Азимов Айзек. Профессия

   Джордж не мог скрыть своего изумления, и его сосед, наклонившись к нему и напрягая голос, чтобы перекричать шум, произнес:
   – У меня здесь нет земляков. Я буду болеть за ваш город. Это ваш знакомый?
   Джордж отодвинулся, насколько мог.
   – Нет.
   – Я заметил, что вы все время смотрите в том направлении. Не хотите ли воспользоваться моим биноклем?
   – Нет, благодарю вас. (Почему этот старый дурак сует нос не в свое дело?)
   Диктор продолжал сообщать другие официальные сведения, касавшиеся номера состязания, метода хронометрирования и подсчитывания очков. Наконец он дошел до самого главного, и публика замерла, обратившись в слух.
   – Каждый участник состязания получит по бруску сплава неизвестного для него состава. От него потребуется произвести количественный анализ этого сплава и сообщить все результаты с точностью до четырех десятых процента. Для этого все соревнующиеся будут пользоваться микроспектрографами Бимена, модель MD-2, каждый из которых в настоящее время неисправен.
   Зрители одобрительно зашумели.
   – Каждый участник должен будет определить неисправность своего прибора и ликвидировать ее. Для этого им даны инструменты и запасные детали. Среди них может не оказаться нужной детали, и ее надо будет затребовать. Время, которое займет доставка, вычитается из общего времени, затраченного на выполнение задания. Все участники готовы?
   На табло над пятым номером вспыхнул тревожный красный сигнал. Номер пять бегом бросился из зала и быстро вернулся. Зрители добродушно рассмеялись.
   – Все готовы?
   Табло остались темными.
   – Есть какие-нибудь вопросы?
   По-прежнему ничего.
   – Можете начинать!
   Разумеется, ни один из зрителей не имел возможности непосредственно определить, как продвигается работа у каждого участника. Некоторое представление об этом могли дать только надписи, вспыхивавшие на табло. Впрочем, это не имело ни малейшего значения. Среди зрителей только металлург, окажись он здесь, мог бы разобраться в сущности состязания. Но важно было, кто победит, кто займет второе, а кто – третье место. Для тех, кто ставил на участников (а этому не могли помешать никакие законы), только это было важно. Все прочее их не интересовало.
   Джордж следил за состязанием так же жадно, как и остальные, поглядывая то на одного участника, то на другого. Он видел, как вот этот, ловко орудуя каким-то маленьким инструментом, снял крышку со своего микроспектрографа; как тот всматривался в экран аппарата; как спокойно вставлял третий свой брусок сплава в зажим и как четвертый накручивал верньер, причем настолько осторожно, что, казалось, на мгновение застыл в полной неподвижности.
   Тревельян, как и все остальные участники, был целиком поглощен своей работой. А как идут его дела, Джордж определить не мог.
   На табло над семнадцатым номером вспыхнула надпись: «Сдвинута фокусная пластинка».
   Зрители бешено зааплодировали.
   Семнадцатый номер мог быть прав, ко мог, конечно, и ошибиться. В этом случае ему пришлось бы позже исправить свой вывод, потеряв на этом время. А может быть, он не заметил бы ошибки и не сумел бы сделать анализ. Или же, еще хуже, он мог получить совершенно неверные результаты.
   Неважно. А пока зрители ликовали.
   Зажглись и другие табло. Джордж не спускал глаз с табло номер двенадцать. Наконец оно тоже засветилось:
   «Держатель децентрирован. Требуется новый зажим».
   К Тревельяну подбежал служитель с новой деталью. Если Трев ошибся, это означает бесполезную задержку, а время, потраченное на ожидание детали, не будет вычтено из общего времени. Джордж невольно затаил дыхание.
   На семнадцатом табло начали появляться светящиеся буквы результата анализа: «Алюминий – 41,2649, магний – 22,1914, медь – 10.1001».
   И на других табло все чаще вспыхивали цифры.
   Зрители бесновались.
   Джордж недоумевал, как участники могли работать в таком бедламе, потом ему пришло в голову, что, может быть, это даже хорошо: ведь первоклассный специалист лучше всего работает в напряженной обстановке.
   На семнадцатом табло вспыхнула красная рамка, знаменующая окончание работы, и семнадцатый номер поднялся со своего места. Четвертый отстал от него всего лишь на две секунды. Затем кончил еще один и еще.
