Сыновья Марии Николаевны и Максимилиана – Николай (рождения 1843 года), Евгений (рождения 1847 года), Сергей (рождения 1849 года) и Георгий (рождения 1852 года) – были генералами, а их дети, дожившие до октября 1917 года, либо сражались на стороне белых и умерли за границей, в эмиграции, либо, оставшись в Советском Союзе, стали жертвами большевистского террора.
   Род герцогов Лейхтенбергских, князей Романовских пресекся 16 декабря 1974 года со смертью в Риме последнего его представителя Сергея Георгиевича – Почетного председателя Русского национального объединения. Умер Сергей Георгиевич на 85-м году жизни.

Свадьба цесаревича Александра с Марией, принцессой Гессен-Дармштадтской

   Вскоре после свадьбы Марии Николаевны цесаревич Александр узнал истинную причину задержки сватовства, которая оказалась значительно серьезнее, нежели слишком юный возраст принцессы: вот уже двадцать лет семья герцога Людвига находилась в эпицентре болезненного внимания, оживленных пересудов и скабрезных сплетен при всех дворах Германии.
   Дело было в том, что после женитьбы Людвига II на шестнадцатилетней принцессе Вильгельмине Баденской и рождения у них двоих сыновей и дочери муж и жена охладели друг к другу и, что не являлось ни для кого секретом, жили как чужие люди. И вдруг, после многолетней размолвки, Вильгельмина родила мальчика, которого назвали Александром. Не желая официально прослыть рогоносцем, Людвиг признал его своим сыном. А через год – 8 августа 1824 года – великая герцогиня родила еще одного ребенка, принцессу Марию, ту самую, что пленила сердце цесаревича. Причем утверждали, что отец обоих детей не был даже дворянином.
   Чуть позже появилась новая версия происхождения детей, на сей раз гораздо менее экстравагантная, оказавшаяся, кстати сказать, и истинной – отцом Марии и ее брата был шталмейстер герцога Людвига, швейцарский барон Август Людвиг де Граней, француз по происхождению, необычайно красивый. Зато к матери Марии никаких претензий быть не могло: она являлась не только законной супругой герцога Людвига, но и родной сестрой тетки цесаревича – императрицы Елизаветы Алексеевны, жены Александра I, а стало быть, также доводилась цесаревичу Александру теткой.
   Между тем время шло, и в середине 1840 года Марии Дармштадт-Гессенской должно было исполниться 16 лет – возраст, по меркам того времени вполне подходящий для брака.
   4 марта 1840 года Александр выехал из Санкт-Петербурга в Дармштадт, в июле отпраздновал день рождения Марии и к началу сентября вместе с невестой приехал в Варшаву, где их ждали Николай и Александра Федоровна.
   Все вместе возвратились они в Санкт-Петербург, где предсвадебные хлопоты заняли более двух месяцев – речь шла не просто об очередной свадьбе одного из отпрысков императорской фамилии, а о бракосочетании будущего императора России. (Да и счет у свадьбы был ровный – в 20-й раз роднились Романовы с одним из августейших немецких родов.)
   А пока шла подготовка к свадьбе, Гессен-Дармштадтская герцогиня Максимилиана-Вильгельмина-Августа-София-Мария – таким было полное имя юной невесты – усердно штудировала православный катехизис и учила русский язык.
   5 декабря 1840 года герцогиня была крещена по православному обряду и стала Великой княжной Марией Александровной.
   Переменив конфессию, невеста оставила одно из пяти прежних своих имен – Мария, ибо оно было общехристианским и к нему равно почтительно и благоговейно относились в любой из христианских церквей. Теперь оставалось дожидаться дня венчания. И этот день наступил 16 апреля 1841 года.
   Беспрерывные празднества, сначала в Петербурге, а потом и в Москве, продолжались более месяца. Фрейлина А. Ф. Тютчева так описывала Марию Александровну: «Была она высокой, худощавой, хрупкой на вид. Но в то же время – исключительно элегантной, напоминала изящные фигуры немецких женщин, изображенных на старинных гравюрах... И хотя черты ее лица не были классическими, волосы ее, нежная кожа, большие голубые глаза были действительно прекрасными... Вообще, выражение ее лица было всегда невозмутимо спокойным, и нельзя было прочесть на нем ни внутреннее возбуждение, ни видимое воодушевление. Улыбка ее, немного ироническая, странно контрастировала с выражением глаз... Я настаиваю на этих подробностях, потому что редко можно встретить более характерное лицо, на котором отражались бы столь различные контрасты и нюансы, свидетельствующие, несомненно, об очень комплицированном „я“».
