Страница:
Перевод Е. СУРИЦ
От переводчика
Одна из уже опубликованных по-русски пьес Беккета называется "Про всех
падающих". Слова взяты из Сто сорок четвертого псалма: "Господь поддерживает
всех падающих и восставляет всех низверженных". Название покрывает, мне
кажется, и предлагаемую подборку, да и все творчество Беккета. Он не
требует: "Меня любите за то, что я умру", он, наоборот, за то, что они
умрут, любит своих несчастных героев, и еще за то, что родились на этот свет
и в темном промежутке - уже не жизнь и пока не смерть - на пустой и
глубокой, неподвижно вибрирующей сцене дрогнут от холода и ждут, и не
дождутся Годо.
Рассказывают, что Беккет незадолго до смерти ушел в дом престарелых,
чтобы не обременять собою жену, а потом каждый день бегал к ней на свиданье.
Если этого не было, стоило выдумать такой типично беккетовский финал, как -
в случае чего - стоило бы выдумать самого Беккета, потому что без этой
ритмической, ищущей слов немоты, без этого многозначного, как поэзия,
парадоксального и гаерски-трагического, как жизнь, задумчивого,
заступнического, гениального бормотания очень трудно, не правда ли, себе
представить то, что принято называть современной литературой.
Беккет неукоснительно сам переводил свои французские вещи на английский
и наоборот, при этом с сумасшедшей изобретательностью выкидывая - хозяин
барин - такие коленца, что представителю скромной переводческой профессии
остается только завистливо ахать, глядя на то, что позволено Юпитеру. В силу
сказанного, по моему убеждению, тексты Беккета нельзя переводить иначе как с
оригинала. Пьесы "Каскандо" и "Шаг" переведены с французского, остальные
пьесы - с английского.
Пьеса в одном действии
Поздний вечер в будущем.
Комната Крэппа.
На авансцене небольшой столик с двумя ящиками, открывающимися в сторону
зрительного зала.
За столом, глядя в зал, то есть по другую сторону от ящиков, сидит
усталый старик - Крэпп.
Черные порыжелые узкие брюки ему коротки. В порыжелом черном жилете -
четыре больших кармана. Массивные серебряные часы с цепочкой. Очень грязная
белая рубашка без воротничка распахнута на груди. Диковатого вида
грязно-белые ботинки, очень большого размера, страшно узкие, остроносые.
Лицо бледное. Багровый нос. Седые лохмы. Небрит.
Очень близорук (но без очков). Туг на ухо.
Голос надтреснутый. Характерные интонации.
Ходит с трудом.
На столе - магнитофон с микрофоном и несколько картонных коробок с
катушками записей.
Стол и небольшое пространство вокруг ярко освещены. Остальная сцена
погружена во тьму.
Мгновение Крэпп сидит неподвижно, потом тяжко вздыхает, смотрит на
часы, шарит в кармане, вытаскивает какой-то конверт, кладет обратно, опять
шарит в кармане, вытаскивает связку ключей, поднимает к глазам, выбирает
нужный ключ, встает и обходит стол. Наклоняется, отпирает первый ящик,
заглядывает в него, шарит там рукой, вынимает катушку с записями,
разглядывает, кладет обратно, запирает ящик, отпирает второй ящик,
заглядывает в него, шарит там рукой, вынимает большой банан, разглядывает
его, запирает ящик, кладет ключи в карман. Поворачивается, подходит к краю
сцены, останавливается, поглаживает банан, чистит, бросает кожуру прямо под
ноги, сует кончик банана в рот и застывает, глядя в пространство пустым
взглядом. Наконец, надкусывает банан, поворачивается и начинает ходить
взад-вперед по краю сцены, по освещенной зоне, то есть не больше
четырех-пяти шагов, задумчиво поглощая банан. Вот он наступил на кожуру,
поскользнулся, чуть не упал. Наклоняется, разглядывает кожуру и, наконец, не
разгибаясь, отбрасывает кожуру в оркестровую яму. Снова ходит взад-вперед,
доедает банан, возвращается к столу, садится, мгновение сидит неподвижно,
глубоко вздыхает, вынимает из кармана ключи, подносит к глазам, выбирает
нужный ключ, встает, обходит стол, отпирает второй ящик, вынимает еще один
большой банан, разглядывает его, запирает ящик, кладет ключи в карман,
поворачивается, подходит к краю сцены, останавливается, поглаживает банан,
очищает, бросает кожуру в оркестровую яму, сует кончик банана в рот и
застывает, глядя в пространство пустым взглядом. Наконец его осеняет, он
кладет банан в жилетный карман, так что кончик торчит наружу, и со всей
скоростью, на которую он еще способен, устремляется в темную глубину сцены.
Проходит десять секунд. Громко хлопает пробка. Проходит пятнадцать секунд.
Он снова выходит на свет со старым гроссбухом в руках и садится за стол.
Кладет перед собою гроссбух, утирает рот, руки обтирает об жилет, потом
плотно смыкает ладони и начинает потирать руки.
Крэпп (с воодушевлением). Ага! (Склоняется над гроссбухом, листает
страницы, находит нужное место, читает.) Коробка... тр-ри... катушка...
пять. (Поднимает голову, смотрит прямо перед собою. С наслаждением.)
Катушка! (Пауза.) Кату-у-ушка! (Блаженная улыбка. Пауза. Наклоняется над
столом, начинает перебирать коробки.) Коробка... тр-ри... тр-ри... четыре...
два... (с удивлением) девять! Господи Боже!.. Семь... Ага! Вот ты где,
плутишка! (Поднимает коробку, разглядывает.) Коробка три. (Ставит ее на
стол, открывает, роется в катушках.) Катушка... (заглядывает в гроссбух)
пять... (разглядывает катушки) пять... пять... Ага! Вот ты где, негодница!
(Вынимает катушку, разглядывает.) Катушка пять. (Кладет ее на стол,
закрывает коробку три, откладывает, берет катушку.) Коробка три, катушка
пять. (Склоняется над магнитофоном, поднимает взгляд. С наслаждением.)
Кату-у-ушка! (Блаженно улыбается. Наклоняется, ставит катушку на магнитофон,
потирает руки.) Ага! (Заглядывает в гроссбух, читает запись в конце
страницы.) Мама отмучилась... Гм... Черный мячик... (Поднимает голову,
смотрит бессмысленным взглядом. В недоумении.) Черный мячик? (Снова
заглядывает в гроссбух, читает.) Смуглая няня... (Поднимает голову,
раздумывает, снова заглядывает в гроссбух, читает.) Некоторые улучшения в
работе кишечника... Гм... Незапамятное... что? (Наклоняется к гроссбуху.)
Равноденствие, незапамятное равноденствие. (Поднимает голову, смотрит
бессмысленным взглядом. В недоумении.) Незапамятное равноденствие?.. (Пауза.
Пожимает плечами, снова заглядывает в гроссбух, читает.) Прости-прощай...
(переворачивает страницу) любовь. (Поднимает голову, раздумывает,
наклоняется к магнитофону, включает, усаживается, приготовляясь слушать, то
есть наклоняется вперед, лицом к зрителю, кладет локти на стол, руку
приставляет к уху.)
