Башкиров Михаил. Открытым текстом

   В городке наткнулись они случайно на пещеру - как раз напротив башни за речкой. Ходили у подножья черной скалы втроем, и Верочка разглядела меж валунами дыру. Зинка, скорчившись, пролезла внутрь и чиркнула спичкой. Наташа, выпрямляясь, успела заметить косые закопченные стены и бугристые наросты свода. Когда Верочка тоже всунулась в пещеру, спичка погасла. Зинка начала шипеть по-змеиному, Верочка заплакала, пытаясь выбраться назад, и Наташе почудилось, что они останутся здесь навсегда и превратятся в камни.
   Потом они переходили речушку по широким валунам, и Верочка поскользнулась и очутилась по колено в разъяренной воде. Зинка ухватила ее за воротник шинели, выдернула на берег и заставила всю дорогу бежать - шинель заледенелыми полами скребла о белесые сапоги.
   А через два дня Верочка попала в госпиталь...
   Наталья Петровна машинально шагнула на свободное место у самого прилавка, но особа, работая локтями, завоевала свой "пятачок" и ткнула прямо в руки продавщицы червонец.
   Горный обещал самостоятельность и перспективу, но полевая практика добавила ума, и распределение в контору показалось нежданной удачей, и лишь один раз сметы и картограммы были отставлены в сторону... Заболела Анна Ивановна, и пришлось выехать с инспекцией на дальний рудник. А так бы и вспомнить было нечего, кроме бумаг...
   Из компрессорной Наташа следом за сменным мастером вышла на заснеженную тропу. Чужая телогрейка поминутно расстегивалась, шаровары хлопали на ветру, а тяжелые разношенные сапоги скользили.
   Она оглянулась на утепленную войлоком дверь сруба, запахнула телогрейку и догнала мастера уже на рельсах. На отвале одиноко торчала вагонетка. В скале чернела дыра и наружу выползали закуржевелые провода и трубы.
   Мастер протянул ей карбидную лампу, и, поднырнув под брезентовый полог, они вошли в приготовленную для промышленной добычи штольню. Вздрагивающие гулкие доски, колеблющийся свет "карбидок", пестрые изрезанные стены, деревянные обтесанные стойки, вентиляционная труба, прижатая к стене кольями. Поворот, и снова - то стена, то кровля, и всегда рядом - тень мастера, уверенная, молчаливая тень.
   Наташа привыкла к его шагам, к устойчивому кисловатому запаху, наплывающему из глухих забоев, к шипению карбидной лампы и стала вскоре замечать крупные вкрапления слюды, мерцающие по сторонам, а за очередным поворотом остолбенела перед матовым зеркалом, выпирающим из стены.
   - Мощная жила, - мастер погладил пальцами мусковит. - Скоро развернемся здесь по-настоящему...
   Пластина мутно отражала свет шипящих ламп.
   Через час Наташа, переодевшись в закутке, вышла из жарко натопленной компрессорной и, обогнув угол, вскарабкалась к накатанной дороге. Там уже стояла приземистая гривастая лошадь, запряженная в кошевку. На брошенном тулупе сидел начальник рудника и лениво перебирал вожжи.
   - Как вам наш мусковит? По глазам вижу - поражены! Слюда первого размера. Теперь он вам будет до самой смерти сниться... Знаете что я подумал - а если вам с супругом перебраться сюда?.. Мужик он толковый... Кадры нужны позарез... Настоящих специалистов - раз-два и обчелся... Неужели кончали Плехановский, чтобы в бумагах зарыться? К тому же слушок идет, что вашу контору подсократят. А у нас и работа настоящая, и зарплата... Подумайте!
   Она села рядом с начальником, запахнула ноги тулупом. Лошадь, всхрапнув, тронулась, из-под копыт полетели комья снега. Дорога, вильнув, устремилась под гору, и сразу внизу, в узкой долине, стали видны разбросанные бараки поселка и река, белая, ровная, продравшаяся сквозь вал кустарника, а за речкой - сизые крутые сопки, за сопками - гольцы.
   Навстречу из поселка выкатились собаки и запрыгали перед лошадью, а та лишь мотала головой, позвякивая сбруей...
