Страница:
"Беги!.. Ты больше мне, чем брат!"
И в красном зареве с мечами
Злодеи видны меж кустами.
Они бегут, они летят,
По рощам, в просеках мелькают;
Кинжалы, факелы сверкают.
Страшнее всех Яфар бежит,
Бежит к пещере отдаленной
И машет саблей обнаженной,
И гневом бешенства кипит.
Селим! Ужель судьба решила,
Чтоб здесь была твоя могила?
Отважный смотрит: "Бил мой час -
Зулейка! Скоро все свершится!
Целуй меня в последний раз
Но близко наши, - к ним домчится
Призывный звук, - узрят они
В кустах багровые огни;
Их мало... но чего страшиться!"
Вдруг из пещеры он стрелой, -
Чеканный пистолет хватает:
Раздался выстрел вестовой, -
И дева в горести немой
Без слез от страха обмирает.
"Не слышно... что ж!.. И приплывут,
Но уж Селима не найдут.
На выстрел мой бегут толпою
Злодеи ближнею тропою.
Так обнажись, отцовский меч!
Ты не видал подобных сеч.
О, друг! Прости! Чрез рощу тайно
Иди с надеждой во дворец.
Тебе разгневанный отец
Простит. Но, ах! Чтобы случайно
Свинец вблизи не просвистал;
Чтоб в очи не блеснул кинжал.
Иди... Не бойся за Яфара;
Пусть яд был дан его рукой,
Пусть скажет: робок я душой;
Не дам ему - не дам удара;
Но их - я рад, готов разить;
Меня ль убийцам устрашить!"
И он, как вихрь, на склон прибрежный
Стремится, выхватив свой меч;
Вот первый из толпы мятежной, -
Его глава скатилась с плеч.
Вот и другой; меч снова блещет, -
И труп у ног его трепещет.
Но уж он сам со всех сторон
Толпою буйной окружен.
Селим сечет их, колет, рубит;
Достиг до волн береговых,
И видит в море удалых.
Ужели рок его погубит?
К нему бесстрашные в боях
Летят на белых парусах;
О! Дуй сильнее, ветр попутный!
Они спешат, - они гребут,
И с лодки в море - и плывут,
И сабли блещут в пене мутной;
Их дикий взор, как жар, горит,
С одежд, с кудрей вода бежит -
Вскочили... вскрикнули... сразились;
Кипит в саду шумящий бой;
Но где ж Зулейки друг младой?
Чьей кровью волны обагрились?
От вражьих стрел, от их мечей
Неуязвленный, невредимый,
Толпой неистовых теснимый,
Уж он на взморье, меж друзей;
Уж верная ладья манила
Его к приветным островам;
Уже рука его врагам
Удар последний наносила,
В тот самый миг... Увы! Зачем
Ты медлишь, юноша несчастный!
Что оглянулся на гарем,
Где не видать тебе прекрасной!
Ни тяжкий плен, ни смертный страх,
Она одна, одна в очах,
Он в ней живет - и в час напасти
Надежда льстит безумной страсти;
В тот миг свинец летит, свистит:
"Вот как Яфар врагов казнит!"
Чей слышен голос? Кто свершитель
Удара мести в тьме ночной?
Кто злобною вблизи рукой,
Кто метил выстрел роковой?
Чей карабин?.. Он твой, губитель!
Ты ядом брата отравил,
Ты ж сироту его убил!..
И хлещет кровь его струею
Над ясной влагою морскою, -
И бурных волн прибрежных шум
Уносит ропот тайных дум.
Уже рассвет, - клубятся тучи, -
В туман одет небесный свод;
Полночный бой у шумных вод
Давно замолк; но брег зыбучий
Явил с печальною зарей
Следы тревоги боевой,
Обломки сабли притупленной,
И меч еще окровавленный.
Заметно было на песке,
Как буйные его топтали,
Как руки, роясь, замирали, -
И под кустом невдалеке
Курился факел обгорелый.
Вот опрокинутый челнок
Волною брошен на песок,
И епанча из ткани белой
В крови, пробитая свинцом,
Висит на тростнике морском, -
И быстрый плеск волны упорной
Отмыть не может крови черной;
Но где же тот, с чьего плеча
В крови упала епанча?
