вторник
Какой-то тип останавливает меня на улице и говорит: “Вы так мило пишете”. Я благодарю его, но, пройдя несколько метров, вдруг соображаю, что в этом-то и затык: я пишу мило, ладно, но когда же я буду писать хорошо?
среда
Все сходят с ума по нечитабельному Томасу Пинчону. Phony! Я вспоминаю три разновидности людей, с которыми сталкивается Холден Колфилд в “Над пропастью во ржи” Дж. Сэлинджера (еще один американец-затворник): это bastards, jerks и phonies. Человечество делится на три категории – сволочей, мудаков и пошляков. Бывают и смешанные варианты. Я уверен, что Сэлинджер за нами наблюдает исподтишка и частенько усмехается в своей хижине в Корнише, штат Массачусетс. Сэлинджер – это наша статуя Командора.
четверг
Не зная, что еще придумать, чтобы продать свою пачку “Монд”, Али, разносчик газет с улицы Бюси, орет:
– Генрих Четвертый убит Равальяком!
Внезапно прохожие устремляются к нему, и вскоре у него не остается ни одной газеты.
пятница
В программе празднеств в “Квин” фигурируют новые модные аббревиатуры:
ДВД – Декольте Великолепное от Диора
УКВ – Удивительно Красивый Взгляд
NB – Нижний Бар
ДНК – Днем Не в Кайф
ТВ – Тусанемся Вместе
суббота
День рождения Тьерри Ардиссона в свингерском клубе “Шандель”. (Отопление тут шпарит вовсю, явно чтобы клиентки поскорее оголились.)
Замечаю блондинку с боевой раскраской:
– Как тебя зовут?
– Эльза. Пишется как Зельда, просто надо отнять “З” в начале и заменить “д” на “з”.
– Just call me Scott![116] Знаешь ли ты, что я сейчас тебя съем?
– Очень надеюсь…
– “Шандель” – это неромантичный античный Рим.
– Я пришла в юбке, потому что это облегчает доступ к телу, – говорит Эльза. – Ни у кого нет жвачки (кодовое название презерватива)?
Она берет меня за руку и ведет в конец коридора. Через несколько (напряженных) секунд:
– Что случилось? Ты импотент?
– Нет. Я влюблен.
воскресенье
“В настоящий момент все зажигавшие меня телки потухли”. Я в бешенстве – фраза недели принадлежит Яну Муаксу, а не мне.
понедельник
Решил изобрести антипонты, которые заложили бы основу для новых понтов. Открываю специальную неделю “Французская глубинка”. Сегодня, например, отправился пропустить стаканчик в “Бальто”, прокуренной забегаловке на Порт-де-Клиньянкур. Я даже поскреб лотерейный билетик “Морпион”, но ничего не выиграл. Надо бы раскрутить в будущем году новую литературную премию “Бальто”. Шагая по улице, слежу за тем, чтобы из кармана у меня вылезал номер “Паризьен”. В киоске покупаю “Джихад”, последний выпуск “САС”[117].
вторник
Жена Людо, которая ушла было от него после очередного скандала, вернулась назад. Людо в кусках – я уже успел вновь приобщить его к радостям холостяцкой жизни. Ясное дело: одну нашел, десятерых потерял. Так что мы с Анн Скотт, очарованной моей концепцией шикарного антишика, пошли дегустировать восхитительный кебаб на Северном вокзале. Я с белым соусом, она с “хариссой”[118]. Люблю женщин, которые едят “хариссу”. Это трогательно до слез. Анн взяла три порции, а прослезился я.
среда
“САС” просто великолепен. Де Виллье точно заслужил премию “Бальто”. Еще состоялся вечер Катринетток[119] в Испанском центре в Бельвиле. Я надел белые штаны и белые ковбойские сапоги. Диджей выбрал “Палит солнце над бамбуком” Филиппа Лавиля. Танцую слоу с косметичкой из Гарша под “Бабье лето” Дассена. Нагрузившись “Малибу”, ухожу из зала, когда начинается “Признание за признание” Жана Шультесса (1981).
четверг
Ужин в “Камукере”, отличном африканском ресторане, который держит Кетти, бывшая Клодетка[120]. Мы вспоминаем Клода. Когда выходим, от нас искры летят. Неопшик обязывает, мы занимаемся любовью под саундтрек “Полуночного экспресса” Джорджо Мородера.
пятница
Я бы с радостью грязно оттянулся с Танис. Пока что я робко тяну ее за руку.
