Страница:
Позвонил Ллеланд.
– Президент очень расстроен. Он хочет, чтобы она отказалась от своего заявления.
Пришлось ответить в том духе, что президенту лучше самому улаживать семейные конфликты. Актерская карьера – личное дело миссис Такер.
Через десять минут позвонил президент.
– Герб, у меня полмира в ж…е. А в кабинете одни истерички, если не считать алкоголика-индейца и вице-президента, которого приходится постоянно сплавлять в Микронезию. Мне только Голливуда не хватает.
Я ясно различал шелест газеты, пока он говорил.
– «Бейрут»! – прорычал он. Видно, в самом деле расстроился. Кричал он приблизительно пару минут. – Больше никаких интервью. Ни женским журналам, ни «Демократе тудэй»! Пригласите Вейнберга и скажите, пусть ищет другую актрису для своего проклятого фильма. Скажите, что больше ему не обедать на халяву в Белом доме, если не послушает вас.
– Я должен шантажировать мистера Вейнберга?
– Идиот! – Президент был вне себя. Никогда прежде он не позволял себе ничего подобного со мной. – Я хочу, чтобы вы уладили это дело.
Стараясь говорить спокойно, я объяснил ему, что он рискует ступить на зыбкую почву. Первой леди не понравится, если я зачислю кого-нибудь из ее друзей в список «нежелательных» гостей Белого дома.
Президент вздохнул.
– Трудно с ней в последнее время.
– У нее много работы. Особенно много было в последнюю неделю.
– Герб, у всех в последнюю неделю было много работы. Не вижу, что такого, черт подери, изнурительного в чаевничанье с женами конгрессменов, или это такой изнурительный труд – накормить их сэндвичами с огурцами?
Он слишком много себе позволил. Меня, ладно, пусть обижает, но разрешить ему таким образом говорить о первой леди я не мог.
– Теперь вы послушайте меня, – прошипел я. – К вашему сведению, за предыдущую неделю она произнесла три речи в трех разных штатах, побывала в двух медицинских центрах, кстати, в одном инфекционном. А кроме того, принимала чудовищных жен чудовищных мужей, чтобы те голосовали за ваши чудовищные программы. Надо же, сэндвичи с огурцами!
Я был в ярости.
Пауза длилась довольно долго.
– Вы сошли с ума? – спросил он.
– Нет, просто объяснил вам, как обстоят дела в Восточном крыле.
– Я – президент Соединенных Штатов Америки, – с болью произнес он, и эта боль была настоящей.
– Вы, господин президент, стали дерьмом, чего очень боялись когда-то.
– Вадлоу, вы уволены! Уволены! Немедленно! Вам понятно?
По протоколу Белого дома, служащий обязан немедленно подать прошение об отставке, едва ему сообщают об увольнении. (Лишь мелкую сошку увольняют без письменного заявления.) Я подал прошение, но не мог солгать миссис Такер, так что пришлось рассказать ей, как меня уволили.
– Черта с два вас уволили.
Я сказал ей, что все правильно, ведь я перешел границы дозволенного. Мне и самому было немного стыдно за свою несдержанность.
– Ему это полезно. – Первая леди была особенно красива, когда готовилась объявить войну. К моему несказанному ужасу, она взяла трубку и заговорила нежным голосом: – Пожалуйста, позовите к телефону мистера Такера.
Он взял трубку, и она прощебетала:
– Мой управляющий делами только что сообщил мне, что подал в отставку. – Она подмигнула мне и улыбнулась, а я весь покрылся холодным потом. – Он сказал, что по семейным обстоятельствам. Хм. Я не верю ему. Думаю, это твои отвратительные происки. Хм. Но я еще не закончила. Мне очень нравится Герб, и он по-настоящему заботится обо мне и о твоем сыне. О твоем сыне Томасе – может быть, ты еще не успел забыть его с прошлых выборов? Итак, я решила, если ты не уговоришь Герба остаться, я объявляю забастовку.
Она наслаждалась своей игрой. Спектакль был отменный – в духе Грейс Келли: тихий голос, легкое недоумение, абсолютное владение собой и ситуацией.
– Я скажу тебе, что это значит, – выслушав его, вновь заговорила она. – Это значит, что я поеду в Нью-Йорк. Сегодня. Мне придется кое-что отменить.
Пауза.
– Дорогой, ты ведь совсем рядом. Я отлично слышу тебя, так что не надо кричать.
Пауза.
– Ты прав, мне наплевать на министра иностранных дел Никарагуа, если говорить честно. Я попрошу Энни Рейгелат заменить меня.
Пауза.
– Передаю все в твои сильные умелые руки. Я буду в отеле «Шерри Нидерланд». А ты пока уговори Герба. Особенно не спеши – в Нью-Йорке я отлично себя чувствую. Кажется, агентам службы безопасности там тоже нравится. Может быть, я попрошу Джерри присоединиться ко мне, он ждет не дождется начала съемок. Ариэля Шарона будет играть Джеки Глисон. До свидания, дорогой.
Не успел я вернуться в свой кабинет, как миссис Метц, моя новая секретарша, сообщила, что я срочно понадобился Ллеланду. Знаю, было нехорошо с моей стороны, но я не мог отказать себе в удовольствии помучить его несколько минут.
– Президент очень и очень расстроен, – произнес Ллеланд тоном врача, разговаривающего с родственниками больного. – Он не хочет допустить ложного шага.
Ллеланд говорил еще долго, подробно рассказывая мне о серьезности сложившегося положения. Должен признаться, мне это нравилось.
– Бэмфорд, старина, – сказал я, прекрасно осознавая, как ему действует на нервы такая фамильярность, – совершенно согласен с вами. Отношения президента и первой леди не совсем такие на сегодняшний момент, какими им должно быть. Я полагаю, надо будет внушить моему преемнику, что это его приоритетная задача. Однако не могу не сказать, как я благодарен вам за то, что вы сделали меня «предметом президентских размышлений».
Господи, как же мне было приятно – Ллеланд всегда пудрил людям мозги, говоря, что хочет сделать их «предметом президентских размышлений». Неожиданно, в первый раз за много месяцев, я вдруг осознал, что у меня отличное настроение, и позвонил миссис Метц.
– Миссис Метц, диктую прошение об отставке, – сказал я, кладя ноги на стол.
– Мистер Вадлоу, – произнесла она с легким гамбургским акцентом.
Миссис Метц оказалась отличным профессионалом и умела правильно себя вести. Мы понимали друг друга.
– Бояться нечего, бояться нечего.
