- Опять усопших хоронят. Оголодал народ, - сказал Илья и перекрестился.
* * *
К вечеру, когда торг стал расходиться, через площадь проскакал на огромном взмыленном коне толстый боярин. Горожане посмеивались, глядя на толстяка с красным, вспотевшим лицом, неловко сидевшего в седле. Это был ладожский посадник.
Боярин Никита Губарев, узнав, что ладожане отбили нападение врага и опасность для крепости миновала, не выдержал и сам поехал в Новгород. Он решил все рассказать Евфимию.
"Авось поможет владыка, - думал он, подпрыгивая в седле. - Жаль Труфана Федоровича. Неужто ему пропадать?"
У дверей Софийского дома Губарев, пыхтя, слез с коня и направился в сени.
Ладожского посадника Евфимий принял в маленькой горнице. Несмотря на жаркий солнечный день, здесь было прохладно и сумрачно. Две лампадки скупо освещали темные лики святых на древних иконах, широкие скамьи вдоль стен, дубовое кресло, на котором сидел владыка, и тяжелый резной стол. Не вставая, Евфимий зажег восковую свечу от огня лампадки. В горнице стало светло.
- Садись, боярин, - сказал новгородский архиепископ, - сказывай... Любо мне при лампадах думать, - добавил он, - голове легче, глазам вольготнее и на душе покой.
- Трех коней загнал, владыка, - волнуясь, начал посадник, - на четвертом к тебе прискакал!..
- Как свей, боярин? - нетерпеливо перебил владыка.
- Разбили свеев, - оживился посадник, - многих в полон похватали! Корабль свейский в Ладожке стоит - заполонили.
- Добро, хорошо службу правишь, Никита Афанасьевич! - похвалил владыка. А я подумал, не за помогай ли ты прискакал. Говори, в чем нужда твоя.
Посадник вытер потный лоб:
- Измена в Новгороде, владыка... Мои люди гонца к свеям перехватили. Во всем переветник признался... - Губарев запнулся.
Архиепископ сурово глянул из-под насупленных бровей:
- Сказывай дале, боярин.
- Амосова старшого сгубить похотели, - понизил голос Никита Губарев. Свеям о том писано.
- Кто гонца слал? - недобрым голосом спросил владыка. Никита Губарев оглянулся по сторонам, медля с ответом.
- Говори! - грозно приказал Евфимий. - Говори; боярин!
- Владыка, - жалобно отозвался посадник, - и стен ноне боюсь! - На выпуклых глазах его показались слезы. - Отец милостивый, не выдай, тебе как на духу...
Взглянув на Евфимия, он понял, что медлить нельзя.
- Боярина Борецкого холопа поймали, Вьюном прозывается, другой, Калика Иван, толмач боярский, к свеям ушел. А воровскую грамоту дал Миланио, что у Борецкого лекарем.
Никита Губарев едва дышал. Пот катился с него ручьями.
- Правду ли говоришь, боярин?
Посадник встал и перекрестился, глядя на икону.
- Вьюн на правеже поведал. Здесь он, владыка. Евфимий поднялся и, тяжело опираясь о посох, сделал несколько шагов.
- Феодор, - позвал он, приоткрыв дверь.
- Я здесь, владыка.
- За боярином Борецким пошли, отче, пусть не медлит.
- Сейчас, владыка... - отозвался казначей. - В гридне двое гонцов тебя дожидаются, - добавил он, - с Пльскова гонец да наш монастырский с Шелони. Сказывают, ждать не мочно им.
- Зови, отче! - решил Евфимий.
Вернувшись на место, владыка поправил оплывшую свечу.
- А ты не бойся, боярин, - взглянув на испуганное лицо посадника, ободрил он. - Бог не выдаст, свинья не съест.
Дверь, скрипнув, открылась, в горнице появились двое: высокий боярин в доспехах и костлявый монах в черной суконной одежде. Оба были покрыты дорожной пылью.
- Благослови, владыка! - в один голос сказали они, подходя к Евфимию.
Архиепископ благословил.
- С чем, боярин, пожаловал? - обратился он к псковичу.
- Беда, владыка! Рыцари пльсковскую землю воюют. Посады жгут и грабят, церкви святые рушат. - В голосе псковича послышались слезы. - Помогу у старшего брата, Новгорода Великого, молим... Поддержи, владыка!
Псковский гонец упал на колени.
- Вече соберем, - ответил Евфимий. - Без новгородского слова не мочно бранные дела решать. Встань, боярин, будь в надежде... А ты с чем? - обратился он к монаху.
Чернец посмотрел на владыку, на бояр и твердо сказал:
- Тебе одному послан сказать, владыка:
- Пообождите в гридне маленько, - согласился Евфимий. - Ты, боярин, и ты, Никита Афанасьевич. А я пока церковными делами займусь.
Дверь за боярами закрылась, владыка взглянул на монаха.
- Мужики Коневскую пустынь пожгли, - сказал чернец. - На иноков с дрекольем, вилами да топорами вышли... Посекли, покололи старцев многих. Отца игумна сгубили.
Чернец говорил, что топором рубил, отчеканивая каждое слово.
- Причина в чем? - спокойно спросил владыка.
- Кричали мужики, будто земли их исконные, угодья бортьевые да ловли рыбные монастырь своевольно захватил - вся причина в том.
Владыка молчал, ничем не высказывая своих мыслей.
- Накорми чернеца, отче! - сказал он появившемуся в дверях казначею. - А ты приберись с дороги, брате, отдохни.
Стало тихо. Евфимий, творя молитву, беззвучно шевелил губами. Скрипнула дверь. В горницу вошел боярин Борецкий.
- Благослови, владыка!
Словно не слыша, Евфимий долго смотрел на Борецкого. Казалось, он видел его первый раз.
- Садись, боярин.
- Зачем звал, владыка? - спросил Борецкий. Он осторожно присел на край скамьи, будто боясь сломать ее.
- Так, боярин... - гневно начал Евфимий. - Против Новгорода, господина твоего, против Софии святой! Людей русских врагам продаешь!
- Облыжно то, владыка! - поднялся с места Борецкий. - Против Новгорода никогда думы не держал.
-- Лжешь! - не сводя глаз с Борецкого, крикнул владыка. - Почто холопа Вьюна да толмача к свеям слал? Борецкий побледнел.
- В Ладогу посланы те люди, владыка. Купцам ганзейским уважил, просили с товарами послать, мешкоты купцы боялись...
- Миланио, лекарь твой, - не слушая боярина, перебил Евфимий, - тех слуг сговорил.
- Неповинен, владыка. Без ведома моего эти дела! - смотря в глаза Евфимию, твердо ответил Борецкий. - Богом клянусь!
Владыка заколебался.
- И купцов московских не по твоему слову в Торжке сгубили? - подумав, спросил он. - Тоже богом, боярин, клясться будешь?
- Виновен, владыка, московскому князю бревно под ноги подкатил. Не хотел помоги из княжьих рук. Добра Новгороду хотел! - страстно заговорил Борецкий. А вече против пошло, не сумели с мужичьем сладить. С тем смирился.
- Москвы испугался, а купцов ганзейских на шею Новгороду посадить похотел... Я князю не заступник, - уже спокойно сказал Евфимий, - пусть сам правду ищет.
- А ежели лекаришко Миланио что от себя писал, завтрашнего дня ему не видеть! Дозволь, владыка, домой! - Руки Борецкого дрожали.
- Подожди, боярин, - ответил владыка, - не торопись... - Евфимий верил и не верил Борецкому. - Дело к тебе есть... - наконец решился он. - Пльсковичи помоги просят. Божьи лыцари внове мир порушили, землю православную разоряют.
- Сам пойду. Овинов, Своеземцев, Арбузьевы, другие не отстанут, откликнулся Борецкий. - Конное войско вготове стоит. Охочих людей у нас довольно.
- Хорошо. Спасибо, боярин... На вече людей подыми... - Владыка помолчал. Еще дело есть, боярин.
- Что за дело, владыка? - с готовностью спросил Борец-кий.
- Кои людишки в поганстве живут, - начал Евфимий издалека. - На Шелони, в ночь на праздник рождества Предтечи, по селам кумиров поминают, в бубны и в сопели и гудением струнным и всякими неподобными играми сатанинскими тешатся, бесовские песни поют. Мужи и жены пиры творят и пляшут срамно. И в другие святые праздники кумиров поминают. Срамно же... - Он остановился и посмотрел на Борецкого.
Борецкий смиренно слушал.
- Церкви святой от сих дел великое поношение... Монастырь наш на Шелони те безбожные мужики сожгли, старцев многих, игумна жизни лишили. Знаю, боярин, там земли твои близко. Отпиши, пусть воров уймут, за дела богопротивные в железа их заковать повели да в ямы на чепь, как собак, посадить. Помни, боярин, о завтрашнем дне! - подняв руку, торжественно сказал Евфимий. - Церкви поможешь - многие грехи тебе простятся.
"Видать, не обойтись без нас владыке, - думал Борец-кий. - В покорении и послушании мужиков держать - твердая рука надобна, а у тебя дрожат руки-то. И для нас многополез
на святая церковь: где силой не возьмешь, люди слову божьему внемлют. Птицу кормом, а человека словом обманывают... АО смерти рано мне думать. Чей день завтра, а нынче наш, - продолжал рассуждать боярин. - Нет, владыка, уж лучше так: сегодня мне, завтра тебе". А вслух сказал:
- Сделаю, как велишь, владыка. А с мужиком я сам расправлюсь. Не придется им боле монастыри жечь.
- Иди с богом, боярин, верю тебе, - решил Евфимий. - Однако честь свою пуще глаза береги. Дела те воровские на вече поведай... Пусть казнят злодеев.
* * *
- Позвать Миланио! - загремел Борецкий.
Зная крутой нрав боярина, холопы сломя голову бросились исполнять приказ.
- Ну подожди, мерзавец! - рычал Борецкий, сжимая кулаки. - Я покажу, как писать грамоты. Ты мне все поведаешь, друг Миланио. За услугу я плачу только чистой монетой.
В гневе боярин не заметил, как слегка шевельнулась бархатная занавеска у окна. Когда Борецкий повернулся спиной, Миланио, словно тень, выскользнул из горницы и бросился к потайному ходу. Пока слуги, сбившись с ног, искали по всему дому венецианца, он успел добраться до ворот Готского двора.
Прежде всего Миланио решил предупредить Шоневальда.
- Надо бежать из Новгорода, ваше священство, бежать как можно скорее! повторял он. - Наших гонцов схватили, ваша милость, а в Новгороде мертвого заставят говорить правду. Надо бежать!
Шоневальду передался страх венецианца.
- Они не посмеют хозяйничать здесь! - бледнея, воскликнул он. - С древнейших времен этот двор неприкосновенен... Беседу неожиданно прервал ольдерман двора Юлиус Мец.
- Пришли русские, - сказал он, войдя в горницу. - Они говорят, что у нас скрывается врач боярина Борецкого. Если мы его не выдадим, русские грозят взять силой... Вы Миланио, господин? - вежливо обратился он к венецианцу.
Миланио умоляюще смотрел на Шоневальда.
- Да, это Миланио! - не раздумывая, сказал орденский посол, указав пальцем на венецианца. - И мне кажется, что он не должен пользоваться защитой нашего двора.
Миланио понял, что все кончено.
- Прощайте, ваше священство! - с презрением сказал он. - Пусть вам воздается по заслугам... Я уйду с вашего двора, - обратился Миланио к ольдерману и, не проронив ни слова, удалился.
Шоневальд стоял у окна и следил, как щуплая фигурка венецианца пересекла двор и скрылась в воротах.
"На что надеется этот разбойник? - думал он. - Неужели рассчитывает на милость Борецкого? Или, может быть, решил перед смертью поиграть в благородство?"
Придя в себя, Шоневальд стал обдумывать план бегства из города.
Сначала он решил бежать на Псков переодетым, но тут же отбросил эту мысль.
- Не пройдешь ворота - схватят... - вслух рассуждал орденский посол. Надо придумать другое. Но что?..
Долго он перебирал в голове всякие способы. Неожиданно вспомнил про Иоганна Фусса.
- Он должен спасти меня! - вслух сказал Шоневальд и, позвав в окно проходившего по двору слугу, попросил пригласить купца.
Иоганн Фусс не замедлил явиться. Робко взглянув на Шоневальда, он сказал:
- Я здесь, ваша милость.
- Господин купец, - без обиняков начал Шоневальд, - мне грозит опасность. Я должен тайно выехать из этого проклятого города. Помогите мне! - Он замолчал, не спуская глаз с купца.
- Как я могу помочь, ваша милость? Я бедный купец! - воскликнул пораженный Фусс.
- Подумайте, Иоганн Фусс, - вкрадчиво отозвался Шоневальд, - подумайте, сын мой. Церковь никогда...
- Ваша милость - перебил купец, - может быть, я смогу достать для вас русскую одежду. Мой друг, русский...
- Это исключено... - разочарованно протянул Шоневальд. - Это исключено, милейший. Городские ворота всегда хорошо охраняются, а сейчас... нет, это немыслимо... Подумайте хорошенько, господин купец! -Теперь в голосе посла послышалась угроза. - Вы ведь хитры на выдумку. Я помню, как вам удалось одурачить всех. Тогда вместо сельди вы провезли русским оружие.
- Ваша милость, я придумал! - радостно завопил Фусс. - Я могу вывезти вас из города в большой бочке. Я купил несколько бочек осетровой икры. Но... икра очень дорогой товар, ваша милость, а в бочке полных пятьдесят новгородских пудов...
Послу мало улыбалось подобное путешествие, но, поразмыслив, он понял, что другого выхода нет.
- Сколько стоит икра? - спросил он.
Иоганн Фусс долго колебался с ответом, что-то подсчитывая в уме.
- Я даю двадцать талеров, господин купец. Думаю, этого достаточно, - гордо сказал Шоневальд. - Двадцать талеров!
- Двадцать талеров, ваше священство!.. Только одна икра стоит сто талеров... Но для святой церкви я сейчас же выброшу икру и приготовлю все для вашего путешествия.
- Господин Шоневальд! - послышался за дверью испуганный голос. - Господин Шоневальд!
Дверь распахнулась, и тучная фигура Юлиуса Меца снова появилась на пороге. Громко охая, он долго не мог отдышаться.
- Господин Шоневальд... простите... Несколько русских стоят у ворот, с ними тысяцкий. Они грозятся причинить худо нашему двору, если мы вас не выдадим.
Шоневальд побледнел.
- Ска-жите, - заикаясь, ответил он, - ска-жите, что я уехал... Клянусь вам, что меня через час здесь не будет! Но если вы предадите меня, то...
- Хорошо, ваша милость, я скажу, что вас нет, но это не удовлетворит новгородцев. Они придут в большем числе... и тогда...
- Через час, - перебил Шоневальд, - вы можете открыть ворота, пусть ищут. Я буду уже далеко.
Ольдерман больше не спорил - он поклонился и вышел из комнаты.
- Вы видите, господин купец, надо торопиться! - С этими словами Шоневальд передал Иоганну Фуссу золото.
Купец молниеносно исчез.
Когда к Готскому двору снова подошли вооруженные новгородцы и предводитель грозно потребовал открыть ворота, старшины ганзейских купцов немедленно впустили отряд; они предложили осмотреть двор, поклявшись, что Шоневальда нет. Уже на следующий день Иоганн Фусс погрузил на большую колымагу несколько тяжелых бочек с осетровой икрой. Он благополучно провез их через Словенские ворота на берег Волхова и не уходил с пристани до тех пор, пока его товар осторожно не погрузили на карбас.
А слуга Фусса, заплатив изрядную сумму гребцам и лоцману, в полдень отплыл на Ладогу. Он удобно расселся на постланном между бочками сене и с аппетитом уплетал дорогую черную икру, удивляясь щедрости хозяина.
Глава XIV КОНЕЦ ФЕДОРА ЖАРЕНОГО
Расставшись с Медоварцевым у старой корчмы на реке Амовже, отряд Федора Жареного на пятый день пути прибыл к Ливонскому замку.
Кормщики поставили груженные воском суда в небольшой заводи у Девичьей горы, как раз напротив крепости Нарвы. Здесь Федор Жареный решил переждать время, узнать про заморские корабли, куда и когда они уходят.
Оставив за себя бывалого старика Куприяна, Жареный вместе с толмачом собрался на другой берег.
Они присмотрели рыбацкую лодку, наполненную свежей, только что выловленной рыбой; суденышко стояло у деревянного причала. Рыбаков было двое: один разбирал весла, а другой отвязывал от толстого бревна веревку, которой крепилась к берегу лодка.
- Эй, ребята! - закричал Жареный рыбакам. - Далече ли в путь собрались?
- Недалече, - откликнулся один из мужиков, подняв лохматую голову. - На ливонский берег, в крепость, рыбу продать.
- И нам в крепость! - повеселел Жареный. - А много за провоз возьмете?
- Садитесь, платы не спросим, - ответил тот же лохматый рыбак, - не велик труд. Нам все одно в город.
Новгородцы осторожно, стараясь не топтать трепетавшую рыбу, перебрались к кормовой скамье. Рыбаки, тут же взявшись за весла, погнали лодку к ливонскому берегу.
- Сей день утром немецких рыцарей на тот берег везли. Пустые, без товаров ехали, - сказал один из рыбаков.
Гребцы усиленно работали веслами: в этом месте быстрина сильно относила лодку назад.
- Немецкие рыцари? - встрепенулся Жареный. - А не заметил ли ты, друг, меж тех немцев горбатого купца?
- Горбатого не видал, - помолчав, ответил рыбак. - За главного у них был рыцарь. Лицо саблей накрест посечено. Спрашивали нас про купцов новгородских не проезжали ли-де по здешним местам.
Новгородцы молча переглянулись.
"Надо быть, прошлой ночью обошли нас немцы у большого порога", - подумал Жареный.
Он смотрел на приближающиеся каменные стены Ливонского замка, на крыши чужих домов, на большой герб над воротами; на гербе был изображен щит, а на щите - крест и цветы шиповника. И вдруг как-то сразу тревожное, тоскливое чувство охватило Федора.
