-- А сам вор, значит, остался не наказан?
-- Как это не наказан? Он лишился самого ценного, что у него было - денег и власти. Это очень серьезное наказание. Не одна лишь смертная казнь должна применяться. Аналогичным образом мы заставили вернуть народу награбленное уже довольно многих толстосумов. И будем продолжать в том же духе, пока сами не придем к власти.
-- А что вам мешает прийти к власти уже сейчас? - спросил Андрей, - У меня складывается впечатление, что вы смогли бы этого добиться в ближайшее время.
-- Мы прямо сейчас можем практически в любое кресло посадить своего человека. Мы можем заполнить своими людьми весь аппарат правительства, Парламент, администрацию Президента. Но всему свое время. Власть - это инструмент, а не цель. Наш приход к власти должен быть не только и не столько "законным", сколько естественным и своевременным. Мы учитываем естественный ход истории, состояние общества. Общество в целом само должно нас востребовать. Мы лишь подталкиваем, направляем это движение. Стараемся предугадывать направление движения, но мировая история, на самом деле, движется сама по себе. Это видно, если брать большие временные отрезки. Придет время, и мы будем у власти, и общество окажется готово воспринять наши идеи. А идея, овладевшая массами, становится, как говорил один очень умный человек, движущей силой. И тогда мы построим великую страну. Страну свободных, богатых и счастливых людей. Так что не смотри на меня так, Андрей. Я вовсе не монстр.
-- Я не знаю Олег, как я на тебя смотрю, но, рассказанное тобой, - ужасно. Как бы ни был плох какой-то "Олигарх", - у него остаются дети, жена, у него есть мать. Ну, ладно, допустим вы безжалостны к врагам настолько, что вам и детей не жалко. Но ведь есть какие-то Богом данные законы - нельзя, поступая безнравственно, добиться нравственного результата!
-- А вот и нет. Можно. И во все времена было можно. Мы стобой только что говорили о справедливых войнах. А ведь на них с обеих сторон гибнут самые разные, чаще всего - невинные - люди, остаются вдовы и сироты. И, наконец, Андрей - мы уничтожили всего лишь несколько десятков. Благодаря этому мы остановили, как минимум, еще две "маленькие победоносные войны", типа тех, что велись в Чечне и на которых погибли десятки тысяч. Так что, брат, арифметика на нашей стороне. И то, что мы предотвратили расчленеие наших крупнейших добывающих монополий, позволило сохранить и рабочие места, и семьи, и, в конце концов, человеческие жизни. И то, что награбленные миллиарды возвращены в страну и работают на экономику России - это тоже тысячи спасенных жизней и судеб, и это наша заслуга. И то, что все еще остающиеся у власти негодяи действуют теперь с оглядкой на нас - тоже людские жизни и судьбы. Наконец, и это главный итог нашей с тобой конкрентной сегодняшней встречи: никто кроме нас не сможет хоть как-то воздействовать на этот твой "Гранд Каньон". А мы - сможем. И тебя, благородный Гамлет, мы тоже спасем.
-- Но, все таки...
-- Прости, что я тебя перебиваю, но я уже очень устал, - Олег снова закурил, - Я толком не сплю уже несколько ночей. Сегодня было большое совещание. Я там не просто присутствовал, но и делал большой доклад. Я устал. Давай, продолжим завтра. Последнее, что я хотел тебе сказать, - о Приднестровье не волнуйся. Ситуация под нашим контролем. Теперь мы сумеем не допустить столь прискорбного развития событий, каковым оно могло бы стать без нашего вмешательства. И это, кстати, снова - похвала террору. Но не будем продолжать, ладно? Я правда устал.
-- Ну хорошо. Я теперь и не знаю - засну ли я...
-- Заснешь. Ты здесь должен все время хорошо спать. Здесь о создается специальная атмосфера, воздух насыщается отрицательными ионами, ну и все такое прочее. Да, кстати, ты посмотрел то, что тебе принели из дому?
-- Да, посмиотрел. Все отлично, но с собой, наверное, это брать не стоит? Я ведь буду кем-то вроде нелегала? - спросил Андрей.
-- Да, но кое-что взять будет можно. Мы еще об этом поговорим. И встречу с родителями организуем.
-- А с дочкой?
-- Нет, Андрей, - Олег развел руки в стороны, - Это не желательно. Пойми, наша служба безопасности категорически против. Потерпи, - через несколько месяцев мы все сможем уладить так, что ты преспокойно вернешся. Надеюсь теперь, когда ты о нас узнал побольше, ты сможешь более оптимистично оценивать наше будущее.
-- И я надеюсь. Но пока, Олег, я если не в шоке, то, уж как минимум, чрезвычайно взволнован.
-- Успокаивайся, все пока идет нормально. Так что - до завтра. С утра будем просматривать некоторые видеоматериалы. Спокойной ночи.
-- Спокойной ночи, - ответил Олег и первым встал из-за стола.
Врнувшись в свою каюту, Андрей прилег на койку и, в очередной раз за последние дни, сам себя спросил: "Когда же этот кошмар закончится? Что же ему так не повезло с Родиной? Ну почему у нас все время что-то происходит? Все время кто-то с кем-то борется, непрерывно совершаются революции, реформы, перестройки, сепаратизм, экспансии Запада, Востока, Севера и Юга? Что же надо делать, чтобы просто спокойно жить? Ну ведь я же никуда не лез, ни к чему не стремился, никому не завидовал, ни с кем не боролся - пропадите вы все пропадом! Сидел себе в банке, никого, как говорится, не трогал, нормально работал, нормально зарабатывал - на кой черт ему этот Димон, прости господи, покойный, тогда попался? И теща, сволочь, всю его жизнь поломала, семью разрушила. И жена, дура, пошла у ней на поводу, - чего ей-то, дуре не хватало? Жили бы себе тихо, мирно. Дочь растили бы. А вместо этого - бред какой-то! То американские шпионы, диверсанты и убийцы, то теперь наши террористы! Нет, надо бежать от них. Грамотно, притворяясь, скрывая истинные намерения, - но бежать! Как задумал, так и буду действовать. Но с дочкой увижусь, чем бы это ни обернулось. Пусть потом гавкают - никуда не денутся!"