   - Вот не знаю, сколько взять, - Наталья Петровна переложила джемпер, сумочку повесила на запястье, приготовила сетку. - Килограмма два?
   - Берите сколько утащите, - особа стянула с прилавка набитую до отказа бананами сумку. - Такую очередину отстояли...
   - Что их, солить? - беременная встала на место особы.
   - Ох, и нажрусь от пуза! - паренек в жокейке зажмурился.
   Наталья Петровна отвернулась от весов.
   Дома, на серванте, долго стоял кусок мусковита, пока дочь не отнесла его в школу... А вдруг у Зинки тоже родилась дочь? Врочем, какая разница - дочь или сын, пусть даже двойня... Важно, что она про отца наговорила?.. По обыкновению, соврала...
   - Девочки, весной пахнет, - Наташа отодвинула тяжелую дверь теплушки и выглянула в темноту.
   Состав, прозвенев буферами, замер. Впереди посапывал паровоз да чей-то одинокий голос кричал непонятные слова. Крик этот дробился, множился, терялся и снова дробился, метаясь между поездом и черными пятнами зданий.
   - Не весной, а пожарищем, - Зинка нашарила сапоги и тоже выглянула наружу, оттеснив Наташу плечом. - Наверняка недавно бомбили... Кончилась наша тихая жизнь... Так хорошо, так тихо было всю зиму, как у Христа за пазухой... Помнишь, как сперли мешок фундука?
   Заскрипел гравий, и они поняли, что кто-то бежит вдоль состава.
   - Диверсант, подохнуть мне на месте! - Зинка обеими руками вцепилась в узкую холодную скобу - дверь натужно сдвинулась.
   - От-ста-вить, - лейтенант Ремезов остановился, перевел дыхание. - На следующей станции выгружаемся. Разбудите всех, и чтобы в полном порядке, как полагается, а то у меня ваше кудахтанье на погрузке до сих пор в ушах стоит...
   - А что, здесь недавно бомбили? - Зинка, держась за скобу свесилась к лейтенанту.
   - Вы что, Коржина, не выспались? - лейтенант развернулся, впечатав каблуки в гравий, и побежал обратно.
   - Ясно, бомбили, - Зинка рывком продернула дверь и вдруг заорала во всю глотку: - Подъем! В ружье! Противник справа!
   Девчонки разом вскочили, тараща глаза на Зинку. Отсвет пламени буржуйки бился в их зрачках. Они напряженно вслушивались в тишину.
   Вагон дернулся, пламя в буржуйке вздрогнуло, мигнуло, стихло.
   - Дурила, - Наташа раскрыла вещмешок и сунула туда грязное полотенце, кружку, мыло, завернутое в обрывок газеты.
   - За такие шуточки можно и по мордасам схлопотать, - блондинка Настя, которую зачислили к ним в РУК накануне отъезда, натянула телогрейку. Та была ей мала, и красные большие руки торчали из расстегнутых рукавов.
   - Ерепенься-ерепенься, - Зинка выдернула из угла свой мешок. Вот попадешь в переделку - по-другому запоешь.
   - Чья сегодня очередь карабин тащить? - Верочка намотала на ногу портянку.
   - Скоро каждой из нас дадут по медали, - Наташа нечаянно стукнула пустым котелком о печку. - Если, конечно, заслужим.
   - Орден тебе выдадут за пустую башку, - Зинка выдернула карабин из ячейки и сунула опять на место. - Или целых два, посмертно...
   - Медальку бы заиметь неплохо, - Настя причмокнула пухлыми серыми губами. - Война же все равно когда-нибудь кончится... Выйду замуж, обязательно за боевого офицера, рожу маленького, будет медалькой играть...
   - Кому такое фуфло нужно!
   - Сама фуфло!
   - Как тебе, Зинка, не стыдно. И что ты ко всем привязываешься? Угомонись...
   - Что вы там, уснули? - продавщица бухнула на весы связку бананов, заколдовала гирями.
   - Разморило, - Наталья Петровна подставила сетку.
   - Сдачу-то возьмите, - продавщица высыпала на грязную тарелку мелочь.
   Наталья Петровна не считая спрятала сдачу в кошелек.
   Очередь все туже захлестывала прилавок.