Меня охватило такое возбуждение, что я не мог усидеть на месте. Вот уж не ожидал от себя такого.
Я как раз задумался над вторым параграфом, когда зазвонил телефон. Трубку взяла миссис Метц.
– Это он, – сказала она, потрясенная тем, как разворачиваются события.
– Ага. Сейчас.
– Герб! – президент был само благодушие. – Что там за чепуха насчет вашей отставки?
Я сказал, мол, поскольку уже уволен, то, соблюдая протокол, пишу прошение об отставке.
– Не знаю, что на меня нашло, – проговорил президент с вымученным смешком. – Но вы ведь хорошо меня знаете, как же вы могли принять это всерьез? Ха! В свое время я вынужден был переселить вас туда…
– Да. Выгнать.
– Ха! – Он кашлянул. – Герб, вы были нужны мне тут. Правда, я не хотел, чтобы вы уходили из Западного крыла. У вас настоящее… чутье. Это Джесси захотела, чтобы вы были с нею, ну и… – Он попытался представить дело так, будто мы как мужчины должны смиряться, потому что спорить с женщинами бессмысленно. – Всякая власть имеет свои пределы. Ха.
– Хм.
Именно этот звук несколько раз издала его жена во время телефонного разговора. Кажется, он испугался.
– Прошу прощения?
– У меня болит горло, господин президент.
– А… – неуверенно протянул он. – Хотите, я пришлю мистера Арнольда? Пускай поглядит. – Его переполняла забота о моем здоровье. И тут он закашлялся. – Простудился, – сказал он между двумя приступами кашля.
– Понятно. Вам надо себя беречь.
– Милый старина Герб! Вас не проведешь, правда? И все же поговорим об отставке. Я не приму ее. Вы слишком ценный сотрудник.
И он опять зашелся в кашле.
– Я подаю прошение не вам, – сухо возразил я, – потому что работаю не у вас.
– Черт, ей везет.
Опять приступ кашля.
– Мне нравилось работать с ней. Она не окружает себя мерзкими интриганами.
– Знаю. Она молодец.
Кашель просто одолел президента. Однако я не поддался на уловку.
– Мне очень нравится миссис Такер, – официальным тоном произнес я. – В работу она привносит благородство и красоту.
– Господи, да разве я возражаю? Она замечательная женщина.
Приступ кашля.
Если наша беседа должна была стать дуэлью из намеков, то я выигрывал у него шаг за шагом.
– Она мудрая женщина и очень человечная.
Он перестал кашлять.
– Герб, давайте на этом остановимся, ладно?
Поднявшись на столь высокий нравственный уровень, я не собирался быстро уступать. Однако я услышал голос старого друга, взывавшего ко мне с другого конца провода, как бы отвратительно он ни вел себя по отношению ко мне.
Мы говорили – впервые за много месяцев. Как в прежние времена. Я не трусил. Сказал ему, что программа «отдавания земель» дурацкая.
Он защищался.
– Мексиканцы любят меня. Они считают: я величайший президент после Кеннеди.
– Тогда почему бы вам в следующий раз не баллотироваться в президенты Мексики? Вам больше повезет в Чихуахуа, чем на Юго-Западе.
– К черту Юго-Запад. Там республиканцы.
Со мной говорил уже не тот молодой хитрый губернатор, которого я когда-то знал. Это были высокомерные интонации Ллеланда: пусть голосуют за республиканцев, если желают. Я мог бы поклясться, что президент даже перенял у него едва заметный бостонский выговор – неприятное, снобистское, гнусавое произношение.
Итак, Ллеланд настолько контролирует президента, что едва не чревовещает, когда тому надо что-то сказать. Это было ужасно. Я даже не представлял, до какой степени распространяется его власть. И только по этой причине согласился остаться. Правда, я хорошо понимал, что в какой-то степени разочарую первую леди, – уж очень ей хотелось в Нью-Йорк. Однако дело приняло слишком серьезный оборот.
15
К началу третьего года нашего пребывания в Белом доме на президента начали давить с еще большей силой.
Лидеры Демократической партии требовали, чтобы он баллотировался на второй срок. «Нью-Йорк таймс» оценивала его рейтинг в двадцать один процент (один из самых низких в истории), и те же лидеры цепенели от страха. Двадцать восьмого сентября спикер Ферраро посетил Овальный кабинет и попросил президента серьезно подумать о том, чтобы отказаться от второго срока. Президент не внял ему, и их отношения разладились.
Положение на Бермудах становилось как никогда опасным. Во время бунтов двадцать второго – двадцать восьмого сентября были подожжены еще несколько зданий концерна. Британский генерал-губернатор виконт Г.Д.Ф.3. Реннетт объявил чрезвычайное положение на острове, и ему послали 52-ой полк гуркезских стрелков из подчиненных лично королеве военных сил. В Вашингтоне особо рьяные элементы из обеих партий открыли по президенту огонь, однако он продолжал упорно стоять на том, что беспорядки возникли по причинам «чисто бермудским». Преподобный Джесс Джексон поддержал чернокожих бермудцев, да и был бы не против в третий раз сразиться за пост президента, поэтому мистеру Такеру следовало быть поосторожней, чтобы не отпугнуть черных избирателей. Кроме того, в предвыборной программе президента значилось «больше ни одной Гренады», вот ему и приходилось держаться в стороне, даже если очень хотелось вмешаться.
Меня, честно говоря, очень пугало такое развитие событий, которого я не мог не заметить, так как продолжал внимательно следить за тем, что происходит за рубежом. Однако в то время меня больше занимали домашние дела президента, чьи отношения с первой леди становились все более напряженными.
Однажды в отсутствие первой леди я позвал домоправительницу миссис О'Двайер к себе в кабинет. Мне нужно было задать ей неприятный вопрос, и я смущался как мальчишка.
– Миссис О'Двайер, отношения президента и первой леди остаются такими же… близкими, как они были поначалу?
Она ответила, что это меня не касается.
Пришлось сказать, что я якобы понимаю неуместность своего вопроса, однако мною движет не простое любопытство. Более того, я проинформировал ее, что не привык вести такие разговоры со слугами. Мне, мол, не доставляет ни малейшего удовольствия допрашивать солидных ирландских леди, тем не менее в данном случае у нас дело государственной важности.
– Мне все равно, доставляет это вам удовольствие или не доставляет, – с раздражением отозвалась она, но, когда я напомнил ей о том, что она может пополнить ряды безработных, ей пришлось смириться.
