Затем мы сделали снос: я, следуя логике, сбросил две карты, Хандрите три - всего-то жалкая пара, Пепелу тоже избавился от трех, аналогично, а Маури Соррикета сбросил всего одну! С этой стороны могла подстерегать опасность, но в равной степени и выигрыш. Наверняка у него лишь две пары. Судя по тому, как он поднимал ставку - а человек он консервативный сомнительно, что у него намечался флэш или стрит...
Я посмотрел две новые карты. На этот раз я не икнул, но у меня зашумело в висках, словно при первых симптомах кровоизлияния в мозг - что бы там ни говорили тупые врачи в больнице, я точно знаю, со мной может случиться удар в любую минуту: я держал двух королей! Фулл-хаус - три туза и два короля! Фулл наивысшего достоинства! Комбинация практически непобиваемая.
Настало время показать зубы. Снова пришел мой черед делать ставкухолодно и непринужденно я выложил белую фасолину: двадцать дуро, сеньоры! Нате, получите! Хандрито и Пепелу пробормотали, что для них это слишком, и бросили карты. Посмотрим, как поступит немой мошенник. Он не колебался ни секунды. Увидев светлую фасолину, он поднял ставку на весь остаток моих денег, а в тот момент сумма составляла сто двадцать песет. Я, не раздумывая, передвинул в центр стола последнее, уравняв банк.
Без сомнения, он составил еще один фулл, но у меня были старшие карты, и жаль, что у меня кончились фасолины, чтобы так проучить самонадеянного Маури, как мне того хотелось.
Горделиво и в то же время спокойно я открыл фулл, на который было приятно посмотреть... Я ожидал, что закостеневшая челюсть Маури отвиснет. Но вышло иначе. Он издал несколько малоприятных уху рулад и показал свои карты: две... три... четыре семерки! Невероятно! Проклятому недоноску пришел покер! Как по заказу! Он снес одну паршивую карту, чтобы подразнить гусей!
Три недоумка с дорогой душой посмеялись надо мной. Подумать только, и кто! Эта несправедливость положила конец игре. Более того, мне пришлось пройти через унижение, разбередив кровоточащую рану, и попросить везунчика одолжить мне определенную сумму- как всегда, на одно дуро больше, чем нужно, на случай если я потеряю монетку - чтобы я мог купить билет на микроавтобус и вернуться домой.
Сегодня настал час возмездия. Я законченный невротик, но гордый невротик, очень гордый, безгранично гордый. Знаю, что непомерная гордость плохой спутник разума и рассудительности, но ничего не могу поделать: подобно скорпиону, который не устоял перед искушением вонзить жало в лягушку-перевозчицу и утонул из-за этого, так и я не в силах перебороть себя. Не выношу, когда надо мной потешаются, как мои приятели в тот день.
Жребий брошен. В одном из внутренних карманов надетого на мне шикарного пиджака из Уэльса с прорезиненными заплатами на локтях лежало крошечное, но могучее орудие мести: три дозы чистейшей лизергиновой кислоты, ЛСД, проще говоря "дурь".
Что? Как я их достал? Это было несложно. Посыльный из бакалейной лавки, который обычно доставляет нам заказы на дом, противный вонючка, хотя и расторопный малый, приторговывает различными наркотиками. Как-то раз он снабдил меня неким релаксантом на основе барбитурата: снотворным средством против эпилепсии и/или кататонии, которое совсем неплохо подействовало на мою потрепанную нервную систему. С тех пор начались наши тайные отношения.
Он предупредил меня, что ЛСД очень сильный препарат и употреблять его следует осторожно. Еще бы, мне он стоил бешеных денег. Мне даже пришлось разбить фарфорового теленка, в котором хранились мои жалкие сбережения.
Но не должно скупиться на подготовку к столь серьезному делу. Если наркотик действительно так силен, как о нем говорят, превосходно: я и добиваюсь того, чтобы его действие оказалось разрушительным для спутанного сознания.
Мой замысел прост, подобно всякому хорошему плану, и суть его в следующем: матушка Хандрите, донья Абутарда, всегда любезно готовит нам большую пуншевую чашу фруктового газированного сока с большим количеством сахара, чтобы запивать циклопическое кокосовое печенье, которое уже целых десять лет стряпает для нас Хандрито. Улучив момент до начала партии, я незаметно высыплю убойную "дурь" в коктейль, и - але оп! - она растворится за полминуты.
Все тщательно продумано. Моя обожаемая и невинная как овечка Кука не пострадает. Она в рот не берет фруктовую микстуру, как она ее называет, а обычно запасается бутылкой коньяка, ликера или чем придется, и приносит выпивку в объемистой плетеной корзине, которую использует как сумку.
Придумав, в какую форму облечь свою месть, я столько раз мысленно смаковал ее последствия! Сама манера пить моих будущих жертв предопределяла и соответствовала тяжести наказания... Хандрито и Пепелу изредка и с большими паузами выпивают по стаканчику. Зато Маури Соррикета, главный объект моего гнева, вечно испытывает жажду, и, как правило, залпом выдувает два или три стакана подряд, а затем лакает бокал за бокалом, так что приходится указывать ему на то, что неплохо бы подумать и о других.
Меньше чем через час наркотик попадет в их желудки, кровотоком будет разнесен по всему организму и, наконец, достигнет мозга. И тогда может случиться всякое.
Следует учитывать, что они не поймут, что с ними происходит и почему... Они внезапно ощутят явственное умственное расстройство, необратимое помешательство, которое повергнет их в панику, словно стадо взбесившихся коров.
Возможно, ненавистный Маури обретет дар речи и успеет продекламировать пару строчек из Плутарха- он пылкий почитатель "Жизнеописаний" - прежде, чем бросится с балкона. Хотя Хандрито живет на невысоком втором этаже, в полете большая голова Маури перевесит так, что тело примет соответственный угол падения, чтобы череп его разбился от удара об асфальт.
Пепелу Понсе начнут преследовать зрительные галлюцинации, для начала ему покажется, что его руки превратились в злобных крыс, чтобы вырвать зубы, которые станут точно из раскаленного железа. А затем он, конечно, погрузится в иной мир, например, микромир, где его начнут пожирать ужасные гигантские пылевые клещи: на меня большое впечатление произвел фильм "Невероятное исчезновение", который я смотрел по телевизору... Думаю и надеюсь, что ему никогда не удастся выйти из этого жалкого состояния.
