Страница:
Кеннет Балмер
Странное шоссе
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Первым блобом, получившим общенациональную известность, был пятнадцатифутовый экземпляр, который тяжело передвигался по Флит-стрит в направлении, противоположном параду лорд-мэра. Последовавший затем хаос был красочно представлен телевидением.
После такой убедительной демонстрации существование блобов сомнений не вызывало.
Это, в свою очередь, привело к шоку от осознания того, что, несмотря на забавную сторону события, давшего повод для мрачных шуток и розыгрышей по телевидению, страна в своей повседневной жизни столкнулась с чем-то абсолютно неизвестным и необъяснимым. От этого все стали настороженными, раздражительными и очень резкими.
Первый блоб Тома Гревиля чуть не оказался его последним.
Прохладным утром, в понедельник, Том неохотно направлялся на работу на своем алом «Остине», который был на целых пять лет моложе его самого и который он окрестил Сыном Спутника. Он благосклонно остановился, чтобы подвезти мисс Клэр Бейли из бухгалтерского отдела. Завод, выпускавший среди прочего и точные приборы для баллистических ракет и подводных лодок, лежал возле реки, и к нему вела узкая и длинная улочка, бегущая между высокими, покрытыми копотью и сажей, стенами. Утренний морозец заставлял рабочих идти очень быстро, и они торопливо шли по улице, опустив головы, выпуская клубы пара, поднимавшиеся в морозный воздух.
— Любезно с вашей стороны, мистер Гревиль, — сказала Клэр Бейли, устраивая свои длинные ноги в нейлоновых чулках среди кучи проводов на подножку под щитком. — Я почти уже решила не начинать сегодня... — и она с жаром стала рассказывать свою историю про блоба.
Своя история про блоба была у всех. Даже если это относилось к знакомым, все равно такая история была у каждого. С каждым днем все больше и больше людей подробно рассказывали о случаях, непосредственными очевидцами которых являлись они сами. Том Гревиль слушал рассеянно, мысли его больше занимал разговор, который, как он был уверен, ожидал его в офисе. Работа его зашла в тупик, и сегодняшний разговор с начальником отдела имел только одну перспективу — выговор, без извинений, и поиск новой работы.
В это свежее утро Сын Спутника, мягко урча, шел очень славно; и все равно «Ягуар» легко обошел его и помчался вперед. Провожая его глазами, Гревиль посмотрел вперед, за гладкий и блестящий кузов — и в следующую секунду он нажимал на тормоза, пытался дать задний ход, выталкивал мисс Бейли, переваливался на бок сам и сползал на пол — и все это одновременно.
Блоб был всего лишь на шесть футов шире улочки. Он двигался как обычно без шума и безжалостно прямо. Один бок его был в шести дюймах от заводской стены. Другой просто пропахивал и стены и здания, сгребая кирпич, камень и булыжник на улицу, подрезая здания так, что они с грохотом обваливались на дорогу сразу за блобом. У Гревиля было время заметить, как скоростной Ягуар скользнул прямо под блоб — по рассказам он знал, что с обратной стороны машина выйдет толщиной едва больше молекулы.
Клэр Бейли кричала и дергалась как рыба на крючке. Гревилю понадобилась секунда или две, чтобы понять, что ноги девушки закутались в проводах его старой машины. Все вокруг них бежали. Впереди, заполнив собой улицу, круша стены, пробивал себе дорогу блоб.
— Сиди спокойно! — закричал Гревиль. Ощупью скользнув вниз по стройным ногам, он нашел сильно вывернутую туфлю. Он освободил ее, и нога девушки дернулась вверх. Носок ударил его ниже подбородка.
Когда он пришел в себя, и гул в голове прошел, девушка билась над дверной защелкой.
Гревиль с трудом поднялся, благодаря судьбу за то, что это была двухместная модель с тонким холщовым верхом. Он перегнулся, чтобы помочь девушке, но еще до того, как он овладел ситуацией, она неловко открыла дверь и, захваченная врасплох, вывалилась наружу.
Голова ударилась о мостовую. Ноги все еще тащились с подножки.
— Проклятье! — выругался Гревиль. Он так и не смог развернуть машину; но можно было еще дать задний ход и ехать задом. Блобы редко делали больше трех-четырех миль в час.
Дотянувшись до девушки, он не мог без опоры втащить ее в дверь. Пришлось выйти, обогнуть машину и впихнуть ее.
Хотя двигатель был все еще включен, он заглох. Гревиль нажимал на стартер, ощущая неотразимо накатывающуюся близость блоба. Хотя «накатывающееся» не совсем точно описывает движение блоба. Это была страшная пародия на черное, затвердевшее облако, круглое и лишенное каких-либо черт, медленно скользящее, безразличное к любой структуре, любому материалу, показавшемуся на его пути.
Двигатель не заводился.
Блобы просто были. Появлялись из ниоткуда, величественно и неостановимо, а затем, также произвольно, исчезали.
Она должно быть порвала какой-то важный провод. Безнадежно. Стартер пронзительно и беспомощно визжал.
— Проклятье! — снова выругался Гревиль. Выпрыгнув наружу, он схватил девушку за плечи и с усилием, натужно, перебросил ее через плечо. Она висела безжизненно, и оттого казалась еще тяжелей. Ее неожиданная тяжесть была пугающей.
Даже неся ее он должен бежать быстро, чтобы убежать от блоба. Сгибаясь под тяжестью, высунув голову из-под ноши, он отчетливо слышал испуганные крики убегавших людей и надвигающийся крушащий вихрь продвижения блоба. Он побежал — и вдруг как-то смутно понял, что падает навзничь, не чувствуя рук, ног, ощущая что от него оторвали какую-то важную ношу, и что его накрыла какая-то черная волна — убаюкивающая и успокаивающая.
Он уже не почувствовал, как кирпич, вывороченный из стены, сбил его, упав на голову, и как он рухнул на дорогу прямо у основания стены.
Главный хирург — мужчина средних лет, в свежайшем, только что из прачечной, белом халате — справляясь с потоком напуганных пациентов, жил, как и все другие врачи Большого Лондона и прилегающих к нему графств, на нервах и на таблетках. Вводились в действие планы эвакуации, и в распределители каждый час прибывали школьники — с бирками и со своими бумажными сумками с едой. Никто не мог чувствовать себя в безопасности. Дома, смятые или резко подрубленные неразумным, бесчувственным блобом, этой неумолимой глыбой, могли рухнуть в любой момент. Верхние этажи зданий были также непопулярны, как и первые — и все прочие между ними. Многие выезжали и жили в лагерях на Хэмпстед-Хит, Блэкхит и в других открытых местах. Лицо Лондона менялось ежедневно.