– Если вы хотите знать, занимаются ли они этим на полу, то мой ответ: нет. А все остальное не мое дело.
Я почувствовал, как на меня наваливается усталость.
– Миссис О'Двайер, если вы думаете, что я задаю вам этот вопрос по каким-то другим соображениям, нежели гармоничная работа нынешней администрации, вы самым обидным для меня образом ошибаетесь.
И я устремил на нее твердый взгляд.
Потребовалось не меньше трех чашек чаю, но мне все же удалось вытянуть из нее то, что в последнее время президент и первая леди спят в разных спальнях. Это было очень неприятное открытие.
– Миссис О'Двайер, если кто-нибудь узнает об этом, последствия для президента и страны могут быть самыми плачевными. Надеюсь, ни вы, ни ваши сотрудники не будут никому об этом рассказывать.
Она как будто была поражена в самое сердце подобным предположением и стала бурно защищаться, что я отнес на счет ирландского темперамента.
Пока еще никто не знал, что происходит в первой спальне Америки, скорее, чего не происходит в первой спальне Америки. Первая леди умела быть сдержанной. О киносъемках больше не было никаких заявлений, да и пресса не упускала случая отметить, как она хороша и какую привлекательную пару составляют президент и первая леди. По правде говоря, она была поистине светлым пятном на фоне администрации, потрясаемой противоречиями и постоянно подверженной малым и большим кризисам.
К октябрю, увы, первая леди выдохлась (было от чего) и нуждалась в куда более действенной стимуляции, чем бесконечные чаепития с женами конгрессменов – исполнения этих ритуалов от нас постоянно требовала законодательная власть. Я не хочу сказать, что ей не нравились все жены подряд, однако у нее не было склонности к подобным мероприятиям.
– Странно, – заметила она как-то после отъезда жен, – почти все они бывшие секретарши своих мужей. Держу пари, они больше не занимаются сексом, как привыкли, на кожаных диванах и на столах, в перерыве между двумя деловыми встречами. Пожалуй, в постели не так интересно.
Наверное, я покраснел, потому что она лукаво, по-девчоночьи взглянула на меня и рассмеялась.
– Ах, Герб, до чего же вы похожи на пожилую даму.
Собственно, меня не очень смущают разговоры о сексе, хотя, уверен, для них тоже есть свое время и свое место. Однако после беседы с миссис О'Двайер эта тема вызывала у меня растерянность. Наверное, нужно было поддержать разговор, но я не мог вымолвить ни слова.
Первая леди почти не завела друзей в Вашингтоне, разве что сблизилась с Джоан Бингэм, видной активисткой Демократической партии из Джорджтауна, жизнерадостной энергичной дамой, с которой первая леди обычно встречалась за ланчем в ресторане «Четыре времени года». У обеих было отличное чувство юмора, к тому же деятельность миссис Бингэм в Южной Африке и в Институте искусственного оплодотворения вызывала у миссис Такер не только уважение, но и восхищение.
Тем не менее, ее ближайшими друзьями оставались люди из кинематографического мира – те, с кем она познакомилась еще в Голливуде и Нью-Йорке. Это была веселая компания, а так как трещина в отношениях с миром политики становилась все глубже, то вся эта публика зачастила в Белый дом. Мистер Генри Хогет, мистер Александр Онанопулос и мистер Рамон Ангуллас-Виллануэва, Билли, как все его называли, были особенно привечаемы первой леди. Обычно они приходили все вместе. Как раз в то время пьеса мистера Хогета «Нежный пол» получала самые благоприятные отзывы в прессе. Мистер Онанопулос подвизался на ниве живописи. Ну а что касается испанского художника и дизайнера Ангулласа-Виллануэвы, то он прославился благодаря своим фрескам, весьма вызывающим даже по современным меркам.
Президенту нравилось их общество – он не был гомофобом школы Кеннеди. Однако он и не был безразличен к внешнему виду своих гостей, а мистер Виллануэва и компания, конечно же, являли собой незабываемое зрелище. Во время уик-эндов в Кэмп-Дэвиде они целый день ходили в каких-то кафтанах, не желая походить на остальных. Пару раз президент, отчасти в шутку, отчасти всерьез, заметил, что выглядят они как настоящие члены ООП. [15]
Как-то в воскресенье вечером, когда президент возвращался из Кэмп-Дэвида и его вертолет приземлился на Южной лужайке Белого дома, телевизионщики засекли в свите первого лица государства мистера Виллануэву в розовато-лиловых замшевых штанах. Помимо прочего, этот колоритный господин нес в руках бамбуковую клетку с попугаем Персеем – чудесной птицей с зеленовато-желтым гребешком. Президент не остановился, чтобы поговорить с ожидавшими его репортерами.
На другой день рано утром мне позвонила Фэй Блейн, секретарша Ллеланда, и сказала, что ее шеф назначает встречу мистеру Вадлоу на три часа. Я попросил миссис Метц передать Фэй, что мне это неудобно. Первая леди принимала вечером представителей Ассоциации деятелей кино, и я был осажден истеричными обитательницами Капитолийского холма, жаждавшими в последний момент получить приглашения для своих боссов. Был пущен слух, будто бы на прием приглашена актриса Полли Дрейпер, и сенаторы с конгрессменами, которым не давали покоя гормоны, мечтали попасть в Белый дом. Как бы то ни было, но в три часа я никак не мог вырваться.
Миссис Метц сообщила, что секретарша Ллеланда очень настойчива. Я же ответил, что мне плевать на ее настойчивость. Миссис Метц вновь соединилась со мной по переговорному устройству и виновато – миссис Метц была во всех отношениях идеальной сотрудницей – поставила меня в известность, что мисс Блейн продолжает настаивать на своем. Это было слишком. Я взял трубку и сказал:
– Наверно, вас это удивит, мисс Блейн, если иметь в виду то, что солнце восходит и заходит исключительно по приказу мистера Бэмфорда Ллеланда IV, но я сегодня занят делами первой леди. Соответственно, встреча в три часа не только для меня неудобна, но и невозможна. Поэтому будьте столь любезны и сообщите об этом его превосходительству, а потом уладьте сей вопрос с миссис Метц, которая имеет полномочия согласовывать подобные вопросы от моего имени. До свидания.
Она со злостью бросила трубку. Поразительная самонадеянность. Пусть я больше не работаю в Западном крыле, но обращаться мной, как с зеленым практикантом?..
Через пятнадцать минут позвонил его превосходительство.
