- Может, зайдём, жахнем по напёрстку? - предложил я.
   - А смысл? - Вовка с отвращением бросил окурок под копыта прогулочной лошади, всем своим унылым видом зазывавшей гостей столицы покататься на ней, кто сколько может.
   - Холодно, - пожаловался я. - Жрать охота. Лошадь вздохнула с пониманием.
   - Ну а я тебя куда веду?! - Вовка глянул на меня, как на последнего приезжего, хотя я жил в Москве уже месяца три. - Не здесь же сидеть, бурдой давиться! Потерпи до Охотного! Там ростикс-шмостикс: хрустящая курочка, крошка-картошка, «Клинское», «Туборг» - нормальная еда. А тут что? За пятьсот кровных получишь только суши да от мёртвого осла уши!
   Я не спорил. Спорить с голодным Вовкой бесполезно, в такие моменты в нём просыпается инстинкт Сусанина - он начинает водить знакомых по каким-то экзотическим и якобы сказочно дешёвым кабакам. За их счёт. Лучше помалкивать и шагать, пока он мирно настроен на фастфуд.
   Мы прибавили ходу, обгоняя сытых иностранцев в солдатских ушанках. Иностранцы никуда не спешили, за углом их наверняка ждал тёплый автобус, поэтому они с удовольствием любовались разгорающимися впереди кремлёвскими звездами.
   По мере приближения к Охотному ряду толпа быстро густела. Мы уже не могли никого обогнать, двигались в плотной колонне людей, как на демонстрации. Мне даже показалось, что впереди над толпой развеваются флаги.
   - А, чёрт! - Вовка сплюнул. - Опять у них мероприятие! Перегородили всё, хрен пролезешь!
   Подземный переход, ведущий к цели нашего путешествия - универмагу «Охотный ряд», был перечёркнут красно-белой милицейской лентой. За ней стояли угрюмые омоновцы с дубинками, под взглядом которых толпа сама собою сворачивала налево, к Госдуме, и попадала в узкий коридор между двумя рядами металлических оград, где её живым галопом прогоняли в направлении Большого театра. Общий поток втянул и нас.
   - А куда мы идём-то? - спросил я на бегу. - Нам же в другую сторону!
   - Да ладно, - запыхаясь, отмахнулся Вовка. - Перейдём у Большого и вернёмся через площадь Революции.
   Но переход возле театра тоже оказался перегорожен пёстрой лентой, как и поворот на Петровку. Колонна, не имея возможности свернуть ни влево, ни вправо, медленно поднималась к Лубянке.
   - Нормально, - сказал Вовка, когда мы поравнялись с «Детским миром». - Кажись, загибаемся к Политехническому.
   - Я так точно уже загибаюсь! Сколько можно бродить по морозу?!
   - Не ной! - Вовка поднял воротник пальто. - Свернём на Никольскую и пойдём в ГУМ. Там, кстати, тоже фастфудовок немерено, а народу меньше.
   В конце Театрального проезда длинная шеренга конных милиционеров перегораживала путь колонне, заставляя её поворачивать направо. Широкая змея, изогнувшись, текла в сторону Старой площади. Навзрыд плакал чей-то вконец вымотанный ребёнок, пожилой мужчина остановился, держась за сердце, его толкнули в спину, и он заковылял дальше.
   Я понял, что на Никольскую нам не свернуть: колонна упорно ползла вперёд, ничуть не сужаясь и не разбиваясь на рукава. Никольская, как и все последующие переулки, была заперта красно-белой лентой.
   - Да ну их в задницу! - не выдержал, наконец, Вовка. - Задрали со своими праздниками! Хоть вообще в центр не выезжай!
   - Чего делать-то будем? - спросил я.
   - А чего тут делать? Пошли в метро - и домой. Колбасы по пути купим. Водки.
   Мы стали выбираться из колонны ко входу на «Лубянскую». Туда же сворачивали многие шедшие с нами. Перед входом толпа становилась гуще, и я не сразу заметил линейку милиционеров, пропускавших людей внутрь по одному и неохотно.
   - Документики готовим, граждане! - зычно воззвал сержант. - Регистрацию в развёрнутом виде!