И, наконец, невыносимый всезнайка Хандрито Анофелес. Фруктовый сок со специальными добавками разбудит в нем инстинкты убийцы, дремлющие в его голове.
К этому моменту, дабы не рисковать напрасно, я уже покину сцену; я не маньяк, мне нет необходимости наблюдать весь процесс искупления до конца.
Держу пари, Хандрито начнет со своих родителей; я сожалею о невинных жертвах, но любая война не обходится без случайных потерь. Нисколько не сомневаюсь, что инвалидное кресло дона Плеонасмо, его старика, сыграет главную роль в отцеубийстве. Смирительная рубашка и изолятор в психиатрической лечебнице до конца дней- таково будущее сеньорите Анофелеса.
А что произойдет с прелестной Кукой Троконис? Возможно, ничего. Она будет так пьяна, что уже полностью отключится к тому мгновению, когда силы зла восстанут из ада. Меня немного тревожила мысль, что она может подвергнуться сексуальным домогательствам со стороны кого-либо из умалишенных, впавших в состояние бреда, но это, по-моему, мало вероятно. Ну, а если даже и так, что поделать. Кроме того, всегда есть вероятность незавершенного акта насилия, поскольку, за исключением вашего покорного слуги, все три урода - законченные импотенты,
Я жду с нетерпением начала спектакля... Кстати, где этот чертов микроавтобус? Я простоял тут уже четверть часа, и ни один не появился. В чем дело? На этой линии, по перекрестному маршруту Монте Карамело - Капитан Фантомас полно машин. Не понимаю.
Мне пришло в голову приемлемое объяснение: движение транспорта задерживается из-за того, что в какой-то точке маршрута кучка простофиль устроила манифестацию. Подобное происходит постоянно. И чтобы машины не использовали в качестве баррикад, так как семь-восемь одержимых способны двигать эти колымаги в свое удовольствие, линию останавливают.
Но нет- я вздохнул спокойно, то есть я хочу сказать, спокойно до определенной степени, насколько это возможно - невдалеке из-за угла показался автобус, мой.
Я по-прежнему находился на остановке в приятном одиночестве, и в чреве машины имелись свободные места. Испытывая обоснованные опасения, что автобус проедет дальше без остановки, легкой жестикуляцией я обозначил свое намерение совершить поездку, вытянув руку, как полураспятый.
Обыкновенно я никогда не сажусь в автобус, не пересчитав по меньшей мере трижды монеты, которые крепко сжимаю в потной ладони. И я бдительно стараюсь не уронить ни одной на пол, чтобы честно отдать кондуктору, в обязанности которого входит собирать плату за проезд, а также открывать и закрывать двери.
Оплатив билет, я с трудом втиснулся на ближайшее свободное место. Я сложил цифры на своем ticket - язык Кита Марло не составляет для меня тайны - получив в сумме число семь. Как правило это не так, но я не усмотрел в этом дурного предзнаменования, во всяком случае не сегодня: меня ждала миссия особой важности.
Я сделал три глубоких вдоха, глотнув разреженного воздуха (вам знакомо чувство, будто в каком-то месте воздуха вдруг не осталось совсем?), чтобы напитать кислородом мозг, и украдкой взглянул на своего соседа. Это была женщина, и какая женщина! Мне не дано было оценить ее на все сто процентов из-за неудачного ракурса, с которым я вынуждено смирился, чтобы неприлично не вертеть головой, но даже глядя искоса я мог отдать должное этой великолепной самке: зрелая, смуглокожая и полнотелая, обутая в босоножки на высоких каблуках; от моего тучного тела роскошную плоть отделяла лишь тонкая ткань смелого платья яркой расцветки. Благодаря тесноте сидений и пышным телесам, коими я обладаю, мы неизбежно прижимались друг к другу, а на поворотах и весьма тесно. Однако, осторожно, мне нельзя распускаться, и локоть, вонзившийся мне в печенку, явился по сути предупреждением.
Клянусь, я сел рядом с ней ненамеренно. Очутившись в автобусе или в каком-нибудь ином общественном месте, я не различаю ничего, кроме безликой, потенциально враждебной массы.
Я смог подробнее рассмотреть ее благодаря отражению в стекле окошка, правда, только отдельными фрагментами. В какой-то миг она слегка качнулась в мою сторону, и это движение сопровождалось величавым поворотом головы, украшенной гривой иссиня-черных волос. Она в упор меня не замечала, но немного изменила положение, и ее левое бедро, аппетитно приоткрытое, крепко прижалось к моей ноге. Какая глубокая чувственность! Медленно, но уверенно откликался послушный мужской орган на столь изысканное возбуждение: остановить эрекцию было невозможно...
И тогда это произошло. Тысяча муравьев вдруг побежала в носу... и я чихнул со страшной силой, словно взорвавшийся вулкан, предательски и неожиданно. У меня не было времени ни прикрыть лицо, ни достать наглаженный платок с вышитыми инициалами, который матушка всегда заботливо кладет мне в левый карман брюк. Я застыл неподвижно, оцепенев от ужаса, почувствовав нечто на тыльной стороне своей правой руки, покоившейся на моем внушительном колене, прижатом к женщине.
Нет, разумеется, не дама трогала меня за руку. Дело было совсем в другом: это нечто, липкое и влажное, потекло по коже. Я опустил глаза, зная наперед, что увижу. Я захотел вскочить, и порыв был сильный, но только мысленный. Огромный комок слизи, омерзительно зеленый, гнусный и густой, угнездился на означенной конечности, словно чудище из ночного кошмара.
Я не шевельнулся и не издал ни звука, глядя прямо перед собой, не осмеливаясь даже скосить глаза в ее сторону. Она явно видела мой позор. Я представил ее прекрасные черты, искаженные невольной гримасой отвращения. Мне захотелось умереть. Я не отважился вынуть платок, тем более прикрыть сопли другой рукой. Своей невозмутимостью я стремился внушить ей, что там ничего такого нет, что гадость эта является фантомом, порожденным изнурительным путешествием, или всего лишь дефектом кожи. Полагаю, не имеет смысла распространяться о том, что сексуальное возбуждение сникло, словно проколотый воздушный шар.
Внезапно она встала и голосом, в котором звучала вся скорбь мира, произнесла:
- Будьте любезны, позвольте пройти.
