. У тебя неплохое чутье. Мне кажется, я понял твое истинное призвание; я нашел твое место в Вечности и хочу тебе его предложить.
«Чудеса, да и только!» – подумал Харлан. Он постарался скрыть свой восторг.
– Вы оказываете мне великую честь, сэр.
Тем временем Старший Вычислитель Твиссел докурил свою сигарету, с ловкостью фокусника извлек неведомо откуда новую и прикурил ее от окурка.
– Послушай-ка, юноша, заклинаю тебя Временем – брось ты эти заученные фразы, – проговорил он между затяжками, – «великую честь». Пуф. Пуф. Говори человеческим языком. Пуф. Ты рад?
– Да, сэр, – осторожно произнес Харлан.
– Вот и отлично. Иначе и быть не могло. Хочешь стать Техником?
– Техником?! – Харлан даже вскочил со стула.
– Садись. Садись. Ты, кажется, удивлен?
– Вычислитель Твиссел, я никогда не собирался быть Техником.
– Знаю, – сухо проговорил Твиссел, – никто почему-то не собирается. Кем угодно, лишь бы не Техником. А между тем Техники очень нужны, и на них всегда большой спрос. Их не хватает во всех Секторах.
– Боюсь, что я не подхожу для такой работы.
– Иными словами, такая работа не подходит тебе. Тебя не устраивает работа, которая влечет за собой столько неприятностей. Клянусь Вечностью, мой мальчик, если только ты действительно предан нашему делу – а я думаю, что ты предан ему, – тебя это не остановит. Дураки станут избегать тебя – ну и что? Одиночество? Ты к нему привыкнешь. Зато ты всегда будешь испытывать удовлетворение, зная, что ты нужен, очень нужен, И в первую очередь мне.
– Вам, сэр? Лично вам?
– Да, лично мне. – Улыбка старика светилась проницательностью. – Ты но будешь рядовым Техником. У тебя будет особое положение. Ты станешь моим личным Техником. Ну как, нравится тебе такое предложение?
– Не знаю, сэр. А вдруг я не справлюсь?
Твиссел упрямо покачал головой.
– Мне нужен ты. Только ты. Твои отчеты убедили меня, что у тебя здесь есть кое-что. – Он постучал пальцем по лбу. – Ты неплохо учился. Секторы, в которых ты был Наблюдателем, дали о тебе положительный отзыв. Но больше всего мне понравился отзыв Финжи.
Харлан был искренне изумлен:
– Неужели вычислитель Финжи дал обо мне благоприятный отзыв?
– Тебе это кажется странным?
– Н-не знаю…
– Видишь ли, мой мальчик, я ведь не сказал, что отзыв был благоприятным. Если уж на то пошло, отзыв совсем скверный – хуже некуда, Финжи рекомендует отстранить тебя от всякой работы, связанной с Изменениями Реальности. Он считает, что самое благоразумное – перевести тебя в Работники.
Харлан покраснел.
– Почему он так думает, сэр?
– Оказывается, у тебя есть хобби. Ты увлекаешься Первобытной историей, а?
Твиссел без удержу размахивал сигаретой, и Харлан, забыв с досады об осторожности, вдохнул струйку дыма и судорожно закашлялся.
Твиссел с благожелательным видом выжидал, когда молодой Наблюдатель перестанет кашлять.
– А что, разве не так? – спросил он.
– Какое право он имеет… – начал было Харлан, но Твиссел прервал его:
– Брось. Я упомянул об этом отзыве, потому что мне как нельзя более подходит твое увлечение. А вообще-то отзыв – дело секретное, и чем скорее ты забудешь о нем, тем лучше.
– Но что плохого в увлечении Первобытной историей, сэр?
– Финжи считает, что оно свидетельствует о сильной «одержимости Временем». Понимаешь?
Еще бы не понять! Нельзя было жить в Вечности, не усвоив психиатрической терминологии и в первую очередь этого выражения. Считалось, что каждый Вечный испытывает непреодолимое желание вернуться, если уж не к своим современникам, так хоть в какое-нибудь определенное Столетие, пустить в нем корни, перестать быть вечным скитальцем во Времени. Вечность беспощадно подавляла малейшие проявления подобных стремлений, но от этого тяга не становилась слабее – впрочем, у большинства она сохранялась где-то в подсознании!
– Ко мне это не имеет отношения, – сказал Харлан.
– Я тоже так думаю. Более того, я считаю твое увлечение очень ценным. Именно из-за него ты мне и нужен. Я дам тебе Ученика. Ты обучишь его всему, что знаешь или сможешь узнать из Первобытной истории. В свободное время ты будешь исполнять обязанности моего личного Техника. Ты приступишь к работе в ближайшие дни. Согласен?
Согласен ли он? Получить официальное право изучать эпоху до Вечности? Работать рука об руку с величайшим из Вечных? На таких условиях даже отвратительное звание Техника казалось почти сносным.
Но осторожность не совсем изменила ему.
– Если это необходимо для блага Вечности, сэр…
– Для блага Вечности? – возбужденно прервал его карлик. Он с такой силой отшвырнул свой окурок, что тот ударился о противоположную стену и рассыпался Целым фейерверком искр. – Да от этого зависит само существование Вечности!
Глава третья
Ученик
Харлан прожил в 575-м несколько недель. Он успел освоиться со своим новым жилищем, привыкнуть к стерильной чистоте фарфора и стекла. Он выучился с умеренным отвращением носить эмблему Техника и уже не пытался прикрывать ее каким-нибудь посторонним предметом или прислоняться к стене, чтобы скрыть нашивку на рукаве.