   Вовка вдруг резко осадил и, пихаясь локтями, полез назад.
   - Чего ты? - спросил я.
   - Да просроченная у меня регистрация, - буркнул он. - Прицепятся - не отвяжешься. Лучше обойти…
   Я вспомнил, что у меня-то и вовсе никакой регистрации нет, и полез сквозь толпу следом за Вовкой.
   Мы медленно брели в гуще колонны мимо Политехнического музея. Какой-то дедок залез на водосточную трубу и, размахивая красным знаменем с надписью «Будьте готовы!», пытался затянуть «Родина слышит, Родина знает…», но его быстро сняли и увели.
   - Кажется, я понял, - сказал Вовка. - На Васильевский спуск идём. Видишь, на Ильинку сворачиваем?
   - Зачем нам на Васильевский спуск? - слабо отозвался я.
   Ноги мои гудели от усталости, а уши нехорошо онемели от холода.
   - Нам-то не надо, - согласился Вовка, - а весь народ туда валит. Не то на концерт, не то на митинг.
   - Какой концерт в такую морозяку?! - простонал я.
   - Не знаю. Может, Пол Маккартни опять приехал. Или этот, «голубой» на рояле… Блин! Забыл фамилию.
   - Меня сейчас другое беспокоит, - я потрогал уши ледяными пальцами, - выбраться оттуда можно?
   - Элементарно! - кивнул Вовка. - Через мост - и на «Третьяковскую». Если пустят…
   Некоторое время мы молча брели по Ильинке. Разговоры в толпе стихли, люди шли понуро, едва переставляя ноги, как на похоронах. И вдруг далеко позади раздался басовитый кашель моторов, от нарастающего рёва задрожали стёкла в домах.
   - Ни фига себе! - удивился Вовка. - Техника подходит! Это что же, парад будет?
   Народ тревожно оглядывался назад. Там, в начале улицы, метались лучи прожекторов, поднимались выхлопные дымы. Сзади вдруг стали напирать, появились бегущие люди, меня чуть не сшибли с ног.
   - Бэтээры идут! - крикнул кто-то.
   Толпа дрогнула и разом побежала. Рискуя полететь кувырком, я всё же оглянулся на бегу и увидел шеренгу бронетранспортеров, развернувшуюся во всю ширину улицы. Они быстро, ужасающе быстро приближались, подгоняя бегущих тигриным всхрапыванием дизелей.
   Вовка где-то потерялся, наверное, убежал далеко вперёд. Я рванул за ним, мимо белых колонн Биржи, мимо арок Гостиного двора, заботливо отгороженных от толпы страшными красно-белыми полосами. Колонны больше не было, клубящейся, отчаянной кучей мы вырвались на площадь и рассыпались во все стороны, не видя ещё, куда бежим, так как свет прожекторов на зубчатой стене бил нам прямо в глаза.
   И тут раздались выстрелы. Человек, бежавший передо мной, вдруг упал на колени, поцеловал землю и, неприятно дёрнувшись, затих. Рядом свалился другой. Кто-то катался по булыжной мостовой, визжа, как заяц. Впереди коротко вспыхивали огоньки, сопровождаемые раскатистыми хлопками и стонущими рикошетами пуль. Огоньки располагались цепью на равных расстояниях друг от друга, в разрыт вах красно-белой ленты, опоясывающей площадь. Совсем как охотники на номерах, подумал я и упал, запнувшись о лежащее на брусчатке тело. Прямо перед собой я увидел широко раскрытые глаза Вовки. Он лежал на боку и, казалось, пытался лизнуть булыжник окровавленным, неправдоподобно длинным языком.
   Я всхлипнул и пополз прочь - к единственному укрытию на пупырчатой шкуре площади, Лобному месту. Охотники продолжали стрелять, но им пока хватало другой дичи, а может быть, в меня трудно было попасть из-за валявшихся повсюду тел, во всяком случае, я почему-то всё ещё был жив. Меня колотила крупная дрожь, руки и ноги совершали странные самостоятельные движения - куда больше движений, чем требовалось для того, чтобы ползти. Челюсти до хруста свело судорогой.
   Какой мороз, плакал я. Какой страшный мороз!
