– Не можешь ли ты принести мне немного воды со льдом? – спросила она, глядя на него снизу вверх. Под ее серо-голубыми глазами пролегли усталые тени. По современным стандартам она не была красавицей: ее черты были чересчур аристократически бесцветными. Усталость придавала им особую прелесть.
– Холодная вода скоро прибудет, – сказал Эрл, стараясь говорить жизнерадостно, хотя сил у него на это не осталось.
Он пошел к двери.
– Почему бы не позвать коридорного, и пускай он распорядится, чтобы принесли воду? – спросил Гаер, когда Эрл уже собрался выйти. – Я хочу, чтобы мы сейчас просмотрели наш маршрут для следующей недели.
– Да это не проблема, – ответил Эрл. – Правда. Кроме того, я должен позвонить в Пампу и сказать им, что мы задерживаемся. – И он вышел в коридор, прежде чем ему успели возразить.
И пока он стоял вот так в коридоре гадая, как ему ухитриться сохранить здравый рассудок во время последних восьми недель турне, две фигуры сошли с шоссе и пересекли парковочную площадку. Он не глядел на них, хотя тропа, по которой они шли к номеру семь, была прямо в поле его зрения. Они прошли сквозь стену дождя на обширную площадку за конторой управляющего, где когда-то, в 1955 году, они запарковали свой красный «бьюик», и хотя дождь и лил потоком, их не коснулась ни единая капля дождя. Женщина, чья прическа успела со времен пятидесятых дважды войти и выйти из моды и чьи одежды выглядели такими же старомодными, на мгновение замедлила шаг, поглядев на мужчину, который с неожиданным вниманием рассматривал старый тополь. Лицо его было хмурым, но глаза, несмотря на это, казались добрыми. В свое время она бы полюбила такого человека, подумала она, но ведь ее время давно прошло, верно ведь? Бак, ее муж, повернулся к ней и настойчиво спросил:
– Ты идешь, Сэди? – и она последовала за ним по засыпанной гравием дорожке (когда она видела дорожку в последний раз, та была деревянной) и сквозь открытую дверь в номер семь.
Холод заполз Эрлу за воротник. Слишком уж долго таращился на этот дождь, подумал он, и слишком много бесплодных желаний. Он прошел до конца крытого дворика, потом стремительно пересек площадку к конторе, предварительно сосчитав до трех.
Сэди Дарнинг оглянулась, чтобы поглядеть на Эрла, потом опять повернулась к Баку. Годы не стерли чувство обиды, которое она испытывала к своему мужу, так же как не исправили они хитрые черты его лица или чересчур легковесный смех. Она не слишком-то любила его тогда, второго июня 1955 года, и она не слишком любила его сейчас, когда прошло ровно тридцать лет. У Бака Дарнинга была душа прощелыги – отец тогда еще предупреждал ее. Само по себе это было не так уж страшно – просто еще одна необходимая особенность мужчины, – но в результате это вело к такому грязному поведению, что она наконец устала от бесконечной лжи. Он же, ничтоже сумняшеся, воспринял ее унылое настроение, как намек на второй медовый месяц. Эта феноменальная самоуверенность вызвала у нее такое раздражение, которое в конце концов пересилило любые надежды на взаимную терпимость. Так что три десятилетия назад, когда они въехали в мотель «Тополь», она подготовилась к чему-то большему, нежели ночь любви. Она отправила Бака в душ, а когда он оттуда вышел, направила на него Смит-и-Вессон тридцать восьмого калибра и проделала в его груди огромную дыру. Затем она побежала, отбросив пистолет, и не слишком беспокоясь о том, поймает ли ее полиция. Когда ее поймали, она тоже не слишком беспокоилась. Ее посадили в тюрьму округа Карсон, в Панхандале, и через несколько недель привели на суд. Она даже не пыталась отрицать свою вину: в ее жизни и так было слишком много лжи и притворства – хватило бы на все ее тридцать восемь лет. Так что ее поведение нашли вызывающим, отправили ее в Хантсвилльскую государственную тюрьму и, выбрав солнечный денек в октябре, пропустили через ее тело в общей сложности 2250 вольт, почти мгновенно заставив остановиться ее нераскаянное сердце. Око за око, зуб за зуб. Она появилась на свет в результате этого простого уравнения морали и не возражала уйти из жизни на основании такой же математики.
Но сегодня вечером она и Бак были избраны повторить путешествие, которое они совершили тридцать лет назад, чтобы выяснить, смогут ли они понять, почему их брак закончился убийством. Это была возможность, которая предлагалась многим погибшим любовникам, хотя на самом деле лишь немногие принимали эту возможность, скорее всего потому, что боялись, что вновь разразится катастрофа, приведшая их к разрушительному концу. Сэди, однако, не могла удержаться, чтобы не гадать, было ли все это предопределено – быть может, лишь одно нежное слово Бака или неподдельно влюбленный взгляд его пасмурных глаз могли бы остановить ее лежащий на курке палец и спасти жизнь им обоим. Эта остановка всего лишь на одну ночь могла дать им возможность проверить правильность хода истории. Невидимые, неслышимые, они последовали бы по тому же маршруту, которым прошли несколько десятилетий назад. А следующие несколько часов покажут, непременно ли этот путь ведет к убийству.
Номер седьмой был занят и номер рядом – тоже; проходная дверь была открыта, и в обоих номерах горели флуоресцентные светильники. Но населенность номеров не была для этой четы проблемой. Сэди уже давно привыкла к эфирному состоянию, невидимому странствию среди живущих. В таком состоянии она посетила свадьбу своей племянницы, а позже – похороны своего отца. Они вместе с покойным стариком стояли рядом с могилой и сплетничали по поводу скорбящих. Однако Бак, как существо более подвижное и живое, был склонен к некоторой беззаботности. Она надеялась, что сегодня ночью он будет осторожен. В конце концов, он хотел провести этот эксперимент точно так же, как и она сама.
Пока они стояли на пороге и оглядывали комнату, в которой разыгрался этот смертельный фарс, она гадала, сильную ли боль ему причинил выстрел. Она должна спросить его об этом сегодня, если представится такая возможность, подумала она.
– Чего?
– У вас можно раздобыть немного воды со льдом? – спросил Эрл.
Мужчина обернулся и крикнул:
– Лаура-Мэй! Ты здесь?
Сначала из дверного проема раздались звуки послеполуночного кино: крики, выстрелы, рев сбежавшего зверя, а потом и крик Лауры-Мэй.
– Чего ты хочешь, па?
– Этот человек хочет, чтобы его обслужили, – прокричал в ответ ее отец, не без иронии в голосе. – Может, ты все-таки выберешься и сделаешь хоть что-то?
