Бачило Александр Геннадьевич. Пробуждение вурдалаков

Бачило Александр
Пробуждение вурдалаков

   Александр Бачило
   Пробуждение вурдалаков
   Директор Шатохин подписывал бумаги. Перед ним на столе лежала их целая стопка. Василий Трофимович брал верхний лист, читал его, держа в вытянутой руке, морщился каждый раз брезгливо, но все равно ставил подпись. Секретарша Александра Петровна ловко выхватывала подписанное и убирала с глаз долой - в папку.
   Расправившись со стопкой, Шатохин снял очки, широкой ладонью потер лицо, зевнул.
   - Все что ли? - спросил устало.
   - На подпись - все, - секретарша пожала плечами, - а в приемной сидит один...
   - Санкин, пенсионер? - встревожился директор.
   - Да нет, молодой, - Александра Петровна глянула в бумажку,
   - Окользин из КБ...
   - По личному?
   - Говорит, по производственному.
   - Значит, опять склока в КБ! Как пауки в банке, честное слово. Ладно, зови этого, и хватит на сегодня.
   Допущенный Александрой Петровной, в кабинете появился скромный молодой человек с рыжеватой и несколько встрепанной шевелюрой. Смущенно глядя на директора сквозь очки, он поздоровался и представился инженером Окользиным, Сергеем.
   - А отчество? - тепло улыбнулся Шатохин.
   - Юрьевич, - признался инженер.
   - Так-так! - директор указал на стул и, не давая посетителю раскрыть рот, заговорил сам.
   - Хорошо, что вы зашли, Сергей Юрьевич. Расскажите-ка мне, что там у вас делается, в КБ. Когда оснастку под семьсот двенадцатый надеетесь сдать?
   Семьсот двенадцатый заказ был ахиллесовой пятой конструкторского бюро, и Шатохин нарочно упоминал его, разговаривая с конструкторами. Это заставляло их держаться в рамках.
   На этот раз, однако, коронный вопрос не произвел ожидаемого эффекта.
   - Скоро сдадим, - равнодушно пожал плечами посетитель, - Но я хотел поговорить не о КБ...
   "По личному," - подумал директор определенно.
   - Я насчет грубельных печей, - продолжал инженер. - Случайно увидел проект... Мы что, собираемся строить участок в Неглинево?
   - М-м... - Василий Трофимович помедлил, соображая, к чему бы такой вопрос. Проект был давно утвержден и передан строителям. - А что, собственно, вас беспокоит?
   Окользин зябко поежился, глянув куда-то в окно.
   - Нельзя этого делать, - тихо сказал он. - Это опасно. Я сам из Неглинево. И родился там, и в школе учился, и... Ну нельзя! Ей-богу, нельзя!
   - Не волнуйтесь, Сергей Юрьевич, - Шатохин удивленно смотрел на инженера, - никто и не собирается устраивать площадку в самом селе. Она будет в трех километрах, и это совершенно не опасно. Ну не могу же я прямо в городе грубель обжигать, кто мне разрешит? А там болото, земля бросовая, совхоз от нее отказался...
   - Да не бросовая! - перебил его Окользин. - А заповеданная. То есть, заказанная человеку, зареченная, понимаете? Испокон веков люди там не строили ничего, не сеяли, лес не рубили. Потому что это кладбище...
   Шатохин озадаченно уставился на инженера. Про какое-то кладбище на месте будущей грубельной площадки он слышал впервые.
   - И что же, - осторожно спросил он, - там и памятники есть? Надгробья какие-нибудь?
   Окользин, неуютно сутулясь, смотрел в пол.
   - Ничего там нет. Это очень старое кладбище.
   - А каких, примерно, времен?
   - Неизвестно. Нигде оно не упоминается, я специально смотрел архивы в краеведческом. Мне кажется, его и не хотели упоминать. Говорили просто недоброе место, а кроме неглиневских никто и не знал, почему недоброе.
   - Ага, - оживился директор. - Значит, упоминаний и документов никаких? Ну а сами вы как узнали про кладбище?