И Андрей свернулся на койке клубком и стал засыпать, приговаривя самому себе: "Я Колобок, Колобок, я от дедушки ушел, я от бабушки ушел, я от волка ушел, я от медведя ушел - а от тебя, террорист, и подавно уйду!"
Часть XVII.
Андрей проснулся в половине четвертого утра. Было еще совсем темно.
Он заранее продумал все свои действия. Бесшумно ступая по мягким коврам коридоров, он через салон вышел на корму нижней палубы, стараясь не попадать на хорошо освещенные места. Потом долго стоял, спрятавшись за какой-то лестницей, ведущей наверх, и прислушивался.
Стояла особая летняя московская ночная тишина, наполненная разнообразными звуками. Доносился шум автомобилей, поток которых был, конечно, в десятки раз меньшим, нежели днем, но, тем не менее, достаточным, чтоб слиться в почти непрерывный гул. По реке плыли какие-то буксиры, неподалеку, на все продолжающемся строительстве комплекса "Москва-Сити", работали подъемные краны, искрилась электросварка, доносились голоса рабочих. И все это звучало на фоне мощного, низкочастотного непрерывного гула - утробного голоса огромного мегаполиса, не смолкающего ни на минуту.
На корабле все оставалось совершенно спокойным. Убедившись, что кроме него все спят, и никто за ним не наблюдает, Андрей перемахнул через бортик и оказался в какой-то хозяйственно-технической части корабельного хозяйства, расположенного на корме вблизи воды. Здесь были лебедки, веревки, канаты, цепи и много еще всего нужного кораблю, но непонятного для непосвященных.
Продолжая держаться затененных углов, Андрей перегнулся через низкий борт, чтоб оценить растояние до воды, потом сбросил вниз конец троса, свернутого в бухту у самого борта, привязал его к каким-то железякам, подергал, проверяя прочность крепления, еще раз оглянулся по сторонам, и осторожно, бесшумно спустился в воду.
Из каюты он вышел в одних трусах, а всю остальную одежду - спортивный костюм и кроссовки, полотенце, немного денег и мобильный телефон, - он упаковал в несколько слоев из полиэтиленовых пакетов, предварительно проверив их герметичность. Поэтому он спокойно погрузился, положив прямо на воду свой плавучий узелок с вещами.
Течение подхватило его вместе с вещами и медленно понесло вниз, к мосту и повороту реки. Стараясь не издавать звуков, Андрей работал ногами брассом, подгребая свободной рукой. Единственное, чего он опасался, это перспективы попасть под какой-нибудь буксир. Но, к счастью, приближающихся буксиров не было. Довольно скоро и вполне благополучно он доплыл до берега и вышел на сушу практически под мостом. Его снова никто не заметил. Он спокойно вытерся, переоделся в спортивный костюм и, как написали бы классики, "приобрел вид студента, занимающегося физкультурой".
Теперь надо было дождаться прихода дня, не привлекая внимания. И об этом он подумал заранее, - до Киевского вокзала было рукой подать.
На Киевском вокзале жизнь то ли еще, то ли уже, но бурлила вовсю. Андрей купил газету и уселся на свободное место среди пестрой толпы в зале ожидания.
Киевский вокзал был для него самым знакомым и, наверное, самым нелюбимым вокзалом Москвы. На него он приезжал в Москву, когда еще жил в Кишиневе, на него ходил встречать и провожать друзей и знакомых своих родителей, вечно перетаскивая какие-то тяжести. Здесь во все времена царил юг России, - слышна украинская и молдавская речь, галдят пестрые цыгане, не изменяющие своим обычаям и традициям ни при каких властях.
Андрей задремал, не опасаясь, что его обворуют, ибо его вид не мог спровоцировать таких серьезных людей, как воры Киевского вокзала.
Так незаметно пролетело часа три.
План был прост: зайти в школу дочери и повидаться с ней во время перемены. Потом вернуться на корабль. Дальнейшее представлялось смутно, хотя и казалось вполне определенным.
До школы, с учетом всех пересадок, надо было добираться максимум минут тридцать. Занятия начинались, кажется, в половине девятого. Значит, первая перемена начнется в четверть десятого.
Андрей спустился в метро.
Как же здесь было хорошо!
Угрюмо-сосредоточенная, абсолютно плотно упакованная толпа пассажиров, едущая в часы пик на работу, подхватила Андрея, доставляя ему тем самым, неизъяснимую радость простой, человеческой жизни, лишенной, как он только теперь понял, настоящих проблем.
Как же хорошо было вместе с этими прекрасными людьми! Один спит стоя, повиснув на поручнях, эти двое, удерживаемые вертикально за счет сжатия, дышут таким перегаром, что хочется закусить, сидящие читают, молодежь слушает через наушники работу то ли отбойных молотков, то ли токарных станков, презжие с мешками и сумками все время не могут занять правильного места и всем мешают. Господи, какое это счастье - быть как все...
Скоро надо было выходить, но тут Андрей вспомнил, что за ним ведь могут следить! Черт знает как это может произойти, но исключить-то этого нельзя!
Он стал вспоминать лекцию Олега и вскоре придумал, как ему казалось, стопроцентнтный, железобетонный способ отделаться от любой слежки. Для этого ему, правда, пришлось возвращаться по той же линии метро в обратном направлении. Это, конечно, выглядело как тот самый неправильный прием, но что уж делать.
