Страница:
1) «Гуччи» звучит почти так же, как «Дуче»;
2) величайший революционер XX века – не Че Гевара, а Михаил Горбачев.
Иногда, вернувшись с работы в свою необъятную квартиру, я маялся бессонницей, сострадая бездомным. На самом-то деле мне мешал уснуть кокс – от его металлического привкуса постоянно першило в горле. Я мастурбировал в ванной, куда шел за таблеткой стилнокса. Просыпался я лишь к полудню. У меня больше не было женщины.
Мне кажется, изначально я хотел сеять вокруг себя одно добро. Но это оказалось невозможно по двум причинам: во-первых, мне мешали, во-вторых я сам отрекся от своего намерения. Люди, питающие благие намерения, как раз и становятся чудовищами. Сегодня я уже знаю, что ничего не изменю, не смогу изменить, слишком поздно. Нельзя одолеть противника, который вездесущ, виртуален и нечувствителен к ударам. Возражая Пьеру де Кубертену, я бы сказал, что ныне главное – НЕ участвовать. Нужно просто свалить подальше – как Гоген, Рембо или Кастанеда, вот и все. Удрать на необитаемый остров с Анжеликой, которая будет умащать кремом грудки Джулианы, которая будет умащать (но не кремом) мое жало. Возделывать свой сад (марихуаны), тешась надеждой, что сдохнешь раньше, чем наступит конец света. Торговая марка выиграла у людей битву в World War III. Особенность Третьей мировой войны состоит в том, что ее продули все страны одновременно. Заявляю вам с полной ответственностью: Давид никогда не победит Голиафа. Я был наивным дурачком. А наивность – не то качество, которое пользуется спросом в нашей гильдии. Вот меня и поимели. Как, впрочем, и вас – и это единственное, в чем мы с вами схожи.
2) величайший революционер XX века – не Че Гевара, а Михаил Горбачев.
Иногда, вернувшись с работы в свою необъятную квартиру, я маялся бессонницей, сострадая бездомным. На самом-то деле мне мешал уснуть кокс – от его металлического привкуса постоянно першило в горле. Я мастурбировал в ванной, куда шел за таблеткой стилнокса. Просыпался я лишь к полудню. У меня больше не было женщины.
Мне кажется, изначально я хотел сеять вокруг себя одно добро. Но это оказалось невозможно по двум причинам: во-первых, мне мешали, во-вторых я сам отрекся от своего намерения. Люди, питающие благие намерения, как раз и становятся чудовищами. Сегодня я уже знаю, что ничего не изменю, не смогу изменить, слишком поздно. Нельзя одолеть противника, который вездесущ, виртуален и нечувствителен к ударам. Возражая Пьеру де Кубертену, я бы сказал, что ныне главное – НЕ участвовать. Нужно просто свалить подальше – как Гоген, Рембо или Кастанеда, вот и все. Удрать на необитаемый остров с Анжеликой, которая будет умащать кремом грудки Джулианы, которая будет умащать (но не кремом) мое жало. Возделывать свой сад (марихуаны), тешась надеждой, что сдохнешь раньше, чем наступит конец света. Торговая марка выиграла у людей битву в World War III. Особенность Третьей мировой войны состоит в том, что ее продули все страны одновременно. Заявляю вам с полной ответственностью: Давид никогда не победит Голиафа. Я был наивным дурачком. А наивность – не то качество, которое пользуется спросом в нашей гильдии. Вот меня и поимели. Как, впрочем, и вас – и это единственное, в чем мы с вами схожи.
5.
Я выблевал все двенадцать чашек кофе в туалете «Манон интернэшнл» и зарядил себя приличным дозняком, чтобы встряхнуться. Перед тем как идти назад, я ополоснул лицо холодной водой. Ничего удивительного, что на «Манон» не хочет горбатиться ни один креатор, – дураков нет! Но у меня в загашнике имелись и другие сценарии; я предложил проект под названием «Крутые телки»: три красотки скачут на экране под музыку соул семидесятых, целясь из пистолетов в камеру; они арестуют бандитов, декламируя стихи Бодлера и чередуя их с приемами дзюдо, ударами ногой в стиле кун-фу, прыжками, пируэтами и прочей акробатикой; одна из девиц смотрит в объектив, выкручивая руку бедняге гангстеру, вопящему от боли, и провозглашает:
– Мы не смогли бы осуществить это задержание без фруктового обезжиренного йогурта «Мегрелет». Он держит нас в прекрасной физической и интеллектуальной форме!
Это предложение было отвергнуто так же, как и все последующие:
1) a la «индийский структуралистский фильм»;
2) девица-агент 007 на приеме у психоаналитика;
3) римейк «Чудо-женщины» в духе Жан-Люка Годара;
4) лекция Юлии Кристевой, снятая Дэвидом Хэмилтоном.
Наш деревенский дурачок мирового масштаба продолжает ныть по поводу юмора:
– Вы, креаторы, воображаете себя великими творцами, только и мечтаете, что о премии в Канне, а мне нужно принимать решение go/no go по поводу этой штуки, я должен наладить сбыт продукции, перед нами стоит важнейшая задача. Поймите, Октав, вы мне очень симпатичны, и ваши хохмы меня смешат, но ведь я не среднестатистическая «домохозяйка моложе пятидесяти», мы работаем на рынке рекламы, наш долг – абстрагироваться от собственных мнений и прислушаться к мнению потребителей, которые увидят в супермаркетах наши «гондолы».
– Не наши, а венецианские, – поправил я. – Оставьте уж гондолы Венеции.
Но Альфред-проктерианец не оценил по достоинству мое остроумие. Теперь он перешел к апологии тестов. Его «шестерки» продолжали строчить в своих блокнотах, от усердия едва не выпрыгивая из галстуков.
– Мы собрали фокус-группу из двух десятков покупательниц, и они ровно ничего не поняли в ваших бредовых сюжетах – не поняли и не смогли объяснить. Все, что им нужно, это конкретная информация: показ товара, цена товара – и точка! А потом, где она – Моя визуальная идея, где, я вас спрашиваю? Ваши творческие замыслы, конечно, превосходны, но я простой торговец, мне нужно сбывать товар, и его реклама должна запасть в душу клиента на всю жизнь. Как я буду, например, делать ее в Интернете? Американцы уже разработали «spam» – рассылку рекламы по электронной почте, а вы застряли в двадцатом веке! Нет, так дело не пойдет! Я уже избавился от иллюзий, да-да! Твердая почва под ногами – вот главное! И тогда я готов купить нечто действительно удивительное – разумеется, в границах наших требований. Я изо всех сил старался держать себя в руках.