   Белёсый камень Лобного места обжёг руку холодом. Я поднял голову. Красно-белая лента трещала на ветру и билась о парапет, словно пыталась обнять, втянуть его в общее пространство площади. Но не могла. Здесь кончалась её власть. Как же мне было страшно! Как хотелось повернуть назад и уползти поскорее прочь от этой полоски, в ярости рвущей камень! Но я не повернул. Впервые в жизни я пересёк красно-белую запретительную ленту, впервые выполз из разрешённого пространства, где нельзя то и нельзя это, туда, где можно всё. Может быть, даже можно спастись… Может быть, даже…
   - Смотри, один уходит! - раздалось вверху.
   Я замер на мгновение, а потом с облегчением перевернулся на спину. Теперь можно и это. Теперь можно ни о чём не думать и ничего не бояться. Потому что произошло самое страшное.
   Над парапетом показалась рука Охотника, и сейчас же тяжёлая плотная сеть накрыла меня с головой. Странно, она совсем не давала тепла…
    «…Многие промышленники, Охотясь из года в год, приноравливаются выманивать зверя на манок, или вабить. Опытный вабильщик, заняв с раннего вечера позицию вблизи логова и передушив прежде щенят, чтобы не разбежались, выманивает матку прямо под выстрел или в сеть…»
    (Л.П. Савватеев. «Наставление московскому охотнику»)
   - Да всякое, конечно, бывало, - Лариса отодвинула чашку, потянула из пачки белую соломину «Эссе». - И ругались, и посуду били. Один раз я даже уезжала из-за неё к маме и вещи перевозила…
   - Да ну?! - Светка, сидевшая далеко, за компьютером, вытянула тощую шею на полметра лишних, чтобы не пропустить ни словечка. - Как же это ты? Расскажи!
   - Да что там рассказывать… - Лариса пустила дым в потолок. - Поживёшь со свекровью - сама узнаешь. Попила мне кровушки…
   Она снова затянулась и замолчала надолго, будто пробовала на вкус не ментоловый дым, а воспоминания.
   - И всё-таки с ней было легче. Славка накормлен, одет-обут, сидит с бабушкой, а не с этими тварями-няньками. С работы приходишь - ужин на столе… А как похоронили бабушку, как взялась я посуду мыть на поминках - вот, думаю, вся жизнь моя теперь так и пойдёт: готовь да посуду мой…
   - Да уж, теперь только это, - покивала многоопытная Вера Сергеевна, - да стирка, да уборка, да за дитём ходи. А в школу пойдёт - ещё труднее будет.
   - А твой-то что? - снова встряла Света, поднимая маленькую, как у змеи, головку над монитором. - Совсем не помогает, что ли? Запряги!
   Лариса молча задавила окурок в пепельнице.
   - Да, запряжёшь их! - Вера Сергеевна гневно звякнула чашкой. - На мужиков где сядешь, там и слезешь.
   Света вдруг зарделась и стыдливо упрятала головку за компьютер. Видимо, Вера Сергеевна невзначай задела интимное.
   На столе у Ларисы мобильник пропел серенаду.
   - Ну вот, лёгок на помине!
   Лариса, утвердив на лице скептическое выражение, взяла трубку.
   - Да, Андрей! Чего тебе?
   - Мама! А ты скоро придёшь? - прокричал ей в ухо детский голос.
   - Славик?!- удивилась она. - Ты с папой?
   - Папа на работе! - доложил детский голос. - Папа забыл дома свой могильный телефон!
   - Не могильный, а мобильный, - поправила Лариса.
   - Не могильный, а могильный, - старательно повторил Славик.
   Лариса смотрела на коллег выразительно-скорбными глазами.
   - Зачем ты звонишь, Славик? Маме надо работать! -- Я хочу на улицу!
   - Потерпи. Вот я приду - и пойдём гулять.
   - А ты когда придёшь?
   - Через три часа, ещё работы полно…
   - А через три часа - это скоро?
   - Всё, хватит болтать! Деньги тратятся. Положи телефон и больше ничего не нажимай! Понял меня?
   - Понял! А папе можно позвонить?
   - Я кому сказала, оставь телефон в покое! И телевизор не трогай!