Лежа неподвижно на спине и глядя на Главного хирурга, Том Гревиль видел все страдания и страхи огромного города, отразившиеся на этом домашнем, покрытом морщинами лице.
— Значит меня не убило, — слабо произнес Гревиль. — Сколько я уже здесь?
— Ваша контузия оказалась более серьезной, чем мы ожидали. Вы были без сознания шестнадцать часов...
Голова совсем не болела, и Гревиль решил, что его напичкали таблетками. Он спросил:
— Я в порядке?
— Конечно. — Хирург в рассеяности теребил стетоскоп. — Вы подниметесь и выйдете отсюда через пару дней. Мы держали вас здесь, несмотря на нехватку мест, потому что был шанс, что... что...
— Ну?
— Вы — ученый-исследователь, мистер Гревиль?
— Да.
— Так. Я не жду, что вы мне расскажете о своей работе. Но могу вам сказать, что ваш завод был развален этим блобом, а ваша лаборатория и офис...
— А что общего это имеет...
Доктор нагнулся к тумбочке и достал газету. Почти вся она была в фотографиях блобов и рассказах о блобах.
— Вот здесь. Это то, на что меня просили обратить ваше внимание.
Гревиль прочел объявление, броско напечатанное в отделе вакансий. Затем посмотрел на доктора, щурясь от света, пытаясь получить дополнительную информацию по его лицу.
— Кто просил вас показать это мне?
— Мистер Гревиль, если бы я был помоложе, неженат и не имел бы такой, как сейчас, ответственности, я бы оделся и пошел по этому адресу сразу же.
— Я холост, молод, у меня неплохая степень и некоторый опыт в научно-промышленных исследованиях, мои родители умерли, и я не связан, но я не вижу никаких причин мчаться в Камберленд в ответ на объявление, приглашающее людей с квалификацией, которой я, как получилось, обладаю, чтобы провести свою жизнь над каким-то правительственным проектом. Пока что я всегда держался подальше от колючей проволоки. На мой взгляд это антигуманно...
— Этот — как раз очень гуманный, мистер Гревиль, настолько, что...
Гревиль понял. Он постучал по газете, лежащей на его груди.
— Блобы? Так? Они попросили вас, как врача, и, так как вы не могли тогда ответить, вы передаете эту информацию мне?
— Что-то в этом роде.
— Как вас зовут, доктор?
— Кестон.
— Доктор Кестон, а что с той девушкой, которая была со мной, когда...
Доктор покачал головой.
— Мы нашли одну туфлю, — сказал он своим скрипучим голосом. — Вашу машину нашли расплющенной, толщиной чуть больше дюйма. Это блоб шел на такой высоте. Он собирался подняться под небольшим углом и, после того как оторвал вершину Памятника, исчез.
Гревиль не настолько хорошо знал Клэр Бейли. Она была просто славной девушкой, работала в бухгалтерском отделе, и у нее всегда была наготове улыбка. Он вспомнил ее длинные ноги, запутавшиеся в проводах Сына Спутника — что-то подкатило к горлу, и на какое-то мгновение его охватила слепая ярость.
— Проклятые блобы! — сказал он, поднимаясь на ложе. — Проклятые безмозглые твари! Ну кто же они такие?
Доктор Кестон улыбнулся, и улыбка совершенно преобразила его. Он постучал по газете.
— Поезжайте в Камберленд и начните искать!
После такой убедительной демонстрации существование блобов сомнений не вызывало.
Это, в свою очередь, привело к шоку от осознания того, что, несмотря на забавную сторону события, давшего повод для мрачных шуток и розыгрышей по телевидению, страна в своей повседневной жизни столкнулась с чем-то абсолютно неизвестным и необъяснимым. От этого все стали настороженными, раздражительными и очень резкими.
Первый блоб Тома Гревиля чуть не оказался его последним.
Прохладным утром, в понедельник, Том неохотно направлялся на работу на своем алом «Остине», который был на целых пять лет моложе его самого и который он окрестил Сыном Спутника. Он благосклонно остановился, чтобы подвезти мисс Клэр Бейли из бухгалтерского отдела. Завод, выпускавший среди прочего и точные приборы для баллистических ракет и подводных лодок, лежал возле реки, и к нему вела узкая и длинная улочка, бегущая между высокими, покрытыми копотью и сажей, стенами. Утренний морозец заставлял рабочих идти очень быстро, и они торопливо шли по улице, опустив головы, выпуская клубы пара, поднимавшиеся в морозный воздух.
— Любезно с вашей стороны, мистер Гревиль, — сказала Клэр Бейли, устраивая свои длинные ноги в нейлоновых чулках среди кучи проводов на подножку под щитком. — Я почти уже решила не начинать сегодня... — и она с жаром стала рассказывать свою историю про блоба.
Своя история про блоба была у всех. Даже если это относилось к знакомым, все равно такая история была у каждого. С каждым днем все больше и больше людей подробно рассказывали о случаях, непосредственными очевидцами которых являлись они сами. Том Гревиль слушал рассеянно, мысли его больше занимал разговор, который, как он был уверен, ожидал его в офисе. Работа его зашла в тупик, и сегодняшний разговор с начальником отдела имел только одну перспективу — выговор, без извинений, и поиск новой работы.
В это свежее утро Сын Спутника, мягко урча, шел очень славно; и все равно «Ягуар» легко обошел его и помчался вперед. Провожая его глазами, Гревиль посмотрел вперед, за гладкий и блестящий кузов — и в следующую секунду он нажимал на тормоза, пытался дать задний ход, выталкивал мисс Бейли, переваливался на бок сам и сползал на пол — и все это одновременно.
Блоб был всего лишь на шесть футов шире улочки. Он двигался как обычно без шума и безжалостно прямо. Один бок его был в шести дюймах от заводской стены. Другой просто пропахивал и стены и здания, сгребая кирпич, камень и булыжник на улицу, подрезая здания так, что они с грохотом обваливались на дорогу сразу за блобом. У Гревиля было время заметить, как скоростной Ягуар скользнул прямо под блоб — по рассказам он знал, что с обратной стороны машина выйдет толщиной едва больше молекулы.
Клэр Бейли кричала и дергалась как рыба на крючке. Гревилю понадобилась секунда или две, чтобы понять, что ноги девушки закутались в проводах его старой машины. Все вокруг них бежали. Впереди, заполнив собой улицу, круша стены, пробивал себе дорогу блоб.