   Наташа онемевшими пальцами стянула наушники, расписалась в журнале, поднялась на затекшие ноги и наткнулась на Зинку. Лицо Зинки было в багровых пятнах - наверное, опять тошнило. Зинка пропустила ее к выходу и сама уселась на освободившееся место.
   Наташа, держась за поручни, спустилась и, запрокинув голову, вдохнула на полную силу.
   Сквозь маскировочнцю сеть и листья ближней березы угадывалось светлеющее небо - тусклые звезды подмигивали - то ли вздрагивала маскировочная сеть, то ли Наташу пошатывало.
   - Слышь, тяжелая долбает, - лейтенант остановился рядом с ней, закурил. - Теперь фрицам драпать без остановки до Берлина.
   Наташа опять посмотрела на тусклые звезды, прислушалась. Совсем рядом выводил коленца соловей, и сквозь его трели пробивался назойливый звук морзянки.
   - До Берлина еще далеко, товарищ лейтенант, - Наташа пошла, хлюпая сапогами в росистой траве, остановилась. - Добраться бы сначала до Киева и Минска, а там - и Берлин.
   - Ох, и молотят их сейчас наши, ох, молотят...
   Соловей примолк на минуту, чтобы дать послушать лейтенанту далекую призрачную канонаду, и завелся снова.
   Мимо березы с ободранной корой пробежал старший радист, что-то прошептал лейтенанту, и они вместе побежали в сторону замаскированной РАФ.
   Наташа обогнула палатку. Возле куста, зевая и поеживаясь, стояла Настя, обхватив карабин, словно полено. Увидев Наташу, она зевнула, передала карабин, шагнула к палатке и, подавшись вперед широкими плечами, нырнула под брезент на нагретое Зинкой место.
   Наташа вернулась к машине. В открытую дверь была видна спина Зинка, а чуть сбоку - бледный профиль Верочки.
   Кончались четвертые сутки непрерывного дежурства.
   Наталья Петровна протиснулась напрямик через очередь, выдернула застрявшую сетку и остановилась передохнуть у стены. Ящики, на которых сидели старушки, были пусты.
   - Счастливая, - донеслось из очереди.
   Наталья Петровна опустила сетку с бананами на ящик.
   Теперь бы только дотащиться... Виски опять ломит... А все же какое это глупое слово - счастливая... Да и есть ли оно вообще на свете - счастье?.. Глупое, самозабвенное счастье... Когда кончилась война, было настоящее счастье, но ведь одно на всех... А вот свое, хотя бы малюсенькое, но свое... Неужели так и нечего вспомнить?.. Быть такого не может... А та ночь, мелькнувшая случайной искоркой...
   - Я тебя люблю, понимаешь, люблю! - он вдруг придвинулся к ней, забавно выпятил нижнюю губу и замер.
   Она его поцеловала. Он ответил неуверенно и вяло.
   - До завтра, - она встала и попыталась выдернуть руку из его сухих ладоней.
   - Я как только увидел... Как только... Понимаешь?.. Это до самой смерти...
   Она не дала ему договорить, еще раз поцеловала и убежала по лунной аллее в корпус. Всю ночь пролежала не раздеваясь, а утром собралась и тайком уехала.
   А все началось с пустяка, с "бега в мешках". Энергичный массовик загнал их в широкий полосатый мешок - она хохотала, нежданный партнер смотрел куда-то в сторону и теребил пальцами край мешка. На первых метрах они упали раз пять - она поднималась первая и дергала его за рукав, а он, обретя равновесие, судорожно цеплялся в край мешка и что-то бубнил под нос.
   Вечером на концерте он подсел к ней. Она поправила его модный галстук, съехавший набок...
   Уехала из пансионата утром, а через пару часов в автобусе стало невыносимо душно. Вот в последний раз далеко внизу мелькнуло море, а может, просто клок тумана, застрявший в ущелье. Поворот, короткий туннель, поворот...
   Впереди - поезд дальнего следования, и облупленный вокзал, и новая квартира на Студенческой набережной, и раздобревший солидный муж, и послушная дочь, и в перспективе покупка машины - не хватает пока две тысячи.
   А если бы он догнал в аллее, позвал с собой, ничего не обещая, кроме любви... Но он остался на скамейке под магнолией...