В ответ ничего не донеслось, кроме криков с экрана телевизора, которые уже порядком надоели Эрлу. Управляющий взглянул на него. Один глаз у него был замутнен катарактой.
– Вы с этим евангелистом? – спросил он.
– Да… но как вы узнали, что это?..
– Лаура-Мэй узнала его. Видела фотографию в газете.
– Так что?
– Не упусти случая, парень.
Словно в ответ на этот намек, Лаура-Мэй вышла из комнаты за конторой. Когда ее карие глаза узнали Эрла, она явно пришла в хорошее расположение духа.
– О!.. – сказала она и улыбнулась, отчего черты ее лица смягчились. – Что я могу сделать для вас, мистер? – Эта фраза вместе с улыбкой, казалось, предполагала большее, нежели просто вежливое внимание, или просто ему хотелось так думать? Один раз он снял женщину на ночь в Помка-сити, Оклахома, но за исключением этого случая, за последние три месяца он обходился без секса. Так что, ловя удачу, он улыбнулся в ответ. Хотя ей было по меньшей мере тридцать пять лет, ее манеры были как у девочки-подростка, а тот взгляд, которым она одарила его, был обезоруживающе откровенным. Поэтому, встретившись с ней взглядом, Эрл подумал, что, предполагая в ней какой-то особый интерес, он был не так уж далек от истины.
– Вода со льдом, – сказал он. – Я хотел узнать, ее можно раздобыть? Миссис Гаер неважно себя чувствует.
Лаура-Мэй кивнула.
– Я достану, – сказала она и на секунду задержалась в дверях, прежде чем вернуться в комнату с телевизором.
Шум, доносившийся с экрана, стих – возможно, там было минутное затишье, перед тем как вновь должно было появиться чудовище. В наступившей тишине Эрл мог слышать, как струи дождя барабанят по крыше и льются на землю, превращая ее в жидкую грязь.
– Неплохо сегодня поливает, а? – заметил управляющий. – Если так и завтра будет продолжаться, вас просто смоет.
– Люди ездят в любую погоду, – сказал Эрл, – а Джон Гаер хорошо водит машину.
Мужчина скорчил рожу.
– Из торнадо-то он не вырулит, – сказал он, явно наслаждаясь своей ролью предсказателя судьбы. – Мы сейчас как раз ожидаем такого.
– В самом деле?
– В позапрошлом году ветер сорвал крышу со школы. Взял и поднял ее в воздух.
Лаура-Мэй снова появилась в дверях с подносом, на котором стояли кувшин и четыре стакана. Лед звякал, ударяясь о стенки кувшина.
– Что ты там говоришь, па? – спросила она.
– Торнадо.
– Для этого недостаточно жарко, – возразила она с небрежной уверенностью. Ее отец что-то протестующе хмыкнул, но не возразил. Лаура-Мэй подошла к Эрлу, держа в руках поднос, но когда он сделал попытку принять его, она сказала:
– Я отнесу сама. Показывай дорогу.
Он не возражал. У них будет еще немного времени, чтобы поболтать, пока они дойдут до номера Гаеров. Возможно, она подумала то же самое, или же просто хотела поближе рассмотреть евангелиста.
Они вместе молча прошли до выхода из конторы и там остановились. Перед ними лежало двадцать ярдов размытой земли – от одного здания до другого.
– Может, я понесу кувшин? – предложил Эрл. – А ты понесешь на подносе стаканы.
– Ладно, – ответила она. Потом, поглядев на него так же прямо, как это было в ее обычае, она спросила:
– Тебя как зовут?
– Эрл, – ответил он ей, – Эрл Райбурн.
– А я – Лаура-Мэй Кэйд.
– Очень рад познакомиться с вами, Лаура-Мэй.
– Ты знаешь про это место? – спросила она. – Папа наверняка рассказал вам?
– Ты имеешь в виду торнадо? – сказал он.
– Нет, – ответила она. – Я имею в виду убийство.
– В чем дело? – поинтересовался Бак. Он уже поставил чемоданы и сидел в кресле напротив четвертого постояльца – крупного мужчины с жесткими, властными чертами лица и копной седых волос, которых бы не постыдился ветхозаветный пророк.
– Ни в чем, – ответила Сэди.
– Я не хочу делить комнату с этими, – сказал Бак.
– Но ведь это же та комната, в которой… в которой мы остановились, – ответила она.
– Давай переберемся в соседний номер, – предложил Бак, кивнув в сторону открытой сквозной двери в номер восемь. – Нам там будет поудобнее.
– Они ведь нас не могут увидеть, – сказала Сэди.
– Но зато я могу их видеть, – ответил Бак, – а это выводит меня из терпения. Да какая разница, если мы будем в другой комнате, Бога ради! – Не дожидаясь, пока Сэди согласится, Бак поднял чемоданы и внес их в комнату Эрла. – Идешь ты, или нет? – спросил он Сэди. Та кивнула. Лучше поладить с ним. Если она начнет с ним препираться, все пойдет по-прежнему, и они никогда не пройдут первого испытания. Согласие было основным условием этого воссоединения, так что она напомнила себе об этом и послушно отправилась за ним в номер восемь.
Лежа на кровати, Вирджиния думала о том, чтобы подняться и пройти в ванную, где, никем не замеченная, она могла бы проглотить таблетку-другую транквилизаторов. Но присутствие Джона пугало ее, иногда она чувствовала, словно он может видеть ее насквозь – все ее мелкие грехи были для него открытой книгой. Она была уверена, что если она поднимется и начнет рыться в сумочке в поисках лекарств, он спросит ее, что это такое она делает. А если он спросит, она не сможет скрыть правды. У нее не было силы сопротивляться огню его испепеляющих глаз. Нет, лучше лежать и ждать, пока Эрл не принесет воду. Тогда, пока они вдвоем будут обсуждать дальнейший маршрут, она сможет выскользнуть и принять запретные таблетки.
Свет в комнате был слабым и мерцал, он раздражал ее и ей хотелось смежить веки, чтобы не видеть его фокусов. Буквально за секунду до этого мерцающий свет сформировал мираж у изножия ее постели – нечто с крыльями, точно у ночной бабочки, словно застыло в воздухе, а потом растворилось.
Около окна Джон опять читал вполголоса. Поначалу она уловила всего несколько слов:
«И из дыма вышла саранча на землю, и дана была ей власть, какую имеют земные скорпионы…»
Она мгновенно узнала этот отрывок – его ни с чем нельзя было спутать.
Это были строчки из Откровений Иоана Богослова. Она знала эти слова наизусть. Он постоянно декламировал их на собраниях.