— Сиди спокойно! — закричал Гревиль. Ощупью скользнув вниз по стройным ногам, он нашел сильно вывернутую туфлю. Он освободил ее, и нога девушки дернулась вверх. Носок ударил его ниже подбородка.
Когда он пришел в себя, и гул в голове прошел, девушка билась над дверной защелкой.
Гревиль с трудом поднялся, благодаря судьбу за то, что это была двухместная модель с тонким холщовым верхом. Он перегнулся, чтобы помочь девушке, но еще до того, как он овладел ситуацией, она неловко открыла дверь и, захваченная врасплох, вывалилась наружу.
Голова ударилась о мостовую. Ноги все еще тащились с подножки.
— Проклятье! — выругался Гревиль. Он так и не смог развернуть машину; но можно было еще дать задний ход и ехать задом. Блобы редко делали больше трех-четырех миль в час.
Дотянувшись до девушки, он не мог без опоры втащить ее в дверь. Пришлось выйти, обогнуть машину и впихнуть ее.
Хотя двигатель был все еще включен, он заглох. Гревиль нажимал на стартер, ощущая неотразимо накатывающуюся близость блоба. Хотя «накатывающееся» не совсем точно описывает движение блоба. Это была страшная пародия на черное, затвердевшее облако, круглое и лишенное каких-либо черт, медленно скользящее, безразличное к любой структуре, любому материалу, показавшемуся на его пути.
Двигатель не заводился.
Блобы просто были. Появлялись из ниоткуда, величественно и неостановимо, а затем, также произвольно, исчезали.
Она должно быть порвала какой-то важный провод. Безнадежно. Стартер пронзительно и беспомощно визжал.
— Проклятье! — снова выругался Гревиль. Выпрыгнув наружу, он схватил девушку за плечи и с усилием, натужно, перебросил ее через плечо. Она висела безжизненно, и оттого казалась еще тяжелей. Ее неожиданная тяжесть была пугающей.
Даже неся ее он должен бежать быстро, чтобы убежать от блоба. Сгибаясь под тяжестью, высунув голову из-под ноши, он отчетливо слышал испуганные крики убегавших людей и надвигающийся крушащий вихрь продвижения блоба. Он побежал — и вдруг как-то смутно понял, что падает навзничь, не чувствуя рук, ног, ощущая что от него оторвали какую-то важную ношу, и что его накрыла какая-то черная волна — убаюкивающая и успокаивающая.
Он уже не почувствовал, как кирпич, вывороченный из стены, сбил его, упав на голову, и как он рухнул на дорогу прямо у основания стены.
Главный хирург — мужчина средних лет, в свежайшем, только что из прачечной, белом халате — справляясь с потоком напуганных пациентов, жил, как и все другие врачи Большого Лондона и прилегающих к нему графств, на нервах и на таблетках. Вводились в действие планы эвакуации, и в распределители каждый час прибывали школьники — с бирками и со своими бумажными сумками с едой. Никто не мог чувствовать себя в безопасности. Дома, смятые или резко подрубленные неразумным, бесчувственным блобом, этой неумолимой глыбой, могли рухнуть в любой момент. Верхние этажи зданий были также непопулярны, как и первые — и все прочие между ними. Многие выезжали и жили в лагерях на Хэмпстед-Хит, Блэкхит и в других открытых местах. Лицо Лондона менялось ежедневно.
Лежа неподвижно на спине и глядя на Главного хирурга, Том Гревиль видел все страдания и страхи огромного города, отразившиеся на этом домашнем, покрытом морщинами лице.
— Значит меня не убило, — слабо произнес Гревиль. — Сколько я уже здесь?
— Ваша контузия оказалась более серьезной, чем мы ожидали. Вы были без сознания шестнадцать часов...
Голова совсем не болела, и Гревиль решил, что его напичкали таблетками. Он спросил:
— Я в порядке?
— Конечно. — Хирург в рассеяности теребил стетоскоп. — Вы подниметесь и выйдете отсюда через пару дней. Мы держали вас здесь, несмотря на нехватку мест, потому что был шанс, что... что...
— Ну?
— Вы — ученый-исследователь, мистер Гревиль?
— Да.
— Так. Я не жду, что вы мне расскажете о своей работе. Но могу вам сказать, что ваш завод был развален этим блобом, а ваша лаборатория и офис...
— А что общего это имеет...
Доктор нагнулся к тумбочке и достал газету. Почти вся она была в фотографиях блобов и рассказах о блобах.
— Вот здесь. Это то, на что меня просили обратить ваше внимание.
Гревиль прочел объявление, броско напечатанное в отделе вакансий. Затем посмотрел на доктора, щурясь от света, пытаясь получить дополнительную информацию по его лицу.
— Кто просил вас показать это мне?
— Мистер Гревиль, если бы я был помоложе, неженат и не имел бы такой, как сейчас, ответственности, я бы оделся и пошел по этому адресу сразу же.
— Я холост, молод, у меня неплохая степень и некоторый опыт в научно-промышленных исследованиях, мои родители умерли, и я не связан, но я не вижу никаких причин мчаться в Камберленд в ответ на объявление, приглашающее людей с квалификацией, которой я, как получилось, обладаю, чтобы провести свою жизнь над каким-то правительственным проектом. Пока что я всегда держался подальше от колючей проволоки. На мой взгляд это антигуманно...
— Этот — как раз очень гуманный, мистер Гревиль, настолько, что...
Гревиль понял. Он постучал по газете, лежащей на его груди.
— Блобы? Так? Они попросили вас, как врача, и, так как вы не могли тогда ответить, вы передаете эту информацию мне?
— Что-то в этом роде.
— Как вас зовут, доктор?
— Кестон.
— Доктор Кестон, а что с той девушкой, которая была со мной, когда...
Доктор покачал головой.
— Мы нашли одну туфлю, — сказал он своим скрипучим голосом. — Вашу машину нашли расплющенной, толщиной чуть больше дюйма. Это блоб шел на такой высоте. Он собирался подняться под небольшим углом и, после того как оторвал вершину Памятника, исчез.
Гревиль не настолько хорошо знал Клэр Бейли. Она была просто славной девушкой, работала в бухгалтерском отделе, и у нее всегда была наготове улыбка. Он вспомнил ее длинные ноги, запутавшиеся в проводах Сына Спутника — что-то подкатило к горлу, и на какое-то мгновение его охватила слепая ярость.
— Проклятые блобы! — сказал он, поднимаясь на ложе. — Проклятые безмозглые твари! Ну кто же они такие?