О! Если б сердце чье хотело
Оплакать горестное тело, -
Пускай его, пусть ищет там,
Где море и кипит, и блещет,
И под скалой Сигейской плещет,
Стремясь к Лемносским берегам;
Над ним морские птицы вьются,
Уж хладный труп клевать несутся,
И он бесчувственный плывет
По произволу бурных вод, -
И, колыхался с волною,
Качает юной головою,
Всплывает, тонет и порой
Как бы грозит еще рукой.
И пусть клюют морские птицы
Его, лишенного гробницы;
Иль дикий крик и клев страшней
Тлетворных гробовых червей?
Был друг один, был ангел милый.
Прекрасный спутник прежних дней;
Она одна душой унылой
Грустила б над его могилой. -
И столб с надгробною чалмой
Кропила верною слезой;
Но светлый взор ее затмился, -
И пламень жизни в ней погас
Тогда, как рок его свершился,
Как бил ему последний час.
Над Геллеспонтом вопль и стоны!
Унылы мужи, плачут жены;
Звезда любви, Яфара дочь
Последняя семьи надменной!
Спешил - скакал и день, и ночь,
Но опоздал твой обрученный;
Не зреть ему красы твоей,
Не для его она очей.
И Вульвулла к нему порою
Несется с вестью гробовою.
Плач громкий на твоем крыльце
Подруг бледнеющих в лице;
Рабов безмолвных вид печальный, -
Корана песни погребальной
Протяжный хор - стенанья, вой, -
Ему расскажут жребий твой.
Селима падшим ты не зрела;
Когда в ночи на страшный бой
Твой друг пошел, ты обомлела;
Он был надеждой светлых дней.
Любовью, радостью твоей.
Ты видишь - смерть неизбежные;
Уж не спасти тебе Селима!
И сердце кровью облилось,
Впоследнее затрепетало,
Вдруг дикий вопль... разорвалось,
И разом биться перестало,
И тихо все - все тихо стало.
Мир сердцу твоему! И мир
Над девственной твоей могилой!
Ты счастлива - любви кумир
Тебя пленял мечтою милой;
Один удар тебя сразил;
Он вдруг мечты твои убил,
Но веры к ним не погубил.
Ты жизнь так радостно встречала;
Ты не боялась, ты не знала
Разлуки, ссоры роковой
Стесненной гордости позора,
И злобы с тайной клеветой,
И мрачной совести укора,
Ни язвы той... О! Черных дней,
Ночей ужасных плод унылый
Безумства дикого страшней.
Она, как червь - жилец могилы,
Не утихает, не уснет;
И этот червь в душе гнездится,
Не терпит света, тьмы страшится;
Он сердце точит, сердце рвет
И все мертвит, а сам не мрет.
Беда тебе! Свершитель злодеянья!
Напрасно ты главу опепелил,
И слезы льешь в одежде покаянья!
Кто Абдалу - Селима, кто убил?
Ты назвал дочь невестою Османа...
Та, чья краса пленила б и султана,
Отрада, честь твоих преклонных лет...
О! Рви власы, злодей! Ее уж нет,
И нет тебя, уж нет, звезда младая!
Родимых волн и прелесть и любовь,
Твой блеск погас, его затмила кровь.
Злодей, страшись, та кровь была родная;
Терзайся век, ищи ее везде:
"Где дочь моя?" И отзыв скажет: где?
В долине меж кустов блистая,
Могильных камней виден ряд;
И кипарисы там шумят,
Не вянет зелень их густая;
Но ветви, темные листы
Печальны, как любовь младая
Без упованья и мечты.
В долине той есть холм унылый,
Одет муравчатым ковром,
И роза белая на нем
Одна над тихою могилой
Цветет, - но так нежна, бледна,
Как бы тоской посажена.
Она сама грустит, томится,
И чуть повеет ветерок, -
Уже и страшно за цветок.
Но что ж! И бурный вихрь промчится,
И грянет гром, и дождь польет,
А роза все цветет, цветет;
И если кто грозы вреднее
Ее сорвет, - свежей, милее
Она с румяною зарей
Опять над мягкой муравой.
Иль гений тайный, но чудесный
Кропит ее росой небесной,
И пестун розы молодой?
Меж дев Эллады слух несется,
Что роза не цветок земной,
Когда ни дождь, ни ветр, ни зной,
Ничто до розы не коснется:
Не нужен ей весенний луч,
Не страшен мрак осенних туч, -
Над нею птичка, гость эфирный,
Незримая в долине мирной,
Поет одна в тиши ночей,
И райской арфы сладкогласной
Дивней напев ее прекрасный;
То не иранский соловей;
Такой живой, сердечной муки
Его не выражают звуки. -
Зайдет ли кто, - уж он всю ночь
От птички не отходит прочь,
И слушает в раздумьи пенье,
И плачет, и в душе волненье, -
Как бы в груди проснулась вновь
Тоской убитая любовь.