– Герб, старина, – проговорил он тем жизнерадостным тоном, который не вполне ему удавался и почти всегда подразумевал предательство или еще какую-нибудь мерзость. – Что это вы наговорили Фэй?
– Примерно то, что, кажется, готов сказать и вам, – сухо ответил я.
– Не беспокойтесь, я не стану передавать президенту, как вы относитесь к его сотрудникам.
Вот как.
– Мне все равно. Можете составить для президента подробный отчет, ваше дело.
Ему это не понравилось.
– Я звоню насчет вчерашних чудаков.
– Насчет кого?
– Насчет друзей первой леди.
Я окаменел.
– Понятия не имею, кого вы имеете в виду.
– Да ладно вам. Вспомните вчерашнюю сцену на Южной лужайке. Зрелище, не очень-то достойное президента. Вадлоу, у нас впереди выборы. Это я на тот случай, если вы не заглядываете в календарь.
Я выпрямился в кресле.
– Если вас это беспокоит, то почему бы вам для начала не позаботиться о собственном имидже?
Моя стрела достигла цели. Неделю назад «Ньюсуик» разразилась статьей по поводу того, что Ллеланд отправил свою яхту «Сострадание» в Мексику для починки палуб. (В Мексике это обходится намного дешевле, чем в американском доке.) Статья не осталась незамеченной, и Джордж Буш не раз цитировал ее в своих речах.
Ллеланд обиделся.
– Я позвонил не для того, чтобы выслушивать подобное от сотрудников супруги президента. Господин президент требует, чтобы эта проблема была решена, – очень тихо сказал он. – И еще он требует, чтобы решили ее вы.
И Ллеланд положил трубку.
Я ни на секунду не поверил ему. Он всегда говорит, что президент «требует решения проблемы», когда этого требует исключительно сам Бэмфорд Ллеланд. Однако управляющий делами президента второй по значимости человек в правительстве, и не имело смысла не принимать его всерьез.
Что же делать? Мне не хотелось перекладывать неприятный груз на первую леди. Она может поверить Ллеланду и решит, что муж пытается выгнать из дома ее друзей, а это еще более повредит и без того не гладким отношениям президента с женой. И я решил обсудить это с Фили, хотя бы и пришлось приоткрыть ему тайну семейных отношений первой пары Америки.
– Все обстоит хуже, чем вы думаете, – сказал я, взяв с него клятву хранить тайну. – Я точно знаю, что они спят в разных спальнях.
– Они не трахаются?
– Пожалуйста, без этих ваших выражений.
– Господи. А были времена, когда они оторваться друг от друга не могли. Помните бассейн?
– Помню.
– Я всегда думал… Держу пари, в постели она потрясающая.
– Вы говорите о первой леди! – воскликнул я. – Буду вам очень благодарен, если вы избавите меня от ваших отвратительных предположений.
Фили потребовалось некоторое время, чтобы успокоить меня, а потом я спросил, что мне делать. У Фили отлично получается находить выход из сложных положений. К тому же в данном случае его дар должен был усилиться, благодаря ненависти к Ллеланду, которая росла час от часу.
Он задумчиво погрузил указательный палец в чашку с кофе. Эту привычку Фили сохранил с предвыборной кампании, когда нам постоянно доставался холодный кофе.
– Я могу решить вашу проблему.
Улыбаясь, он продолжал мешать пальцем кофе, а у меня лопалось терпение.
– Это вам не роман, так что не надо нагнетать напряжение, – сказал я.
– Ладно. Мы перекинем Виллануэву на Ллеланда, будто тот из его компании.
Мне это не понравилось.
– Вы как будто собирались помочь мне.
– Ну да. Послушайте, это отличная идея.
– По-моему, нелепая.
– Ну и что? Мы сделаем так, что он вынужден будет оправдываться, и тогда ему никто не поверит.
– Вы начитались Алена Друри. Или Гордона Лидди. В любом случае, не стоит продолжать разговор.
Однако его так захватила идея, что не было смысла даже делать попытки перевести его внимание на что-то еще. Он был похож на охотничью собаку, почуявшую зайца.
– Они все были на его чертовой яхте в День труда, разве нет? Когда она шла в Монеган.
– Не помню.
– И он был, и грек этот, Онахатсис.
– Онанопулос.
– Ну да. Помните, Ллеланд из себя вышел, когда увидел их фамилии в списке первой леди?
– Нет, не помню. Давайте переменим тему.
У Фили заговорщицки блестели глаза.
– Где они поднялись на борт? Ну, как город называется рядом с летним домом Ллеланда?
– Провинстаун?
– Провинстаун! Правильно. Ну и паноптикум. Никогда не видел столько антикварных магазинов в одном городе, даже в приморском, клянусь богом.
– Я, правда, не знаю, Майк…
– Отлично. Просто отлично.
Пару минут он был погружен в свои мысли. И, словно разговаривая с самим собой, вдруг произнес:
– Представляете, как Ллеланд будет оправдываться? «Я никогда не был гомосексуалистом…» – Он рассмеялся и стукнул ладонью по столу.
– Майкл, – проговорил я твердо, – на вас нашло. Не надо было мне рассказывать вам об этой чепухе. Забудьте. Как будто у вас других забот нет.
Но он не слушал меня.
– Наверняка никогда не знаешь, если подумать. Когда он учился, то жил в интернате?
– Я тоже жил в интернате. Черт побери, неужели вы думаете, будто все, кто жил в интернате, голубые? – Он довел меня до того, что я стал чертыхаться.
– Нет, – задумчиво ответил он. – Не все.
Я попросил, чтобы нам принесли счет.
– Разговор закончен. Более того, разговора не было, во всяком случае для меня.
– Правильно. Будем держать это в секрете. Я бы на вашем месте не сказал даже Джоан.
– У меня не было намерения рассказывать об этом Джоан, – возмутился я. – Зачем рассказывать Джоан о разговоре, которого не было?
– Правильно, – подмигнул мне Фили, после чего бодро удалился.
Книга четвертая
16
Четвертого октября, в пятницу, оператор Белого дома позвонил мне в половине шестого утра и сообщил, что президент ждет меня в шесть пятнадцать в Овальном кабинете. Давно уже я не получал подобных приглашений. Очевидно, произошло что-то важное. Неужели под угрозой национальная безопасность? Я с удовольствием работал с первой леди, однако, должен признаться, что мне было скучновато без Западного крыла с его постоянными проблемами, заботами, кризисами, возбуждением и напряжением.
– Президент очень расстроен. Он хочет, чтобы она отказалась от своего заявления.
