- Ах, шут подери, да ведь это же целая лесная крепость! - сказал лейтенант Брякин.
   - Н-да, - сказал Артюхов. - Расход непредвиденный. Однако оставить Чернушку на нашей совести мы не можем. Обойти дзоты - не выйдет: поляна у них тут пристреляна, как видно, до последней пяди. Придется штурмовать с фронта... Саша, - повернулся он к Матросову, - лейтенантов Губина и Донского - ко мне!
   Саша разыскал и привел к Артюхову командиров второго и четвертого взводов. Артюхов объяснил им свой план: взводы Донского и Губина решительным штурмом блокируют фланговые дзоты. Остальные берут на себя задачу подавить центральный, по-видимому, самый мощный.
   - Работа предстоит нелегкая, - сказал Артюхов. - Но выполнить ее нужно быстро, иначе вся операция пойдет прахом.
   Командиры вернулись к своим подразделениям, и через минуту громкое, раскатистое "ура!", залповый огонь и ответная дробь немецких пулеметов возвестили о том, что штурм лесной крепости начался.
   5
   Артюхов любил Сашу, ему приятно было видеть возле себя этого скромного голубоглазого, с прозрачным, чистым и открытым взглядом, молодого солдата. Сам того не замечая, он уже давно относился к нему не просто как начальник к подчиненному, а с какой-то скупой и суровой отцовской нежностью, думал о нем, как о старшем сыне своем, гордился его успехами и тревожился, когда малейшая беда грозила Саше. И может быть, назначая Матросова своим ординарцем, он сделал это не только потому, что Саша был ловкий и расторопный боец, но и потому, что ему хотелось, чтобы этот милый, полюбившийся ему парень находился рядом. Но для Саши это было странно и непривычно - находиться на поле боя и не участвовать в бою. До сих пор во всех боевых схватках он всегда был на первом месте, он шел в атаку, не думая об опасности, увлекая своим бесстрашием товарищей, и, может быть, поэтому за все три месяца своей боевой жизни он ни разу не был ни ранен, ни контужен.
   Смелого пуля боится,
   Смелого штык не берет,
   любил он часто напевать, хотя порядочного голоса у него не было и в ротных запевалах он никогда не числился.
   Правда, и сейчас Саша не сидел без дела: он помогал командиру следить за перипетиями боя, собирал донесения, передавал приказания, ползал, бегал, пробирался в самые опасные, рискованные места. Но это была не та работа, к которой он привык, и руки у него чесались и тянулись к затвору автомата. Через десять минут он уже не выдержал и попросил у Артюхова разрешения пойти драться в рядах своего взвода. Но командир не отпустил его.
   - Будь около меня, - сказал он сердито. - И не рыпайся. Здесь ты мне нужнее...
   Уже в самом начале боя Артюхову стало ясно, что взять штурмом эту немецкую лесную крепость - дело очень трудное. Правда, боковые, фланговые дзоты были довольно быстро блокированы и выведены из строя бойцами Губина и Донского, оба эти дзота молчали, зато центральный - самый отдаленный и самый мощный - вел такой яростный пулеметный огонь, что не только подойти, но и просто показаться на поляне не было никакой возможности.
   Несколько раз гвардейцы бросались в атаку и каждый раз вынуждены были откатываться, оставляя на поле боя убитых и раненых. На глазах у Саши погиб его товарищ по взводу комсомолец Анощенко. Тяжело ранен был лейтенант Брякин. Саша видел, как его оттаскивали в сторону Бардабаев и Воробьев. Саше показалось, что лейтенант уже мертв: такое бледное, неживое лицо было у комсорга.
   - Товарищ лейтенант! - дрогнувшим от волнения голосом крикнул Саша.
   Брякин открыл глаза, узнал его, кивнул и пошевелил губами.
   - По-комсомольски... по-комсомольски... - прохрипел он. И хотя за словами ничего больше не последовало, Саша понял, что комсорг хотел сказать: по-комсомольски нужно драться, а если понадобится и умирать.
   Перестрелка продолжалась. И с той и с другой стороны не жалели патронов, но смысла в этой ожесточенной перепалке никакого не было.