   - Мне рассказывал дед Енукеев, а до этого еще - бабушка моя, Мария Денисовна. Когда я мальчишкой был, она предупреждала, чтоб не вздумал туда, на кладбище, ходить.
   Василий Трофимович нетерпеливо отмахнулся.
   - Что вы мне тут: бабушка, дедушка... Бабушка-то, небось, надвое сказала? И потом, откуда там взяться кладбищу? Болото да гнилой осинник. Весной я сам выезжал с комиссией.
   - Не простой это осинник... - задумчиво произнес Окользин. - Это колья проросли...
   Директор осекся.
   - Чего-о?
   Тут только в глаза ему бросился какой-то болезненно всклокоченный вид инженера. Вот и шнурок на левом ботинке не завязан...
   - Колья, - повторил Сергей с мрачной убежденностью. - Когда-то местные жители закопали там больше сотни этих... вурдалаков. И каждому в спину вогнали осиновый кол. Иначе от них не избавиться... Но ни в каких источниках не сказано, что будет, если вурдалака раскопать и кол у него из спины выдернуть.
   "Э-э, - думал Василий Трофимович, согласно кивая инженеру, - паренек-то того! Хорошо, если на бытовой почве или, скажем, наследственное заболевание... А ну как признают, что он на работе свихнулся? Вот тебе и производственная травма!"
   - Во всяком случае, - продолжал Окользин, - строительные работы на месте кладбища представляют опасность, и поэтому я предлагаю вообще не строить площадку для обжига грубеля, а приобрести финскую экологически чистую технологию. Установку можно будет расположить здесь, на территории завода. Только понадобится валюта...
   Сергей остановился и впервые поднял глаза на директора.
   "И глаза бешеные," - подумал Василий Трофимович.
   - Скажите, Сергей Юрьевич, - осторожно спросил он, - а вы куда-нибудь еще обращались по этому вопросу?
   - Нет. Куда же я мог обратиться?
   - Ну, не знаю... в отдел культуры, там, в исполком, в облсофпроф, в поликлинику... то есть, пардон, я не то...
   - Вы считаете меня сумасшедшим? - спросил Окользин.
   - Да бросьте вы, другое я имел ввиду, - тон директора не допускал никаких сомнений в его искренности и глубоком сочувствии. Мне ведь мало, понимаете, одного вашего слова, чтобы отозвать проект. Меня и самого спросят: на каком основании? А? Чувствуете? Требуется официальное заключение. Чье? Учреждения, уполномоченного решать вопросы всякой там охраны памятников природы и общества. Справка нужна! А будет справка - мы с вами, конечно, тут же, без разговоров примем руководящее решение. Ощущаете?
   - Д-да, - Окользин неуверенно кивнул и поднялся. - Значит, вы в принципе не возражаете против... э-э... доработки проекта?
   - Ну конечно, не возражаю! Дорогой мой! Все мы должны бережно относиться к нашим кладбищам! Если они имеют место... Словом, желаю вам всяческих успехов и жду в ближайшее время у себя. С полной победой.
   Так говорил Василий Трофимович, провожая Окользина за дверь. Но мысли у директора не были похожи на слова.
   "Иди, иди! - думал он, - Пусть вурдалаками твоими да и тобой самим занимаются общественные организации. А у меня на психов времени нет, работы по горло... Ни черта с твоим Неглинево не сделается, туда уже стройматериалы завезли... "
   2.
   Над широкой квадратной прогалиной, появившейся в лесу на месте бывшего болота, поднимались разноцветные дымы. Сизый все еще шел от кострищ, оставленных лесорубами, черный колечками взлетал над глиняными кучами - там деловито покряхтывал бульдозер. У края прогалины приютилась избушка-времянка. Из ее трубы тоже валил дым, но темно-серый, угольный.
   Дверь избушки отворилась, и на крыльцо вышел средних лет мужчина в телогрейке, засаленных брюках с клапанами и новых, не гнущихся еще кирзовых сапогах. Мужчина свернул за угол, постоял там с минуту, жмурясь на закат, а затем уже двинулся дальше - мимо штабелей осиновых хлыстов, по бульдозерной колее.