Пришлось ответить в том духе, что президенту лучше самому улаживать семейные конфликты. Актерская карьера – личное дело миссис Такер.
Через десять минут позвонил президент.
– Герб, у меня полмира в ж…е. А в кабинете одни истерички, если не считать алкоголика-индейца и вице-президента, которого приходится постоянно сплавлять в Микронезию. Мне только Голливуда не хватает.
Я ясно различал шелест газеты, пока он говорил.
– «Бейрут»! – прорычал он. Видно, в самом деле расстроился. Кричал он приблизительно пару минут. – Больше никаких интервью. Ни женским журналам, ни «Демократе тудэй»! Пригласите Вейнберга и скажите, пусть ищет другую актрису для своего проклятого фильма. Скажите, что больше ему не обедать на халяву в Белом доме, если не послушает вас.
– Я должен шантажировать мистера Вейнберга?
– Идиот! – Президент был вне себя. Никогда прежде он не позволял себе ничего подобного со мной. – Я хочу, чтобы вы уладили это дело.
Стараясь говорить спокойно, я объяснил ему, что он рискует ступить на зыбкую почву. Первой леди не понравится, если я зачислю кого-нибудь из ее друзей в список «нежелательных» гостей Белого дома.
Президент вздохнул.
– Трудно с ней в последнее время.
– У нее много работы. Особенно много было в последнюю неделю.
– Герб, у всех в последнюю неделю было много работы. Не вижу, что такого, черт подери, изнурительного в чаевничанье с женами конгрессменов, или это такой изнурительный труд – накормить их сэндвичами с огурцами?
Он слишком много себе позволил. Меня, ладно, пусть обижает, но разрешить ему таким образом говорить о первой леди я не мог.
– Теперь вы послушайте меня, – прошипел я. – К вашему сведению, за предыдущую неделю она произнесла три речи в трех разных штатах, побывала в двух медицинских центрах, кстати, в одном инфекционном. А кроме того, принимала чудовищных жен чудовищных мужей, чтобы те голосовали за ваши чудовищные программы. Надо же, сэндвичи с огурцами!
Я был в ярости.
Пауза длилась довольно долго.
– Вы сошли с ума? – спросил он.
– Нет, просто объяснил вам, как обстоят дела в Восточном крыле.
– Я – президент Соединенных Штатов Америки, – с болью произнес он, и эта боль была настоящей.
– Вы, господин президент, стали дерьмом, чего очень боялись когда-то.
– Вадлоу, вы уволены! Уволены! Немедленно! Вам понятно?
По протоколу Белого дома, служащий обязан немедленно подать прошение об отставке, едва ему сообщают об увольнении. (Лишь мелкую сошку увольняют без письменного заявления.) Я подал прошение, но не мог солгать миссис Такер, так что пришлось рассказать ей, как меня уволили.
– Черта с два вас уволили.
Я сказал ей, что все правильно, ведь я перешел границы дозволенного. Мне и самому было немного стыдно за свою несдержанность.
– Ему это полезно. – Первая леди была особенно красива, когда готовилась объявить войну. К моему несказанному ужасу, она взяла трубку и заговорила нежным голосом: – Пожалуйста, позовите к телефону мистера Такера.
Он взял трубку, и она прощебетала:
– Мой управляющий делами только что сообщил мне, что подал в отставку. – Она подмигнула мне и улыбнулась, а я весь покрылся холодным потом. – Он сказал, что по семейным обстоятельствам. Хм. Я не верю ему. Думаю, это твои отвратительные происки. Хм. Но я еще не закончила. Мне очень нравится Герб, и он по-настоящему заботится обо мне и о твоем сыне. О твоем сыне Томасе – может быть, ты еще не успел забыть его с прошлых выборов? Итак, я решила, если ты не уговоришь Герба остаться, я объявляю забастовку.
Она наслаждалась своей игрой. Спектакль был отменный – в духе Грейс Келли: тихий голос, легкое недоумение, абсолютное владение собой и ситуацией.
– Я скажу тебе, что это значит, – выслушав его, вновь заговорила она. – Это значит, что я поеду в Нью-Йорк. Сегодня. Мне придется кое-что отменить.
Пауза.
– Дорогой, ты ведь совсем рядом. Я отлично слышу тебя, так что не надо кричать.
Пауза.
– Ты прав, мне наплевать на министра иностранных дел Никарагуа, если говорить честно. Я попрошу Энни Рейгелат заменить меня.
Пауза.
– Передаю все в твои сильные умелые руки. Я буду в отеле «Шерри Нидерланд». А ты пока уговори Герба. Особенно не спеши – в Нью-Йорке я отлично себя чувствую. Кажется, агентам службы безопасности там тоже нравится. Может быть, я попрошу Джерри присоединиться ко мне, он ждет не дождется начала съемок. Ариэля Шарона будет играть Джеки Глисон. До свидания, дорогой.
Не успел я вернуться в свой кабинет, как миссис Метц, моя новая секретарша, сообщила, что я срочно понадобился Ллеланду. Знаю, было нехорошо с моей стороны, но я не мог отказать себе в удовольствии помучить его несколько минут.
– Президент очень и очень расстроен, – произнес Ллеланд тоном врача, разговаривающего с родственниками больного. – Он не хочет допустить ложного шага.
Ллеланд говорил еще долго, подробно рассказывая мне о серьезности сложившегося положения. Должен признаться, мне это нравилось.
– Бэмфорд, старина, – сказал я, прекрасно осознавая, как ему действует на нервы такая фамильярность, – совершенно согласен с вами. Отношения президента и первой леди не совсем такие на сегодняшний момент, какими им должно быть. Я полагаю, надо будет внушить моему преемнику, что это его приоритетная задача. Однако не могу не сказать, как я благодарен вам за то, что вы сделали меня «предметом президентских размышлений».
Господи, как же мне было приятно – Ллеланд всегда пудрил людям мозги, говоря, что хочет сделать их «предметом президентских размышлений». Неожиданно, в первый раз за много месяцев, я вдруг осознал, что у меня отличное настроение, и позвонил миссис Метц.
– Миссис Метц, диктую прошение об отставке, – сказал я, кладя ноги на стол.
– Мистер Вадлоу, – произнесла она с легким гамбургским акцентом.
Миссис Метц оказалась отличным профессионалом и умела правильно себя вести. Мы понимали друг друга.
– Бояться нечего, бояться нечего.
Меня охватило такое возбуждение, что я не мог усидеть на месте. Вот уж не ожидал от себя такого.
