Страница:
---------------------------------------------------------------------
Леонид Пантелеев
Пантелеев А.И. Собрание сочинений в четырех томах. Том 1.
Л.: Дет. лит., 1983.
OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 20 февраля 2003 года
---------------------------------------------------------------------
Два дня не ел Коська; одну только воду стегал. Вода - она бесплатная.
Ее хоть с утра до ночи пей: на каждом углу фонтан, - нагибайся, поворачивай
крантик и дуй, сколько влезет. Да вот беда - сытости от воды настоящей нет.
Как ни пей, все равно брюхо от голода сводит.
Два дня Коська терпел, а на третий день не выдержал. Все утро шатался
по Слободе, у каждого окошка стучал, скулил:
- Тетенька... миленькая... подайте кусочек!
Но захлопывались окна, задвигались занавески, отвечали Коське:
- С богом, хлопец, с богом.
К полудню свело у Коськи брюхо так, что хоть плачь. Хуже даже. Хоть
топись.
Сходил Коська к знакомым ребятам. Были у него такие знакомые ребята -
кордоновская шпана. Эти ребята были воры, они Коську прогнали.
- Мы, - говорят, - стрелкам не подаем. Воровать с нами не хочешь, ну и
катись Христа ради к чертовой бабушке.
Коська вздохнул, ничего не сказал, не обиделся и пошел опять на фонтан
воду пить. По дороге идет, окурки собирает: если курить, то не так есть
хочется. И вдруг слышит - паровоз гудит. Вспомнил Коська - на вокзале давно
не был. Как же это он забыл? Ведь на вокзале можно и копеечек пострелять, и
вещи кому снести пособить.
Собрал последние силенки - побежал на вокзал. А там как раз поезда
ждут. Начальник станции вышел: стоит у фонаря, ногу выставил, белыми брюками
фасон наводит. Пассажиры гуляют по платформе, тетеньки белыми платочками от
жары обмахиваются.
Коська скорее руку лодочкой сложил, юркнул в толпу, заканючил:
- Добрые граждане, подайте сироте на пропитание...
Люди идут, мимо проходят, на Коську даже глядеть не хотят. А другой,
если почище одет, взглянет, да и обойдет, эдак поморщившись. Не запачкаться
бы.
Тут было Коське пофартило. Видит, идет девушка. Лицо доброе, смеется
будто бы. И в руках у нее целая охапка черемухи.
Коська к ней:
- Милая барышня, будьте такая добренькая. Подайте сироте на кусочек.
Она сразу остановилась, в сумочке стала рыться. Видит Коська -
гривенник достает. И уж руку протянул, а гривенник тюк-звяк - и на
платформу. Прыгнул раз-два, покатился - и в щель.
- Ну, доставай, - смеется девушка. - Твое счастье.
Только соскочил Коська с платформы, только хотел под настил сунуться,
слышит - грохот, звон, паровоз гудит: поезд подходит. Нет, надо скорей
назад, - гривенник не убежит, а тут более важные дела прозеваешь.
Выскочил, а уж на платформе черт-те что делается. Шум, звон, дым.
Коська скорей к вагонам. Теперь милостыньку просить нельзя. В такой
суматохе самый добрый человек за кошельком в карман не полезет.
Коська по другой лавочке. Это он тоже может. Он за вещи - за мешки,
сундучки, корзинки - хватается.
- Позвольте донесу, дяденька.
А дяденьки отмахиваются:
- Сами дотащим. Иди лучше буржуазию поищи.
А буржуазия - та носильщиков с бляхами ищет. Да и не поднять Коське
ихних буржуйских чемоданов.
Обиделся Коська. Расстроился. И тут ничего не вышло.
"Эх, - думает, - лучше побегу гривенник искать".
Полез опять под настил. Но где же его тут найдешь, гривенник. Даже и
места он не помнит, где гривенник этот упал.
Ползал Коська, ползал, все коленки изодрал. Только и нашел, что окурков
несколько штук да огрызок яблочный не очень маленький. Огрызок съел, окурки
за уши запихал, хотел вылезать. И вдруг видит - ремешок.
Висит, болтается, свесился с платформы узенький сыромятный ремешок. И
пряжка на нем блестит железная.
Не подумал даже Коська, что это за ремешок и откуда он тут взялся.
Цапнул, дернул, - и вдруг полетела ему под ноги с платформы плетеная
корзиночка.
Съежился Коська. От страха дышать перестал. Думает: сейчас хозяин
корзинки с платформы соскочит, будет ему, Коське, баня с веником. Но нет,
минута прошла, еще минута - никто за корзинкой не лезет. Над головой у
Коськи люди ходят, шумят, разговаривают, а Коська сидит как мышь и
шевельнуться боится.
Наконец осмелел - пощупал плетеночку, потрогал: тяжелая. Перетянута
корзинка сыромятным ремешком, чтобы нести было за что. На лучинных петельках
замочек висит. Маленький. Его пятилетний пацан сковырнет.
Взял Коська плетенку в руки, понюхал: ничем особенным не пахнет. Палец
подсунул под крышечку, что-то мягкое, рубаха, наверно.
И вот закружилась у Коськи голова. Затошнило его. В животе забурчало.
Может, яблоко он не очень свежее съел. Сам не соображал, что делает.
Чуть хрустнул замок, слетел ремешок, отскочили лучинные петельки.
Так и есть: рубаха наверху лежит. Белая, в полоску. Под рубахой книги.
Штук десять. Под книгами ботинки желтые, ношеные, бритва в коробочке,
обмылок в бумажке. А в самом низу картина какая-то, портрет.
Разглядывать Коська не стал, сунул что куда: рубаху за пазуху, книги и
портрет тоже, бритву и мыло в карман, ботинки на ноги. Плетенку не пожалел,
оставил - с ней греха наживешь.
Хоть и не воровал Коська раньше, а все-таки хитрости у него хватило:
здесь вылезать не стал, а пополз в самый конец платформы. Там высунулся,
посмотрел по сторонам, вскочил и зашагал не оглядываясь.
Идет, а сердце у него как рыбка бьется. И стыдно ему и радостно.
Теперь-то уж он сыт будет. Теперь только загнать надо краденое.
А как подумал, что краденое, опять уши горят.
Думает: "Нет, не украл ведь я. Ведь сама корзинка упала, я только за
ремешок потянул".
"А зачем же, - думает, - убегаешь? Чего ж ты тогда плетенку бросил,
если она не краденая?"
Сам думает, а сам все шагу прибавляет. Знает, куда ему теперь идти надо
- на Кордон. Там один человечек живет, одноглазый Яшка Каин, он краденым
торгует.
Каин пьяный на огороде сидел, в карты играл с маленькими ребятишками.
Он думал, что Коська стрелять пришел. Прогнал его.
- Иди, - говорит, - к черту! Надоели вы мне, рукосуи... Работать надо,
а не христарадничать.
Коська не обиделся, не ушел. Постоял, ногу поднял, желтый ботинок
показал:
- Покупай - продам.
Каин посмотрел, пощупал. Видно, понравились.
- Сколько? - спрашивает. А сам карты засаленные тасует.
- Червяк давай, а меньше ни копейки.
Засмеялся Каин:
- Ишь фартовый какой! По-фабричному за левый товар хочешь? А тимак не
возьмешь?
Это он по-воровскому. Обиделся Коська:
- Ты дело говори. "Тимак"! За такие колеса на базаре два червяка
просят. Бишка монет давай, а меньше ни копейки.