   Лариса положила трубку и снова закурила.
   - Могильный… Это он после похорон слова путает. Всё спрашивает, зачем бабушка переехала в могилу, может, мы ей надоели…
   - Только там и отдохнём… - вздохнула Вера Сергеевна. - И как он номер набрал? Я до сих пор в этих кнопках путаюсь!
   - Ой! - Лариса махнула на неё сигаретой. - Дети с техникой в сто раз лучше нас управляются! Прямо беда! Сам телевизор в сеть включает и пультом щёлкает. Уж и затычки на розетку ставили, и чего только не делали - бесполезно!
   - У моих знакомых, - Света вынырнула из-за монитора, - сынишка до стиральной машины добрался. Один раз только видел, как мама кнопки нажимает, и на другой день все половики выстирал, замшевые сапоги и кота.
   - Живой? - поинтересовалась Вера Сергеевна.
   - Ну, вы скажете! - Света возмущённо выгнула шею. - Что ж, убить ребенка из-за какой-то стиралки?! Новую купили.
   - Да я про кота!
   - А! Про кота не знаю. У них сейчас дог. Снова грянула серенада. Лариса схватила трубку.
   - Славик! Я же просила тебя не звонить! Ну что ты, не можешь занятие дома найти?!
   - А я уже не дома! - проквакал детский голосок в трубке. - Я пошёл гулять!
   - Что?! - Лариса так резко вскочила, что уронила стул. - Как это гулять?! Кто тебе дверь открыл?!
   - Я сам! - гордо сообщил Славик. - Папа ключи тоже забыл.
   - Я убью этого папу… - прошептала Лариса, закрыв глаза. - Славик! Немедленно вернись домой!
   - А где наш дом? - поинтересовался Славик. Трубка дрожала возле Ларисиного уха, задевая серебряную сережку.
   - Ты во дворе, да? Там, где качели?
   - Нет, я на улице. Тут машины.
   - Стой! - Лариса поперхнулась криком. - Стой на месте, сынок! Стой и не шевелись!
   - Я стою, стою, - успокоил Славик. - Тут красный свет горит…
   - Пожалуйста, не переходи дорогу, Славик! Жди мамочку! Я уже бегу к тебе!
   Лариса, не отрывая трубку от уха, бросилась к выходу.
   - А теперь зелёный, - доложил Славик. - Мама, я иду тебя встречать!
   - Нет! - Голос её вспугнул коридорную тишину. Лариса пробежала мимо проснувшегося вахтёра и
   застучала каблуками на лестнице.
   - Не надо меня встречать! Стой на месте, я сказала!
   - Я не могу больше говорить, - сказал Славик. - Деньги тратятся.
   - Не надо! Не выключай телефон! Но он уже отключился.
   Лариса выскочила на улицу. Ловить машину? Нет, тут всего один квартал - пешком быстрее. Не обращая внимания на дико косящихся прохожих, ока побежала в направлении группы шестнадцатиэтажек, островком сгрудившихся посреди автомобильных водоворотов.
   На ходу она тыкала пальцем в кнопки телефона. Слёзы застилали глаза. Только бы он не отключил телефон совсем!
   - Алло, - сказал Славик. - Это кто?
   - Славочка! Это я! - затараторила Лариса. - Пожалуйста, больше не выключай телефон! Держи его всё время возле ушка, чтобы слышать мамочку! Я бегу к тебе, малыш! Я уже близко!
   - Где ты, мама? Я тебя не вижу!
   - Скоро, скоро увидишь! Я совсем рядом, на соседней улице!
   - Это хорошо, - сказал Славик со странным удовлетворением.
   Лариса даже испугалась этого неожиданно спокойного голоса.
   - Славик! Славик! Ты слышишь?
   - Слышу, не волнуйся.
   Она пересекла поток машин, окаменевший в минутной пробке, и побежала вдоль квартала старых домов, разевавших на неё удивлённые арки подворотен.
   - Сыночка! Где ты стоишь? Посмотри вокруг, что ты видишь?
   - Да здесь я, - так же спокойно сказал Славик. - Во дворе магазина. Сверни направо в арку и меня увидишь.