– Разрешите задать вам один вопрос, месье: каким образом вы собираетесь удивлять своих потребительниц, если заранее спрашиваете их мнение? Разве вы предлагаете своей супруге выбрать подарок, который хотите ей же преподнести сюрпризом ко дню рождения?
– Моя жена терпеть не может сюрпризы.
– Именно поэтому она и вышла за вас?
Жан-Франсуа захлебнулся кашлем.
Я продолжал мило улыбаться Дюлеру, невольно вспоминая при этом фразу Адольфа Гитлера: «Если вы хотите завоевать любовь народных масс, говорите им самые нелепые и грубые вещи». О это презрение, эта ненависть к народу, который считают покорным быдлом!.. Иногда мне кажется, что промышленники, так страстно желающие впарить людям свой товар, не постеснялись бы загнать их в вагоны для скота. Вы мне разрешите еще три цитатки? «Мы добиваемся не правды, а эффекта». «Пропаганда утрачивает силу, как только становится явной». «Чем ложь грубее, тем легче ей верят». Все эти максимы принадлежат опять-таки Йозефу Геббельсу.
Альфред Дюлер меж тем продолжает свою диатрибу:
– Перед нами стоит конкретная цель – сбыть в этом году двенадцать тысяч тонн продукции. Ваши девицы, бегающие по пляжу с заумными рассуждениями, чересчур интеллектуальны; это годится для кафе «Флора», а рядовая потребительница ни шиша не поймет! Что же до упоминания книги «Ессе homo», то мне, например, ясно, о чем речь, но, боюсь, широкая публика учует тут педерастический душок! Нет, прямо скажу, вы должны все переделать с начала до конца, как это ни печально. Вам, конечно, известен принцип Проктера: «Не считайте людей дураками, но никогда не забывайте, что они и есть дураки».
– Но ведь это ужасно! Это означает, что демократия идет к саморазрушению. С такими изречениями немудрено вернуться к фашизму: сначала людей объявляют дураками, потом их под этим же предлогом уничтожают.
– О, только не вздумайте изображать здесь креатора-мятежника! Мы всего лишь продаем йогурты, а не устраиваем революции. Что это с тобой сегодня? Ты почему такой злой? Не пустили вчера вечером в «Бэн»?
Атмосфера накалялась. Жан-Франсуа попытался ее разрядить:
– Честно говоря, мне кажется, что контраст между сексуальной внешностью девушек и их беседой о герменевтике выражает как раз то, к чему вы стремитeсь – красоту и интеллект… так сказать, в одном флаконе… разве нет?
– Их фразы слишком длинны для басорамы, – отрезал один из замов-очкариков.
– Позвольте напомнить вам один из наших принципов: мы добиваемся некоего юмористического сдвига (на нашем жаргоне он называется «креативным скачком»), способного вызвать улыбку зрителя и создать у него ощущение причастности, которое помогает продавать марку. Впрочем, для так называемых проктерианцев ваша стратегия, вы уж простите, скорее уязвима: формула «стройность и интеллект» как уникальное торговое предложение здесь прямо-таки напрашивается!!!
Жан-Франсуа знаком попросил меня не упорствовать. Мне жутко хотелось предложить им другой слоган: «Манон» uber alles», но я смалодушничал. Вам, наверное, кажется, что я делаю из мухи слона, что все это не так уж и серьезно. Но вы только вдумайтесь, какая игра велась на этой гнусной утренней сходке! Вовсе не обсуждение очередной рекламной кампании, нет, куда там! Это совещание было поважнее Мюнхенского сговора (в Мюнхене в 1938 г. руководители Франции и Англии, Даладье и Чемберлен, сдали Чехословакию нацистам просто так, за здорово живешь, подмахнув договор на краешке стола). Сотни оперативок, подобных той, что шла сейчас в «Манон», ежедневно сдают целый мир. Тысячи Мюнхенов каждый день! То, что здесь творится, поистине страшно: это убийство идей, это запрет на перемены. Вы сидите лицом к лицу с типами, которые презирают народные массы, стремятся загнать их в рамки акта приобретения – бессмысленного, но заранее жестко обусловленного. Они зациклены на мысли, что имеют дело с умственно отсталой «домохозяйкой моложе пятидесяти». Вы пытаетесь предложить им нечто забавное, говорящее хоть о каком-то уважении к людям и способное чуточку поднять их над самими собой, потому что надо же проявить хоть минимальную вежливость, когда врезаешься со своей рекламой в их телесериал. Надо – но это запрещено. И вечно одна и та же история, каждый день, каждый час… И вечно тысячи моих собратьев в своих тергалевых костюмчиках капитулируют, трусливо поджав хвост. И малодушно утешаются кто чем может. Шаг за шагом эти сотни тысяч дебильных совещаний подготавливают триумф хладнокровно рассчитанной, циничной глупости над простодушным и наивным стремлением человечества к прогрессу. В идеале, при демократии следовало бы использовать потрясающую власть массмедиа для того, чтобы будить умственные способности, вместо того, чтобы давить их. Но такого никогда не будет, ибо люди, обладающие этой властью, предпочитают не рисковать. Рекламодатели хотят, чтобы все было заранее разжевано и протестировано, чтобы вы, боже упаси, не вздумали сами ворочать мозгами; им нужно превратить вас в баранов; я не шучу, вот увидите, в один прекрасный день они отштампуют у вас на руке магнитный код. Уж им-то известно, что ваша единственная сила – в кредитной карточке. Они не хотят давать вам свободу выбора. Они хотят свести все ваши немотивированные действия к одному в высшей степени мотивированному – к акту покупки.
Категорическое неприятие перемен – вот что исповедуют во всех этих безликих конференц-залах.