Лента (голос сильный, тон несколько приподнятый. Явно узнаваемый голос
Крэппа, только гораздо моложе). Сегодня мне стукнуло тридцать девять, и
это... (Усаживаясь поудобней, он смахивает одну коробку со стола,
чертыхается, выключает магнитофон, в сердцах сбрасывает коробки и гроссбух
на пол, перематывает ленту к началу, включает.) Сегодня мне стукнуло
тридцать девять, и это - сигнал, не говоря уж о моей застарелой слабости;
что же касается интеллекта, я, судя по всему, на... (подыскивает слово) на
самом гребне... или около того. Отметил мрачную дату, как и все последние
годы, потихонечку, в кабаке. Никого. Сидел у камина, закрыв глаза, и отделял
зерно от мякины. Кое-что набросал на обороте конверта. Но вот, слава Богу, я
дома, и как приятно снова залезть в свое старое тряпье. Только что съел,
стыдно сказать, три банана и с трудом удержался, чтобы не съесть четвертый.
Это же гибель для человека в моем состоянии. (Порывисто.) Покончить с ними!
(Пауза.) Новая лампа - крупное достижение. В этом кольце темноты мне как-то
не так одиноко. (Пауза.) В каком-то смысле. (Пауза.) Приятно встать,
пройтись в темноте и снова вернуться к... (колеблется) к себе. (Пауза.) К
Крэппу.
Пауза.
...Верно, интересно, а что я при этом имею в виду... (Колеблется.) Я
имею в виду, очевидно, те ценности, которые останутся, когда вся муть...
когда уляжется вся моя муть. Закрою-ка я глаза и попытаюсь себе их
представить. (Пауза. Крэпп поскорей прикрывает глаза.) Странно, какой тихий
сегодня вечер, вот я напрягаю слух и не слышу ни звука. Старая мисс Макглом
всегда поет в этот час. А сегодня молчит. Она говорит, это песни ее юности.
Ее трудно себе представить юной. Впрочем, дивная женщина. Из Коннахта, по
всей видимости. (Пауза.) Интересно, а я? Буду я петь в таком возрасте, если,
понятно, доживу? Нет. (Пауза.) А в детстве я пел? Нет. (Пауза.) Я хоть
когда-нибудь пел? Нет.
Пауза.
Вот, слушал записи какого-то года, урывками, наобум, по книге не
проверял, но это было записано лет десять-двенадцать назад, не меньше. Я
тогда еще время от времени жил с Бианкой на Кедар-стрит. О Господи, и хватит
об этом. Сплошная тоска. (Пауза.) Ну что о Бианке сказать, разве что глазам
ее следует отдать должное. Со всей теплотою. Вот - я их вдруг так и вижу.
Дивные глаза. (Пауза.) А, ну да ладно... (Пауза.) Мрачнейшая вещь - все эти
post mortem, но часто они... (выключает магнитофон, раздумывает, снова
включает)... помогают мне перейти к новой... (колеблется) ретроспективе.
Просто не верится, что я был когда-то этим юным щенком. Голос! Господи! А
какие амбиции. (Смешок, к которому присоединяется и нынешний Крэпп.) А
решения! (Смешок, к которому присоединяется и нынешний Крэпп.) Например,
меньше пить. (Смешок нынешнего Крэппа.) Подведем итоги. Тысяча семьсот часов
из предшествующих восьми тысяч с чем-то - исключительно по кабакам. Больше
двадцати процентов, то есть примерно процентов сорок всей его жизни, если не
считать сон. (Пауза.) Планы перейти к менее... (колеблется) увлекательной
сексуальной жизни. Последняя болезнь отца. Некоторая ленца, уже
проглядывающая в погоне за счастьем. Тщетная жажда забыться. Насмешки над
тем, что он именует своею юностью, воссылая Богу хвалы за то, что она
миновала. (Пауза.) Тут, впрочем, несколько фальшивые нотки. Смутные
очертания opus... magnum. И в заключение (смешок) прямо-таки слезный вопль к
суровому Провидению. (Долгий хохот, которому вторит и нынешний Крэпп.) И что
же от всей этой мути осталось? Девочка в зеленом бедненьком пальтеце на
железнодорожной платформе? Нет?
Пауза.
...Когда я оглянусь...
Крэпп выключает магнитофон, раздумывает, смотрит на часы, встает,
уходит в темную глубину сцены. Проходит десять секунд. Щелкает пробка. Еще
десять секунд. Вторая пробка. Десять секунд. Третья пробка.
Крэпп (поет дребезжащим голосом).
День едва мерцает,
Ночь уже близка,
Тени...
Приступ кашля. Крэпп снова выходит на свет, садится, утирает рот,
включает магнитофон, усаживается в прежнюю позу, приготовляясь слушать.
Лента. ...Оглянусь на ушедший год, как я надеюсь, быть может,
просветленным взором старости, я увижу дом на канале, где мама лежала при
смерти, поздно осенью, после долгого вдовства (Крэпп вздрагивает) и...
(выключает магнитофон, чуть перематывает назад ленту, склоняется ухом к
аппарату, включает магнитофон) при смерти, поздно осенью, после долгого
вдовства и...
Крэпп выключает магнитофон, поднимает голову, бессмысленно смотрит в
пространство. Губы складывают слово "вдовства". Ни звука. Он встает, идет в
глубину сцены, возвращается с огромным словарем, кладет его на стол,
садится, ищет слово.
Крэпп (читает по словарю). Безбрачное состояние одного из супругов по
смерти другого. (Поднимает взгляд. Удивленно.) Безбрачное состояние?..
(Пауза. Снова смотрит в словарь.) Глубокий вдовий траур... может относиться
также и к животным, к птицам в особенности... траур птицы-ткачика... черный
плюмаж самца... Райская вдовушка... (Поднимает взгляд. С наслаждением.)
Птица-вдовушка!
Пауза. Закрывает словарь, включает магнитофон, усаживается поудобней,
готовясь слушать.
Лента. ...и ту скамью на дамбе, откуда видно было ее окно. Там я сидел
на промозглом ветру и хотел, чтобы она поскорей умерла. (Пауза.) Вокруг
почти никого, только редкие завсегдатаи, няни, дети, старики, собаки, я уж
всех их прекрасно знал - о, в лицо, разумеется! Одну смуглую молодую
красотку я особенно помню, что-то белое, накрахмаленное, дивная грудь, и с
черной крытой коляской, как похоронные дроги. Как на нее ни взгляну, я
встречал ее взгляд. Но когда я набрался храбрости и заговорил с нею - не
будучи ей представлен, - она пригрозила, что позовет полицейского. Будто я
посягал на ее добродетель! (Смех. Пауза.) Но какое лицо! А глаза! Как...
(подбирает слово) хризолиты! (Пауза.) Ну ладно... (Пауза.) Я был там, когда
(Крэпп выключает магнитофон, погружается в задумчивость, снова включает)
опустились шторы, такие грязно-коричневые, сборчатые, и, как назло, именно в
эту секунду я бросал мячик маленькому белому песику. Я поднял глаза - и
увидел. Все. Конец. И на несколько мгновений я задержал мячик в руке, и
песик скулил и теребил меня лапкой. (Пауза.) Несколько мгновений. Моих
мгновений, ее мгновений. Мгновений песика. (Пауза.) В конце концов я ему
отдал мячик, и он взял его в пасть, так нежно, так нежно. Старый, черный,
твердый резиновый мячик. (Пауза.) Умирать буду, моей ладони его не забыть -
этот мячик. (Пауза.) Мне бы его сохранить. (Пауза.) Но я его песику отдал.
Пауза.
Ну ладно...
Пауза.