«И сказано было ей, чтобы она не делала вреда траве земной, и никакой зелени, и никакому дереву, а только одним людям, которые не имеют печати Божией на челах своих».
Гаер любил Откровения. Он читал их гораздо чаще, чем Евангелия, которые он знал наизусть, но чьи слова не воодушевляли его так, как нервный ритм Откровений. Когда он читал Откровения, он словно наблюдал Апокалипсис и возбуждался от этого. Голос его приобретал иные интонации: поэзия, вместо того чтобы исходить из него, проходила сквозь него. Беспомощный в ее длани, он покорно продвигался от образа к образу – от ангелов к драконам, а потом – и к Блуднице вавилонской, на алом звере сидящей.
Вирджинии хотелось, чтобы он замолчал. Обычно ей нравилось слышать, как ее муж читает стихи из Откровений, но не сегодня. Сегодня слова звучали так, словно теряли свое значение, и она почувствовала – возможно, в первый раз, – что он не понимает того, что говорит, что, пока он вновь и вновь цитирует эти фразы, их суть улетучивается. Она неожиданно для себя презрительно хмыкнула. Гаер тут же прекратил чтение.
– В чем дело? – спросил он.
Она открыла глаза, раздраженная тем, что прервала его.
– Ни в чем, – сказала она.
– То, что я читаю, тебя расстроило? – ему необходимо было знать. Такой допрос был очередным испытанием, и она тут же дала задний ход.
– Нет, – сказала она, – разумеется, нет.
В дверном проеме между двумя комнатами Сэди наблюдала за выражением лица Вирджинии. Конечно, эта женщина лгала, чтение, разумеется, расстроило ее. Оно расстроило и Сэди, но лишь потому, что казалось таким мелодраматически жалким, наркотиком – эта мечта об Армагеддоне, которая выглядела скорее комически, нежели угрожающе.
– Скажи ему, – посоветовала она Вирджинии. – Давай! Скажи ему, что тебе это не нравится.
– К кому ты обращаешься? – сказал Бак. – Они же тебя не слышат.
Сэди не обратила внимания на замечание своего мужа.
– Да скажи же ты этому ублюдку, – настаивала она.
Но Вирджиния просто лежала, тогда как Гаер опять взялся за эту главу, его пыл казался еще более глупым, чем раньше.
"По виду своему саранча была подобна коням, приготовленным на войну, и на головах у ней как бы венцы, похожие на золотые, лица же ее – как лица человеческие.
И волосы у ней – как волосы у женщин, а зубы у ней были, как у львов".
Сэди покачала головой: просто-таки комикс ужасов, предназначенных, чтобы пугать детей. Почему людям нужно умереть, чтобы вырасти из подобной чуши?
– Скажи ему, – вновь вступила она, – скажи ему, до чего нелепо это звучит. – Как только эти слова сорвались у нее с губ, Вирджиния села на постели и сказала:
– Джон?
Сэди уставилась на нее, понуждая ее продолжать:
– Ну же! Ну!
– Неужели обязательно нужно все время говорить лишь о смерти? Это очень подавляет.
Сэди чуть не начала аплодировать, это было не совсем то, что она имела в виду, но каждый имеет право на свое мнение.
– Что ты сказала? – спросил ее Гаер, полагая, что, возможно, он неправильно ее понял. Неужели она бросает ему вызов?
Вирджиния поднесла к губам дрожащую руку, словно пытаясь задержать еще невысказанные слова, но тем не менее они вырвались.
– Эти строки, которые ты читал. Я ненавижу их. Они такие…
– Глупые… – предположила Сэди.
– Неприятные, – сказала Вирджиния.
– Ты идешь спать, или нет? – требовательно спросил Бак.
– Минутку, – ответила ему Сэди, не оборачиваясь. – Я просто хочу поглядеть, что тут происходит.
– Жизнь – это не мыльная опера, – заметил Бак. Сэди уже собиралась возразить, но прежде чем она открыла рот, евангелист приблизился к постели Вирджинии, сжимая в руке Библию.
– Это – правдивые слова Господа, Вирджиния, – сказал он.
– Я знаю, Джон. Но есть и другие главы…
– Я всегда думал, что тебе нравится Апокалипсис.
– Нет, – сказала она, – он меня расстраивает.
– Ты просто устала, – ответил он.
– О, да, – вставила Сэди, – это то, что они всегда тебе скажут, когда то, что ты говоришь им, слишком похоже на правду. Ты устала, говорят они, почему бы тебе не вздремнуть?
– Почему бы тебе не поспать немножко? – сказал Гаер. – А я пойду в соседний номер и поработаю там.
Вирджиния целых пять секунд выдерживала испытующий взгляд мужа, потом кивнула.
– Да, – согласилась она, – я действительно устала.
– Глупая женщина, – сказала ей Сэди. – Обороняйся, или он опять займется тем же самым. Только дай им палец, они всю руку откусят.
Бак возник за спиной Сэди.
– Я уже просил тебя один раз, – сказал он, беря ее за руку. – Ведь мы же здесь для того, чтобы снова стать друзьями. Так что давай займемся этим. – Он подтолкнул ее к двери, гораздо более грубо, чем это было необходимо. Она сбросила его руку.
– Не нужно так злиться, Бак, – сказала она.
– Ха! И это ты говоришь! – сказал он с безрадостным смехом. – Ты хочешь посмотреть, что такое злоба? – Сэди отвернулась от Вирджинии и посмотрела на своего мужа. – Вот это – злоба, – сказал он. Он снял пиджак, стянул с себя рубашку без застежек, чтобы открыть огнестрельную рану. На таком близком расстоянии пистолет Сэди проделал внушительную дыру в его груди, кровоточащую и с обгорелыми краями, она была свежая, как в момент его смерти. Он указал на нее пальцем, точно на орден. – Ты видишь это, золотко? Ведь это ты сделала.
Она без малейшего интереса поглядела на рану. Это наверняка было несмываемое клеймо – единственное, которое она когда-либо оставляла на мужчине, подумала она.
– Ты ведь изменял мне с самого начала, верно? – спросила она.
– Мы говорим не об изменах, а о стрельбе, – заметил Бак.
– Похоже, одно приводит к другому, – сказала Сэди, – и не один раз.
Бак сощурил свои и без того узкие глаза. Многие женщины не могли противиться такому взгляду, если учесть, сколько было на похоронах анонимных, но скорбящих дам. – Ладно, сказал он. – У меня были женщины. Что с того?
– Да то, что я застрелила тебя, – невыразительно ответила Сэди.
Это все, что она могла сказать по этому поводу. Именно поэтому судебный процесс был таким коротким.
