Далее шеф припомнил еще несколько подобных хрестоматийных примеров. А Эйби, всем своим видом демонстрируя необычайный интерес к этим набившим оскомину рассказам, стал от скуки рассматривать висевшие напротив него картины. Картин в этом зале было штук двадцать. Но с того места, где сидел Эйби, можно было, не поворачивая головы, увидеть только пять из них. Двести лет во время очередных и внеочередных совещаний в ставке Эйби сидел на одном и том же соответствующем его рангу месте. Двести лет он видел на противоположной стене одни и те же полотна, посвященные определенным историческим вехам в идеально правильно развивающемся обществе. Работая над этими произведениями, художники, по-видимому, черпали конкретные знания и вдохновлялись соответствующими параграфами СОП и СИИП. Поэтому полотна отличались глубиной и точностью вышеупомянутых документов. На первой картине слева - пещерные жители, сидя у костра, с аппетитом уписывали какого-то доисторического зверя. На второй - избранный общиною пастух стерег, опершись на посох, тучное стадо свежезавитых овечек. Третья картина посвящалась трудовым будням древних творцов бронзового оружия. На четвертой маленькие смуглые люди возводили огромные пирамиды. А пятая картина красочно изображала рабовладельческий строй в полном расцвете. Вот эту картину Эйби с удовольствием бы вынул из рамы, разрезал на мелкие куски и сжег, а пепел развеял по ветру! Каждую ночь он видел ее во сне и каждый день вспоминал наяву. Ведь согласно календарному графику ускорения на его планете Уне рабовладельческий строй должен был как раз достигнуть наивысшей точки. Ученым и философам полагалось уже сделать ряд великих открытий. А на месте древних патриархальных поселений надлежало вырасти богатым, шумным городам. И согласно отчетам Эйби Си дела на Уне обстояли именно так, как, предписывалось календарным графиком ускорения. Были и города, и ученые, и открытия, и расцвет! Все было! Но, увы, только в отчетах. Невежественные обитатели Уны не признавали никаких ускоренных темпов развития и даже не думали расставаться с милым их сердцу матриархатом. А тех, которые предлагали какие-нибудь новшества, младшие братья по разуму сбрасывали с высокой скалы в море. Этот обряд служил для не избалованных массовыми зрелищами туземцев развлечением, а для любителей новшеств являлся поучительным предостережением. И две тысячи обучителей из отряда Эйби едва-едва уговорили унян перейти от матриархата к патриархату. Да и то не было никакой уверенности в том, что при первых же неудачах в реорганизованном обществе туземцы не вернутся к привычному образу жизни. Координатор совершенно не представлял, что ему делать с неподатливыми, трудновоспитуемыми туземцами. Конечно, лет сто пятьдесят назад он еще мог бы честно доложить Главному, что Уна - безнадежная планета. Но Основные Правила гласили, что нет плохих планет, а есть плохие координаторы. И в результате честного признания Эйби Си, несомненно, лишился бы своей высокой должности. Нет, на это у него просто не хватало мужества. И он составлял благополучные отчеты, в которых развитие общества на Уне шло в полном соответствии с СОП и, чтобы не вызывать подозрений, то чуть-чуть опережало календарный график ускорения, то немного отставало от него. А для пущей достоверности координатор щедро разбрасывал по страницам отчетов выдуманные им характерные детали и трогательные подробности из жизни своих подопечных. Более ста лет Эйби Си составлял обширные отчеты, свидетельствовавшие о том, что он обладал незаурядным воображением и мог бы стать неплохим писателем-фантастом. Литературную отточенность и завершенность его отчетов неоднократно ставили даже в пример другим координаторам. И хоть Эйби не знал об этом, на Озе его докладные записки пользовались большой популярностью в кругах ученых-историков. Но чем больше Эйби Си хвалили, тем хуже он себя чувствовал и, ежедневно ожидая разоблачения и скандала, продолжал свою аферу. В глубине души он даже хотел, чтобы скандал разразился поскорей, и в то же время делал все для отдаления неизбежной развязки. Занятый своими печальными мыслями, Эйби почти не слушал Главного. Время от времени он улавливал отдельные фразы и машинально отмечал, что шеф все еще продолжает приводить исторические примеры нерадивости координаторов и их подчиненных. Но вдруг он услыхал то, что сразу заставило его насторожиться. - Как и следовало ожидать, после происшествия на Миксе, - сказал Главный, - к нам вылетела чрезвычайная комиссия Сената. Сиреневая оппозиция снова подняла голову, и я уверен, что комиссия не ограничится расследованием миксианского скандала. Думаю, члены комиссии посетят на сей раз все, даже самые отдаленные, объекты нашей экспедиции. Считаю своим долгом, господа координаторы, предупредить вас об этом и надеюсь, на вверенных вам планетах все будет в порядке! "Вот оно! - похолодел Эйби и громко чихнул. - Что же делать, боже мой? Что делать?" Ему показалось, что Главный смотрит прямо на него. И Эйби Си, боясь встретиться с ним взглядом, снова уставился на исторические полотна.