Выйдя на "Смоленской", Андрей пропустил на эскалатор всех приехавших с ним на поезде, последним поднялся наверх и остановился у киосков в верхнем вестибюле. Постояв еще некоторое время, он постарался запомнить тех, кто тоже оставался здесь. Кто-то как будто ждал кого-то, кто-то стоял у аптечного киоска. Решив, что он их запомнил, Андрей медленно вышел и пошел по Садовому в сторону Нового Арбата. Дойдя до переулка Каменная слобода, он свернул сначала направо, потом налево и подошел к одному из знаменитых новоарбатских "домов-книжек" с обратной стороны. Он бывал здесь и раньше, поэтому злорадно посмеивался в душе над незадачливами преследователями, ежели таковые имелись. В этом огромном здании располагалось множество разнообразнейших правительственных и неправительственных учреждений, типа "Фонда развития политической правизны", поэтому здесь был строгий пропускной режим. С обратной стороны имелся черный ход, возле которого тоже стоял вахтер. Андрей сказал ему, что идет в бюро пропусков, что допускалось правилами, и, под неусыпным оком бдительного выхтера прошел через холл, миновал двух других вахтеров, проверяющих пропуска у входящих с главного входа и остановился у бюро пропусков. Оглянувшись, он с удовлетворением никого не обнаружил. Если бы преследователь был, он просто обязан был повторить его маршрут. Но никого не было!
И Андрей спокойно вышел на Новый Арбат, где вовсю гремело "Арбат-радио", фланировала в обоих направлениях смешанная толпа из служащих и приезжих, и где Андрей чувствовал себя в полной безопасности. Он еще немного прошелся, потом сел на троллейбус.
К школе он подошел уже в конце второго урока. На первом этаже, прямо у входа стоял вооруженный охранник, чего во времена детства Андрея не было, и быть не могло. Он отказался впустить его в школу, посоветовав обратиться в канцелярию. Позвонив по внутреннему телефону, Андрей долго объяснял сначала одной, потом другой, наконец, третьей женщине, оказавшейся завучем, кто он такой, и что ему нужно. Каждой приходилось рассказывать все - чей он отец, почему он не живет с семьей, не лишен ли он родительских прав и как он это докажет. Каждый раз разговор прерывался в тот момент, когда выяснялось, что у него нет с собой паспорта. После этого к телефону подзывали следующую тетку, и все начиналось сначала. На просьбу позвать директора ему отвечали, что приемный день у директора завтра, с 16 часов. Единственное, на что удалось уговорить последнюю тетку - завуча, это выйти к нему на проходную.
Пришла строгая, пожилая женщина, Андрей еще раз рассказал всю свою жизнь, называл при этом имя дочери, ее близкой подруги, имя своей жены, и даже тещи. Придумал историю, что он постоянно находится в Новосибирском Академгородке на длительной стажировке, а в Москве бывает очень редко, что это единственный шанс увидеть дочку. Самым же главным оказалось то, что он вспомнил, наконец, имя классной руководительницы. Только тогда тетка ему, кажется, поверила, но перемена уже закончилась.
Завуч, однако, пошла вместе с ним в учительскую, установила, в каком кабинете сейчас находится его дочь, вместе с ним дошла до кабинета, сама заглянула и попросила Оксану выйти в корридор.
Андрей не видел дочь уже месяца два. Сердце колотилось - он не знал, как она прореагирует на его неожиданное появление, да еще в довольно странном виде - спортивном костюме.
Оксана вышла и, не мельком взглянув на Андрея, сказала:
-- Здравствуйте, Серафима Константиновна.
Андрей похолодел. У него мелькнула мысль, что он, оказывается, давно умер, и все, происходящее с ним в последние дни, - просто и есть тот самый ад, в который он угодил за грехи. Поэтому муки будут только усиливаться.
-- Здравствуй, Оксана, - и Серафима Константиновна холодно и строго посмотрела на Андрея.
И чудо Господне свершилось! Пелена спала, и из нави в явь вернулась душа:
-- Папа!
Серафима Константиновна успокоилась, улыбнулась и отошла в конец коридора. Андрей с дочерью подошли к окну и Андрей присел на подоконник.
-- Папочка, как хорошо, что ты пришел. Я так боялась, что меня сейсас спросят. А я ничего не знаю. Эта Светлана Петровна просто оборзела. Учебный год только начался, а она сегодня решила устроить срез знаний. По прошлому году - ты представляешь? Ты вовремя пришел. Молодец.
-- Ксюша. Милая, я так по тебе соскучился. Как вы с мамой в этом году отдохнули?
-- Ой, просто классно.
Они болтали о всякой чепухе. Оксана тараторила без умолку, рассказывая о каких-то своих подружках, о плохих учителях, а Андрей стоял и слушал, время от времени поддакивая, чтоб создать впечатление заинтересованности. На самом деле ему было все равно - о чем бы она ни болтала, лишь бы болтала. Он разглядывал ее, любовался ее загаром, улавливал в ее лице свои собственные черты и это его радовало. Вскоре вернулась Серафима Константиновна:
-- Оксана, ты на урок собираешься возвращаться?
-- Да-да, я уже иду Серафима Константиновна. Пап, ну я пошла?
-- Да малыш, иди. Я только вот что хотел тебе сказать. Я сегодня уезжаю в длительную командировку. И, может быть, мы опять не скоро увидимся. Вот я и зашел попрощаться.
-- Здорово! А куда ты уедешь? За границу.
-- Ну да, и за границу тоже. Сначала, наверное в Новосибирск, а там видно будет, - кажется, в Китай.
-- Вот это да. Класс. Привези мне что-нибудь китайское. Ладно?
-- Ладно. Обязательно привезу. Только меня долго не будет - несколко месяцев. Ты меня будешь ждать?
-- Буду. Конечно, буду. Ну, я пошла. Пока, папа.
Она повернулась, но Андрей обнял ее за плечи и притянул к себе:
-- Погоди. Дай я тебя поцелую.
Он поцеловал ее в висок и шепнул на ухо: "Я тебя очень люблю, и буду о тебе очень скучать".
-- Ну все, папа, пока.
-- До свидания, Ксюша.
И она вернулась в класс. Серафима Константиновна спросила:
-- Ну, вы довольны?
-- Да. Большое вам спасибо. Теперь я могу спокойно ехать. Спасибо вам. До свидания.
Андрей вышел из здания школы, прошел по дорожке от крыльца до ворот, оглянулся: на крыльце стояла Серафима Константиновна.
Он вышел на улицу и, больше не оглядываясь, пошел по тротуару в сторону ближайшей станции метро.
Теперь предстояло как-то вернуться на корабль.
Душа возвращалась в ад. По крайне мере, - в чистилище.
Андрей шел по тротуару, все еще охваченный эмоциями. Он думал о дочери, о себе, о своей жене и - увы - о теще, которая поломала-таки его жизнь.
Из ворот соседнего дома выехала машина и, вместо того, чтоб пропустить пешехода, то есть его, нагло затормозила прямо перед Андреем, перегородив тротуар.
Андрей остановился. В это же мгновение кто-то сзади схватил его за руки и ударил по голове.
Дверцы машины открылись, и Андрея отработанным приемом забросили на сиденье.
Машина тронулась с места.
Часть XIX.
Андрей очнулся в знакомом, как ему показалось, зиндане. Руки за спиной были закованы в наручники. Хоть и было совершенно темно, он был уверен, что находится снова в том же подвале, на той же даче.
Он лежал и думал, что самое лучшее, что может с ним сейчас произойти, это мгновенная смерть.
Но смерть не приходила. Вместо этого пришли те же двое - отморозок и "металлист". Правда, на этот раз оба были в какой-то камуфляжной форме.
-- Пошли, - сказал отморозок, и они, подхватив Андрея, резко поставили его на ноги.
Потом повели его по лестнице вверх. "Однако, я ошибся, - подумал Андрей, - это другой дом. Там была не такая лестница. Это вообще, какой-то старинный дом".
Его втолкнули в маленькую обшарпанную комнатенку и провели в пустой угол.
-- Садись на пол, - сказал отморозок.
Андрей сел на дощатый, замызганный пол. Его резко развернули спиной к стене и еще одними наручниками приковали к трубе, проходившей снизу вверх через угол комнаты.
В комнате стоял однотумбовый старый канцелярский стол, два стула рядом с ним и обычный конторский шкаф. На полу под столом валялись какие-то бумаги, папки, старые газеты. Над дверью, свисая на провде, торчащем из стены, горела единственная лампочка. Откуда-то доносилась музыка, чувствовался запах пищи и пищевых отходов. Все напоминало подсобку какой-нибудь захудалой столовки.
В комнатенку вошел Александр Александрович.
-- Добрый день, милейший Андрей Васильевич. Прежде всего, хочу искренне поблагодарить вас. Мало кто в моей жизни доставлял мне столько сильных эмоциональных переживаний. Вы вынудили меня переживать и волноваться, но вы же и вернули мне счастье упоительного мгновения - достижения цели! Вы вновь у нас - это великолепно. За это вас ждет награда: скоро, очень скоро ваши мучения, тревоги и волнения прекратятся навсегда. Как говорил Воланд - по совершенно другому, впрочем, поводу - вы заслужили покой. Вечный покой.
-- Вам все равно придет конец.
-- Андрей Васильевич, нельзя же быть таким забывчивым - мы с вами этой темы уже коснулись во время последней встречи. Или вы имеете в виду что-то другое? Вполне вероятно, что вы сможете добавить что-нибудь новенькое. Скоро привезут наше чудесное лекарство, облегчающее ведение откровенных разговоров, и мы с вами побеседуем о событиях последних дней. Вы мне снова все расскажете. Мне действительно интересно знать как можно больше о моем скором конце и о тех людях, которые вас все это время где-то прятали и которые пытаются установить за нами тотальную слежку. Кто эти люди, Андрей Васильевич? Может, начнем, не дожидаясь лекарства? Вот и магнтофончик у меня уже на готове, - с этими словами он достал из кармана портативный диктофон и положил его на стол.
-- Да, сволочь, я убедился, что с помощью вашей химии вы можете узнать все. Но уж не жди от меня добровольных признаний. Когда вы отравите мой мозг, парализуете мою волю, говорить буду не я, а мое тело. А, впрочем, чтоб ты поскорее издох, сволочь.
-- Собака лает, - ветер носит. А вот и лекарство.
В комнату вернулся отморозок с кейсом. Он открыл его, положив на стол, и выложил все те же принадлежности: ампулы, коробочки, ванночку. Отморозок стал доставать шприц и готовиться к инъекции.
-- Мы сейчас заодно узнаем, как и почему эта дура решила тебе помочь. Теперь вот, вместо нее лечить тебя будет не квалифицированная медсестра, а грубый, малообразованный медбрат. Сам же и виноват. Ну-с, приступайте, а я приду попозже.
Александр Александрович ушел, а отморозок остановился перед Андреем, держа в руке шприц, наполненный препаратом. К Андрею подошел "металлист" и, резко взмахнув рукой, ударил его чем-то тяжелым по голове. Андрей обмяк. Отморозок, присев на корточки, взял его руку и несколько раз ткнул иглу в то место, где должна была быть вена. Однако, пока на помощь не пришел "металлист", сделавший из веревки подобие жгута, он не мог ввести иглу внутрь вены. Наконец, ему это удалось. Он ввел препарат, и, после этого, они оба сели на стулья, закурили, и стали ждать, когда вернется Александр Александрович.