На пяти рублях и сговорились. Коська сразу богатым стал. Сразу фасона
прибавил. Рубаху достал, бритву, мыло, книги, портрет. Только сейчас и
разглядел его, этот портрет. Там девчонка, однолетка Коськина или чуть
побольше, на карточку снята. У девчонки нос кверху вздернут, глаз левый
прищурился, смеется, что ли? А на шее галстук, как у пионеров, только
черный. И глаза, и губы, и волосы - тоже все черное. А щеки белые, неживые.
За рубаху Каин дал три рубля, да за бритву - полтинник. За мыло и за
ремешок гривенник накинул. А книги полистал и не взял.
- Не интересуюсь, - говорит. - Это книги политические, а я читаю только
романы Александра Дюмы.
И портрет тоже не взял.
- На кой мне, - говорит, - чужая фотокарточка!
- Я, - говорит Коська, - дешево отдам. За пятачок отдам.
- Не надо. И за копейку не возьму. Можешь ее дома на рояль поставить.
Ну что ж, не хочешь, не надо. Коська теперь не горюет. Коська прямым
путем - на базар.
За книги маклак в книжном ряду два рубля заплатил. Коська не
торговался. И за рубль отдал бы. Портрет остался, выкинуть хотел, потом
подумал: "Спрячу, может, потом когда и пригодится". Сунул на живот под
рубаху, сосчитал деньги и пошел барином по базару.
До вечера по базару шлялся. С деньгами не скучно. Первым делом большую
бутылку молока топленого выпил и булку французскую съел. Потом смородины
фунт, потом брынзы, сала... В белой палатке мороженого маленькими
стаканчиками на целый рубль сожрал. Папиросы "Раковский" курил. Встретил
Митьку Ежика, такого же, как он, беспризорника. Забыл, что поругались они
намедни с Ежиком, тот его "вшивым стрелком" обозвал. Ничего, Коська простил
Митьку, накормил его да еще полтинник подарил. Жалко, что ли, если у самого
есть!
И когда ночевать Коська пошел, тоже шамовки с собой побольше прихватил.
Ночевал на пустыре у мельницы паровой. Там из деревянных щитов такой
вроде шалашика был устроен. Это они еще с Ежиком сделали, когда друзьями
были. Вместе и ночевали здесь, пока не поругались.
Еле доплелся Коська до своего логова: совсем разморило его от
непривычной сытости. Сел около шалашика, папироску "Раковский" достал,
сидит, дымит, отдыхает. За спиной у него стена гладкая и высокая - мельница.
За стеной день и ночь стучит что-то, словно поезд. Машины, должно быть,
какие... А у стены над Коськиной головой фонарь электрический всю ночь
качается.
Докурил Коська папироску, стал свои припасы в шалаш укладывать: буханку
пеклеванного, колечко колбасы, конфетки, махорку полтавскую... Портрет из-за
пазухи вынул. Хотел тоже заначить, потом думает: посмотрю от нечего делать.
Лег животом на сырую траву, положил перед собой, стал смотреть. Девчонка,
как и раньше, глядит. Нос кверху вздернут. Левый глаз усмехается.
Смотрит Коська на девчонку и думает:
"А ну как зашевелится она сейчас, откроет рот и скажет: "А и сволочь же
ты, Коська, шантрапа ты беспризорная. Какое ты имел право украсть меня
вместе с ботинками и книжками политическими?!"
Но нет, знает Коська - не оживет девчонка. И жалко ему немножко, что не
может она заговорить, не может даже чуть-чуть подмигнуть ему, Коське, серым
своим веселым глазом.
Не стал Коська прятать карточку, а повесил ее у себя в шалаше. Вместо
гвоздя щепочку взял и приладил в уголке на стенке.
И стало как будто веселей в его логове.
Спалось Коське плохо. Часто просыпался он, душило его что-то - объелся,
наверно. И все-таки каждый раз он не мог утерпеть - то хлебца откусит, то от
колбасы кусочек отщипнет, то конфетку начнет сосать.
А под утро заснул крепко и увидел во сне, что он у себя дома, в
деревне, что он еще маленький, что живы еще и матка его и отец. Сидит он,
Коська, на лавке, плетет из кудельки кнутик, а сестренка его Саша - тоже
живая - сидит рядом и мягким деревянным гребешком чешет ему волосы...
А когда проснулся утром Коська и увидел над головой портрет, понял, чем
он ему так полюбился: девчонка-то с веселыми серыми глазами на сестру его
Сашу похожа.
Пришли дни плохие. Опять на колун сел Коська - совсем брюхо подвело.
Осень уже настала, дожди часто шли. Земля холодная стала и голая, без
одной травинки. Бывало, с утра до ночи не вылезал Коська из своего логова.
Дрожь пробирала от сырости.
Вот лежал он раз у себя под щитами. В животе кишки стянуло: со
вчерашнего утра хлеба Коська не нюхал. Со вчерашнего дня все раздумывал, где
бы хоть пятачок на шамовку достать. А где ж его достанешь, пятачок, если не
везет человеку? А не везет Коське - хуже и не придумаешь. Третьего дня на
станции чуть под поезд не попал - на ходу из вагона выскочил. Убегал от
мужика, у которого пилу из-под лавки вытянуть хотел, прыгнул - и прямо на
рельсы. А вчера его хохлушка кочергой огрела по спине. Коська у нее во дворе
полотенце с веревки неловко дернул.
Нет, не умеет Коська воровать. Не выйдет из него порядочный вор - это и
ребята говорят, и сам он видит.
И "стрелять" разучился. Пойдет милостыньку просить, а глаза у него
бегают: люди сразу видят, что он за человек такой.
- Иди, иди, - говорят. - Знаем мы, какой ты сирота. Вор - по глазам
видно.
Лежал Коська в шалаше и думал: продать бы что! Нечего. Все богатство на
нем. Сквозь рубаху голый живот виден, голова не покрыта, ноги не обуты,
штаны на трухлявой тесемочке держатся.
И тут он портрет увидел.
"А что, - думает, - загнать, что ли? Может, на фунтяшник хлеба дадут.
Или хоть на полфунта".
Жалко ему портрета. Да что ж поделаешь. Правду люди говорят: голод не
тетка. Вздохнул Коська, посмотрел напоследок на девочку, снял карточку со
стены, разгладил ее кое-как, пыль вытер, дырку от гвоздя пальцем затер и
потопал на базар.
На базаре вынул портрет, ходит, размахивает им, кричит:
- А вот кому? Дешево отдам!
Люди не глядят даже. Мимо проходят.
Коська еще громче кричит. Еще пуще размахивает портретом. Баба толстая
идет. Он бабе в лицо свой товар тычет:
- Тетенька, купите патрет.
Баба пухлой рукой махнула, не посмотрела даже:
- А ну тоби к бису. Що це за патрет.
Другая баба долго стояла, рассматривала портрет. И так на него
поглядит, и вниз головой повернет, и на свет посмотрит. Потом головой
покачала, вздохнула, сказала Коське: "Бить вас, мазуриков, надо", - и пошла
дальше.
А Коська уж еле ходит. Еле ноги таскает. И голос у него охрип.
"Хоть кусочек, - думает, - хоть корочку дали бы".
И вдруг подходит к Коське человек. Бородатый. Высокий. В белой рубахе.
В веревочных чувячках на босу ногу. Увидел портрет, выхватил у Коськи из
рук:
- Это что такое?
