Бардин Степан. И штатские надели шинели

   Но у Лебединского для этого не хватило смелости. Он испугался, как бы не зашли его подразделения слишком далеко. Поэтому-то и отдал приказ выровнять фронт, то есть вернуть из Урицка первый батальон 59-го полка. Как и следовало ожидать, через некоторое время фашисты опомнились и, конечно, поспешили вернуться в добровольно оставленный нами населенный пункт.
   Секретарь партийной комиссии майор Г. И. Терновой, вернувшись ночью из полка, возмущался: "Если бы в помощь 59-му были брошены дополнительные силы, то нам бы удалось полностью разгромить 215-ю пехотную дивизию противника и глубоко вклиниться в их оборону. Однако вместо этого вернули наши подразделения из отбитого у гитлеровцев Урицка. Что это - ошибка или глупость?!"
   4
   Первым в Урицк ворвался батальон 59-го полка, действиями которого руководил старший политрук Михаил Давыдов. Ему-то и было приказано вернуться из Урицка к Дудергофке. Давыдов хотя и не сразу, но выполнил этот приказ. А через сутки, когда наши части снова атаковали Урицк, Давыдов был ранен и доставлен в медсанбат. Узнав об этом, я поспешил к нему. Хотелось узнать подробности боя за Старо-Паново и Урицк.
   Старший политрук лежал на койке с забинтованной головой и правой ключицей. Мне показалось, что передо мной не Давыдов, а известный в стране боксер Градополов, которого не раз видел на ринге. Так они были похожи. Те же очертания лица, те же чуть прищуренные и все время следящие за тобой глаза, небольшой прямой нос, коротко подстриженные "под бокс" черные волосы, упрямый, слегка вытянутый вперед подбородок.
   Сначала разговор не клеился. Михаилу Ивановичу не очень-то хотелось вспоминать о том, как был оставлен Урицк. Лишь немного успокоившись, комиссар батальона стал рассказывать о том, как все случилось.
   - В Старо-Паново мы ворвались быстро. Первое, что бросилось в глаза, полыхающие дома. Их немцы подожгли при отступлении. Всюду торчали почерневшие печные трубы. Фашистов здесь уже не было.
   - Выходит, что деревня была взята без боя?
   - Нет. Деревню сначала атаковали бойцы 141-го полка. Но они, встретив сильный огонь противника, залегли. Вот тогда-то наш командир полка Герой Советского Союза полковник Краснокутский и обратился к командиру дивизии за разрешением пустить в бой два наших батальона. Второй возглавил комбат Жирин и комиссар полка Тутуркин. А я - свой, первый.
   Тут Давыдов замолчал. Он, видимо, еще не мог освободиться от пережитого. Чувствовалось, что он хотя и разговаривал со мной, а сам в мыслях все время был там, на поле боя.
   - На фрицев мы наткнулись сразу же за Старо-Паново. Они открыли по нам страшный огонь. Затарахтели пулеметы и автоматы, кругом рвались мины и гранаты. Но мы, охваченные азартом боя, не прекратили наступления. Я бежал, не помня себя, точно завороженный. Со мной рядом мчался наш батальонный парикмахер Саша Тихомиров. Ему бы сидеть в землянке и стричь бойцов. Ведь его никто не принуждал идти в атаку. Но он пошел. Пошел, чтобы отомстить фашистам за мать и сестру, которые погибли в Ленинграде от голода, за раны своего города. Если бы вы видели, сколько в нем было решимости, жажды мести!
   Давыдов снова умолк. Глаза его повлажнели. Глотнув из стакана воды, он продолжал:
   - Не могу сказать, сколько Тихомиров поразил фашистов. А вот сам не уцелел. За деревней его сразила пуля. Жаль парня. Очень уж был душевный, заботливый. Его у нас все любили. А сандружинницы все время вздыхали красавец... Немцы не выдержали нашего напора и пустились наутек. Нам все же удалось несколько человек взять в плен. Нашивки у них были эсэсовские.
   - Что же было дальше?