   И даже желчный, злоязыкий П. В. Долгоруков должен был признать, что Мария Александровна женщина совершенно незаурядная. «...Мария Александровна в первые годы своего пребывания в России пользовалась репутацией женщины необыкновенно умной, – писал Долгоруков. – При пустом, легкомысленном дворе Николая, который в последние годы своей жизни любил употреблять в разговоре с женщинами тон самый грязный, самый цинический, при этом николаевском дворе, который умел безвозвратно убить в России всякое уважение ко двору, появление среди этого круга молодой женщины, отлично воспитанной, поразило всех. Приличие ее обхождения, ее молчаливость, ее скромность, – скрывающая, впрочем, порядочную долю гордости, заставило принять ее за женщину необыкновенно умную. Холодность ее вежливости, вежливости сухой, но самой отменной, приписана была желанию не вмешиваться в дела, чтобы не навлечь на себя гнева грозного свекра. Ее отчуждение от всех, ее любовь к уединению приписаны были осторожности, глубокомыслию и наконец отвращению, которое, как полагали, внушал ей жалкий николаевский двор. Все это придавало ей в России огромную популярность».
   Кроме ума и прекрасных манер, Мария Александровна отличалась и красотой, что делало счастье молодых супругов совершенно безоблачным и удачным во всех отношениях.
   И никто не посмел бы усомниться в этом и предсказать более чем печальный исход этой почти небесной идиллии...

Царствование Николая I до революции 1848 года в Европе

   Николаю I было суждено процарствовать 30 лет. Что же принесли России и семье Романовых непростые и бурные сороковые годы? Каким звеном в непрерывной цепи событий они оказались?
   Расскажем хотя бы о главных и, может быть, самых знаменательных из них, обратив внимание прежде всего на жизнь царской семьи.
   Семейная жизнь Александра Николаевича и Марии Александровны, по меньшей мере первые двадцать лет, оставалась совершенно безоблачной: с 1842 по 1860 год, за 18 лет, у них родилось восемь детей – шестеро сыновей и две дочери. Только двое старших, Александра и Николай, оказались недолговечны. Александра умерла семи лет, а Николай Александрович, родившийся в сентябре 1843 года и подававший большие надежды, одаренный сильным умом, любивший науки и искусства, в отличие от многих своих родственников, не испытывавший никакого расположения к фрунту, умер на 22-м году от чахотки. Трое детей Александра II прожили довольно долго: Алексей умер в 1908 году в 58 лет; Владимир – в 1909 г. в возрасте 62-х; Мария – в 1920 г., 67 лет.
   Остальные же дети погибли насильственной смертью, как и сам Александр II – их отец. В 1905 году бомбой террориста Ивана Каляева был разорван на части 48-летний великий князь Сергей Александрович, а в 1919 году был убит и последний сын Александра II – Павел Александрович.
   Особо следует остановиться на втором сыне цесаревича – Александре, будущем российском императоре, который родился 26 февраля 1845 года. После смерти в 1865 году старшего брата, Николая Александровича, Александр Александрович стал наследником престола, а потом и императором, хотя в детстве его не готовили к престолу, предназначая для военной карьеры. Когда же он был провозглашен цесаревичем, ему было уже 20 лет, образование его почти закончилось, а главное, и характер, и наклонности более всего соответствовали родовой страсти почти всех мужчин из дома Романовых – военной службе.
   Однако в 1842 году, когда молодые родители радовались своей первой дочери, до всех этих событий было еще очень и очень далеко.
   А вот над дочерью императора Николая, 19-летней великой княгиней Александрой Николаевной, вышедшей замуж в январе 1844 года за Гессен-Кассельского ландграфа Фридриха-Вильгельма, смерть уже занесла свою косу. Александра Николаевна была самой красивой из дочерей Николая и самой музыкальной – она прекрасно играла на фортепьяно, имела великолепный голос и безукоризненный слух. Семнадцати лет великая княжна заболела чахоткой, которую просмотрели врачи, и вскоре после свадьбы, 29 июля 1844 года, умерла в столице мужа – Касселе.