Здесь царит Ее Величество Стагнация, ее дворец – это здание, ее подданные – эти вот «шестерки» с перхотью в волосах и супинаторами в ботинках. Им доверили ключи от власти – иди знай почему! Они – пуп земли! Политики ничего больше не контролируют, теперь нами правит экономика. Маркетинг – это демократия, поставленная с ног на голову, оркестр, командующий дирижером. Опросы общественного мнения определяют политику, тесты определяют стиль рекламы, анкетирование определяет выбор музыки для радио, результаты sneak previews определяют развязку фильма, телеметрия определяет содержание программ TV, и все эти «исследования» организуются такими вот альфредами дюлерами по всему земному шару. Вся ответственность лежит только на альфредах дюлерах, больше ни на ком. Альфреды дюлеры «стоят у руля» – и никуда не едут. Big Brother is not watching you, Big Brother is testing you. Однако тестомания и есть залог косности, отречения от свободы. Вам больше не предлагают абы что, ведь это РИСКОВАННО – вдруг вам не понравится! Вот так и убивают новизну, оригинальность, творчество, мятеж духа. Результаты налицо. Наши клонированные судьбы… Наша сонная одурь… Одиночество в толпе… Полнейшее безразличие к уродству. Нет, это не рядовое совещание. Это конец света на марше. Нельзя одновременно прогибаться под мир и менять его. Когда-нибудь в школах будут изучать тему «Самоуничтожение демократии».
Лет через пятьдесят Альфреда Дюлера будут судить за преступления против человечества. Всякий раз, когда этот тип произносит слово «рынок», он подразумевает «навар». И если он говорит об «исследовании рынка», это нужно понимать как «исследование навара»; «экономика рынка» означает «экономика навара». Этот человек одобряет либерализацию навара, он намерен вбрасывать в продажу новые продукты ради навара, спешит завоевывать все новые и новые области производства во имя навара и никогда не забывает подчеркнуть мировое значение навара. Он вас ненавидит, знайте это. Вы для него всего лишь бессловесный скот, поставленный на откорм, собаки Павлова; его интересует только одно – ваши денежки в карманах его акционеров (американских пенсионных фондов, иными словами, шайки старперов с «подтяжкой» на мордах, одной ногой в гробу, другой – где-нибудь в бассейне Майами, штат Флорида). И да процветает во веки веков Лучший из Материальных Миров!
Я снова попросил разрешения выйти, чувствуя, что у меня вот-вот пойдет носом кровь. Вечная проблема с этим парижским коксом: он до того разбодяжен, что для него нужно иметь железные ноздри. Я почувствовал, как прихлынула кровь, встал и на всех парах понесся в сортир; из носу вдруг полило как никогда, кровь не останавливалась, она была всюду – на зеркале, на моей рубашке, на валике с бумажным полотенцем, на полу; ноздри пускали большие кровавые пузыри. К счастью, в сортир никто не заходил; я глянул в зеркало, и оно отразило мою окровавленную физиономию – багровые губы и подбородок, грудь и умывальник в крови, кровь на руках, – вот-вот, на сей раз победа за ними, у меня буквально «руки в крови»; и тут мне пришла в голову замечательная мысль: я начертал кровью «Pigs» на стенах их шикарного сортира, затем «PIGS» покрупнее – на двери, вышел в коридор и изобразил «Pigs» снаружи, «Pigs» на ковровой дорожке, «Pigs» на стенке лифта и наконец удрал; камеры наблюдения наверняка запечатлели мой подвиг. В тот день я окропил капитализм своею кровью.
– Мы не смогли бы осуществить это задержание без фруктового обезжиренного йогурта «Мегрелет». Он держит нас в прекрасной физической и интеллектуальной форме!
Это предложение было отвергнуто так же, как и все последующие:
1) a la «индийский структуралистский фильм»;
2) девица-агент 007 на приеме у психоаналитика;
3) римейк «Чудо-женщины» в духе Жан-Люка Годара;
4) лекция Юлии Кристевой, снятая Дэвидом Хэмилтоном.
Наш деревенский дурачок мирового масштаба продолжает ныть по поводу юмора:
– Вы, креаторы, воображаете себя великими творцами, только и мечтаете, что о премии в Канне, а мне нужно принимать решение go/no go по поводу этой штуки, я должен наладить сбыт продукции, перед нами стоит важнейшая задача. Поймите, Октав, вы мне очень симпатичны, и ваши хохмы меня смешат, но ведь я не среднестатистическая «домохозяйка моложе пятидесяти», мы работаем на рынке рекламы, наш долг – абстрагироваться от собственных мнений и прислушаться к мнению потребителей, которые увидят в супермаркетах наши «гондолы».
– Не наши, а венецианские, – поправил я. – Оставьте уж гондолы Венеции.
Но Альфред-проктерианец не оценил по достоинству мое остроумие. Теперь он перешел к апологии тестов. Его «шестерки» продолжали строчить в своих блокнотах, от усердия едва не выпрыгивая из галстуков.
– Мы собрали фокус-группу из двух десятков покупательниц, и они ровно ничего не поняли в ваших бредовых сюжетах – не поняли и не смогли объяснить. Все, что им нужно, это конкретная информация: показ товара, цена товара – и точка! А потом, где она – Моя визуальная идея, где, я вас спрашиваю? Ваши творческие замыслы, конечно, превосходны, но я простой торговец, мне нужно сбывать товар, и его реклама должна запасть в душу клиента на всю жизнь. Как я буду, например, делать ее в Интернете? Американцы уже разработали «spam» – рассылку рекламы по электронной почте, а вы застряли в двадцатом веке! Нет, так дело не пойдет! Я уже избавился от иллюзий, да-да! Твердая почва под ногами – вот главное! И тогда я готов купить нечто действительно удивительное – разумеется, в границах наших требований. Я изо всех сил старался держать себя в руках.
– Разрешите задать вам один вопрос, месье: каким образом вы собираетесь удивлять своих потребительниц, если заранее спрашиваете их мнение? Разве вы предлагаете своей супруге выбрать подарок, который хотите ей же преподнести сюрпризом ко дню рождения?
– Моя жена терпеть не может сюрпризы.
– Именно поэтому она и вышла за вас?
Жан-Франсуа захлебнулся кашлем.
Я продолжал мило улыбаться Дюлеру, невольно вспоминая при этом фразу Адольфа Гитлера: «Если вы хотите завоевать любовь народных масс, говорите им самые нелепые и грубые вещи». О это презрение, эта ненависть к народу, который считают покорным быдлом!.. Иногда мне кажется, что промышленники, так страстно желающие впарить людям свой товар, не постеснялись бы загнать их в вагоны для скота. Вы мне разрешите еще три цитатки? «Мы добиваемся не правды, а эффекта». «Пропаганда утрачивает силу, как только становится явной». «Чем ложь грубее, тем легче ей верят». Все эти максимы принадлежат опять-таки Йозефу Геббельсу.