Сдрейфил Коська. Уж бежать хотел, да не может: ноги не бегут.
- Где взял? - спрашивает бородатый, а сам так и рыщет глазами по
Коськиной карточке.
- Это моя вещь, - говорит Коська. - Патрет называется.
- Вот как? Портрет? А это чей портрет?
- Ну, как чей? Сестренка это моя.
Усмехнулся бородатый в свою черную бороду.
- Хорошая у тебя сестренка. А зовут ее как?
У Коськи еле язык ворочается.
- Саша, - говорит.
Опять смеется бородатый.
- Гм. Саша? А может быть, Наташа? Ты что же это, купец, выходит,
сестренку свою продаешь?
- Продаю, да, - говорит Коська. - Деньги очень нужны.
- А сколько хочешь?
Видит Коська: понравилась человеку вещь, - значит, можно цену и
побольше заломить.
- Полтинник! - говорит.
Задумался бородатый, затылок стал чесать.
"Эх, - думает Коська, - лишнего маленько я запросил".
А бородатый посмотрел еще раз на карточку, отдал ее Коське и говорит:
- Вот что я тебе скажу. У меня денег сейчас с собой нет. И я сейчас
тороплюсь - на работу опаздываю. А мы с тобой вот что сделаем. Ты, брат,
приходи ко мне вечером на квартиру. Я тебе за эту фотографию полтинник дам и
даже больше. Это, - говорит, - имей в виду, очень замечательная фотография.
Придешь?
- Приду, - говорит Коська, а сам думает:
"Дожидайся... приду... Заманиваешь небось, бородатый черт!"
А бородатый написал на бумажке адрес, дал Коське, помахал ему рукой и
побежал в своих веревочных лапоточках с базара.
До вечера долго еще было. И Коська раз десять загадывал себе: идти ему
или не идти? На базаре подстрельнул огурцов пару и хлеба маленький кусочек.
Посытнее стало - портрет пожалел. Стоит ли продавать? Ведь и верно - вещь
замечательная. Да и боязно было идти: а что, если нарочно его бородатый
заманил? Придет Коська, а там засада, мильтоны сидят с наганами.
Но к вечеру осмелел Коська. Есть очень уж захотелось. Подумал, подумал
и пошел к бородатому. Отыскал улицу, дом нашел. Домик совсем небольшой, с
крылечком. Садик рядом. В садике яблоня растет, перед крылечком подсолнухи
желтеют.
Постоял Коська на крылечке, набрался духу и постучал.
И сразу же бородатый вышел. Как будто за дверью стоял, дожидался.
- А, - говорит, - пришел, субчик?!
Испугался Коська. Чуть на пол не сел.
"Наделал, - думает, - делов. Заметет он меня сейчас. И не смыться
даже".
Стоит как пень. А бородатый смеется, дверь перед Коськой распахнул:
- Ну, что ж. Заходи, брат. Милости просим.
Коська порог переступил, а показалось, будто верст пять болотом шагал.
Ноги не держат. "Скорее бы хоть", - думает.
Ввел его бородатый в комнату. Поглядел Коська - небогато тут живут.
Стол, два стула, койка железная, на койке шинель вместо одеяла. Книг только
много. И цветочки в банках. А на стенах - картинки. Ленин с протянутой
рукой. И рядом гитара висит на веревочке.
Вынул Коська из-за пазухи портрет, протянул бородатому:
- Нате.
А тот будто уж и забыл, о чем договаривались.
- А, - говорит, - карточка! Ладно, положи ее куда-нибудь. Вон на
подоконник.
Потом говорит:
- Ну, давай присаживайся. Сейчас мы с тобой шамать будем.
Поглядел на него Коська - смеется бородатый. "Что ж ты, - думает, -
надо мной измываешься, бородатое пугало! Брать, так бери сразу".
А тот опять смеется и говорит:
- Садись, садись, не стесняйся.
Сел тогда Коська. Бородатый перед ним тарелку поставил, ножик и вилку
положил. Потом говорит:
- Ты посиди минутку, ладно? А я пойду смастерю чего-нибудь.
"Знаю, - думает Коська, - чего ты смастеришь. Лягавить пошел".
Как вышел бородатый, Коська вилку и ножик в карман, тарелку за пазуху и
шасть к окну. На подоконник залез, хотел в сад прыгать, да неловко локтем
стекло задел, зазвенело оно, полетели осколки в стороны. Охнуть Коська не
успел - цап его кто-то за ногу. Оглянулся - бородатый стоит. Смеется опять.
- Ты что же это? - спрашивает. - А? Куда же это ты собрался?
Не выдержал Коська, с подоконника на пол скатился и заревел благим
матом. Думал - бить его сейчас бородатый будет. Съежился весь. А тот на
корточки рядом с Коськой присел и ладошкой лохматую Коськину голову гладить
стал.
- Что с тобой? - спрашивает. - Эй, парень! Да что с тобой? Зачем
плачешь?
А Коська не слушает - воет, как дворняжка голодная. Не разберешь, что и
говорит:
- С голоду я украл. Не вор я... Ремешок сам свалился.
- Какой ремешок?
А Коська:
- А-а-а... У-у-у...
Схватил его бородатый за шкирку, тряхнул как следует, на ноги поставил.
- А ну, хватит! Довольно! Не люблю я плаксивых.
Перестал тогда Коська реветь.
- Ты чего испугался? - спрашивает бородатый. - Зачем в окно полез?
- Думал, вы мильтона звать пошли.
- Эх, чумичка! Мильтона звать! Нет, брат. Ошибаешься. Я, брат, не
такой.
Посмотрел бородатый на стол.
- Ох, - говорит, - а тарелку-то я забыл. Погоди, сейчас принесу.
Только вышел - Коська тарелку из-за пазухи, ножик и вилку - из кармана
- и все на старое место, на стол. Не успел положить - бородатый входит. В
одной руке сковородка горячая, в другой - тарелка с хлебом и вилка с
ножиком. На стол бородатый посмотрел и будто не заметил ничего.
- Ну, садись, - говорит, - будем яичницу есть.
Себе шматочек оставил, а Коське полную тарелку наворотил. Задохнулся
Коська от одного запаха. Подцепил на вилку кусок и чуть язык не проглотил.
Вот так яичница! С помидорами, с салом, с луком зеленым. Коська такую
яичницу только дома, в деревне, едал, когда маленький был. С тех пор и не
пробовал.
Ест, торопится, а сам думает: "Нехорошо, надо бы потише есть". Стыдно
ему - по-человечески есть разучился... А бородатый смотрит, смеется.
- Ешь, ешь, - говорит. - У тебя, брат, небось в животе черти пляшут?
Коське уж не страшно. Слезы высохли. Сам посмеивается.
- Пляшут, - отвечает. - Еще как.
- Ну и шамай, брат. А зовут-то тебя как?
- Коська.
- Во, брат! Удивительно. И меня тоже, представь себе, Коськой зовут.
Смешно Коське. Такой дяденька и вдруг тоже Коська.
- Зовут меня дядя Костя, а прозвище мое Борода. В Сибири меня так
прозвали. Знаешь ты, где Сибирь помещается?
- Знаю, - говорит Коська. - Это куда жуликов посылают.
- Нет, брат. Туда не только жуликов... Я, брат, сам в этой Сибири
двенадцать лет отгрохал.