– Ну, по крайней мере, ты же можешь сказать мне, что тебе жаль, – вспыхнул Бак.
Какой-то момент Сэди обдумывала это предложение и ответила:
– Но ведь мне не жаль. – Она поняла, что ответ был не слишком тактичным, но это была неизбежная правда. Даже когда они пристегнули ее к электрическому стулу и священник изо всех сил старался смягчить ее неуемный дух, она все равно не жалела о том, как развернулись события.
– Все это бесполезно, – сказал Бак. – Мы пришли сюда, чтобы помириться, а ты даже не можешь сказать, что тебе жаль. Ты – больная женщина, ты хоть это знаешь? И всегда была такой. Всегда лезла в мои дела, всегда что-то вынюхивала у меня за спиной.
– Да ничего я не вынюхивала, – твердо ответила Сэди. – Эта твоя грязная тварь сама нашла меня.
– Грязная тварь?
– Ох, ну, конечно, Бак, грязная. Скрытная, мерзкая.
Он изо всех сил схватил ее.
– Возьми свои слова обратно, – потребовал он.
– Ты и раньше любил меня так пугать, – холодно сказала она, – именно поэтому я купила пистолет.
Он оттолкнул ее.
– Ладно, – сказал он, – не говори, что я не старался. Я действительно старался. Но ведь ты не хотела отступить ни на шаг, верно? – Он указал на нее пальцем, голос его смягчился. – А ведь мы могли бы неплохо провести сегодняшнюю ночь, – пробормотал он. – Лишь ты и я, детка. Я бы немножко поиграл тебе на своей трубе, понимаешь, о чем я? Было такое время, когда ты бы мне не отказала.
Она тихо вздохнула. То, что он говорил, было правдой. Было время, когда она с благодарность принимала те крохи, которые он ей давал, и считала себя счастливой женщиной. Но времена изменились.
– Да ладно, детка, расслабься, – нежно сказал он и начал стаскивать с себя рубаху. Живот у него был безволосым, как у младенца. – Что скажешь, если мы забудем все, что ты тут наговорила, и просто полежим и поболтаем?
Она уже собралась ответить на это предложение, когда дверь в номер семь отворилась и зашел мужчина с добрыми глазами, а с ним женщина, чье лицо вызвало бурю воспоминаний в мозгу Сэди.
– Вода со льдом, – сказал Эрл. Сэди наблюдала, как он идет через комнату. Во всей Вичита-Фолл не было такого мужчины – во всяком случае, она не помнила ничего подобного. Он почти что снова вернул ей желание жить.
– Так ты собираешься раздеваться? – спросил Бак за спиной.
– Одну минутку, Бак, Бога ради, у нас впереди целая ночь.
– Я – Лаура-Мэй Кэйд, – сказала женщина с очень знакомым лицом, ставя на стол поднос со стаканами.
Разумеется, подумала Сэди, это – маленькая Лаура-Мэй. Девочке было пять или шесть лет, когда Сэди была здесь в последний раз – странный, скрытный ребенок, все время глядела искоса. Прошедшие годы принесли ей физическую зрелость, но до сих пор в ее чуть асимметричных чертах осталась какая-то странность. Сэди повернулась к Баку, который сидел на кровати и расшнуровывал ботинки.
– Помнишь эту малышку? – спросила она. – Ну, ту, которой ты дал двадцать пять центов, просто, чтобы она ушла?
– Так что насчет нее?
– Она здесь.
– Так что с того? – ответил он, явно без интереса.
Лаура-Мэй разлила воду по стаканам и понесла стакан в комнату к Вирджинии.
– Вот здорово, что вы к нам приехали, – сказала она, – ведь тут почти ничего не происходит. Разве что иногда торнадо…
Гаер кивнул Эрлу, и тот вынул из кармана пятидолларовую банкноту и протянул ее Лауре-Мэй. Она поблагодарила его, сказав, что это было необязательно, но банкноту взяла. Однако уходить она явно не намеревалась.
– Из-за такой погоды люди чувствуют себя очень странно, – продолжала она.
Эрл мог заранее сказать, о чем пойдет речь, когда Лаура-Мэй откроет рот. Он уже выслушал всю эту историю по дороге сюда и знал, что Вирджиния не в таком состоянии, чтобы выслушивать подобное.
– Спасибо за воду, – сказал он, положил руку на локоть Лауры-Мэй и повел ее к двери, но Гаер остановил его.
– Моя жена страдает от перегрева, – сказал он.
– Вы должны быть очень осторожны, мадам, – посоветовала Вирджинии Лаура-Мэй. – Люди иногда делают уж такие странные вещи…
– Например? – спросила Вирджиния.
– Я не думаю, что мы… – начал Эрл, но прежде чем он сказал – «хотим это услышать», Лаура-Мэй небрежно ответила:
– Ах, в основном, убийства.
– Слышал? – гордо сказала Сэди. – Она это помнит.
– В этой самой комнате, – умудрилась вставить Лаура-Мэй, пока Эрл не вывел ее силой.
– Погоди! – сказала Вирджиния, уже когда они оба исчезли в дверях. – Эрл! Я хочу послушать, что тут произошло.
– Нет, ты не хочешь, – сказал ей Гаер.
– О, конечно же, хочет, – очень тихо сказала Сэди, разглядывая выражение лица Вирджинии. – Ведь ты действительнохочешь это знать, Джинни?
Растерявшись от обилия возможностей, Вирджиния глядела то на наружную дверь, то прямо в проходную дверь в номер восемь, и ее глаза, казалось, остановились на Сэди. Взгляд был таким прямым, словно она в самом деле видела женщину. Лед в стакане звякнул. Она нахмурилась.
– Что не так? – спросил Гаер.
Вирджиния покачала головой.
– Я спросил, что не так, – настаивал Гаер.
Вирджиния поставила стакан на прикроватный столик. Спустя мгновение она очень просто сказала:
– Тут кто-то есть, Джон. Кто-то в нашей комнате. Я слышала голоса. Возбужденные.
– В соседнем номере, – ответил Гаер.
– Нет, из комнаты Эрла.
– Она пуста. Должно быть, это в следующем номере.
Но Вирджинию нельзя было успокоить при помощи логики.
– Говорю тебе, я слышала голоса. И я видела что-то у изножия кровати. Что-то в воздухе.
– Холодная вода скоро прибудет, – сказал Эрл, стараясь говорить жизнерадостно, хотя сил у него на это не осталось.
Он пошел к двери.
– Почему бы не позвать коридорного, и пускай он распорядится, чтобы принесли воду? – спросил Гаер, когда Эрл уже собрался выйти. – Я хочу, чтобы мы сейчас просмотрели наш маршрут для следующей недели.