Альфред Дюлер меж тем продолжает свою диатрибу:
– Перед нами стоит конкретная цель – сбыть в этом году двенадцать тысяч тонн продукции. Ваши девицы, бегающие по пляжу с заумными рассуждениями, чересчур интеллектуальны; это годится для кафе «Флора», а рядовая потребительница ни шиша не поймет! Что же до упоминания книги «Ессе homo», то мне, например, ясно, о чем речь, но, боюсь, широкая публика учует тут педерастический душок! Нет, прямо скажу, вы должны все переделать с начала до конца, как это ни печально. Вам, конечно, известен принцип Проктера: «Не считайте людей дураками, но никогда не забывайте, что они и есть дураки».
– Но ведь это ужасно! Это означает, что демократия идет к саморазрушению. С такими изречениями немудрено вернуться к фашизму: сначала людей объявляют дураками, потом их под этим же предлогом уничтожают.
– О, только не вздумайте изображать здесь креатора-мятежника! Мы всего лишь продаем йогурты, а не устраиваем революции. Что это с тобой сегодня? Ты почему такой злой? Не пустили вчера вечером в «Бэн»?
Атмосфера накалялась. Жан-Франсуа попытался ее разрядить:
– Честно говоря, мне кажется, что контраст между сексуальной внешностью девушек и их беседой о герменевтике выражает как раз то, к чему вы стремитeсь – красоту и интеллект… так сказать, в одном флаконе… разве нет?
– Их фразы слишком длинны для басорамы, – отрезал один из замов-очкариков.
– Позвольте напомнить вам один из наших принципов: мы добиваемся некоего юмористического сдвига (на нашем жаргоне он называется «креативным скачком»), способного вызвать улыбку зрителя и создать у него ощущение причастности, которое помогает продавать марку. Впрочем, для так называемых проктерианцев ваша стратегия, вы уж простите, скорее уязвима: формула «стройность и интеллект» как уникальное торговое предложение здесь прямо-таки напрашивается!!!
Жан-Франсуа знаком попросил меня не упорствовать. Мне жутко хотелось предложить им другой слоган: «Манон» uber alles», но я смалодушничал. Вам, наверное, кажется, что я делаю из мухи слона, что все это не так уж и серьезно. Но вы только вдумайтесь, какая игра велась на этой гнусной утренней сходке! Вовсе не обсуждение очередной рекламной кампании, нет, куда там! Это совещание было поважнее Мюнхенского сговора (в Мюнхене в 1938 г. руководители Франции и Англии, Даладье и Чемберлен, сдали Чехословакию нацистам просто так, за здорово живешь, подмахнув договор на краешке стола). Сотни оперативок, подобных той, что шла сейчас в «Манон», ежедневно сдают целый мир. Тысячи Мюнхенов каждый день! То, что здесь творится, поистине страшно: это убийство идей, это запрет на перемены. Вы сидите лицом к лицу с типами, которые презирают народные массы, стремятся загнать их в рамки акта приобретения – бессмысленного, но заранее жестко обусловленного. Они зациклены на мысли, что имеют дело с умственно отсталой «домохозяйкой моложе пятидесяти». Вы пытаетесь предложить им нечто забавное, говорящее хоть о каком-то уважении к людям и способное чуточку поднять их над самими собой, потому что надо же проявить хоть минимальную вежливость, когда врезаешься со своей рекламой в их телесериал. Надо – но это запрещено. И вечно одна и та же история, каждый день, каждый час… И вечно тысячи моих собратьев в своих тергалевых костюмчиках капитулируют, трусливо поджав хвост. И малодушно утешаются кто чем может. Шаг за шагом эти сотни тысяч дебильных совещаний подготавливают триумф хладнокровно рассчитанной, циничной глупости над простодушным и наивным стремлением человечества к прогрессу. В идеале, при демократии следовало бы использовать потрясающую власть массмедиа для того, чтобы будить умственные способности, вместо того, чтобы давить их. Но такого никогда не будет, ибо люди, обладающие этой властью, предпочитают не рисковать. Рекламодатели хотят, чтобы все было заранее разжевано и протестировано, чтобы вы, боже упаси, не вздумали сами ворочать мозгами; им нужно превратить вас в баранов; я не шучу, вот увидите, в один прекрасный день они отштампуют у вас на руке магнитный код. Уж им-то известно, что ваша единственная сила – в кредитной карточке. Они не хотят давать вам свободу выбора. Они хотят свести все ваши немотивированные действия к одному в высшей степени мотивированному – к акту покупки.
Категорическое неприятие перемен – вот что исповедуют во всех этих безликих конференц-залах.
Здесь царит Ее Величество Стагнация, ее дворец – это здание, ее подданные – эти вот «шестерки» с перхотью в волосах и супинаторами в ботинках. Им доверили ключи от власти – иди знай почему! Они – пуп земли! Политики ничего больше не контролируют, теперь нами правит экономика. Маркетинг – это демократия, поставленная с ног на голову, оркестр, командующий дирижером. Опросы общественного мнения определяют политику, тесты определяют стиль рекламы, анкетирование определяет выбор музыки для радио, результаты sneak previews определяют развязку фильма, телеметрия определяет содержание программ TV, и все эти «исследования» организуются такими вот альфредами дюлерами по всему земному шару. Вся ответственность лежит только на альфредах дюлерах, больше ни на ком. Альфреды дюлеры «стоят у руля» – и никуда не едут. Big Brother is not watching you, Big Brother is testing you. Однако тестомания и есть залог косности, отречения от свободы. Вам больше не предлагают абы что, ведь это РИСКОВАННО – вдруг вам не понравится! Вот так и убивают новизну, оригинальность, творчество, мятеж духа. Результаты налицо. Наши клонированные судьбы… Наша сонная одурь… Одиночество в толпе… Полнейшее безразличие к уродству. Нет, это не рядовое совещание. Это конец света на марше. Нельзя одновременно прогибаться под мир и менять его. Когда-нибудь в школах будут изучать тему «Самоуничтожение демократии».