Доктор Кестон улыбнулся, и улыбка совершенно преобразила его. Он постучал по газете.
— Поезжайте в Камберленд и начните искать!
ГЛАВА ВТОРАЯ
Однажды, очень давно, Том Гревиль, надев горные ботинки и набросив ранец, отправился в горы Озерного края. Синева далеких гор, нежный перекат водопада, шелковая лента реки, связывающая долину с двумя холмистыми берегами, на которых паслись овцы, очаровали его. В молодежном лагере было тепло и весело — ночные пения под гитару, интересные туристические рассказы, топографические карты.
Как это было давно — казалось это ему сейчас, когда он в «Лендровере» направлялся в какое-то неизвестное место в горах. Все же тот отдых в горах был так уже давно. Четыре года назад. Время, после появления блобов, было абсолютно отделено от далекого золотого прошлого.
К тому времени, когда они добрались до забора, обтянутого колючей проволокой, уже стемнело. Гревиль за всю поездку не обменялся с водителем и полудюжиной слов. При виде забора он с отвращением сказал:
— Что и следовало ожидать..
Не поняв его, водитель, крупный и дородный штатский, сказал:
— О, там внутри не так уныло, сэр. Вполне светская жизнь.
— Хочется верить, — сказал Гревиль.
В темноте он мог видеть неровные ряды зданий, в большинстве своем неосвещенных. Из окон одного из них лился желтый свет. Шум голосов, смех, пение, резкая музыка донеслись до него, когда он устало вышел из машины, потягиваясь и разминая ноги, готовый встретить то, что готовил ему в будущем этот все-таки довольно таинственный проект.
Водитель помог ему перенести вещи до приемной — небольшой комнаты, в которой не было ни души. Сумки он поставил посреди комнаты. Собранные в кучку, они казались заброшенными.
— Все, скорее всего, в клубе, — сказал ему водитель. — Это вон там, откуда весь этот гвалт. Спросите майора Сомерса.
— Майора?
Водитель засмеялся, хлопнув руками.
— Не волнуйтесь. Майор — он тут по безопасности. Он позаботится.
Шагая в темноте к желтым окнам, Гревиль думал о том, что это будет за работа. Он терпеть не мог бюрократов и чиновников.
Сомерс оказался среднего роста человеком, гибким, со смуглым улыбающимся лицом. Правой рукой он энергично пожал руку Гревилю, а левой сунул ему стакан пива.
— Горячее какао там, в столовой, если хотите. Если нет, то выпейте это, и я отведу вас к директору.
Гревиль молча кивнул и выпил. Жара и шум в зале после ночной тиши его угнетали. Вокруг него с какой-то сосредоточенностью расслаблялись мужчины и женщины в выходных нарядах; проигрыватель накручивал танцевальные мелодии, и в центре комнаты кружились пары; на сдвинутых к стенам биллиардных столах мелькали и стучали разноцветные шары; на нескольких столах, не обращая внимания на шум и грохот, играли в карты и шахматы. Пробираясь сквозь толчею, Гревиль шел за Сомерсом к бару, находящемуся в дальнем конце комнаты.
— Новенький, сэр, — сказал майор Сомерс. — Весь из старого дорогого блобного Лондона. — Он рассмеялся, однако в смехе его совершенно не было юмора. — Это Хамфри Лэк-ленд, директор заведения.
Директор был сутулый человек с серебристой сединой, мешками под глазами и опухшим, помятым лицом. Он взглядом окинул Гревиля с ног до головы. Затем протянул руку.
— Вы, должно быть, Гревиль. Добро пожаловать в сумасшедший дом.
— Спасибо, сэр. — Гревиль пожал руку, затем посмотрел на группу людей у бара. Все они смотрели на него, улыбаясь, но со странным напряжением, словно группа собак, принюхивающихся к новенькой. — Я нахожу это несколько...
— Не беспокойтесь, Гревиль. — женщина была низкого роста, полноватая и очень сильно накрашенная, что скрывало безжалостность ее рта и челюсти. Когда она двигалась, вокруг расходился запах резких духов.
— У нас танцы. Мы здесь энергично отдыхаем. А днем мы все чертовски напряженно работаем. Спросите вот Его Преосвященство.
Она пронзительно засмеялась и одним глотком допила свой джин.
В нем зашевелилось отвращение. Он пришел сюда, ожидая чего-то, чего он сам не знал; только, конечно, не скрытых оскорблений от полупьяной толстухи.
— Я не знаю, что здесь происходит, — сказал он так, чтобы его все слышали. — Из слов доктора Кестона я понял, что вы как-то связаны с блобами. Я полагаю, вечером вы имеете право расслабиться...
— Да, сынок, да, — сказала, усмехаясь, женщина.
— Я только не понимаю, каким образом пьяные оргии в горах Камберленда могут влиять на то, что творят с Лондоном блобы...
В группе возле бара повисло молчание.
Лэкленд поднял на него глаза. Затем спиной навалился на стойку.
— Не волнуйтесь из-за того, что доктор Таунсенд говорит вне службы, Гревиль. А что касается блобов — ну...
— Покажите ему, Ваше Преосвященство! — женщина — доктор Таунсенд — налила себе новую порцию джина. — Отведите его в первый ангар, пусть увидит.
— Только не сегодня! — раздался крик сразу нескольких людей.
— Почему нет? Ведь он очень хочет, не так ли? Весь такой свеженький, блестящий, и на губах молоко. Идите, идите! Почему нет?
— Я так понимаю, вы видели Чарльза Рэндольфа в Лондоне? — спросил Хамфри Лэкленд. После короткого, полусердитого кивка Гревиля он продолжал: — Я знаю, что он вам ничего не сказал о том, что мы здесь делаем. Так надо было. Я смотрел ваши документы. Вы, кажется, способный и серьезный человек. Я полагаю, вы напрасно тратили время в промышленности...
— Я как-то предпочитал это...
— Вполне возможно. Но тот простой факт, что вы взялись за эту работу, зная только, что она как-то связана с борьбой с блобами, — он сделал паузу на этом слове, и его опухшее, помятое лицо немного сморщилось, — показывает, что вы тот человек, который нам нужен.
— Честно говоря, — едко сказал Гревиль, — я начинаю сомневаться.
Доктор Таунсенд допила еще один джин. Ее воспламенившееся лицо начинало действовать Гревилю на нервы. Собралась небольшая группа и, слушая директора, Гревиль с естественным любопытством глянул вокруг — интересно, увидит ли он здесь какого-нибудь знакомого.
Лэкленд посмотрел на часы.