   - В деревне мы останавливаться не стали и побежали в сторону Дудергофки. По приказу наш 59-й полк и 141-й должны были здесь остановиться и закрепиться. Но, увидев, как фашисты побежали к Урицку, покинув противоположный берег реки, мы решили продолжать преследование врага. Переправиться через Дудергофку было не сложно - речка небольшая. Все же вымокли. Но денек был жаркий. На шоссе, по пути в Урицк, заметили два броневика, автобус и несколько легковых машин, около которых суетились немцы. Я отдал приказ пулеметчикам открыть огонь по отступающему противнику, поразить легковые машины и автобус. И тут же одна из легковых машин загорелась. Видимо, пробили бак с бензином. Броневики пустились наутек. Остался стоять лишь автобус, около которого толпилось несколько гитлеровцев. Наверное, заглох мотор. Видя растерянность фашистов, я подозвал командира третьей роты лейтенанта Осипова и приказал немедленно атаковать... И вот мы у автобуса. Фашисты, не успевшие бежать, побросали автоматы и в испуге подняли руки. Автобус оказался штабным. В нем были разные документы, карты, и канцелярские принадлежности. Мы не сразу заметили, что под машиной, притворившись мертвым, лежал гитлеровский подполковник. Наши ребята вытащили его за ноги, и он тоже поднял руки. Возиться мы с ним не стали. Некогда было. Отправили в штаб полка.
   - Что же было дальше?
   - Продолжали наступать. Не останавливаться же, когда противник бежит. Правда, впереди был большой населенный пункт - Урицк. Мы понимали, что в Урицке встретим упорное сопротивление. Но очень уж велик был соблазн. И мы подбежали к полотну железной дороги, продолжая атаковать отступавших. Но здесь неожиданно затарахтел вражеский пулемет, уложивший весельчака-дагестанца лейтенанта Гусейнова, бойцов Антонова, Удалова и Кирюшина. Тогда старший лейтенант Румянцев, взяв несколько гранат, пополз к вражескому пулемету. Я знал его жажду отомстить фашистам. У него, как и у Саши Тихомирова, в Ленинграде умерли от голода мать, отец и маленькая сестренка. За продвижением лейтенанта наблюдал с большим волнением. Мне было видно каждое его движение. Вот Румянцев уже у цели. Взмах руки, и... взрыв. Но вражеский пулемет продолжает действовать, прижав нас к насыпи железной дороги. Румянцев бросил вторую гранату. И тут я увидел, как он растянулся, сраженный вражеской пулей. Но своего добился. Пулемет замолчал. В Урицке схватка была недолгой... Я уже хотел послать связного с рапортом о взятии Урицка. Но кто-то из бойцов подбежал ко мне и сообщил, что в овраге замаскированы крупнокалиберные пушки. Пришлось собрать комсостав батальона и наметить план захвата вражеских дальнобойных орудий, которые, как оказалось потом, вели огонь по Ленинграду. Подробно рассказывать не стану, как мы их захватили. Лишь скажу, что атаковали с двух сторон - с обоих флангов.
   - И что же вы сделали с пушками?
   - Очень просто. Подорвали гранатами. Эту операцию осуществил с группой бойцов политрук Филиппов.
   - Вы донесли об этом командиру полка?
   - Да. Доложил устно.
   Давыдов вновь замолчал. Вытащил из-под подушки пачку папирос и закурил.
   - Теперь мы стали ждать подкрепления, без которого трудно было удержать Урицк. Но вместо подкрепления примчался связной от командира полка с приказом оставить Урицк, переправиться через Дудергофку и окопаться на ее восточном берегу. Я не поверил. Но через два часа снова прибежал этот же связной и вновь повторил приказ командира. Что же было делать? Выполнить приказ - значит оставить только что отвоеванный крупный населенный пункт, за который столько пролито крови! Оставаться в Урицке - значит нарушить приказ. Я сам бойцов учил, что приказ командира - закон, что тот, кто его не выполняет, совершает преступление. Пока я колебался, прибыл новый связной все с тем же приказом: "Отойти на левый берег Дудергофки и закрепиться". Пришлось подчиниться. Собрал командиров и политруков рот и сообщил им о приказе. Правда, не обошлось без шума и возражений. Но приказ был выполнен. Ночью мы оставили Урицк. Жаль было его покидать. Очень жаль. Я до сих пор не могу понять причину такого решения командира дивизии. Правда, когда мы заняли позиции вдоль Дудергофки, в батальон пришел начальник политотдела подполковник Ипатов, который пояснил, что отвод батальона из Урицка был вызван стремлением выровнять фронт... Ночь, конечно, была ужасной. Мы чувствовали себя скверно. А на рассвете, когда наступательный порыв ослаб, и мы еще не успели прийти в себя, отдохнуть и собраться с силами, поступил приказ: "Наступать на Урицк". Это было настолько неожиданно и нелогично, что даже вызвало в батальоне открытое возмущение. Теперь наше наступление было вялым и безрезультатным.