   Наталья Петровна положила джемпер поверх бананов. Паренек в жокейке и Витька, стоя на краю тротуара, уплетали бананы и разбрасывали кожуру. Очередь зло и сердито поглядывала на них.
   Нашла что вспомнить... Но почему-то всегда кажется, что счастье прошло совсем рядом на цыпочках... И наверное, прав зять, когда после очередного разговора заявил, что там, на войне, счастлива была одна лишь Верочка... Именно для таких блаженных приберегается счастье...
   Дождь прошел, и только редкие капли, срываясь с веток, продолжали скатываться по брезенту палатки.
   Наташа пришила пуговицу к гимнастерке и протянула иголку Верочке. Та долго мусолила губами суровую нитку и наконец попала в ушко.
   - У меня сегодня волна плавала все дежурство, - Наташа приподнялась, чтобы надеть гимнастерку, и задела головой брезент. - Замучилась...
   На брезенте осталась светлая полоса.
   - А мой радист опять работал открытым текстом: "Люблю, целую, жду!"
   - И ты, конечно, снова не зарегистрировала нарушение и не доложила по команде, дуреха...
   - Жалко человека, - Верочка уколола палец и сунула его в рот.
   - Ох, смотри, лейтенант узнает!
   - Ну и пусть узнает, пусть!.. Я уверена, даже больше чем уверена, что он поймет... Это вы с Зинкой лезете из кожи, по любой мелочи шум подымаете.
   - Поймет, держи карман шире... Скажи лучше, чего ты трясешься, когда Ремезов к тебе подходит, глазки закатываешь?
   - Лучше бы за своей Зинкой следила, - Верочка уронила иголку на колени и стала искать ее, осторожно шаря пальцами по юбке. - А помнишь, когда вы зимой приходили ко мне в госпиталь и Зинка улыбалась всем подряд? Так после лейтенант заглядывал, и мы даже поговорили малость...
   - Да надоела ты с госпиталем, уши прожужжала... Один раз командир навестил, подумаешь... Мы вот с Зинкой целых тры раза были, так ты про нас и не вспоминаешь...
   - Я помню! И про вас, и про лейтенанта! У меня память хорошая. В школе знаешь как стихи щелкала, "Мцыри" за вечер одолела...
   - Хорошая, хорошая. Вот проживи еще лет двадцать, потом хвастай...
   - Да я и сто лет проживу - ничего не забуду, ничегошеньки...
   Наталья Петровна подхватила сетку с ящика, вышла на солнцепек. Забор церкви отрезал ее от очереди. Было слышно, как постукивает на лесах молоток о древние крипичи и дребезжит сброшенный лист ржавого железа.
   Такой же жаркий день был, когда Зинку отчислили из части...
   Девчонки молча подходили к Наташе, и каждая протягивала ей то кусок фланели, то ненадеванный лифчик, то недавно полученный кусок мыла.
   - Зинку, тварюгу, надо было в штрафбат заместо лейтенанта, - Настя долго крутила в руках газетный сверток и наконец сунула Наташе. Теперича назначат дундука вшивого, намаемся...
   Через полчаса Наташа отыскала Зинку у дороги. Та сидела на пыльной траве в ожидании попутки. Лицо ее в багровых пятнах казалось заплаканным.
   - Тошнит? - Наташа положила узел Зинке на колени. - Пригодится...
   - Честное слово, Наток, я не думала, что лейтенанта упекут в штрафбат... Это в тот день было, помнишь, когда мы с тобой котел чистили... Повар все любезничал со мной, гадости всякие рассказывал, а потом и говорит - что вы, девчонки, дурака валяете, все равно скоро на фронт отправят, а вам ведь, глупеньким, так легко от армии избавиться, стоит только случайно от доброго человека забеременеть... Вечером пошла я к тому дворику, где коза блеяла, а навстречу лейтенант с котелком, а в котелке молоко... Потрепались малость, да и пошли к нему молоко пить, и тут я воспользовалась моментом, а он как будто этого ждал... Видишь, не прогадала, отправляюсь в глубокий тыл... А лейтенант выживает, такие не пропадают...
   Из-за поворота показалась машина. В кузове маячила одинокая фигура. Пыль густо стелилась на обочину.