   Тревельян продолжал работать, определяя последние компоненты своего сплава. Он поднялся, когда почти все состязающиеся уже стояли. Последним встал пятый номер, и публика приветствовала его ироническими возгласами.
   Однако это был еще не конец. Заключение жюри, естественно, задерживалось. Время, затраченное на всю операцию, имело определенное значение, но не менее важна была точность результатов. И не все задачи были одинаково трудны. Необходимо было учесть множество факторов.
   Наконец раздался голос диктора:
   – Победителем состязания, выполнившим задание за четыре минуты двенадцать секунд, правильно определившим неисправность и получившим правильный результат с точностью до семи десятитысячных процента, является участник под номером… семнадцать, Генрих Антон Шмидт из…
   Остальное потонуло в бешеном реве. Второе место занял восьмой номер, третье – четвертый, хороший показатель времени которого был испорчен ошибкой в пять сотых процента при определении количественного содержания ниобия. Двенадцатый номер даже не был упомянут, если не считать фразы «…а остальные участники…»
   Джордж протолкался к служебному выходу и обнаружил, что здесь уже собралось множество людей – плачущие (кто от радости, кто от горя) родственники, репортеры, намеренные взять интервью у победителей, земляки, охотники за автографами, любители рекламы и просто любопытные. Были здесь и девушки, надеявшиеся обратить на себя внимание победителя, который почти наверняка отправится на Новию (а может быть, и потерпевшего поражение, который нуждается в утешении и имеет деньги, чтобы позволить себе такую роскошь).
   Джордж остановился в сторонке. Он не увидел ни одного знакомого лица. Сан-Франциско был так далеко от их родного города, что вряд ли Трев приехал сюда в сопровождении близких, которые теперь печально поджидали бы его у двери.
   Смущенно улыбаясь и кланяясь в ответ на приветствия, появились участники соревнования. Полицейские сдерживали толпу, освобождая им проход. Каждый из набравших большое количество очков увлекал за собой часть людей, подобно магниту, двигающемуся по кучке железных опилок.
   Когда вышел Тревельян, у входа уже почти никого не было. (Джордж решил, что он долго выжидал этой минуты.) В его сурово сжатых губах была сигарета. Глядя в землю, он повернулся, чтобы уйти.
   Это было первое напоминание о родном доме за без малого полтора года, которые показались Джорджу в десять раз дольше. И он даже удивился, что Тревельян нисколько не постарел и остался все тем же Тревом, каким он видел его в последний раз.
   Джордж рванулся вперед.
   – Трев!
   Тревельян в изумлении обернулся. Он с недоумением взглянул на Джорджа и сразу же протянул ему руку.
   – Джордж Плейтен! Вот черт…
   Появившееся на его лице радостное выражение тут же угасло, а рука опустилась, прежде чем Джордж успел пожать ее.
   – Ты был там? – Тревельян мотнул головой в сторону зала.
   – Был.
   – Чтобы посмотреть на меня?
   – Да.
   – Я не слишком блеснул, а?
   Он бросил сигарету, раздавил ее ногой, глядя в сторону улицы, где медленно рассасывавшаяся толпа окружала скиммеры и уже стояли новые очереди желающих попасть на следующие состязания.
   – Ну и что? – угрюмо буркнул Тревельян. – Я проиграл всего во второй раз. А после сегодняшнего Новия может катиться ко всем чертям. Есть планеты, которые просто вцепятся в меня… Но послушай-ка, ведь я не видел тебя со Дня образования. Где ты пропадал? Твои родные сказали, что ты уехал по специальному заданию, но ничего не объяснили подробно. И ты ни разу мне не написал. А мог бы.
   – Да, пожалуй, – неловко произнес Джордж. – Но я пришел сказать, как мне жаль, что сейчас все так обернулось.
   – Не жалей, – возразил Тревельян. – Я ведь уже говорил тебе, что Новия может убираться к черту… Да я мог бы знать заранее! Все только и говорили, что использован будет прибор Бимена. Никто и не сомневался. А в проклятых лентах, которыми меня зарядили, был предусмотрен спектрограф Хенслера! Кто же теперь пользуется Хенслером? Разве что планеты вроде Гомона, если их вообще можно назвать планетами. Ловко это было подстроено, а?