   Направо? Лариса споткнулась на ровном месте. Откуда Славик знает, где право?
   - Славик! Это ты? - неуверенно спросила она.
   - Да, мамочка, это я! - сейчас же захныкал Славик. - Иди скорее! Мне страшно!
   Лариса снова пустилась бегом. Кажется, вот эта арка ведёт к магазину. Сюда. В тёмном проёме виднелись габаритные огни и распахнутые створки автофургона. Возле него, спиной к Ларисе, стоял дюжий грузчик и разговаривал по телефону, фургон перегораживал арку от стены до стены, не оставляя прохода.
   - Позвольте пройти! - Лариса задыхалась.
   - Нечего тут ходить, - хрипнул грузчик, не отрываясь от телефона. - Не видишь - грузимся?
   - У меня там ребёнок! - крикнула Лариса.
   - Нету там никакого ребёнка, - спина грузчика выражала полное равнодушие.
   Лариса вдруг испугалась. Славик в трубке давно молчал.
   - Славик! - позвала она, - Ты слушаешь? Я уже здесь, совсем рядом! Подожди минутку!
   - Да, мамочка, я жду! - громко раздался голос Славика. - Не беспокойся! Лезь в кузов!
   Грузчик обернулся, и Лариса сразу всё поняла. Он говорил в телефон детским голосом, но губы его совсем не шевелились. Да и не было у него никаких губ. Лариса бессильно закрылась рукой от надвигавшейся на неё оскаленной пасти Охотника…
   * * *
   Бешеная тряска наконец прекратилась. Аркаша полежал ещё немного, приходя в себя, потом осторожно сел. Избитое тело болело каждой косточкой, но сильнее всего саднило плечо. Аркаша застонал было тихонько, но сразу замолчал. В темноте явственно послышался шорох.
   - Кто тут?
   - Свои, - раздалось у него над самым ухом.
   - Кто свои? - испуганно завертелся Аркаша.
   - «Кто»! Люди! - сказали в темноте. - Да не вертись ты! Тут и так тесно.
   Кто-то оттолкнул Аркашину ногу.
   - А где это мы?
   - Кабы знать! Поймали вот и посадили в клетку.
   - Кто поймал?
   - Кабы знать!
   Аркаша мучительно пытался вспомнить, что произошло. Вечер обрывался в голове клёпаными ажурными конструкциями какого-то цеха или склада… ах, да! «Ангар-18», удары хип-хопа, стаканчик абсента, за ним - второй, а вот дальше… слепящий свет прожектора и странный, горелый запах - больше ничего не вспоминалось. Нет, нет, что-то было ещё! Там, за прожектором, маячили две тёмные неподвижные фигуры…
   - Я думаю, нас захватили пришельцы, - произнёс в темноте тихий голос, - и перенесли с Земли на летающую тарелку.
   - Какая уж там тарелка! - возразил голос по соседству. - Клетка, она клетка и есть. Только частая, вроде корзины, что ли. Сам пощупай!
   - Это неважно, - спорил тихий, - нас усыпили и перенесли сюда, чтобы доставить на их планету.
   - Кого это усыпили?! - возмутился Аркашин сосед. - Мне железякой ногу защемило, прямо посреди улицы! Да так хряснуло, что не скоро ещё засну, пожалуй… А потом взяли за шкирку - ив мешок.
   За спиной Аркаши послышался сдавленный женский плач.
   - А когда нас отпустят домой? - спросил детский голос.
   Женщина всхлипнула, справляясь с собой, и ласково произнесла:
   - Скоро, маленький, скоро!
   - Сколько нас тут? - спросил Аркаша.
   - Девятым будешь, - отозвался сосед. - Тебя где взяли?
   - В ночном клубе.
   - На Краснопресненской?
   - Нет, в Марьино.
   Сосед покряхтел, тяжело ворочаясь.
   - По всей Москве собирают.
   Аркаша, закусив губу от боли, потрогал горевшее огнём плечо. Ткань была мокрой. Он лизнул ладонь. Кровь. Но пахло почему-то псиной.
   - Я ничего не помню!