   5
   Действительно, 23 июля наступление на Урицк возобновилось. Но овладеть им не удалось. Отбили лишь восточную часть. Однако 2 августа противник подтянул свежие силы, вклинился в расположение наших войск, пришлось оставить и эту небольшую часть города.
   Несмотря на промахи, допущенные в Старопановской операции, в частности с захватом Урицка, в целом она прошла успешно. В ней фашисты потеряли только убитыми полторы тысячи солдат и офицеров. Немало было уничтожено и техники. Несколько десятков фашистов было взято в плен. Потом их провели по улицам Ленинграда. Правда, наше командование опасалось, как бы население не отбило их у наших бойцов и не учинило самосуд. Но этого не случилось. Лишь на Литейном полетели в пленных камни, да какая-то женщина подбежала и плюнула одному из гитлеровцев в лицо.
   Этих пленных я тоже видел. Это были грязные, оборванные люди. Они не шли, а плелись с опущенными головами. Мне казалось, что каждый из них думал:
   Зачем я шел к тебе, Россия.
   Европу я держал в руках,
   Теперь с понурой головою
   Плетусь в блокадный Ленинград.
   ...После того как пехота противника, взаимодействуя с артиллерией и танковыми частями, не смогла вернуть утраченных позиций в районе Старо-Паново, бои как-то незаметно утихли. Гитлеровцы решили ударить по нашим частям с воздуха, тем более что в авиации они по-прежнему имели некоторое превосходство.
   И вот 3 августа ясным солнечным утром, в девять часов, послышался зловещий гул моторов. В это время мы с начальником политотдела Ипатовым направлялись в один из пехотных полков. Разумеется, тут же остановились, увидев в небе огромное количество черно-серых бомбардировщиков. "Этажом" выше, маневрируя и кружась, точно в вихре, носились юнкерсы - постоянные спутники бомбардировщиков.
   Вскоре появились и наши легкокрылые, шустрые "ястребки". Их явно было меньше. У Ипатова даже вырвалось:
   - До коль же наша авиация будет в меньшинстве!
   Расстояние между воздушной армадой противника и нашими эскадрильями с каждой секундой сокращалось. То, что произошло дальше, даже трудно передать. В мгновение все перепуталось, смешалось и закружилось. Лишь, обремененные тяжестью груза, продолжали "спокойно" лететь бомбардировщики. Правда, их четкий строй скоро расстроился. Отдельные машины, преследуемые советскими асами, раньше времени начали снижаться и, не переходя в пике, сбрасывать бомбы. Но вот загорелись одна, затем вторая, потом третья тяжелая машина со свастикой и, резко снижая скорость, пошли вниз, таща за собой хвост огня и белого дыма. Юнкерсы иначе падали - сначала вспыхивали, как факел, затем разламывались и тут же по частям летели вниз. Показались а воздухе и купола парашютов. Это спускались летчики, успевшие покинуть горящие машины.
   Мы уже устали смотреть вверх, заболели шеи, и запестрило в глазах. Пришлось сесть на траву, а потом и лечь. А бой все не прекращался. Казалось, ему не будет конца...
   "Ожесточенный семичасовой воздушный бой" - на следующий день гласили заголовки ленинградских газет. А под ними ремарки: "Наши летчики рассеяли восемь эшелонов вражеских бомбардировщиков и уничтожили 21 самолет".
   В одной из корреспонденции этот бой был описан так:
   "Пытаясь вернуть занятые нашими частями рубежи, противник бросил вчера на наши передовые позиции свыше 120 самолетов. Вражеские бомбардировщики шли эшелонами под прикрытием истребителей. За несколько километров от цели их встретили истребители подразделений Павлова, Мищенко и Боговещенского. Одна группа наших летчиков на большой высоте взяла в железные клещи истребители противника, а другая ринулась в атаку и врезалась в первый эшелон бомбардировщиков, завязав с ними ожесточенный бой. В первые же минуты воздушной схватки отличилась истребители командира подразделения Павлова. Летчики старших лейтенантов Литаврина и Плеханова встретили десять машин "Ю-88", которых сопровождали и прикрывали истребители, и немедленно пошли в атаку. Лейтенант Шестаков сбил "юнкерс", но сам был атакован "МЕ-109". Удачным маневром Шестаков вышел из угрожаемого ему положения и с короткой дистанции поджег напавший на него самолет. Старший лейтенант Плеханов, отогнав из строя, поджег два "Ю-88". Летчики Высоцкий, Головач, Литаврин уничтожили по одному "Ю-88". Старший лейтенант Кудрявцев, выйдя из боя с истребителями, настиг два неприятельских бомбардировщика и сбил их. Так в течение 50 минут первый эшелон противника был разгромлен...