- Да, конечно, охотно, охотно, проходите,- забормотал я как последний дурак и вскинул руки, прижав их к туловищу, чтобы освободить ей побольше места... Точно скользкая рептилия, комок соплей накрепко прилип к лацкану пиджака наподобие фальшивого ордена или позорного знака. Все, конец. Она покинула микроавтобус, ни на мгновение не обернувшись, чтобы посмотреть на меня, хотя бы с сочувствием.
Вошел контролер. Я яростно отряхивал лацкан, но добился только того, что эта штука размазалась
и потянулась вниз, как изжеванная жвачка. Липкая дрянь жила своей собственной жизнью и не собиралась легко сдаваться...
- Ваши билеты, пожалуйста.
Контролер поравнялся с моим сидением. Билет! Где же он? Поглощенный мыслями о проклятых соплях и волнительной толстушке, я совершенно забыл о билете! Обычно я на протяжении всего пути держу его двумя пальцами и победоносно показываю даже раньше, чем служащий начинает компостировать билеты. Куда я его положил?
- Ваш билет, сеньор?
В карманах его нет! Нигде нет! Я уставился в пол, сгорая, скорее, от желания спрятаться, чем в поисках билета. Какое жалкое зрелище! Я ощущал, как взгляды всех пассажиров раскаленными иглами впились в мой затылок. К тому же старая карга, сидевшая впереди, с удовольствием повернулась и не сводила с меня крошечных глазок.
- Вы держите его во рту, сеньор... Спасибо. Кстати, у вас к отвороту пиджака сопля прилипла...
Я бежал от пересудов, выскочив на две остановки раньше, чем следовало. Я двигался проворно, на бегу неуклюже раскачиваясь всем туловищем, поскольку знал, стоит мне чуть-чуть замедлить шаг, как я неизбежно упаду.
Когда я выбрался на мостовую, в моих ушах еще звучали раскаты гомерического хохота, которым бессердечный сброд приветствовал замечание наблюдательного контролера.
В полном смятении, словно бык, сбившийся с пути, я стал переходить широкую улицу, которая называлась Авенида Партеногенесис, в безопасном месте у пешеходного светофора; но пережитое потрясение помешало мне сообразить, что горит красный. По правде говоря я его просто не заметил, как и еще один микроавтобус, лихо выруливший справа как орудие истребления рода человеческого. Он захватил меня врасплох и- не понимаю, как это могло случиться - смял меня и затянул под машину, раздавив двойным задним колесом. И прикончил меня в один миг.
Какой страшный позор! Вот я лежу мертвый посреди улицы и являю собой постыдное зрелище. Моя месть не осуществилась, что пока еще допекает меня больше самой смерти; мало того, когда меня начнут осматривать, то найдут три порции ЛСД и подумают, будто я наркоман. Бедная матушка! Как она огорчится, когда ей скажут об этом...
Сопли и микроавтобус с проклятыми заглавными "Б" - "Бастардильяс Сан-Басо" - этого оказалось достаточно, чтобы разрушить мои планы и покончить со мной. Какой пустяк... Дерьмо!
Но в конце концов, нет худа без добра, во всем можно найти крупицу утешения. В данном случае хорошо то, что я освободился от неврастении, хотя я уже почти сжился с этой болезнью и привык считать нормой, своего рода платой за тонкий ум. А главное, мне больше никогда, никогда не придется садиться в микроавтобус.
А что с соплями? Понятия не имею, но готов побиться об заклад, с ними меня и похоронят.
Паника на транскантабрийской железной дороге
Суббота: Сан-Себастьян - Билъбао
oне всегда безумно нравилось ездить на поезде. Это, конечно, преувеличение, но я счел уместным начать с оптимистической ноты путевые заметки, в которых, не претендуя на литературное совершенство, намерен правдиво описать все происшествия и впечатления за восемь дней путешествия по верхней Кантабрии - это камешек в твой огород, Пачо Мурга, в дневниках больше всего ценится искренность.
О Транскантабрийской железной дороге мне рассказал мой друг Начо Тотела в ту ночь, когда мы случайно встретились у игровых автоматов в нашем любимом кегельбане; мы дожидались, когда пробьет двенадцать, и наступит новый день, и можно будет вернуться, чтобы сорвать куш в пятьдесят тысяч. Он объяснил, что есть один роскошный поезд, который следует маршрутом Сан-Себастьян
Воскресенье: Бильбао - Сантандер
Пресловутый поезд тащился со скоростью не более пятидесяти километров в час, якобы для того, чтобы мы могли в свое удовольствие и с комфортом наслаждаться прекрасными видами, что на деле обернулось тоской смертной.
В Ларедо сделали остановку, чтобы поплавать и понырять. В воскресный день, в августе? На берегу, полном всякого сброда? Ни за что. Я предпочел прогуляться с Мило и выпить аперитив на террасе "Чалоты" - самого приличного кафе в этом городишке, облюбованного курортниками средней руки.
Устроившись на деревянной скамеечке, ближайшей к столикам, я записал свои наблюдения в красивую тетрадь, сшитую из миллиметровой бумаги, с титульной надписью на обложке "Царствование Оддоакра"; этому предшествовала неприятная стычка с официантом, который к своему великому несчастью был живым олицетворением Роуэна Аткинсона. Я воздержался от демонстрации моего бесспорного социального и культурного превосходства над этим тупицей. Уклонившись от обмена мнениями относительно естественного права Мило находиться на террасе, я предпочел расположиться в уединенном уголке с бокалом "кампари" и пакетиком изрядно пересоленных картофельных чипсов.
Обедали в Сантонье, куда нас привезли из Ларедо, на неуютном суденышке, весьма напоминавшем баржу. Бедный Мило ужасно страдал от качки и был несносен. Закусывали в "Яслях Паулино", ресторане на рейде, мгновенно занесенном в мой черный список: зал был оборудован на открытом воздухе, где роились полчища назойливых мух размером с "Б-52", над столами стлался смрадный чад пережаренной пиши, и подавали закаменевшую паэлью с резиновыми креветками.
Наша экскурсионная группа в полном составе насчитывала тридцать человек. Нас в казарменной манере рассадили за столики на четверых. Я намеревался присоединиться к кому-нибудь из будущих партнеров по покеру, но мне вежливо сообщили, что свободные места зарезервированы для других сотрапезников, которые, как ни странно, так и не появились. Мне выпало на долю обедать с японцем, который поедал рис, словно термит, и парочкой непробиваемых торговцев из Фигероса. Невероятно! Они никогда не были в музее Дали! Ну и типы! Они еще посмели с неподражаемой наглостью сделать мне замечание за то, что я разрешаю Мило есть со своей тарелки. Чурбаны безмозглые! Если бы не покер, ожидаемый с нетерпением, я начал бы сожалеть, что ввязался в эту непотребную авантюру.