Ничего хорошего из таких попыток все равно не получалось. Другие только презрительно улыбались и становились еще неприступнее, всем своим видом показывая, что ни под каким предлогом они не позволят Технику втереться к ним в доверие и завоевать их симпатию.
Старший Вычислитель Твиссел каждый день приносил ему новые задачи. Харлан тщательно изучал их и по четыре раза переписывал свои заключения, но даже последний вариант казался ему недоработанным.
Наскоро проглядев заключение, Твиссел кивал головой:
– Чудесно, чудесно!
Затем он окидывал Харлана беглым взглядом своих голубых глазок, и улыбка его становилась чуточку холоднее.
– Дадим Кибермозгу проверить эту догадочку, – говорил он на прощание.
Он всегда именовал заключения «догадочками». Ни разу он не сообщил Харлану результатов проверки, и Харлан не осмеливался спросить его. Он был в отчаянии оттого, что ему не поручают исполнить ни одного из его заключений. Значило ли это, что Кибермозг находит в них ошибки, что он неверно выбирает место и время и не обладает даром отыскивать Минимальное необходимое воздействие в указанном интервале? (Прошло немало времени, прежде чем он научился небрежно произносить МНВ.)
Однажды Твиссел явился к нему в сопровождении какого-то растерянного субъекта, не смевшего поднять на Харлана глаза.
– Техник Харлан, знакомьтесь, это Ученик Купер, – произнес Твиссел.
– Здравствуйте, – равнодушно сказал Харлан.
Внешность посетителя не произвела на него большого впечатления. Купер не вышел ростом, его черные волосики были расчесаны на пробор. Глаза водянисто-карие, подбородок слишком узок, уши чересчур велики, ногти обкусаны.
– Вот этого парнишку ты и будешь учить Первобытной истории, – продолжал Твиссел.
– Разрази меня Время! – воскликнул Харлан. И как он мог забыть? В нем сразу проснулся интерес к посетителю.
– Здравствуйте! – повторил он с большим жаром, чем прежде.
– Составь с ним расписание занятий, – сказал Твиссел, – было бы неплохо, если бы ты смог уделить ему два дня в неделю. Учи его сам, как знаешь. В этом я полностью полагаюсь на тебя. Если тебе понадобятся книги, пленки или старинные документы, которые можно найти в Вечности или достижимом для нас Времени, ты только скажи мне, и тебе их доставят. Ну как, справишься?
Как всегда, он вдруг неизвестно откуда выудил зажженную сигарету, и воздух наполнился табачным, дымом. Харлан закашлялся и, заметив, как судорожно скривился рот Ученика, понял, что тот охотно сделал бы то же самое, но не смеет.
Ничего хорошего из таких попыток все равно не получалось. Другие только презрительно улыбались и становились еще неприступнее, всем своим видом показывая, что ни под каким предлогом они не позволят Технику втереться к ним в доверие и завоевать их симпатию.
Старший Вычислитель Твиссел каждый день приносил ему новые задачи. Харлан тщательно изучал их и по четыре раза переписывал свои заключения, но даже последний вариант казался ему недоработанным.
Наскоро проглядев заключение, Твиссел кивал головой:
– Чудесно, чудесно!
Затем он окидывал Харлана беглым взглядом своих голубых глазок, и улыбка его становилась чуточку холоднее.
– Дадим Кибермозгу проверить эту догадочку, – говорил он на прощание.
Он всегда именовал заключения «догадочками». Ни разу он не сообщил Харлану результатов проверки, и Харлан не осмеливался спросить его. Он был в отчаянии оттого, что ему не поручают исполнить ни одного из его заключений. Значило ли это, что Кибермозг находит в них ошибки, что он неверно выбирает место и время и не обладает даром отыскивать Минимальное необходимое воздействие в указанном интервале? (Прошло немало времени, прежде чем он научился небрежно произносить МНВ.)
Однажды Твиссел явился к нему в сопровождении какого-то растерянного субъекта, не смевшего поднять на Харлана глаза.
– Техник Харлан, знакомьтесь, это Ученик Купер, – произнес Твиссел.
– Здравствуйте, – равнодушно сказал Харлан.
Внешность посетителя не произвела на него большого впечатления. Купер не вышел ростом, его черные волосики были расчесаны на пробор. Глаза водянисто-карие, подбородок слишком узок, уши чересчур велики, ногти обкусаны.
– Вот этого парнишку ты и будешь учить Первобытной истории, – продолжал Твиссел.
– Разрази меня Время! – воскликнул Харлан. И как он мог забыть? В нем сразу проснулся интерес к посетителю.
– Здравствуйте! – повторил он с большим жаром, чем прежде.
– Составь с ним расписание занятий, – сказал Твиссел, – было бы неплохо, если бы ты смог уделить ему два дня в неделю. Учи его сам, как знаешь. В этом я полностью полагаюсь на тебя. Если тебе понадобятся книги, пленки или старинные документы, которые можно найти в Вечности или достижимом для нас Времени, ты только скажи мне, и тебе их доставят. Ну как, справишься?
Как всегда, он вдруг неизвестно откуда выудил зажженную сигарету, и воздух наполнился табачным, дымом. Харлан закашлялся и, заметив, как судорожно скривился рот Ученика, понял, что тот охотно сделал бы то же самое, но не смеет.