Рассказал Коське, как он в царское время в Сибирь на каторгу попал. За
политику. Потому что он коммунист был, партийный.
Потом Коську расспрашивал. Кто он, откуда, где родителей потерял.
Коська все честно рассказал. Ему скрывать нечего: матку сыпняк угробил, а
батьке ногу немец шашкой отрубил. Приехал он в деревню, пожил месяца полтора
и помер. Кровь потому что спортилась.
И про Сашу рассказал. Как жалела она его, вместо матери была, последний
кусок отдавала. А потом и сама свалилась. Голодно потому что стало в
деревне. Вот он, Коська, и пошел тогда по миру, куда глаза глядят...
Слушал Коську бородатый, не улыбался. Только вилкой по столу
постукивал, головой качал да приговаривал:
- Ты ешь, брат, ешь.
А Коська разошелся. Дядей Костей стал бородатого называть.
Потом чай пили. А потом бородатый гитару со стены снял и пел хриплым
голосом:
Лишь только в Сибири займется заря,
А в деревне народ пробуждается,
На этапном дворе слышен звон кандалов,
Это партия в путь собирается.
А портрет так на подоконнике и лежал. И за весь вечер бородатый о нем
ни одного слова не сказал.
Уж небо вызвездило, когда уходил Коська. Бородатый ему, когда прощался,
три рубля в руку сунул.
- На, - говорит, - возьми. Должен я тебе.
Взял Коська, подумал и назад деньги подает.
- Нет, - говорит. - Я у вас стекло выдавил.
- Глупости, брат. Ты завтра приходи, мы с тобой вместе его обратно
вдавим. Идет?
- Идет.
- Ну, прощай.
- Прощайте, дядя Костя Борода!
Вышел Коська. Темно на улице, а Коське кажется, что светло. Петь
хочется.
Идет Коська по улице и хриплым голосом поет:
На этапном дворе слышен звон кандалов...
А как дальше, и не вспомнить... Забыл.
Плохо спалось Коське в эту ночь. Кряхтел, ворочался, не мог дождаться,
пока утро настанет. Еще дождик, как назло, всю ночь бубнил. И ветер дул. И
фонарь качался и скрипел над Коськиной головой.
Чуть свет забрезжил, Коська уже вскочил. Хотел сразу бежать к дяде
Косте, а потом думает: нет, неудобно так рано заявляться.
С полчаса у мельницы походил, потом на базаре потолкался. Потом на
фонтан сходил, умылся как следует, водички выпил и побежал.
Бежал - посвистывал. А прибежал, на крыльцо заскочил и чуть не
заплакал.
- Ах, черт! Надо же!..
Видит - висит на дверях замок. Ушел, значит, дядя Костя. Ну ясно: на
работу ушел. Эх, Коська, Коська!.. Надо было тебе на базаре толкаться да у
фонтана красоту наводить. Вот и прозевал дядю Костю. Жди его теперь до
вечера.
Сел Коська на ступеньку. Сидит мрачный, под ноги себе глядит. И вдруг -
что такое? Видит, на крылечке, между двумя балясинами, бутылочное стеклышко
блестит. А под стеклышком какая-то бумажка белеет.
Поднял Коська бумажку, развернул, а это записка. А в записке большими
буквами синими чернилами написано:
"Костя! Ключ на том месте, где ты вчера выйти хотел. Заходи, пей чай,
шамай. Сахар на полочке. Наколи дров, если умеешь. Я буду в 5 часов. Дождись
меня.
Твой Борода".
Прочел Коська записку, и первым делом уши у него загорелись.
"Как же это? - думает. - Что же это такое? Не боится, значит? Знает
ведь, что вор я, а не побоялся... Заходи, - пишет".
Потом еще раз перечитал записку. Думает: "А где же ключ? Как это
понимать надо: "Где ты вчера выйти хотел?"
Подумал Коська, подумал, в затылке почесал и догадался: через окно ведь
он вчера вылезти хотел. Значит, там и ключ искать надо.
С крыльца сошел и сразу увидел: окошко, где стекла высажены, фанеркой
заколочено. Сунул палец между фанерой и переплетом - так и есть: ключик туда
засунут.
Посмеялся Коська.
"Эх, - думает, - ну и хитрый ты, дяденька Костя!"
Не сразу Коська в дом вошел. Неудобно было. А потом думает: "Ладно,
войду". Замок отпер и вошел.
Всюду походил, все осмотрел. Есть не стал и чай пить не стал, а дрова
переколол все, какие были, и двор подмел, и все щепочки до одной в кухню
перетаскал. Потом стал ходить и думать: "Что бы еще сделать?" Видит -
портрет на подоконнике лежит. Надо повесить. Нашел гвоздик и приколотил
портрет над дяди Костиной койкой. Потом воду переменил в баночках, где цветы
стояли. Пол в комнате чисто подмел. Потом сел на койку, думает: "Буду ждать
дядю Костю". Потом разморило его в теплой комнате, прилег он, голову на
подушку уронил и заснул.
И вдруг сквозь сон слышит:
- Костя, обедать пора!
Вскинулся Коська, встрепенулся: что такое? Где он? Кто это его обедать
зовет?
Видит - у стола дядя Костя хлопочет. Над столом пар клубится. И в
комнате чем-то горячим, съедобным пахнет.
Вскочил Коська.
- Ой, - говорит, - дядя Костя!! Когда вы пришли?
- А я, - говорит, - минут сорок уж как пришел. Выспался?
- Выспался, - говорит Коська. Стыдно ему. Как же это он так заснул, да
еще на чужой постели. - Вы, - говорит, - простите, что я на вашу койку лег.
- Не за что прощать, - говорит дядя Костя. - Койка для того и стоит,
чтобы на ней спали.
Потом говорит:
- Ну, садись, будем картошку есть. Сходи в сени, руки сполосни.
Пообедали они с дядей Костей. Потом стали стекла вставлять. Коська
замазку месил, гвоздиков из проволоки нарубил, как дядя Костя ему показал.
Потом чайник воды на таганок поставил, чай пить сели.
Дядя Костя у Коськи спрашивает:
- Ты как, брат, работы не боишься?
- Нет, - говорит Коська, - не боюсь. Какую хошь давайте работу - все
сделаю. Дров нарубить, воды натаскать, пожалуйста. Пол даже могу мыть.
Рубаху вам, если хотите, и то могу зашить. Только иглу подлиннее дайте.
Смеется дядя Костя.
- Нет, - говорит, - я не об этом. Я не о такой работе говорю. Я думаю,
тебя бы на место определить надо.
- На какое место?
- А это мы, погоди, обмозгуем. Тебя бы по правилам в интернат, в школу
определить следовало, да, к сожалению, сейчас чересчур переполнено всюду.
Больно уж много на белом свете вашего брата, бездомников, развелось. А
насчет работы - это мы, брат, непременно обмозгуем. Ты как на это?
- А примут меня?
- Почему же!
- Мне ведь тринадцати еще нет.
- Какую-нибудь работенку найдем. Тебе пролетарская закалка нужна.
Говори правду, Коська, хочешь быть пролетарием?
- Хочу, - говорит Коська. - Только... это что значит - пролетарий?
- А это значит человек, который честным трудом на хлеб себе
зарабатывает.
- Да, хочу, - сказал Коська. И голову опустил. И вздохнул. Больно уж
ему надоело нечестным трудом колотушки на базаре зарабатывать.