суббота
Встретил СМИ (Сексуальную Милую Идиотку), ДСП (Девчонку, Свихнувшуюся на Порнухе), БТР (Блядь с Тоскливой Рожей), ОРЗ (Обдолбанную Развратную Зануду), НДС (Нимфетку, Дающую Сразу), ТНТ (Тупую Недотраханную Телку), КПД (Клевую Похотливую Датчанку). Клею их походя – краткость сестра таланта. Мы живем в мире сокращений и аббревиатур. Потом догонялись на вечеринке “Фарма” в банкетном зале Ножан-ле-Ротру. Некая Мануэла компрессом ложится на мою хандру. Оказавшись у нее, только в ней почувствовал себя как дома. Проснувшись, увидел, что она страшна, как моя жизнь: оргазм называют маленькой смертью, а все потому, что, кончив, лучше уж не просыпаться. Ничего не поделаешь – то мы предаемся любви, то любовь предает нас.
воскресенье
Меня ломает не отсутствие Клер, это ломка по тому времени, когда меня без нее не ломало. Ломка – всего лишь передозировка пустоты. Я упрекаю жизнь вообще в моем существовании в частности. Хотел шикануть своей антишикарной неделей, но выяснилось, что антинебытие это все равно небытие.
понедельник
Монреаль – это Нью-Йорк, говорящий по-французски. Ультрасовременный муравейник, сплошной фэшн, total hype[121] и андерграунд в буквальном смысле слова (мороз минус двадцать, так что все сидят под землей). Квебек – это Франция через десять лет. Даже комичный акцент местных жителей очень быстро забывается, и отеческая снисходительность заносчивого парижанина преобразуется в комплекс неполноценности. Понятно, что только франкофонные канадцы начинают по-умному сопротивляться американизации. Они сохраняют то, что им нравится на этом континенте (скорость, эффективность, технологию), и выкидывают все остальное (меркантильность, англицизмы и Рока Вуазина[122]).
вторник
Накачиваюсь портвейном в “Софе” (Рейчел Уэст, 451) в компании юных писюшек, которые запросто могут подхватить пупочный насморк. За окном полярный холод, но они упорно щеголяют в коротеньких майках. Позже я засну в своих апартаментах “Королевы Елизаветы”, и мне приснятся чихающие пупки. (Попробую завязать с травкой Мориса Г. Дантека: в ней слишком высокое содержание ТГК[123].)
среда
Здесь динамисток называют “раздражалками”. Снова-здорово: пялишься прямо в лицо красотке, а она глядит в пространство. Унылая картина весь этот нетающий снег. Лучшее средство избавиться от хорошенькой девицы – это переспать с ней. Квебекцы правы: динамистки нас раздражают. Проблема в том, что мы обожаем этот раздрай по имени желание.
Жюль Ренар, раздавший всем сестрам по серьгам в своем “Дневнике”, нашел чудное определение подобным мне бабникам. Он пишет 31 мая 1892 года: “Сердце на 25 приборов”. Он только забыл уточнить, много ли побьют посуды, убирая со стола.
пятница
Ужин в “Континентале” с телеведущей Изабель Марешаль, которая, имея внешность Офелии Винтер и мозги Анн Сенклер, косит под Кристин Браво[124]. Она очаровательна, но слишком много работает и не может составить нам компанию – Эрби, Фелипе и мне, – когда мы дозором обходим “Софу”, “Ливинг” и, наконец, “Джей-бар”, откуда нас благополучно вышвыривают часа в три утра (один из немногих недостатков Квебека – это его ночное законодательство, списанное с британского). Полукав телок, мы страхнули оттуда, так и не факнув блонду, хотя бы ради фана. Напились в щетку! (Пытаюсь перейти на квебекский: французский язык третьего тысячелетия очень напоминает футуристский сленг из “Заводного апельсина”, изобретенный Энтони Бёрджессом.)
суббота
В чем мой секрет? Притворяюсь, что пишу, и незаметно начинаю писать на самом деле.
воскресенье
Клер пишет мне: “Я буду ждать тебя всю жизнь с условием, что ты поторопишься мне перезвонить”.
Но поезд ушел, я предпочитаю вспоминать о наших муках и не превращать невозможную страсть в любовную несовместимость. Сегодня меня занимает моя следующая женщина. Поэтому я их часто меняю: ищу не очередную, а самую последнюю. Я знаю, что где-то меня уже ждет та, с которой я пока не знаком.
понедельник
Приятно двадцать лет спустя вновь испытать действие, которое на меня, пятнадцатилетнего, оказывали песни Элтона Джона. “Friends”, “Border Song”, “Tiny Dancer”, “Skyline Pigeon”, “Mona Lisas and Mad Hatters”, “Levon”, “Grey Seal”, “I Need You to Turn to”, “This Song Has no Title”, “Goodbye Yellow Brick Road”, “Sixty Years On”, “Michelle’s Song”, “Into the Old Man’s Shoes”, “We All Fall in Love Sometimes”, “Pinky” – это самые лучшие песни моей жизни. Убедительно прошу всех читателей, незнакомых с сочинениями Элтона Джона 70-х годов и принимающих его за коротышку в смешных очочках от английского шоу-бизнеса, немедленно закрыть эту книгу. Сидя у себя в комнате, обтянутой зеленой или синей тканью, я часами смотрел, как крутятся на проигрывателе пластинки моей матери, – они трескались реже, чем теперь, – и мне становилось горячо в животе, я был счастлив и несчастлив одновременно и влюблялся во всех девчонок лицея Монтеня… Я сексуально озабоченный романтик. И тут нет никакого противоречия. Я ведь существую и часто лью слезы, валяясь с голыми ногами на кровати.