   Но вскоре начали появляться следующие эшелоны воздушных пиратов. Их встретили наши истребители. Летчик Мищенко в паре со старшим лейтенантом Карповым сбил два бомбардировщика. Капитан Жадов расстрелял два "МЕ-109". Пять самолетов, которыми командовал Герой Советского Союза капитан Подтыкин, были атакованы десятью "МЕ-109". Умело маневрируя и прикрывая друг друга, наши летчики вырвались из кольца вражеских самолетов и немедленно бросились на фашистские бомбардировщики. Подтыкин уничтожил "Ю-88". Четыре наших самолета под командой капитана Оскаленко вступили в бой с четырьмя "юнкерсами", когда те пикировали на передний край нашей обороны. В результате один "юнкерс" был подожжен, другой, преследуемый старшиной Бачиным, расстрелян с короткой дистанции пулеметным огнем. Старший лейтенант Занин, несмотря на тяжелое ранение, полученное в схватке, благополучно привел свой самолет на аэродром."
   ...Август и сентябрь, пожалуй, были самыми активными месяцами воздушных боев на Ленинградском фронте. Наши летчики все чаще и чаще залетали во вражеские тылы, подвергая бомбардировке скопления транспорта, танков, живой силы, а морская авиация наносила удары по артиллерийским и минометным батареям, узлам сопротивления противника, кораблям и подводным лодкам.
   Летом сорок второго года войска Ленинградского фронта вели также наступление из района Путролово и Колпина в направлении Ям-Ижоры, расположенного на Московском шоссе, и овладели им.
   Активные наступательные операции вели и войска Волховского фронта. Они начали их в день прибытия армии Манштейна. Удар был нанесен севернее станции Мга. К 4 сентября войска Волховского фронта, которыми командовал генерал Мерецков, захватили участок фронта шириной более 12 километров и продвинулись в глубину обороны противника на 15-20 километров.
   Одновременно перешла в наступление и Невская оперативная группа Ленинградского фронта, которая форсировала Неву на участке Пески - платформа Теплобетон, захватила плацдарм в районе Московской Дубровки. Бои здесь велись до 9 октября. Они заставили Манштейна перебросить в этот район ряд соединений и значительную часть артиллерии.
   Боевые действия, проведенные летом и осенью 1942 года под Ленинградом, сорвали замыслы фашистов. К осени от 11-й немецкой армии, переброшенной из Крыма, ничего не осталось, и она фактически перестала существовать. Ее остатков хватило лишь для укомплектования сильно поредевших частей и соединений 18-й армии, блокировавшей город. Штаб во главе с Манштейном был отозван Гитлером в район Витебска.
   6
   За промахи и нерешительность в боях во время Старопановской операции командир нашей дивизии полковник Лебединский и его заместитель по политчасти полковой комиссар Орлов были отстранены от своих постов. Комдивом был назначен полковник Введенский, а его заместителем - полковой комиссар Лукашук. Смена командования произошла сразу, как только наше соединение вывели на отдых в район Охты.
   Я в это время находился в военном госпитале, поэтому не видел, как происходила смена этих постов. Не был и на первом совещании командно-политического состава дивизии, которое проводилось на следующий день новым начальством.
   Узнал я об этом с некоторым опозданием от уже известного читателю инструктора политотдела Г. П. Смыкунова, который приехал навестить меня и заодно поздравить с назначением на должность заместителя начальника политотдела дивизии в связи с отзывом В. А. Колобашкина на партийную работу. Он был избран вторым секретарем Московского райкома партии.
   - Ну и красавец наш новый комдив, - таинственным тоном сообщил Смыкунов. - Смуглый, с черными волосами, как цыган. Глаза тоже черные. На вид щеголеватый. Аккуратный. Одет с иголочки. Рассказывают, что в 1937-1938 годах участвовал в боях в Испании.
   - А как его заместитель? - поинтересовался я. - Ведь нам придется дело иметь не столько с командиром, сколько с его заместителем.
   - Совершенная противоположность. Во всяком случае, по внешности. У него будто бы больное горло. Правда, когда говорит, этого не скажешь: голос чистый. А в общем, поживем - увидим.