И вот устроил дядя Костя Коську на работу. Работа, правда, пустячная -
Леонид Пантелеев
Пантелеев А.И. Собрание сочинений в четырех томах. Том 1.
Л.: Дет. лит., 1983.
OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 20 февраля 2003 года
---------------------------------------------------------------------
Два дня не ел Коська; одну только воду стегал. Вода - она бесплатная.
Ее хоть с утра до ночи пей: на каждом углу фонтан, - нагибайся, поворачивай
крантик и дуй, сколько влезет. Да вот беда - сытости от воды настоящей нет.
Как ни пей, все равно брюхо от голода сводит.
Два дня Коська терпел, а на третий день не выдержал. Все утро шатался
по Слободе, у каждого окошка стучал, скулил:
- Тетенька... миленькая... подайте кусочек!
Но захлопывались окна, задвигались занавески, отвечали Коське:
- С богом, хлопец, с богом.
К полудню свело у Коськи брюхо так, что хоть плачь. Хуже даже. Хоть
топись.
Сходил Коська к знакомым ребятам. Были у него такие знакомые ребята -
кордоновская шпана. Эти ребята были воры, они Коську прогнали.
- Мы, - говорят, - стрелкам не подаем. Воровать с нами не хочешь, ну и
катись Христа ради к чертовой бабушке.
Коська вздохнул, ничего не сказал, не обиделся и пошел опять на фонтан
воду пить. По дороге идет, окурки собирает: если курить, то не так есть
хочется. И вдруг слышит - паровоз гудит. Вспомнил Коська - на вокзале давно
не был. Как же это он забыл? Ведь на вокзале можно и копеечек пострелять, и
вещи кому снести пособить.
Собрал последние силенки - побежал на вокзал. А там как раз поезда
ждут. Начальник станции вышел: стоит у фонаря, ногу выставил, белыми брюками
фасон наводит. Пассажиры гуляют по платформе, тетеньки белыми платочками от
жары обмахиваются.
Коська скорее руку лодочкой сложил, юркнул в толпу, заканючил:
- Добрые граждане, подайте сироте на пропитание...
Люди идут, мимо проходят, на Коську даже глядеть не хотят. А другой,
если почище одет, взглянет, да и обойдет, эдак поморщившись. Не запачкаться
бы.
Тут было Коське пофартило. Видит, идет девушка. Лицо доброе, смеется
будто бы. И в руках у нее целая охапка черемухи.
Коська к ней:
- Милая барышня, будьте такая добренькая. Подайте сироте на кусочек.
Она сразу остановилась, в сумочке стала рыться. Видит Коська -
гривенник достает. И уж руку протянул, а гривенник тюк-звяк - и на
платформу. Прыгнул раз-два, покатился - и в щель.
- Ну, доставай, - смеется девушка. - Твое счастье.
Только соскочил Коська с платформы, только хотел под настил сунуться,
слышит - грохот, звон, паровоз гудит: поезд подходит. Нет, надо скорей
назад, - гривенник не убежит, а тут более важные дела прозеваешь.
Выскочил, а уж на платформе черт-те что делается. Шум, звон, дым.
Коська скорей к вагонам. Теперь милостыньку просить нельзя. В такой
суматохе самый добрый человек за кошельком в карман не полезет.
Коська по другой лавочке. Это он тоже может. Он за вещи - за мешки,
сундучки, корзинки - хватается.
- Позвольте донесу, дяденька.
А дяденьки отмахиваются:
- Сами дотащим. Иди лучше буржуазию поищи.
А буржуазия - та носильщиков с бляхами ищет. Да и не поднять Коське
ихних буржуйских чемоданов.
Обиделся Коська. Расстроился. И тут ничего не вышло.
"Эх, - думает, - лучше побегу гривенник искать".
Полез опять под настил. Но где же его тут найдешь, гривенник. Даже и
места он не помнит, где гривенник этот упал.
Ползал Коська, ползал, все коленки изодрал. Только и нашел, что окурков
несколько штук да огрызок яблочный не очень маленький. Огрызок съел, окурки
за уши запихал, хотел вылезать. И вдруг видит - ремешок.
Висит, болтается, свесился с платформы узенький сыромятный ремешок. И
пряжка на нем блестит железная.
Не подумал даже Коська, что это за ремешок и откуда он тут взялся.
Цапнул, дернул, - и вдруг полетела ему под ноги с платформы плетеная
корзиночка.
Съежился Коська. От страха дышать перестал. Думает: сейчас хозяин
корзинки с платформы соскочит, будет ему, Коське, баня с веником. Но нет,
минута прошла, еще минута - никто за корзинкой не лезет. Над головой у
Коськи люди ходят, шумят, разговаривают, а Коська сидит как мышь и
шевельнуться боится.
Наконец осмелел - пощупал плетеночку, потрогал: тяжелая. Перетянута
корзинка сыромятным ремешком, чтобы нести было за что. На лучинных петельках
замочек висит. Маленький. Его пятилетний пацан сковырнет.
Взял Коська плетенку в руки, понюхал: ничем особенным не пахнет. Палец
подсунул под крышечку, что-то мягкое, рубаха, наверно.
И вот закружилась у Коськи голова. Затошнило его. В животе забурчало.
Может, яблоко он не очень свежее съел. Сам не соображал, что делает.
Чуть хрустнул замок, слетел ремешок, отскочили лучинные петельки.
Так и есть: рубаха наверху лежит. Белая, в полоску. Под рубахой книги.
Штук десять. Под книгами ботинки желтые, ношеные, бритва в коробочке,
обмылок в бумажке. А в самом низу картина какая-то, портрет.
Разглядывать Коська не стал, сунул что куда: рубаху за пазуху, книги и
портрет тоже, бритву и мыло в карман, ботинки на ноги. Плетенку не пожалел,
оставил - с ней греха наживешь.
Хоть и не воровал Коська раньше, а все-таки хитрости у него хватило:
здесь вылезать не стал, а пополз в самый конец платформы. Там высунулся,
посмотрел по сторонам, вскочил и зашагал не оглядываясь.
Идет, а сердце у него как рыбка бьется. И стыдно ему и радостно.
Теперь-то уж он сыт будет. Теперь только загнать надо краденое.
А как подумал, что краденое, опять уши горят.
Думает: "Нет, не украл ведь я. Ведь сама корзинка упала, я только за
ремешок потянул".
"А зачем же, - думает, - убегаешь? Чего ж ты тогда плетенку бросил,
если она не краденая?"
Сам думает, а сам все шагу прибавляет. Знает, куда ему теперь идти надо
- на Кордон. Там один человечек живет, одноглазый Яшка Каин, он краденым
торгует.
Каин пьяный на огороде сидел, в карты играл с маленькими ребятишками.
Он думал, что Коська стрелять пришел. Прогнал его.
- Иди, - говорит, - к черту! Надоели вы мне, рукосуи... Работать надо,
а не христарадничать.
Коська не обиделся, не ушел. Постоял, ногу поднял, желтый ботинок
показал:
- Покупай - продам.
Каин посмотрел, пощупал. Видно, понравились.
- Сколько? - спрашивает. А сам карты засаленные тасует.
- Червяк давай, а меньше ни копейки.
Засмеялся Каин:
- Ишь фартовый какой! По-фабричному за левый товар хочешь? А тимак не
возьмешь?
Это он по-воровскому. Обиделся Коська:
- Ты дело говори. "Тимак"! За такие колеса на базаре два червяка
просят. Бишка монет давай, а меньше ни копейки.