   Николай очень страдал из-за смерти своей любимицы и считал, что с этого дня жизнь его резко переменилась к худшему и несчастья стали преследовать его одно за другим...
   Теперь же логика повествования заставляет нас вернуться в начало 30-х годов.
   ...27 июля 1831 года Александра Федоровна родила третьего сына, Николая. Это произошло сразу после возвращения императора из-под Новгорода, где он усмирил бунт в военных поселениях. А 13 октября 1832 года у августейших супругов родился последний, седьмой, ребенок, тоже мальчик, четвертый сын – Михаил, которому предстояла самая долгая жизнь из всех сестер и братьев – он дожил до 77 лет и умер 5 декабря 1909 года. То, что после Михаила императрица не родила более ни одного ребенка, объяснялось тем, что врачи запретили ей дальнейшие роды и даже брачные отношения, и Николай, среди особо близких и доверенных людей, шутя, называл себя «соломенным вдовцом», получив от супруги официальное разрешение заводить связи на стороне.
   Однако прежде все же скажем о сыновьях императора. Второй сын Николая и Александры Федоровны, Константин, родился 9 октября 1827 года, и между ним и старшим братом, цесаревичем Александром, были еще три их сестры – Мария, Ольга и Александра, о которых речь пойдет главным образом в связи с их замужествами. Разница в возрасте между братьями была в девять с половиной лет, и потому Константина воспитывали особняком, готовя с самого рождения к службе на море.
   Уже в четырехлетнем возрасте Константин получил чин генерал-адмирала – высший чин во флоте, соответствующий званию фельдмаршала. Что значил четырехлетний младенец по сравнению с Францем Лефортом, Федором Головиным, графом Андреем Остерманом, графом Федором Апраксиным, князем Михаилом Голицыным – первыми пятью генерал-адмиралами российского флота? Правда, великий князь Павел Петрович тоже был генерал-адмиралом и тем создал прецедент получения этого чина членами императорского дома, а потом эта традиция сохранилась до 1905 года, но справедливость требует сказать и о том, что генерал-адмирал получил чин мичмана в семь лет и лишь в шестнадцать стал лейтенантом. К этому времени он прошел уже хорошую теоретическую и практическую военно-морскую подготовку под руководством ученого, исследователя Арктики, капитана первого ранга, флигель-адъютанта Федора Петровича Литке. К 1829 году Ф. П. Литке успел совершить и трехлетнее кругосветное плавание, что принесло ему европейскую известность в ученом мире. С ноября 1832 года он стал воспитателем, а через 15 лет – попечителем Константина Николаевича. К этому времени его двадцатилетний воспитанник принял участие в нескольких морских плаваниях, в течение двух последних лет командуя фрегатом «Паллада».
   27 июля 1831 года родился третий сын Николая, великий князь Николай II Николаевич, а менее чем через полтора года после него, 13 октября 1832 года, последний, Михаил. Из-за маленькой разницы в возрасте Николай и Михаил росли и учились вместе, как это было с их августейшими дядьями Александром Павловичем и Константином Павловичем и как это было с их отцом и его младшим братом Михаилом Павловичем.
   Великие князья Николай Николаевич и Михаил Николаевич вместе начали «службу» в 1-м Кадетском корпусе, когда первому шел восьмой год, а второму – седьмой. Для августейших братьев был создан «потешный взвод» преображенцев, в котором инструктором по ружейной экзерциции, фрунту, шагистике и барабанному бою, а также и фельдфебелем был сам император. И если все царские сыновья с самого начала были нацелены не только на овладение премудростями военной службы, то эти двое «последышей», хотя бы сначала, занимались исключительно ею.
* * *
   Теперь вновь вернемся к особе императора – человека необычайно волевого, ответственного за дело, выпавшее на его долю, и чрезвычайно трудоспособного. Николай I был достаточно умен и, хорошо понимая, что происходит вокруг него, все более и более убеждался в том, что, несмотря на все его усилия и почти круглосуточную работу, он уподобляется мифологическому Сизифу, осужденному богами на вечный бесплодный труд.