– Да это не проблема, – ответил Эрл. – Правда. Кроме того, я должен позвонить в Пампу и сказать им, что мы задерживаемся. – И он вышел в коридор, прежде чем ему успели возразить.
* * *
Ему нужно было выйти, чтобы побыть одному: атмосфера между Вирджинией и Гаером накалялась день ото дня, и это было отнюдь не приятное зрелище. Долгий миг он стоял, глядя, как льется дождь. Старый тополь в середине стоянки склонил перед потопом свою лысеющую голову – Эрл точно знал, как тот себя чувствует.И пока он стоял вот так в коридоре гадая, как ему ухитриться сохранить здравый рассудок во время последних восьми недель турне, две фигуры сошли с шоссе и пересекли парковочную площадку. Он не глядел на них, хотя тропа, по которой они шли к номеру семь, была прямо в поле его зрения. Они прошли сквозь стену дождя на обширную площадку за конторой управляющего, где когда-то, в 1955 году, они запарковали свой красный «бьюик», и хотя дождь и лил потоком, их не коснулась ни единая капля дождя. Женщина, чья прическа успела со времен пятидесятых дважды войти и выйти из моды и чьи одежды выглядели такими же старомодными, на мгновение замедлила шаг, поглядев на мужчину, который с неожиданным вниманием рассматривал старый тополь. Лицо его было хмурым, но глаза, несмотря на это, казались добрыми. В свое время она бы полюбила такого человека, подумала она, но ведь ее время давно прошло, верно ведь? Бак, ее муж, повернулся к ней и настойчиво спросил:
– Ты идешь, Сэди? – и она последовала за ним по засыпанной гравием дорожке (когда она видела дорожку в последний раз, та была деревянной) и сквозь открытую дверь в номер семь.
Холод заполз Эрлу за воротник. Слишком уж долго таращился на этот дождь, подумал он, и слишком много бесплодных желаний. Он прошел до конца крытого дворика, потом стремительно пересек площадку к конторе, предварительно сосчитав до трех.
Сэди Дарнинг оглянулась, чтобы поглядеть на Эрла, потом опять повернулась к Баку. Годы не стерли чувство обиды, которое она испытывала к своему мужу, так же как не исправили они хитрые черты его лица или чересчур легковесный смех. Она не слишком-то любила его тогда, второго июня 1955 года, и она не слишком любила его сейчас, когда прошло ровно тридцать лет. У Бака Дарнинга была душа прощелыги – отец тогда еще предупреждал ее. Само по себе это было не так уж страшно – просто еще одна необходимая особенность мужчины, – но в результате это вело к такому грязному поведению, что она наконец устала от бесконечной лжи. Он же, ничтоже сумняшеся, воспринял ее унылое настроение, как намек на второй медовый месяц. Эта феноменальная самоуверенность вызвала у нее такое раздражение, которое в конце концов пересилило любые надежды на взаимную терпимость. Так что три десятилетия назад, когда они въехали в мотель «Тополь», она подготовилась к чему-то большему, нежели ночь любви. Она отправила Бака в душ, а когда он оттуда вышел, направила на него Смит-и-Вессон тридцать восьмого калибра и проделала в его груди огромную дыру. Затем она побежала, отбросив пистолет, и не слишком беспокоясь о том, поймает ли ее полиция. Когда ее поймали, она тоже не слишком беспокоилась. Ее посадили в тюрьму округа Карсон, в Панхандале, и через несколько недель привели на суд. Она даже не пыталась отрицать свою вину: в ее жизни и так было слишком много лжи и притворства – хватило бы на все ее тридцать восемь лет. Так что ее поведение нашли вызывающим, отправили ее в Хантсвилльскую государственную тюрьму и, выбрав солнечный денек в октябре, пропустили через ее тело в общей сложности 2250 вольт, почти мгновенно заставив остановиться ее нераскаянное сердце. Око за око, зуб за зуб. Она появилась на свет в результате этого простого уравнения морали и не возражала уйти из жизни на основании такой же математики.
Но сегодня вечером она и Бак были избраны повторить путешествие, которое они совершили тридцать лет назад, чтобы выяснить, смогут ли они понять, почему их брак закончился убийством. Это была возможность, которая предлагалась многим погибшим любовникам, хотя на самом деле лишь немногие принимали эту возможность, скорее всего потому, что боялись, что вновь разразится катастрофа, приведшая их к разрушительному концу. Сэди, однако, не могла удержаться, чтобы не гадать, было ли все это предопределено – быть может, лишь одно нежное слово Бака или неподдельно влюбленный взгляд его пасмурных глаз могли бы остановить ее лежащий на курке палец и спасти жизнь им обоим. Эта остановка всего лишь на одну ночь могла дать им возможность проверить правильность хода истории. Невидимые, неслышимые, они последовали бы по тому же маршруту, которым прошли несколько десятилетий назад. А следующие несколько часов покажут, непременно ли этот путь ведет к убийству.
Номер седьмой был занят и номер рядом – тоже; проходная дверь была открыта, и в обоих номерах горели флуоресцентные светильники. Но населенность номеров не была для этой четы проблемой. Сэди уже давно привыкла к эфирному состоянию, невидимому странствию среди живущих. В таком состоянии она посетила свадьбу своей племянницы, а позже – похороны своего отца. Они вместе с покойным стариком стояли рядом с могилой и сплетничали по поводу скорбящих. Однако Бак, как существо более подвижное и живое, был склонен к некоторой беззаботности. Она надеялась, что сегодня ночью он будет осторожен. В конце концов, он хотел провести этот эксперимент точно так же, как и она сама.
Пока они стояли на пороге и оглядывали комнату, в которой разыгрался этот смертельный фарс, она гадала, сильную ли боль ему причинил выстрел. Она должна спросить его об этом сегодня, если представится такая возможность, подумала она.
* * *
Когда Эрл заходил в офис управляющего, чтобы заказать комнаты, там сидела молодая женщина с простоватым, но приятным лицом. Теперь она исчезла, а на ее месте сидел человек лет шестидесяти с недельной щетиной и в рубашке с подтеками пота. При появлении Эрла он близоруко взглянул на него из-за вчерашней газеты «Ежедневные новости Пампы».– Чего?
– У вас можно раздобыть немного воды со льдом? – спросил Эрл.
Мужчина обернулся и крикнул:
– Лаура-Мэй! Ты здесь?
Сначала из дверного проема раздались звуки послеполуночного кино: крики, выстрелы, рев сбежавшего зверя, а потом и крик Лауры-Мэй.
– Чего ты хочешь, па?
– Этот человек хочет, чтобы его обслужили, – прокричал в ответ ее отец, не без иронии в голосе. – Может, ты все-таки выберешься и сделаешь хоть что-то?