На пяти рублях и сговорились. Коська сразу богатым стал. Сразу фасона
прибавил. Рубаху достал, бритву, мыло, книги, портрет. Только сейчас и
разглядел его, этот портрет. Там девчонка, однолетка Коськина или чуть
побольше, на карточку снята. У девчонки нос кверху вздернут, глаз левый
прищурился, смеется, что ли? А на шее галстук, как у пионеров, только
черный. И глаза, и губы, и волосы - тоже все черное. А щеки белые, неживые.
За рубаху Каин дал три рубля, да за бритву - полтинник. За мыло и за
ремешок гривенник накинул. А книги полистал и не взял.
- Не интересуюсь, - говорит. - Это книги политические, а я читаю только
романы Александра Дюмы.
И портрет тоже не взял.
- На кой мне, - говорит, - чужая фотокарточка!
- Я, - говорит Коська, - дешево отдам. За пятачок отдам.
- Не надо. И за копейку не возьму. Можешь ее дома на рояль поставить.
Ну что ж, не хочешь, не надо. Коська теперь не горюет. Коська прямым
путем - на базар.
За книги маклак в книжном ряду два рубля заплатил. Коська не
торговался. И за рубль отдал бы. Портрет остался, выкинуть хотел, потом
подумал: "Спрячу, может, потом когда и пригодится". Сунул на живот под
рубаху, сосчитал деньги и пошел барином по базару.
До вечера по базару шлялся. С деньгами не скучно. Первым делом большую
бутылку молока топленого выпил и булку французскую съел. Потом смородины
фунт, потом брынзы, сала... В белой палатке мороженого маленькими
стаканчиками на целый рубль сожрал. Папиросы "Раковский" курил. Встретил
Митьку Ежика, такого же, как он, беспризорника. Забыл, что поругались они
намедни с Ежиком, тот его "вшивым стрелком" обозвал. Ничего, Коська простил
Митьку, накормил его да еще полтинник подарил. Жалко, что ли, если у самого
есть!
И когда ночевать Коська пошел, тоже шамовки с собой побольше прихватил.
Ночевал на пустыре у мельницы паровой. Там из деревянных щитов такой
вроде шалашика был устроен. Это они еще с Ежиком сделали, когда друзьями
были. Вместе и ночевали здесь, пока не поругались.
Еле доплелся Коська до своего логова: совсем разморило его от
непривычной сытости. Сел около шалашика, папироску "Раковский" достал,
сидит, дымит, отдыхает. За спиной у него стена гладкая и высокая - мельница.
За стеной день и ночь стучит что-то, словно поезд. Машины, должно быть,
какие... А у стены над Коськиной головой фонарь электрический всю ночь
качается.
Докурил Коська папироску, стал свои припасы в шалаш укладывать: буханку
пеклеванного, колечко колбасы, конфетки, махорку полтавскую... Портрет из-за
пазухи вынул. Хотел тоже заначить, потом думает: посмотрю от нечего делать.
Лег животом на сырую траву, положил перед собой, стал смотреть. Девчонка,
как и раньше, глядит. Нос кверху вздернут. Левый глаз усмехается.
Смотрит Коська на девчонку и думает:
"А ну как зашевелится она сейчас, откроет рот и скажет: "А и сволочь же
ты, Коська, шантрапа ты беспризорная. Какое ты имел право украсть меня
вместе с ботинками и книжками политическими?!"
Но нет, знает Коська - не оживет девчонка. И жалко ему немножко, что не
может она заговорить, не может даже чуть-чуть подмигнуть ему, Коське, серым
своим веселым глазом.
Не стал Коська прятать карточку, а повесил ее у себя в шалаше. Вместо
гвоздя щепочку взял и приладил в уголке на стенке.
И стало как будто веселей в его логове.
Спалось Коське плохо. Часто просыпался он, душило его что-то - объелся,
наверно. И все-таки каждый раз он не мог утерпеть - то хлебца откусит, то от
колбасы кусочек отщипнет, то конфетку начнет сосать.
А под утро заснул крепко и увидел во сне, что он у себя дома, в
деревне, что он еще маленький, что живы еще и матка его и отец. Сидит он,
Коська, на лавке, плетет из кудельки кнутик, а сестренка его Саша - тоже
живая - сидит рядом и мягким деревянным гребешком чешет ему волосы...
А когда проснулся утром Коська и увидел над головой портрет, понял, чем
он ему так полюбился: девчонка-то с веселыми серыми глазами на сестру его
Сашу похожа.
Пришли дни плохие. Опять на колун сел Коська - совсем брюхо подвело.
Осень уже настала, дожди часто шли. Земля холодная стала и голая, без
одной травинки. Бывало, с утра до ночи не вылезал Коська из своего логова.
Дрожь пробирала от сырости.
Вот лежал он раз у себя под щитами. В животе кишки стянуло: со
вчерашнего утра хлеба Коська не нюхал. Со вчерашнего дня все раздумывал, где
бы хоть пятачок на шамовку достать. А где ж его достанешь, пятачок, если не
везет человеку? А не везет Коське - хуже и не придумаешь. Третьего дня на
станции чуть под поезд не попал - на ходу из вагона выскочил. Убегал от
мужика, у которого пилу из-под лавки вытянуть хотел, прыгнул - и прямо на
рельсы. А вчера его хохлушка кочергой огрела по спине. Коська у нее во дворе
полотенце с веревки неловко дернул.
Нет, не умеет Коська воровать. Не выйдет из него порядочный вор - это и
ребята говорят, и сам он видит.
И "стрелять" разучился. Пойдет милостыньку просить, а глаза у него
бегают: люди сразу видят, что он за человек такой.
- Иди, иди, - говорят. - Знаем мы, какой ты сирота. Вор - по глазам
видно.
Лежал Коська в шалаше и думал: продать бы что! Нечего. Все богатство на
нем. Сквозь рубаху голый живот виден, голова не покрыта, ноги не обуты,
штаны на трухлявой тесемочке держатся.
И тут он портрет увидел.
"А что, - думает, - загнать, что ли? Может, на фунтяшник хлеба дадут.
Или хоть на полфунта".
Жалко ему портрета. Да что ж поделаешь. Правду люди говорят: голод не
тетка. Вздохнул Коська, посмотрел напоследок на девочку, снял карточку со
стены, разгладил ее кое-как, пыль вытер, дырку от гвоздя пальцем затер и
потопал на базар.
На базаре вынул портрет, ходит, размахивает им, кричит:
- А вот кому? Дешево отдам!
Люди не глядят даже. Мимо проходят.
Коська еще громче кричит. Еще пуще размахивает портретом. Баба толстая
идет. Он бабе в лицо свой товар тычет:
- Тетенька, купите патрет.
Баба пухлой рукой махнула, не посмотрела даже:
- А ну тоби к бису. Що це за патрет.
Другая баба долго стояла, рассматривала портрет. И так на него
поглядит, и вниз головой повернет, и на свет посмотрит. Потом головой
покачала, вздохнула, сказала Коське: "Бить вас, мазуриков, надо", - и пошла
дальше.
А Коська уж еле ходит. Еле ноги таскает. И голос у него охрип.
"Хоть кусочек, - думает, - хоть корочку дали бы".
И вдруг подходит к Коське человек. Бородатый. Высокий. В белой рубахе.
В веревочных чувячках на босу ногу. Увидел портрет, выхватил у Коськи из
рук:
- Это что такое?