IV
Все последующие годы координатор третьего ранга внимательно следил за передвижениями сенатской комиссии. А она, перелетая с объекта на объект, все приближалась, приближалась, и настал день, когда сенаторы, сопровождаемые Главным Координатором Дабл Ю, прибыли на космическую станцию Уны. Эйби сделал подробный отчет, посвященный обстановке на планете, а сенаторы с интересом посматривали на автора нашумевших докладных записок. Он все еще надеялся, что комиссия удовольствуется его докладом. Но не тут-то было. Несмотря на усталость, сенаторы захотели собственными глазами увидеть то, что координатор так занимательно описывал в своих ежегодных отчетах. И Эйби Си вынужден был сдаться. Под покровом ночи комиссия в ракетоплане бесшумно опустилась на планету. А когда взошло солнце, сенаторы увидели невдалеке высокие стены сказочного беломраморного города. - Что это?! - воскликнули зачарованные члены комиссии. - Онна, - просто ответил координатор, - главный город того рабовладельческого государства, о котором я имел честь вам докладывать. Пойдемте! И, смешавшись с толпой странников (благо координатор одел сенаторов так, чтобы они не отличались от местных жителей), члены комиссии подошли к крепостным воротам. В воротах, поигрывая мощными бицепсами, стояли рослые полуобнаженные воины. Они опирались на мечи и внимательно оглядывали прохожих. Благополучно миновав охрану, сенаторы очутились на вымощенных каменными плитами оживленных улицах шумного города. Богатые дворцы и общественные здания, мимо которых проходили члены комиссии, были украшены многочисленными колоннами, статуями и скульптурными группами. По улицам не спеша двигались одетые в белоснежные хитоны горожане, обсуждая последние гладиаторские бои и непрерывно растущие цены на рабов. В тени портиков пожилые ученые мужи вели неторопливые беседы со своими верными учениками. Под деревом сидел слепец и, аккомпанируя себе на кифаре (или другом щипковом инструменте), звучным голосом пел длинную-предлинную песню. - О чем он поет? - поинтересовались сенаторы. - О странствиях какого-то местного героя, - ответил, прислушавшись, координатор и уважительно добавил: - Эпос! Чернокожие рабы пронесли в открытом паланкине свою госпожу... Прогрохотала колесница... Странного вида растрепанный горожанин выскочил из-за угла. С воплем "Эврика!" он подбежал к членам комиссии и стал, размахивая руками, что-то возбужденно выкрикивать. - Он говорит, - перевел координатор, - что десять минут назад открыл новый закон. Тело, говорит он, погруженное в воду, теряет в своем весе столько, сколько весит вытесненная им жидкость. Молодец! Хороший закон открыл! похвалил горожанина Эйби Си и погладил его по голове. Великий ученый молодцевато щелкнул сандалиями и, снова закричав "Эврика!", побежал дальше. - Грандиозно! - сказали сенаторы. То, что они увидели на Уне, превзошло их ожидания. И только Главного Координатора неотступно преследовало странное чувство, что он уже все это видел. И не раз. Но где и когда? Они поднимались в гору, и Главный почему-то подумал, что сейчас они увидят море и. белые паруса кораблей. И когда действительно вдали показался порт и корабли, Дабл Ю как-то странно посмотрел на Эйби.
V
А поздно ночью, когда усталые члены комиссии вернулись на космическую станцию и легли спать, Главный Координатор вызвал к себе Эйби. - Я хочу задать вам, координатор, три вопроса и затем сообщить приятную новость. Первый вопрос: сколько времени строили вы этот город? - Я вас не понимаю... - растерялся Эйби. - Не валяйте дурака, - перебил Дабл Ю. - Так сколько? - Три года... - вздохнул координатор. - Ну что ж, даже при той технике, которая была у вас, это довольно быстро. Вы, я вижу, отличный организатор. Эйби смущенно хихикнул. Откровенно говоря, он надеялся, что все уже утряслось, и вот, на тебе! - Хороший город вы построили, но уж слишком новенький, прямо с иголочки... - Времени не хватило под старину подделывать, а то бы конечно... - Второй вопрос: где я мог видеть такой же точно город? - В вашем конференц-зале. На картине. Пятая слева. - Ну конечно! - сразу же вспомнил Дабл Ю. - Действительно, пятая слева... И как вы ее так хорошо запомнили? - Двести лет разглядывал. Не захочешь - запомнишь! - И последний вопрос: с какого времени ваши отчеты не соответствовали действительному положению вещей? - Да почти с самого начала, - развел руками Эйби. - Не ускоряются местные жители... Чихать им и на СОП и на СИИП. Дикари! - Ну теперь это все равно. Я получил сообщение, что сиреневая оппозиция в Сенате победила и дальнейшая работа нашей экспедиции признана нецелесообразной. Вот так. Повезло вам! - Почему? - не понял Эйби. - А потому, что вернемся мы на Озу и ваша тайна останется тайной навсегда... - Но вы-то знаете! И вы можете... - Что могу? Рассказать, что какой-то координатор третьего ранга двести лет водил меня за нос?.. Кстати, за составление интересных отчетов Парламент присвоил вам звание координатора первого ранга. Поздравляю! И не благодарите меня. Вас выручила война на Миксе. - Дабл Ю помолчал. - А впрочем, насколько я теперь понимаю, на прославленном Миксе был такой же расцвет науки и техники, как расцвет рабовладельческого строя на Уне! - А как же бактериологическая война? - Да, страшные бактерии, из-за которых ни одна комиссия не рискнула побывать на Миксе, - это тоже неплохо придумано. Ох и изобретательные у меня координаторы! Один лучше другого!
VI
Так закончилась эта грандиознейшая из грандиознейших космических экспедиций. Предоставленные самим себе обитатели планет потихоньку развивались. А тридцать тысяч лет спустя унианские археологи обнаружили в непроходимых джунглях заброшенный неописуемой красоты город, совершенно не похожий на другие города Уны и построенный из неизвестных на Уне материалов. И тогда вспомнили древние легенды о неизвестно откуда пришедших и неизвестно куда ушедших людях, которые умели то, чего никто не умел да и сейчас еще не умеет. И стали говорить, что задолго до современной цивилизации на Уне была другая, еще более развитая цивилизация. Никто, правда, не мог объяснить, почему от нее остался всего-навсего один город и больше никаких следов. Но, как говорится, тем более! Выдвигались и отвергались гипотезы, создавались и рушились концепции. Благодаря загадочному городу были написаны 22442 диссертации, создано 10237 романов и снято 1143 фильма. Но ни в одной из перечисленных работ авторам так и не удалось добраться до сути. Если, конечно, не считать этого небольшого, но абсолютно достоверного рассказа.