   А время шло. Исчислялось оно минутами и секундами, но в этой обстановке даже ничтожная доля секунды могла решить исход дела, минутное промедление грозило катастрофой наступающим. Артюхов это понимал. Он понимал, что немцы не сидят сложа руки в своей засаде, что гарнизон Чернушки уже поднят на ноги и что где-нибудь дежурный немецкий телефонист, усатый "гефрейтер", уже принимает шифрованную телефонограмму с просьбой о помощи и подкреплении.
   - Неважнецкие наши дела, Саша! - громко сказал Артюхов. Он старался говорить бодро и весело, но у него плохо получалось это.
   "Неужели не успеем? - подумал Саша. - Неужели придется отходить?"
   От одной этой мысли у него сердце сжалось.
   - Товарищ старший лейтенант, - сказал он, дотронувшись до руки Артюхова, - знаете что? Скомандуйте еще раз в атаку! Ей-богу, скомандуйте! Вот увидите, дружно пойдем. И я пойду... я впереди пойду.
   - Я знаю, что ты впереди пойдешь, - ласково усмехнулся Артюхов.
   - Так дайте же приказ!
   - Погоди, - сказал Артюхов и рукой показал, чтобы Саша сел.
   Что же делать? Поднять людей и повести их в атаку? Но это значит наверняка погубить всю роту и не добиться никаких результатов.
   - Вот что, - сказал командир роты, - давай проберемся поближе к этой сволочи, посмотрим, что она из себя представляет.
   Они поползли. Из дзота их не видели, зато с опушки Ломоватого бора десятки внимательных и настороженных глаз следили за их передвижением.
   Ползли они по-пластунски, прячась за кочками и бугорками, ползли медленно, с передышками и забирая все время несколько вправо.
   - Стой! - скомандовал наконец Артюхов.
   Они притаились за кустом можжевельника.
   Саша осторожно высунул голову.
   Вражеский дзот был совсем близко: каких-нибудь сто - сто двадцать шагов отделяли их теперь от немцев. Отсюда хорошо было видно, как из амбразуры дзота рвется наружу короткая пепельно-рыжая струя огня.
   На одну минуту Саша представил себе фашистских пулеметчиков, которые, съежившись и полусогнувшись, сидят в полутемной пещере этого лесного дзота. Представить их себе ему не стоило большого труда - он немало перевидал на своем веку этих двуногих зверей в зеленых потрепанных и обмызганных шинелях, красноносых, сопливых, бесконечно омерзительных, по-собачьи лающих и по-собачьи скалящих зубы.
   Как это бывало с ним уже много раз, при одной мысли о близости немцев ярость и гнев охватили Сашу. Как смеют они здесь торчать? Кто им дал право? Ведь это наша земля! И лес этот наш, и деревня за ним, над которой по-прежнему вьется легкий неторопливый дымок, - это наша деревня.
   Он вспомнил Брякина. Жив ли он? Неужели кровь его не будет отомщена! Неужели немцы заставят их отойти? Нет, черта с два! Гвардейцы не отступают. Комсомольцы не отступают. Русские не отступают. Будем драться!
   Руки его сжимали автомат. Сердце стучало. Он ждал, что Артюхов даст приказ: "В атаку!" Но командир, подумав и оценив обстановку, дал ему другое приказание:
   - Шесть автоматчиков - ко мне!
   - Есть шесть автоматчиков, - ответил Саша и тем же путем, прячась за кочками и бугорками, пополз к Ломоватому бору.
   6
   Желающих было много - он сам выбрал шесть человек. Все это были комсомольцы, его товарищи по взводу.
   Эту шестерку он привел к Артюхову. Артюхов отобрал трех.
   - Задача такая, - сказал он, - подползти как можно ближе к дзоту и - из автоматов по амбразуре. Понятно?
   - Есть, - ответили автоматчики. - Из автоматов по амбразуре. Понятно.
   Им не удалось проползти и десятка шагов, как немцы их заметили. Клинок огня резко повернул вправо, короткая очередь - и все три автоматчика остались лежать на снегу.
   Артюхов подозвал остальных.
   - Задача понятна?
   - Есть, - ответили комсомольцы. - По амбразуре из автоматов.
   - Ползите немного правее. Живо!
   Среди этих трех был Копылов, Сашин товарищ по училищу. Он первый выбрался на открытую поляну. До амбразуры оставалось шагов пятнадцать-двадцать. Копылов вскочил, поднял автомат и упал, сраженный пулеметной очередью. Товарищи его на минуту застыли, потом медленно поползли вперед. Один из них успел подняться, пробежал несколько шагов и выпустил, не глядя, короткую очередь в сторону дзота. Пулемет лениво повернул вправо и как бы нехотя скосил его. Поднялся и товарищ его - и тоже упал, сраженный на месте.
   Артюхов снял шапку. Потемневшее лицо его было покрыто испариной.
   - Что же делать? - подумал он вслух.
   - Товарищ старший лейтенант, - сказал Саша, - теперь - я.
   - Что "ты"?
   - Я пойду.
   Артюхов взглянул на него и понял, что сказать "нет" он не может, что Саша уже все решил. Лицо его было спокойно - никакого румянца, никакой лихорадки в глазах. Так спокоен бывает человек, приступающий к делу, которое он давно обдумал и к которому хорошо приготовился.
   - Задачу свою понимаешь? - спросил у него Артюхов.
   - Задачу понимаю, да, - сказал Саша.
   - Ну, иди, - сказал Артюхов.
   Он хотел обнять Сашу, но не обнял, а только положил руку ему на плечо и, слегка оттолкнув его от себя, повторил:
   - Иди.
   Саша выглянул из-за куста. В лесной крепости продолжал стучать пулемет. Струйка огня неторопливо двигалась справа налево и слева направо. Дождавшись, когда она еще раз повернет влево, Саша вскочил и, сделав несколько легких широких прыжков, повалился набок и, сунув под мышку автомат, пополз - зажмурившись, разгребая снег, работая, как пловец, локтями, коленями, всем телом... Холодный снег обжигал ему щеку. Он слышал, как за спиной его, на опушке Ломоватого бора, гулко щелкают разрывные пули; это значило, что немцы его не видят. Если бы немцы видели - щелканье пуль было бы громче и ближе и свист их не был бы слышен. А пули на все голоси свистели у него над головой: под перекрестным огнем он мог угадывать, какие свои, какие чужие.
   О чем он думал в эти короткие секунды своего последнего пути по родной земле? Никто не скажет нам, о чем он тогда думал. Но автоматчик Копылов, который не был убит насмерть, который еще жил, еще дышал, еще боролся с туманом, застилавшим его глаза, - он видел сквозь этот туман Сашу Матросова, который, проползая мимо, повернул к нему свое не по-мальчишески суровое, сосредоточенное лицо и вдруг улыбнулся ему, Копылову, и вдруг сказал негромким и каким-то уже не своим, свободным, легким, из самого сердца идущим голосом:
   - По-комсомольски... по-комсомольски...
   Видели Сашу и товарищи его со своих позиций на опушке Ломова того бора. Крепко сжав зубы и до боли сжимая кулаки, следил за каждым его движением командир роты Артюхов.
   Саша хитрил. В те минуты, когда клинок огня поворачивал вправо, он переставал двигаться и замирал, распластанный на снегу. И пулеметчик, принимая его за одного из убитых, не замечал его и проходил мимо со своей смертельной очередью. Убитых лежало на снегу много - пересчитывать их немцу не приходило в голову.
   Выждав минуту, Саша полз дальше.
   Таким образом он подобрался вплотную к дзоту. Направление он взял правильное - амбразура была слева; он уже слышал сладковатый запах пороховой гари и чувствовал горячую близость раскаленного пулемета.
   Те, кто с тревогой и затаив дыхание следили за ним с опушки Ломоватого бора, видели, как Саша медленно приподнялся, вскинул автомат и дал резкую короткую очередь по амбразуре. Облако желтого дыма вырвалось из амбразуры, громовой удар потряс землю и закачал вершины деревьев - это Сашины пули угодили в мину или в ящик с боеприпасами.
   И сразу же наступила тишина, такая неожиданная, оглушающая тишина, что многие не тотчас поняли, что случилось.
   Вражеский пулемет молчал.
   Не дожидаясь команды, бойцы дружно поднялись в рост; многие уже рванулись вперед и с криком "ура!", беспорядочно стреляя, пробежали десяток-другой шагов в сторону дзота.
   И вдруг пулемет ожил.
   Он застучал лихорадочно, торопливо, захлебываясь. И люди, которые были уже совсем близко от цели, опять повалились в снег и, пятясь, поползли в сторону леса, а многие остались лежать на снегу, чтобы никогда больше не встать.
   И тут все, кто мог видеть, увидели, как Саша Матросов выбежал из своего укрытия и с криком: "А, сволочь!" кинулся к вражескому дзоту. Товарищи видели, как на бегу он повернулся, припал на левую ногу и всей силой тела своего навалился на амбразуру.
   Пулемет захлебнулся.
   - Вперед! - прозвучал металлический голос Артюхова.
   Первым вскочил по команде Миша Бардабаев.
   - Товарищи! - крикнул он. И никто не узнал его голоса. И сам он его не узнал. Слезы и гнев, ярость и гордость за друга душили его. Он рванул на себе ворот гимнастерки. - Товарищи! За Родину, за нашего Сашу, за комсомольца Матросова - вперед! Ура-а!..
   Через минуту груда земли и деревянных обломков - все, что осталось от немецкой лесной крепости, - лежала за спиной гвардейцев. А через десять минут уже кипел горячий бой на подступах к Чернушке, и солнце стояло еще совсем низко, когда над этой маленькой русской деревушкой был водружен флаг страны, за свободу, славу и честь которой отдал свою жизнь комсомолец Александр Матросов.
   * * *
   19 июня 1943 года Михаил Иванович Калинин подписал указ "О присвоении звания Героя Советского Союза красноармейцу Матросову".
   На Сашиной могиле зацветали в это время скромные полевые цветы. Он лежал здесь, возле деревни Чернушки, а рота его шла на запад и была уже далеко, но Сашино имя не было вычеркнуто из списков роты, и на вечерних поверках его по-прежнему выкликали, как живого, и Миша Бардабаев откликался за него, потому что он был Сашин друг и потому что стоял первый с правого фланга.
   Вечером в роту принесли газету. Состоялся летучий митинг. На митинге выступали бойцы и офицеры, Сашины товарищи, начальники и соратники, вспоминали, какой он был, что говорил и чем был заметен. Но мало кто мог припомнить что-нибудь особенное и замечательное, о чем говорил Саша. Только Бардабаев вспомнил и рассказал, как в день боя под Чернушкой в Ломоватом бору заспорили они с Сашей, легко ли живому броситься под вражеский танк, и как Саша сказал: "Не легко, а если надо, брошусь".
   * * *
   Все лето полк находился на передовых; вместе со всей армией он шел с боями на запад...
   За ратные подвиги, за доблесть и мужество, проявленные в этих боях, полк заслужил величайшую честь. 8 сентября 1943 года приказом Верховного Главнокомандующего 254-му гвардейскому полку было присвоено имя Александра Матросова.
   Имя простого русского парня, бывшего беспризорного, рядового солдата украсило полковое знамя.
   Принимая присягу, молодые гвардейцы опускаются на одно колено и, припадая губами к алому шелку знамени, говорят:
   - Будем и мы такими! Будем смелыми и бесстрашными, честными и мужественными - как тот, чье святое имя золотом вышито на полотнище этого боевого стяга.
   С этой клятвой матросовцы, вместе со всей нашей армией, освободили советскую землю от фашистских захватчиков. С этой же клятвой они пойдут, если надо будет, в последний, решительный бой за свободу, славу и счастье своего народа и своей Родины.
   1943
   ПРИМЕЧАНИЯ
   РАССКАЗЫ О ПОДВИГЕ
   Героическая тема привлекала Л.Пантелеева на протяжении всего его творчества. Неслучайно К.Чуковский называл пантелеевских героев людьми величайшей отваги и видел заслуги писателя в прославлении человека. Пантелеева интересует не только сам героический поступок, а истоки характера героя, тот путь воспитания и самовоспитания, который делает человека способным на проявление мужества и бесстрашия.
   ГВАРДИИ РЯДОВОЙ
   В 1943 году Л.Пантелеев был отозван из армии в Военный отдел ЦК ВЛКСМ. По заданию отдела он должен был написать очерк о подвиге Александра Матросова для "Комсомольской правды". В его "Записных книжках" есть пометка: "Работал с интересом Матросов - бывший беспризорный, у него трудная судьба". Очерк был опубликован 20 октября 1943 года, через несколько месяцев после героической гибели Матросова.
   В № 11-12 журнала "Дружные ребята" за 1943 год был напечатан рассказ "Саша Матросов".
   Отдельное издание: "Гвардии рядовой" (М.-Л., Детгиз, 1944).
   Г.Антонова, Е.Путилова