   От болота осталась лишь мутная лужа, человек в новых сапогах брезгливо форсировал ее по осклизлой доске, взобрался на кучу щебня и помахал бульдозеристу: шабаш! Мощный двигатель сердито взревел в ответ и сразу поперхнулся. Из кабины высунулся молодой паренек-бульдозерист.
   - Ну, Кругалев, оцени! - заорал он на весь лес, видно отвыкнув от тишины.
   Кругалев окинул взглядом стройплощадку.
   - Да-а... - сказал он без одобрения. - Наворотил... И куда же ты, Витек, все торопишься? Сгонял бы лучше в село, понюхал насчет левака. Я в прошлом году вот также недалеко от дачного кооператива котлованил. Так с одних погребов, веришь - нет, столько имел - все лето гулял, чуть в ЛТП меня не посадили. А котлован так под снег и ушел, недорытый...
   Витек потупился. Зарабатывать он любил и желал, хоть бы и по левой, но хитрая наука пока не давалась в руки. За Кругалевым ему было не угнаться. Вот голова! Где копнет, там и бутылка. Денег куры не клюют. Картошку, сало ему прямо домой возят, как академику. Да он академик и есть, пить вот только сильно стал...
   - Ну ладно! - Кругалев махнул рукой. - Слазь, пойдем, картохи намнем... да еще там кой-чего.
   - А чего кой-чего? - опять прокричал Витек.
   - Да не ори! Сдуреешь ты в этой кабине когда-нибудь... Микитыч же из города приехал. Старуха ему насовала разного, и пузырь он спроворил где-то. Все уже нолито-разложено, а этот все пашет, как Лев Толстой. Пошли, говорю!
   - Так а машину-то? - спросил Витек. - Здесь что-ли и на ночь оставить? Деревенские чего-нибудь свинтят...
   - Деревенские сюда не ходят, успокоил Кругалев, - Который день сижу - ни одного не видал. Охота им была в такую даль переться за твоим железом.
   Витек пожал плечами, прихватил в кабине телогрейку и спрыгнул на землю. Что-то округлое, гладкое тяжело выворотилось из глины под его ногой. Витек ругнулся было, но вдруг отпрянул испуганно.
   - Ух ты! Кругалев, гляди-ка!
   Возле гусеницы, зло уставившись пустыми глазницами в закат, лежал облепленный песком человеческий череп.
   - Ну что там еще? - нетерпеливо обернулся напарник.
   - Как что! Во! - Витек схватил череп и поднял его высоко над головой, Черепушка1
   - Тьфу ту, мать честная! - Кругалев болезненно сморщился. - Зачем же ты его в руки-то берешь? Брось, дурак! Вдруг заразный он?
   - Не! - Витек смахнул песок, постучал в костяную плешь. - Окаменел давно, черный весь...
   - Ну и на кой он тебе?
   - Слушай, Кругалев... ты не помнишь, кто это говорил, будто здесь раньше кладбище было? Кто-то ведь говорил! В селе, что ли? Выходит, это правда...
   - Да нам-то какое дело? Нам самое лучшее - зарыть эту штуку, и ни сном, ни духом, понял?
   - Может он и не человеческий, а, Кругалев? Смотри, клыки какие! - Витек задумчиво вертел в руках череп и вдруг острым, как шило, клыком уколол себе палец.
   - Ой!
   - Чего ты? - вздрогнул Кругалев.
   Витек с удивлением рассматривал кровяную бусину на пальце.
   - Н-нет. Ничего... - он забросил череп под бульдозер. - Ладно, пошли. Завтра разберемся.
   Кругалев с готовностью зашагал назад по гусеничному следу.
   - Тут и разбираться нечего, - говорил он. - Соображение надо иметь, парень. Здесь село в двух шагах, магазин, огороды новые нарезают людям, арендаторы богатые, и каждому наша помощь позарез нужна. А узнают в Управлении про кладбище да и перекинут нас с тобой, чего доброго, куда-нибудь в степь голую - ни выпить, ни закусить, ни заработать. Надо оно тебе?
   Незадачливый напарник молчал.
   - Вот то-то! Просек теперь? Эй! Ты слышишь или нет?