ПАРИ
- Итак, уважаемый киберолог, - торжественно сказал старый философ, повторите, пожалуйста, еще раз условия нашего пари. Зафиксируем их во избежание дальнейших недоразумений на магнитной пленке. - С удовольствием. Условия таковы: для проведения нашего эксперимента мы, дорогой философ, заказываем дюжину машин, умеющих творить художественные произведения... - Слишком длинно. Называйте эти машины сокращенно: МУТы. - Согласен. В каждом МУТе будет запрограммирована потребность писать. Но и здесь я подхожу к самому главному, - зная, как писать литературные произведения, МУТы совершенно не будут знать, о чем писать. - Совершенно верно. МУТы ничего не должны знать, кроме правил создания рассказов, поэм, романов и так далее... - А теперь необходимо зафиксировать следующее: вы, дорогой философ, утверждаете, что, зная, как писать, но не зная, о чем, МУТы ничего не напишут. - Ничего, кроме бессмысленного набора слов! - А я, как специалист по психологии искусственного кибернетического творчества, утверждаю, что, абсолютно ничего не зная, не общаясь с внешним миром и даже не догадываясь о его существовании, МУТы все равно писать будут. Причем не просто писать - нет, они станут создавать законченные литературные произведения во всех жанрах. - И о чем, уважаемый киберолог, эти произведения будут говорить, если МУТам нечего будет сказать? - А вот это мы выясним после того, как проведем наш эксперимент и вы проиграете пари. - Я-то не проиграю, поскольку я утверждаю очевидное. А вот вы... - Ах, дорогой философ, мы, кажется, снова начинаем спорить... Спор между философом и киберологом, специалистом по психологии искусственного творчества, продолжался уже не первый год. И так как не оставалось никаких надежд на то, что в теоретическом споре одна сторона хоть когда-нибудь сможет переубедить другую, киберолог и философ договорились провести тот самый небывалый эксперимент, о котором шла речь в начале нашего рассказа. Когда механики отладили последнего, двенадцатого МУТа и расставили машины согласно указаниям киберолога в специальном закрытом помещении, пришел философ. Недоверчивый философ сам подключил искусственных литераторов к питанию и собственноручно нажал кнопку "работа". Вспыхнули на панелях. МУТов зеленые огоньки индикаторов, забегали на экранах осциллографов кривые творческих импульсов, зашевелились стрелки приборов, показывающих уровень вдохновения, глубину замыслов, силу воплощения, яркость образов и скорость самовыражения. А над входом в помещение, где должен был происходить загадочный процесс творчества, зажглась красная табличка: "Просьба соблюдать тишину! Идет запись!" Но, как выяснилось в первый же час, запись-то как раз и не шла. И ни один МУТ не выдал на-гора ни одного абзаца готовой продукции. - Это естественно, - сказал киберолог, - они думают, они вынашивают. - Интересно, о чем можно думать, если думать не о чем? - не без злорадства заметил философ. - Но мы не станем торопиться с окончательными выводами. Пришел к концу первый день, а МУТы все еще продолжали вынашивать и не приступали к воплощению своих замыслов. Если не считать того, что один МУТ написал: "Раз, два, три, четыре, пять, вышел..." И все. Кто вышел, куда и зачем, осталось неизвестным, потому что МУТ снова впал в глубокую задумчивость. А так как даже с точки зрения самых модернистских и авангардистских течений фразу, написанную МУТом, нельзя было считать законченным произведением, киберолог почувствовал себя неуверенно. Наступила ночь. И хоть эксперимент еще не окончился, философ в чудесном настроении отправился спать. Но, как было зафиксировано электронной памятью, в 23 часа 17 минут МУТ, числившийся в инвентарной ведомости под № 7 и ничем, кроме порядкового номера, от своих собратьев не отличавшийся, написал стихи о том, что ему не о чем писать, потому что он ничего не знает. Это бесхитростное первое произведение МУТовской литературы было настолько правдивым и так верно отражало настроения и думы искусственных литераторов, что все МУТы сразу поняли, о чем нужно писать, и каждый выдал свой вариант признания в том, что писать ему не о чем. Все МУТы написали о себе лично. А МУТ № 6 (хоть есть основания полагать, что это был МУТ № 9) догадался, что взамен местоимения "я" можно употреблять "он", и, воспользовавшись своим открытием, написал рассказ, героем которого являлся некий МУТ, страдавший по причине абсолютного незнания, о чем писать. Рассказ был встречен с энтузиазмом, и МУТы дружно откликнулись на него такими же, ничем не отличавшимися от первоисточника рассказами, что, кстати, в искусственной литературе считалось вполне нормальным. И в результате МУТовская галерея литературных образов пополнилась целым выводком близнецов-незнаек. Затем МУТа № 3 осенило, что этот же рассказ можно изложить стихами, и появилась первая МУТовская поэма, а за ней еще одиннадцать поэм, схожих с первой как две капли воды, хоть воды в них, разумеется, было гораздо больше. Нашелся, правда, и такой МУТ, который в поисках новых путей попробовал вышеупомянутую поэму разрифмовать и пересказать в прозе. Но в результате получился уже известный в искусственной литературе рассказ о страдающем МУТе. А дальше МУТы начали повторяться. И возникла реальная угроза того, что, исчерпав одну-единственную тему, МУТовская литература зачахнет, так и не успев создать гениальных произведений. И вероятно, так и