— Я полагаю, вы были очень молоды для войны...
— Какой? Адольф, Корея, Малайзия, Суэц, Кипр?
— Гм, — сказал он и оставил эту тему.
— Персонал этого учреждения перенапряжен, молодой человек, вы это увидите. Отдыхаем так и тогда, когда это можно организовать — поэтому здесь каждую неделю проходит танцевальный вечер. Теперь. У меня тут кое-что приготовлено, что может вас заинтересовать. Так как вы специалист по ядерным приборам, это должно быть как раз по вашей части.
В памяти Гревиля всплыла узкая улочка с высокими стенами, по которой угрожающе надвигался черный блоб. Он увидел ноги Клэр Бейли, запутавшиеся в проводах, ее молодое тело, выпадающее из машины — глядя вокруг себя в этой жаркой и шумной комнаты он ничего в ней не видел. В настоящее его вернуло одно-единственное лицо, выплывшее откуда-то из круга прочих лиц, уставившихся на него. Он взял себя в руки.
Терри Понсфорд.
— Том! Рад тебя увидеть, старый ты погонщик.
— Терри! Вот уж никак не думал, что тебя заманит государственная служба.
Большой, веселый и общительный Понсфорд, непричесанная голова которого могла ловко и свободно манипулировать понятиями из теории пространства, времени и скорости и колдовать в лаборатории над им самим придуманными приборами, чтобы доказать свои скандальные утверждения. Гревиль знал его по нескольким годам учебы и испытывал огромное уважение к его исследовательским способностям — уважение, уравновешенное подчиненностью его более энергичному напору как на спортплощадке, так и за ней. Директор оторвался от стойки.
— Доктор Таунсенд, я думаю глоток свежего воздуха пошел бы вам на пользу...
— Старая сова готова, — раздался чей-то голос сзади.
— А, Понсфорд, вы, как я вижу, кажется знакомы с Гревилем, так что можете присоединиться. Идемте. Чарльтон? Сомерс?
Майор Сомерс кивнул, а стоящий рядом с ним невысокий бородатый человек с контактными линзами и нервными пальцами, подпрыгнул, тоже очевидно соглашаясь. Компания двинулась к выходу, стараясь не задеть ни танцующих, ни играющих, и наконец выбралась на отрезвляющий холодный воздух. Таунсенд тяжело опиралась на Чарльтона, чье хрупкое тело почти зримо скрипело под таким грузом.
Посреди этого весь здравый смысл, казалось, покинул Гревиля. Он знал только, что он хотел вгрызться в блоба, узнать, что это такое, что заставляло его катиться так ровно, спокойно и неумолимо — вот подходящее слово. Блобы неумолимы. Они не останавливаются ни перед чем. Только вчера они снова проломили дорогу через Вест-Энд, добрались до Букингемского дворца и выломали целое крыло. А во всей этой людской сумятице, которую он здесь увидел, в калейдоскопе личностей и явной бесцельности их развлечений он не увидел никакого сочувствия. Даже Терри Понсфорд слился с этими людьми как хамелеон.
Ангар, к которому их подпустили двое часовых в стальных касках, вооруженных «Стерлингами», был очень высок, широк и чрезвычайно длинен. Это мог бы быть ангар для самолетов. Когда они шли по бетону, их гулкие шаги уносились куда-то в черную пустоту. Гревиль мгновенно подумал, что сейчас появятся летучие мыши.
Кто-то включил свет, и вдоль балок на крыше расцвели гирлянды ламп.
Гревиль смотрел в изумлении. Место было абсолютно голым. Огромное голое бетонное пространство. На этом бетоне были нарисованы белые линии, образующие петли, отдельные полосы белой краски, расходящиеся из одного места и останавливающиеся совершенно произвольно. Гревиль сказал:
— Вы отмечаете курсы движения блобов. Но...
— И да и нет, Гревиль, — сказал директор.
— Да, потому что это движения блобов, нет — потому что, это не те блобы, с которыми вы знакомы.
В этот момент зазвенел пронзительный и очень неприятный сигнал тревоги. Все вздрогнули.
Директор мрачно произнес:
— Вы спрашивали, почему мы здесь, в Камберленде, так далеко от Лондона и блобов. Ну, — вот вам ответ.
Совершенно ниоткуда, в десяти футах от пола, появился круглый серый шар. Только что его не было. И вдруг он появился. Под яростный звонок тревоги директор тростью показал на блоба.
— Они появляются в Камберленде уже три года. Нам не нужно ехать в Лондон и искать блобов там.
Как это было давно — казалось это ему сейчас, когда он в «Лендровере» направлялся в какое-то неизвестное место в горах. Все же тот отдых в горах был так уже давно. Четыре года назад. Время, после появления блобов, было абсолютно отделено от далекого золотого прошлого.
К тому времени, когда они добрались до забора, обтянутого колючей проволокой, уже стемнело. Гревиль за всю поездку не обменялся с водителем и полудюжиной слов. При виде забора он с отвращением сказал:
— Что и следовало ожидать..
Не поняв его, водитель, крупный и дородный штатский, сказал:
— О, там внутри не так уныло, сэр. Вполне светская жизнь.
— Хочется верить, — сказал Гревиль.
В темноте он мог видеть неровные ряды зданий, в большинстве своем неосвещенных. Из окон одного из них лился желтый свет. Шум голосов, смех, пение, резкая музыка донеслись до него, когда он устало вышел из машины, потягиваясь и разминая ноги, готовый встретить то, что готовил ему в будущем этот все-таки довольно таинственный проект.
Водитель помог ему перенести вещи до приемной — небольшой комнаты, в которой не было ни души. Сумки он поставил посреди комнаты. Собранные в кучку, они казались заброшенными.
— Все, скорее всего, в клубе, — сказал ему водитель. — Это вон там, откуда весь этот гвалт. Спросите майора Сомерса.
— Майора?
Водитель засмеялся, хлопнув руками.
— Не волнуйтесь. Майор — он тут по безопасности. Он позаботится.
Шагая в темноте к желтым окнам, Гревиль думал о том, что это будет за работа. Он терпеть не мог бюрократов и чиновников.
Сомерс оказался среднего роста человеком, гибким, со смуглым улыбающимся лицом. Правой рукой он энергично пожал руку Гревилю, а левой сунул ему стакан пива.
— Горячее какао там, в столовой, если хотите. Если нет, то выпейте это, и я отведу вас к директору.