Наконец, к ночи прибыли в Сантандер. После обычного ужина (гвоздем программы являлись жареные пирожки, которые подавали к разбавленному vichyssoise) в снобистском "Чикитине", я заглянул в казино, восхитительно провинциальное, проникнутое колоритом кантабрийского города. Я играл понемногу то здесь, то там, только чтобы приятно скоротать время до полуночи. На двенадцать назначили начало первой партии в покер в поезде. В казино я явно был не в ударе и надеялся, что боги покера мне улыбнутся, и я сумею возместить то, что проиграл в Блэк-Джек, а особенно - в рулетку.
Я возвращаюсь к дневнику, уединившись в купе после игры.
Мило только что проснулся и развлекается, терзая одну из моих домашних туфель - очаровательный фокстерьер-крысобой!
Я проигрался в пух и прах. Это ночь была из тех, когда тебе совсем не везет, а если волею судьбы выпадает хоть капля везения, черт тотчас крутит колесо в обратную сторону. Правда, признаюсь, невезение преследовало меня только в картах, ибо бурное feeling, чувство, то бишь, вспыхнуло между красавицей Ковадонгой и мною. Но давайте по порядку...
Мы играли в первом вагоне-салоне, самом дальнем от того, где находился ночной караоке-бар, и где до рассвета оглушительно гремела музыка.
Я коротко представлю своих партнеров по покеру -в том порядке, в каком они сидели за карточным столом. Во-первых, дон Амансио Бокаррота, дивизионный генерал в отставке, галисиец из Ферроля, пройдоха и весельчак, который путешествовал с молчаливой супругой, миниатюрной доньей Фило.
Тактика вояки была грубой, как кавалерийская атака, зато эффективной: менее чем за три часа он выставил нас на сотню монет.
Под номером два выступал Карлос Сукарриета (представьте себе, с заглавной "К", глупец писал свое имя так, никакой ошибки*), стареющий плейбой из Мундаки, захолустного бискайского местечка. Он выдавал себя за тонкого ценителя вин и гурмана без всяких на то оснований (я слышал, как он расхваливал густую тресковую похлебку из ресторана "Оскисола" в Бермео), а также был националистом и самодовольным хвастуном. Ко всему прочему он напропалую флиртовал с обворожительной Ковадонгой в присутствии смущенного Хасинто, ее мужа. Какой дурной тон! Этот бахвал показался мне отвратительным. Однако, вынужден признать, noblesse oblige, как говорят французы, играл в покер он недурственно.
И, наконец, мадам Перруш, парижанка шестидесяти лет, повидавшая жизнь, неприятная и явно страдавшая гигантизмом: она живо напоминала настоящую Маргарет Рутефорд, а точнее, мисс Марпл в увеличенном формате. Род занятий: гадальщица на картах таро и астролог- короче говоря, профессиональная обманщица. Она изъяснялась по-испански довольно свободно, но с тем тяжелым акцентом, которым французы обременяют наш благозвучный язык. Она путешествовала с компаньонкой, особой примерно одного с ней возраста, загадочной Одилией, которая разговаривала только со своей патронессой на каком-то неизвестном наречии, возможно, болгарском.
Мадам Перруш - умный и проницательный игрок: она разделала меня под орех в решающем круге, мастерски скрыв флэш, при моем стрите от короля. Ее не тронуло даже то, что я обращался к ней на классически правильном французском.
И последней - по счету, но, разумеется, не по иерархии - была очаровательная Ковадонга Перниль, выборный представитель от партии правящего большинства в Мадриде (то, что она, по слухам, была испанкой, никак не повлияло на сладострастные устремления неразборчивого Сукарриеты). Эта женщина обладала колдовской притягательностью: лет сорока, прекрасно сохранившаяся и ухоженная, яркая блондинка (может быть, она несколько злоупотребляла лаком для фиксации прически, обильно орошая им волосы средней длины), высокая, элегантная, стройная, но с пышными формами (tnon Dieu!); ее окружала аура респектабельности с неким блеском легкомыслия, что в целом делало ее неотразимой. Она ехала вместе с мужем, уже упомянутым Хасинто, незначительным человечком, больше походившим на ее секретаря, чем на законного супруга. Главной обязанностью муженька было носить на руках Панчо, тщедушного кобелька породы чихуахуа, который тщетно пытался наброситься с тыла на моего снисходительного Мило всякий раз, когда они встречались. Свиту сеньоры Перниль довершал телохранитель Ребольо, мускулистый тридцатилетний парень без особых примет, с лицом пластмассовой куклы.
- Ковадонга играла довольно плохо, что, с моей точки зрения, вполне логично: в ином случае, безупречное совершенство явилось бы нарушением всех законов природы.
Моим гедонистическим стремлениям в тот момент отвечало: выиграть ряд партий в покер и соблазнить за время путешествия восхитительную даму-парламентария. Соперничество с этим паяцем Сукарриетой, которое, впрочем, не следовало воспринимать всерьез, лишь добавляло пикантности приключению... О дальнейшем я, с позволения Божия, расскажу завтра.
Nota Bene. Забыл отметить, что для первого вечера я повязал шейный платок, точно такой же, как у капитана Хэддока в сериале "Храм солнца", когда он спасается от настигающей его снежной глыбы, убегая по изумрудно-зеленому полю. Но удачи он мне не принес. Завтра надену галстук из набивной ткани, как у Тинтина, выбирающегося из китайской вазы в "Голубом лотосе".
Понедельник: Сантандер - Кабесон де ла Саль
Трагическое происшествие нарушило приятную монотонность путешествия. Это случилось, когда мы вновь сели в поезд, направляясь в Комильяс после посещения Сантильяны-дель-Мар. Разумеется, когда мы с трудом ковыляли по мощеным улочкам исторической части города, поганец Сукарриета проявил чудеса изворотливости, чтобы идти рядом с Ковадонгой, поодаль от остальных. Но я перехватил их с помощью ловкого маневра и, пока Сукарриета протирал бельма, встрял между ними на бреющем полете.
Хасинто, потенциальный рогоносец, ни о чем не подозревал: он был поглощен заботами о своем песике Панчо, непрестанно писавшемся, и одновременно внимательно прислушивался к байкам о кампании в Сиди Ифни, которыми его потчевал наш замечательный генерал Бокаррота- судя по обрывку разговора, который мне удалось услышать, когда я обгонял их мелкой рысью, чтобы настичь Ковадонгу и Карлитоса, как она называла его с неподражаемой иронией.