   – Но ты ведь можешь подать жалобу в…
   – Не будь дураком. Мне скажут, что мой мозг лучше всего подходил для Хенслера. Пойди поспорь. Да и вообще мне не везло. Ты заметил, что мне одному пришлось послать за запасной частью?
   – Но потраченное на это время вычиталось?
   – Конечно! Только я, когда заметил, что среди запасных частей нет зажима, подумал, что напутал, и не сразу потребовал его. Это-то время не вычиталось! А будь у меня микроспектрограф Хенслера, я бы знал, что не ошибаюсь. Где мне было тягаться с ними? Первое место занял житель Сан-Франциско, и следующие три – тоже. А пятое занял парень из Лос-Анджелеса. Они получили образование с лент, которыми снабжают большие города. С самых лучших, которые только есть. Там и спектрограф Бимена и все, что хочешь! Куда же мне было до них! Я отправился в такую даль потому, что только эту Олимпиаду по моей профессии заказала Новия, и с тем же успехом мог бы остаться дома. Я заранее знал, что так получится! Но теперь все. На Новии космос клином не сошелся. Из всех проклятых…
   Он говорил это не для Джорджа. Он вообще ни к кому не обращался. Джордж понял, что он просто отводит душу.
   – Если ты заранее знал, что вам дадут спектрограф Бимена, разве ты не мог ознакомиться с ним? – спросил Джордж.
   – Я же говорю тебе, что его не было в моих лентах.
   – Ты мог почитать… книги.
   Тревельян вдруг так пронзительно взглянул на него, что он еле выговорил последнее слово.
   – Ты что, смеешься? – сказал Тревельян. – Остришь? Неужели ты думаешь, что, прочитав какую-то книгу, я запомню достаточно, чтобы сравняться с теми, кто действительно знает?
   – Я считал…
   – А ты попробуй. Попробуй… Кстати, а ты какую получил профессию? – вдруг злобно спросил Тревельян.
   – Видишь ли…
   – Ну, выкладывай. Раз уже ты тут передо мной строишь такого умника, давай-ка посмотрим, кем стал ты. Раз ты все еще на Земле, значит, ты не программист и твое специальное задание не такое уж важное.
   – Послушай, Трев, – сказал Джордж, – я опаздываю на свидание…
   Он попятился, пытаясь улыбнуться.
   – Нет, ты не уйдешь. – Тревельян в бешенстве бросился к Джорджу и вцепился в его пиджак. – Отвечай! Почему ты боишься сказать мне? Кто ты такой? Ты мне тычешь в нос мое поражение, а сам? Это у тебя не выйдет, слышишь?
   Он неистово тряс Джорджа, тот вырывался. Так, отчаянно борясь и чуть не падая, они двигались через зал, но тут Джордж услышал глас Рока – суровый голос полицейского:
   – Довольно! Довольно! Прекратите это!
   Сердце Джорджа мучительно сжалось и превратилось в кусок свинца. Сейчас полицейский спросит их имена и потребует удостоверения личности, а у Джорджа нет никаких документов. После первых же вопросов выяснится, что у него нет и профессии. А Тревельян, озлобленный своей неудачей, конечно, поспешит рассказать об этом всем знакомым в родном городке, чтобы утешить собственное уязвленное самолюбие.
   Этого Джордж не мог вынести. Он вырвался и бросился было бежать, но ему на плечо легла тяжелая рука полицейского.
   – Эй, постойте. Покажите-ка ваше удостоверение.
   Тревельян шарил в карманах и говорил отрывисто и зло:
   – Я Арманд Тревельян, металлург по цветным металлам. Я участвовал в Олимпиаде. А вот его проверьте хорошенько, сержант.
   Джордж стоял перед ними, не в силах вымолвить ни слова. Губы его пересохли, горло сжалось.
   Вдруг раздался еще один голос, спокойный и вежливый:
   – Можно вас на минутку, сержант?
   Полицейский шагнул назад.
   – Что вам угодно, сэр?
   – Этот молодой человек – мой гость. Что случилось?
   Джордж оглянулся вне себя от изумления. Это был тот самый седой мужчина, который сидел рядом с ним на Олимпиаде. Седой добродушно кивнул Джорджу.
   Его гость? Он что, сошел с ума?
   – Эти двое затеяли драку, сэр, – объяснил полицейский.
   – Вы предъявляете им какое-нибудь обвинение? Нанесен ущерб?