   Это понимал не только Николай. С каждым годом становилось все очевиднее, что Россия безнадежно отстает от развитых стран Европы, но упорно идет своим собственным, отличным от других стран путем. «Что за странный этот правитель, – писала о Николае графиня М. Д. Нессельроде, – он вспахивает свое обширное государство и никакими плодоносными семенами его не засевает». А если чем и засевал Николай Россию, то семена эти не всходили, умирая в смертоносной, бесплодной земле.
   Виною всему был режим, дошедший до последней крайности удушения жалких остатков лакейски послушного либерализма, создавший цензуру над цензурой – Бутурлинский комитет, в котором прочитывались уже вышедшие в свет издания, режим, всерьез готовившийся закрыть университеты, – не мог рассчитывать ни на что, кроме еще большего ужесточения власти, для сохранения собственного существования. И на вершине этого бесчеловечного режима стоял император, не просто глава его, но подлинный демиург и олицетворение восточной деспотии, называвшейся Российской империей. «Угнетение, которое он оказывал, – писала А. Ф. Тютчева, – не было угнетением произвола, каприза, страсти; это был самый худший вид угнетения – угнетение систематическое, обдуманное, самодовлеющее, убежденное в том, что оно может и должно распространяться не только на внешние формы управления страной, но и на частную жизнь народа, на его мысли, его совесть и что оно имеет право из великой нации сделать автомат, механизм которого находился бы в руках владыки».
   Внешне все свидетельствовало о победе этого принципа, о его полном торжестве. Миллионная армия, вымуштрованная до состояния манекенов, и стотысячный чиновничий корпус, перемещавший и по горизонтали, и по вертикали миллионы бумаг, создавали убедительную картину безупречной активной деятельности, да и сам Николай трудился самозабвенно и неустанно.
   А. Ф. Тютчева писала, что император «проводил за работой восемнадцать часов в сутки, трудился до поздней ночи, вставал на заре, спал на твердом ложе, ел с величайшим воздержанием, ничем не жертвовал ради удовольствия и всем ради долга и принимал на себя больше труда и забот, чем последний поденщик из его подданных. Он чистосердечно и искренне верил, что в состоянии все видеть своими глазами, все слышать своими ушами, все регламентировать по своему разумению, все преобразовать своею волею. В результате он лишь нагромоздил вокруг своей бесконтрольной власти груду колоссальных злоупотреблений, тем более пагубных, что извне они прикрывались официальной законностью и что ни общественное мнение, ни частная инициатива не имели ни права на них указывать, ни возможности с ними бороться».
   Одна из умнейших и образованнейших женщин России Александра Осиповна Смирнова, урожденная Рассет, до замужества фрейлина, а затем жена петербургского губернатора, оставила любопытные воспоминания о литературной жизни Петербурга, нравах и событиях двора. В своем дневнике она записала 5 марта 1845 года: «Государь сказал мне: „Вот скоро двадцать лет, как я сижу на этом прекрасном местечке. Часто удаются такие дни, что смотрю на небо, говорю: зачем я не там? Я так устал...“ Но устал не только Николай, устала вся Россия, от интеллигентов-радикалов до его собственных министров. Крестьянские бунты в западных губерниях империи привели к отмене или ограничению барщины в Литве, Белоруссии и на Правобережной Украине. Там же были установлены размеры земельных крестьянских наделов и перечень крестьянских повинностей. Однако все это были лишь робкие попытки незначительно ограничить крепостничество, и они мало что дали крестьянам.
   А радикалы-интеллигенты – чаще всего разночинцы, то есть «люди разного чина и звания», выходцы из дворян, купцов, мещан, духовенства, крестьян, ремесленников, получившие образование и порвавшие со своей средой, – встали на путь осмысления всего происходящего в России, а затем и на путь борьбы за освобождение своих собратьев от средневекового феодального рабства.
   В начале 1846 года в Киеве возникло тайное революционное Кирилло-Мефодиевское общество, в которое входили несколько десятков человек – Т. Г. Шевченко, историк-профессор Н. И. Костомаров и др., ставившие целью освобождение Украины и создание международной Славянской федерации. В 1847 году по доносу провокатора, студента Петрова, общество было разгромлено.