Сдрейфил Коська. Уж бежать хотел, да не может: ноги не бегут.
- Где взял? - спрашивает бородатый, а сам так и рыщет глазами по
Коськиной карточке.
- Это моя вещь, - говорит Коська. - Патрет называется.
- Вот как? Портрет? А это чей портрет?
- Ну, как чей? Сестренка это моя.
Усмехнулся бородатый в свою черную бороду.
- Хорошая у тебя сестренка. А зовут ее как?
У Коськи еле язык ворочается.
- Саша, - говорит.
Опять смеется бородатый.
- Гм. Саша? А может быть, Наташа? Ты что же это, купец, выходит,
сестренку свою продаешь?
- Продаю, да, - говорит Коська. - Деньги очень нужны.
- А сколько хочешь?
Видит Коська: понравилась человеку вещь, - значит, можно цену и
побольше заломить.
- Полтинник! - говорит.
Задумался бородатый, затылок стал чесать.
"Эх, - думает Коська, - лишнего маленько я запросил".
А бородатый посмотрел еще раз на карточку, отдал ее Коське и говорит:
- Вот что я тебе скажу. У меня денег сейчас с собой нет. И я сейчас
тороплюсь - на работу опаздываю. А мы с тобой вот что сделаем. Ты, брат,
приходи ко мне вечером на квартиру. Я тебе за эту фотографию полтинник дам и
даже больше. Это, - говорит, - имей в виду, очень замечательная фотография.
Придешь?
- Приду, - говорит Коська, а сам думает:
"Дожидайся... приду... Заманиваешь небось, бородатый черт!"
А бородатый написал на бумажке адрес, дал Коське, помахал ему рукой и
побежал в своих веревочных лапоточках с базара.
До вечера долго еще было. И Коська раз десять загадывал себе: идти ему
или не идти? На базаре подстрельнул огурцов пару и хлеба маленький кусочек.
Посытнее стало - портрет пожалел. Стоит ли продавать? Ведь и верно - вещь
замечательная. Да и боязно было идти: а что, если нарочно его бородатый
заманил? Придет Коська, а там засада, мильтоны сидят с наганами.
Но к вечеру осмелел Коська. Есть очень уж захотелось. Подумал, подумал
и пошел к бородатому. Отыскал улицу, дом нашел. Домик совсем небольшой, с
крылечком. Садик рядом. В садике яблоня растет, перед крылечком подсолнухи
желтеют.
Постоял Коська на крылечке, набрался духу и постучал.
И сразу же бородатый вышел. Как будто за дверью стоял, дожидался.
- А, - говорит, - пришел, субчик?!
Испугался Коська. Чуть на пол не сел.
"Наделал, - думает, - делов. Заметет он меня сейчас. И не смыться
даже".
Стоит как пень. А бородатый смеется, дверь перед Коськой распахнул:
- Ну, что ж. Заходи, брат. Милости просим.
Коська порог переступил, а показалось, будто верст пять болотом шагал.
Ноги не держат. "Скорее бы хоть", - думает.
Ввел его бородатый в комнату. Поглядел Коська - небогато тут живут.
Стол, два стула, койка железная, на койке шинель вместо одеяла. Книг только
много. И цветочки в банках. А на стенах - картинки. Ленин с протянутой
рукой. И рядом гитара висит на веревочке.
Вынул Коська из-за пазухи портрет, протянул бородатому:
- Нате.
А тот будто уж и забыл, о чем договаривались.
- А, - говорит, - карточка! Ладно, положи ее куда-нибудь. Вон на
подоконник.
Потом говорит:
- Ну, давай присаживайся. Сейчас мы с тобой шамать будем.
Поглядел на него Коська - смеется бородатый. "Что ж ты, - думает, -
надо мной измываешься, бородатое пугало! Брать, так бери сразу".
А тот опять смеется и говорит:
- Садись, садись, не стесняйся.
Сел тогда Коська. Бородатый перед ним тарелку поставил, ножик и вилку
положил. Потом говорит:
- Ты посиди минутку, ладно? А я пойду смастерю чего-нибудь.
"Знаю, - думает Коська, - чего ты смастеришь. Лягавить пошел".
Как вышел бородатый, Коська вилку и ножик в карман, тарелку за пазуху и
шасть к окну. На подоконник залез, хотел в сад прыгать, да неловко локтем
стекло задел, зазвенело оно, полетели осколки в стороны. Охнуть Коська не
успел - цап его кто-то за ногу. Оглянулся - бородатый стоит. Смеется опять.
- Ты что же это? - спрашивает. - А? Куда же это ты собрался?
Не выдержал Коська, с подоконника на пол скатился и заревел благим
матом. Думал - бить его сейчас бородатый будет. Съежился весь. А тот на
корточки рядом с Коськой присел и ладошкой лохматую Коськину голову гладить
стал.
- Что с тобой? - спрашивает. - Эй, парень! Да что с тобой? Зачем
плачешь?
А Коська не слушает - воет, как дворняжка голодная. Не разберешь, что и
говорит:
- С голоду я украл. Не вор я... Ремешок сам свалился.
- Какой ремешок?
А Коська:
- А-а-а... У-у-у...
Схватил его бородатый за шкирку, тряхнул как следует, на ноги поставил.
- А ну, хватит! Довольно! Не люблю я плаксивых.
Перестал тогда Коська реветь.
- Ты чего испугался? - спрашивает бородатый. - Зачем в окно полез?
- Думал, вы мильтона звать пошли.
- Эх, чумичка! Мильтона звать! Нет, брат. Ошибаешься. Я, брат, не
такой.
Посмотрел бородатый на стол.
- Ох, - говорит, - а тарелку-то я забыл. Погоди, сейчас принесу.
Только вышел - Коська тарелку из-за пазухи, ножик и вилку - из кармана
- и все на старое место, на стол. Не успел положить - бородатый входит. В
одной руке сковородка горячая, в другой - тарелка с хлебом и вилка с
ножиком. На стол бородатый посмотрел и будто не заметил ничего.
- Ну, садись, - говорит, - будем яичницу есть.
Себе шматочек оставил, а Коське полную тарелку наворотил. Задохнулся
Коська от одного запаха. Подцепил на вилку кусок и чуть язык не проглотил.
Вот так яичница! С помидорами, с салом, с луком зеленым. Коська такую
яичницу только дома, в деревне, едал, когда маленький был. С тех пор и не
пробовал.
Ест, торопится, а сам думает: "Нехорошо, надо бы потише есть". Стыдно
ему - по-человечески есть разучился... А бородатый смотрит, смеется.
- Ешь, ешь, - говорит. - У тебя, брат, небось в животе черти пляшут?
Коське уж не страшно. Слезы высохли. Сам посмеивается.
- Пляшут, - отвечает. - Еще как.
- Ну и шамай, брат. А зовут-то тебя как?
- Коська.
- Во, брат! Удивительно. И меня тоже, представь себе, Коськой зовут.
Смешно Коське. Такой дяденька и вдруг тоже Коська.
- Зовут меня дядя Костя, а прозвище мое Борода. В Сибири меня так
прозвали. Знаешь ты, где Сибирь помещается?
- Знаю, - говорит Коська. - Это куда жуликов посылают.
- Нет, брат. Туда не только жуликов... Я, брат, сам в этой Сибири
двенадцать лет отгрохал.
Рассказал Коське, как он в царское время в Сибирь на каторгу попал. За
политику. Потому что он коммунист был, партийный.
Потом Коську расспрашивал. Кто он, откуда, где родителей потерял.
Коська все честно рассказал. Ему скрывать нечего: матку сыпняк угробил, а
батьке ногу немец шашкой отрубил. Приехал он в деревню, пожил месяца полтора
и помер. Кровь потому что спортилась.
И про Сашу рассказал. Как жалела она его, вместо матери была, последний
кусок отдавала. А потом и сама свалилась. Голодно потому что стало в
деревне. Вот он, Коська, и пошел тогда по миру, куда глаза глядят...
Слушал Коську бородатый, не улыбался. Только вилкой по столу
постукивал, головой качал да приговаривал:
- Ты ешь, брат, ешь.
А Коська разошелся. Дядей Костей стал бородатого называть.
Потом чай пили. А потом бородатый гитару со стены снял и пел хриплым
голосом:
Лишь только в Сибири займется заря,
А в деревне народ пробуждается,
На этапном дворе слышен звон кандалов,
Это партия в путь собирается.
А портрет так на подоконнике и лежал. И за весь вечер бородатый о нем
ни одного слова не сказал.
Уж небо вызвездило, когда уходил Коська. Бородатый ему, когда прощался,
три рубля в руку сунул.
- На, - говорит, - возьми. Должен я тебе.
Взял Коська, подумал и назад деньги подает.
- Нет, - говорит. - Я у вас стекло выдавил.
- Глупости, брат. Ты завтра приходи, мы с тобой вместе его обратно
вдавим. Идет?
- Идет.
- Ну, прощай.
- Прощайте, дядя Костя Борода!
Вышел Коська. Темно на улице, а Коське кажется, что светло. Петь
хочется.
Идет Коська по улице и хриплым голосом поет:
На этапном дворе слышен звон кандалов...
А как дальше, и не вспомнить... Забыл.
Плохо спалось Коське в эту ночь. Кряхтел, ворочался, не мог дождаться,
пока утро настанет. Еще дождик, как назло, всю ночь бубнил. И ветер дул. И
фонарь качался и скрипел над Коськиной головой.
Чуть свет забрезжил, Коська уже вскочил. Хотел сразу бежать к дяде
Косте, а потом думает: нет, неудобно так рано заявляться.
С полчаса у мельницы походил, потом на базаре потолкался. Потом на
фонтан сходил, умылся как следует, водички выпил и побежал.
Бежал - посвистывал. А прибежал, на крыльцо заскочил и чуть не
заплакал.
- Ах, черт! Надо же!..
Видит - висит на дверях замок. Ушел, значит, дядя Костя. Ну ясно: на
работу ушел. Эх, Коська, Коська!.. Надо было тебе на базаре толкаться да у
фонтана красоту наводить. Вот и прозевал дядю Костю. Жди его теперь до
вечера.
Сел Коська на ступеньку. Сидит мрачный, под ноги себе глядит. И вдруг -
что такое? Видит, на крылечке, между двумя балясинами, бутылочное стеклышко
блестит. А под стеклышком какая-то бумажка белеет.
Поднял Коська бумажку, развернул, а это записка. А в записке большими
буквами синими чернилами написано:
"Костя! Ключ на том месте, где ты вчера выйти хотел. Заходи, пей чай,
шамай. Сахар на полочке. Наколи дров, если умеешь. Я буду в 5 часов. Дождись
меня.
Твой Борода".
Прочел Коська записку, и первым делом уши у него загорелись.
"Как же это? - думает. - Что же это такое? Не боится, значит? Знает
ведь, что вор я, а не побоялся... Заходи, - пишет".
Потом еще раз перечитал записку. Думает: "А где же ключ? Как это
понимать надо: "Где ты вчера выйти хотел?"
Подумал Коська, подумал, в затылке почесал и догадался: через окно ведь
он вчера вылезти хотел. Значит, там и ключ искать надо.
С крыльца сошел и сразу увидел: окошко, где стекла высажены, фанеркой
заколочено. Сунул палец между фанерой и переплетом - так и есть: ключик туда
засунут.
Посмеялся Коська.
"Эх, - думает, - ну и хитрый ты, дяденька Костя!"
Не сразу Коська в дом вошел. Неудобно было. А потом думает: "Ладно,
войду". Замок отпер и вошел.
Всюду походил, все осмотрел. Есть не стал и чай пить не стал, а дрова
переколол все, какие были, и двор подмел, и все щепочки до одной в кухню
перетаскал. Потом стал ходить и думать: "Что бы еще сделать?" Видит -
портрет на подоконнике лежит. Надо повесить. Нашел гвоздик и приколотил
портрет над дяди Костиной койкой. Потом воду переменил в баночках, где цветы
стояли. Пол в комнате чисто подмел. Потом сел на койку, думает: "Буду ждать
дядю Костю". Потом разморило его в теплой комнате, прилег он, голову на
подушку уронил и заснул.
И вдруг сквозь сон слышит:
- Костя, обедать пора!
Вскинулся Коська, встрепенулся: что такое? Где он? Кто это его обедать
зовет?
Видит - у стола дядя Костя хлопочет. Над столом пар клубится. И в
комнате чем-то горячим, съедобным пахнет.
Вскочил Коська.
- Ой, - говорит, - дядя Костя!! Когда вы пришли?
- А я, - говорит, - минут сорок уж как пришел. Выспался?
- Выспался, - говорит Коська. Стыдно ему. Как же это он так заснул, да
еще на чужой постели. - Вы, - говорит, - простите, что я на вашу койку лег.
- Не за что прощать, - говорит дядя Костя. - Койка для того и стоит,
чтобы на ней спали.
Потом говорит:
- Ну, садись, будем картошку есть. Сходи в сени, руки сполосни.
Пообедали они с дядей Костей. Потом стали стекла вставлять. Коська
замазку месил, гвоздиков из проволоки нарубил, как дядя Костя ему показал.
Потом чайник воды на таганок поставил, чай пить сели.
Дядя Костя у Коськи спрашивает:
- Ты как, брат, работы не боишься?
- Нет, - говорит Коська, - не боюсь. Какую хошь давайте работу - все
сделаю. Дров нарубить, воды натаскать, пожалуйста. Пол даже могу мыть.
Рубаху вам, если хотите, и то могу зашить. Только иглу подлиннее дайте.
Смеется дядя Костя.
- Нет, - говорит, - я не об этом. Я не о такой работе говорю. Я думаю,
тебя бы на место определить надо.
- На какое место?
- А это мы, погоди, обмозгуем. Тебя бы по правилам в интернат, в школу
определить следовало, да, к сожалению, сейчас чересчур переполнено всюду.
Больно уж много на белом свете вашего брата, бездомников, развелось. А
насчет работы - это мы, брат, непременно обмозгуем. Ты как на это?
- А примут меня?
- Почему же!
- Мне ведь тринадцати еще нет.
- Какую-нибудь работенку найдем. Тебе пролетарская закалка нужна.
Говори правду, Коська, хочешь быть пролетарием?
- Хочу, - говорит Коська. - Только... это что значит - пролетарий?
- А это значит человек, который честным трудом на хлеб себе
зарабатывает.
- Да, хочу, - сказал Коська. И голову опустил. И вздохнул. Больно уж
ему надоело нечестным трудом колотушки на базаре зарабатывать.
И вот устроил дядя Костя Коську на работу. Работа, правда, пустячная -