Но так отрадно слезы льются,
Часы так сладостно несутся,
И так не тягостна печаль,
Что сердцу горестному жаль,
Как вдруг пленительное диво
Расцвет огнистый прекратит,
И невидимка замолчит.
Иным в тоске мечталось живо,
Но кто жестокий упрекнет,
Что в песне жалкой и любимой
Почти всегда певец незримой
Зулейки имя намекнет?
Над ней тот кипарис надгробный,
Где влажный звук, словам подобный,
Звенит и тает в тьме ночной;
Тот мягкий дерн над девой чистой,
Где вдруг расцвел цветок душистый
Неувядаемой красой.
Здесь был вечернею зарею
Могильный мрамор положен;
Наутро камня нет, - и он
Ужели смертного рукою
На дальний берег унесен?
И нам гласит рассказ восточный:
Когда сраженный злобой мощной,
Селим был шумною волной
Лишен святыни гробовой;
Тогда вблизи крутого ската
На взморье камень был найден, -
И этот камень наречен:
"Подушкой мертвого пирата",
На нем пловцы в полночной тьме
Видают голову в чалме!
А роза все не увядает,
Томится, снова расцветает,
Прекрасна и бледна под чистою росой,
Как щеки красоты при вести роковой.
Поэма создана в первой половине ноября 1813 г. в течение одной недели.
5 Декабря 1813 г. поэт занес в дневник: "Абидосская невеста" вышла в четверг
2-го декабря... она отвлекла мои мысли от действительности и заняла их
вымыслом; от себялюбивых сожалений обратила к живым воспоминаниям и увела в
страну, которая в моей памяти окрашена самыми радужными и самыми зловещими,
но неизменно яркими красками".
Краткие примечания Байрона к "Абидосской невесте" подтверждают, что в
Османской империи, которую поэт посетил в 1810 г., его внимание привлекла не
только восточная экзотика, но и те стороны жестокой действительности
(национальная рознь, религиозный фанатизм, жестокий семейный деспотизм),
которые запечатлелись в его памяти окрашенными "самыми зловещими красками".
Эпиграф
В качестве эпиграфа к поэме Байрон взял строки из стихотворения "Ае
fond kiss" Роберта Бернса (1759-1796).
Песнь первая
Земля как рай... злодеям предана! - Здесь Байрон имеет в виду Грецию, с
XV в. находившуюся под гнетом Османской империи.
...отцова речь // Убийственней, чем русский меч... - В подлиннике:
"...чем меч христианина...".
В моих очах он, как араб. - В подлиннике: "...как араб или христианин,
поверженный в битве". В примечании к этой строфе Байрон подчеркивает: "Турки
ненавидят арабов (которые отплачивают им сторицей) еще сильнее, чем
христиан".
...Осман рожден // ...От Тимарьетов неизменных... - Здесь Байрон имеет
в виду Карасман-оглу, или Кара-Осман-оглу,одного из крупнейших
землевладельцев Османской империи, правителя Магнезии. Тимарьеты - знатные
турки, которые арендовали земельные участки у богатых землевладельцев и во
время войны были обязаны не только служить в отрядах спаги (кавалерии), но и
поставлять (в зависимости от размеров арендуемых земельных участков) конных
воинов.
Пасван-оглу (1758-1807) - паша, возглавлявший в 1797 г.
противоправительственный мятеж янычар. Был схвачен и казнен.
Фирман - приказ, повеление султана.
...головы не сбережет, // Кто в дар снурок к нам привезет. - Нарочный
султана привозил паше специальный шнур как повеление покончить с собой,
повесившись на нем. Лишь более могущественные из числа пашей, не выполнив
приказ, сами подвергали гонца (а иногда и пять и шесть из них) смертной
казня. Слабые или слепо преданные выполняли волю султана. В 1810 г., во
время пребывания в Стамбуле, Байрон видел отрубленные за неповиновение воле
султана головы пашей в нишах ворот сераля.
...воинственный джирид... - См. прим. к стр. 13.
Дельгисы, мамелюки - личная, частью наемная гвардия пашей.
...лишь у ворот неподкупные // Tатары на часах стоят. - В подлиннике:
"Лишь евнух и его мавры надежно охраняют массивную дверь гарема".