Год прошел в духовном мраке и скудости до самой той незапамятной ночи в
марте, на молу, под хлещущим ветром, - не забыть, не забыть! - когда я вдруг
все понял. Это было прозрение. Вот что прежде всего сегодня надо бы
записать, на тот день, когда мой труд будет завершен и в памяти моей, может
быть, не останется уже ни теплого, ни холодного местечка для того чуда...
(колеблется) того огня, который все озарил. А понял я вдруг, что то, из чего
я всю жизнь исходил, а именно... (Крэпп резко выключает магнитофон,
прокручивает ленту вперед, включает) ...огромные гранитные скалы, брызги
пены в свечении маяка, и анемометр кружил как пропеллер, и вдруг меня
осенило, что то темное, что я вечно стремился в себе подавить, в
действительности самое во мне... (Крэпп чертыхается, выключает магнитофон,
прокручивает ленту вперед, снова включает магнитофон) ...эта буря и ночь до
самого моего смертного часа будут нерушимо связаны с пониманием, светом, с
этим огнем... (Крэпп чертыхается громче, выключает магнитофон, прогоняет
ленту вперед, снова включает магнитофон) ...зарывшись лицом в ее груди, и
одной рукой я ее обнимал. Мы лежали не шевелясь. Но все шевелилось под нами,
и нас нежно качало - вверх-вниз, из стороны в сторону.
Пауза.
Полночь миновала. Никогда я не слышал такой тишины. На земле будто
вымерло все.
Пауза.
На этом я кончаю... (Крэпп выключает магнитофон, перематывает ленту
назад, снова включает магнитофон) ...в сторону озера и купались, потом
оттолкнулись шестом от крутого берега и поплыли. Она лежала на дне лодки,
закинув руки под голову, закрыв глаза. Палило солнце, веял ветерок, весело
бежала вода. Я увидел царапину у нее на бедре и спросил, откуда у нее эта
царапина. "Собирала крыжовник", - она сказала. Я опять говорил, что,
по-моему, все это обречено, все напрасно, и зачем продолжать, и, не открывая
глаз, она соглашалась. (Пауза.) Я попросил ее на меня поглядеть, и спустя
несколько мгновений... (пауза) спустя несколько мгновений она попыталась, но
глаза были - щелки, из-за палящего солнца. Я склонился над нею, и глаза
оказались в тени и раскрылись. (Пауза. Тихо.) Впусти меня. (Пауза.) Нас
отнесло в камыши, и мы в них застряли... Как вздыхали они, когда гнулись под
носом лодки. (Пауза.) Я лежал ничком, зарывшись лицом в ее груди, и одной
рукой я ее обнимал. Мы лежали не шевелясь. Но все шевелилось под нами, и нас
нежно качало - вверх-вниз, из стороны в сторону.
Пауза.
Полночь миновала. Никогда я не слышал...
Крэпп выключает магнитофон, впадает в задумчивость. Потом шарит в
карманах, нащупывает банан, вытаскивает его, разглядывает, кладет обратно,
опять шарит в карманах, вытаскивает конверт, кладет обратно, смотрит на
часы, встает, идет в темную глубину сцены. Проходит десять секунд. Звякает
бутылка о стакан, шумит сифон. Проходит десять секунд. Звякает бутылка о
стакан. Еще десять секунд. Слегка пошатываясь, Крэпп снова выходит на свет,
подходит к столу со стороны ящиков, вынимает ключи, подносит к глазам, берет
нужный ключ, отпирает первый ящик, заглядывает в него, шарит там рукой,
вынимает катушку, разглядывает, запирает ящик, кладет ключи обратно в
карман, садится к столу, снимает ленту с магнитофона, кладет на словарь,
ставит на магнитофон чистую ленту, вынимает из кармана конверт, разглядывает
запись на обороте, кладет конверт на стол, включает магнитофон, прочищает
горло и начинает запись.
Крэпп. Только что прослушал кретина, каким выставлялся тридцать лет
назад, даже не верится, что я когда-то был такой идиот. Слава Богу, с этим
со всем покончено. (Пауза.) Какие у нее были глаза! (Погружается в
задумчивость, вдруг соображает, что лента крутится вхолостую, выключает
магнитофон, сидит в задумчивости. Наконец.) Все это, вся... (Соображает, что
запись не идет, включает магнитофон.) Все это, вся эта куча старого дерьма,
этот свет, это темное во мне, и голод, и пиршества... (подыскивает слово)
столетней давности. (Кричит.) Да! (Пауза.) Не надо, Господи! Оторви его от
поденщины. Господи. (Пауза.) А, да ладно. Может, он и был прав. (Пауза.)
Может, он и был прав. (Раздумывает. Вдруг приходит в себя. Выключает
магнитофон. Разглядывает конверт.) Тьфу ты! (Комкает и бросает конверт.
Раздумывает. Включает магнитофон.) И сказать-то нечего, ничего не выжмешь.
Что такое теперь год? Старая жвачка, застывший кал. (Пауза.) Тешился словом
"катушка". (Блаженно.) Кату-у-ушка! Счастливейшее мгновенье из полумиллиона
прошедших. (Пауза.) Продано семнадцать экземпляров, из них одиннадцать по
оптовой цене бесплатным разъездным библиотекам за границей. Чем не слава.
(Пауза.) Фунт семь шиллингов, что ли. (Пауза.) Раза два за лето выползал,
пока не похолодало. Сидел в парке, дрожал мелкой дрожью, уйдя в воспоминания
и мечтая поскорей убраться навсегда. Никого. (Пауза.) Последние порывы. (С
жаром.) Подавить их! (Пауза.) Портил глаза, перечитывая "Эффи", в день по
страничке, и опять заливался слезами. Эффи. (Пауза.) Вот бы с кем я был
счастлив - Балтика, сосны, дюны. (Пауза.) Я-то был бы, а? (Пауза.) Ну а она?
(Пауза.) Тьфу! (Пауза.) Фанни являлась несколько раз. Старая костлявая
шлюха. Достижения были небогатые, но не то чтоб совсем пустой номер. В
последний раз даже вышло и вовсе недурно. Надо же, она сказала, и как это
так можно, в таком возрасте? Я ей сказал, что всю жизнь блюл себя для нее.
(Пауза.) Раз потащился к вечерне, как когда еще бегал в коротких штанишках,
тряхнул стариною. (Пауза. Поет.)
День едва мерцает,
Ночь уже близка.
Тени (закашливается, продолжает едва слышно) прибывают,
Гаснут облака.
(С трудом переводит дух.) Клевал носом, чуть со скамьи не свалился.
(Пауза.) Иной раз ночью подумывал, не сделать ли последний рывок... (Пауза.)
Ладно, кончай пьянку, ложись-ка ты спать. Завтра продолжишь эту бодягу. А
можно на этом и кончить. (Пауза.) На этом и кончить. (Пауза.) Лежать в
темноте и... блуждать. Снова идти в сочельник лощиной, собирать остролист, в
красных ягодах остролист. (Пауза.) Снова воскресным утром брести по
туманному Крогану с той сучкой, останавливаться, слушать колокола. (Пауза.)
И так далее. (Пауза.) Снова, снова. (Пауза.) Снова вся эта давнишняя маета.
(Пауза.) Одного раза тебе мало. (Пауза.) Зарыться лицом в ее груди...
Долгая пауза. Вдруг он наклоняется над магнитофоном, выключает его,
сдергивает ленту, отбрасывает, ставит другую, перематывает вперед, к нужному
ему месту, включает магнитофон, слушает, глядя прямо перед собой.