   Чуть раньше, в 1845 году, в Петербурге возник кружок «русских фурьеристов» – последователей социалиста-утописта Шарля Фурье, возглавляемый переводчиком министерства иностранных дел Михаилом Васильевичем Буташевичем-Петрашевским. В кружок входили Ф. М. Достоевский, сподвижник В. Г. Белинского В. Н. Майков, М. Е. Салтыков-Щедрин, ученые, офицеры – всего более ста человек. Занимаясь вначале чисто научной деятельностью – чтением рефератов, дискуссиями на исторические и литературные темы, участники кружка все более политизировались, чему способствовали не только события в России, но прежде всего то, что происходило в это время в Европе. Особенно же сильное влияние на деятельность петрашевцев оказала революция, начавшаяся в феврале 1848 года во Франции.
   Однако речь об этом пойдет ниже, а пока мы побываем на еще одной свадьбе, состоявшейся в Петергофе летом 1847 года, когда в Европе было еще относительно спокойно.

Свадьба Великой княжны Ольги Николаевны и кронпринца королевства Вюртемберг Карла-Фридриха-Александра

   По стандартам своего времени великая княжна Ольга Николаевна стала невестой довольно поздно – в 25 лет. И будет не лишним поведать о том, как она прожила эти четверть века.
   ...30 августа 1822 года у цесаревича Николая Павловича и великой княгини Александры Федоровны родилась вторая дочь, Ольга. Их старшим детям, Александру Николаевичу и Марии Николаевне, было 4 и 3 года. Статс-дама княгиня А. Н. Волконская доставила малютку на крещение в церковь Таврического дворца. Литургию совершил митрополит Новгородский и Санкт-Петербургский Серафим.
   Императрица-мать, Мария Федоровна, возложила на Ольгу орден Святой Екатерины 1-го класса, а императрица Елизавета Алексеевна поднесла Ольгу к причащению.
   Императора Александра I не было при крещении – в это время он находился в дороге на Веронский конгресс.
   Девочку после крестин отвезли во дворец к родителям, а в Таврическом дворце были даны торжественный обед, бал и артиллерийские залпы.
   С юных лет Ольга, Мария и младшая Александра находились под опекой и руководством статс-дамы Юлии Федоровны Барановой. Учение сестер началось рано и проходило по программам Смольного института. Девочки часто приезжали в Смольный, и каждая из них выбирала себе подругу для труда и игр. Ольга выбрала себе А. Меркулову – дочь московского сенатора.
   Когда девочки подросли, их учителем стал В. А. Жуковский.
   Отмечая эту сторону деятельности Жуковского, князь П. А. Вяземский посвятил ему такие стихи:
 
Еще пред ним раскрылся жребий славной:
Святой залог приняв из царских рук,
Он пробудил в младой семье державной
Благой рассвет познаний и наук.
 
   Словесность и литературу преподавал П. А. Плетнев, и его уроки очень нравились Ольге Николаевне. Она любила и занятия французским языком и литературой, и историей искусств, и музыкой. Ольга Николаевна охотно играла на фортепьяно и органе, но из искусств более всего любила скульптуру и живопись.
   Кроме того, у Ольги Николаевны была воспитательница Анна Алексеевна Окулова, женщина глубоко верующая, истая русская патриотка, прекрасно знавшая отечественную литературу и родной язык. Окулова была демократична в своих убеждениях и имела широкий круг знакомых, которые принадлежали к простолюдинам, но отличались особенно высокой нравственностью или какими-либо талантами.
   Окулова убедила Ольгу Николаевну создать училище для девочек из семей священников. В первом наборе оказалось 12 девочек, живших на полном обеспечении великой княжны. Первая их начальница была родственницей Окуловой, а учебной работой ведал ученый протоиерей Иоаким Кочетов.
   За всеми этими делами и хлопотами Ольга Николаевна, казалось, и вовсе забыла о замужестве, но помог случай.
   Великая княжна была доброй христианкой и нежной дочерью. Она всегда ухаживала за матерью, которая со временем стала часто болеть. Зиму 1845–1846 годов Ольга Николаевна провела в итальянском городке Палермо, где лечилась императрица Александра Федоровна. Там же находился и Николай I.
   В это время в Палермо приехал наследный принц Вюртемберга, Карл-Фридрих-Александр. Его приняли в царской семье, и, познакомившись с великой княжной, он был настолько поражен ее красотою и грациозностью, что тут же сделал предложение, которое было сразу принято.