Гревиль молча кивнул и выпил. Жара и шум в зале после ночной тиши его угнетали. Вокруг него с какой-то сосредоточенностью расслаблялись мужчины и женщины в выходных нарядах; проигрыватель накручивал танцевальные мелодии, и в центре комнаты кружились пары; на сдвинутых к стенам биллиардных столах мелькали и стучали разноцветные шары; на нескольких столах, не обращая внимания на шум и грохот, играли в карты и шахматы. Пробираясь сквозь толчею, Гревиль шел за Сомерсом к бару, находящемуся в дальнем конце комнаты.
— Новенький, сэр, — сказал майор Сомерс. — Весь из старого дорогого блобного Лондона. — Он рассмеялся, однако в смехе его совершенно не было юмора. — Это Хамфри Лэк-ленд, директор заведения.
Директор был сутулый человек с серебристой сединой, мешками под глазами и опухшим, помятым лицом. Он взглядом окинул Гревиля с ног до головы. Затем протянул руку.
— Вы, должно быть, Гревиль. Добро пожаловать в сумасшедший дом.
— Спасибо, сэр. — Гревиль пожал руку, затем посмотрел на группу людей у бара. Все они смотрели на него, улыбаясь, но со странным напряжением, словно группа собак, принюхивающихся к новенькой. — Я нахожу это несколько...
— Не беспокойтесь, Гревиль. — женщина была низкого роста, полноватая и очень сильно накрашенная, что скрывало безжалостность ее рта и челюсти. Когда она двигалась, вокруг расходился запах резких духов.
— У нас танцы. Мы здесь энергично отдыхаем. А днем мы все чертовски напряженно работаем. Спросите вот Его Преосвященство.
Она пронзительно засмеялась и одним глотком допила свой джин.
В нем зашевелилось отвращение. Он пришел сюда, ожидая чего-то, чего он сам не знал; только, конечно, не скрытых оскорблений от полупьяной толстухи.
— Я не знаю, что здесь происходит, — сказал он так, чтобы его все слышали. — Из слов доктора Кестона я понял, что вы как-то связаны с блобами. Я полагаю, вечером вы имеете право расслабиться...
— Да, сынок, да, — сказала, усмехаясь, женщина.
— Я только не понимаю, каким образом пьяные оргии в горах Камберленда могут влиять на то, что творят с Лондоном блобы...
В группе возле бара повисло молчание.
Лэкленд поднял на него глаза. Затем спиной навалился на стойку.
— Не волнуйтесь из-за того, что доктор Таунсенд говорит вне службы, Гревиль. А что касается блобов — ну...
— Покажите ему, Ваше Преосвященство! — женщина — доктор Таунсенд — налила себе новую порцию джина. — Отведите его в первый ангар, пусть увидит.
— Только не сегодня! — раздался крик сразу нескольких людей.
— Почему нет? Ведь он очень хочет, не так ли? Весь такой свеженький, блестящий, и на губах молоко. Идите, идите! Почему нет?
— Я так понимаю, вы видели Чарльза Рэндольфа в Лондоне? — спросил Хамфри Лэкленд. После короткого, полусердитого кивка Гревиля он продолжал: — Я знаю, что он вам ничего не сказал о том, что мы здесь делаем. Так надо было. Я смотрел ваши документы. Вы, кажется, способный и серьезный человек. Я полагаю, вы напрасно тратили время в промышленности...
— Я как-то предпочитал это...
— Вполне возможно. Но тот простой факт, что вы взялись за эту работу, зная только, что она как-то связана с борьбой с блобами, — он сделал паузу на этом слове, и его опухшее, помятое лицо немного сморщилось, — показывает, что вы тот человек, который нам нужен.
— Честно говоря, — едко сказал Гревиль, — я начинаю сомневаться.
Доктор Таунсенд допила еще один джин. Ее воспламенившееся лицо начинало действовать Гревилю на нервы. Собралась небольшая группа и, слушая директора, Гревиль с естественным любопытством глянул вокруг — интересно, увидит ли он здесь какого-нибудь знакомого.
Лэкленд посмотрел на часы.
— Я полагаю, вы были очень молоды для войны...
— Какой? Адольф, Корея, Малайзия, Суэц, Кипр?
— Гм, — сказал он и оставил эту тему.
— Персонал этого учреждения перенапряжен, молодой человек, вы это увидите. Отдыхаем так и тогда, когда это можно организовать — поэтому здесь каждую неделю проходит танцевальный вечер. Теперь. У меня тут кое-что приготовлено, что может вас заинтересовать. Так как вы специалист по ядерным приборам, это должно быть как раз по вашей части.
В памяти Гревиля всплыла узкая улочка с высокими стенами, по которой угрожающе надвигался черный блоб. Он увидел ноги Клэр Бейли, запутавшиеся в проводах, ее молодое тело, выпадающее из машины — глядя вокруг себя в этой жаркой и шумной комнаты он ничего в ней не видел. В настоящее его вернуло одно-единственное лицо, выплывшее откуда-то из круга прочих лиц, уставившихся на него. Он взял себя в руки.
Терри Понсфорд.
— Том! Рад тебя увидеть, старый ты погонщик.
— Терри! Вот уж никак не думал, что тебя заманит государственная служба.
Большой, веселый и общительный Понсфорд, непричесанная голова которого могла ловко и свободно манипулировать понятиями из теории пространства, времени и скорости и колдовать в лаборатории над им самим придуманными приборами, чтобы доказать свои скандальные утверждения. Гревиль знал его по нескольким годам учебы и испытывал огромное уважение к его исследовательским способностям — уважение, уравновешенное подчиненностью его более энергичному напору как на спортплощадке, так и за ней. Директор оторвался от стойки.
— Доктор Таунсенд, я думаю глоток свежего воздуха пошел бы вам на пользу...
— Старая сова готова, — раздался чей-то голос сзади.
— А, Понсфорд, вы, как я вижу, кажется знакомы с Гревилем, так что можете присоединиться. Идемте. Чарльтон? Сомерс?
Майор Сомерс кивнул, а стоящий рядом с ним невысокий бородатый человек с контактными линзами и нервными пальцами, подпрыгнул, тоже очевидно соглашаясь. Компания двинулась к выходу, стараясь не задеть ни танцующих, ни играющих, и наконец выбралась на отрезвляющий холодный воздух. Таунсенд тяжело опиралась на Чарльтона, чье хрупкое тело почти зримо скрипело под таким грузом.
Посреди этого весь здравый смысл, казалось, покинул Гревиля. Он знал только, что он хотел вгрызться в блоба, узнать, что это такое, что заставляло его катиться так ровно, спокойно и неумолимо — вот подходящее слово. Блобы неумолимы. Они не останавливаются ни перед чем. Только вчера они снова проломили дорогу через Вест-Энд, добрались до Букингемского дворца и выломали целое крыло. А во всей этой людской сумятице, которую он здесь увидел, в калейдоскопе личностей и явной бесцельности их развлечений он не увидел никакого сочувствия. Даже Терри Понсфорд слился с этими людьми как хамелеон.
Ангар, к которому их подпустили двое часовых в стальных касках, вооруженных «Стерлингами», был очень высок, широк и чрезвычайно длинен. Это мог бы быть ангар для самолетов. Когда они шли по бетону, их гулкие шаги уносились куда-то в черную пустоту. Гревиль мгновенно подумал, что сейчас появятся летучие мыши.
Кто-то включил свет, и вдоль балок на крыше расцвели гирлянды ламп.
Гревиль смотрел в изумлении. Место было абсолютно голым. Огромное голое бетонное пространство. На этом бетоне были нарисованы белые линии, образующие петли, отдельные полосы белой краски, расходящиеся из одного места и останавливающиеся совершенно произвольно. Гревиль сказал:
— Вы отмечаете курсы движения блобов. Но...
— И да и нет, Гревиль, — сказал директор.
— Да, потому что это движения блобов, нет — потому что, это не те блобы, с которыми вы знакомы.
В этот момент зазвенел пронзительный и очень неприятный сигнал тревоги. Все вздрогнули.
Директор мрачно произнес:
— Вы спрашивали, почему мы здесь, в Камберленде, так далеко от Лондона и блобов. Ну, — вот вам ответ.
Совершенно ниоткуда, в десяти футах от пола, появился круглый серый шар. Только что его не было. И вдруг он появился. Под яростный звонок тревоги директор тростью показал на блоба.
— Они появляются в Камберленде уже три года. Нам не нужно ехать в Лондон и искать блобов там.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
В понедельник утром еженедельное свидание проводилось в лекционном зале — домишке, похожем на казарму, где стояли ряды неудобных деревянных стульев и помост, на котором был стол, доска, киноэкран — и Хамфри Лэкленд. Энергия и живость у него были, это Гревиль должен был признать. В зале мерцал приятный осенний солнечный свет, пробивавшийся сквозь облака табачного дыма. Все были напряжены.
История, которую прошлым вечером рассказали Гревилю, когда они пришли к нему, была относительно простой. Терри Понсфорд уселся в единственное в его комнате кресло, а он сел на кровать.
— Понимаешь, Том, когда пастух — Гарри Хокер — рассказал своим приятелям в пабе, что он видел маленькие серые шарики, они решили, что он выпил лишнего. А в конце полиция расследовала это дело и вызвала нас. Я уже некоторое время работаю в отделе спецпроектов Министерства. Так... это было около трех лет назад, как тебе сказал Его Преосвященство.
— Он не возражает, что его так называют?
— Ну, — Понсфорд засмеялся. — Вообще-то не очень. Хотя я не советовал бы тебе тут спешить. Немного подожди.
— Итак, правительство прислало сюда экспертов, и вы наблюдали за блобами и рисовали эти линии, чтобы проверить их движение. Так, это я понимаю. Ну и что все это? Вы что-нибудь узнали про эти чертовые штуки?
— Я тебе одно могу сказать, Том. И это очень важно. Не пускай блобов к себе под кожу. Я знаю, что с тобой произошло. Сейчас, когда Лондон и соседние графства под огнем, всех толковых людей вовлекают в эту работу. Доктор Кестон не работал в больнице — его послали туда, чтобы он тебя...
— Но!..
— Все ученые головы нашей страны сейчас сконцентрированы на этом, Том. На каждого человека, прошедшего определенный отбор — ну, скажем так — способностей — заведено досье — о-о, ну-ну, ладно! Не задавайся. Я тебя рекомендовал...
— Ну молодец.
— Так вот, что я говорил. Ты многого натерпелся там, в Дыме. Здесь мы пока пытаемся раздавить блобов. Вместо этого то и дело погибает один из нас. Не торопись. Постарайся увидеть проблему со всех сторон. Мы сейчас как эскадрилья бомбардировщиков — каждый думает, когда же наступит его черед. Понял?
— Да, пожалуй.
— Хорошо. Директор сообщает новости на утреннем совещании. Кроме тебя есть еще новые ребята. Там увидимся.
И вот сейчас он сидел на жестком неудобном стуле, с блокнотом, карандашом и миниатюрным магнитофоном и слушал Его Преосвященство, директора, Хамфри Лэкленда.
Белые линии, как он понял, это был ранний и с тех пор давно заброшенный эксперимент. Строение, напоминающее ангар, было воздвигнуто над тем местом, где появились блобы. Характер и направление их движения проверялись долго, результатом чего явился вывод, что появлялись они в тех же самых местах, двигались в одних или почти одних и тех же направлениях, и исчезали в тех же местах, на различном расстоянии от мест их появления. На высоте около тридцати футов от пола находился один главный узел; в этой центральной точке блобы появлялись нерегулярно, но часто, спокойно перемещались в другое место и исчезали. Все же картина, когда все это было начерчено на прозрачных листах, напоминала трехмерную паутину.
В подтверждение того, что он узнал в Лондоне, он услышал, что остановить блоба не может ничто — по крайней мере из того, чем пробовали. Средняя скорость их была три с половиной мили в час. Двигались они всегда только по прямой и никогда не сворачивали; хотя здесь Понсфорд выразил сомнение. Камберлендские блобы однако никогда не были больше шести футов в диаметре, в отличие от своих лондонских братьев, и были серебристо-серыми, а не черными.
Для исследования применялось электронное, радиационное, фото — и звукометрическое оборудование. По всему выходило, что от блоба нельзя получить никаких данных, кроме как о его собственном существовании. Они просто были. Хорошо фотографировались. Температура их была почти равна нулю. Однако водяной пар на них не конденсировался. Был какой-то слабый отталкивающий заряд, наподобие статического, который не допускал на их поверхность пыль и влагу. Алмазные сверла не оставляли никакого следа. Оптически они были круглые.
— Короче говоря, — подвел итог Лэкленд, — это какие-то чертовы чудовища. И мы должны торопиться. В Лондоне уже нельзя жить. Еще немного и начнут уезжать даже закаленные бомбардировками.
Гревиль встал со стула.
Лэкленд холодно улыбнулся:
— Да?
— Два вопроса, сэр. Первое, были ли проведены исследования для выяснения, почему камберлендские блобы серые, а не черные, и второе, почему они меньше лондонских.
Он сел.
Директор подождал, пока в зале не наступила абсолютная тишина. Затем он сказал:
— Первое — да, исследование проводилось. По обоим вопросам. Второе — никаких других различий не обнаружено. Мы сейчас просто не знаем, почему одни серые, другие черные. Не знаем и почему лондонские блобы настолько больше.
— Мы просто вообще ничего не знаем об этих чертовых тварях, — громко сказала доктор Таунсенд.
— Узнаем, дорогой мой доктор, — мягко ответил директор. — Узнаем. Есть еще вопросы? — Он посмотрел вокруг, как нахохлившаяся амбарная сова. — Нет? Очень хорошо. Новые сотрудники, пожалуйста, подойдите ко мне в кабинет за заданиями. На этом все.
Сделали перерыв на кофе. Большинство этих людей — Гревиль знал — упорно работали над конкретными проблемами, каждый в своей области. Интересно, подумал он, какое задание Его Преосвященство даст ему.
Когда он узнал, его моментально охватила паника. Он знал, что кровь отхлынула от его лица и чувствовал, как дрожали его руки и ноги.
История, которую прошлым вечером рассказали Гревилю, когда они пришли к нему, была относительно простой. Терри Понсфорд уселся в единственное в его комнате кресло, а он сел на кровать.
— Понимаешь, Том, когда пастух — Гарри Хокер — рассказал своим приятелям в пабе, что он видел маленькие серые шарики, они решили, что он выпил лишнего. А в конце полиция расследовала это дело и вызвала нас. Я уже некоторое время работаю в отделе спецпроектов Министерства. Так... это было около трех лет назад, как тебе сказал Его Преосвященство.
— Он не возражает, что его так называют?
— Ну, — Понсфорд засмеялся. — Вообще-то не очень. Хотя я не советовал бы тебе тут спешить. Немного подожди.
— Итак, правительство прислало сюда экспертов, и вы наблюдали за блобами и рисовали эти линии, чтобы проверить их движение. Так, это я понимаю. Ну и что все это? Вы что-нибудь узнали про эти чертовые штуки?
— Я тебе одно могу сказать, Том. И это очень важно. Не пускай блобов к себе под кожу. Я знаю, что с тобой произошло. Сейчас, когда Лондон и соседние графства под огнем, всех толковых людей вовлекают в эту работу. Доктор Кестон не работал в больнице — его послали туда, чтобы он тебя...
— Но!..
— Все ученые головы нашей страны сейчас сконцентрированы на этом, Том. На каждого человека, прошедшего определенный отбор — ну, скажем так — способностей — заведено досье — о-о, ну-ну, ладно! Не задавайся. Я тебя рекомендовал...
— Ну молодец.
— Так вот, что я говорил. Ты многого натерпелся там, в Дыме. Здесь мы пока пытаемся раздавить блобов. Вместо этого то и дело погибает один из нас. Не торопись. Постарайся увидеть проблему со всех сторон. Мы сейчас как эскадрилья бомбардировщиков — каждый думает, когда же наступит его черед. Понял?
— Да, пожалуй.
— Хорошо. Директор сообщает новости на утреннем совещании. Кроме тебя есть еще новые ребята. Там увидимся.
И вот сейчас он сидел на жестком неудобном стуле, с блокнотом, карандашом и миниатюрным магнитофоном и слушал Его Преосвященство, директора, Хамфри Лэкленда.
Белые линии, как он понял, это был ранний и с тех пор давно заброшенный эксперимент. Строение, напоминающее ангар, было воздвигнуто над тем местом, где появились блобы. Характер и направление их движения проверялись долго, результатом чего явился вывод, что появлялись они в тех же самых местах, двигались в одних или почти одних и тех же направлениях, и исчезали в тех же местах, на различном расстоянии от мест их появления. На высоте около тридцати футов от пола находился один главный узел; в этой центральной точке блобы появлялись нерегулярно, но часто, спокойно перемещались в другое место и исчезали. Все же картина, когда все это было начерчено на прозрачных листах, напоминала трехмерную паутину.
В подтверждение того, что он узнал в Лондоне, он услышал, что остановить блоба не может ничто — по крайней мере из того, чем пробовали. Средняя скорость их была три с половиной мили в час. Двигались они всегда только по прямой и никогда не сворачивали; хотя здесь Понсфорд выразил сомнение. Камберлендские блобы однако никогда не были больше шести футов в диаметре, в отличие от своих лондонских братьев, и были серебристо-серыми, а не черными.
Для исследования применялось электронное, радиационное, фото — и звукометрическое оборудование. По всему выходило, что от блоба нельзя получить никаких данных, кроме как о его собственном существовании. Они просто были. Хорошо фотографировались. Температура их была почти равна нулю. Однако водяной пар на них не конденсировался. Был какой-то слабый отталкивающий заряд, наподобие статического, который не допускал на их поверхность пыль и влагу. Алмазные сверла не оставляли никакого следа. Оптически они были круглые.
— Короче говоря, — подвел итог Лэкленд, — это какие-то чертовы чудовища. И мы должны торопиться. В Лондоне уже нельзя жить. Еще немного и начнут уезжать даже закаленные бомбардировками.
Гревиль встал со стула.
Лэкленд холодно улыбнулся:
— Да?
— Два вопроса, сэр. Первое, были ли проведены исследования для выяснения, почему камберлендские блобы серые, а не черные, и второе, почему они меньше лондонских.
Он сел.
Директор подождал, пока в зале не наступила абсолютная тишина. Затем он сказал:
— Первое — да, исследование проводилось. По обоим вопросам. Второе — никаких других различий не обнаружено. Мы сейчас просто не знаем, почему одни серые, другие черные. Не знаем и почему лондонские блобы настолько больше.
— Мы просто вообще ничего не знаем об этих чертовых тварях, — громко сказала доктор Таунсенд.
— Узнаем, дорогой мой доктор, — мягко ответил директор. — Узнаем. Есть еще вопросы? — Он посмотрел вокруг, как нахохлившаяся амбарная сова. — Нет? Очень хорошо. Новые сотрудники, пожалуйста, подойдите ко мне в кабинет за заданиями. На этом все.
Сделали перерыв на кофе. Большинство этих людей — Гревиль знал — упорно работали над конкретными проблемами, каждый в своей области. Интересно, подумал он, какое задание Его Преосвященство даст ему.
Когда он узнал, его моментально охватила паника. Он знал, что кровь отхлынула от его лица и чувствовал, как дрожали его руки и ноги.