Я как раз задумался над вторым параграфом, когда зазвонил телефон. Трубку взяла миссис Метц.
– Это он, – сказала она, потрясенная тем, как разворачиваются события.
– Ага. Сейчас.
– Герб! – президент был само благодушие. – Что там за чепуха насчет вашей отставки?
Я сказал, мол, поскольку уже уволен, то, соблюдая протокол, пишу прошение об отставке.
– Не знаю, что на меня нашло, – проговорил президент с вымученным смешком. – Но вы ведь хорошо меня знаете, как же вы могли принять это всерьез? Ха! В свое время я вынужден был переселить вас туда…
– Да. Выгнать.
– Ха! – Он кашлянул. – Герб, вы были нужны мне тут. Правда, я не хотел, чтобы вы уходили из Западного крыла. У вас настоящее… чутье. Это Джесси захотела, чтобы вы были с нею, ну и… – Он попытался представить дело так, будто мы как мужчины должны смиряться, потому что спорить с женщинами бессмысленно. – Всякая власть имеет свои пределы. Ха.
– Хм.
Именно этот звук несколько раз издала его жена во время телефонного разговора. Кажется, он испугался.
– Прошу прощения?
– У меня болит горло, господин президент.
– А… – неуверенно протянул он. – Хотите, я пришлю мистера Арнольда? Пускай поглядит. – Его переполняла забота о моем здоровье. И тут он закашлялся. – Простудился, – сказал он между двумя приступами кашля.
– Понятно. Вам надо себя беречь.
– Милый старина Герб! Вас не проведешь, правда? И все же поговорим об отставке. Я не приму ее. Вы слишком ценный сотрудник.
И он опять зашелся в кашле.
– Я подаю прошение не вам, – сухо возразил я, – потому что работаю не у вас.
– Черт, ей везет.
Опять приступ кашля.
– Мне нравилось работать с ней. Она не окружает себя мерзкими интриганами.
– Знаю. Она молодец.
Кашель просто одолел президента. Однако я не поддался на уловку.
– Мне очень нравится миссис Такер, – официальным тоном произнес я. – В работу она привносит благородство и красоту.
– Господи, да разве я возражаю? Она замечательная женщина.
Приступ кашля.
Если наша беседа должна была стать дуэлью из намеков, то я выигрывал у него шаг за шагом.
– Она мудрая женщина и очень человечная.
Он перестал кашлять.
– Герб, давайте на этом остановимся, ладно?
Поднявшись на столь высокий нравственный уровень, я не собирался быстро уступать. Однако я услышал голос старого друга, взывавшего ко мне с другого конца провода, как бы отвратительно он ни вел себя по отношению ко мне.
Мы говорили – впервые за много месяцев. Как в прежние времена. Я не трусил. Сказал ему, что программа «отдавания земель» дурацкая.
Он защищался.
– Мексиканцы любят меня. Они считают: я величайший президент после Кеннеди.
– Тогда почему бы вам в следующий раз не баллотироваться в президенты Мексики? Вам больше повезет в Чихуахуа, чем на Юго-Западе.
– К черту Юго-Запад. Там республиканцы.
Со мной говорил уже не тот молодой хитрый губернатор, которого я когда-то знал. Это были высокомерные интонации Ллеланда: пусть голосуют за республиканцев, если желают. Я мог бы поклясться, что президент даже перенял у него едва заметный бостонский выговор – неприятное, снобистское, гнусавое произношение.
Итак, Ллеланд настолько контролирует президента, что едва не чревовещает, когда тому надо что-то сказать. Это было ужасно. Я даже не представлял, до какой степени распространяется его власть. И только по этой причине согласился остаться. Правда, я хорошо понимал, что в какой-то степени разочарую первую леди, – уж очень ей хотелось в Нью-Йорк. Однако дело приняло слишком серьезный оборот.
15
Близкие друзья
В последнее время президент постоянно чем-то расстроен. Мне жаль его.
Из дневника. 24 сентября 1991 года
К началу третьего года нашего пребывания в Белом доме на президента начали давить с еще большей силой.
Лидеры Демократической партии требовали, чтобы он баллотировался на второй срок. «Нью-Йорк таймс» оценивала его рейтинг в двадцать один процент (один из самых низких в истории), и те же лидеры цепенели от страха. Двадцать восьмого сентября спикер Ферраро посетил Овальный кабинет и попросил президента серьезно подумать о том, чтобы отказаться от второго срока. Президент не внял ему, и их отношения разладились.
Положение на Бермудах становилось как никогда опасным. Во время бунтов двадцать второго – двадцать восьмого сентября были подожжены еще несколько зданий концерна. Британский генерал-губернатор виконт Г.Д.Ф.3. Реннетт объявил чрезвычайное положение на острове, и ему послали 52-ой полк гуркезских стрелков из подчиненных лично королеве военных сил. В Вашингтоне особо рьяные элементы из обеих партий открыли по президенту огонь, однако он продолжал упорно стоять на том, что беспорядки возникли по причинам «чисто бермудским». Преподобный Джесс Джексон поддержал чернокожих бермудцев, да и был бы не против в третий раз сразиться за пост президента, поэтому мистеру Такеру следовало быть поосторожней, чтобы не отпугнуть черных избирателей. Кроме того, в предвыборной программе президента значилось «больше ни одной Гренады», вот ему и приходилось держаться в стороне, даже если очень хотелось вмешаться.
Меня, честно говоря, очень пугало такое развитие событий, которого я не мог не заметить, так как продолжал внимательно следить за тем, что происходит за рубежом. Однако в то время меня больше занимали домашние дела президента, чьи отношения с первой леди становились все более напряженными.
Однажды в отсутствие первой леди я позвал домоправительницу миссис О'Двайер к себе в кабинет. Мне нужно было задать ей неприятный вопрос, и я смущался как мальчишка.
– Миссис О'Двайер, отношения президента и первой леди остаются такими же… близкими, как они были поначалу?
Она ответила, что это меня не касается.
Пришлось сказать, что я якобы понимаю неуместность своего вопроса, однако мною движет не простое любопытство. Более того, я проинформировал ее, что не привык вести такие разговоры со слугами. Мне, мол, не доставляет ни малейшего удовольствия допрашивать солидных ирландских леди, тем не менее в данном случае у нас дело государственной важности.
– Мне все равно, доставляет это вам удовольствие или не доставляет, – с раздражением отозвалась она, но, когда я напомнил ей о том, что она может пополнить ряды безработных, ей пришлось смириться.
– Если вы хотите знать, занимаются ли они этим на полу, то мой ответ: нет. А все остальное не мое дело.