...всех сокровищ драгоценных, // У Истакара сокровенных... - По
мусульманским легендам, сокровища султанов, якобы живших до Адама, хранятся
в пещерах близ города Истакара.
...Чекодар летит обратно...- "слуга, оповещавший о скором прибытии
представителя власти". (Прим. Байрона.)
...с берегов Дуная // К нам весть примчалась роковая, // Визирь писал,
что враг разбит, // А сам от гяуров бежит...- Здесь Байрон имеет в виду
эпизод русско-турецкой войны 1806-1812 гг., когда сражения на Дунайском
фронте в 1811 г. под командованием М. И. Кутузова увенчались победой России.
Песнь вторая
Геллеспонт - пролив Дарданеллы.
...погиб в ночи ужасной! // Тот юный, смелый и прекрасный... - По
древнегреческому мифу, Леандр из города Абидоса каждую ночь, устремляясь к
своей возлюбленной Геро из города Сестоса, переплывал пролив, ориентируясь
на свет факела, зажигавшегося его возлюбленной. Однажды в бурю факел погас,
и Леандр погиб.
...степь, где царствовал Приам...- Приам - легендарный царь Трои, герой
"Илиады" Гомера.
...песни нищего слепца...- Имеются в виду "Илиада" и "Одиссея" Гомера.
По древнегреческим легендам, Гомер был слепым странствующим певцом.
И беден, беден тот душой, // Кто... рассказ чудесный твой // Считает
выдумкой одною! - Байрон отстаивал достоверность событий Троянской войны,
отраженных в "Илиаде" Гомера. Через несколько лет после создания "Абидосской
невесты" поэт вновь вернулся к этому вопросу. 11 января 1821 г. он занес в
дневник: "Нам есть дело до достоверности Троянской войны"... я продолжаю
чтить великий оригинал и считать, что он верен истории (в основных фактах) и
месту".
Ида - горная цепь неподалеку от Трои.
Сражен дарданскою стрелой...- Ахилл, герой "Илиады", погиб от стрелы
троянского царевича Париса, сына Приама, потомка Дардана.
Сын Аммона... - Александр Македонский был провозглашен сыном
древнеегипетского бога Аммона. Перед походом в Персию он посетил могилу
Ахилла и увенчал алтарь лаврами.
С словами Курзи талисман...- амулет или ладанка со словами стиха из
второй главы Корана.
Комболейе - турецкие четки.
Ароматы Шелистана - благовония из Шираза.
Кандиоты - жители Кандии (ныне остров Крит).
Галионджи - турецкий моряк.
...рауники Пасвана знают... - Пасван-оглу - см. прим. к Песни первой,
стр. 52.
...Когда Пасван в стенах Виддина...- Виддин (Видин) - придунайский
город в Османской империи. В 1797 г. был захвачен восставшими во главе с
Пасван-оглу янычарами.
Ему напиток роковой // Поднес... - В примечании к этой строфе Байрон
приводит в качестве подтверждения аналогичный случай отравления по повелению
Али-паши Тепеленского.
Далеко от Румельских стран...- Румелия - турецкое название стран
Балканского полуострова в XIV-XVI вв., насильственно присоединенных к
Османской империи.
Пророк то знает - в бой кровавый // Спешит один - злодей лукавый... -
Эти строки в подлинном тексте Байрона отсутствуют.
Друзья Ламброса удалые...- Ламброс (Лаброс), Канцани (1752-1804) -
борец за национальную независимость Греции. "Он и Рига [Ригас Фереос
Констандинос, ок. 1757-1798.- Ред.] - два самых знаменитых из числа
греческих революционеров". (Прим. Байрона.)
Своих рая... спасают...- Райа - коренные жители (греки, болгары),
платившие подушный налог "харадж".
Муйцины - муэдзины.
...мать в печали безотрадной // Вдруг обратилась в камень... - Байрон
сравнивает Зулейку с Ниобеей, которая, по древнегреческому мифу, потеряла
всех своих детей и от горя превратилась в скалу.
...под скалой Сигейской плещет, // Стремясь к Лемносским берегам... -
Сигей - мыс в проливе Дарданеллы. Лемнос - остров группы Фракийских островов
в северной части Эгейского моря.
Вульвулла - погребальная песня турецких женщин.
"Где дочь моя?" И отзыв скажет: где? - Здесь Байрон перефразирует слова
из древнего арабского манускрипта.
И в красном зареве с мечами
Злодеи видны меж кустами.
Они бегут, они летят,
По рощам, в просеках мелькают;
Кинжалы, факелы сверкают.
Страшнее всех Яфар бежит,
Бежит к пещере отдаленной
И машет саблей обнаженной,
И гневом бешенства кипит.
Селим! Ужель судьба решила,
Чтоб здесь была твоя могила?
Отважный смотрит: "Бил мой час -
Зулейка! Скоро все свершится!
Целуй меня в последний раз
Но близко наши, - к ним домчится
Призывный звук, - узрят они
В кустах багровые огни;
Их мало... но чего страшиться!"
Вдруг из пещеры он стрелой, -
Чеканный пистолет хватает:
Раздался выстрел вестовой, -
И дева в горести немой
Без слез от страха обмирает.
"Не слышно... что ж!.. И приплывут,
Но уж Селима не найдут.
На выстрел мой бегут толпою
Злодеи ближнею тропою.
Так обнажись, отцовский меч!
Ты не видал подобных сеч.
О, друг! Прости! Чрез рощу тайно
Иди с надеждой во дворец.
Тебе разгневанный отец
Простит. Но, ах! Чтобы случайно
Свинец вблизи не просвистал;
Чтоб в очи не блеснул кинжал.
Иди... Не бойся за Яфара;
Пусть яд был дан его рукой,
Пусть скажет: робок я душой;
Не дам ему - не дам удара;
Но их - я рад, готов разить;
Меня ль убийцам устрашить!"
И он, как вихрь, на склон прибрежный
Стремится, выхватив свой меч;
Вот первый из толпы мятежной, -
Его глава скатилась с плеч.
Вот и другой; меч снова блещет, -
И труп у ног его трепещет.
Но уж он сам со всех сторон
Толпою буйной окружен.
Селим сечет их, колет, рубит;
Достиг до волн береговых,
И видит в море удалых.
Ужели рок его погубит?
К нему бесстрашные в боях
Летят на белых парусах;
О! Дуй сильнее, ветр попутный!
Они спешат, - они гребут,
И с лодки в море - и плывут,
И сабли блещут в пене мутной;
Их дикий взор, как жар, горит,
С одежд, с кудрей вода бежит -
Вскочили... вскрикнули... сразились;
Кипит в саду шумящий бой;
Но где ж Зулейки друг младой?
Чьей кровью волны обагрились?
От вражьих стрел, от их мечей
Неуязвленный, невредимый,
Толпой неистовых теснимый,
Уж он на взморье, меж друзей;
Уж верная ладья манила
Его к приветным островам;
Уже рука его врагам
Удар последний наносила,
В тот самый миг... Увы! Зачем
Ты медлишь, юноша несчастный!
Что оглянулся на гарем,
Где не видать тебе прекрасной!
Ни тяжкий плен, ни смертный страх,
Она одна, одна в очах,
Он в ней живет - и в час напасти
Надежда льстит безумной страсти;
В тот миг свинец летит, свистит:
"Вот как Яфар врагов казнит!"
Чей слышен голос? Кто свершитель
Удара мести в тьме ночной?
Кто злобною вблизи рукой,
Кто метил выстрел роковой?
Чей карабин?.. Он твой, губитель!
Ты ядом брата отравил,
Ты ж сироту его убил!..
И хлещет кровь его струею
Над ясной влагою морскою, -
И бурных волн прибрежных шум
Уносит ропот тайных дум.
Уже рассвет, - клубятся тучи, -
В туман одет небесный свод;
Полночный бой у шумных вод
Давно замолк; но брег зыбучий
Явил с печальною зарей
Следы тревоги боевой,
Обломки сабли притупленной,
И меч еще окровавленный.
Заметно было на песке,
Как буйные его топтали,
Как руки, роясь, замирали, -
И под кустом невдалеке
Курился факел обгорелый.
Вот опрокинутый челнок
Волною брошен на песок,
И епанча из ткани белой
В крови, пробитая свинцом,
Висит на тростнике морском, -
И быстрый плеск волны упорной
Отмыть не может крови черной;
Но где же тот, с чьего плеча
В крови упала епанча?
О! Если б сердце чье хотело
Оплакать горестное тело, -
Пускай его, пусть ищет там,
Где море и кипит, и блещет,
И под скалой Сигейской плещет,
Стремясь к Лемносским берегам;
Над ним морские птицы вьются,
Уж хладный труп клевать несутся,
И он бесчувственный плывет
По произволу бурных вод, -
И, колыхался с волною,
Качает юной головою,
Всплывает, тонет и порой
Как бы грозит еще рукой.
И пусть клюют морские птицы
Его, лишенного гробницы;
Иль дикий крик и клев страшней
Тлетворных гробовых червей?
Был друг один, был ангел милый.
Прекрасный спутник прежних дней;
Она одна душой унылой
Грустила б над его могилой. -
И столб с надгробною чалмой
Кропила верною слезой;
Но светлый взор ее затмился, -
И пламень жизни в ней погас
Тогда, как рок его свершился,
Как бил ему последний час.
Над Геллеспонтом вопль и стоны!
Унылы мужи, плачут жены;
Звезда любви, Яфара дочь
Последняя семьи надменной!
Спешил - скакал и день, и ночь,
Но опоздал твой обрученный;
Не зреть ему красы твоей,
Не для его она очей.
И Вульвулла к нему порою
Несется с вестью гробовою.
Плач громкий на твоем крыльце
Подруг бледнеющих в лице;
Рабов безмолвных вид печальный, -
Корана песни погребальной
Протяжный хор - стенанья, вой, -
Ему расскажут жребий твой.
Селима падшим ты не зрела;
Когда в ночи на страшный бой
Твой друг пошел, ты обомлела;
Он был надеждой светлых дней.
Любовью, радостью твоей.
Ты видишь - смерть неизбежные;
Уж не спасти тебе Селима!
И сердце кровью облилось,
Впоследнее затрепетало,
Вдруг дикий вопль... разорвалось,
И разом биться перестало,
И тихо все - все тихо стало.
Мир сердцу твоему! И мир
Над девственной твоей могилой!
Ты счастлива - любви кумир
Тебя пленял мечтою милой;
Один удар тебя сразил;
Он вдруг мечты твои убил,
Но веры к ним не погубил.
Ты жизнь так радостно встречала;
Ты не боялась, ты не знала
Разлуки, ссоры роковой
Стесненной гордости позора,
И злобы с тайной клеветой,
И мрачной совести укора,
Ни язвы той... О! Черных дней,
Ночей ужасных плод унылый
Безумства дикого страшней.
Она, как червь - жилец могилы,
Не утихает, не уснет;
И этот червь в душе гнездится,
Не терпит света, тьмы страшится;
Он сердце точит, сердце рвет
И все мертвит, а сам не мрет.
Беда тебе! Свершитель злодеянья!
Напрасно ты главу опепелил,
И слезы льешь в одежде покаянья!
Кто Абдалу - Селима, кто убил?
Ты назвал дочь невестою Османа...
Та, чья краса пленила б и султана,
Отрада, честь твоих преклонных лет...
О! Рви власы, злодей! Ее уж нет,
И нет тебя, уж нет, звезда младая!
Родимых волн и прелесть и любовь,
Твой блеск погас, его затмила кровь.
Злодей, страшись, та кровь была родная;
Терзайся век, ищи ее везде:
"Где дочь моя?" И отзыв скажет: где?
В долине меж кустов блистая,
Могильных камней виден ряд;
И кипарисы там шумят,
Не вянет зелень их густая;
Но ветви, темные листы
Печальны, как любовь младая
Без упованья и мечты.
В долине той есть холм унылый,
Одет муравчатым ковром,
И роза белая на нем
Одна над тихою могилой
Цветет, - но так нежна, бледна,
Как бы тоской посажена.
Она сама грустит, томится,
И чуть повеет ветерок, -
Уже и страшно за цветок.
Но что ж! И бурный вихрь промчится,
И грянет гром, и дождь польет,
А роза все цветет, цветет;
И если кто грозы вреднее
Ее сорвет, - свежей, милее
Она с румяною зарей
Опять над мягкой муравой.
Иль гений тайный, но чудесный
Кропит ее росой небесной,
И пестун розы молодой?
Меж дев Эллады слух несется,
Что роза не цветок земной,
Когда ни дождь, ни ветр, ни зной,
Ничто до розы не коснется:
Не нужен ей весенний луч,
Не страшен мрак осенних туч, -
Над нею птичка, гость эфирный,
Незримая в долине мирной,
Поет одна в тиши ночей,
И райской арфы сладкогласной
Дивней напев ее прекрасный;
То не иранский соловей;
Такой живой, сердечной муки
Его не выражают звуки. -
Зайдет ли кто, - уж он всю ночь
От птички не отходит прочь,
И слушает в раздумьи пенье,
И плачет, и в душе волненье, -
Как бы в груди проснулась вновь
Тоской убитая любовь.
Но так отрадно слезы льются,
Часы так сладостно несутся,
И так не тягостна печаль,
Что сердцу горестному жаль,
Как вдруг пленительное диво
Расцвет огнистый прекратит,
И невидимка замолчит.
Иным в тоске мечталось живо,
Но кто жестокий упрекнет,
Что в песне жалкой и любимой
Почти всегда певец незримой
Зулейки имя намекнет?
Над ней тот кипарис надгробный,
Где влажный звук, словам подобный,
Звенит и тает в тьме ночной;
Тот мягкий дерн над девой чистой,
Где вдруг расцвел цветок душистый
Неувядаемой красой.
Здесь был вечернею зарею
Могильный мрамор положен;
Наутро камня нет, - и он
Ужели смертного рукою
На дальний берег унесен?
И нам гласит рассказ восточный:
Когда сраженный злобой мощной,
Селим был шумною волной
Лишен святыни гробовой;
Тогда вблизи крутого ската
На взморье камень был найден, -
И этот камень наречен:
"Подушкой мертвого пирата",
На нем пловцы в полночной тьме
Видают голову в чалме!
А роза все не увядает,
Томится, снова расцветает,
Прекрасна и бледна под чистою росой,
Как щеки красоты при вести роковой.
Поэма создана в первой половине ноября 1813 г. в течение одной недели.
5 Декабря 1813 г. поэт занес в дневник: "Абидосская невеста" вышла в четверг
2-го декабря... она отвлекла мои мысли от действительности и заняла их
вымыслом; от себялюбивых сожалений обратила к живым воспоминаниям и увела в
страну, которая в моей памяти окрашена самыми радужными и самыми зловещими,
но неизменно яркими красками".
Краткие примечания Байрона к "Абидосской невесте" подтверждают, что в
Османской империи, которую поэт посетил в 1810 г., его внимание привлекла не
только восточная экзотика, но и те стороны жестокой действительности
(национальная рознь, религиозный фанатизм, жестокий семейный деспотизм),
которые запечатлелись в его памяти окрашенными "самыми зловещими красками".
Эпиграф
В качестве эпиграфа к поэме Байрон взял строки из стихотворения "Ае
fond kiss" Роберта Бернса (1759-1796).
Песнь первая
Земля как рай... злодеям предана! - Здесь Байрон имеет в виду Грецию, с
XV в. находившуюся под гнетом Османской империи.
...отцова речь // Убийственней, чем русский меч... - В подлиннике:
"...чем меч христианина...".
В моих очах он, как араб. - В подлиннике: "...как араб или христианин,
поверженный в битве". В примечании к этой строфе Байрон подчеркивает: "Турки
ненавидят арабов (которые отплачивают им сторицей) еще сильнее, чем
христиан".
...Осман рожден // ...От Тимарьетов неизменных... - Здесь Байрон имеет
в виду Карасман-оглу, или Кара-Осман-оглу,одного из крупнейших
землевладельцев Османской империи, правителя Магнезии. Тимарьеты - знатные
турки, которые арендовали земельные участки у богатых землевладельцев и во
время войны были обязаны не только служить в отрядах спаги (кавалерии), но и
поставлять (в зависимости от размеров арендуемых земельных участков) конных
воинов.
Пасван-оглу (1758-1807) - паша, возглавлявший в 1797 г.
противоправительственный мятеж янычар. Был схвачен и казнен.
Фирман - приказ, повеление султана.
...головы не сбережет, // Кто в дар снурок к нам привезет. - Нарочный
султана привозил паше специальный шнур как повеление покончить с собой,
повесившись на нем. Лишь более могущественные из числа пашей, не выполнив
приказ, сами подвергали гонца (а иногда и пять и шесть из них) смертной
казня. Слабые или слепо преданные выполняли волю султана. В 1810 г., во
время пребывания в Стамбуле, Байрон видел отрубленные за неповиновение воле
султана головы пашей в нишах ворот сераля.
...воинственный джирид... - См. прим. к стр. 13.
Дельгисы, мамелюки - личная, частью наемная гвардия пашей.
...лишь у ворот неподкупные // Tатары на часах стоят. - В подлиннике:
"Лишь евнух и его мавры надежно охраняют массивную дверь гарема".