В ответ ничего не донеслось, кроме криков с экрана телевизора, которые уже порядком надоели Эрлу. Управляющий взглянул на него. Один глаз у него был замутнен катарактой.
– Вы с этим евангелистом? – спросил он.
– Да… но как вы узнали, что это?..
– Лаура-Мэй узнала его. Видела фотографию в газете.
– Так что?
– Не упусти случая, парень.
Словно в ответ на этот намек, Лаура-Мэй вышла из комнаты за конторой. Когда ее карие глаза узнали Эрла, она явно пришла в хорошее расположение духа.
– О!.. – сказала она и улыбнулась, отчего черты ее лица смягчились. – Что я могу сделать для вас, мистер? – Эта фраза вместе с улыбкой, казалось, предполагала большее, нежели просто вежливое внимание, или просто ему хотелось так думать? Один раз он снял женщину на ночь в Помка-сити, Оклахома, но за исключением этого случая, за последние три месяца он обходился без секса. Так что, ловя удачу, он улыбнулся в ответ. Хотя ей было по меньшей мере тридцать пять лет, ее манеры были как у девочки-подростка, а тот взгляд, которым она одарила его, был обезоруживающе откровенным. Поэтому, встретившись с ней взглядом, Эрл подумал, что, предполагая в ней какой-то особый интерес, он был не так уж далек от истины.
– Вода со льдом, – сказал он. – Я хотел узнать, ее можно раздобыть? Миссис Гаер неважно себя чувствует.
Лаура-Мэй кивнула.
– Я достану, – сказала она и на секунду задержалась в дверях, прежде чем вернуться в комнату с телевизором.
Шум, доносившийся с экрана, стих – возможно, там было минутное затишье, перед тем как вновь должно было появиться чудовище. В наступившей тишине Эрл мог слышать, как струи дождя барабанят по крыше и льются на землю, превращая ее в жидкую грязь.
– Неплохо сегодня поливает, а? – заметил управляющий. – Если так и завтра будет продолжаться, вас просто смоет.
– Люди ездят в любую погоду, – сказал Эрл, – а Джон Гаер хорошо водит машину.
Мужчина скорчил рожу.
– Из торнадо-то он не вырулит, – сказал он, явно наслаждаясь своей ролью предсказателя судьбы. – Мы сейчас как раз ожидаем такого.
– В самом деле?
– В позапрошлом году ветер сорвал крышу со школы. Взял и поднял ее в воздух.
Лаура-Мэй снова появилась в дверях с подносом, на котором стояли кувшин и четыре стакана. Лед звякал, ударяясь о стенки кувшина.
– Что ты там говоришь, па? – спросила она.
– Торнадо.
– Для этого недостаточно жарко, – возразила она с небрежной уверенностью. Ее отец что-то протестующе хмыкнул, но не возразил. Лаура-Мэй подошла к Эрлу, держа в руках поднос, но когда он сделал попытку принять его, она сказала:
– Я отнесу сама. Показывай дорогу.
Он не возражал. У них будет еще немного времени, чтобы поболтать, пока они дойдут до номера Гаеров. Возможно, она подумала то же самое, или же просто хотела поближе рассмотреть евангелиста.
Они вместе молча прошли до выхода из конторы и там остановились. Перед ними лежало двадцать ярдов размытой земли – от одного здания до другого.
– Может, я понесу кувшин? – предложил Эрл. – А ты понесешь на подносе стаканы.
– Ладно, – ответила она. Потом, поглядев на него так же прямо, как это было в ее обычае, она спросила:
– Тебя как зовут?
– Эрл, – ответил он ей, – Эрл Райбурн.
– А я – Лаура-Мэй Кэйд.
– Очень рад познакомиться с вами, Лаура-Мэй.
– Ты знаешь про это место? – спросила она. – Папа наверняка рассказал вам?
– Ты имеешь в виду торнадо? – сказал он.
– Нет, – ответила она. – Я имею в виду убийство.
* * *
Сэди стояла у изножия кровати и разглядывала лежащую на ней женщину. Она умеет одеваться, подумала Сэди, – ее одежда была тусклой и унылой, а волосы – не уложены. Женщина что-то бормотала в полудреме и вдруг – внезапно – проснулась. Ее глаза широко раскрылись. В них были тревога и боль. Сэди поглядела на нее и вздохнула.– В чем дело? – поинтересовался Бак. Он уже поставил чемоданы и сидел в кресле напротив четвертого постояльца – крупного мужчины с жесткими, властными чертами лица и копной седых волос, которых бы не постыдился ветхозаветный пророк.
– Ни в чем, – ответила Сэди.
– Я не хочу делить комнату с этими, – сказал Бак.
– Но ведь это же та комната, в которой… в которой мы остановились, – ответила она.
– Давай переберемся в соседний номер, – предложил Бак, кивнув в сторону открытой сквозной двери в номер восемь. – Нам там будет поудобнее.
– Они ведь нас не могут увидеть, – сказала Сэди.
– Но зато я могу их видеть, – ответил Бак, – а это выводит меня из терпения. Да какая разница, если мы будем в другой комнате, Бога ради! – Не дожидаясь, пока Сэди согласится, Бак поднял чемоданы и внес их в комнату Эрла. – Идешь ты, или нет? – спросил он Сэди. Та кивнула. Лучше поладить с ним. Если она начнет с ним препираться, все пойдет по-прежнему, и они никогда не пройдут первого испытания. Согласие было основным условием этого воссоединения, так что она напомнила себе об этом и послушно отправилась за ним в номер восемь.
Лежа на кровати, Вирджиния думала о том, чтобы подняться и пройти в ванную, где, никем не замеченная, она могла бы проглотить таблетку-другую транквилизаторов. Но присутствие Джона пугало ее, иногда она чувствовала, словно он может видеть ее насквозь – все ее мелкие грехи были для него открытой книгой. Она была уверена, что если она поднимется и начнет рыться в сумочке в поисках лекарств, он спросит ее, что это такое она делает. А если он спросит, она не сможет скрыть правды. У нее не было силы сопротивляться огню его испепеляющих глаз. Нет, лучше лежать и ждать, пока Эрл не принесет воду. Тогда, пока они вдвоем будут обсуждать дальнейший маршрут, она сможет выскользнуть и принять запретные таблетки.
Свет в комнате был слабым и мерцал, он раздражал ее и ей хотелось смежить веки, чтобы не видеть его фокусов. Буквально за секунду до этого мерцающий свет сформировал мираж у изножия ее постели – нечто с крыльями, точно у ночной бабочки, словно застыло в воздухе, а потом растворилось.