Лента. "...крыжовник", - она сказала. Я опять говорил, что, по-моему,
все это обречено, все напрасно и зачем продолжать, и, не открывая глаз, она
соглашалась. (Пауза.) Я попросил ее на меня поглядеть, и спустя несколько
мгновений... (пауза) спустя несколько мгновений она попыталась, но глаза
были - щелки, из-за палящего солнца. Я склонился над нею, и глаза оказались
в тени и раскрылись. (Пауза. Тихо.) Впусти меня. (Пауза.) Нас отнесло в
камыши, и мы в них застряли... Как вздыхали они, когда гнулись под носом
лодки. (Пауза.) Я лежал ничком, зарывшись лицом в ее груди, и одной рукой я
ее обнимал. Мы лежали не шевелясь. Но все шевелилось под нами, и нас нежно
качало - вверх-вниз, из стороны в сторону.
Пауза. Губы Крэппа шевелятся. Ни звука.
Полночь миновала. Никогда я не слышал такой тишины. На земле будто
вымерло все.
Пауза.
На этом я кончаю свою ленту. Коробка (пауза) три, катушка (пауза) пять.
Возможно, мои лучшие годы прошли. Когда была еще надежда на счастье. Но я бы
не хотел их вернуть. Нет. Теперь, когда во мне этот пламень. Нет, я бы не
хотел их вернуть.
Крэпп неподвижно смотрит прямо перед собою. Беззвучно крутится лента.
Радиопьеса
Едва слышный шум моря.
Шорох гальки под ботинками Генри. Он останавливается.
Шум моря чуть слышней.
Генри. Вперед. (Шум моря. Голос становится громче.) Вперед! (Идет
вперед. Шуршит под ботинками галька.) Стоп. (Шорох гальки. Он продолжает
идти. Голос громче.) Стоп! (Останавливается. Шум моря чуть громче.) Садись!
(Шум моря. Голос громче.) Садись! (Шорох гальки. Он садится. Шум моря
заполняет все дальнейшие паузы.) Кто сейчас со мною? (Пауза.) Старик, слепой
слабоумный старик. (Пауза.) Отец, воскресший из мертвых, чтоб побыть со
мной. (Пауза.) Как будто он не умер. (Пауза.) Нет, просто он воскрес из
мертвых, чтобы побыть со мной, в этом странном месте. (Пауза.) Слышит он
меня? (Пауза.) Да, пожалуй, слышит. (Пауза.) И будет мне отвечать? (Пауза.)
Нет, не отвечает. (Пауза.) Просто он побудет со мной. (Пауза.) Звук, который
ты слышишь, - это шум моря. (Пауза. Громче.) Я говорю, звук, который ты
слышишь, - это шум моря, мы сидим на берегу. (Пауза.) Я ведь потому
объясняю, что звук странный и не похож на шум моря, и если не видеть, что
это - так и не догадаться. (Пауза.) Стук копыт! (Пауза. Громче.) Стук копыт!
(Звонкий стук копыт по дороге. Скоро он замирает. Пауза.) Еще! (Снова стук
копыт. Пауза. Возбужденно.) Научить бы их отбивать шаг на месте! Подковать
стальными подковами, привязать к коновязи, и пусть бьют копытом весь день!
(Пауза.) Десятитонного мамонта воскресить бы, подковать стальными подковами,
и пусть топает, затаптывает весь мир к чертям. (Пауза.) Прислушайся!
(Пауза.) А теперь прислушайся к свету, ты всегда любил свет, такой, чтоб
вскоре после полудня, и весь берег в тени, и море видно до самого острова.
(Пауза.) Ты ни за что не хотел жить на этой стороне бухты, тебе нужно было
солнце на воде для твоих этих вечных вечерних купаний. Но, заполучив твои
денежки, я перебрался сюда, как ты, может быть, знаешь. (Пауза.) Тело твое
мы так и не нашли, знаешь ли, и с утверждением завещания вышла жуткая
проволочка, нам говорили - а где доказательства, что он от вас не сбежал и
теперь жив-здоров, под чужим именем не скрывается в какой-нибудь Аргентине,
и мама ужасно страдала. (Пауза.) Я в этом смысле в тебя, когда оно далеко -
не могу, только я-то в него никогда не вхожу, да, в последний раз входил,
кажется, с тобой вместе. (Пауза.) Мне бы только быть рядом. (Пауза.) Сегодня
оно тихое, но часто я его слышу даже дома или бродя по дорогам и начинаю
говорить, ах, просто чтоб его заглушить, а никто ничего не замечает.
(Пауза.) Но теперь я, где бы ни был, все говорю, говорю, раз поехал даже в
Швейцарию, чтоб быть от этого проклятья подальше, и все время там не
умолкал. (Пауза.) Раньше мне никто не был нужен, я сам с собой говорил,
рассказывал разные истории, была одна дивная история про старика по имени
Боултон, я ее так и не кончил, я ни одной истории так и не кончил, я ничего
не кончал, все продолжалось вечно. (Пауза.) Боултон. (Пауза. Громче.)
Боултон! (Пауза.) У огня, когда ставни... нет, шторы, шторы, когда шторы
плотно закрыты и не впускают света, света нет, только свет от огня, он
сидит... нет, он стоит на ковре в темноте у огня, опершись на каминную
доску, стоит и ждет в темноте у огня в своем старом красном халате, и в доме
ни звука, лишь треск огня. (Пауза.) Он стоит в своем красном халате, который
вот-вот займется огнем, как в детстве когда-то, но нет, то была пижамка, он
стоит и ждет в темноте, света нет, только свет от огня, он стоит, он старик,
он в беде. (Пауза.) И вот снова звонок в дверь, он - к окну, он выглядывает
из-за шторы, а там: славный малый, крепкий старик, ясная зимняя ночь, и снег
кругом, трескучий мороз, все бело, ветки кедров гнутся под тяжестью; потом
рука снова тянется к звонку, и он узнает... Холлоуэя... (долгая пауза) да,
Холлоуэя, узнает Холлоуэя, идет к двери и открывает. (Пауза.) Снаружи тишь,
ни звука, только брякнет собачья цепь или сук вздохнет, если долго стоять и
вслушиваться - все бело, и Холлоуэй со своей черной сумкой, да, и ни звука,
трескучий мороз, и луна, белая, маленькая, и петляющий след от калош
Холлоуэя, и ярко-зеленая Вега в созвездии Лиры. (Пауза.) И ярко-зеленая Вега
в созвездии Лиры. Следующий за тем разговор происходит на крыльце, нет, в
комнате, уже в комнате, итак, разговор происходит в комнате. Холлоуэй:
"Боултон, дружище, уже за полночь, и я бы хотел..." Тут он умолкает.
Боултон: "Пожалуйста, ну ПОЖАЛУЙСТА!" И - мертвая тишина, ни звука, лишь
треск огня, угли все догорают, Холлоуэй, на ковре, пытается согреть себе
зад, а Боултон - да, где же Боултон? - света нет, только свет от огня,
Боултон стоит у окна, за шторами, чуть их раздвигая рукой, выглядывает
наружу, и там все бело, даже шпиль побелел, даже флюгер, это редко бывает, в
доме тихо, ни звука, только треск в камине, но уже это не пламя, зола.