Лет через пятьдесят Альфреда Дюлера будут судить за преступления против человечества. Всякий раз, когда этот тип произносит слово «рынок», он подразумевает «навар». И если он говорит об «исследовании рынка», это нужно понимать как «исследование навара»; «экономика рынка» означает «экономика навара». Этот человек одобряет либерализацию навара, он намерен вбрасывать в продажу новые продукты ради навара, спешит завоевывать все новые и новые области производства во имя навара и никогда не забывает подчеркнуть мировое значение навара. Он вас ненавидит, знайте это. Вы для него всего лишь бессловесный скот, поставленный на откорм, собаки Павлова; его интересует только одно – ваши денежки в карманах его акционеров (американских пенсионных фондов, иными словами, шайки старперов с «подтяжкой» на мордах, одной ногой в гробу, другой – где-нибудь в бассейне Майами, штат Флорида). И да процветает во веки веков Лучший из Материальных Миров!
Я снова попросил разрешения выйти, чувствуя, что у меня вот-вот пойдет носом кровь. Вечная проблема с этим парижским коксом: он до того разбодяжен, что для него нужно иметь железные ноздри. Я почувствовал, как прихлынула кровь, встал и на всех парах понесся в сортир; из носу вдруг полило как никогда, кровь не останавливалась, она была всюду – на зеркале, на моей рубашке, на валике с бумажным полотенцем, на полу; ноздри пускали большие кровавые пузыри. К счастью, в сортир никто не заходил; я глянул в зеркало, и оно отразило мою окровавленную физиономию – багровые губы и подбородок, грудь и умывальник в крови, кровь на руках, – вот-вот, на сей раз победа за ними, у меня буквально «руки в крови»; и тут мне пришла в голову замечательная мысль: я начертал кровью «Pigs» на стенах их шикарного сортира, затем «PIGS» покрупнее – на двери, вышел в коридор и изобразил «Pigs» снаружи, «Pigs» на ковровой дорожке, «Pigs» на стенке лифта и наконец удрал; камеры наблюдения наверняка запечатлели мой подвиг. В тот день я окропил капитализм своею кровью.
6
Оп-ля! Кто это нарисовался у меня в кабинете? ПГД нашего агентства, собственной персоной! Он носит белые брюки, темно-синий блейзер с золотыми пуговицами и белым платочком в кармашке, розовую клетчатую рубашку «виши» (естественно, а какую же еще!). Я едва успел убрать этот текст с экрана. Он отечески хлопнул меня по плечу: «Все трудимся?» Филипп меня очень любит – он нюхом чует, как я отношусь к своему грязному ремеслу. И еще ему известно, что без меня он – ноль, и это взаимно: без него мне не видать как своих ушей необитаемого острова, кокса и шлюх (томная Вероника на пылкой Фионе, а я сверху, на томной Веронике). Он принадлежит к тем людям, о которых я буду сожалеть, когда меня начнут распинать вкупе со всей французской рекламой после публикации этого опуса. Он дорого платит мне, чтобы доказать свою любовь. А я его уважаю, потому что его квартира больше моей. Ну так вот, он как-то странно похлопывает меня по плечу и встревоженно шепчет на ухо:
– Скажи-ка… Ты, случаем, не переутомлен?
Я пожимаю плечами:
– Да я переутомлен с тех пор, как родился.
– Октав, ты ведь знаешь, тебя здесь просто обожают. Но я очень прошу, уймись; похоже, ты сегодня утром здорово наколбасил в «Манон». Дюлер вызвал меня на ковер и устроил жуткий разнос. Мне пришлось высылать туда команду уборщиков, чтобы отмыть твои художества. Может, тебе нужен отдых?
– А тебе не кажется, что лучше всего дать мне коленкой под зад?
Филипп смеется и опять хлопает меня по спине:
– Ну вот, сразу лезешь в бутылку! Об этом и речи быть не может, мы слишком ценим твой талант. Твоя работа крайне полезна для «Росса» – вспомни, как американцы тащились от твоих клипов «Оранжина-кола», какой отличный рейтинг получил в IPSOS твой слоган «ЭТО ДАЖЕ СЛИШКОМ WONDERFUL!»… но, может, тебе стоило бы пореже контачить с клиентами, а?
– Слушай, я вел себя вполне пристойно; эта сволочь Дюлер затрахал меня своим спэммингом в Интернете; скажи спасибо, что я не попросил Чарли отымейлить ему вирус, уж он бы ему похерил всю базу данных. И это обошлось бы дороже, чем мытье сортира!
Филипп вышел, закудахтав на весь коридор, – знак того, что он ни хрена не понял. Однако тот факт, что ПГД явился распекать меня самолично, – доброе предзнаменование для моего увольнения: он ведь просто мог связаться со мной по Интранету. Люди все реже говорят друг с другом; и вообще, когда кто-то решается наконец сказать тебе правду в лицо, это значит, что уже ПОЧТИ слишком поздно.
– Скажи-ка… Ты, случаем, не переутомлен?
Я пожимаю плечами:
– Да я переутомлен с тех пор, как родился.
– Октав, ты ведь знаешь, тебя здесь просто обожают. Но я очень прошу, уймись; похоже, ты сегодня утром здорово наколбасил в «Манон». Дюлер вызвал меня на ковер и устроил жуткий разнос. Мне пришлось высылать туда команду уборщиков, чтобы отмыть твои художества. Может, тебе нужен отдых?
– А тебе не кажется, что лучше всего дать мне коленкой под зад?
Филипп смеется и опять хлопает меня по спине:
– Ну вот, сразу лезешь в бутылку! Об этом и речи быть не может, мы слишком ценим твой талант. Твоя работа крайне полезна для «Росса» – вспомни, как американцы тащились от твоих клипов «Оранжина-кола», какой отличный рейтинг получил в IPSOS твой слоган «ЭТО ДАЖЕ СЛИШКОМ WONDERFUL!»… но, может, тебе стоило бы пореже контачить с клиентами, а?
– Слушай, я вел себя вполне пристойно; эта сволочь Дюлер затрахал меня своим спэммингом в Интернете; скажи спасибо, что я не попросил Чарли отымейлить ему вирус, уж он бы ему похерил всю базу данных. И это обошлось бы дороже, чем мытье сортира!