вторник
Вот три фразы, которые следует произносить при разрыве с женщиной: “Я от тебя ухожу”, “Между нами все кончено” и “Я тебя разлюбил”. Пока они не произнесены, все еще поправимо. Можно сколько угодно ссориться и посылать друг друга подальше. Но в тот день, когда они сказаны, пиши пропало. Эти слова производят эффект разорвавшейся бомбы: вылетели – не поймаешь. Словно код доступа в тупик, “сезам, закройся” любви.
среда
На нашей планете живет 6 миллиардов человек, из них 3,5 миллиарда женщин. Если допустить, что на каждую тысячу женщин приходится одна секс-бомба (допущение более чем пессимистичное), то получится, что Земля носит 3 500 000 ураганных баб, за которых любой натурал не колеблясь отдал бы жизнь. Среди 3 500 000 прелестных созданий наберется сотня-другая кинозвезд и топ-моделей, что дает в остатке 3 499 800 неизвестных, но отпадных красоток. Чтобы удалось переспать с ними всеми, по моим подсчетам, придется заниматься любовью десять раз в день в течение тысячи лет. Сопоставив это число с двумя с половиной миллиардами самцов, мечтающих в период спаривания о женщине-вамп, мы сможем вычислить показатель сексуальной удовлетворенности: 3 499 800 разделить на 2 500 000 000 = меньше одного шанса на тысячу. Математически говоря, 999 землян из 1000 падут жертвами фрустрации и диктата красоток: не зря же они “секс-бомбы” и “жены – пушки заряжены”. Роковая женщина – это потенциальная Большая Берта[125].
четверг
Мне слишком рано все достается. На меня сердятся за это и, на манер арабского шейха из рекламного ролика “рено-клио”, отечески похлопывают по плечу:
– “Слишком молод, сынок”[126]!
пятница
Господи, я не достоин, чтобы Ты вошел под кров мой, но скажи слово, и испепелится душа моя[127].
суббота
Чтобы позлить Летицию из Лилля, я говорю, что буду трахать другую, думая о ней. Она нежно улыбается – как я ни стараюсь, мне не удается вывести ее из себя – и сообщает мне медовым голоском:
– Лучше трахать ее, думая обо мне, чем трахать меня, думая о ней.
воскресенье
Заканчиваю неделю “elegantly wasted”[128], как говаривала группа “INXS” накануне самоубийства своего солиста. Жан Эсташ был прав: мы ищем мать и шлюху в одном флаконе. Но и бабы от нас не отстают: им нужен папа и альфонс.
понедельник
Тяжелая это работа – ждать женщину в людном месте (бросаю полные надежд взгляды на незнакомок, входящих в кафе, и после каждого облома вынужден снова приводить себя в чувство, сохраняя при этом видимость достоинства). Еще хуже – никого не ждать в том же людном месте. Лучше, чтобы тебя продинамили, чем не иметь никого, кто мог бы тебя продинамить.
вторник
Пересеклись с Клер: страшное разочарование. В моих воспоминаниях она была гораздо красивее, я любил ее гораздо больше и наслаждался каждым мгновением. (С Клер мгновения останавливались. И каждое было первым.) А тут – фюить, магия испарилась, чары рассеялись. Что тому виной – лень, гордость, боязнь страданий, но мы отдалились друг от друга, наши чувства вдруг угасли, и реанимировать их невозможно. Передо мной стояла рыжая истеричка с опавшими грудями, вульгарно одетая и чрезмерно размалеванная. Только бабочка, вытатуированная у нее на ноге, напоминала мне о женщине, которую я дико хотел еще пару недель назад. Я вспомнил, что пишет Поль-Жан Туле в “Моей подружке Нан”: “И он знал также, что сойтись с женщиной после долгого перерыва будет несуразным святотатством; и что, если, выпив “Жюрансона”, оставить вино выдыхаться в бутылке, оно превратится вскоре просто в безвкусную желтую жидкость”. Это одни из самых жестоких и верных слов, написанных о конце любви, об этом пламени, ставшем чуть теплым, о прокисшем благородном вине. Завершение кристаллизации[129] – кощунство, смертный грех упущения. Презирая того, кого любил, оскорбляешь самого себя.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента