Бах Ричард. Единственная

   Мы рассказали им, что и сами не знаем, как очутились с ними вместе, что они просто созданы друг для друга, но об этом пока не догадываются и поэтому каждый из них про себя думает, что ему суждено всю жизнь прожить в одиночестве. Лесли сказала, что мы так же, как и они, шестнадцать лет назад случайно встретились в лифте и разошлись потому, что у нас не хватило смелости познакомиться еще тогда, в первый раз, и мы хотим, чтобы они не совершали этой ошибки и напрасно не теряли шестнадцать лет на поиски друг друга, а немедленно пали друг другу в объятия и начали счастливую совместную жизнь.
   Но они лишь на секунду встречались взглядами и тут же отворачивались. По репликам Ричарда чувствовалось, что он внутренне защищается. Почему они не хотели воспользоваться тем единственным шансом, о котором мечтает каждый, и избежать ошибок, которых можно не делать?
   — Вы думаете, мы понимаем, что тут происходит? — воскликнул я. — Вовсе нет. Мы даже не знаем, живы мы или уже умерли. Ясно только, что каким-то образом мы, из вашего будущего, смогли встретиться с вами, из нашего прошлого, и при этом из вселенской механики не посыпались всякие там пружинки и шестеренки.
   Я говорил так страстно, что юная Лесли стала очень серьезной — видимо, начала осознавать, что все это ей не снится.
   — Нам кое-что нужно от вас, — сказала моя Лесли. Она же в юности глянула на нас, те же прекрасные глаза. «Что?»
   — Мы — те, кто идет за вами, именно мы расплачиваемся за ваши ошибки и добиваемся успехов благодаря вашим стараниям. Мы гордимся вами, когда в нужный момент вы делаете правильный выбор, и грустим, когда выбор оказывается неверным. Мы — ваши самые близкие друзья, кроме вас самих. Чтобы ни случилось, не забывайте о нас, не предавайте нас!
   — А знаете, чему мы научились за это время? — спросил я. — Что нам не очень то подходят сиюминутные радости, приносящие проблемы, из которых потом очень долго приходится выпутываться! Легкий путь — самый тяжелый. — Я повернулся к себе в юности. — А ты знаешь, сколько подобных предложений тебе сделают за это время, пока ты не станешь мной?
   — Много?
   Я кивнул. — Целую кучу.
   — Как нам найти верную дорогу? — спросил он. — Мне кажется, что я уже пару раз прошел легким путем.
   — Как и ожидалось, — ответил я. — Неверный путь так же важен, как и верный. Иногда даже важнее.
   — Но он не приносит радости, — сказал он.
   — Нет, однако…
   — А вы — наше единственное будущее? — внезапно спросила молодая Лесли. Ее вопрос настолько обескуражил, что я осекся и у меня по спине побежали мурашки.
   — А вы — наше единственное прошлое? — в ответ спросила моя жена.
   — Конечно… — начал Ричард.
   — Нет! — я уставился на него, ошеломленный своим открытием. — Конечно нет! Вот почему мы с Лесли не помним, что в этой гостинице к нам являлись «мы, из будущего». Мы не помним этого потому, что случилось это не с нами, а с вами!
   В ту же секунду каждый из нас понял истинный смысл этих слов. Мы изо всех сил старались объяснить ребятам, как им следует поступить, но вдруг окажется, что они живут лишь в одном из многих вариантов нашего прошлого, стоят на одном из многих путей, ведущих к тем, кто мы есть сейчас? Встреча с нами на какое-то время успокоила их, доказала, что будущего не стоит бояться, все будет в порядке. А вдруг мы пришли вовсе не из неизбежного будущего, поджидающего их, вдруг они сделают не такой выбор, как когда-то сделали мы, и пойдут другим путем?
   — Не важно, пришли мы именно из вашего будущего или нет, — начала моя жена. — Не отворачивайтесь от любви…
   Она замолчала. Не закончив фразы, с испугом посмотрела на меня. Комната задрожала, по всему зданию пронесся гул.
   — Землетрясение? — предположил я.
   — Нет никакого землетрясения, — ответила молодая Лесли. Я ничего не чувствую. А ты, Ричард?
   Он покачал головой. «Ничего».
   А мы чувствовали, что комната заходила ходуном, и гул с каждой секундой усиливался. Моя жена неожиданно вскочила. Ее испуг легко понять — она уже пережила два сильных землетрясения, и ей не очень-то хотелось испытать все это в третий раз. Я взял ее за руку. «Дорогая, смертные в этой комнате землетрясения не чувствуют, а нам, привидениям, падающая штукатурка не страшна…»
   Тут комнату затрясло, как на вибростенде, стены стали таять на глазах, а гул перешел в рев. Ребята уставились на нас, сбитые с толку тем, что с нами происходит. В этом бушующем океане неподвижной оставалась только моя жена, которая кричала нашей парочке: «Оставайтесь вместе!»
   В ту же секунду комнату заполнил рев двигателя, и она исчезла в брызгах воды. Из опущенного стекла хлестал ветер — мы снова очутились в кабине нашего гидросамолета, который уже приподнялся над водой и готов был вот-вот взлететь.
   Лесли вскрикнула от радости и ласково погладила панель приборов. «Ворчун! Как я рада тебя видеть!»
   Я потянул на себя штурвал, и через несколько секунд наш маленький корабль оторвался от воды, оставив позади мелководье, исчерченное замысловатым узором. В воздухе снова чувствуешь себя в безопасности!
   — Так это взлетал Ворчун! — догадался я. — Это он вытащил нас из Кармела. Но, слушай, как он смог сам завестись? Почему он пошел на взлет?
   Не успела Лесли и рта раскрыть, как с заднего сидения послышался ответ.
   — Это сделала я.
   Онемев от изумления, мы обернулись. Нежданно-негаданно, в сотне метов над неведомым нам океаном, в кабине нашего самолета объявился пассажир.

IV.

   Я инстинктивно толкнул штурвал от себя, чтобы бросить самолет в пике и прижать незваного гостя к потолку кабины.
   — Не пугайтесь! — сказала она. — Я ваш друг!(Она рассмеялясь.) Уж кого-кого, а меня как раз и не стоит бояться!
   Я немного расслабился.
   — Кто…? — начала Лесли, в упор глядя на незнакомку.
   Та была одета в джинсы и клетчатую куртку, смуглая, черные волосы рассыпаны по плечам, глаза черны как смоль.
   — Меня зовут Пай, — сказала она, — для вас я — то же, что вы — для тех ребят из Кармела. — Она пожала плечами и поправилась. — В несколько тысяч раз.
   Я сбросил газ, и в кабине стало потише.
   — Как вы…? — начал я. — Что вы здесь делаете?
   — Мне показалось, что у вас могут быть проблемы, — сказала она. — Я пришла помочь.
   — Что значит в несколько тысяч раз? — спросила Лесли. — Вы из будущего?
   Пай кивнула и придвинулась к нам, чтобы было лучше слышно. «Я — это вы оба. Я не из будущего, а из…» Она пропела какую-то удивительную двойную ноту: «…из альтернативного настоящего».
   Мне хотелось выяснить, как она могла быть сразу нами обоими, что такое альтернативное настоящее, но больше всего мне хотелось знать, что же происходит?
   — Где мы? — спросил я. — Ты знаешь, отчего мы погибли?
   Она улыбнулась и покачала головой. «Погибли? А с чего вы это взяли?»
   — Не знаю, — сказал я. — Мы уже было зашли на посадку в Лос-Анджелесе, но тут что-то бабахнуло, и город исчез. Цивилизация в долю секунды испарилась, мы летаем над океаном, не существующим на Земле, а когда приземляемся, привидениями бродим в нашем прошлом, там нас, кроме нас самих, никто не видит, по нам ездят тележки, а мы проходим сквозь стены… (Я пожал плечами.) Если этого не считать, то и вправду непонятно, с чего я взял, что мы умерли.
   Она рассмеялась. «Успокойтесь, вы живы».
   Мы с Лесли переглянулись и действительно почувствовали облегчение.
   — Тогда где мы? — спросила Лесли. — Что с нами произошло?
   — Это нельзя назвать местом, скорее это точка бесконечной перспективы, сказала Пай. — А произошло это, скорее всего, по вине электроники. Она осмотрела панель приборов. Золотая вспышка была? Интересно. Чтобы оказаться здесь, у вас был всего один шанс на триллион. — Она очаровывала нас, мы чувствовали себя с ней, как дома.
   — То есть у нас всего один шанс на триллион вернуться? — спросил я. — У нас завтра встреча в Лос-Анджелесе. Мы успеем вернуться вовремя?
   — Вовремя? — она повернулась к Лесли. — Ты голодна?
   — Нет.
   Затем ко мне. «Хочется пить?»
   — Нет.
   — Кака вы думаете, почему нет?
   — Волнение, — предположил я, — Стресс.
   — Страх! — сказала Лесли.
   — Вы напуганы? — спросила Пай.
   Лесли чуть-чуть подумала и ответила с улыбкой: «Уже нет. Я бы так не сказала. Не очень-то я люблю внезапные перемены».
   Она повернулась ко мне. «И много топлива израсходовали?»
   Стрелка стояла не шелохнувшись.
   — Ни капли! — воскликнул я, внезапно догадавшись. — Ворчун не расходует топлива, а нам не хочется ни есть, ни пить потому, что голод и жажда появляются со временем, а здесь времени нет.
   Пай кивнула.
   — Скорость тоже зависит от времени, — сказала Лесли. — Но мы движемся.
   — Вы уверены? — Пай, вопросительно изогнув свои черные брови, повернулась ко мне.
   — Не смотри так на меня, — сказал я. — Мы движемся только в нашем воображении? Только в…
   Пай ободряюще улыбнулась, мол, теплее-теплее, словно мы играли в угадайку.
   — …в осознании мира?
   Она радостно улыбнулась. «Верно! Временем вы называете ваше движение к осознанию мира. Любое событие, которое может произойти в пространстве-времени происходит сейчас, сразу, все — одновременно. Нет ни прошлого, ни будущего, только настоящее, хотя, чтобы общаться, мы говорим на пространственно-временном языке».
   — Это как… — она умолкла, подыскивая сравнение, — …как в арифметике. Как только ее поймешь, становится ясно, что все задачки уже решены. Кубический корень из 6 известен, но нам потребуется то, что мы называем временем, несколько секунд, чтобы узнать, каким он всегда был и остается.
   «Кубический корень 8 равен 2, — подумал я, — а 1 равен 1. Кубический корень 6? Где-то 1,8?» И, конечно же, пока я прикидывал в уме, я понял, что ответ ждал меня задолго до того, как я задался этим вопросом.
   — Любое событие? — переспросила Лесли. — Все, что только возможно, уже случилось? Так будущего нет?
   Моя практичная Лесли вышла из себя. «Так зачем же мы вообще живем, перенося все испытания в этом… в этом выдуманном времени, если все уже свершилось? Зачем все это?»
   — Дело не в том, что все уже произошло, а в том, что у нас неограниченный выбор, — сказала Пай. — Сделанный нами выбор приводит нас к новым испытаниям, а преодоление их помогает нам осознать, что мы вовсе не те беспомощные жалкие существа, которыми сами себе иногда кажемся. Мы — безграничные выражения жизни, зеркала, отражающие дух.
   — А где все это происходит? — спросил я. — Может, на небе есть огромный склад, где на полках хранятся приключения и испытания на любой вкус?
   — Склада нет. И места такого нет, хотя вы можете представить себе это в виде пространства. Как вы думаете, где это может быть?
   Не зная ответа я лишь покачал головой и повернулся к Лесли. Она тоже покачала головой.
   Пай переспросила театральным голосом: «Так где?» Глядя нам в глаза, она показала рукой вниз.
   Там внизу, под водой, на дне океана пересекались бесчисленные дороги. — Эти узоры? — воскликнула Лесли. — Под водой? А-а! Это наш неограничен ный выбор. Эти узоры показывают дороги, которые мы выбираем! И те повороты, которые мы могли бы в своей жизни сделать, и уже сделали в…
   — …параллельных жизнях? — закончил я за нее, догадавшись, какой рисунок складывается из всей этой мозаики. — Альтернативные судьбы!
   Мы изумленно уставились на бескрайние узоры, раскинувшиеся под нами.
   — Набирая высоту, — продолжил я в приливе проницательности, — мы видим перспективу! Мы видим все возможные варианты выбора и его последствия. Но чем ниже мы летим, тем больше мы теряем понимание этой перспективы. А когда мы приземляемся, мы теряем из виду все остальные возможности выбора. Мы фокусируемся на деталях этого дня, часа или минуты и забываем обо всех других возможных судьбах.
   — Какую чудную метафору вы придумали, чтобы понять, кто же вы такие на самом деле, — сказала Пай, — узоры на бескрайнем дне океана. Вам приходится летать на своем гидросамолете и садиться то там, то здесь, чтобы повидаться с самим собой из альтернативной жизни. Но это лишь один из возможных творческих подходов, и он работает.
   — Так выходит, что это море под нами, — спросил я, — вовсе и не море? И этих узоров там на самом деле нет?
   — В пространстве-времени на самом деле вообще ничего нет, — сказала она. — Эти узоры — всего лишь придуманное вами наглядное пособие. Так вам легче понять одновременность жизни. Это сравнение с полетом потому, что ты любишь летать. Когда вы приземляетесь, ваш гидросамолет плывет над какой-то частью картины, вы становитесь наблюдателями, призраками входите в ваши альтернативные миры. Вы можите научиться чему-нибудь у живущих там других аспектов нашего "я", даже не считая реальностью их жизненное окружение. А когда вы узнаете то, чему вам надо было научиться, вы вспомните свой гидросамолет, прибавите обороты двигателя, подниметесь в воздух и снова обретете перспективу.
   — Мы сами создали эту… картину? — спросила Лесли.
   — В пространстве-времени столько же метафор, представляющих жизнь, сколько интересующих вас занятий, — ответила Пай. — Если вы бы увлекались фотографией, возможно, вы бы представили себе огромный фотообъектив. Мы видим четко только то, что находится в фокусе, остальное размыто. Мы фокусируемся на одной жизни и думаем, что кроме нее ничего больше нет. И все остальные стороны нас самих, наши размытые тени, мы считаем снами, желаниями, «чем-бы-я-мог-стать», но они точно так же реальны, как и мы. Мы сами наводим фокус.
   — Может быть, поэтому нас так зачаровывает физика? — спросил я. — Квантовая механика с ее безвременьем? Ничто не возможно, но все реально? Нет ни прошлых, ни будущих жизней, сфокусируйся на одну точку, поверь в то, что она движется — и вот, мы выдумали время? Чувствуя себя участником события, начинаешь думать, что это единственная жизнь? Это так, Пай?
   — Очень похоже, — сказала она.
   — Тогда мы можем полететь вперед, — предположила Лесли, — над той дорогой, — где мы покинули Ричарда и Лесли, приземлиться чуть дальше и посмотреть, остались ли они вместе, спасли ли годы, потерянные нами!
   — А вы уже знаете, — сказала наша гостья из другого мира.
   — Мы не знаем! — воскликнул я. — Нас утащили оттуда… Пай улыбнулась. «У них тоже есть выбор. Одна чась их существа напугана и пытается убежать от будущего, связанного взаимными привязанностями. Другая часть желает стать просто друзьями, еще одна — стать любовниками, чуждыми друг другу духовно, еще одна — жениться и развестись, и последняя — слиться духовно, жениться и вечно любить друг друга».
   — Выходит, что мы здесь вроде туристов! — подытожил я. — Не мы создали этот пейзаж, но мы выбираем ту часть картины, которую мы хотим разглядеть поближе.