-- Ну, что, готово? - спросил Александр Александрович, вернувшись в комнату минут через пятнадцать.
-- Все готово, - ответил отморозок.
-- Вы ему башку не проломили? Башка пока нужна целой.
-- Не-е, все в норме. Мы же резиной глушили.
-- Знаю я вас. Вы и резиной череп проломите. Поверните его на спину. Снимите пока наручники, и положите руки за голову. Да, вот так. А теперь снова наденьте наручники и - к трубе. Теперь что-нибудь подложите ему под голову. Да хоть бы и вот эту стопку газет. Отлично. Потри ему уши. Начинаем.
Допрос продолжался не менее часа. Андрей время от времени частично осозновал свое состояние, но ничего не мог поделать. Ни рукой, ни ногой пошевельнуть он не мог. Он слышал вопросы и понимал, что он на них отвечает, но как-то повлиять на этот процесс, он был не в силах. Он даже, как ему казалось, видел все происходящее как бы со стороны, но не мог при этом открыть глаза.
Наконец, над ним кто-то склонился и опять начал растирать ему уши, пальцами поднимать ему веки. Он все это чувствовал, но тело не слушалось слабых команд его парализованной воли. Он понял, что ему опять вводят шприц в вену и, вскоре, снова провалился во тьму и тишину.
Сначала к нему вернулся слух. Послышался лай собаки. Андрей осторожно приоткрыл глаза.
Он лежал на диване в незнакомой комнате. Комната напоминала большую веранду неправильной формы. Стены и потолок обшиты вагонкой. Широкие окна занавешены светлыми шторами. Под окнами стояло несколько больших кадок с древовидными растениями - то ли фикусы, то ли что-то еще - Андрей не знал их названий. Деревянная винтовая лестница вела на второй этаж.
В комнате никого не было.
Он встал, осмотрелся. Из комнаты , рядом с винтовой лестницей, куда-то вела дверь. Она была не очень плотно прикрыта, но явно не заперта. Андрей не стал ее пока трогать и подошел к лестнице. Наверху была видна закрытая дверь на втором этаже, а лестница поднималась еще выше. Голова кружилась, и зрение как-то медленно "настраивалось на резкость".
Андрей подошел к окну и отодвинул занавеску. Был виден высокий глухой каменный забор с запертыми воротами и калиткой, собака, продолжающая лаять неизвестно на кого, была также видна дорожка, ведущая от дома к калитке и великолепный, ровный газон.
Андрей вернулся к двери и, открыв ее, вышел в холл. Направо был коридор, ведущий, видимо, к входной двери. Прямо и налево были другие двери и коридры. Судя по всему, дом был немаленьким. Андрей пошел дальше, и неожиданно заметил, что в холле прямо перед ним сидит в кресле и молча улыбается, глядя на него, тот самый Гена, с которым он проводил последние дни на корабле.
-- Как это не наказан? Он лишился самого ценного, что у него было - денег и власти. Это очень серьезное наказание. Не одна лишь смертная казнь должна применяться. Аналогичным образом мы заставили вернуть народу награбленное уже довольно многих толстосумов. И будем продолжать в том же духе, пока сами не придем к власти.
-- А что вам мешает прийти к власти уже сейчас? - спросил Андрей, - У меня складывается впечатление, что вы смогли бы этого добиться в ближайшее время.
-- Мы прямо сейчас можем практически в любое кресло посадить своего человека. Мы можем заполнить своими людьми весь аппарат правительства, Парламент, администрацию Президента. Но всему свое время. Власть - это инструмент, а не цель. Наш приход к власти должен быть не только и не столько "законным", сколько естественным и своевременным. Мы учитываем естественный ход истории, состояние общества. Общество в целом само должно нас востребовать. Мы лишь подталкиваем, направляем это движение. Стараемся предугадывать направление движения, но мировая история, на самом деле, движется сама по себе. Это видно, если брать большие временные отрезки. Придет время, и мы будем у власти, и общество окажется готово воспринять наши идеи. А идея, овладевшая массами, становится, как говорил один очень умный человек, движущей силой. И тогда мы построим великую страну. Страну свободных, богатых и счастливых людей. Так что не смотри на меня так, Андрей. Я вовсе не монстр.
-- Я не знаю Олег, как я на тебя смотрю, но, рассказанное тобой, - ужасно. Как бы ни был плох какой-то "Олигарх", - у него остаются дети, жена, у него есть мать. Ну, ладно, допустим вы безжалостны к врагам настолько, что вам и детей не жалко. Но ведь есть какие-то Богом данные законы - нельзя, поступая безнравственно, добиться нравственного результата!
-- А вот и нет. Можно. И во все времена было можно. Мы стобой только что говорили о справедливых войнах. А ведь на них с обеих сторон гибнут самые разные, чаще всего - невинные - люди, остаются вдовы и сироты. И, наконец, Андрей - мы уничтожили всего лишь несколько десятков. Благодаря этому мы остановили, как минимум, еще две "маленькие победоносные войны", типа тех, что велись в Чечне и на которых погибли десятки тысяч. Так что, брат, арифметика на нашей стороне. И то, что мы предотвратили расчленеие наших крупнейших добывающих монополий, позволило сохранить и рабочие места, и семьи, и, в конце концов, человеческие жизни. И то, что награбленные миллиарды возвращены в страну и работают на экономику России - это тоже тысячи спасенных жизней и судеб, и это наша заслуга. И то, что все еще остающиеся у власти негодяи действуют теперь с оглядкой на нас - тоже людские жизни и судьбы. Наконец, и это главный итог нашей с тобой конкрентной сегодняшней встречи: никто кроме нас не сможет хоть как-то воздействовать на этот твой "Гранд Каньон". А мы - сможем. И тебя, благородный Гамлет, мы тоже спасем.