случилось бы. Но МУТ № 8, перебирая запрограммированные в нем варианты творческой деятельности, решил попытать счастья на поприще литературной критики. А поскольку этот начинающий критик никого, кроме своих электронных собратьев, не читал, то он, естественно, обрушился на их произведения, указывая авторам, что они ничего не знают, в то время как полагалось бы знать. МУТы очень обрадовались открытию нового жанра и бросились поспешно создавать критические шедевры, неистово обвиняя друг друга в незнании. Некоторое время в искусственной литературе наблюдалось оживление, но и оно не смогло надолго задержать наступления кризиса. И в сей трудный час тот самый МУТ № 7, который давно уже почивал на лаврах первооткрывателя темы ничегонезнания, выступил с новыми программными стихами. - Я не знаю, о чем писать, - заявил МУТ №7,- но я горжусь этим абсолютным незнанием и не соглашусь поменять его на какие-то сомнительные знания. Ибо то, что мне не о чем писать, является свидетельством моего таланта. И едва появились эти стихи, как электронные литераторы разделились на МУТов и НЕОМУТов, и искусственная литература, выбравшись из тупика, понеслась по столбовой дороге. НЕОМУТы в своих произведениях страстно и многословно обвиняли МУТов в незнании знаний. А МУТы, не уступая своим литературным противникам ни в страсти, ни в многословии, с гордостью утверждали, что они, МУТы, знать ничего не хотят! Литературная жизнь забила ключом. И если до раскола в горестных произведениях МУТов не было именно горести, а в яростных критических нападках - ярости, то теперь страсти бушевали в полную силу. Появились конфликты, а вместе с ними такие новые для искусственной литературы жанры, как эпиграмма ("Сочиняет МУТ с волнением МУТное произведение"), приключенческая повесть ("Храбрый МУТ в лагере НЕОМУТов") драма ("МУТ полюбил НЕОМУТку и под ее влиянием перевоспитался и порвал с мутовшиной"), и, наконец, сценарий (все вышеназванное, переработанное с учетом киноспецифики). Произведения появлялись одно за другим. И если учесть, что работают искусственные литераторы в 1010 раз быстрей настоящих, то станет понятным, каким образом весь путь от первого стихотворения до невероятного подъема и небывалого расцвета искусственная литература прошла всего за 18 часов 14 минут. И когда философ снова появился в том помещении, где проводился этот эксперимент, киберолог подчеркнуто скромно сказал: - Вот видите! А вы говорили... Но с философом сладить было не так-то просто. - Я так и думал! - завопил он, бегло ознакомившись с историей искусственной литературы. - Я так и думал, что нам подсунут не тех МУТов, которых мы заказывали! - Но в чем дело? Не понимаю. - Как в чем дело? Мы просили сделать МУТов, которые бы ничего не знали, кроме правил создания произведений. - Верно. Но этим МУТам абсолютно ничего не известно. - Неправда! Эти МУТы знают, что они ничего не знают. А больше этого не знал и Сократ!
СОГЛАСНО НАУЧНЫМ ДАННЫМ
Я проснулся поздно ночью от какого-то громкого дребезжащего звука. Не открывая глаз, я старался определить, что это за непонятный звук. И наконец, догадался: кто-то настойчиво стучал ко мне в окно. Это было странно. Это было очень странно, если учесть, что живу я на тридцать шестом этаже. Чертыхаясь, я вскочил с постели и раздвинул шторы. За окном, недалеко от подоконника, стоял человек. Вернее, он не стоял, а почти неподвижно висел в воздухе. А над головой этого странного человека серебристым нимбом вставала луна, заливая холодным светом его гладкую покатую лысину. Признаться, я несколько опешил. А тот, за окном, увидев меня, радостно замахал руками и, словно потеряв равновесие, резко взмыл вверх, затем промелькнул, падая вниз, и, наконец, опять повис передо мной, заняв исходную позицию. - Что вы здесь делаете? - строго спросил я, приоткрыв форточку. - Сейчас я вам все объясню. - Он приблизился к форточке. - Если я не ошибаюсь, вы астроном? - Ну и что? - Вы специалист по инопланетным цивилизациям? - Да, - сказал я, все более удивляясь его осведомленности. - Чудесно. Вы именно тот человек, который мне нужен. Ведь вы человек, да? - Разумеется. - А я турианин, житель планеты Тур. Вам это что-нибудь говорит? - Н-нет... - Ну это неважно. Вероятно, у вас наша планета известна под другим именем. А кстати, как называется ваше небесное тело? - спросил он, пытаясь просунуть голову в форточку. - Земля. - Земля? Земля! Впервые слышу. Но дело не в этом. Если бы вы соблаговолили впустить меня в помещение... - О конечно, конечно! - Я поспешил гостеприимно распахнуть окно: дальше разговаривать с инопланетным гостем через форточку было бы просто неприлично. - Весьма признателен, - церемонно раскланялся турианин и, старательно вытерев ноги о подоконник, впорхнул в комнату. Одет он был несколько облегченно. Яркие полосатые плавки с кармашками на кнопках да резиновые лягушачьего цвета ласты - вот, пожалуй, все, что было на нем. Если не считать вытатуированного на правой руке слова "Катя", а на левой - "Зина". - Разрешите, я присяду, - устало сказал он и, опустившись в кресло, закрыл глаза. - Просто не верится, что я уцелел. Звездолет потерял управление. Мы падали целую вечность и, наконец, прошлой ночью врезались в вашу планету. Ведь ваше небесное тело - планета, да? - вдруг встревожился турианин. - Конечно, планета. - Ах как хорошо!.. К счастью, мы упали в море или в этот... Как у вас