Около окна Джон опять читал вполголоса. Поначалу она уловила всего несколько слов:
«И из дыма вышла саранча на землю, и дана была ей власть, какую имеют земные скорпионы…»
Она мгновенно узнала этот отрывок – его ни с чем нельзя было спутать.
Это были строчки из Откровений Иоана Богослова. Она знала эти слова наизусть. Он постоянно декламировал их на собраниях.
«И сказано было ей, чтобы она не делала вреда траве земной, и никакой зелени, и никакому дереву, а только одним людям, которые не имеют печати Божией на челах своих».
Гаер любил Откровения. Он читал их гораздо чаще, чем Евангелия, которые он знал наизусть, но чьи слова не воодушевляли его так, как нервный ритм Откровений. Когда он читал Откровения, он словно наблюдал Апокалипсис и возбуждался от этого. Голос его приобретал иные интонации: поэзия, вместо того чтобы исходить из него, проходила сквозь него. Беспомощный в ее длани, он покорно продвигался от образа к образу – от ангелов к драконам, а потом – и к Блуднице вавилонской, на алом звере сидящей.
Вирджинии хотелось, чтобы он замолчал. Обычно ей нравилось слышать, как ее муж читает стихи из Откровений, но не сегодня. Сегодня слова звучали так, словно теряли свое значение, и она почувствовала – возможно, в первый раз, – что он не понимает того, что говорит, что, пока он вновь и вновь цитирует эти фразы, их суть улетучивается. Она неожиданно для себя презрительно хмыкнула. Гаер тут же прекратил чтение.
– В чем дело? – спросил он.
Она открыла глаза, раздраженная тем, что прервала его.
– Ни в чем, – сказала она.
– То, что я читаю, тебя расстроило? – ему необходимо было знать. Такой допрос был очередным испытанием, и она тут же дала задний ход.
– Нет, – сказала она, – разумеется, нет.
В дверном проеме между двумя комнатами Сэди наблюдала за выражением лица Вирджинии. Конечно, эта женщина лгала, чтение, разумеется, расстроило ее. Оно расстроило и Сэди, но лишь потому, что казалось таким мелодраматически жалким, наркотиком – эта мечта об Армагеддоне, которая выглядела скорее комически, нежели угрожающе.
– Скажи ему, – посоветовала она Вирджинии. – Давай! Скажи ему, что тебе это не нравится.
– К кому ты обращаешься? – сказал Бак. – Они же тебя не слышат.
Сэди не обратила внимания на замечание своего мужа.
– Да скажи же ты этому ублюдку, – настаивала она.
Но Вирджиния просто лежала, тогда как Гаер опять взялся за эту главу, его пыл казался еще более глупым, чем раньше.
"По виду своему саранча была подобна коням, приготовленным на войну, и на головах у ней как бы венцы, похожие на золотые, лица же ее – как лица человеческие.
И волосы у ней – как волосы у женщин, а зубы у ней были, как у львов".
Сэди покачала головой: просто-таки комикс ужасов, предназначенных, чтобы пугать детей. Почему людям нужно умереть, чтобы вырасти из подобной чуши?
– Скажи ему, – вновь вступила она, – скажи ему, до чего нелепо это звучит. – Как только эти слова сорвались у нее с губ, Вирджиния села на постели и сказала:
– Джон?
Сэди уставилась на нее, понуждая ее продолжать:
– Ну же! Ну!
– Неужели обязательно нужно все время говорить лишь о смерти? Это очень подавляет.
Сэди чуть не начала аплодировать, это было не совсем то, что она имела в виду, но каждый имеет право на свое мнение.
– Что ты сказала? – спросил ее Гаер, полагая, что, возможно, он неправильно ее понял. Неужели она бросает ему вызов?
Вирджиния поднесла к губам дрожащую руку, словно пытаясь задержать еще невысказанные слова, но тем не менее они вырвались.
– Эти строки, которые ты читал. Я ненавижу их. Они такие…
– Глупые… – предположила Сэди.
– Неприятные, – сказала Вирджиния.
– Ты идешь спать, или нет? – требовательно спросил Бак.
– Минутку, – ответила ему Сэди, не оборачиваясь. – Я просто хочу поглядеть, что тут происходит.
– Жизнь – это не мыльная опера, – заметил Бак. Сэди уже собиралась возразить, но прежде чем она открыла рот, евангелист приблизился к постели Вирджинии, сжимая в руке Библию.
– Это – правдивые слова Господа, Вирджиния, – сказал он.
– Я знаю, Джон. Но есть и другие главы…
– Я всегда думал, что тебе нравится Апокалипсис.
– Нет, – сказала она, – он меня расстраивает.
– Ты просто устала, – ответил он.
– О, да, – вставила Сэди, – это то, что они всегда тебе скажут, когда то, что ты говоришь им, слишком похоже на правду. Ты устала, говорят они, почему бы тебе не вздремнуть?
– Почему бы тебе не поспать немножко? – сказал Гаер. – А я пойду в соседний номер и поработаю там.
Вирджиния целых пять секунд выдерживала испытующий взгляд мужа, потом кивнула.
– Да, – согласилась она, – я действительно устала.
– Глупая женщина, – сказала ей Сэди. – Обороняйся, или он опять займется тем же самым. Только дай им палец, они всю руку откусят.
Бак возник за спиной Сэди.
– Я уже просил тебя один раз, – сказал он, беря ее за руку. – Ведь мы же здесь для того, чтобы снова стать друзьями. Так что давай займемся этим. – Он подтолкнул ее к двери, гораздо более грубо, чем это было необходимо. Она сбросила его руку.
– Не нужно так злиться, Бак, – сказала она.
– Ха! И это ты говоришь! – сказал он с безрадостным смехом. – Ты хочешь посмотреть, что такое злоба? – Сэди отвернулась от Вирджинии и посмотрела на своего мужа. – Вот это – злоба, – сказал он. Он снял пиджак, стянул с себя рубашку без застежек, чтобы открыть огнестрельную рану. На таком близком расстоянии пистолет Сэди проделал внушительную дыру в его груди, кровоточащую и с обгорелыми краями, она была свежая, как в момент его смерти. Он указал на нее пальцем, точно на орден. – Ты видишь это, золотко? Ведь это ты сделала.
Она без малейшего интереса поглядела на рану. Это наверняка было несмываемое клеймо – единственное, которое она когда-либо оставляла на мужчине, подумала она.
– Ты ведь изменял мне с самого начала, верно? – спросила она.
– Мы говорим не об изменах, а о стрельбе, – заметил Бак.
– Похоже, одно приводит к другому, – сказала Сэди, – и не один раз.