   Из Палермо царская семья вместе с женихом Ольги Николаевны отправилась в Венецию, а оттуда в Зальцбург, куда приехала мать жениха, королева Вюртемберга, чтобы познакомиться с невестой сына. К счастью, будущие свекровь и невестка понравились друг другу.
   С середины июня 1846 года толпы петербуржцев ожидали на берегу Финского залива в Петергофе прибытия корабля с августейшими женихом и невестой. Корабль должен был прийти к летней царской резиденции из Кронштадта, где по придворной традиции родственники должны были встречать жениха Ольги Николаевны.
   25 июня, в день 50-летия Николая I, Ольга и Карл-Фридрих обручились.
   Весь июнь стояла холодная и дождливая погода, а в день обручения засияло солнце, на небе не было ни одного облачка, термометр показывал +21 °C и все были уверены, что это предвещает молодым безоблачное счастье.
   Свадьба началась 1 июля, в день рождения императрицы. В 8 часов утра пять пушечных выстрелов известили о предстоящем венчании, которое состоялось в церкви Петергофского дворца. Затем молодые пошли из церкви в Стольную залу, где было произведено венчание по протестантскому обряду, ибо жених был лютеранином. После обеда в Белом зале, в 8 часов вечера в Петровском зале начался бал.
   ...Свадебные торжества продолжались больше недели. Все эти дни гремели пушки, звонили колокола всех церквей, и казалось, что возвратился золотой век Екатерины Великой, когда в ее честь давал в Таврическом дворце и его парке волшебный праздник фельдмаршал Потемкин. Только теперь торжества проходили в Петергофе и его огромном парке, расцвеченном тысячами свечей и фонариков.
   Николай I превратил свадьбу во всенародный праздник, разрешив петербуржцам всех чинов и званий гулять в садах и парках Петергофа.
   10 июля петербургское дворянство дало бал в честь новобрачных, на котором присутствовала вся царская семья, все высшие сановники и генералы, резиденты всех аккредитованных в России государств.
   На следующий день, 11 июля, праздновались именины Ольги, которые для августейших особ именовались «тезоименитством».
   И снова на праздник были допущены все, кто пожелал.
   Праздник проходил в Санкт-Петербурге, на островах Крестовском и Елагине, вся царская семья каталась в открытых экипажах, а молодожены бросали в собравшихся серебряными монетами.
   Наконец, с наступлением темноты, многодневный праздник окончился грандиозным фейерверком.
   Вскоре Ольга Николаевна, взяв с собою немалый штат приближенных, выехала в Вюртемберг. Своим духовником она выбрала зятя протоиерея Кочетова Ивана Базарова, который прожил при ней до самой ее кончины. Уехала с Ольгой в Вюртемберг и Анна Окулова.
   В сентябре Ольга Николаевна прибыла в Штутгарт, столицу Вюртемберга, где русский посланник князь Александр Горчаков собрал для нее хорошую библиотеку, необходимую для ознакомления новой кронпринцессы с историей и всеми сторонами жизни ее нового отечества.
   Следующий 1847 год был в Вюртемберге неурожайным. Начался голод. Ольга Николаевна принимала самое активное участие в помощи голодающим и своею щедростью покорила вюртембергцев.
   Когда в 1848 году в Западной Европе началась революция, Вюртемберг тоже попал в ее водоворот. После восстания в Бадене и Дрездене революция пришла и в Штутгарт.
   Толпы бунтарей не раз осаждали дом, где жили кронпринц и Ольга. (Именно дом, а не дворец, потому что дворец был построен только через 6 лет после ее приезда в Штутгарт, в 1853 году, да и тот был тесным и неуютным.) Когда однажды вооруженные бунтари окружили их дом, Ольга вышла на балкон и сказала: «Я никого и ничего не боюсь! Я – дочь императора Николая, помните об этом, и лучше всем вам разойтись по домам».
   Толпа разошлась, а некоторые даже кричали: «Да здравствует кронпринцесса!»
   За время своей жизни в Вюртемберге Ольга Николаевна не раз бывала в Москве и в Санкт-Петербурге, чаще всего по случаю свадеб или похорон.