Филипп вышел, закудахтав на весь коридор, – знак того, что он ни хрена не понял. Однако тот факт, что ПГД явился распекать меня самолично, – доброе предзнаменование для моего увольнения: он ведь просто мог связаться со мной по Интранету. Люди все реже говорят друг с другом; и вообще, когда кто-то решается наконец сказать тебе правду в лицо, это значит, что уже ПОЧТИ слишком поздно.
7
Меня часто спрашивают, за что креаторам платят такие бешеные бабки. Какой-нибудь вольный журналюга, который неделю корпит над статьей для «Фигаро», зарабатывает в пятьдесят раз меньше, чем копирайтер, за десять минут набрасывающий рекламный слоган. Почему так? Да просто потому, что работа копирайтера дает больше навара. Рекламодатель располагает годовым бюджетом во многие десятки, а то и сотни миллионов. Агентство рассчитывает свои гонорары исходя из процента от стоимости покупаемых рекламных площадей; в среднем эта комиссия составляет 9% (раньше мы брали 15%, но рекламодатели быстренько пресекли это жульничество). На самом-то деле креаторам даже недоплачивают, если учесть приносимые ими доходы. Когда видишь, сколько денежек утекает у нас из-под носа, какие суммы загребают шефы, наша зарплата кажется и вовсе мизерной. Но попробуй-ка кто-нибудь из концептуалистов запросить прибавки – это сочтут неудачной шуткой. Однажды, выходя с очередного совещания, я задал вопрос Марку Марронье:
– Почему все слушают Филиппа, а не меня?
– А потому что Филипп, – ответил он и глазом не моргнув, – заколачивает триста тысяч франков в месяц, а ты нет.
Креатив – не то ремесло, где ты должен оправдывать свою зарплату; это такое ремесло, где твоя зарплата оправдывает тебя. И карьера креатора так же эфемерна, как карьера директора телепрограмм. Вот почему креатор огребает за несколько лет столько, сколько нормальный работяга за всю жизнь. Но между рекламой и TV есть одна существенная разница: креатор тратит год на создание тридцатисекундного ролика, тогда как для составления телепрограммы на год хватает тридцати секунд.
И потом, креаторский труд – отнюдь не синекура. Репутация этой профессии страдает из-за ее кажущейся простоты. Все думают, что рекламу можно делать одной левой. Но сегодняшнее утреннее сборище, надеюсь, доказало всю сложность нашей работы. Если продолжить сравнение с газетчиком из «Фигаро», то можно сказать, что продукция креатора – та же статья, которую исправит сначала замредактора, потом редактор, потом главный редактор, потом ее прочтут и исковеркают все упомянутые в ней лица, а за ними – фокус-группа читателей данной газеты, после чего ее перепишут сверху донизу, и при этом 90 шансов из 100, что ее вообще не напечатают. Много ли вы знаете журналистов, которые согласились бы терпеть такое обращение? Вот почему нам так щедро платят.
И вот почему нужны люди, которые пекут эту самую Рекламу, что повсюду мозолит вам глаза: директор агентства и его коммерческие директора продают ее Рекламодателям; далее о ней говорят в прессе, ее пародируют по телику, ее разбирают по косточкам в аналитических центрах, она поднимает рейтинг товара, а заодно и цифры торгового оборота. И вот почему некий юный хмырь сидит на своем стульчике, напрягает свои юные мозги и вытаскивает из них слоган за слоганом, и этот юный хмырь ценится дорого, очень дорого, ибо он – Повелитель Вселенной, как я уже имел честь вам доложить. Этот юный хмырь находится на самой вершине производственного процесса, там, где всякое производство уже завершено и начинается битва не на жизнь, а на смерть – за сбыт. Фирмы разрабатывают новые марки, миллионы рабочих изготавливают эти товары на заводах, потом их выставляют в бесчисленных магазинах. Но вся эта заваруха ни к чему не приведет, если юный хмырь на своем стульчике не удумает, как раздавить конкурента, как вырваться вперед, как убедить покупателей брать именно этот товар и никакой другой. Такая война требует каторжных усилий, и дилетантам тут делать нечего. Ее ведут всерьез. Это странный, мистический процесс: вот мы с Чарли, нашим арт-директором, сидим лицом к лицу, скрипим мозгами и вдруг чувствуем, что у нас родилась идея, как в очередной раз впарить очередной ненужный товар бедной домохозяйке; в этот миг мы смотрим друг на друга хищно, точно парочка вампиров-сообщников. Свершилось магическое действо: мы разбудили у людей, не имеющих средств на покупку, желание совершить эту самую покупку, о которой они и думать не думали еще десять минут назад. И каждый раз это нас изумляет словно впервые. Замысел всегда рождается ниоткуда, из пустоты. Это чудо потрясает буквально до слез. Да, похоже, меня действительно пора вышвырнуть вон.
Название моей должности – концептуалист-текстовик, так в наши дни зовут рекламных авторов. Я сочиняю сценарии для тридцатисекундных роликов и слоганы для рекламных плакатов. Я говорю «слоганы», чтобы вы легче поняли, но вообще-то это словечко давно уже has been. Сегодня у нас говорят «цеплялки» или «титры». Мне лично больше нравятся «цеплялки», но «титр» звучит солиднее. Все самые крутые снобы-концептуалисты говорят «титр», иди знай почему. Ну и я тоже объявляю, что родил тот или иной титр, потому что, ежели ты крутой сноб, тебе и зарплату чаще повышают. Я тружусь сразу на восьми направлениях: французский парфюм, шмотье немодной марки, итальянские макароны, заменитель сахара, мобильники, обезжиренный йогурт, растворимый кофе и «Оранжина». Дни мои текут подобно нескончаемому зэппингу между этой восьмеркой пожаров, требующих тушения. Я должен непрерывно перестраиваться. Я – хамелеон, хамло занюханное.
Знаю, вы мне не поверите, но эту профессию я выбрал не только из-за денег. Я люблю изобретать фразы. Ни одна работа не дает столько власти над словом, как эта. Рекламист – автор афоризмов на продажу. Я могу смертельно ненавидеть то, чем стал, но факт есть факт: лишь в нашем ремесле можно три недели подряд спорить до хрипоты о каком-нибудь паршивом прилагательном. Когда Чоран написал: «Я мечтаю о мире, где можно было бы умереть ради запятой», он и не подозревал, что говорит о мире КТ – концептуалистов-текстовиков.