(Пауза) Зола. (Пауза.) Беглый, оплошный, неверный звук, жуткий звук,
От переводчика
Одна из уже опубликованных по-русски пьес Беккета называется "Про всех
падающих". Слова взяты из Сто сорок четвертого псалма: "Господь поддерживает
всех падающих и восставляет всех низверженных". Название покрывает, мне
кажется, и предлагаемую подборку, да и все творчество Беккета. Он не
требует: "Меня любите за то, что я умру", он, наоборот, за то, что они
умрут, любит своих несчастных героев, и еще за то, что родились на этот свет
и в темном промежутке - уже не жизнь и пока не смерть - на пустой и
глубокой, неподвижно вибрирующей сцене дрогнут от холода и ждут, и не
дождутся Годо.
Рассказывают, что Беккет незадолго до смерти ушел в дом престарелых,
чтобы не обременять собою жену, а потом каждый день бегал к ней на свиданье.
Если этого не было, стоило выдумать такой типично беккетовский финал, как -
в случае чего - стоило бы выдумать самого Беккета, потому что без этой
ритмической, ищущей слов немоты, без этого многозначного, как поэзия,
парадоксального и гаерски-трагического, как жизнь, задумчивого,
заступнического, гениального бормотания очень трудно, не правда ли, себе
представить то, что принято называть современной литературой.
Беккет неукоснительно сам переводил свои французские вещи на английский
и наоборот, при этом с сумасшедшей изобретательностью выкидывая - хозяин
барин - такие коленца, что представителю скромной переводческой профессии
остается только завистливо ахать, глядя на то, что позволено Юпитеру. В силу
сказанного, по моему убеждению, тексты Беккета нельзя переводить иначе как с
оригинала. Пьесы "Каскандо" и "Шаг" переведены с французского, остальные
пьесы - с английского.
Пьеса в одном действии
Поздний вечер в будущем.
Комната Крэппа.
На авансцене небольшой столик с двумя ящиками, открывающимися в сторону
зрительного зала.
За столом, глядя в зал, то есть по другую сторону от ящиков, сидит
усталый старик - Крэпп.
Черные порыжелые узкие брюки ему коротки. В порыжелом черном жилете -
четыре больших кармана. Массивные серебряные часы с цепочкой. Очень грязная
белая рубашка без воротничка распахнута на груди. Диковатого вида
грязно-белые ботинки, очень большого размера, страшно узкие, остроносые.
Лицо бледное. Багровый нос. Седые лохмы. Небрит.
Очень близорук (но без очков). Туг на ухо.
Голос надтреснутый. Характерные интонации.
Ходит с трудом.
На столе - магнитофон с микрофоном и несколько картонных коробок с
катушками записей.
Стол и небольшое пространство вокруг ярко освещены. Остальная сцена
погружена во тьму.
Мгновение Крэпп сидит неподвижно, потом тяжко вздыхает, смотрит на
часы, шарит в кармане, вытаскивает какой-то конверт, кладет обратно, опять
шарит в кармане, вытаскивает связку ключей, поднимает к глазам, выбирает
нужный ключ, встает и обходит стол. Наклоняется, отпирает первый ящик,
заглядывает в него, шарит там рукой, вынимает катушку с записями,
разглядывает, кладет обратно, запирает ящик, отпирает второй ящик,
заглядывает в него, шарит там рукой, вынимает большой банан, разглядывает
его, запирает ящик, кладет ключи в карман. Поворачивается, подходит к краю
сцены, останавливается, поглаживает банан, чистит, бросает кожуру прямо под
ноги, сует кончик банана в рот и застывает, глядя в пространство пустым
взглядом. Наконец, надкусывает банан, поворачивается и начинает ходить
взад-вперед по краю сцены, по освещенной зоне, то есть не больше
четырех-пяти шагов, задумчиво поглощая банан. Вот он наступил на кожуру,
поскользнулся, чуть не упал. Наклоняется, разглядывает кожуру и, наконец, не
разгибаясь, отбрасывает кожуру в оркестровую яму. Снова ходит взад-вперед,
доедает банан, возвращается к столу, садится, мгновение сидит неподвижно,
глубоко вздыхает, вынимает из кармана ключи, подносит к глазам, выбирает
нужный ключ, встает, обходит стол, отпирает второй ящик, вынимает еще один
большой банан, разглядывает его, запирает ящик, кладет ключи в карман,
поворачивается, подходит к краю сцены, останавливается, поглаживает банан,
очищает, бросает кожуру в оркестровую яму, сует кончик банана в рот и
застывает, глядя в пространство пустым взглядом. Наконец его осеняет, он
кладет банан в жилетный карман, так что кончик торчит наружу, и со всей
скоростью, на которую он еще способен, устремляется в темную глубину сцены.
Проходит десять секунд. Громко хлопает пробка. Проходит пятнадцать секунд.
Он снова выходит на свет со старым гроссбухом в руках и садится за стол.
Кладет перед собою гроссбух, утирает рот, руки обтирает об жилет, потом
плотно смыкает ладони и начинает потирать руки.
Крэпп (с воодушевлением). Ага! (Склоняется над гроссбухом, листает
страницы, находит нужное место, читает.) Коробка... тр-ри... катушка...
пять. (Поднимает голову, смотрит прямо перед собою. С наслаждением.)
Катушка! (Пауза.) Кату-у-ушка! (Блаженная улыбка. Пауза. Наклоняется над
столом, начинает перебирать коробки.) Коробка... тр-ри... тр-ри... четыре...
два... (с удивлением) девять! Господи Боже!.. Семь... Ага! Вот ты где,
плутишка! (Поднимает коробку, разглядывает.) Коробка три. (Ставит ее на
стол, открывает, роется в катушках.) Катушка... (заглядывает в гроссбух)
пять... (разглядывает катушки) пять... пять... Ага! Вот ты где, негодница!
(Вынимает катушку, разглядывает.) Катушка пять. (Кладет ее на стол,
закрывает коробку три, откладывает, берет катушку.) Коробка три, катушка
пять. (Склоняется над магнитофоном, поднимает взгляд. С наслаждением.)
Кату-у-ушка! (Блаженно улыбается. Наклоняется, ставит катушку на магнитофон,
потирает руки.) Ага! (Заглядывает в гроссбух, читает запись в конце
страницы.) Мама отмучилась... Гм... Черный мячик... (Поднимает голову,
смотрит бессмысленным взглядом. В недоумении.) Черный мячик? (Снова
заглядывает в гроссбух, читает.) Смуглая няня... (Поднимает голову,
раздумывает, снова заглядывает в гроссбух, читает.) Некоторые улучшения в
работе кишечника... Гм... Незапамятное... что? (Наклоняется к гроссбуху.)
Равноденствие, незапамятное равноденствие. (Поднимает голову, смотрит
бессмысленным взглядом. В недоумении.) Незапамятное равноденствие?.. (Пауза.
Пожимает плечами, снова заглядывает в гроссбух, читает.) Прости-прощай...
(переворачивает страницу) любовь. (Поднимает голову, раздумывает,
наклоняется к магнитофону, включает, усаживается, приготовляясь слушать, то
есть наклоняется вперед, лицом к зрителю, кладет локти на стол, руку
приставляет к уху.)
Лента (голос сильный, тон несколько приподнятый. Явно узнаваемый голос
Крэппа, только гораздо моложе). Сегодня мне стукнуло тридцать девять, и
это... (Усаживаясь поудобней, он смахивает одну коробку со стола,
чертыхается, выключает магнитофон, в сердцах сбрасывает коробки и гроссбух
на пол, перематывает ленту к началу, включает.) Сегодня мне стукнуло
тридцать девять, и это - сигнал, не говоря уж о моей застарелой слабости;
что же касается интеллекта, я, судя по всему, на... (подыскивает слово) на
самом гребне... или около того. Отметил мрачную дату, как и все последние
годы, потихонечку, в кабаке. Никого. Сидел у камина, закрыв глаза, и отделял
зерно от мякины. Кое-что набросал на обороте конверта. Но вот, слава Богу, я
дома, и как приятно снова залезть в свое старое тряпье. Только что съел,
стыдно сказать, три банана и с трудом удержался, чтобы не съесть четвертый.
Это же гибель для человека в моем состоянии. (Порывисто.) Покончить с ними!
(Пауза.) Новая лампа - крупное достижение. В этом кольце темноты мне как-то
не так одиноко. (Пауза.) В каком-то смысле. (Пауза.) Приятно встать,
пройтись в темноте и снова вернуться к... (колеблется) к себе. (Пауза.) К
Крэппу.
Пауза.
...Верно, интересно, а что я при этом имею в виду... (Колеблется.) Я
имею в виду, очевидно, те ценности, которые останутся, когда вся муть...
когда уляжется вся моя муть. Закрою-ка я глаза и попытаюсь себе их
представить. (Пауза. Крэпп поскорей прикрывает глаза.) Странно, какой тихий
сегодня вечер, вот я напрягаю слух и не слышу ни звука. Старая мисс Макглом
всегда поет в этот час. А сегодня молчит. Она говорит, это песни ее юности.
Ее трудно себе представить юной. Впрочем, дивная женщина. Из Коннахта, по
всей видимости. (Пауза.) Интересно, а я? Буду я петь в таком возрасте, если,
понятно, доживу? Нет. (Пауза.) А в детстве я пел? Нет. (Пауза.) Я хоть
когда-нибудь пел? Нет.
Пауза.
Вот, слушал записи какого-то года, урывками, наобум, по книге не
проверял, но это было записано лет десять-двенадцать назад, не меньше. Я
тогда еще время от времени жил с Бианкой на Кедар-стрит. О Господи, и хватит
об этом. Сплошная тоска. (Пауза.) Ну что о Бианке сказать, разве что глазам
ее следует отдать должное. Со всей теплотою. Вот - я их вдруг так и вижу.
Дивные глаза. (Пауза.) А, ну да ладно... (Пауза.) Мрачнейшая вещь - все эти
post mortem, но часто они... (выключает магнитофон, раздумывает, снова
включает)... помогают мне перейти к новой... (колеблется) ретроспективе.
Просто не верится, что я был когда-то этим юным щенком. Голос! Господи! А
какие амбиции. (Смешок, к которому присоединяется и нынешний Крэпп.) А
решения! (Смешок, к которому присоединяется и нынешний Крэпп.) Например,
меньше пить. (Смешок нынешнего Крэппа.) Подведем итоги. Тысяча семьсот часов
из предшествующих восьми тысяч с чем-то - исключительно по кабакам. Больше
двадцати процентов, то есть примерно процентов сорок всей его жизни, если не
считать сон. (Пауза.) Планы перейти к менее... (колеблется) увлекательной
сексуальной жизни. Последняя болезнь отца. Некоторая ленца, уже
проглядывающая в погоне за счастьем. Тщетная жажда забыться. Насмешки над
тем, что он именует своею юностью, воссылая Богу хвалы за то, что она
миновала. (Пауза.) Тут, впрочем, несколько фальшивые нотки. Смутные
очертания opus... magnum. И в заключение (смешок) прямо-таки слезный вопль к
суровому Провидению. (Долгий хохот, которому вторит и нынешний Крэпп.) И что
же от всей этой мути осталось? Девочка в зеленом бедненьком пальтеце на
железнодорожной платформе? Нет?
Пауза.
...Когда я оглянусь...
Крэпп выключает магнитофон, раздумывает, смотрит на часы, встает,
уходит в темную глубину сцены. Проходит десять секунд. Щелкает пробка. Еще
десять секунд. Вторая пробка. Десять секунд. Третья пробка.
Крэпп (поет дребезжащим голосом).
День едва мерцает,
Ночь уже близка,
Тени...
Приступ кашля. Крэпп снова выходит на свет, садится, утирает рот,
включает магнитофон, усаживается в прежнюю позу, приготовляясь слушать.
Лента. ...Оглянусь на ушедший год, как я надеюсь, быть может,
просветленным взором старости, я увижу дом на канале, где мама лежала при
смерти, поздно осенью, после долгого вдовства (Крэпп вздрагивает) и...
(выключает магнитофон, чуть перематывает назад ленту, склоняется ухом к
аппарату, включает магнитофон) при смерти, поздно осенью, после долгого
вдовства и...
Крэпп выключает магнитофон, поднимает голову, бессмысленно смотрит в
пространство. Губы складывают слово "вдовства". Ни звука. Он встает, идет в
глубину сцены, возвращается с огромным словарем, кладет его на стол,
садится, ищет слово.
Крэпп (читает по словарю). Безбрачное состояние одного из супругов по
смерти другого. (Поднимает взгляд. Удивленно.) Безбрачное состояние?..
(Пауза. Снова смотрит в словарь.) Глубокий вдовий траур... может относиться
также и к животным, к птицам в особенности... траур птицы-ткачика... черный
плюмаж самца... Райская вдовушка... (Поднимает взгляд. С наслаждением.)
Птица-вдовушка!
Пауза. Закрывает словарь, включает магнитофон, усаживается поудобней,
готовясь слушать.
Лента. ...и ту скамью на дамбе, откуда видно было ее окно. Там я сидел
на промозглом ветру и хотел, чтобы она поскорей умерла. (Пауза.) Вокруг
почти никого, только редкие завсегдатаи, няни, дети, старики, собаки, я уж
всех их прекрасно знал - о, в лицо, разумеется! Одну смуглую молодую
красотку я особенно помню, что-то белое, накрахмаленное, дивная грудь, и с
черной крытой коляской, как похоронные дроги. Как на нее ни взгляну, я
встречал ее взгляд. Но когда я набрался храбрости и заговорил с нею - не
будучи ей представлен, - она пригрозила, что позовет полицейского. Будто я
посягал на ее добродетель! (Смех. Пауза.) Но какое лицо! А глаза! Как...
(подбирает слово) хризолиты! (Пауза.) Ну ладно... (Пауза.) Я был там, когда
(Крэпп выключает магнитофон, погружается в задумчивость, снова включает)
опустились шторы, такие грязно-коричневые, сборчатые, и, как назло, именно в
эту секунду я бросал мячик маленькому белому песику. Я поднял глаза - и
увидел. Все. Конец. И на несколько мгновений я задержал мячик в руке, и
песик скулил и теребил меня лапкой. (Пауза.) Несколько мгновений. Моих
мгновений, ее мгновений. Мгновений песика. (Пауза.) В конце концов я ему
отдал мячик, и он взял его в пасть, так нежно, так нежно. Старый, черный,
твердый резиновый мячик. (Пауза.) Умирать буду, моей ладони его не забыть -
этот мячик. (Пауза.) Мне бы его сохранить. (Пауза.) Но я его песику отдал.
Пауза.
Ну ладно...
Пауза.