Я посмотрел две новые карты. На этот раз я не икнул, но у меня зашумело в висках, словно при первых симптомах кровоизлияния в мозг - что бы там ни говорили тупые врачи в больнице, я точно знаю, со мной может случиться удар в любую минуту: я держал двух королей! Фулл-хаус - три туза и два короля! Фулл наивысшего достоинства! Комбинация практически непобиваемая.
Настало время показать зубы. Снова пришел мой черед делать ставкухолодно и непринужденно я выложил белую фасолину: двадцать дуро, сеньоры! Нате, получите! Хандрито и Пепелу пробормотали, что для них это слишком, и бросили карты. Посмотрим, как поступит немой мошенник. Он не колебался ни секунды. Увидев светлую фасолину, он поднял ставку на весь остаток моих денег, а в тот момент сумма составляла сто двадцать песет. Я, не раздумывая, передвинул в центр стола последнее, уравняв банк.
Без сомнения, он составил еще один фулл, но у меня были старшие карты, и жаль, что у меня кончились фасолины, чтобы так проучить самонадеянного Маури, как мне того хотелось.
Горделиво и в то же время спокойно я открыл фулл, на который было приятно посмотреть... Я ожидал, что закостеневшая челюсть Маури отвиснет. Но вышло иначе. Он издал несколько малоприятных уху рулад и показал свои карты: две... три... четыре семерки! Невероятно! Проклятому недоноску пришел покер! Как по заказу! Он снес одну паршивую карту, чтобы подразнить гусей!
Три недоумка с дорогой душой посмеялись надо мной. Подумать только, и кто! Эта несправедливость положила конец игре. Более того, мне пришлось пройти через унижение, разбередив кровоточащую рану, и попросить везунчика одолжить мне определенную сумму- как всегда, на одно дуро больше, чем нужно, на случай если я потеряю монетку - чтобы я мог купить билет на микроавтобус и вернуться домой.
Сегодня настал час возмездия. Я законченный невротик, но гордый невротик, очень гордый, безгранично гордый. Знаю, что непомерная гордость плохой спутник разума и рассудительности, но ничего не могу поделать: подобно скорпиону, который не устоял перед искушением вонзить жало в лягушку-перевозчицу и утонул из-за этого, так и я не в силах перебороть себя. Не выношу, когда надо мной потешаются, как мои приятели в тот день.
Жребий брошен. В одном из внутренних карманов надетого на мне шикарного пиджака из Уэльса с прорезиненными заплатами на локтях лежало крошечное, но могучее орудие мести: три дозы чистейшей лизергиновой кислоты, ЛСД, проще говоря "дурь".
Что? Как я их достал? Это было несложно. Посыльный из бакалейной лавки, который обычно доставляет нам заказы на дом, противный вонючка, хотя и расторопный малый, приторговывает различными наркотиками. Как-то раз он снабдил меня неким релаксантом на основе барбитурата: снотворным средством против эпилепсии и/или кататонии, которое совсем неплохо подействовало на мою потрепанную нервную систему. С тех пор начались наши тайные отношения.
Он предупредил меня, что ЛСД очень сильный препарат и употреблять его следует осторожно. Еще бы, мне он стоил бешеных денег. Мне даже пришлось разбить фарфорового теленка, в котором хранились мои жалкие сбережения.
Но не должно скупиться на подготовку к столь серьезному делу. Если наркотик действительно так силен, как о нем говорят, превосходно: я и добиваюсь того, чтобы его действие оказалось разрушительным для спутанного сознания.
Мой замысел прост, подобно всякому хорошему плану, и суть его в следующем: матушка Хандрите, донья Абутарда, всегда любезно готовит нам большую пуншевую чашу фруктового газированного сока с большим количеством сахара, чтобы запивать циклопическое кокосовое печенье, которое уже целых десять лет стряпает для нас Хандрито. Улучив момент до начала партии, я незаметно высыплю убойную "дурь" в коктейль, и - але оп! - она растворится за полминуты.
Все тщательно продумано. Моя обожаемая и невинная как овечка Кука не пострадает. Она в рот не берет фруктовую микстуру, как она ее называет, а обычно запасается бутылкой коньяка, ликера или чем придется, и приносит выпивку в объемистой плетеной корзине, которую использует как сумку.
Придумав, в какую форму облечь свою месть, я столько раз мысленно смаковал ее последствия! Сама манера пить моих будущих жертв предопределяла и соответствовала тяжести наказания... Хандрито и Пепелу изредка и с большими паузами выпивают по стаканчику. Зато Маури Соррикета, главный объект моего гнева, вечно испытывает жажду, и, как правило, залпом выдувает два или три стакана подряд, а затем лакает бокал за бокалом, так что приходится указывать ему на то, что неплохо бы подумать и о других.
Меньше чем через час наркотик попадет в их желудки, кровотоком будет разнесен по всему организму и, наконец, достигнет мозга. И тогда может случиться всякое.
Следует учитывать, что они не поймут, что с ними происходит и почему... Они внезапно ощутят явственное умственное расстройство, необратимое помешательство, которое повергнет их в панику, словно стадо взбесившихся коров.
Возможно, ненавистный Маури обретет дар речи и успеет продекламировать пару строчек из Плутарха- он пылкий почитатель "Жизнеописаний" - прежде, чем бросится с балкона. Хотя Хандрито живет на невысоком втором этаже, в полете большая голова Маури перевесит так, что тело примет соответственный угол падения, чтобы череп его разбился от удара об асфальт.
Пепелу Понсе начнут преследовать зрительные галлюцинации, для начала ему покажется, что его руки превратились в злобных крыс, чтобы вырвать зубы, которые станут точно из раскаленного железа. А затем он, конечно, погрузится в иной мир, например, микромир, где его начнут пожирать ужасные гигантские пылевые клещи: на меня большое впечатление произвел фильм "Невероятное исчезновение", который я смотрел по телевизору... Думаю и надеюсь, что ему никогда не удастся выйти из этого жалкого состояния.
И, наконец, невыносимый всезнайка Хандрито Анофелес. Фруктовый сок со специальными добавками разбудит в нем инстинкты убийцы, дремлющие в его голове.
К этому моменту, дабы не рисковать напрасно, я уже покину сцену; я не маньяк, мне нет необходимости наблюдать весь процесс искупления до конца.