   — Хорошо сказано, — согласилась Пай.
   — О'кей, — сказал я. — Ну, а если, предположим, мы прилетим в ту часть картины судеб, где моя мать должна встретить моего отца. Но мы им помешаем, они не встретятся. Как же тогда я мог родиться на свет?
   — Нет, Ричи, — сказала Лесли, — это не помешает тебе родиться. Ты родился в той части картины, где они смогли встретиться, и ничто этого изменить не может!
   — Так нет ничего предопределенного? — спросил я. — Разве каждому из нас не назначена своя судьба?
   — Судьба, конечно, есть, — сказала Пай, — но она вовсе не тащит тебя силком туда, куда ты не хочешь идти. Вы сами делаете выбор. Судьба зависит только от вас.
   — Пай, а если мы захотим домой, — начал я, — как нам вернуться?
   Она улыбнулась.
   «Вернуться домой очень просто. Вы создали эту картину си лой своего воображения, но путь домой — это путь духа. Любовь укажет вам дорогу… — она внезапно замолчала. — Простите меня, я что-то увлеклась поучениями. Вы хотите вернуться прямо сейчас?»
   — Да, пожалуйста.
   — Нет! — воскликнула Лесли. Она говорила с Пай, но при этом взяла меня за руку, словно просила выслушать ее до конца. — Если я правильно поняла, те двое, какими мы были на пути в Лос-Анджелес, остановились во времени, и мы можем вернуться к ним, как только захотим.
   — Конечно, можем, — сказал я. — Но тут опять бабахнет, и мы снова угодим сюда.
   — Нет, — сказала Пай. — Когда вы вернетесь, мелкие обстоятельства изменятся, и назад вам уже не попасть. Так вы хотите домой?
   — Нет, — повторила Лесли. — Я хочу здесь многое узнать, Ричард. Я хочу понять! У нас был лишь один шанс на триллион, и он нам выпал, мы должны остаться!
   — Пай, — спросил я, — а если мы останемся, можем мы погибнуть, даже если здесь мы — привидения?
   — Если таков будет ваш выбор, — ответила она.
   — Наш выбор? — Эти слова мне показались зловещими. — Я люблю безопасные приключения. Полет в полную неизвестность — вовсе не забавное приключение, это просто безумие. А вдруг мы станем пленниками этой воображаемой картины судеб и потеряем наш собственный мир? Вдруг нас что-нибудь разлучит и мы с Лесли никогда здесь друг друга не найдем? Воображение может заманить нас в ловушку. — Мне это не нравилось, и я повернулся к своей жене. — Я думаю, нам лучше вернуться, дорогая.
   — Ну, Ричи, неужели ты действительно хочешь упустить такой случай? Разве не об этом ты всегда мечтал — параллельные миры, альтернативное будущее! Только подумай, сколько нового мы можем здесь узнать! Давай немножко рискнем.
   Я вздохнул. На пути к истине моя Лесли в прошлом не раз глядела в лицо опасности. Конечно, она хочет остаться. Теперь она позвала в дорогу скитальца, живущего в глубине моей души.
   — Ну ладно, малыш, — сказал я в конце концов.
   В воздухе сильно запахло опасностью. Я почувствовал себя пилотом-новичком, осваивающим воздушную акробатику без ремня безопасности.
   — Пай, кстати, а сколько здесь живет разных аспектов нашей души?
   — спросил я.
   Она рассмеялась и посмотрела вниз на бесконечный узор: «А сколько ты можешь себе представить? Им нет числа».
   — Так вся эта картина о нас? — пораженно спросила Лесли. — Куда бы мы ни посмотрели, куда бы ни полетели — эти узоры показывают выбор, сделанный нами?
   Пай кивнула.
   «Мы еще не начали путешествия, — подумал я, — а уже столкнулись с чем-то невероятным».
   — А как же другие, Пай? Сколько же жизней может быть во Вселенной?
   Она озадаченно посмотрела на меня, словно не поняла моего вопроса. «Сколько жизней во Вселенной, Ричард? — переспросила она. — Одна-единственная».