-- Но, все таки...
-- Прости, что я тебя перебиваю, но я уже очень устал, - Олег снова закурил, - Я толком не сплю уже несколько ночей. Сегодня было большое совещание. Я там не просто присутствовал, но и делал большой доклад. Я устал. Давай, продолжим завтра. Последнее, что я хотел тебе сказать, - о Приднестровье не волнуйся. Ситуация под нашим контролем. Теперь мы сумеем не допустить столь прискорбного развития событий, каковым оно могло бы стать без нашего вмешательства. И это, кстати, снова - похвала террору. Но не будем продолжать, ладно? Я правда устал.
-- Ну хорошо. Я теперь и не знаю - засну ли я...
-- Заснешь. Ты здесь должен все время хорошо спать. Здесь о создается специальная атмосфера, воздух насыщается отрицательными ионами, ну и все такое прочее. Да, кстати, ты посмотрел то, что тебе принели из дому?
-- Да, посмиотрел. Все отлично, но с собой, наверное, это брать не стоит? Я ведь буду кем-то вроде нелегала? - спросил Андрей.
-- Да, но кое-что взять будет можно. Мы еще об этом поговорим. И встречу с родителями организуем.
-- А с дочкой?
-- Нет, Андрей, - Олег развел руки в стороны, - Это не желательно. Пойми, наша служба безопасности категорически против. Потерпи, - через несколько месяцев мы все сможем уладить так, что ты преспокойно вернешся. Надеюсь теперь, когда ты о нас узнал побольше, ты сможешь более оптимистично оценивать наше будущее.
-- И я надеюсь. Но пока, Олег, я если не в шоке, то, уж как минимум, чрезвычайно взволнован.
-- Успокаивайся, все пока идет нормально. Так что - до завтра. С утра будем просматривать некоторые видеоматериалы. Спокойной ночи.
-- Спокойной ночи, - ответил Олег и первым встал из-за стола.
Врнувшись в свою каюту, Андрей прилег на койку и, в очередной раз за последние дни, сам себя спросил: "Когда же этот кошмар закончится? Что же ему так не повезло с Родиной? Ну почему у нас все время что-то происходит? Все время кто-то с кем-то борется, непрерывно совершаются революции, реформы, перестройки, сепаратизм, экспансии Запада, Востока, Севера и Юга? Что же надо делать, чтобы просто спокойно жить? Ну ведь я же никуда не лез, ни к чему не стремился, никому не завидовал, ни с кем не боролся - пропадите вы все пропадом! Сидел себе в банке, никого, как говорится, не трогал, нормально работал, нормально зарабатывал - на кой черт ему этот Димон, прости господи, покойный, тогда попался? И теща, сволочь, всю его жизнь поломала, семью разрушила. И жена, дура, пошла у ней на поводу, - чего ей-то, дуре не хватало? Жили бы себе тихо, мирно. Дочь растили бы. А вместо этого - бред какой-то! То американские шпионы, диверсанты и убийцы, то теперь наши террористы! Нет, надо бежать от них. Грамотно, притворяясь, скрывая истинные намерения, - но бежать! Как задумал, так и буду действовать. Но с дочкой увижусь, чем бы это ни обернулось. Пусть потом гавкают - никуда не денутся!"
И Андрей свернулся на койке клубком и стал засыпать, приговаривя самому себе: "Я Колобок, Колобок, я от дедушки ушел, я от бабушки ушел, я от волка ушел, я от медведя ушел - а от тебя, террорист, и подавно уйду!"
Часть XVII.
Андрей проснулся в половине четвертого утра. Было еще совсем темно.
Он заранее продумал все свои действия. Бесшумно ступая по мягким коврам коридоров, он через салон вышел на корму нижней палубы, стараясь не попадать на хорошо освещенные места. Потом долго стоял, спрятавшись за какой-то лестницей, ведущей наверх, и прислушивался.
Стояла особая летняя московская ночная тишина, наполненная разнообразными звуками. Доносился шум автомобилей, поток которых был, конечно, в десятки раз меньшим, нежели днем, но, тем не менее, достаточным, чтоб слиться в почти непрерывный гул. По реке плыли какие-то буксиры, неподалеку, на все продолжающемся строительстве комплекса "Москва-Сити", работали подъемные краны, искрилась электросварка, доносились голоса рабочих. И все это звучало на фоне мощного, низкочастотного непрерывного гула - утробного голоса огромного мегаполиса, не смолкающего ни на минуту.
На корабле все оставалось совершенно спокойным. Убедившись, что кроме него все спят, и никто за ним не наблюдает, Андрей перемахнул через бортик и оказался в какой-то хозяйственно-технической части корабельного хозяйства, расположенного на корме вблизи воды. Здесь были лебедки, веревки, канаты, цепи и много еще всего нужного кораблю, но непонятного для непосвященных.
Продолжая держаться затененных углов, Андрей перегнулся через низкий борт, чтоб оценить растояние до воды, потом сбросил вниз конец троса, свернутого в бухту у самого борта, привязал его к каким-то железякам, подергал, проверяя прочность крепления, еще раз оглянулся по сторонам, и осторожно, бесшумно спустился в воду.
Из каюты он вышел в одних трусах, а всю остальную одежду - спортивный костюм и кроссовки, полотенце, немного денег и мобильный телефон, - он упаковал в несколько слоев из полиэтиленовых пакетов, предварительно проверив их герметичность. Поэтому он спокойно погрузился, положив прямо на воду свой плавучий узелок с вещами.
Течение подхватило его вместе с вещами и медленно понесло вниз, к мосту и повороту реки. Стараясь не издавать звуков, Андрей работал ногами брассом, подгребая свободной рукой. Единственное, чего он опасался, это перспективы попасть под какой-нибудь буксир. Но, к счастью, приближающихся буксиров не было. Довольно скоро и вполне благополучно он доплыл до берега и вышел на сушу практически под мостом. Его снова никто не заметил. Он спокойно вытерся, переоделся в спортивный костюм и, как написали бы классики, "приобрел вид студента, занимающегося физкультурой".
Теперь надо было дождаться прихода дня, не привлекая внимания. И об этом он подумал заранее, - до Киевского вокзала было рукой подать.
На Киевском вокзале жизнь то ли еще, то ли уже, но бурлила вовсю. Андрей купил газету и уселся на свободное место среди пестрой толпы в зале ожидания.
Киевский вокзал был для него самым знакомым и, наверное, самым нелюбимым вокзалом Москвы. На него он приезжал в Москву, когда еще жил в Кишиневе, на него ходил встречать и провожать друзей и знакомых своих родителей, вечно перетаскивая какие-то тяжести. Здесь во все времена царил юг России, - слышна украинская и молдавская речь, галдят пестрые цыгане, не изменяющие своим обычаям и традициям ни при каких властях.
Андрей задремал, не опасаясь, что его обворуют, ибо его вид не мог спровоцировать таких серьезных людей, как воры Киевского вокзала.
Так незаметно пролетело часа три.
План был прост: зайти в школу дочери и повидаться с ней во время перемены. Потом вернуться на корабль. Дальнейшее представлялось смутно, хотя и казалось вполне определенным.
До школы, с учетом всех пересадок, надо было добираться максимум минут тридцать. Занятия начинались, кажется, в половине девятого. Значит, первая перемена начнется в четверть десятого.
Андрей спустился в метро.
Как же здесь было хорошо!
Угрюмо-сосредоточенная, абсолютно плотно упакованная толпа пассажиров, едущая в часы пик на работу, подхватила Андрея, доставляя ему тем самым, неизъяснимую радость простой, человеческой жизни, лишенной, как он только теперь понял, настоящих проблем.
Как же хорошо было вместе с этими прекрасными людьми! Один спит стоя, повиснув на поручнях, эти двое, удерживаемые вертикально за счет сжатия, дышут таким перегаром, что хочется закусить, сидящие читают, молодежь слушает через наушники работу то ли отбойных молотков, то ли токарных станков, презжие с мешками и сумками все время не могут занять правильного места и всем мешают. Господи, какое это счастье - быть как все...
Скоро надо было выходить, но тут Андрей вспомнил, что за ним ведь могут следить! Черт знает как это может произойти, но исключить-то этого нельзя!
Он стал вспоминать лекцию Олега и вскоре придумал, как ему казалось, стопроцентнтный, железобетонный способ отделаться от любой слежки. Для этого ему, правда, пришлось возвращаться по той же линии метро в обратном направлении. Это, конечно, выглядело как тот самый неправильный прием, но что уж делать.
Выйдя на "Смоленской", Андрей пропустил на эскалатор всех приехавших с ним на поезде, последним поднялся наверх и остановился у киосков в верхнем вестибюле. Постояв еще некоторое время, он постарался запомнить тех, кто тоже оставался здесь. Кто-то как будто ждал кого-то, кто-то стоял у аптечного киоска. Решив, что он их запомнил, Андрей медленно вышел и пошел по Садовому в сторону Нового Арбата. Дойдя до переулка Каменная слобода, он свернул сначала направо, потом налево и подошел к одному из знаменитых новоарбатских "домов-книжек" с обратной стороны. Он бывал здесь и раньше, поэтому злорадно посмеивался в душе над незадачливами преследователями, ежели таковые имелись. В этом огромном здании располагалось множество разнообразнейших правительственных и неправительственных учреждений, типа "Фонда развития политической правизны", поэтому здесь был строгий пропускной режим. С обратной стороны имелся черный ход, возле которого тоже стоял вахтер. Андрей сказал ему, что идет в бюро пропусков, что допускалось правилами, и, под неусыпным оком бдительного выхтера прошел через холл, миновал двух других вахтеров, проверяющих пропуска у входящих с главного входа и остановился у бюро пропусков. Оглянувшись, он с удовлетворением никого не обнаружил. Если бы преследователь был, он просто обязан был повторить его маршрут. Но никого не было!
И Андрей спокойно вышел на Новый Арбат, где вовсю гремело "Арбат-радио", фланировала в обоих направлениях смешанная толпа из служащих и приезжих, и где Андрей чувствовал себя в полной безопасности. Он еще немного прошелся, потом сел на троллейбус.
К школе он подошел уже в конце второго урока. На первом этаже, прямо у входа стоял вооруженный охранник, чего во времена детства Андрея не было, и быть не могло. Он отказался впустить его в школу, посоветовав обратиться в канцелярию. Позвонив по внутреннему телефону, Андрей долго объяснял сначала одной, потом другой, наконец, третьей женщине, оказавшейся завучем, кто он такой, и что ему нужно. Каждой приходилось рассказывать все - чей он отец, почему он не живет с семьей, не лишен ли он родительских прав и как он это докажет. Каждый раз разговор прерывался в тот момент, когда выяснялось, что у него нет с собой паспорта. После этого к телефону подзывали следующую тетку, и все начиналось сначала. На просьбу позвать директора ему отвечали, что приемный день у директора завтра, с 16 часов. Единственное, на что удалось уговорить последнюю тетку - завуча, это выйти к нему на проходную.
Пришла строгая, пожилая женщина, Андрей еще раз рассказал всю свою жизнь, называл при этом имя дочери, ее близкой подруги, имя своей жены, и даже тещи. Придумал историю, что он постоянно находится в Новосибирском Академгородке на длительной стажировке, а в Москве бывает очень редко, что это единственный шанс увидеть дочку. Самым же главным оказалось то, что он вспомнил, наконец, имя классной руководительницы. Только тогда тетка ему, кажется, поверила, но перемена уже закончилась.