Держу пари, Хандрито начнет со своих родителей; я сожалею о невинных жертвах, но любая война не обходится без случайных потерь. Нисколько не сомневаюсь, что инвалидное кресло дона Плеонасмо, его старика, сыграет главную роль в отцеубийстве. Смирительная рубашка и изолятор в психиатрической лечебнице до конца дней- таково будущее сеньорите Анофелеса.
А что произойдет с прелестной Кукой Троконис? Возможно, ничего. Она будет так пьяна, что уже полностью отключится к тому мгновению, когда силы зла восстанут из ада. Меня немного тревожила мысль, что она может подвергнуться сексуальным домогательствам со стороны кого-либо из умалишенных, впавших в состояние бреда, но это, по-моему, мало вероятно. Ну, а если даже и так, что поделать. Кроме того, всегда есть вероятность незавершенного акта насилия, поскольку, за исключением вашего покорного слуги, все три урода - законченные импотенты,
Я жду с нетерпением начала спектакля... Кстати, где этот чертов микроавтобус? Я простоял тут уже четверть часа, и ни один не появился. В чем дело? На этой линии, по перекрестному маршруту Монте Карамело - Капитан Фантомас полно машин. Не понимаю.
Мне пришло в голову приемлемое объяснение: движение транспорта задерживается из-за того, что в какой-то точке маршрута кучка простофиль устроила манифестацию. Подобное происходит постоянно. И чтобы машины не использовали в качестве баррикад, так как семь-восемь одержимых способны двигать эти колымаги в свое удовольствие, линию останавливают.
Но нет- я вздохнул спокойно, то есть я хочу сказать, спокойно до определенной степени, насколько это возможно - невдалеке из-за угла показался автобус, мой.
Я по-прежнему находился на остановке в приятном одиночестве, и в чреве машины имелись свободные места. Испытывая обоснованные опасения, что автобус проедет дальше без остановки, легкой жестикуляцией я обозначил свое намерение совершить поездку, вытянув руку, как полураспятый.
Обыкновенно я никогда не сажусь в автобус, не пересчитав по меньшей мере трижды монеты, которые крепко сжимаю в потной ладони. И я бдительно стараюсь не уронить ни одной на пол, чтобы честно отдать кондуктору, в обязанности которого входит собирать плату за проезд, а также открывать и закрывать двери.
Оплатив билет, я с трудом втиснулся на ближайшее свободное место. Я сложил цифры на своем ticket - язык Кита Марло не составляет для меня тайны - получив в сумме число семь. Как правило это не так, но я не усмотрел в этом дурного предзнаменования, во всяком случае не сегодня: меня ждала миссия особой важности.
Я сделал три глубоких вдоха, глотнув разреженного воздуха (вам знакомо чувство, будто в каком-то месте воздуха вдруг не осталось совсем?), чтобы напитать кислородом мозг, и украдкой взглянул на своего соседа. Это была женщина, и какая женщина! Мне не дано было оценить ее на все сто процентов из-за неудачного ракурса, с которым я вынуждено смирился, чтобы неприлично не вертеть головой, но даже глядя искоса я мог отдать должное этой великолепной самке: зрелая, смуглокожая и полнотелая, обутая в босоножки на высоких каблуках; от моего тучного тела роскошную плоть отделяла лишь тонкая ткань смелого платья яркой расцветки. Благодаря тесноте сидений и пышным телесам, коими я обладаю, мы неизбежно прижимались друг к другу, а на поворотах и весьма тесно. Однако, осторожно, мне нельзя распускаться, и локоть, вонзившийся мне в печенку, явился по сути предупреждением.
Клянусь, я сел рядом с ней ненамеренно. Очутившись в автобусе или в каком-нибудь ином общественном месте, я не различаю ничего, кроме безликой, потенциально враждебной массы.
Я смог подробнее рассмотреть ее благодаря отражению в стекле окошка, правда, только отдельными фрагментами. В какой-то миг она слегка качнулась в мою сторону, и это движение сопровождалось величавым поворотом головы, украшенной гривой иссиня-черных волос. Она в упор меня не замечала, но немного изменила положение, и ее левое бедро, аппетитно приоткрытое, крепко прижалось к моей ноге. Какая глубокая чувственность! Медленно, но уверенно откликался послушный мужской орган на столь изысканное возбуждение: остановить эрекцию было невозможно...
И тогда это произошло. Тысяча муравьев вдруг побежала в носу... и я чихнул со страшной силой, словно взорвавшийся вулкан, предательски и неожиданно. У меня не было времени ни прикрыть лицо, ни достать наглаженный платок с вышитыми инициалами, который матушка всегда заботливо кладет мне в левый карман брюк. Я застыл неподвижно, оцепенев от ужаса, почувствовав нечто на тыльной стороне своей правой руки, покоившейся на моем внушительном колене, прижатом к женщине.
Нет, разумеется, не дама трогала меня за руку. Дело было совсем в другом: это нечто, липкое и влажное, потекло по коже. Я опустил глаза, зная наперед, что увижу. Я захотел вскочить, и порыв был сильный, но только мысленный. Огромный комок слизи, омерзительно зеленый, гнусный и густой, угнездился на означенной конечности, словно чудище из ночного кошмара.
Я не шевельнулся и не издал ни звука, глядя прямо перед собой, не осмеливаясь даже скосить глаза в ее сторону. Она явно видела мой позор. Я представил ее прекрасные черты, искаженные невольной гримасой отвращения. Мне захотелось умереть. Я не отважился вынуть платок, тем более прикрыть сопли другой рукой. Своей невозмутимостью я стремился внушить ей, что там ничего такого нет, что гадость эта является фантомом, порожденным изнурительным путешествием, или всего лишь дефектом кожи. Полагаю, не имеет смысла распространяться о том, что сексуальное возбуждение сникло, словно проколотый воздушный шар.
Внезапно она встала и голосом, в котором звучала вся скорбь мира, произнесла:
- Будьте любезны, позвольте пройти.
- Да, конечно, охотно, охотно, проходите,- забормотал я как последний дурак и вскинул руки, прижав их к туловищу, чтобы освободить ей побольше места... Точно скользкая рептилия, комок соплей накрепко прилип к лацкану пиджака наподобие фальшивого ордена или позорного знака. Все, конец. Она покинула микроавтобус, ни на мгновение не обернувшись, чтобы посмотреть на меня, хотя бы с сочувствием.