   Кругалев на ходу оглянулся и вдруг замер, словно врос ногами в податливый грунт. Витек быстро нагонял его, ступая совершенно бесшумно. Закатное пламя поигрывало в прищуренных, внимательных глазах паренька, и взгляд его больно ожег Кругалева.
   - Вить, ты чего? - испугался он. - Ты в порядке, а? Ты что так смотришь?! - и воздуху не хватило спросить что-то еще, а дохнуть было страшно.
   Витек, стремительно надвигаясь, вдруг широко оскалился, так что стали видны его длинные, влажно сверкнувшие клыки, а затем с голодной жадностью кинулся Кругалеву на горло...
   3.
   Сторож Осип Микитыч в который уже раз выглядывал в оконце, выходящее на стройплощадку. Иногда в сумраке за штабелями ему мерещилось какое-то движение, но время шло, а Витька с Кругалевым все не было.
   - От бисовы диты! - в сердцах бормотал старик. - Де ж воны е? Кругалев насилу с хаты пийшов, як водку побачив - а и того нема!
   Дед покачал головой, растерянно посмотрел на богатый, будто в праздник накрытый стол, прислушался.
   - Вже и гвалдозера того не чуть... - сказал он задумчиво.
   В дверь тихонько поскреблись.
   - Га, хлопци! - оживился Микитыч. - Видчиняйте, видчиняйте, заходьте!
   Дверь медленно распахнулась, но никто не вошел. Старик подковылял ближе и увидел на крыльце Витька. Тот стоял за порогом, в тени, словно боялся шагнуть в освещенную керосинкой комнату.
   - Чого це ты? - удивился Микитыч.
   - Кругалева трактором зацепило, - глухо проговорил Витек. - Пойдем...
   - Ой, лишечко! - по-бабьи всплеснул руками Микитыч. - Хиба то ты ёго?!
   Витек не ответил, повернулся и пошел в темноту. Старик, сдернув с гвоздя плащ, поспешил за ним.
   Закат уже отгорел, но на улице еще было видно. Микитыч быстро семенил по гусеничному следу, ему и хотелось и боязно было расспрашивать Витька, а тот молча шел впереди и за всю дорогу ни разу даже не оглянулся.
   Наконец, переправились через лужу. Тут-то и увидел старик вытянувшуюся поперек колеи тень. Кругалев лежал неподвижно лицом вниз.
   "Готов, - подумал Микитыч, - Эх, хлопець, хлопець! Що ж ты наробыв?"
   Он подошел к лежащему и перевернул его на спину. Лицо Кругалева было залеплено грязью, но сторож на лицо и не смотрел. Опустившись на колени, он с ужасом разглядывал его разорванное, в клочья растерзанное горло.
   - Та чим же так зачепило?
   Микитыч удивленно повернулся к Витьку и вдруг охнул тихо. Парень смотрел на него глазами, горящими ненавистью. Ничего человеческого не было в этом взгляде, а светилось в нем простое и ясное желание убить.
   Старик попытался было подняться на ноги, но тут обнаружилось, что рука мертвого Кругалева крепко держит его за отворот плаща. Микитыч закричал, рванулся, пытаясь сбросить плащ, и упал. Подвела сторожа давняя армейская привычка застегиваться на все пуговицы. Спасения не было. Мертвец открыл глаза и, оскалив клыки, потянул слабеющего старика себе...
   4.
   На центральной (и единственной) площади Неглинева, прямо напротив двухэтажного белокаменного сельсовета, стоит и другое здание, отвечающее ему размером и белизной. Это столовая. Совсем недавно она была отремонтирована, заново отделана внутри, так что все проезжие шофера, уплетая суточные щи, теперь невольно дивились роскошному оформлению зала.
   В тот вечер, однако, суточных щей не было, крахмальные скатерти покрывали столы, и роскошь, царящая на столах, затмила даже искусство неглиневских маляров. Опытный человек по одному только многолюдному оживлению в зале, или хотя бы по деду Енукееву, курившему на крыльце в белой рубашке и галстуке, мог сразу понять, что столовая закрыта на спецобслуживание, кое-где по-старинке еще называемое свадьбой.