Год прошел в духовном мраке и скудости до самой той незапамятной ночи в
марте, на молу, под хлещущим ветром, - не забыть, не забыть! - когда я вдруг
все понял. Это было прозрение. Вот что прежде всего сегодня надо бы
записать, на тот день, когда мой труд будет завершен и в памяти моей, может
быть, не останется уже ни теплого, ни холодного местечка для того чуда...
(колеблется) того огня, который все озарил. А понял я вдруг, что то, из чего
я всю жизнь исходил, а именно... (Крэпп резко выключает магнитофон,
прокручивает ленту вперед, включает) ...огромные гранитные скалы, брызги
пены в свечении маяка, и анемометр кружил как пропеллер, и вдруг меня
осенило, что то темное, что я вечно стремился в себе подавить, в
действительности самое во мне... (Крэпп чертыхается, выключает магнитофон,
прокручивает ленту вперед, снова включает магнитофон) ...эта буря и ночь до
самого моего смертного часа будут нерушимо связаны с пониманием, светом, с
этим огнем... (Крэпп чертыхается громче, выключает магнитофон, прогоняет
ленту вперед, снова включает магнитофон) ...зарывшись лицом в ее груди, и
одной рукой я ее обнимал. Мы лежали не шевелясь. Но все шевелилось под нами,
и нас нежно качало - вверх-вниз, из стороны в сторону.
Пауза.
Полночь миновала. Никогда я не слышал такой тишины. На земле будто
вымерло все.
Пауза.
На этом я кончаю... (Крэпп выключает магнитофон, перематывает ленту
назад, снова включает магнитофон) ...в сторону озера и купались, потом
оттолкнулись шестом от крутого берега и поплыли. Она лежала на дне лодки,
закинув руки под голову, закрыв глаза. Палило солнце, веял ветерок, весело
бежала вода. Я увидел царапину у нее на бедре и спросил, откуда у нее эта
царапина. "Собирала крыжовник", - она сказала. Я опять говорил, что,
по-моему, все это обречено, все напрасно, и зачем продолжать, и, не открывая
глаз, она соглашалась. (Пауза.) Я попросил ее на меня поглядеть, и спустя
несколько мгновений... (пауза) спустя несколько мгновений она попыталась, но
глаза были - щелки, из-за палящего солнца. Я склонился над нею, и глаза
оказались в тени и раскрылись. (Пауза. Тихо.) Впусти меня. (Пауза.) Нас
отнесло в камыши, и мы в них застряли... Как вздыхали они, когда гнулись под
носом лодки. (Пауза.) Я лежал ничком, зарывшись лицом в ее груди, и одной
рукой я ее обнимал. Мы лежали не шевелясь. Но все шевелилось под нами, и нас
нежно качало - вверх-вниз, из стороны в сторону.
Пауза.
Полночь миновала. Никогда я не слышал...
Крэпп выключает магнитофон, впадает в задумчивость. Потом шарит в
карманах, нащупывает банан, вытаскивает его, разглядывает, кладет обратно,
опять шарит в карманах, вытаскивает конверт, кладет обратно, смотрит на
часы, встает, идет в темную глубину сцены. Проходит десять секунд. Звякает
бутылка о стакан, шумит сифон. Проходит десять секунд. Звякает бутылка о
стакан. Еще десять секунд. Слегка пошатываясь, Крэпп снова выходит на свет,
подходит к столу со стороны ящиков, вынимает ключи, подносит к глазам, берет
нужный ключ, отпирает первый ящик, заглядывает в него, шарит там рукой,
вынимает катушку, разглядывает, запирает ящик, кладет ключи обратно в
карман, садится к столу, снимает ленту с магнитофона, кладет на словарь,
ставит на магнитофон чистую ленту, вынимает из кармана конверт, разглядывает
запись на обороте, кладет конверт на стол, включает магнитофон, прочищает
горло и начинает запись.
Крэпп. Только что прослушал кретина, каким выставлялся тридцать лет
назад, даже не верится, что я когда-то был такой идиот. Слава Богу, с этим
со всем покончено. (Пауза.) Какие у нее были глаза! (Погружается в
задумчивость, вдруг соображает, что лента крутится вхолостую, выключает
магнитофон, сидит в задумчивости. Наконец.) Все это, вся... (Соображает, что
запись не идет, включает магнитофон.) Все это, вся эта куча старого дерьма,
этот свет, это темное во мне, и голод, и пиршества... (подыскивает слово)
столетней давности. (Кричит.) Да! (Пауза.) Не надо, Господи! Оторви его от
поденщины. Господи. (Пауза.) А, да ладно. Может, он и был прав. (Пауза.)
Может, он и был прав. (Раздумывает. Вдруг приходит в себя. Выключает
магнитофон. Разглядывает конверт.) Тьфу ты! (Комкает и бросает конверт.
Раздумывает. Включает магнитофон.) И сказать-то нечего, ничего не выжмешь.
Что такое теперь год? Старая жвачка, застывший кал. (Пауза.) Тешился словом
"катушка". (Блаженно.) Кату-у-ушка! Счастливейшее мгновенье из полумиллиона
прошедших. (Пауза.) Продано семнадцать экземпляров, из них одиннадцать по
оптовой цене бесплатным разъездным библиотекам за границей. Чем не слава.
(Пауза.) Фунт семь шиллингов, что ли. (Пауза.) Раза два за лето выползал,
пока не похолодало. Сидел в парке, дрожал мелкой дрожью, уйдя в воспоминания
и мечтая поскорей убраться навсегда. Никого. (Пауза.) Последние порывы. (С
жаром.) Подавить их! (Пауза.) Портил глаза, перечитывая "Эффи", в день по
страничке, и опять заливался слезами. Эффи. (Пауза.) Вот бы с кем я был
счастлив - Балтика, сосны, дюны. (Пауза.) Я-то был бы, а? (Пауза.) Ну а она?
(Пауза.) Тьфу! (Пауза.) Фанни являлась несколько раз. Старая костлявая
шлюха. Достижения были небогатые, но не то чтоб совсем пустой номер. В
последний раз даже вышло и вовсе недурно. Надо же, она сказала, и как это
так можно, в таком возрасте? Я ей сказал, что всю жизнь блюл себя для нее.
(Пауза.) Раз потащился к вечерне, как когда еще бегал в коротких штанишках,
тряхнул стариною. (Пауза. Поет.)
День едва мерцает,
Ночь уже близка.
Тени (закашливается, продолжает едва слышно) прибывают,
Гаснут облака.
(С трудом переводит дух.) Клевал носом, чуть со скамьи не свалился.
(Пауза.) Иной раз ночью подумывал, не сделать ли последний рывок... (Пауза.)
Ладно, кончай пьянку, ложись-ка ты спать. Завтра продолжишь эту бодягу. А
можно на этом и кончить. (Пауза.) На этом и кончить. (Пауза.) Лежать в
темноте и... блуждать. Снова идти в сочельник лощиной, собирать остролист, в
красных ягодах остролист. (Пауза.) Снова воскресным утром брести по
туманному Крогану с той сучкой, останавливаться, слушать колокола. (Пауза.)
И так далее. (Пауза.) Снова, снова. (Пауза.) Снова вся эта давнишняя маета.
(Пауза.) Одного раза тебе мало. (Пауза.) Зарыться лицом в ее груди...
Долгая пауза. Вдруг он наклоняется над магнитофоном, выключает его,
сдергивает ленту, отбрасывает, ставит другую, перематывает вперед, к нужному
ему месту, включает магнитофон, слушает, глядя прямо перед собой.
