Бамбек Джоэрн. Заплаканная звезда

   Полный ожидания и не уверенный, как она воспримет его слова, он замолчал.
   - Вы, правда, думаете так, как сейчас говорите?
   - Это звучит глупо?
   - Очень даже умно. - На этот раз она не старалась спрятать свои сарказм.
   - К сожалению, - сказал Александр.
   Она удивленно посмотрела на него. Выражение ее лица сделало вопрос излишним.
   - Да, - сказал Александр, - к сожалению, потому что по-глупому было бы намного лучше.
   Его неожиданный ответ снова вызвал ту странную улыбку на ее лице. Она снова не поняла его.
   И ее улыбка, следующее звено в цепочке неправильных выводов, придало ему необходимое мужество.
   - Можно мне называть вас Анной, ведь вас так зовут?
   - Я не понимаю, - она, действительно, ничего не понимала. Он расслышал только обрывки ее слов.
   - "Я люблю вас, майор" прозвучало бы очень комично.
   На ее лице застыло очень необычное выражение, в нем он мог увидеть удивление, страх, отказ, даже, наверное, любопытство, но прежде всего страх и удивление.
   - Ты понимаешь, Анна? Я люблю тебя.
   Она поняла, только сейчас она все поняла. У нее не было сил чтонибудь ответить, ее начало трясти. Сначала это были только маленькие короткие судороги, пробегавшие по телу. Они заметно учащались и превращались во все более сильные волны, которые в конце концов превратились в истерические взрывы хохота.
   Александр вообще больше ничего не понимал. Он с удивлением осознал, что этот смех не оскорбил его и что он очень печален.
   Это продолжалось до тех пор, пока она, наконец успокоившись, смогла говорить.
   - Не сердитесь, Александр, но вся эта история просто... она искала подходящее слово, - просто абсурдна, абсурдна и комична.
   - Но что в моей любви такого смешного?
   Смех застрял у нее в горле.
   - Ты так прекрасно молод, а я так ужасно стара.
   - Неправильно, - перебил он, - ты так прекрасно стара, а я так ужасно молод.
   Она снова начала смеяться, но на этот раз смех звучал по-другому. И это поразило его.
   - О'кей, - прыснула она со смеху, - ты страшно молод, а я страшно стара.
   - Неправильно! Ты прекрасно стара, а я прекрасно молод.
   Во второй раз ее смех внезапно прекратился, она прошептала будто во сне:
   - Ты прекрасно молод, а я, я прекрасно стара!
   - Да, - сказал он и осторожно обнял ее.
   Она устало наклонила голову, хотела было уклониться, но ее сопротивление было очень слабо, а под его нежными поцелуями потеряло и последний остаток своей силы.
   Она не понимала, что с ней происходило. Она вообще ничего уже не понимала и не хотела ничего понимать. Она чувствовала, как что-то окружает и сжимает ее, ее верхняя часть тела была как будто в железном корсете, который не давал ей дышать. Ей казалось, что она должна кричать.
   - Я должна громко кричать?
   - Да, - ответил он, - давай кричать!
   И они кричали так долго, как только могли.
   Было так, как будто гигантские узлы разрывались в ней на несметное количество острых язычков пламени, которые согревали ее тело. Растущие волны неведомых чувств захлестнули ее, превратили крики в поцелуи, спутали верх с низом, вчера с сегодня, пока не утонули во все поглощающем Сейчас.
   В пять часов он должен был идти. Он хотел быть в казарме до утренней поверки.
   Мягкое прикосновение руки вывело ее из полусна.
   - Ты уже проснулась?
   - О да, - сказала она.
   Он хотел снова обнять ее, но она откинулась назад.
   - Уже половина пятого, ты должен поторапливаться.
   - Да, - сказал он и с наслаждением потянулся.
   Она проследила за тем, как он пошел в ванную, без выражения уставилась на приоткрытую дверь, за которой он исчез, подождала, пока она снова откроется, наблюдала, как он одевается.
   - Жаль, что я уже должен идти, - сказал он.
   Она ничего не отвечала, только смотрела на него.
   - Я люблю тебя, Анна.
   Она медленно и очень осторожно погладила его по волосам.
   Он хотел поцеловать ее,
   - Ты должен идти, - сказала она, - иначе ты придешь слишком поздно.
   - Я зайду за тобой в восемь часов.
   - Не надо.
   - Но я хочу, - сказал он, - обязательно.
   Прежде чем открыть дверь, он неожиданно обернулся:
   - Пожалуйста, не забывай меня.
   И снова эта необъяснимая улыбка. Она тряхнула головой, тряхнула еще и еще, и все еще улыбалась, после того, как дверь за ним закрылась на замок.
   Три часа спустя он снова подошел к ее двери. Он уже хотел позвонить, но вдруг увидел сломанный звонок.
   Из квартиры вышла женщина, осмотрела его, предъявила свое удостоверение.
   - Военная полиция. Кто вы и что вам здесь надо?
   - Я офицер-ординарец майора. А что вы здесь делаете?
   - Майор мертв. Предъявите, пожалуйста, ваше служебное удостоверение.
   Прошло некоторое время, пока он отдал документы.
   - В порядке. Пройдемте со мной.
   В гостиной двое мужчин занимались, по-видимому, консервацией следов преступления.
   - Это коллеги из службы консервации улик, - сказала женщина. И хотя он не проронил еще ни слова, она догадалась, что с ним происходит, и поэтому не стала придерживаться инструкций.
   - Хотите знать, что случилось? - Ее голос звучал уже не так холодно. - Примерно в полседьмого раздался звонок майора. Она очень спокойно сообщила нам, что покончит с собой и звонит нам для того, чтобы мы самое позднее в полвосьмого увезли ее труп. Она сказала еще, что было бы очень хорошо, если бы мы не опоздали. Потом она положила трубку и не отвечала на наши звонки. Мы сразу же приехали сюда, взломали дверь, но она была уже мертва. Все указывает на самоубийство, обдуманное, запланированное самоубийство. Она вынула из сумки письмо.
   - Мы нашли это письмо - оно адресовано вам.
   Письмо было запечатано.
   Он не хотел его читать, не здесь и не сейчас, но он должен его прочитать, они его не открывали.
   В конверте лежал только один лист с тремя строчками:
   "Я не ответила на один твой вопрос. "Элгоманза" означает "Звезда с закрытыми от слез глазами".