   Рядом с Енукеевым стояла его родная внучка Светлана. На деда она не глядела и не разговаривала с ним - сердилась за сегодняшнее. Раз в жизни доверила старому дурню откупорить бутылку шампанского! Один раз! Сегодня в сельсовете на регистрации. Так умудрился ей - свидетельнице! - залить все платье. Вместо того, чтобы кататься с женихом, невестой и свидетелем Вовкой Переходько на братана его машине, пришлось бежать домой, платье сбрасывать испорченное, а подшивать да наглаживать старое - еще школьное.
   Теперь вот стой здесь, гадай, куда этих молодых черт понес. На дворе темно, гости сомлели ждать, повара столовские ругаются, а их все нет и нет. Конечно, если бы Светлана поехала с ними, она бы такого безобразия не допустила.
   На крыльце появилась взмокшая от беспокойства мать невесты.
   - Ну? - только и смогла вымолвить.
   - Не, теть Валь - пожала плечами Светлана, - не видать.
   - Должно, на пасеку поехали, - сказал, пуская дым, дед Енукеев.
   На него Светлана не взглянула, а теть Валь сказала со значением:
   - Вот я покажу пасеку! За дождями распутица такая - того и гляди застрянешь, нет ей вожжа под хвост - кататься!
   - Ты, Валентина, не собачься, - дед добродушно заулыбался, - кончилась твоя над Веркой власть. Отрезанный она ломоть!
   - Как же, дождуться! - начала было мать, но тут в конце улицы мелькнул свет, показались фары автомобиля.
   В груди Валентины безошибочно сработало материнское сердце.
   - Ой! Едут мои деточки-и! - тоненько заголосила она и кинулась в зал. Дед поспешил за ней, чтобы надеть оставленный на стуле пиджак с медалями.
   Свадебный "Москвич", залепленный грязью по самые стекла, пересек площадь и, не останавливаясь, вломился в палисадник под столовскими окнами. Шофер невозмутимо развернул машину прямо на цветах и так остановился, чтобы ближе было идти. Широкий глиняный пласт отделился от кузова и шлепнулся оземь открылась задняя дверь. Жених, а потом и невеста, хмуро поглядывая на встречающих, выбрались из машины. Вера зашагала к крыльцу, хрупкие розовые бутоны рассыпались под ее ногами.
   Светлана, пребывавшая до сих пор в немом изумлении, не выдержала, наконец:
   - По цветам-то, Верка! Да вы уже нарезались, что ли?
   - Твои они, цветы? - огрызнулась Вера. - Булавку лучше дай воротник заколоть.
   Светлана только теперь заметила, что туфельки невесты испачканы грязью, венок сбился набок, темное пятно расплылось по тонкому тюлю фаты, а кружевной воротник Вере приходилось придерживать рукой.
   - Что с вами? - спросила Светлана. - Перевернулись?
   - Застряли, - коротко бросил, проходя мимо нее, жених, или, вернее, молодой муж Валера.
   Странно, подумала свидетельница. Вроде и не пьяные. Запаха нет, и глаза у них не соловые, а наоборот какие-то колючие, зоркие...
   На крыльцо выскочила старая бабка по линии жениха и взвыла благим матом:
   - А вот и молодой князь с княгинею! Просим милости пожаловать, за столы идти дубовыя, подымать меды медовыя, с отцом, с матушкой, со честные гости, во дом родный... Тьфу!
   Бабка запнулась, отдышалась слегка и добавила уже обыкновенным голосом:
   - Ну не в дом, а в эту, будь она неладна... в столову!
   Бросив "Москвич" с распахнутыми настежь дверцами, подошли братья Переходько: Вовка - свидетель и Николай, владелец машины и "шoфер на свадьбе".
   - Где застряли-то, Коля? - спросила Светлана, но старший Переходько лишь скользнул по ней быстрым, жестким взглядом, словно сосчитал, и молча прошел мимо.
   - Где новая стройплощадка, знаешь? - объяснил Вовка. - Вот недалеко оттуда на дороге и врюхались. Хорошо, что там строители живут...
   Он обернулся в сторону леса и добавил задумчиво:
   - Трактором выдернули нас. Скоро подъедут, наверное. Мы их пригласили...