   – Нет, сэр.
   – В таком случае всю ответственность я беру на себя.
   Он показал полицейскому небольшую карточку, и тот сразу отступил.
   – Постойте… – возмущенно начал Тревельян, но полицейский свирепо перебил его:
   – Ну? У вас есть какие-нибудь претензии?
   – Я только…
   – Проходите! И вы тоже… Расходитесь, расходитесь!
   И собравшаяся вокруг толпа начала с неохотой расходиться.
   Джордж покорно пошел с Седым к скиммеру, но тут решительно остановился.
   – Благодарю вас, – сказал он, – но ведь я не ваш гость. (Может быть, по нелепой случайности его приняли за кого-то другого?)
   Но Седой улыбнулся и сказал:
   – Теперь вы уже мой гость. Разрешите представиться. Я – Ладислас Индженеску, дипломированный историк.
   – Но…
   – С вами ничего дурного не случится, уверяю вас. Я ведь просто хотел избавить вас от неприятного разговора с полицейским.
   – А почему?
   – Вы хотите знать причину? Ну, ведь мы с вами, так сказать, почетные земляки. Мы же дружно болели за одного человека. А земляки должны держаться друг друга, даже если они только почетные земляки. Не правда ли?
   И Джордж, не доверяя ни Индженеску, ни самому себе, все-таки вошел в скиммер. Они поднялись в воздух, прежде чем он успел передумать.
   «Это, наверное, важная птица, – вдруг сообразил он. – Полицейский говорил с ним очень почтительно».
   Только теперь он вспомнил, что приехал в Сан-Франциско вовсе не ради Тревельяна, а с целью найти достаточно влиятельного человека, который мог бы добиться переоценки его способностей.
   А вдруг этот Индженеску именно тот, кто ему нужен? И его даже не придется искать!
   Как знать, не сложилось ли все на редкость удачно… удачно… Но Джордж напрасно убеждал себя. На душе у него было по-прежнему тревожно.
   Во время недолгого полета на скиммере Индженеску поддерживал разговор, любезно указывая на достопримечательности города и рассказывая о других Олимпиадах, на которых ему доводилось бывать. Джордж слушал его рассеянно, издавал невнятное хмыканье, когда Индженеску замолкал, а сам с волнением следил за направлением полета.
   Вдруг они поднимутся к отверстию в защитном куполе и покинут город?
   Но скиммер снижался, и Джордж тихонько вздохнул с облегчением. В городе он чувствовал себя в большей безопасности.
   Скиммер опустился на крышу какого-то отеля, прямо у верхней двери, и, когда они вышли, Индженеску спросил:
   – Вы не откажетесь пообедать со мной в моем номере?
   – С удовольствием, – ответил Джордж и улыбнулся вполне искренне. Время второго завтрака давно прошло, и у него начало сосать под ложечкой.
   Они ели молча. Наступили сумерки, и автоматически засветились стены. («Вот уже почти сутки, как я на свободе», – подумал Джордж.)
   За кофе Индженеску наконец заговорил.
   – Вы вели себя так, словно подозревали меня в дурных намерениях, – сказал он.
   Джордж покраснел и, поставив чашку, попытался что-то возразить, но его собеседник рассмеялся и покачал головой.
   – Это так. Я внимательно наблюдал за вами с того момента, как впервые вас увидел, и, мне кажется, теперь я знаю о вас очень многое.
   Джордж в ужасе приподнялся с места.
   – Сядьте, – сказал Индженеску. – Я ведь только хочу помочь вам.
   Джордж сел, но в его голове вихрем неслись мысли. Если старик знал, кто он, то почему он помешал полицейскому? Да и вообще, с какой стати он решил ему помогать?
   – Вам хочется знать, почему я захотел помочь вам? – спросил Индженеску. – О, не пугайтесь, я не умею читать мысли. Видите ли, просто моя профессия позволяет мне по самой незначительной внешней реакции судить о мыслях человека. Вам это понятно?
   Джордж отрицательно покачал головой.
   – Представьте себе, каким я увидел вас, – сказал Индженеску. – Вы стояли в очереди, чтобы посмотреть Олимпиаду, но ваши микрореакции не соответствовали тому, что вы делали. У вас было не то выражение лица, не те движения рук. Отсюда следовало, что у вас какая-то беда, но, что самое интересное, необычная, не лежащая на поверхности. Быть может, вы сами не сознаете, что с вами, решил я. И, не удержавшись, последовал за вами, даже сел рядом. После окончания состязания я опять пошел за вами и подслушал ваш разговор с вашим знакомым. Ну, а уж к этому времени вы превратились в такой интересный объект для изучения – простите, если это звучит бессердечно, – что я просто не мог допустить, чтобы вас забрали в полицию… Скажите же, что вас тревожит?
   Джордж мучился, не зная, на что решиться. Если это ловушка, то зачем нужно действовать таким окольным путем? Ему же действительно нужна помощь. Ради этого он сюда и приехал. А тут помощь ему прямо предлагают. Пожалуй, именно это его и смущало. Что-то все получается уж очень просто.
   – Разумеется, то, что вы сообщите мне как социологу, становится профессиональной тайной, – сказал Индженеску. – Вы понимаете, что это значит?
   – Нет, сэр.
   – Это значит, что с моей стороны будет бесчестным, если я расскажу о том, что узнаю от вас, с какой бы целью я это ни сделал. Более того, никто не имеет права заставить меня рассказать об этом.
   – А я думал, вы историк, – подозрительно сказал Джордж.
   – Это верно.
   – Но вы же только сейчас сказали, что вы социолог.
   Индженеску расхохотался.
   – Не сердитесь, молодой человек, – извинился он, когда был в состоянии говорить. – Но право же, я смеялся не над вами. Я смеялся над Землей, над тем, какое большое значение она придает точным наукам, и над некоторыми практическими следствиями этого увлечения. Держу пари, что вы можете перечислить все разделы строительной технологии или прикладной механики и в то же время даже не слышали о социологии.
   – Ну, а что же такое социология?
   – Социология – это наука, которая занимается изучением человеческого общества и отдельных его ячеек и делится на множество специализированных отраслей, так же как, например, зоология. Так, существуют культурологи, изучающие культуру, ее рост, развитие и упадок. Культура, – добавил он, предупреждая вопрос Джорджа, – это совокупность всех сторон жизни. К культуре относится, например, то, каким путем мы зарабатываем себе на жизнь, от чего получаем удовольствие, во что верим, наши представления о хорошем и плохом и так далее. Вам это понятно?
   – Кажется, да.
   – Экономист – не специалист по экономической статистике, а именно экономист – специализируется на изучении того, каким образом культура удовлетворяет физические потребности каждого члена общества. Психолог изучает отдельных членов общества и то влияние, которое это общество на них оказывает. Прогнозист планирует будущий путь развития общества, а историк… Это уже по моей части.
   – Да, сэр?
   – Историк специализируется на изучении развития нашего общества в прошлом, а также обществ с другими культурами.
   Джорджу стало интересно.
   – А разве в прошлом что-то было по-другому?
   – Еще бы! Тысячу лет назад не было образования, то есть образования, как мы понимаем его теперь.
   – Знаю, – произнес Джордж. – Люди учились по книгам, собирая знания по крупицам.
   – Откуда вы это знаете?
   – Слыхал, – осторожно ответил Джордж и добавил: А какой смысл думать о том, что происходило в далеком прошлом? Я хочу сказать, что ведь со всем этим уже покончено, не правда ли?
   – С прошлым никогда не бывает покончено, мой друг. Оно объясняет настоящее. Почему, например, у нас существует именно такая система образования?
   Джордж беспокойно заерзал. Слишком уж настойчиво его собеседник возвращался к этой теме.
   – Потому что она самая лучшая, – отрезал он.
   – Да. Но почему она самая лучшая? Послушайте меня минутку, и я попытаюсь объяснить. А потом вы мне скажете, есть ли смысл в изучении истории. Даже до того, как начались межзвездные полеты… – Он внезапно умолк, заметив на лице Джорджа выражение глубочайшего изумления. – Неужели вы считали, что так было всегда?
   – Я никогда не задумывался над этим, сэр.
   – Вполне естественно. Однако четыре-пять тысяч лет назад человечество было приковано к Земле. Но и тогда уже техника достигла высокого уровня развития, а численность населения увеличилась настолько, но любое торможение техники привело бы к массовому голоду и эпидемиям. Для того чтобы уровень техники не снижался и соответствовал росту населения, нужно было готовить все больше инженеров и ученых. Однако по мере развития науки на их обучение требовалось все больше и больше времени. Когда же впервые были открыты способы межпланетных, а затем и межзвездных полетов, эта проблема стала еще острее. Собственно говоря, из-за недостатка специалистов человечество в течение почти полутора тысяч лет не могло по-настоящему колонизировать планеты, находящиеся за пределами Солнечной системы. Перелом наступил, когда был установлен механизм хранения знаний в человеческом мозгу. Как только это было сделано, появилась возможность создать образовательные ленты на основе этого механизма таким образом, чтобы сразу вкладывать в мозг определенное количество, так сказать, готовых знаний. Впрочем, это-то вы знаете. Это позволило выпускать тысячи и миллионы специалистов, и мы смогли приступить к тому, что впоследствии назвали «заполнением Вселенной». Сейчас в Галактике уже существует полторы тысячи населенных планет, и число их будет возрастать до бесконечности.
   Вы понимаете, что из этого следует? Земля экспортирует образовательные ленты, предназначенные для подготовки специалистов низкой квалификации, и это обеспечивает единство культуры для всей Галактики. Так, например, благодаря лентам чтения мы все говорим на одном языке… Не удивляйтесь. Могут быть и иные языки, и в прошлом люди на них говорили. Их были сотни. Земля, кроме того, экспортирует высококвалифицированных специалистов, и численность ее населения не превышает допустимого уровня. Поскольку при вывозе специалистов соблюдается равновесие полов, они образуют самовоспроизводящиеся ячейки, и это способствует росту населения на тех планетах, где в этом есть необходимость. Более того, за ленты и специалистов платят сырьем, в котором мы очень нуждаемся и от которого зависит наша экономика. Теперь вы поняли, почему наша система образования действительно самая лучшая?
   – Да, сэр.
   – И вам легче понять это, зная, что без нее в течение полутора тысяч лет было невозможно колонизировать планеты других солнечных систем?
   – Да, сэр.
   – Значит, вы видите, в чем польза истории? – Историк улыбнулся. – А теперь скажите, догадались ли вы, почему я вами интересуюсь?
   Джордж мгновенно вернулся из пространства и времени назад к действительности. Видимо, Индженеску неспроста завел этот разговор. Вся его лекция была направлена на то, чтобы атаковать его неожиданно.
   – Почему же? – неуверенно спросил он, снова насторожившись.
   – Социологи изучают общество, а общество состоит из людей.
   – Ясно.
   – Но люди не машины. Специалисты в области точных наук работают с машинами. А машина требует строго определенного количества знаний, и эти специалисты знают о ней все. Более того, все машины данного рода почти одинаковы, так что индивидуальные особенности машины не представляют для них интереса. Но люди… О, они так сложны и так отличаются друг от друга, что социолог никогда не знает о них все или хотя бы значительную часть того, что можно о них знать. Чтобы не утратить квалификации, он должен постоянно изучать людей, особенно необычные экземпляры.
   – Вроде меня, – глухо произнес Джордж.
   – Конечно, называть вас экземпляром невежливо, но вы человек необычный. Вы не стоите того, чтобы вами заняться, и, если вы разрешите мне это, я в свою очередь по мере моих возможностей помогу вам в вашей беде.
   В мозгу Джорджа кружился смерч. Весь этот разговор о людях и о колонизации, ставшей возможной благодаря образованию… Как будто кто-то разбивал и дробил заскорузлую, спекшуюся корку мыслей.
   – Дайте мне подумать, – произнес он, зажав руками уши.
   Потом он опустил руки и сказал историку:
   – Вы можете оказать мне услугу, сэр?
   – Если она в моих силах, – любезно ответил историк.
   – Все, что я говорю в этой комнате, – профессиональная тайна? Вы так сказали.
   – Так оно и есть.
   – Тогда устройте мне свидание с каким-нибудь должностным лицом другой планеты, например с… с новианином.
   Индженеску был, по-видимому, крайне удивлен.
   – Право же…
   – Вы можете сделать это, – убежденно произнес Джордж. – Вы ведь важное должностное лицо. Я видел, какой вид был у полицейского, когда вы показали ему свое удостоверение. Если вы откажетесь сделать это, я… я не позволю вам изучать меня.
   Самому Джорджу эта угроза показалась глупой и бессильной. Однако на Индженеску она, очевидно, произвела большое впечатление.