Бак сощурил свои и без того узкие глаза. Многие женщины не могли противиться такому взгляду, если учесть, сколько было на похоронах анонимных, но скорбящих дам. – Ладно, сказал он. – У меня были женщины. Что с того?
– Да то, что я застрелила тебя, – невыразительно ответила Сэди.
Это все, что она могла сказать по этому поводу. Именно поэтому судебный процесс был таким коротким.
– Ну, по крайней мере, ты же можешь сказать мне, что тебе жаль, – вспыхнул Бак.
Какой-то момент Сэди обдумывала это предложение и ответила:
– Но ведь мне не жаль. – Она поняла, что ответ был не слишком тактичным, но это была неизбежная правда. Даже когда они пристегнули ее к электрическому стулу и священник изо всех сил старался смягчить ее неуемный дух, она все равно не жалела о том, как развернулись события.
– Все это бесполезно, – сказал Бак. – Мы пришли сюда, чтобы помириться, а ты даже не можешь сказать, что тебе жаль. Ты – больная женщина, ты хоть это знаешь? И всегда была такой. Всегда лезла в мои дела, всегда что-то вынюхивала у меня за спиной.
– Да ничего я не вынюхивала, – твердо ответила Сэди. – Эта твоя грязная тварь сама нашла меня.
– Грязная тварь?
– Ох, ну, конечно, Бак, грязная. Скрытная, мерзкая.
Он изо всех сил схватил ее.
– Возьми свои слова обратно, – потребовал он.
– Ты и раньше любил меня так пугать, – холодно сказала она, – именно поэтому я купила пистолет.
Он оттолкнул ее.
– Ладно, – сказал он, – не говори, что я не старался. Я действительно старался. Но ведь ты не хотела отступить ни на шаг, верно? – Он указал на нее пальцем, голос его смягчился. – А ведь мы могли бы неплохо провести сегодняшнюю ночь, – пробормотал он. – Лишь ты и я, детка. Я бы немножко поиграл тебе на своей трубе, понимаешь, о чем я? Было такое время, когда ты бы мне не отказала.
Она тихо вздохнула. То, что он говорил, было правдой. Было время, когда она с благодарность принимала те крохи, которые он ей давал, и считала себя счастливой женщиной. Но времена изменились.
– Да ладно, детка, расслабься, – нежно сказал он и начал стаскивать с себя рубаху. Живот у него был безволосым, как у младенца. – Что скажешь, если мы забудем все, что ты тут наговорила, и просто полежим и поболтаем?
Она уже собралась ответить на это предложение, когда дверь в номер семь отворилась и зашел мужчина с добрыми глазами, а с ним женщина, чье лицо вызвало бурю воспоминаний в мозгу Сэди.
– Вода со льдом, – сказал Эрл. Сэди наблюдала, как он идет через комнату. Во всей Вичита-Фолл не было такого мужчины – во всяком случае, она не помнила ничего подобного. Он почти что снова вернул ей желание жить.
– Так ты собираешься раздеваться? – спросил Бак за спиной.
– Одну минутку, Бак, Бога ради, у нас впереди целая ночь.
– Я – Лаура-Мэй Кэйд, – сказала женщина с очень знакомым лицом, ставя на стол поднос со стаканами.
Разумеется, подумала Сэди, это – маленькая Лаура-Мэй. Девочке было пять или шесть лет, когда Сэди была здесь в последний раз – странный, скрытный ребенок, все время глядела искоса. Прошедшие годы принесли ей физическую зрелость, но до сих пор в ее чуть асимметричных чертах осталась какая-то странность. Сэди повернулась к Баку, который сидел на кровати и расшнуровывал ботинки.
– Помнишь эту малышку? – спросила она. – Ну, ту, которой ты дал двадцать пять центов, просто, чтобы она ушла?
– Так что насчет нее?
– Она здесь.
– Так что с того? – ответил он, явно без интереса.
Лаура-Мэй разлила воду по стаканам и понесла стакан в комнату к Вирджинии.
– Вот здорово, что вы к нам приехали, – сказала она, – ведь тут почти ничего не происходит. Разве что иногда торнадо…
Гаер кивнул Эрлу, и тот вынул из кармана пятидолларовую банкноту и протянул ее Лауре-Мэй. Она поблагодарила его, сказав, что это было необязательно, но банкноту взяла. Однако уходить она явно не намеревалась.
– Из-за такой погоды люди чувствуют себя очень странно, – продолжала она.
Эрл мог заранее сказать, о чем пойдет речь, когда Лаура-Мэй откроет рот. Он уже выслушал всю эту историю по дороге сюда и знал, что Вирджиния не в таком состоянии, чтобы выслушивать подобное.
– Спасибо за воду, – сказал он, положил руку на локоть Лауры-Мэй и повел ее к двери, но Гаер остановил его.
– Моя жена страдает от перегрева, – сказал он.
– Вы должны быть очень осторожны, мадам, – посоветовала Вирджинии Лаура-Мэй. – Люди иногда делают уж такие странные вещи…
– Например? – спросила Вирджиния.
– Я не думаю, что мы… – начал Эрл, но прежде чем он сказал – «хотим это услышать», Лаура-Мэй небрежно ответила:
– Ах, в основном, убийства.
– Слышал? – гордо сказала Сэди. – Она это помнит.
– В этой самой комнате, – умудрилась вставить Лаура-Мэй, пока Эрл не вывел ее силой.
– Погоди! – сказала Вирджиния, уже когда они оба исчезли в дверях. – Эрл! Я хочу послушать, что тут произошло.
– Нет, ты не хочешь, – сказал ей Гаер.
– О, конечно же, хочет, – очень тихо сказала Сэди, разглядывая выражение лица Вирджинии. – Ведь ты действительнохочешь это знать, Джинни?
Растерявшись от обилия возможностей, Вирджиния глядела то на наружную дверь, то прямо в проходную дверь в номер восемь, и ее глаза, казалось, остановились на Сэди. Взгляд был таким прямым, словно она в самом деле видела женщину. Лед в стакане звякнул. Она нахмурилась.
– Что не так? – спросил Гаер.
Вирджиния покачала головой.
– Я спросил, что не так, – настаивал Гаер.
Вирджиния поставила стакан на прикроватный столик. Спустя мгновение она очень просто сказала:
– Тут кто-то есть, Джон. Кто-то в нашей комнате. Я слышала голоса. Возбужденные.
– В соседнем номере, – ответил Гаер.
– Нет, из комнаты Эрла.
– Она пуста. Должно быть, это в следующем номере.
Но Вирджинию нельзя было успокоить при помощи логики.
– Говорю тебе, я слышала голоса. И я видела что-то у изножия кровати. Что-то в воздухе.