Лента. "...крыжовник", - она сказала. Я опять говорил, что, по-моему,
все это обречено, все напрасно и зачем продолжать, и, не открывая глаз, она
соглашалась. (Пауза.) Я попросил ее на меня поглядеть, и спустя несколько
мгновений... (пауза) спустя несколько мгновений она попыталась, но глаза
были - щелки, из-за палящего солнца. Я склонился над нею, и глаза оказались
в тени и раскрылись. (Пауза. Тихо.) Впусти меня. (Пауза.) Нас отнесло в
камыши, и мы в них застряли... Как вздыхали они, когда гнулись под носом
лодки. (Пауза.) Я лежал ничком, зарывшись лицом в ее груди, и одной рукой я
ее обнимал. Мы лежали не шевелясь. Но все шевелилось под нами, и нас нежно
качало - вверх-вниз, из стороны в сторону.
Пауза. Губы Крэппа шевелятся. Ни звука.
Полночь миновала. Никогда я не слышал такой тишины. На земле будто
вымерло все.
Пауза.
На этом я кончаю свою ленту. Коробка (пауза) три, катушка (пауза) пять.
Возможно, мои лучшие годы прошли. Когда была еще надежда на счастье. Но я бы
не хотел их вернуть. Нет. Теперь, когда во мне этот пламень. Нет, я бы не
хотел их вернуть.
Крэпп неподвижно смотрит прямо перед собою. Беззвучно крутится лента.
Радиопьеса
Едва слышный шум моря.
Шорох гальки под ботинками Генри. Он останавливается.
Шум моря чуть слышней.
Генри. Вперед. (Шум моря. Голос становится громче.) Вперед! (Идет
вперед. Шуршит под ботинками галька.) Стоп. (Шорох гальки. Он продолжает
идти. Голос громче.) Стоп! (Останавливается. Шум моря чуть громче.) Садись!
(Шум моря. Голос громче.) Садись! (Шорох гальки. Он садится. Шум моря
заполняет все дальнейшие паузы.) Кто сейчас со мною? (Пауза.) Старик, слепой
слабоумный старик. (Пауза.) Отец, воскресший из мертвых, чтоб побыть со
мной. (Пауза.) Как будто он не умер. (Пауза.) Нет, просто он воскрес из
мертвых, чтобы побыть со мной, в этом странном месте. (Пауза.) Слышит он
меня? (Пауза.) Да, пожалуй, слышит. (Пауза.) И будет мне отвечать? (Пауза.)
Нет, не отвечает. (Пауза.) Просто он побудет со мной. (Пауза.) Звук, который
ты слышишь, - это шум моря. (Пауза. Громче.) Я говорю, звук, который ты
слышишь, - это шум моря, мы сидим на берегу. (Пауза.) Я ведь потому
объясняю, что звук странный и не похож на шум моря, и если не видеть, что
это - так и не догадаться. (Пауза.) Стук копыт! (Пауза. Громче.) Стук копыт!
(Звонкий стук копыт по дороге. Скоро он замирает. Пауза.) Еще! (Снова стук
копыт. Пауза. Возбужденно.) Научить бы их отбивать шаг на месте! Подковать
стальными подковами, привязать к коновязи, и пусть бьют копытом весь день!
(Пауза.) Десятитонного мамонта воскресить бы, подковать стальными подковами,
и пусть топает, затаптывает весь мир к чертям. (Пауза.) Прислушайся!
(Пауза.) А теперь прислушайся к свету, ты всегда любил свет, такой, чтоб
вскоре после полудня, и весь берег в тени, и море видно до самого острова.
(Пауза.) Ты ни за что не хотел жить на этой стороне бухты, тебе нужно было
солнце на воде для твоих этих вечных вечерних купаний. Но, заполучив твои
денежки, я перебрался сюда, как ты, может быть, знаешь. (Пауза.) Тело твое
мы так и не нашли, знаешь ли, и с утверждением завещания вышла жуткая
проволочка, нам говорили - а где доказательства, что он от вас не сбежал и
теперь жив-здоров, под чужим именем не скрывается в какой-нибудь Аргентине,
и мама ужасно страдала. (Пауза.) Я в этом смысле в тебя, когда оно далеко -
не могу, только я-то в него никогда не вхожу, да, в последний раз входил,
кажется, с тобой вместе. (Пауза.) Мне бы только быть рядом. (Пауза.) Сегодня
оно тихое, но часто я его слышу даже дома или бродя по дорогам и начинаю
говорить, ах, просто чтоб его заглушить, а никто ничего не замечает.
(Пауза.) Но теперь я, где бы ни был, все говорю, говорю, раз поехал даже в
Швейцарию, чтоб быть от этого проклятья подальше, и все время там не
умолкал. (Пауза.) Раньше мне никто не был нужен, я сам с собой говорил,
рассказывал разные истории, была одна дивная история про старика по имени
Боултон, я ее так и не кончил, я ни одной истории так и не кончил, я ничего
не кончал, все продолжалось вечно. (Пауза.) Боултон. (Пауза. Громче.)
Боултон! (Пауза.) У огня, когда ставни... нет, шторы, шторы, когда шторы
плотно закрыты и не впускают света, света нет, только свет от огня, он
сидит... нет, он стоит на ковре в темноте у огня, опершись на каминную
доску, стоит и ждет в темноте у огня в своем старом красном халате, и в доме
ни звука, лишь треск огня. (Пауза.) Он стоит в своем красном халате, который
вот-вот займется огнем, как в детстве когда-то, но нет, то была пижамка, он
стоит и ждет в темноте, света нет, только свет от огня, он стоит, он старик,
он в беде. (Пауза.) И вот снова звонок в дверь, он - к окну, он выглядывает
из-за шторы, а там: славный малый, крепкий старик, ясная зимняя ночь, и снег
кругом, трескучий мороз, все бело, ветки кедров гнутся под тяжестью; потом
рука снова тянется к звонку, и он узнает... Холлоуэя... (долгая пауза) да,
Холлоуэя, узнает Холлоуэя, идет к двери и открывает. (Пауза.) Снаружи тишь,
ни звука, только брякнет собачья цепь или сук вздохнет, если долго стоять и
вслушиваться - все бело, и Холлоуэй со своей черной сумкой, да, и ни звука,
трескучий мороз, и луна, белая, маленькая, и петляющий след от калош
Холлоуэя, и ярко-зеленая Вега в созвездии Лиры. (Пауза.) И ярко-зеленая Вега
в созвездии Лиры. Следующий за тем разговор происходит на крыльце, нет, в
комнате, уже в комнате, итак, разговор происходит в комнате. Холлоуэй:
"Боултон, дружище, уже за полночь, и я бы хотел..." Тут он умолкает.
Боултон: "Пожалуйста, ну ПОЖАЛУЙСТА!" И - мертвая тишина, ни звука, лишь
треск огня, угли все догорают, Холлоуэй, на ковре, пытается согреть себе
зад, а Боултон - да, где же Боултон? - света нет, только свет от огня,
Боултон стоит у окна, за шторами, чуть их раздвигая рукой, выглядывает
наружу, и там все бело, даже шпиль побелел, даже флюгер, это редко бывает, в
доме тихо, ни звука, только треск в камине, но уже это не пламя, зола.
(Пауза) Зола. (Пауза.) Беглый, оплошный, неверный звук, жуткий звук,