...всех сокровищ драгоценных, // У Истакара сокровенных... - По
мусульманским легендам, сокровища султанов, якобы живших до Адама, хранятся
в пещерах близ города Истакара.
...Чекодар летит обратно...- "слуга, оповещавший о скором прибытии
представителя власти". (Прим. Байрона.)
...с берегов Дуная // К нам весть примчалась роковая, // Визирь писал,
что враг разбит, // А сам от гяуров бежит...- Здесь Байрон имеет в виду
эпизод русско-турецкой войны 1806-1812 гг., когда сражения на Дунайском
фронте в 1811 г. под командованием М. И. Кутузова увенчались победой России.
Песнь вторая
Геллеспонт - пролив Дарданеллы.
...погиб в ночи ужасной! // Тот юный, смелый и прекрасный... - По
древнегреческому мифу, Леандр из города Абидоса каждую ночь, устремляясь к
своей возлюбленной Геро из города Сестоса, переплывал пролив, ориентируясь
на свет факела, зажигавшегося его возлюбленной. Однажды в бурю факел погас,
и Леандр погиб.
...степь, где царствовал Приам...- Приам - легендарный царь Трои, герой
"Илиады" Гомера.
...песни нищего слепца...- Имеются в виду "Илиада" и "Одиссея" Гомера.
По древнегреческим легендам, Гомер был слепым странствующим певцом.
И беден, беден тот душой, // Кто... рассказ чудесный твой // Считает
выдумкой одною! - Байрон отстаивал достоверность событий Троянской войны,
отраженных в "Илиаде" Гомера. Через несколько лет после создания "Абидосской
невесты" поэт вновь вернулся к этому вопросу. 11 января 1821 г. он занес в
дневник: "Нам есть дело до достоверности Троянской войны"... я продолжаю
чтить великий оригинал и считать, что он верен истории (в основных фактах) и
месту".
Ида - горная цепь неподалеку от Трои.
Сражен дарданскою стрелой...- Ахилл, герой "Илиады", погиб от стрелы
троянского царевича Париса, сына Приама, потомка Дардана.
Сын Аммона... - Александр Македонский был провозглашен сыном
древнеегипетского бога Аммона. Перед походом в Персию он посетил могилу
Ахилла и увенчал алтарь лаврами.
С словами Курзи талисман...- амулет или ладанка со словами стиха из
второй главы Корана.
Комболейе - турецкие четки.
Ароматы Шелистана - благовония из Шираза.
Кандиоты - жители Кандии (ныне остров Крит).
Галионджи - турецкий моряк.
...рауники Пасвана знают... - Пасван-оглу - см. прим. к Песни первой,
стр. 52.
...Когда Пасван в стенах Виддина...- Виддин (Видин) - придунайский
город в Османской империи. В 1797 г. был захвачен восставшими во главе с
Пасван-оглу янычарами.
Ему напиток роковой // Поднес... - В примечании к этой строфе Байрон
приводит в качестве подтверждения аналогичный случай отравления по повелению
Али-паши Тепеленского.
Далеко от Румельских стран...- Румелия - турецкое название стран
Балканского полуострова в XIV-XVI вв., насильственно присоединенных к
Османской империи.
Пророк то знает - в бой кровавый // Спешит один - злодей лукавый... -
Эти строки в подлинном тексте Байрона отсутствуют.
Друзья Ламброса удалые...- Ламброс (Лаброс), Канцани (1752-1804) -
борец за национальную независимость Греции. "Он и Рига [Ригас Фереос
Констандинос, ок. 1757-1798.- Ред.] - два самых знаменитых из числа
греческих революционеров". (Прим. Байрона.)
Своих рая... спасают...- Райа - коренные жители (греки, болгары),
платившие подушный налог "харадж".
Муйцины - муэдзины.
...мать в печали безотрадной // Вдруг обратилась в камень... - Байрон
сравнивает Зулейку с Ниобеей, которая, по древнегреческому мифу, потеряла
всех своих детей и от горя превратилась в скалу.
...под скалой Сигейской плещет, // Стремясь к Лемносским берегам... -
Сигей - мыс в проливе Дарданеллы. Лемнос - остров группы Фракийских островов
в северной части Эгейского моря.
Вульвулла - погребальная песня турецких женщин.
"Где дочь моя?" И отзыв скажет: где? - Здесь Байрон перефразирует слова
из древнего арабского манускрипта.