   - Наток, прости, что я тебя на курсы потянула, а сама сбегаю хочется урвать кусочек жизни, а я сумею, вот увидишь, сумею, только береги себя, может, когда-нибудь и придется свидеться, прости, ох, и смутно мне, хоть давись, - прости, да девчонки пусть на меня зла не имеют, у самих как еще сложится - неизвестно; дура я, полная дура, была бы поумней, глядишь, за Ремезова бы замуж выскочила...
   А через три дня шустрый лейтенантик построил отделение возле РУКа.
   Был он молоденький, рыжеватый, в лихо заломленной фуражечке, и кого-то напоминал Наташе.
   - Не пора ли обедать? - Настя высунулась из шеренги.
   Лейтенантик молча посмотрел на нее, забавно покачал головой.
   - Да не томите, товарищ лейтенант...
   - Значит, есть приказ... Командировать одного человека на летучку. Особое задание командования у линии фронта... Ротный так и сказал - особое задание... Не знаю, кого выбрать, познакомиться как следует не успел...
   - Можно мне на летучку? - Верочка сделала два шага вперед. - Я не подведу.
   Лейтенантик прошел вдоль строя и остановился перед Верочкой, и все увидели, что он чуть выше ее, да и то из-за фуражки.
   - Будут другие предложения? - командир вернулся назад и уставился неподвижными глазами на замершую Настю.
   Откуда-то появился Санушкин с котелком в вытянутых руках, но сейчас же попятился назад, прячась за машину.
   - Вы, товарищ лейтенант, не думайте, что Верочка у нас робкая, Настя часто заморгала. - Она очерь серьезная и упрямая, даже боевая...
   Остальные девчонки молчали.
   - Значит, решено... Разойдись!
   - Не ожидала от тебя такой прыти, - Наташа поправила Верочке загнутый воротничок. - Возвращайся скорее.
   - Может, лейтенанта Ремезова встречу, - Верочка нагнулась и сорвала мятый одуванчик, побелевший наполовину. - Ты знаешь, как только про летучку услыхала, сразу об этом подумала. Вышла и боюсь - как бы еще кто не вызвался...
   Пушинки облепили рукава Верочки.
   - Иди, собирайся, дорога не близкая, - Наташа вмяла сапогом в пыль отброшенный Верочкой одуванчик.
   Летучка не вернулась с задания. Позже дошел слух, что ее накрыло при артналете.
   Наталья Петровна прошла до конца забора, остановилась. Закрыла глаза.
   Выйдет мне эта очередь боком... Головушка проклятая раскалывается... Хорошо еще, что прямо у прилавка не сподобилась...
   А все тот нелепый случай...
   Наташа посмотрела на Санушкина, который, как всегда, обхватив колени, дремал на матрацах. Но рядом с ним не было Зинки. А она так любила замирать, прижавшись щекой к его плечу.
   На месте Верочки сидела Настя, а из-за нее выглядывала недавно присланная с курсов девчонка.
   Вот и осталась одна...
   Вдруг Наташу бросило на стенку, а Санушкин, взмахнув руками, нырнул к Насте, а потом, так же взмахнув руками, отпрянул обратно, толкнув Наташу к приемникам.
   Настя и новенькая повалились вслед за Санушкиным на скатанные матрацы.
   Ближний к Наташе приемник сорвал крепление и, подпрыгнув на столике, рухнул ей на голову.
   Когда Наташа очнулась, она увидела лейтенантика. Он стоял над ней и что-то беззвучно говорил разбитыми в кровь губами. Может, он объяснял ей то, что она узнала позже, - шофер, оказывается, завалил станцию в воронку, но, к счастью, никто не пострадал, лишь ей досталось, да и то чуток.
   Только сейчас она разглядела у лейтенанта на носу мелкие веснушки и поняла, что он весь, начиная с новой портупеи и сияющей на фуражке звездочки, похож на того мальчишку, который давным-давно нравился ей в седьмом классе, - разглядела и вновь потеряла сознание и очнулась уже в госпитале.
   Она сразу догадалась, где находится, по запаху, который помнила еще с зимы, когда ходила вместе с Зинкой проведать Верочку.
   Открыв глаза, Наташа долго изучала мятую простыню, натянутую перед ее кроватью, и когда с той стороны, в гулкости палаты, возник отчаянный стон боли, он обрадовалась, потому что мгновенно вспомнила беззвучные губы веснушчатого лейтенанта.