Вошел контролер. Я яростно отряхивал лацкан, но добился только того, что эта штука размазалась
и потянулась вниз, как изжеванная жвачка. Липкая дрянь жила своей собственной жизнью и не собиралась легко сдаваться...
- Ваши билеты, пожалуйста.
Контролер поравнялся с моим сидением. Билет! Где же он? Поглощенный мыслями о проклятых соплях и волнительной толстушке, я совершенно забыл о билете! Обычно я на протяжении всего пути держу его двумя пальцами и победоносно показываю даже раньше, чем служащий начинает компостировать билеты. Куда я его положил?
- Ваш билет, сеньор?
В карманах его нет! Нигде нет! Я уставился в пол, сгорая, скорее, от желания спрятаться, чем в поисках билета. Какое жалкое зрелище! Я ощущал, как взгляды всех пассажиров раскаленными иглами впились в мой затылок. К тому же старая карга, сидевшая впереди, с удовольствием повернулась и не сводила с меня крошечных глазок.
- Вы держите его во рту, сеньор... Спасибо. Кстати, у вас к отвороту пиджака сопля прилипла...
Я бежал от пересудов, выскочив на две остановки раньше, чем следовало. Я двигался проворно, на бегу неуклюже раскачиваясь всем туловищем, поскольку знал, стоит мне чуть-чуть замедлить шаг, как я неизбежно упаду.
Когда я выбрался на мостовую, в моих ушах еще звучали раскаты гомерического хохота, которым бессердечный сброд приветствовал замечание наблюдательного контролера.
В полном смятении, словно бык, сбившийся с пути, я стал переходить широкую улицу, которая называлась Авенида Партеногенесис, в безопасном месте у пешеходного светофора; но пережитое потрясение помешало мне сообразить, что горит красный. По правде говоря я его просто не заметил, как и еще один микроавтобус, лихо выруливший справа как орудие истребления рода человеческого. Он захватил меня врасплох и- не понимаю, как это могло случиться - смял меня и затянул под машину, раздавив двойным задним колесом. И прикончил меня в один миг.
Какой страшный позор! Вот я лежу мертвый посреди улицы и являю собой постыдное зрелище. Моя месть не осуществилась, что пока еще допекает меня больше самой смерти; мало того, когда меня начнут осматривать, то найдут три порции ЛСД и подумают, будто я наркоман. Бедная матушка! Как она огорчится, когда ей скажут об этом...
Сопли и микроавтобус с проклятыми заглавными "Б" - "Бастардильяс Сан-Басо" - этого оказалось достаточно, чтобы разрушить мои планы и покончить со мной. Какой пустяк... Дерьмо!
Но в конце концов, нет худа без добра, во всем можно найти крупицу утешения. В данном случае хорошо то, что я освободился от неврастении, хотя я уже почти сжился с этой болезнью и привык считать нормой, своего рода платой за тонкий ум. А главное, мне больше никогда, никогда не придется садиться в микроавтобус.
А что с соплями? Понятия не имею, но готов побиться об заклад, с ними меня и похоронят.
Паника на транскантабрийской железной дороге
Суббота: Сан-Себастьян - Билъбао
oне всегда безумно нравилось ездить на поезде. Это, конечно, преувеличение, но я счел уместным начать с оптимистической ноты путевые заметки, в которых, не претендуя на литературное совершенство, намерен правдиво описать все происшествия и впечатления за восемь дней путешествия по верхней Кантабрии - это камешек в твой огород, Пачо Мурга, в дневниках больше всего ценится искренность.
О Транскантабрийской железной дороге мне рассказал мой друг Начо Тотела в ту ночь, когда мы случайно встретились у игровых автоматов в нашем любимом кегельбане; мы дожидались, когда пробьет двенадцать, и наступит новый день, и можно будет вернуться, чтобы сорвать куш в пятьдесят тысяч. Он объяснил, что есть один роскошный поезд, который следует маршрутом Сан-Себастьян
Воскресенье: Бильбао - Сантандер
Пресловутый поезд тащился со скоростью не более пятидесяти километров в час, якобы для того, чтобы мы могли в свое удовольствие и с комфортом наслаждаться прекрасными видами, что на деле обернулось тоской смертной.
В Ларедо сделали остановку, чтобы поплавать и понырять. В воскресный день, в августе? На берегу, полном всякого сброда? Ни за что. Я предпочел прогуляться с Мило и выпить аперитив на террасе "Чалоты" - самого приличного кафе в этом городишке, облюбованного курортниками средней руки.
Устроившись на деревянной скамеечке, ближайшей к столикам, я записал свои наблюдения в красивую тетрадь, сшитую из миллиметровой бумаги, с титульной надписью на обложке "Царствование Оддоакра"; этому предшествовала неприятная стычка с официантом, который к своему великому несчастью был живым олицетворением Роуэна Аткинсона. Я воздержался от демонстрации моего бесспорного социального и культурного превосходства над этим тупицей. Уклонившись от обмена мнениями относительно естественного права Мило находиться на террасе, я предпочел расположиться в уединенном уголке с бокалом "кампари" и пакетиком изрядно пересоленных картофельных чипсов.
Обедали в Сантонье, куда нас привезли из Ларедо, на неуютном суденышке, весьма напоминавшем баржу. Бедный Мило ужасно страдал от качки и был несносен. Закусывали в "Яслях Паулино", ресторане на рейде, мгновенно занесенном в мой черный список: зал был оборудован на открытом воздухе, где роились полчища назойливых мух размером с "Б-52", над столами стлался смрадный чад пережаренной пиши, и подавали закаменевшую паэлью с резиновыми креветками.
Наша экскурсионная группа в полном составе насчитывала тридцать человек. Нас в казарменной манере рассадили за столики на четверых. Я намеревался присоединиться к кому-нибудь из будущих партнеров по покеру, но мне вежливо сообщили, что свободные места зарезервированы для других сотрапезников, которые, как ни странно, так и не появились. Мне выпало на долю обедать с японцем, который поедал рис, словно термит, и парочкой непробиваемых торговцев из Фигероса. Невероятно! Они никогда не были в музее Дали! Ну и типы! Они еще посмели с неподражаемой наглостью сделать мне замечание за то, что я разрешаю Мило есть со своей тарелки. Чурбаны безмозглые! Если бы не покер, ожидаемый с нетерпением, я начал бы сожалеть, что ввязался в эту непотребную авантюру.