   - А чего вас понесло на стройплощадку?
   Вовка все глядел в темноту.
   - М-м да. И чего нас туда понесло?..
   Неожиданно в глазах его загорелись злые веселые огоньки. Он повернулся к Светлане.
   - Уж больно ты любопытная, Светка! Гляди, невесту украдут, пока мы здесь. Пойдем лучше за стол.
   И, склонившись к самому ее уху, прошептал:
   - "Кисло" - то закричат, целоваться будешь, свидетельница? Положено...
   Светлана попятилась от него, ей вдруг стало жутко. Сроду Вовка с ней так не разговаривал. В шепоте его слышалось жадное нетерпение, какая-то даже страсть, что ли... Псих, одним словом.
   В столовой молодых наскоро встретили хлебом-солью - надо было дать невесте да и остальному кортежу почиститься и привести себя в порядок.
   Наконец, уселись за "дубовыя", на шатких паучьих ножках, столы и принялись гулять. Истомившиеся гости быстро наверстывали упущенное, в жаркой духоте зала напитки испарялись, закуски таяли на глазах.
   Подали горячее. Жених с невестой ничего не ели и не пили, но это никого особенно не удивляло, поскольку на свадьбе так и положено. А вот на свидетеля, отчего-то тоже потерявшего аппетит, здорово наседали. Для вида он подносил иногда рюмку ко рту и тыкал вилку в закуску, но каждый раз лицо его невольно выражало отвращение.
   В разгар веселья с улицы вдруг послышалось кряхтение мощного двигателя, скрипучий гусеничный визг, и к крыльцу, уничтожив остатки палисадника, подвалил огромный бульдозер.
   Трое, одетые далеко не празднично, да еще и в грязных сапожищах, ввалились в зал и остановились в дверях. Жених объяснил, что это и есть те самые спасители, которые выдернули из грязи свадебный "Москвич". Народ к тому времени находился в прекрасном расположении духа, и объяснение совершенно удовлетворило всех.
   Новым гостям отвели место, поднесли по полному фужеру с чем-то чистым, как слеза, многие тут же и чокнулись с ними.
   Один из строителей, старик в застегнутом наглухо плаще, пригубив из фужера, вдруг крикнул:
   - Кисло!
   Как известно, по заведенной уже в новое время свадебной традиции, требовательный этот крик побуждает целоваться свидетелей, людей, как правило, друг другу чужих, а то и вовсе незнакомых, что особенно пикантно и приятно разнообразит целомудренный обряд бракосочетания.
   Затея веселого старичка понравилась гостям, все дружно подхватили:
   - Кисло! Кисло!
   Светлана, пунцовая от смущения, но готовая, раз надо, на подвиг, поднялась со своего места. Вовка, улыбаясь, подошел к ней и сквозь общий гам тихо шепнул на ухо:
   - Закрой глаза.
   Она повиновалась, положила руки ему на плечи, замерла, стараясь унять внезапную дрожь. Гости перестали кричать и приготовились считать поцелуи. Они видели, как свидетель наклонился к свидетельнице... и вдруг, вместо того, чтобы поцеловать ее в губы, с глухим рычанием зубами вцепился ей в горло.
   Кровь длинно брызнула из разорванной артерии, вызвав чей-то истошный крик. Сидевшие напротив отпрянули в ужасе.
   Свидетель оставил растерзанную шею девушки и, сверкнув окровавленными клыками, повернулся к гостям. Его когтистая лапа потянулась за новой жертвой.
   Неожиданно в зале погас свет, в темноте уже ничего нельзя было разглядеть, кроме одетой во все белое невесты, которая, совершив огромный прыжок через стол, бросилась на горло одному из гостей. Обезумевшие люди метались по залу, опрокидывали столы, пытались бежать через окна или дверь, но везде на их пути вставали вурдалаки - Кругалев, Витек, сторож Микитыч, Вера, братья Переходько, Валерий. Некоторое время спустя к ним присоединилась Светлана, вся в черных пятнах крови, а затем и другие, новые и новые, шум в столовой стал затихать, и к полуночи она была тиха и безмолвна, как склеп.