Я почувствовал, как на меня наваливается усталость.
– Миссис О'Двайер, если вы думаете, что я задаю вам этот вопрос по каким-то другим соображениям, нежели гармоничная работа нынешней администрации, вы самым обидным для меня образом ошибаетесь.
И я устремил на нее твердый взгляд.
Потребовалось не меньше трех чашек чаю, но мне все же удалось вытянуть из нее то, что в последнее время президент и первая леди спят в разных спальнях. Это было очень неприятное открытие.
– Миссис О'Двайер, если кто-нибудь узнает об этом, последствия для президента и страны могут быть самыми плачевными. Надеюсь, ни вы, ни ваши сотрудники не будут никому об этом рассказывать.
Она как будто была поражена в самое сердце подобным предположением и стала бурно защищаться, что я отнес на счет ирландского темперамента.
Пока еще никто не знал, что происходит в первой спальне Америки, скорее, чего не происходит в первой спальне Америки. Первая леди умела быть сдержанной. О киносъемках больше не было никаких заявлений, да и пресса не упускала случая отметить, как она хороша и какую привлекательную пару составляют президент и первая леди. По правде говоря, она была поистине светлым пятном на фоне администрации, потрясаемой противоречиями и постоянно подверженной малым и большим кризисам.
К октябрю, увы, первая леди выдохлась (было от чего) и нуждалась в куда более действенной стимуляции, чем бесконечные чаепития с женами конгрессменов – исполнения этих ритуалов от нас постоянно требовала законодательная власть. Я не хочу сказать, что ей не нравились все жены подряд, однако у нее не было склонности к подобным мероприятиям.
– Странно, – заметила она как-то после отъезда жен, – почти все они бывшие секретарши своих мужей. Держу пари, они больше не занимаются сексом, как привыкли, на кожаных диванах и на столах, в перерыве между двумя деловыми встречами. Пожалуй, в постели не так интересно.
Наверное, я покраснел, потому что она лукаво, по-девчоночьи взглянула на меня и рассмеялась.
– Ах, Герб, до чего же вы похожи на пожилую даму.
Собственно, меня не очень смущают разговоры о сексе, хотя, уверен, для них тоже есть свое время и свое место. Однако после беседы с миссис О'Двайер эта тема вызывала у меня растерянность. Наверное, нужно было поддержать разговор, но я не мог вымолвить ни слова.
Первая леди почти не завела друзей в Вашингтоне, разве что сблизилась с Джоан Бингэм, видной активисткой Демократической партии из Джорджтауна, жизнерадостной энергичной дамой, с которой первая леди обычно встречалась за ланчем в ресторане «Четыре времени года». У обеих было отличное чувство юмора, к тому же деятельность миссис Бингэм в Южной Африке и в Институте искусственного оплодотворения вызывала у миссис Такер не только уважение, но и восхищение.
Тем не менее, ее ближайшими друзьями оставались люди из кинематографического мира – те, с кем она познакомилась еще в Голливуде и Нью-Йорке. Это была веселая компания, а так как трещина в отношениях с миром политики становилась все глубже, то вся эта публика зачастила в Белый дом. Мистер Генри Хогет, мистер Александр Онанопулос и мистер Рамон Ангуллас-Виллануэва, Билли, как все его называли, были особенно привечаемы первой леди. Обычно они приходили все вместе. Как раз в то время пьеса мистера Хогета «Нежный пол» получала самые благоприятные отзывы в прессе. Мистер Онанопулос подвизался на ниве живописи. Ну а что касается испанского художника и дизайнера Ангулласа-Виллануэвы, то он прославился благодаря своим фрескам, весьма вызывающим даже по современным меркам.
Президенту нравилось их общество – он не был гомофобом школы Кеннеди. Однако он и не был безразличен к внешнему виду своих гостей, а мистер Виллануэва и компания, конечно же, являли собой незабываемое зрелище. Во время уик-эндов в Кэмп-Дэвиде они целый день ходили в каких-то кафтанах, не желая походить на остальных. Пару раз президент, отчасти в шутку, отчасти всерьез, заметил, что выглядят они как настоящие члены ООП. [15]
Как-то в воскресенье вечером, когда президент возвращался из Кэмп-Дэвида и его вертолет приземлился на Южной лужайке Белого дома, телевизионщики засекли в свите первого лица государства мистера Виллануэву в розовато-лиловых замшевых штанах. Помимо прочего, этот колоритный господин нес в руках бамбуковую клетку с попугаем Персеем – чудесной птицей с зеленовато-желтым гребешком. Президент не остановился, чтобы поговорить с ожидавшими его репортерами.
На другой день рано утром мне позвонила Фэй Блейн, секретарша Ллеланда, и сказала, что ее шеф назначает встречу мистеру Вадлоу на три часа. Я попросил миссис Метц передать Фэй, что мне это неудобно. Первая леди принимала вечером представителей Ассоциации деятелей кино, и я был осажден истеричными обитательницами Капитолийского холма, жаждавшими в последний момент получить приглашения для своих боссов. Был пущен слух, будто бы на прием приглашена актриса Полли Дрейпер, и сенаторы с конгрессменами, которым не давали покоя гормоны, мечтали попасть в Белый дом. Как бы то ни было, но в три часа я никак не мог вырваться.
Миссис Метц сообщила, что секретарша Ллеланда очень настойчива. Я же ответил, что мне плевать на ее настойчивость. Миссис Метц вновь соединилась со мной по переговорному устройству и виновато – миссис Метц была во всех отношениях идеальной сотрудницей – поставила меня в известность, что мисс Блейн продолжает настаивать на своем. Это было слишком. Я взял трубку и сказал:
– Наверно, вас это удивит, мисс Блейн, если иметь в виду то, что солнце восходит и заходит исключительно по приказу мистера Бэмфорда Ллеланда IV, но я сегодня занят делами первой леди. Соответственно, встреча в три часа не только для меня неудобна, но и невозможна. Поэтому будьте столь любезны и сообщите об этом его превосходительству, а потом уладьте сей вопрос с миссис Метц, которая имеет полномочия согласовывать подобные вопросы от моего имени. До свидания.
Она со злостью бросила трубку. Поразительная самонадеянность. Пусть я больше не работаю в Западном крыле, но обращаться мной, как с зеленым практикантом?..
Через пятнадцать минут позвонил его превосходительство.
– Герб, старина, – проговорил он тем жизнерадостным тоном, который не вполне ему удавался и почти всегда подразумевал предательство или еще какую-нибудь мерзость. – Что это вы наговорили Фэй?