Наконец, к ночи прибыли в Сантандер. После обычного ужина (гвоздем программы являлись жареные пирожки, которые подавали к разбавленному vichyssoise) в снобистском "Чикитине", я заглянул в казино, восхитительно провинциальное, проникнутое колоритом кантабрийского города. Я играл понемногу то здесь, то там, только чтобы приятно скоротать время до полуночи. На двенадцать назначили начало первой партии в покер в поезде. В казино я явно был не в ударе и надеялся, что боги покера мне улыбнутся, и я сумею возместить то, что проиграл в Блэк-Джек, а особенно - в рулетку.
Я возвращаюсь к дневнику, уединившись в купе после игры.
Мило только что проснулся и развлекается, терзая одну из моих домашних туфель - очаровательный фокстерьер-крысобой!
Я проигрался в пух и прах. Это ночь была из тех, когда тебе совсем не везет, а если волею судьбы выпадает хоть капля везения, черт тотчас крутит колесо в обратную сторону. Правда, признаюсь, невезение преследовало меня только в картах, ибо бурное feeling, чувство, то бишь, вспыхнуло между красавицей Ковадонгой и мною. Но давайте по порядку...
Мы играли в первом вагоне-салоне, самом дальнем от того, где находился ночной караоке-бар, и где до рассвета оглушительно гремела музыка.
Я коротко представлю своих партнеров по покеру -в том порядке, в каком они сидели за карточным столом. Во-первых, дон Амансио Бокаррота, дивизионный генерал в отставке, галисиец из Ферроля, пройдоха и весельчак, который путешествовал с молчаливой супругой, миниатюрной доньей Фило.
Тактика вояки была грубой, как кавалерийская атака, зато эффективной: менее чем за три часа он выставил нас на сотню монет.
Под номером два выступал Карлос Сукарриета (представьте себе, с заглавной "К", глупец писал свое имя так, никакой ошибки*), стареющий плейбой из Мундаки, захолустного бискайского местечка. Он выдавал себя за тонкого ценителя вин и гурмана без всяких на то оснований (я слышал, как он расхваливал густую тресковую похлебку из ресторана "Оскисола" в Бермео), а также был националистом и самодовольным хвастуном. Ко всему прочему он напропалую флиртовал с обворожительной Ковадонгой в присутствии смущенного Хасинто, ее мужа. Какой дурной тон! Этот бахвал показался мне отвратительным. Однако, вынужден признать, noblesse oblige, как говорят французы, играл в покер он недурственно.
И, наконец, мадам Перруш, парижанка шестидесяти лет, повидавшая жизнь, неприятная и явно страдавшая гигантизмом: она живо напоминала настоящую Маргарет Рутефорд, а точнее, мисс Марпл в увеличенном формате. Род занятий: гадальщица на картах таро и астролог- короче говоря, профессиональная обманщица. Она изъяснялась по-испански довольно свободно, но с тем тяжелым акцентом, которым французы обременяют наш благозвучный язык. Она путешествовала с компаньонкой, особой примерно одного с ней возраста, загадочной Одилией, которая разговаривала только со своей патронессой на каком-то неизвестном наречии, возможно, болгарском.
Мадам Перруш - умный и проницательный игрок: она разделала меня под орех в решающем круге, мастерски скрыв флэш, при моем стрите от короля. Ее не тронуло даже то, что я обращался к ней на классически правильном французском.
И последней - по счету, но, разумеется, не по иерархии - была очаровательная Ковадонга Перниль, выборный представитель от партии правящего большинства в Мадриде (то, что она, по слухам, была испанкой, никак не повлияло на сладострастные устремления неразборчивого Сукарриеты). Эта женщина обладала колдовской притягательностью: лет сорока, прекрасно сохранившаяся и ухоженная, яркая блондинка (может быть, она несколько злоупотребляла лаком для фиксации прически, обильно орошая им волосы средней длины), высокая, элегантная, стройная, но с пышными формами (tnon Dieu!); ее окружала аура респектабельности с неким блеском легкомыслия, что в целом делало ее неотразимой. Она ехала вместе с мужем, уже упомянутым Хасинто, незначительным человечком, больше походившим на ее секретаря, чем на законного супруга. Главной обязанностью муженька было носить на руках Панчо, тщедушного кобелька породы чихуахуа, который тщетно пытался наброситься с тыла на моего снисходительного Мило всякий раз, когда они встречались. Свиту сеньоры Перниль довершал телохранитель Ребольо, мускулистый тридцатилетний парень без особых примет, с лицом пластмассовой куклы.
- Ковадонга играла довольно плохо, что, с моей точки зрения, вполне логично: в ином случае, безупречное совершенство явилось бы нарушением всех законов природы.
Моим гедонистическим стремлениям в тот момент отвечало: выиграть ряд партий в покер и соблазнить за время путешествия восхитительную даму-парламентария. Соперничество с этим паяцем Сукарриетой, которое, впрочем, не следовало воспринимать всерьез, лишь добавляло пикантности приключению... О дальнейшем я, с позволения Божия, расскажу завтра.
Nota Bene. Забыл отметить, что для первого вечера я повязал шейный платок, точно такой же, как у капитана Хэддока в сериале "Храм солнца", когда он спасается от настигающей его снежной глыбы, убегая по изумрудно-зеленому полю. Но удачи он мне не принес. Завтра надену галстук из набивной ткани, как у Тинтина, выбирающегося из китайской вазы в "Голубом лотосе".
Понедельник: Сантандер - Кабесон де ла Саль
Трагическое происшествие нарушило приятную монотонность путешествия. Это случилось, когда мы вновь сели в поезд, направляясь в Комильяс после посещения Сантильяны-дель-Мар. Разумеется, когда мы с трудом ковыляли по мощеным улочкам исторической части города, поганец Сукарриета проявил чудеса изворотливости, чтобы идти рядом с Ковадонгой, поодаль от остальных. Но я перехватил их с помощью ловкого маневра и, пока Сукарриета протирал бельма, встрял между ними на бреющем полете.
Хасинто, потенциальный рогоносец, ни о чем не подозревал: он был поглощен заботами о своем песике Панчо, непрестанно писавшемся, и одновременно внимательно прислушивался к байкам о кампании в Сиди Ифни, которыми его потчевал наш замечательный генерал Бокаррота- судя по обрывку разговора, который мне удалось услышать, когда я обгонял их мелкой рысью, чтобы настичь Ковадонгу и Карлитоса, как она называла его с неподражаемой иронией.