   Еще через полчаса входная дверь тихо скрипнула. Одна за другой из зала выходили серые, неприметные фигуры и молча разбредались в разные стороны, исчезая в темноте ночных улиц села Неглинева...
   5.
   Сергей Окользин проснулся в холодном поту. Да, я болен, думал он, глядя в темноту. Один и тот же кошмар. Каждую ночь. Второй месяц подряд. Это болезнь, тут и разговаривать нечего. Пора, пора, наконец, успокоиться. Успокоиться и не мучиться, тем более, что толку от мук нет никакого.
   Ни один человек не поверил Окользину за эти два месяца, ни одно учреждение не приняло его заявлений всерьез. Отмахивались, отписывались, переталкивали друг другу. И всякий раз тактично, словно бы мимоходом, советовали обратиться к врачу. Окользин уже и не обижался. Прекрасно он понимал, какие мысли у серьезных, занятых людей вызывают его истории про вурдалаков. Он сам бы, наверное, посчитал ненормальным человека, толкующего об опасном кладбище, если бы впервые услышал такое сейчас, а не в раннем детстве, если бы в селе, где он родился и вырос, не бытовало на этот счет особое мнение.
   В село Окользин звонил, писал: и немногочисленной оставшейся там родне, и директору совхоза, но родня не ответила, может, разъехалась, может, забыла его, а директор, человек новый, приняв Сергея за активиста охраны природы, прислал какие-то таблицы, неразборчивые копии решений всяческих выборных органов и прочую пыльную ерунду в толстом пакете. Словом, никакой такой справки, которая бы позволила отозвать проект площадки грубельного обжига, у Окользина не было.
   Пытаясь оттянуть хотя бы начало строительных работ, он снова ходил к Шатохину, но на прием так и не попал ввиду чрезвычайной занятости директора. День проходил за днем, Сергей растерянно бродил по инстанциям, понапрасну вызывая гневные гримасы на должностных лицах, пока однажды не обнаружил под воротами одного из цехов новый нарядный лозунг:
   "Заводчане! Вступим в четвертый квартал с собственным грубельным производством!"
   Окользин ахнул. Как в четвертый квартал?! С каким таким грубельным производством?! Неужели...
   Он помчался к директору.
   - Нету, - отрубила Александра Петровна. - Нету и не будет. Уехал на учебу руководителей. Трехдневный курс. Раньше чем послезавтра и ждать нечего...
   Сергей упал на стул возле нее.
   - Но почему? - простонал он. - Какая может быть учеба, когда такой плакат?! И написано - четвертый квартал... Ведь мы с ним говорили про Неглинево! Там что, уже строительство идет?
   - Идет, - сухо ответила секретарша. Что надо, то и идет.
   Пишущая машинка ударила оглушительной очередью, и Сергей, пригибаясь, выскочил из приемной.
   Тут вдруг его озарило.
   "Стоп! - подумал он. - Чего я, собственно говоря, паникую? Раз строительство уже идет, тревоги никто не поднимает, значит все там в порядке и никаких вурдалаков нет. И слава богу. Значит обошлось. Бабушкины сказки оказались бабушкиными сказками. Наплевать и забыть. И спокойно жить дальше. Ура?
   Нет. Рано. Нужна полная уверенность, иначе не выйдет никакого "Ура". Не прогремит..."
   Сергей остановился, пытаясь уловить мелькнувшую было, окатившую его волной страха мысль.
   Черт, а ведь придется туда ехать...
   Хоть и появилась у Окользина надежда избавиться от нелепых кошмаров, но легче ему не стало. Именно так, как в кошмарах и бывает, теперь нужно было отправиться в то самое место, которого он больше всего боялся.
   Да нет там никаких вурдалаков!
   Окользин раздраженно пнул подвернувшийся под ногу камешек.
   И никогда не было. Только он, пуганый в детстве, тихий, невзрачный в юности, и вот теперь ненужный никому полусумасшедший холостяк, мог всерьез воспринимать сказки о вурдалаках. Но и ему пора взрослеть по-настоящему. Нужно ехать в Неглинево и самому убедиться, что вурдалаки - это бред. Убедиться, чтобы не сойти с ума окончательно...