* * *
К вечеру, когда торг стал расходиться, через площадь проскакал на огромном взмыленном коне толстый боярин. Горожане посмеивались, глядя на толстяка с красным, вспотевшим лицом, неловко сидевшего в седле. Это был ладожский посадник.
Боярин Никита Губарев, узнав, что ладожане отбили нападение врага и опасность для крепости миновала, не выдержал и сам поехал в Новгород. Он решил все рассказать Евфимию.
"Авось поможет владыка, - думал он, подпрыгивая в седле. - Жаль Труфана Федоровича. Неужто ему пропадать?"
У дверей Софийского дома Губарев, пыхтя, слез с коня и направился в сени.
Ладожского посадника Евфимий принял в маленькой горнице. Несмотря на жаркий солнечный день, здесь было прохладно и сумрачно. Две лампадки скупо освещали темные лики святых на древних иконах, широкие скамьи вдоль стен, дубовое кресло, на котором сидел владыка, и тяжелый резной стол. Не вставая, Евфимий зажег восковую свечу от огня лампадки. В горнице стало светло.
- Садись, боярин, - сказал новгородский архиепископ, - сказывай... Любо мне при лампадах думать, - добавил он, - голове легче, глазам вольготнее и на душе покой.
- Трех коней загнал, владыка, - волнуясь, начал посадник, - на четвертом к тебе прискакал!..
- Как свей, боярин? - нетерпеливо перебил владыка.
- Разбили свеев, - оживился посадник, - многих в полон похватали! Корабль свейский в Ладожке стоит - заполонили.
- Добро, хорошо службу правишь, Никита Афанасьевич! - похвалил владыка. А я подумал, не за помогай ли ты прискакал. Говори, в чем нужда твоя.
Посадник вытер потный лоб:
- Измена в Новгороде, владыка... Мои люди гонца к свеям перехватили. Во всем переветник признался... - Губарев запнулся.
Архиепископ сурово глянул из-под насупленных бровей:
- Сказывай дале, боярин.
- Амосова старшого сгубить похотели, - понизил голос Никита Губарев. Свеям о том писано.
- Кто гонца слал? - недобрым голосом спросил владыка. Никита Губарев оглянулся по сторонам, медля с ответом.
- Говори! - грозно приказал Евфимий. - Говори; боярин!
- Владыка, - жалобно отозвался посадник, - и стен ноне боюсь! - На выпуклых глазах его показались слезы. - Отец милостивый, не выдай, тебе как на духу...
Взглянув на Евфимия, он понял, что медлить нельзя.
- Боярина Борецкого холопа поймали, Вьюном прозывается, другой, Калика Иван, толмач боярский, к свеям ушел. А воровскую грамоту дал Миланио, что у Борецкого лекарем.
Никита Губарев едва дышал. Пот катился с него ручьями.
- Правду ли говоришь, боярин?
Посадник встал и перекрестился, глядя на икону.
- Вьюн на правеже поведал. Здесь он, владыка. Евфимий поднялся и, тяжело опираясь о посох, сделал несколько шагов.
- Феодор, - позвал он, приоткрыв дверь.
- Я здесь, владыка.
- За боярином Борецким пошли, отче, пусть не медлит.
- Сейчас, владыка... - отозвался казначей. - В гридне двое гонцов тебя дожидаются, - добавил он, - с Пльскова гонец да наш монастырский с Шелони. Сказывают, ждать не мочно им.
- Зови, отче! - решил Евфимий.
Вернувшись на место, владыка поправил оплывшую свечу.
- А ты не бойся, боярин, - взглянув на испуганное лицо посадника, ободрил он. - Бог не выдаст, свинья не съест.
Дверь, скрипнув, открылась, в горнице появились двое: высокий боярин в доспехах и костлявый монах в черной суконной одежде. Оба были покрыты дорожной пылью.
- Благослови, владыка! - в один голос сказали они, подходя к Евфимию.
Архиепископ благословил.
- С чем, боярин, пожаловал? - обратился он к псковичу.
- Беда, владыка! Рыцари пльсковскую землю воюют. Посады жгут и грабят, церкви святые рушат. - В голосе псковича послышались слезы. - Помогу у старшего брата, Новгорода Великого, молим... Поддержи, владыка!
Псковский гонец упал на колени.
- Вече соберем, - ответил Евфимий. - Без новгородского слова не мочно бранные дела решать. Встань, боярин, будь в надежде... А ты с чем? - обратился он к монаху.
Чернец посмотрел на владыку, на бояр и твердо сказал:
- Тебе одному послан сказать, владыка:
- Пообождите в гридне маленько, - согласился Евфимий. - Ты, боярин, и ты, Никита Афанасьевич. А я пока церковными делами займусь.
Дверь за боярами закрылась, владыка взглянул на монаха.
- Мужики Коневскую пустынь пожгли, - сказал чернец. - На иноков с дрекольем, вилами да топорами вышли... Посекли, покололи старцев многих. Отца игумна сгубили.
Чернец говорил, что топором рубил, отчеканивая каждое слово.
- Причина в чем? - спокойно спросил владыка.
- Кричали мужики, будто земли их исконные, угодья бортьевые да ловли рыбные монастырь своевольно захватил - вся причина в том.
Владыка молчал, ничем не высказывая своих мыслей.
- Накорми чернеца, отче! - сказал он появившемуся в дверях казначею. - А ты приберись с дороги, брате, отдохни.
Стало тихо. Евфимий, творя молитву, беззвучно шевелил губами. Скрипнула дверь. В горницу вошел боярин Борецкий.
- Благослови, владыка!
Словно не слыша, Евфимий долго смотрел на Борецкого. Казалось, он видел его первый раз.
- Садись, боярин.
- Зачем звал, владыка? - спросил Борецкий. Он осторожно присел на край скамьи, будто боясь сломать ее.
- Так, боярин... - гневно начал Евфимий. - Против Новгорода, господина твоего, против Софии святой! Людей русских врагам продаешь!
- Облыжно то, владыка! - поднялся с места Борецкий. - Против Новгорода никогда думы не держал.
-- Лжешь! - не сводя глаз с Борецкого, крикнул владыка. - Почто холопа Вьюна да толмача к свеям слал? Борецкий побледнел.
- В Ладогу посланы те люди, владыка. Купцам ганзейским уважил, просили с товарами послать, мешкоты купцы боялись...
- Миланио, лекарь твой, - не слушая боярина, перебил Евфимий, - тех слуг сговорил.
- Неповинен, владыка. Без ведома моего эти дела! - смотря в глаза Евфимию, твердо ответил Борецкий. - Богом клянусь!
Владыка заколебался.
- И купцов московских не по твоему слову в Торжке сгубили? - подумав, спросил он. - Тоже богом, боярин, клясться будешь?
- Виновен, владыка, московскому князю бревно под ноги подкатил. Не хотел помоги из княжьих рук. Добра Новгороду хотел! - страстно заговорил Борецкий. А вече против пошло, не сумели с мужичьем сладить. С тем смирился.
- Москвы испугался, а купцов ганзейских на шею Новгороду посадить похотел... Я князю не заступник, - уже спокойно сказал Евфимий, - пусть сам правду ищет.
- А ежели лекаришко Миланио что от себя писал, завтрашнего дня ему не видеть! Дозволь, владыка, домой! - Руки Борецкого дрожали.
- Подожди, боярин, - ответил владыка, - не торопись... - Евфимий верил и не верил Борецкому. - Дело к тебе есть... - наконец решился он. - Пльсковичи помоги просят. Божьи лыцари внове мир порушили, землю православную разоряют.
- Сам пойду. Овинов, Своеземцев, Арбузьевы, другие не отстанут, откликнулся Борецкий. - Конное войско вготове стоит. Охочих людей у нас довольно.
- Хорошо. Спасибо, боярин... На вече людей подыми... - Владыка помолчал. Еще дело есть, боярин.
- Что за дело, владыка? - с готовностью спросил Борец-кий.
- Кои людишки в поганстве живут, - начал Евфимий издалека. - На Шелони, в ночь на праздник рождества Предтечи, по селам кумиров поминают, в бубны и в сопели и гудением струнным и всякими неподобными играми сатанинскими тешатся, бесовские песни поют. Мужи и жены пиры творят и пляшут срамно. И в другие святые праздники кумиров поминают. Срамно же... - Он остановился и посмотрел на Борецкого.
Борецкий смиренно слушал.
- Церкви святой от сих дел великое поношение... Монастырь наш на Шелони те безбожные мужики сожгли, старцев многих, игумна жизни лишили. Знаю, боярин, там земли твои близко. Отпиши, пусть воров уймут, за дела богопротивные в железа их заковать повели да в ямы на чепь, как собак, посадить. Помни, боярин, о завтрашнем дне! - подняв руку, торжественно сказал Евфимий. - Церкви поможешь - многие грехи тебе простятся.
"Видать, не обойтись без нас владыке, - думал Борец-кий. - В покорении и послушании мужиков держать - твердая рука надобна, а у тебя дрожат руки-то. И для нас многополез
на святая церковь: где силой не возьмешь, люди слову божьему внемлют. Птицу кормом, а человека словом обманывают... АО смерти рано мне думать. Чей день завтра, а нынче наш, - продолжал рассуждать боярин. - Нет, владыка, уж лучше так: сегодня мне, завтра тебе". А вслух сказал:
- Сделаю, как велишь, владыка. А с мужиком я сам расправлюсь. Не придется им боле монастыри жечь.
- Иди с богом, боярин, верю тебе, - решил Евфимий. - Однако честь свою пуще глаза береги. Дела те воровские на вече поведай... Пусть казнят злодеев.
* * *
- Позвать Миланио! - загремел Борецкий.
Зная крутой нрав боярина, холопы сломя голову бросились исполнять приказ.
- Ну подожди, мерзавец! - рычал Борецкий, сжимая кулаки. - Я покажу, как писать грамоты. Ты мне все поведаешь, друг Миланио. За услугу я плачу только чистой монетой.
В гневе боярин не заметил, как слегка шевельнулась бархатная занавеска у окна. Когда Борецкий повернулся спиной, Миланио, словно тень, выскользнул из горницы и бросился к потайному ходу. Пока слуги, сбившись с ног, искали по всему дому венецианца, он успел добраться до ворот Готского двора.
Прежде всего Миланио решил предупредить Шоневальда.
- Надо бежать из Новгорода, ваше священство, бежать как можно скорее! повторял он. - Наших гонцов схватили, ваша милость, а в Новгороде мертвого заставят говорить правду. Надо бежать!
Шоневальду передался страх венецианца.
- Они не посмеют хозяйничать здесь! - бледнея, воскликнул он. - С древнейших времен этот двор неприкосновенен... Беседу неожиданно прервал ольдерман двора Юлиус Мец.
- Пришли русские, - сказал он, войдя в горницу. - Они говорят, что у нас скрывается врач боярина Борецкого. Если мы его не выдадим, русские грозят взять силой... Вы Миланио, господин? - вежливо обратился он к венецианцу.
Миланио умоляюще смотрел на Шоневальда.
- Да, это Миланио! - не раздумывая, сказал орденский посол, указав пальцем на венецианца. - И мне кажется, что он не должен пользоваться защитой нашего двора.
Миланио понял, что все кончено.
- Прощайте, ваше священство! - с презрением сказал он. - Пусть вам воздается по заслугам... Я уйду с вашего двора, - обратился Миланио к ольдерману и, не проронив ни слова, удалился.
Шоневальд стоял у окна и следил, как щуплая фигурка венецианца пересекла двор и скрылась в воротах.
"На что надеется этот разбойник? - думал он. - Неужели рассчитывает на милость Борецкого? Или, может быть, решил перед смертью поиграть в благородство?"
Придя в себя, Шоневальд стал обдумывать план бегства из города.
Сначала он решил бежать на Псков переодетым, но тут же отбросил эту мысль.
- Не пройдешь ворота - схватят... - вслух рассуждал орденский посол. Надо придумать другое. Но что?..
Долго он перебирал в голове всякие способы. Неожиданно вспомнил про Иоганна Фусса.
- Он должен спасти меня! - вслух сказал Шоневальд и, позвав в окно проходившего по двору слугу, попросил пригласить купца.
Иоганн Фусс не замедлил явиться. Робко взглянув на Шоневальда, он сказал:
- Я здесь, ваша милость.
- Господин купец, - без обиняков начал Шоневальд, - мне грозит опасность. Я должен тайно выехать из этого проклятого города. Помогите мне! - Он замолчал, не спуская глаз с купца.
- Как я могу помочь, ваша милость? Я бедный купец! - воскликнул пораженный Фусс.
- Подумайте, Иоганн Фусс, - вкрадчиво отозвался Шоневальд, - подумайте, сын мой. Церковь никогда...
- Ваша милость - перебил купец, - может быть, я смогу достать для вас русскую одежду. Мой друг, русский...
- Это исключено... - разочарованно протянул Шоневальд. - Это исключено, милейший. Городские ворота всегда хорошо охраняются, а сейчас... нет, это немыслимо... Подумайте хорошенько, господин купец! -Теперь в голосе посла послышалась угроза. - Вы ведь хитры на выдумку. Я помню, как вам удалось одурачить всех. Тогда вместо сельди вы провезли русским оружие.
- Ваша милость, я придумал! - радостно завопил Фусс. - Я могу вывезти вас из города в большой бочке. Я купил несколько бочек осетровой икры. Но... икра очень дорогой товар, ваша милость, а в бочке полных пятьдесят новгородских пудов...
Послу мало улыбалось подобное путешествие, но, поразмыслив, он понял, что другого выхода нет.
- Сколько стоит икра? - спросил он.
Иоганн Фусс долго колебался с ответом, что-то подсчитывая в уме.
- Я даю двадцать талеров, господин купец. Думаю, этого достаточно, - гордо сказал Шоневальд. - Двадцать талеров!
- Двадцать талеров, ваше священство!.. Только одна икра стоит сто талеров... Но для святой церкви я сейчас же выброшу икру и приготовлю все для вашего путешествия.
- Господин Шоневальд! - послышался за дверью испуганный голос. - Господин Шоневальд!
Дверь распахнулась, и тучная фигура Юлиуса Меца снова появилась на пороге. Громко охая, он долго не мог отдышаться.
- Господин Шоневальд... простите... Несколько русских стоят у ворот, с ними тысяцкий. Они грозятся причинить худо нашему двору, если мы вас не выдадим.
Шоневальд побледнел.
- Ска-жите, - заикаясь, ответил он, - ска-жите, что я уехал... Клянусь вам, что меня через час здесь не будет! Но если вы предадите меня, то...
- Хорошо, ваша милость, я скажу, что вас нет, но это не удовлетворит новгородцев. Они придут в большем числе... и тогда...
- Через час, - перебил Шоневальд, - вы можете открыть ворота, пусть ищут. Я буду уже далеко.
Ольдерман больше не спорил - он поклонился и вышел из комнаты.
- Вы видите, господин купец, надо торопиться! - С этими словами Шоневальд передал Иоганну Фуссу золото.
Купец молниеносно исчез.
Когда к Готскому двору снова подошли вооруженные новгородцы и предводитель грозно потребовал открыть ворота, старшины ганзейских купцов немедленно впустили отряд; они предложили осмотреть двор, поклявшись, что Шоневальда нет. Уже на следующий день Иоганн Фусс погрузил на большую колымагу несколько тяжелых бочек с осетровой икрой. Он благополучно провез их через Словенские ворота на берег Волхова и не уходил с пристани до тех пор, пока его товар осторожно не погрузили на карбас.
А слуга Фусса, заплатив изрядную сумму гребцам и лоцману, в полдень отплыл на Ладогу. Он удобно расселся на постланном между бочками сене и с аппетитом уплетал дорогую черную икру, удивляясь щедрости хозяина.
Глава XIV КОНЕЦ ФЕДОРА ЖАРЕНОГО
Расставшись с Медоварцевым у старой корчмы на реке Амовже, отряд Федора Жареного на пятый день пути прибыл к Ливонскому замку.
Кормщики поставили груженные воском суда в небольшой заводи у Девичьей горы, как раз напротив крепости Нарвы. Здесь Федор Жареный решил переждать время, узнать про заморские корабли, куда и когда они уходят.
Оставив за себя бывалого старика Куприяна, Жареный вместе с толмачом собрался на другой берег.
Они присмотрели рыбацкую лодку, наполненную свежей, только что выловленной рыбой; суденышко стояло у деревянного причала. Рыбаков было двое: один разбирал весла, а другой отвязывал от толстого бревна веревку, которой крепилась к берегу лодка.
- Эй, ребята! - закричал Жареный рыбакам. - Далече ли в путь собрались?
- Недалече, - откликнулся один из мужиков, подняв лохматую голову. - На ливонский берег, в крепость, рыбу продать.
- И нам в крепость! - повеселел Жареный. - А много за провоз возьмете?
- Садитесь, платы не спросим, - ответил тот же лохматый рыбак, - не велик труд. Нам все одно в город.
Новгородцы осторожно, стараясь не топтать трепетавшую рыбу, перебрались к кормовой скамье. Рыбаки, тут же взявшись за весла, погнали лодку к ливонскому берегу.
- Сей день утром немецких рыцарей на тот берег везли. Пустые, без товаров ехали, - сказал один из рыбаков.
Гребцы усиленно работали веслами: в этом месте быстрина сильно относила лодку назад.
- Немецкие рыцари? - встрепенулся Жареный. - А не заметил ли ты, друг, меж тех немцев горбатого купца?
- Горбатого не видал, - помолчав, ответил рыбак. - За главного у них был рыцарь. Лицо саблей накрест посечено. Спрашивали нас про купцов новгородских не проезжали ли-де по здешним местам.
Новгородцы молча переглянулись.
"Надо быть, прошлой ночью обошли нас немцы у большого порога", - подумал Жареный.
Он смотрел на приближающиеся каменные стены Ливонского замка, на крыши чужих домов, на большой герб над воротами; на гербе был изображен щит, а на щите - крест и цветы шиповника. И вдруг как-то сразу тревожное, тоскливое чувство охватило Федора.