   Мамочка моя, чуть не оглохла совсем...
   Стон, приглушенный подушкой или ладонями, повторился.
   Наташа легонько, самыми кончиками пальцев потрогала свою голову, которая даже не болела - пальцы наткнулись на бинт.
   Стон за простыней сменился хрипом.
   Забыв про бинт, Наташа откинула одеяло, соскочила на шершавый пол и, отогнув простыню, выглянула.
   Два длинных ряда серых коек, а за окнами утро, такое же серое, как одеяла на койках, и на табурете посередине прохода уснувший санитар - он уперся ногами в спинку койки, с которой вновь сорвался то ли стон, то ли выкрик.
   Наташа с трудом разобрала слово "пи-и-ить!"
   Набросив одеяло на плечи, она проскользнула мимо сопящего санитара к бачку с перевернутой кружкой на прогнутой крышке, наполнила кружку до краев и, боясь расплескать, понесла воду мимо приглушенно вскрикивающих, охающих во сне, к тому, который разбудил ее, не выдержав жажды.
   - Дура! - крикнул санитар, когда Наташа склонилась над окровавленными бинтами. - Ему же нельзя!
   Кружка покатилась между кроватями, и струйки побежали по тусклому полу, и вдруг первый солнечный луч стрельнул в окно и застрял в лужице.
   - Я подотру, дайте тряпку...
   - Дуреха, тебе же вставать нельзя! - Санитар вернулся на табурет. - Брысь отсюдова!
   Не успела она забраться в кровать, как палата заматерилась, застонала, и санитар, гулко стуча сапогами, начал чем-то греметь и звякать.
   Наташа повернулась набок и увидела на стуле рядом с кроватью пачку махорки и два больших куска сахара, и ей вдруг захотелось горячего-прегорячего чаю с курагой...
   Через две недели ее выписали. За это время она привыкла помогать санитарам, и раненые называли ее сестрицей, а главврач, заметив ее с "уткой", улыбнулся, а вечером, присев на кровать, долго смотрел ей в глаза и, наконец, сказав, что она молодцом, посоветовал все же избегать резких движений.
   - Если бы разрешили, я бы осталась у вас, - Наташа обернулась в дверях. - Мне кажется, здесь от меня больше проку... Только не подумайте, что я боюсь возвращаться, нет, - но у вас все ясно, понятно, а там... Кому я нужна там...
   - Дорогуша, я вас понимаю. Только каждый из нас должен быть на своем месте, а уж решать, чье место важнее, не берусь и вам не советую...
   Поток автомобилей прервался, и Наталья Петровна перешла дорогу. Перед самым домом она заметила Костика на велосипеде. Зять шагнул навстречу, засунул газету в карман, подхватил сетку.
   - Рванем после обеда на дачу?
   Она кивнула. Внук с разгона въехал в ближнюю лужу. Зять уже маячил у подъезда, нетерпеливо поглядывая на бананы.
   С газона пахло сиренью.
   Зачем ворошить старое, когда ничего ни вернуть, ни исправить... Дожить тихо и спокойно, что осталось... Федя никогда не терзался, и был прав... Зять тоже побесится да успокоится... На дачу, срочно на дачу... Теплица не достроена, парник почти развалился, да и грядки надо снова полоть...
   - Милая теща, - зять открыл дверь подъезда, - последние дни я был невыносимо назойлив... Всякую чепуху городил... А хотите, поклянусь больше не тревожить вашу память?.. Но позвольте напоследок спросить... Почему вы ни разу не вспомнили последние дни войны?
   Наталья Петровна, оставив зятя внизу, долго поднималась по лестнице. Следом за ней тащили детский велосипед, поторый то и дело задевал за ступеньки...
   Никто не знал, когда кончится война, и все же война кончилась, и был взятый яростным штурмом Кенигсберг, где она впервые увидела трупы фашистов, был пьянящий, ликующий май, а затем - бросок через всю страну в Хабаровск и долгий обратный путь в Москву после капитуляции японцев, и долгожданная демобилизация в ноябре сорок пятого, и было нетерпеливое ожидание бурной, счастливой жизни, потому что иная жизнь после войны и не мыслилась...