КТ работает в одной связке с арт-директором. Арт-директоры тоже нашли фишку, чтобы выглядеть снобами: они величают себя АД. Они могли бы зваться просто ХД – художественными директорами, но нет, куда там, АД звучит шикарнее! Ладно, я не стану разъяснять вам все рекламные приколы, не в том суть; если хотите – читайте сами древние комиксы папаши Лозье или смотрите по телику (как правило, воскресными вечерами) комедии 70-х, где рекламщиков всегда играет Пьер Ришар. В те времена реклама еще вызывала смех. Сегодня над ней уже никто не смеется. Шуточки кончились. Теперь перед нами мощное, поставленное на поток производство. А работа в рекламном агентстве стала почти такой же захватывающей, как профессия бухгалтера.
Короче, прошло-пролетело то золотое времечко, когда рекламисты были безобидными шутами. Отныне это деловые люди – опасные, расчетливые, безжалостные. И народ начал это замечать: он воротит нос от наших роликов, рвет наши проспекты, шарахается от наших плакатов на автобусных остановках, заливает из баллончиков наши щиты. Такую реакцию называют рекламофобией. Ибо реклама цепко, как спрут, завладела миром. Начав с фиглярства, она теперь управляет нашими жизнями: финансирует телевидение, командует прессой, распоряжается спортом (это не Франция обыграла Бразилию в финале Чемпионата мира, это «Adidas» победил «Nike»!), формирует общество, влияет на сексуальность, поддерживает рост благосостояния. Угодно скромную циферку? В 1998 году рекламные инвестиции в мире достигли 2340 миллиардов франков (даже выраженная в евро, эта сумма впечатляет). И могу вас заверить, что за такие денежки продается абсолютно все – особенно ваша душа.
– Почему все слушают Филиппа, а не меня?
– А потому что Филипп, – ответил он и глазом не моргнув, – заколачивает триста тысяч франков в месяц, а ты нет.
Креатив – не то ремесло, где ты должен оправдывать свою зарплату; это такое ремесло, где твоя зарплата оправдывает тебя. И карьера креатора так же эфемерна, как карьера директора телепрограмм. Вот почему креатор огребает за несколько лет столько, сколько нормальный работяга за всю жизнь. Но между рекламой и TV есть одна существенная разница: креатор тратит год на создание тридцатисекундного ролика, тогда как для составления телепрограммы на год хватает тридцати секунд.
И потом, креаторский труд – отнюдь не синекура. Репутация этой профессии страдает из-за ее кажущейся простоты. Все думают, что рекламу можно делать одной левой. Но сегодняшнее утреннее сборище, надеюсь, доказало всю сложность нашей работы. Если продолжить сравнение с газетчиком из «Фигаро», то можно сказать, что продукция креатора – та же статья, которую исправит сначала замредактора, потом редактор, потом главный редактор, потом ее прочтут и исковеркают все упомянутые в ней лица, а за ними – фокус-группа читателей данной газеты, после чего ее перепишут сверху донизу, и при этом 90 шансов из 100, что ее вообще не напечатают. Много ли вы знаете журналистов, которые согласились бы терпеть такое обращение? Вот почему нам так щедро платят.
И вот почему нужны люди, которые пекут эту самую Рекламу, что повсюду мозолит вам глаза: директор агентства и его коммерческие директора продают ее Рекламодателям; далее о ней говорят в прессе, ее пародируют по телику, ее разбирают по косточкам в аналитических центрах, она поднимает рейтинг товара, а заодно и цифры торгового оборота. И вот почему некий юный хмырь сидит на своем стульчике, напрягает свои юные мозги и вытаскивает из них слоган за слоганом, и этот юный хмырь ценится дорого, очень дорого, ибо он – Повелитель Вселенной, как я уже имел честь вам доложить. Этот юный хмырь находится на самой вершине производственного процесса, там, где всякое производство уже завершено и начинается битва не на жизнь, а на смерть – за сбыт. Фирмы разрабатывают новые марки, миллионы рабочих изготавливают эти товары на заводах, потом их выставляют в бесчисленных магазинах. Но вся эта заваруха ни к чему не приведет, если юный хмырь на своем стульчике не удумает, как раздавить конкурента, как вырваться вперед, как убедить покупателей брать именно этот товар и никакой другой. Такая война требует каторжных усилий, и дилетантам тут делать нечего. Ее ведут всерьез. Это странный, мистический процесс: вот мы с Чарли, нашим арт-директором, сидим лицом к лицу, скрипим мозгами и вдруг чувствуем, что у нас родилась идея, как в очередной раз впарить очередной ненужный товар бедной домохозяйке; в этот миг мы смотрим друг на друга хищно, точно парочка вампиров-сообщников. Свершилось магическое действо: мы разбудили у людей, не имеющих средств на покупку, желание совершить эту самую покупку, о которой они и думать не думали еще десять минут назад. И каждый раз это нас изумляет словно впервые. Замысел всегда рождается ниоткуда, из пустоты. Это чудо потрясает буквально до слез. Да, похоже, меня действительно пора вышвырнуть вон.
Название моей должности – концептуалист-текстовик, так в наши дни зовут рекламных авторов. Я сочиняю сценарии для тридцатисекундных роликов и слоганы для рекламных плакатов. Я говорю «слоганы», чтобы вы легче поняли, но вообще-то это словечко давно уже has been. Сегодня у нас говорят «цеплялки» или «титры». Мне лично больше нравятся «цеплялки», но «титр» звучит солиднее. Все самые крутые снобы-концептуалисты говорят «титр», иди знай почему. Ну и я тоже объявляю, что родил тот или иной титр, потому что, ежели ты крутой сноб, тебе и зарплату чаще повышают. Я тружусь сразу на восьми направлениях: французский парфюм, шмотье немодной марки, итальянские макароны, заменитель сахара, мобильники, обезжиренный йогурт, растворимый кофе и «Оранжина». Дни мои текут подобно нескончаемому зэппингу между этой восьмеркой пожаров, требующих тушения. Я должен непрерывно перестраиваться. Я – хамелеон, хамло занюханное.