называются самые большие водоемы? - Океан. - Да, да. Мы упали в океан и пошли ко дну. Из всего экипажа спасся только я один. Это ужасно, ужасно... Если бы я не видел собственными глазами, как этот человек запросто прогуливался по воздуху на уровне тридцать шестого этажа, я бы, конечно, не поверил его рассказу. Но, черт возьми, я же видел... И тут мой гость, будто уловив мои мысли, открыл глаза и внимательно посмотрел на меня. - Простите, - сказал он, - как называется то чувство, которое в данную минуту выражает ваше лицо? - Скорей всего, удивление, - признался я. - А что вас удивляет? - Очень многое. Например, когда вы успели выучить наш язык? Разве это не удивительно? - А разве не удивительно, что я вообще похож на человека? Вам приходилось встречать на других планетах существа, внешне похожие на людей? - Нет. - Так вот, должен вам сказать, что мы, жители планеты Тур, совершенно не похожи на обитателей вашей планеты. Мы вообще не похожи ни на что известное вам. Но благодаря достижениям нашей великой науки мы научились трансформироваться и приобретать любую форму, что, конечно, намного облегчает нам контакты с другими цивилизациями. Преображаемся мы мгновенно. Вот когда я, например, всплывал с затонувшего звездолета, я встретил по дороге множество разнообразных плавающих существ. В силу этого я ошибочно подумал, что они, вероятно, и есть основное население этой планеты. - Вы говорите о рыбах? - Вот именно. Я сразу принял форму одной большой рыбы, но тут же чуть не был проглочен другой, еще большей особью того же класса низших позвоночных. Тогда я поспешил выбраться на берег и, чтобы не оказаться случайно съеденным, принял форму камня. Правда, мне известны миры, где питаются исключительно камнями. Поэтому я на всякий случай превратился в камень несъедобный. А утром на берегу появились другие существа. Чтобы вторично не допустить ошибки, я целый день внимательно наблюдал за ними и, наконец, пришел к выводу, что они все же являются представителями разумной цивилизации. Тогда я и превратился в точную копию одного из этих людей. - Ах, вот оно что! - Я засмеялся. - Теперь мне понятно, почему вы так странно одеты: ласты, плавки.
IV
Все последующие годы координатор третьего ранга внимательно следил за передвижениями сенатской комиссии. А она, перелетая с объекта на объект, все приближалась, приближалась, и настал день, когда сенаторы, сопровождаемые Главным Координатором Дабл Ю, прибыли на космическую станцию Уны. Эйби сделал подробный отчет, посвященный обстановке на планете, а сенаторы с интересом посматривали на автора нашумевших докладных записок. Он все еще надеялся, что комиссия удовольствуется его докладом. Но не тут-то было. Несмотря на усталость, сенаторы захотели собственными глазами увидеть то, что координатор так занимательно описывал в своих ежегодных отчетах. И Эйби Си вынужден был сдаться. Под покровом ночи комиссия в ракетоплане бесшумно опустилась на планету. А когда взошло солнце, сенаторы увидели невдалеке высокие стены сказочного беломраморного города. - Что это?! - воскликнули зачарованные члены комиссии. - Онна, - просто ответил координатор, - главный город того рабовладельческого государства, о котором я имел честь вам докладывать. Пойдемте! И, смешавшись с толпой странников (благо координатор одел сенаторов так, чтобы они не отличались от местных жителей), члены комиссии подошли к крепостным воротам. В воротах, поигрывая мощными бицепсами, стояли рослые полуобнаженные воины. Они опирались на мечи и внимательно оглядывали прохожих. Благополучно миновав охрану, сенаторы очутились на вымощенных каменными плитами оживленных улицах шумного города. Богатые дворцы и общественные здания, мимо которых проходили члены комиссии, были украшены многочисленными колоннами, статуями и скульптурными группами. По улицам не спеша двигались одетые в белоснежные хитоны горожане, обсуждая последние гладиаторские бои и непрерывно растущие цены на рабов. В тени портиков пожилые ученые мужи вели неторопливые беседы со своими верными учениками. Под деревом сидел слепец и, аккомпанируя себе на кифаре (или другом щипковом инструменте), звучным голосом пел длинную-предлинную песню. - О чем он поет? - поинтересовались сенаторы. - О странствиях какого-то местного героя, - ответил, прислушавшись, координатор и уважительно добавил: - Эпос! Чернокожие рабы пронесли в открытом паланкине свою госпожу... Прогрохотала колесница... Странного вида растрепанный горожанин выскочил из-за угла. С воплем "Эврика!" он подбежал к членам комиссии и стал, размахивая руками, что-то возбужденно выкрикивать. - Он говорит, - перевел координатор, - что десять минут назад открыл новый закон. Тело, говорит он, погруженное в воду, теряет в своем весе столько, сколько весит вытесненная им жидкость. Молодец! Хороший закон открыл! похвалил горожанина Эйби Си и погладил его по голове. Великий ученый молодцевато щелкнул сандалиями и, снова закричав "Эврика!", побежал дальше. - Грандиозно! - сказали сенаторы. То, что они увидели на Уне, превзошло их ожидания. И только Главного Координатора неотступно преследовало странное чувство, что он уже все это видел. И не раз. Но где и когда? Они поднимались в гору, и Главный почему-то подумал, что сейчас они увидят море и. белые паруса кораблей. И когда действительно вдали показался порт и корабли, Дабл Ю как-то странно посмотрел на Эйби.
V
А поздно ночью, когда усталые члены комиссии вернулись на космическую станцию и легли спать, Главный Координатор вызвал к себе Эйби. - Я хочу задать вам, координатор, три вопроса и затем сообщить приятную новость. Первый вопрос: сколько времени строили вы этот город? - Я вас не понимаю... - растерялся Эйби. - Не валяйте дурака, - перебил Дабл Ю. - Так сколько? - Три года... - вздохнул координатор. - Ну что ж, даже при той технике, которая была у вас, это довольно быстро. Вы, я вижу, отличный организатор. Эйби смущенно хихикнул. Откровенно говоря, он надеялся, что все уже утряслось, и вот, на тебе! - Хороший город вы построили, но уж слишком новенький, прямо с иголочки... - Времени не хватило под старину подделывать, а то бы конечно... - Второй вопрос: где я мог видеть такой же точно город? - В вашем конференц-зале. На картине. Пятая слева. - Ну конечно! - сразу же вспомнил Дабл Ю. - Действительно, пятая слева... И как вы ее так хорошо запомнили? - Двести лет разглядывал. Не захочешь - запомнишь! - И последний вопрос: с какого времени ваши отчеты не соответствовали действительному положению вещей? - Да почти с самого начала, - развел руками Эйби. - Не ускоряются местные жители... Чихать им и на СОП и на СИИП. Дикари! - Ну теперь это все равно. Я получил сообщение, что сиреневая оппозиция в Сенате победила и дальнейшая работа нашей экспедиции признана нецелесообразной. Вот так. Повезло вам! - Почему? - не понял Эйби. - А потому, что вернемся мы на Озу и ваша тайна останется тайной навсегда... - Но вы-то знаете! И вы можете... - Что могу? Рассказать, что какой-то координатор третьего ранга двести лет водил меня за нос?.. Кстати, за составление интересных отчетов Парламент присвоил вам звание координатора первого ранга. Поздравляю! И не благодарите меня. Вас выручила война на Миксе. - Дабл Ю помолчал. - А впрочем, насколько я теперь понимаю, на прославленном Миксе был такой же расцвет науки и техники, как расцвет рабовладельческого строя на Уне! - А как же бактериологическая война? - Да, страшные бактерии, из-за которых ни одна комиссия не рискнула побывать на Миксе, - это тоже неплохо придумано. Ох и изобретательные у меня координаторы! Один лучше другого!
VI
Так закончилась эта грандиознейшая из грандиознейших космических экспедиций. Предоставленные самим себе обитатели планет потихоньку развивались. А тридцать тысяч лет спустя унианские археологи обнаружили в непроходимых джунглях заброшенный неописуемой красоты город, совершенно не похожий на другие города Уны и построенный из неизвестных на Уне материалов. И тогда вспомнили древние легенды о неизвестно откуда пришедших и неизвестно куда ушедших людях, которые умели то, чего никто не умел да и сейчас еще не умеет. И стали говорить, что задолго до современной цивилизации на Уне была другая, еще более развитая цивилизация. Никто, правда, не мог объяснить, почему от нее остался всего-навсего один город и больше никаких следов. Но, как говорится, тем более! Выдвигались и отвергались гипотезы, создавались и рушились концепции. Благодаря загадочному городу были написаны 22442 диссертации, создано 10237 романов и снято 1143 фильма. Но ни в одной из перечисленных работ авторам так и не удалось добраться до сути. Если, конечно, не считать этого небольшого, но абсолютно достоверного рассказа.
ПАРИ
- Итак, уважаемый киберолог, - торжественно сказал старый философ, повторите, пожалуйста, еще раз условия нашего пари. Зафиксируем их во избежание дальнейших недоразумений на магнитной пленке. - С удовольствием. Условия таковы: для проведения нашего эксперимента мы, дорогой философ, заказываем дюжину машин, умеющих творить художественные произведения... - Слишком длинно. Называйте эти машины сокращенно: МУТы. - Согласен. В каждом МУТе будет запрограммирована потребность писать. Но и здесь я подхожу к самому главному, - зная, как писать литературные произведения, МУТы совершенно не будут знать, о чем писать. - Совершенно верно. МУТы ничего не должны знать, кроме правил создания рассказов, поэм, романов и так далее... - А теперь необходимо зафиксировать следующее: вы, дорогой философ, утверждаете, что, зная, как писать, но не зная, о чем, МУТы ничего не напишут. - Ничего, кроме бессмысленного набора слов! - А я, как специалист по психологии искусственного кибернетического творчества, утверждаю, что, абсолютно ничего не зная, не общаясь с внешним миром и даже не догадываясь о его существовании, МУТы все равно писать будут. Причем не просто писать - нет, они станут создавать законченные литературные произведения во всех жанрах. - И о чем, уважаемый киберолог, эти произведения будут говорить, если МУТам нечего будет сказать? - А вот это мы выясним после того, как проведем наш эксперимент и вы проиграете пари. - Я-то не проиграю, поскольку я утверждаю очевидное. А вот вы... - Ах, дорогой философ, мы, кажется, снова начинаем спорить... Спор между философом и киберологом, специалистом по психологии искусственного творчества, продолжался уже не первый год. И так как не оставалось никаких надежд на то, что в теоретическом споре одна сторона хоть когда-нибудь сможет переубедить другую, киберолог и философ договорились провести тот самый небывалый эксперимент, о котором шла речь в начале нашего рассказа. Когда механики отладили последнего, двенадцатого МУТа и расставили машины согласно указаниям киберолога в специальном закрытом помещении, пришел философ. Недоверчивый философ сам подключил искусственных литераторов к питанию и собственноручно нажал кнопку "работа". Вспыхнули на панелях. МУТов зеленые огоньки индикаторов, забегали на экранах осциллографов кривые творческих импульсов, зашевелились стрелки приборов, показывающих уровень вдохновения, глубину замыслов, силу воплощения, яркость образов и скорость самовыражения. А над входом в помещение, где должен был происходить загадочный процесс творчества, зажглась красная табличка: "Просьба соблюдать тишину! Идет запись!" Но, как выяснилось в первый же час, запись-то как раз и не шла. И ни один МУТ не выдал на-гора ни одного абзаца готовой продукции. - Это естественно, - сказал киберолог, - они думают, они вынашивают. - Интересно, о чем можно думать, если думать не о чем? - не без злорадства заметил философ. - Но мы не станем торопиться с окончательными выводами. Пришел к концу первый день, а МУТы все еще продолжали вынашивать и не приступали к воплощению своих замыслов. Если не считать того, что один МУТ написал: "Раз, два, три, четыре, пять, вышел..." И все. Кто вышел, куда и зачем, осталось неизвестным, потому что МУТ снова впал в глубокую задумчивость. А так как даже с точки зрения самых модернистских и авангардистских течений фразу, написанную МУТом, нельзя было считать законченным произведением, киберолог почувствовал себя неуверенно. Наступила ночь. И хоть эксперимент еще не окончился, философ в чудесном настроении отправился спать. Но, как было зафиксировано электронной памятью, в 23 часа 17 минут МУТ, числившийся в инвентарной ведомости под № 7 и ничем, кроме порядкового номера, от своих собратьев не отличавшийся, написал стихи о том, что ему не о чем писать, потому что он ничего не знает. Это бесхитростное первое произведение МУТовской литературы было настолько правдивым и так верно отражало настроения и думы искусственных литераторов, что все МУТы сразу поняли, о чем нужно писать, и каждый выдал свой вариант признания в том, что писать ему не о чем. Все МУТы написали о себе лично. А МУТ № 6 (хоть есть основания полагать, что это был МУТ № 9) догадался, что взамен местоимения "я" можно употреблять "он", и, воспользовавшись своим открытием, написал рассказ, героем которого являлся некий МУТ, страдавший по причине абсолютного незнания, о чем писать. Рассказ был встречен с энтузиазмом, и МУТы дружно откликнулись на него такими же, ничем не отличавшимися от первоисточника рассказами, что, кстати, в искусственной литературе считалось вполне нормальным. И в результате МУТовская галерея литературных образов пополнилась целым выводком близнецов-незнаек. Затем МУТа № 3 осенило, что этот же рассказ можно изложить стихами, и появилась первая МУТовская поэма, а за ней еще одиннадцать поэм, схожих с первой как две капли воды, хоть воды в них, разумеется, было гораздо больше. Нашелся, правда, и такой МУТ, который в поисках новых путей попробовал вышеупомянутую поэму разрифмовать и пересказать в прозе. Но в результате получился уже известный в искусственной литературе рассказ о страдающем МУТе. А дальше МУТы начали повторяться. И возникла реальная угроза того, что, исчерпав одну-единственную тему, МУТовская литература зачахнет, так и не успев создать гениальных произведений. И вероятно, так и случилось бы. Но МУТ № 8, перебирая запрограммированные в нем варианты творческой деятельности, решил попытать счастья на поприще литературной критики. А поскольку этот начинающий критик никого, кроме своих электронных собратьев, не читал, то он, естественно, обрушился на их произведения, указывая авторам, что они ничего не знают, в то время как полагалось бы знать. МУТы очень обрадовались открытию нового жанра и бросились поспешно создавать критические шедевры, неистово обвиняя друг друга в незнании. Некоторое время в искусственной литературе наблюдалось оживление, но и оно не смогло надолго задержать наступления кризиса. И в сей трудный час тот самый МУТ № 7, который давно уже почивал на лаврах первооткрывателя темы ничегонезнания, выступил с новыми программными стихами. - Я не знаю, о чем писать, - заявил МУТ №7,- но я горжусь этим абсолютным незнанием и не соглашусь поменять его на какие-то сомнительные знания. Ибо то, что мне не о чем писать, является свидетельством моего таланта. И едва появились эти стихи, как электронные литераторы разделились на МУТов и НЕОМУТов, и искусственная литература, выбравшись из тупика, понеслась по столбовой дороге. НЕОМУТы в своих произведениях страстно и многословно обвиняли МУТов в незнании знаний. А МУТы, не уступая своим литературным противникам ни в страсти, ни в многословии, с гордостью утверждали, что они, МУТы, знать ничего не хотят! Литературная жизнь забила ключом. И если до раскола в горестных произведениях МУТов не было именно горести, а в яростных критических нападках - ярости, то теперь страсти бушевали в полную силу. Появились конфликты, а вместе с ними такие новые для искусственной литературы жанры, как эпиграмма ("Сочиняет МУТ с волнением МУТное произведение"), приключенческая повесть ("Храбрый МУТ в лагере НЕОМУТов") драма ("МУТ полюбил НЕОМУТку и под ее влиянием перевоспитался и порвал с мутовшиной"), и, наконец, сценарий (все вышеназванное, переработанное с учетом киноспецифики). Произведения появлялись одно за другим. И если учесть, что работают искусственные литераторы в 1010 раз быстрей настоящих, то станет понятным, каким образом весь путь от первого стихотворения до невероятного подъема и небывалого расцвета искусственная литература прошла всего за 18 часов 14 минут. И когда философ снова появился в том помещении, где проводился этот эксперимент, киберолог подчеркнуто скромно сказал: - Вот видите! А вы говорили... Но с философом сладить было не так-то просто. - Я так и думал! - завопил он, бегло ознакомившись с историей искусственной литературы. - Я так и думал, что нам подсунут не тех МУТов, которых мы заказывали! - Но в чем дело? Не понимаю. - Как в чем дело? Мы просили сделать МУТов, которые бы ничего не знали, кроме правил создания произведений. - Верно. Но этим МУТам абсолютно ничего не известно. - Неправда! Эти МУТы знают, что они ничего не знают. А больше этого не знал и Сократ!
СОГЛАСНО НАУЧНЫМ ДАННЫМ
Я проснулся поздно ночью от какого-то громкого дребезжащего звука. Не открывая глаз, я старался определить, что это за непонятный звук. И наконец, догадался: кто-то настойчиво стучал ко мне в окно. Это было странно. Это было очень странно, если учесть, что живу я на тридцать шестом этаже. Чертыхаясь, я вскочил с постели и раздвинул шторы. За окном, недалеко от подоконника, стоял человек. Вернее, он не стоял, а почти неподвижно висел в воздухе. А над головой этого странного человека серебристым нимбом вставала луна, заливая холодным светом его гладкую покатую лысину. Признаться, я несколько опешил. А тот, за окном, увидев меня, радостно замахал руками и, словно потеряв равновесие, резко взмыл вверх, затем промелькнул, падая вниз, и, наконец, опять повис передо мной, заняв исходную позицию. - Что вы здесь делаете? - строго спросил я, приоткрыв форточку. - Сейчас я вам все объясню. - Он приблизился к форточке. - Если я не ошибаюсь, вы астроном? - Ну и что? - Вы специалист по инопланетным цивилизациям? - Да, - сказал я, все более удивляясь его осведомленности. - Чудесно. Вы именно тот человек, который мне нужен. Ведь вы человек, да? - Разумеется. - А я турианин, житель планеты Тур. Вам это что-нибудь говорит? - Н-нет... - Ну это неважно. Вероятно, у вас наша планета известна под другим именем. А кстати, как называется ваше небесное тело? - спросил он, пытаясь просунуть голову в форточку. - Земля. - Земля? Земля! Впервые слышу. Но дело не в этом. Если бы вы соблаговолили впустить меня в помещение... - О конечно, конечно! - Я поспешил гостеприимно распахнуть окно: дальше разговаривать с инопланетным гостем через форточку было бы просто неприлично. - Весьма признателен, - церемонно раскланялся турианин и, старательно вытерев ноги о подоконник, впорхнул в комнату. Одет он был несколько облегченно. Яркие полосатые плавки с кармашками на кнопках да резиновые лягушачьего цвета ласты - вот, пожалуй, все, что было на нем. Если не считать вытатуированного на правой руке слова "Катя", а на левой - "Зина". - Разрешите, я присяду, - устало сказал он и, опустившись в кресло, закрыл глаза. - Просто не верится, что я уцелел. Звездолет потерял управление. Мы падали целую вечность и, наконец, прошлой ночью врезались в вашу планету. Ведь ваше небесное тело - планета, да? - вдруг встревожился турианин. - Конечно, планета. - Ах как хорошо!.. К счастью, мы упали в море или в этот... Как у вас называются самые большие водоемы? - Океан. - Да, да. Мы упали в океан и пошли ко дну. Из всего экипажа спасся только я один. Это ужасно, ужасно... Если бы я не видел собственными глазами, как этот человек запросто прогуливался по воздуху на уровне тридцать шестого этажа, я бы, конечно, не поверил его рассказу. Но, черт возьми, я же видел... И тут мой гость, будто уловив мои мысли, открыл глаза и внимательно посмотрел на меня. - Простите, - сказал он, - как называется то чувство, которое в данную минуту выражает ваше лицо? - Скорей всего, удивление, - признался я. - А что вас удивляет? - Очень многое. Например, когда вы успели выучить наш язык? Разве это не удивительно? - А разве не удивительно, что я вообще похож на человека? Вам приходилось встречать на других планетах существа, внешне похожие на людей? - Нет. - Так вот, должен вам сказать, что мы, жители планеты Тур, совершенно не похожи на обитателей вашей планеты. Мы вообще не похожи ни на что известное вам. Но благодаря достижениям нашей великой науки мы научились трансформироваться и приобретать любую форму, что, конечно, намного облегчает нам контакты с другими цивилизациями. Преображаемся мы мгновенно. Вот когда я, например, всплывал с затонувшего звездолета, я встретил по дороге множество разнообразных плавающих существ. В силу этого я ошибочно подумал, что они, вероятно, и есть основное население этой планеты. - Вы говорите о рыбах? - Вот именно. Я сразу принял форму одной большой рыбы, но тут же чуть не был проглочен другой, еще большей особью того же класса низших позвоночных. Тогда я поспешил выбраться на берег и, чтобы не оказаться случайно съеденным, принял форму камня. Правда, мне известны миры, где питаются исключительно камнями. Поэтому я на всякий случай превратился в камень несъедобный. А утром на берегу появились другие существа. Чтобы вторично не допустить ошибки, я целый день внимательно наблюдал за ними и, наконец, пришел к выводу, что они все же являются представителями разумной цивилизации. Тогда я и превратился в точную копию одного из этих людей. - Ах, вот оно что! - Я засмеялся. - Теперь мне понятно, почему вы так странно одеты: ласты, плавки.