   Новости, сообщенные Смыкуновым, взбудоражили. В ту ночь я спал мало. Думал о новой работе, о новом командире и его заместителе. Лебединского и Орлова освободили правильно. Но все же по-человечески их было жаль. Видимо, ошибка была допущена тогда, когда Лебединского, специалиста по кавалерии, назначили командовать стрелковой дивизией. К тому же он был и не молод. Ему, кажется, перевалило за 50 лет.
   Когда я выписался из госпиталя, начальник политотдела Ипатов встретил меня радушно и в тот же день представил новому командиру дивизии и его заместителю. Действительно, внешне это были совершенно разные люди. Да и по характеру своему резко отличались друг от друга. Если комдив был быстр в движениях, четок, любил отточенность и блеск во всем, то его заместитель оказался малоподвижным, говорил медленно, точно на весах взвешивал каждое свое слово.
   Но оба руководителя соединения понравились всем нам простотой в обращении, а самое главное - деловитостью. Когда дивизия вышла из боя, перед комдивом и его заместителем была поставлена задача: доукомплектовать полки и батальоны и приступить к боевой и политической учебе. За выполнение этой задачи они и взялись. Взялись горячо и со знанием дела. Все занятия были подчинены одной цели - подготовить каждый полк, батальон, роту, взвод, отделение к жесткой, активной обороне. Учеба заняла все дни августа и часть сентября.
   Хватило работы и для нас, политотдельцев. И все же мы находили время поговорить по душам. На этот счет особенно проявлял себя комиссар штаба дивизии П. К. Булычев. Правда, он не отличался ораторским искусством, не умел говорить так красиво, с таким пафосом, как это делали Георгий Смыкунов и Алексей Гусев. Зато всегда был осведомлен о всех делах в дивизии и политических событиях "на мировой арене", как он любил выражаться.
   Как-то мы встретились в поселке Сосновка, где расквартировались многие наши службы, относящиеся ко второму эшелону. Вместе поужинали и засели до поздней ночи в большой благоустроенной, но пыльной квартире: семья, жившая в ней, видимо, давно выехала на Большую землю.
   Разговаривали о том о сем, и вдруг Булычев спрашивает:
   - А ты знаешь, что сказал Рузвельт, когда его спросили журналисты, кому будут помогать в этой войне Соединенные Штаты?
   Павел Кузьмич любил огорошить своего собеседника. Вот и на этот раз он решил, если не огорошить, то загнать меня в тупик.
   - Нет, - честно признался я. - Хотя и ем американскую тушенку, получаемую по лендлизу.
   - Между прочим, такие вещи заместителю начальника политотдела полагается знать.
   - Я еще молодой заместитель, поэтому буду благодарен, если просветишь меня.
   - Так вот слушай: Рузвельт сказал, что США будут играть роль запасного игрока в футбольной команде, чтобы в решающий момент забить гол.
   - Из каких же источников ты это узнал? Наши газеты не сообщали об этом.
   - Из немецких.
   - Хорош источник!
   Павел Кузьмич вынул из кармана записную книжку и прочитал мне:
   - "Нацистское движение Гитлера - наилучший способ покончить с мировым коммунизмом". Эти слова выписаны мною из газеты "Нью-Йорк таймс" - глашатая американских толстосумов.
   И все же советские люди, в том числе и мы, фронтовики, верили, что в самое ближайшее время будет открыт второй фронт. Однако этого не случилось. Обещанный второй фронт все еще открыт не был, чем воспользовались гитлеровцы. Бросив против СССР все свои силы, они летом 1942 года вышли в район Воронежа, Сталинграда, Новороссийска, Пятигорска и Моздока. Своей целью они ставили захват нефтяных районов страны - Грозного и Баку.
   В том, что этот план гитлеровцев был сорван, в какой-то мере сыграли свою роль наступательные действия войск Ленинградского фронта. Перемолов армию Манштейна, наши войска тем самым не позволили перебросить из-под Ленинграда на другие фронты ни одной дивизии.
   Естественно, что после Старопановской операции о боях под Ленинградом, которые не прекращались до поздней осени, о их значении говорилось между нами много и горячо. Каждый стремился предсказать события ближайшего будущего и роль в них нашей дивизии. А дивизией своей мы гордились. Давно ее перестали называть ополченческой. Мы же, в прошлом ополченцы, дорожили своим "происхождением", не забывали того, что сделало для Ленинграда народное ополчение в самое трудное время, не могли забыть те памятные дни, когда почти двухсоттысячная армия добровольцев грудью заслонила город от врага.