Знаю, вы мне не поверите, но эту профессию я выбрал не только из-за денег. Я люблю изобретать фразы. Ни одна работа не дает столько власти над словом, как эта. Рекламист – автор афоризмов на продажу. Я могу смертельно ненавидеть то, чем стал, но факт есть факт: лишь в нашем ремесле можно три недели подряд спорить до хрипоты о каком-нибудь паршивом прилагательном. Когда Чоран написал: «Я мечтаю о мире, где можно было бы умереть ради запятой», он и не подозревал, что говорит о мире КТ – концептуалистов-текстовиков.
КТ работает в одной связке с арт-директором. Арт-директоры тоже нашли фишку, чтобы выглядеть снобами: они величают себя АД. Они могли бы зваться просто ХД – художественными директорами, но нет, куда там, АД звучит шикарнее! Ладно, я не стану разъяснять вам все рекламные приколы, не в том суть; если хотите – читайте сами древние комиксы папаши Лозье или смотрите по телику (как правило, воскресными вечерами) комедии 70-х, где рекламщиков всегда играет Пьер Ришар. В те времена реклама еще вызывала смех. Сегодня над ней уже никто не смеется. Шуточки кончились. Теперь перед нами мощное, поставленное на поток производство. А работа в рекламном агентстве стала почти такой же захватывающей, как профессия бухгалтера.
Короче, прошло-пролетело то золотое времечко, когда рекламисты были безобидными шутами. Отныне это деловые люди – опасные, расчетливые, безжалостные. И народ начал это замечать: он воротит нос от наших роликов, рвет наши проспекты, шарахается от наших плакатов на автобусных остановках, заливает из баллончиков наши щиты. Такую реакцию называют рекламофобией. Ибо реклама цепко, как спрут, завладела миром. Начав с фиглярства, она теперь управляет нашими жизнями: финансирует телевидение, командует прессой, распоряжается спортом (это не Франция обыграла Бразилию в финале Чемпионата мира, это «Adidas» победил «Nike»!), формирует общество, влияет на сексуальность, поддерживает рост благосостояния. Угодно скромную циферку? В 1998 году рекламные инвестиции в мире достигли 2340 миллиардов франков (даже выраженная в евро, эта сумма впечатляет). И могу вас заверить, что за такие денежки продается абсолютно все – особенно ваша душа.
8
Я остервенело массирую десны, – они, проклятые, зудят днем и ночью. Скоро я, наверное, сотру их до самой кости. Теперь мне требуется не меньше четырех граммов кокса ежедневно. Начинаю с утра: первый дозняк уходит еще до первой чашки кофе. Какая жалость, что у нас всего пара ноздрей, а то я бы занюхивал и больше: даже старик Фрейд говорил, что кокаин разводит любую печаль. Он, как анестезия, снимает все проблемы. Целый день я хожу тупой, как жвачная скотина. А ночами шастаю по тусовкам, где меня никто не видит.
Почему америкашки контролируют весь мир? Да потому, что они контролируют средства коммуникации. Я пришел в это американское агентство потому, что там вкалывал Марк Марронье. Агентство называется «Rosserys & Witchcraft», но для краткости все зовут его просто «Росс». Это французское подразделение первого сетевого агентства, основанного в Нью-Йорке в 1947 году Эдом Россерисом и Джоном Уичкрафтом (к 1999 году – 5,2 миллиарда долларов чистой прибыли). Наш офис был построен, скорее всего, в 70-е годы, когда в моду вошли здания-корабли. Здесь есть большой внутренний двор и везде торчат желтые трубы – в общем, помесь Бобура и Алькатраса, хотя дом находится в районе Булонь-Бийянкур, которому, ясное дело, далеко до Мэдисон-авеню. Холл украшен гигантскими инициалами «R & W», вокруг полно зелени – искусственной, конечно. Там кадры снуют вприпрыжку, зажав документы под мышкой. Там девы, красою обильные, говорят в телефоны мобильные. И у каждого такой вид, будто он выполняет важнейшую миссию – а как же! – один придает новый блеск марке туалетной бумаги, другой «раскручивает» новый порошковый суп, третий «консолидирует репозиционирование, оптимизированное в прошлом году по маргариновому сегменту рынка», четвертый «исследует новые регионы сбыта копченой колбасы»… Как-то раз я случайно наткнулся в коридоре на беременную служащую экспертного отдела, которая плакала, забившись в уголок (экспертши всегда плачут по углам). Я изобразил услужливого жалельца, притащил ей стаканчик холодной газировки, дал клинекс и даже похлопал по заднице. Напрасный труд: несмотря на ее бледную улыбку, я понимал, как ей стыдно за то, что она раскисла на людях.
Почему америкашки контролируют весь мир? Да потому, что они контролируют средства коммуникации. Я пришел в это американское агентство потому, что там вкалывал Марк Марронье. Агентство называется «Rosserys & Witchcraft», но для краткости все зовут его просто «Росс». Это французское подразделение первого сетевого агентства, основанного в Нью-Йорке в 1947 году Эдом Россерисом и Джоном Уичкрафтом (к 1999 году – 5,2 миллиарда долларов чистой прибыли). Наш офис был построен, скорее всего, в 70-е годы, когда в моду вошли здания-корабли. Здесь есть большой внутренний двор и везде торчат желтые трубы – в общем, помесь Бобура и Алькатраса, хотя дом находится в районе Булонь-Бийянкур, которому, ясное дело, далеко до Мэдисон-авеню. Холл украшен гигантскими инициалами «R & W», вокруг полно зелени – искусственной, конечно. Там кадры снуют вприпрыжку, зажав документы под мышкой. Там девы, красою обильные, говорят в телефоны мобильные. И у каждого такой вид, будто он выполняет важнейшую миссию – а как же! – один придает новый блеск марке туалетной бумаги, другой «раскручивает» новый порошковый суп, третий «консолидирует репозиционирование, оптимизированное в прошлом году по маргариновому сегменту рынка», четвертый «исследует новые регионы сбыта копченой колбасы»… Как-то раз я случайно наткнулся в коридоре на беременную служащую экспертного отдела, которая плакала, забившись в уголок (экспертши всегда плачут по углам). Я изобразил услужливого жалельца, притащил ей стаканчик холодной газировки, дал клинекс и даже похлопал по заднице. Напрасный труд: несмотря на ее бледную улыбку, я понимал, как ей стыдно за то, что она раскисла на людях.