– Примерно то, что, кажется, готов сказать и вам, – сухо ответил я.
– Не беспокойтесь, я не стану передавать президенту, как вы относитесь к его сотрудникам.
Вот как.
– Мне все равно. Можете составить для президента подробный отчет, ваше дело.
Ему это не понравилось.
– Я звоню насчет вчерашних чудаков.
– Насчет кого?
– Насчет друзей первой леди.
Я окаменел.
– Понятия не имею, кого вы имеете в виду.
– Да ладно вам. Вспомните вчерашнюю сцену на Южной лужайке. Зрелище, не очень-то достойное президента. Вадлоу, у нас впереди выборы. Это я на тот случай, если вы не заглядываете в календарь.
Я выпрямился в кресле.
– Если вас это беспокоит, то почему бы вам для начала не позаботиться о собственном имидже?
Моя стрела достигла цели. Неделю назад «Ньюсуик» разразилась статьей по поводу того, что Ллеланд отправил свою яхту «Сострадание» в Мексику для починки палуб. (В Мексике это обходится намного дешевле, чем в американском доке.) Статья не осталась незамеченной, и Джордж Буш не раз цитировал ее в своих речах.
Ллеланд обиделся.
– Я позвонил не для того, чтобы выслушивать подобное от сотрудников супруги президента. Господин президент требует, чтобы эта проблема была решена, – очень тихо сказал он. – И еще он требует, чтобы решили ее вы.
И Ллеланд положил трубку.
Я ни на секунду не поверил ему. Он всегда говорит, что президент «требует решения проблемы», когда этого требует исключительно сам Бэмфорд Ллеланд. Однако управляющий делами президента второй по значимости человек в правительстве, и не имело смысла не принимать его всерьез.
Что же делать? Мне не хотелось перекладывать неприятный груз на первую леди. Она может поверить Ллеланду и решит, что муж пытается выгнать из дома ее друзей, а это еще более повредит и без того не гладким отношениям президента с женой. И я решил обсудить это с Фили, хотя бы и пришлось приоткрыть ему тайну семейных отношений первой пары Америки.
– Все обстоит хуже, чем вы думаете, – сказал я, взяв с него клятву хранить тайну. – Я точно знаю, что они спят в разных спальнях.
– Они не трахаются?
– Пожалуйста, без этих ваших выражений.
– Господи. А были времена, когда они оторваться друг от друга не могли. Помните бассейн?
– Помню.
– Я всегда думал… Держу пари, в постели она потрясающая.
– Вы говорите о первой леди! – воскликнул я. – Буду вам очень благодарен, если вы избавите меня от ваших отвратительных предположений.
Фили потребовалось некоторое время, чтобы успокоить меня, а потом я спросил, что мне делать. У Фили отлично получается находить выход из сложных положений. К тому же в данном случае его дар должен был усилиться, благодаря ненависти к Ллеланду, которая росла час от часу.
Он задумчиво погрузил указательный палец в чашку с кофе. Эту привычку Фили сохранил с предвыборной кампании, когда нам постоянно доставался холодный кофе.
– Я могу решить вашу проблему.
Улыбаясь, он продолжал мешать пальцем кофе, а у меня лопалось терпение.
– Это вам не роман, так что не надо нагнетать напряжение, – сказал я.
– Ладно. Мы перекинем Виллануэву на Ллеланда, будто тот из его компании.
Мне это не понравилось.
– Вы как будто собирались помочь мне.
– Ну да. Послушайте, это отличная идея.
– По-моему, нелепая.
– Ну и что? Мы сделаем так, что он вынужден будет оправдываться, и тогда ему никто не поверит.
– Вы начитались Алена Друри. Или Гордона Лидди. В любом случае, не стоит продолжать разговор.
Однако его так захватила идея, что не было смысла даже делать попытки перевести его внимание на что-то еще. Он был похож на охотничью собаку, почуявшую зайца.
– Они все были на его чертовой яхте в День труда, разве нет? Когда она шла в Монеган.
– Не помню.
– И он был, и грек этот, Онахатсис.
– Онанопулос.
– Ну да. Помните, Ллеланд из себя вышел, когда увидел их фамилии в списке первой леди?
– Нет, не помню. Давайте переменим тему.
У Фили заговорщицки блестели глаза.
– Где они поднялись на борт? Ну, как город называется рядом с летним домом Ллеланда?
– Провинстаун?
– Провинстаун! Правильно. Ну и паноптикум. Никогда не видел столько антикварных магазинов в одном городе, даже в приморском, клянусь богом.
– Я, правда, не знаю, Майк…
– Отлично. Просто отлично.
Пару минут он был погружен в свои мысли. И, словно разговаривая с самим собой, вдруг произнес:
– Представляете, как Ллеланд будет оправдываться? «Я никогда не был гомосексуалистом…» – Он рассмеялся и стукнул ладонью по столу.
– Майкл, – проговорил я твердо, – на вас нашло. Не надо было мне рассказывать вам об этой чепухе. Забудьте. Как будто у вас других забот нет.
Но он не слушал меня.
– Наверняка никогда не знаешь, если подумать. Когда он учился, то жил в интернате?
– Я тоже жил в интернате. Черт побери, неужели вы думаете, будто все, кто жил в интернате, голубые? – Он довел меня до того, что я стал чертыхаться.
– Нет, – задумчиво ответил он. – Не все.
Я попросил, чтобы нам принесли счет.
– Разговор закончен. Более того, разговора не было, во всяком случае для меня.
– Правильно. Будем держать это в секрете. Я бы на вашем месте не сказал даже Джоан.
– У меня не было намерения рассказывать об этом Джоан, – возмутился я. – Зачем рассказывать Джоан о разговоре, которого не было?
– Правильно, – подмигнул мне Фили, после чего бодро удалился.
Книга четвертая
Смятение
16
Павлин и Петуния
Только что вернулся из Нью-Йорка. Странный совет. Фили сошел с ума.
Из дневника. 7 октября 1991 года
Четвертого октября, в пятницу, оператор Белого дома позвонил мне в половине шестого утра и сообщил, что президент ждет меня в шесть пятнадцать в Овальном кабинете. Давно уже я не получал подобных приглашений. Очевидно, произошло что-то важное. Неужели под угрозой национальная безопасность? Я с удовольствием работал с первой леди, однако, должен признаться, что мне было скучновато без Западного крыла с его постоянными проблемами, заботами, кризисами, возбуждением и напряжением.