   В военном отношении ленинградская армия народного ополчения, особенно в первые дни, была, конечно, недостаточно боеспособной. Зато в морально-политическом, духовном - стойкая и надежная сила.
   Кадровые части и соединения Северо-Западного направления сумели сначала затормозить быстрое продвижение фашистской военной машины, а затем и остановить. Сумели они это сделать благодаря самоотверженной помощи добровольцев - ленинградских рабочих и интеллигенции. Факт этот неоспорим. Правда, успех обошелся не дешево. Ополчение понесло большие потери. Но они были неизбежны.
   Народная армия Ленинграда просуществовала недолго - около трех месяцев. Многие соединения, понесшие большие потери, были преобразованы, влиты в кадровые части. А наша дивизия сохранила и самостоятельность, и боеспособность.
   С Булычевым мы зашли в редакцию дивизионной газеты, отыскали редактора Мольво, который только что закончил свой рабочий день и собирался что-то сочинять в следующий номер.
   Когда мы пришли к нему, он достал из шкафа бутылку водки.
   - Хоть с тебя и причитается, однако пить не будем, - успокоил засуетившего редактора Павел Кузьмич, имея в виду восстановление Мольво в должности редактора, от которой он был отстранен бывшим заместителем командира дивизии Орловым.
   Мольво ответил Булычеву притчей.
   - Один мудрец сказал: "Если хочешь, чтобы подчиненный тебя всегда почитал, создай ему такие условия, чтобы он взвыл. А потом, при случае, верни прежние. Но сделай это как величайшее благодеяние. Тогда он всю жизнь будет считать тебя своим благодетелем".
   - Ого! - только и сумел произнести Булычев. - А вообще-то ты правильно сказал. Ладно, не будем тебе мешать творить.
   Пожав Мольво руку, мы пошли по своим "домам": я в политотдел, а Булычев в штаб дивизии.
   7
   В начале сентября дивизия заняла позиции второго эшелона в районе Ново-Сергеевки около Колпино.
   За полтора года боев под Ленинградом наша дивизия держала оборону почти на всех участках Ленинградского фронта. На отдельных рубежах по нескольку раз. Вели бои на Невской Дубровке, под Пулковом, в районе Артиллерийской высоты возле Авиагородка, за Старо-Паново, Урицк и Стрельну, на берегу Усть-Тосно.
   На этот раз дивизия не занимала первую линию обороны и, таким образом, не входила в непосредственное соприкосновение с противником. И все же в бой с ним вступала часто, так как учеба проводилась не отвлеченно, а с выходом на передний край. Части и подразделения во время учебы сближались с врагом, отрабатывали отдельные элементы боя, учились блокировать и подрывать инженерные сооружения противника, проводили разведку боем, оттачивали действия стрелков, саперов, артиллеристов, минометчиков и пулеметчиков. При этом всегда стремились нанести чувствительный удар по фашистам. Не обошлось без потерь и в наших рядах. Здесь 5 сентября погиб любимец бойцов инструктор политотдела, старший батальонный комиссар Георгий Петрович Смыкунов, которого мы называли между собой просто Юрой.
   Гибель Смыкунова до некоторой степени была случайной. К нам в дивизию прибыл полковник из штаба фронта для проверки хода учебы. Сопровождать его вызвался Смыкунов. На пути следования в часть они попали в зону артиллерийского обстрела. Один из снарядов разорвался близко от них. Полковник, услышав свист снаряда, бросился в траншею с водой, а Георгий Петрович почему-то замешкался.
   Смыкунов очень хотел дожить до дня победы. Он не допускал и мысли, что может погибнуть. Верил, как он выражался, "в свою счастливую звезду". Он не боялся ранений, так как был убежден, что смерть его не возьмет. И все же Юра ошибся.
   Мы сильно переживали, что смерть вырвала Г. П. Смыкунова из наших рядов. Для его похорон была создана комиссия под моим председательством. Тело Георгия Петровича по просьбе его матери, у которой он был третьим сыном, убитым в эту войну, сутки простояло в гробу в его квартире, недалеко от Колпино - за Невской заставой, на проспекте Смоленского, около завода "Большевик". Похоронили мы его на кладбище Памяти жертв революции 1905 года. Прибыл попрощаться с верным сыном партии, бывшим ополченцем и секретарь райкома партии Г. Ф. Бадаев, которого любил и уважал покойный.