   - Та же беда, - сосед плюнул. - Видел ведь их, сволочей, вблизи - и как отшибло! Кто, сколько…
   - Я же говорю - пришельцы! - упорно гундел тихий голос. - Нам стёрли память, чтобы мы не могли о них рассказать. И это, между прочим, добрый знак. Значит, отпустят. Наверное…
   - Да на кой ляд мы им нужны?!
   - Для опытов, - мрачно хохотнул кто-то в отдалении.
   - Ой, ну что вы такое говорите?! - женщина опять заплакала.
   - Я думаю, они хотят установить с нами контакт, - настаивал тихий. - Мы - представители человечества и должны вести себя достойно… - он помолчал, - тогда, может, и обойдётся…
   - Как это - достойно? - спросил Аркаша.
   Его здорово мутило от боли, от выпитого за ночь, но больше - от страха.
   - Не знаю как, - вздохнул тихий. - Как разумные существа.
   - Существа-то из нас теперь хреновые, - сказал сосед. - Кого хочешь в клетку посади - так ум за разум зайдёт.
   - Выпустите нас! Кто-нибудь! - в отчаянии закричала женщина. - Я не могу больше!
   - Тихо там! - оборвал её Аркашин сосед. - Бабьих истерик только не хватало! И правда подумают, что тут мартышки бессмысленные! - он привалился к Аркаше, перекладывая больную ногу поудобнее. - Образованный-то правильно говорит. Показать надо распальцовочку, пусть знают, что мы люди достойные, не шушера какая-нибудь. За нас, если что, и войска впрягутся. Долбанут ракетой, так что от ихней тарелки и каёмки не останется! - Он заметно оживился от собственных слов. - Слышь, ты, друг! Чего затих? Давай расскажи, что там с этими существами-то? Как нам себя разумными заявить?
   - Ну, можно изобразить геометрические фигуры, - заговорил тихий голос, - начертить теорему Пифагора…
   - Пифагора… - расстроился сосед. - Шутишь, парень! Тут своего-то пифагора не видно, не то что теорему. Да и чем его чертить? На чём?
   - Не знаю. В общем, нужно продемонстрировать, что нам знакомы науки и искусства.
   - Искусства? Это ближе. Какие ж могут быть искусства - в темноте?
   - Музыка, - сказал Аркаша. В голове его всё ещё пульсировал ночной хип-хоп.
   - Правильно! - подхватили с другой стороны. - Давайте споём «Ой, мороз, мороз»!
   - Не годится, - отклонил хромой сосед. - Подумают, что жалуемся, отопление врубят, а тут и так дышать нечем. Надо посолиднее что-нибудь, вдруг они и правда - пришельцы?..
   И тогда Аркаша, обхватив голову исцарапанными, истерзанными руками, похмельным, срывающимся голосом затянул:
   - «Земля в иллюминаторе… Земля в иллюминаторе… Земля в иллюминаторе - видна…»
   Его поддержал всхлипывающий женский голос, потом присоединился ещё кто-то:
   - «А звёзды тем не менее, а звёзды тем не менее всё ближе, но всё так же холодны…»
   - Братцы! Кто-то идёт! - сказал вдруг хромой. - Слышите?
   Сейчас же все увидели отблески голубоватого света на прутьях клетки. Откуда-то издалека доносился звук тяжёлых неторопливых шагов.
   - А ну, наддай, славяне! - гаркнул сосед. - Дружно, хором!
   И девять окрепших надеждой голосов грянули навстречу приближающимся шагам:
   - «И снится нам не рокот космодрома! Не эта ледяная синева! А снится нам…»
    «…При свежевании мелкого зверя шкурка разрезается не по всей длине, а только со внутренней стороны задних ног до копчика, после чего легко снимается целиком, от крюка - вниз, к голове - так называемым «чулком». Снятая шкурка тщательно протирается с внутренней стороны, после чего её можно сушить. При этом нужно следить, чтобы шкурка не была слишком сильно натянута на распялке, ни в длину, ни в ширину. Тогда она сохранит свои природные размеры и добротную прочность…»
    (Л.П. Савватеев. «Наставление московскому охотнику»)
 
This file was created
with BookDesigner program
bookdesigner@the-ebook.org
17.11.2008