Завуч, однако, пошла вместе с ним в учительскую, установила, в каком кабинете сейчас находится его дочь, вместе с ним дошла до кабинета, сама заглянула и попросила Оксану выйти в корридор.
Андрей не видел дочь уже месяца два. Сердце колотилось - он не знал, как она прореагирует на его неожиданное появление, да еще в довольно странном виде - спортивном костюме.
Оксана вышла и, не мельком взглянув на Андрея, сказала:
-- Здравствуйте, Серафима Константиновна.
Андрей похолодел. У него мелькнула мысль, что он, оказывается, давно умер, и все, происходящее с ним в последние дни, - просто и есть тот самый ад, в который он угодил за грехи. Поэтому муки будут только усиливаться.
-- Здравствуй, Оксана, - и Серафима Константиновна холодно и строго посмотрела на Андрея.
И чудо Господне свершилось! Пелена спала, и из нави в явь вернулась душа:
-- Папа!
Серафима Константиновна успокоилась, улыбнулась и отошла в конец коридора. Андрей с дочерью подошли к окну и Андрей присел на подоконник.
-- Папочка, как хорошо, что ты пришел. Я так боялась, что меня сейсас спросят. А я ничего не знаю. Эта Светлана Петровна просто оборзела. Учебный год только начался, а она сегодня решила устроить срез знаний. По прошлому году - ты представляешь? Ты вовремя пришел. Молодец.
-- Ксюша. Милая, я так по тебе соскучился. Как вы с мамой в этом году отдохнули?
-- Ой, просто классно.
Они болтали о всякой чепухе. Оксана тараторила без умолку, рассказывая о каких-то своих подружках, о плохих учителях, а Андрей стоял и слушал, время от времени поддакивая, чтоб создать впечатление заинтересованности. На самом деле ему было все равно - о чем бы она ни болтала, лишь бы болтала. Он разглядывал ее, любовался ее загаром, улавливал в ее лице свои собственные черты и это его радовало. Вскоре вернулась Серафима Константиновна:
-- Оксана, ты на урок собираешься возвращаться?
-- Да-да, я уже иду Серафима Константиновна. Пап, ну я пошла?
-- Да малыш, иди. Я только вот что хотел тебе сказать. Я сегодня уезжаю в длительную командировку. И, может быть, мы опять не скоро увидимся. Вот я и зашел попрощаться.
-- Здорово! А куда ты уедешь? За границу.
-- Ну да, и за границу тоже. Сначала, наверное в Новосибирск, а там видно будет, - кажется, в Китай.
-- Вот это да. Класс. Привези мне что-нибудь китайское. Ладно?
-- Ладно. Обязательно привезу. Только меня долго не будет - несколко месяцев. Ты меня будешь ждать?
-- Буду. Конечно, буду. Ну, я пошла. Пока, папа.
Она повернулась, но Андрей обнял ее за плечи и притянул к себе:
-- Погоди. Дай я тебя поцелую.
Он поцеловал ее в висок и шепнул на ухо: "Я тебя очень люблю, и буду о тебе очень скучать".
-- Ну все, папа, пока.
-- До свидания, Ксюша.
И она вернулась в класс. Серафима Константиновна спросила:
-- Ну, вы довольны?
-- Да. Большое вам спасибо. Теперь я могу спокойно ехать. Спасибо вам. До свидания.
Андрей вышел из здания школы, прошел по дорожке от крыльца до ворот, оглянулся: на крыльце стояла Серафима Константиновна.
Он вышел на улицу и, больше не оглядываясь, пошел по тротуару в сторону ближайшей станции метро.
Теперь предстояло как-то вернуться на корабль.
Душа возвращалась в ад. По крайне мере, - в чистилище.
* * *
Андрей шел по тротуару, все еще охваченный эмоциями. Он думал о дочери, о себе, о своей жене и - увы - о теще, которая поломала-таки его жизнь.
Из ворот соседнего дома выехала машина и, вместо того, чтоб пропустить пешехода, то есть его, нагло затормозила прямо перед Андреем, перегородив тротуар.
Андрей остановился. В это же мгновение кто-то сзади схватил его за руки и ударил по голове.
Дверцы машины открылись, и Андрея отработанным приемом забросили на сиденье.
Машина тронулась с места.
Часть XIX.
Андрей очнулся в знакомом, как ему показалось, зиндане. Руки за спиной были закованы в наручники. Хоть и было совершенно темно, он был уверен, что находится снова в том же подвале, на той же даче.
Он лежал и думал, что самое лучшее, что может с ним сейчас произойти, это мгновенная смерть.
Но смерть не приходила. Вместо этого пришли те же двое - отморозок и "металлист". Правда, на этот раз оба были в какой-то камуфляжной форме.
-- Пошли, - сказал отморозок, и они, подхватив Андрея, резко поставили его на ноги.
Потом повели его по лестнице вверх. "Однако, я ошибся, - подумал Андрей, - это другой дом. Там была не такая лестница. Это вообще, какой-то старинный дом".
Его втолкнули в маленькую обшарпанную комнатенку и провели в пустой угол.
-- Садись на пол, - сказал отморозок.
Андрей сел на дощатый, замызганный пол. Его резко развернули спиной к стене и еще одними наручниками приковали к трубе, проходившей снизу вверх через угол комнаты.
В комнате стоял однотумбовый старый канцелярский стол, два стула рядом с ним и обычный конторский шкаф. На полу под столом валялись какие-то бумаги, папки, старые газеты. Над дверью, свисая на провде, торчащем из стены, горела единственная лампочка. Откуда-то доносилась музыка, чувствовался запах пищи и пищевых отходов. Все напоминало подсобку какой-нибудь захудалой столовки.
В комнатенку вошел Александр Александрович.
-- Добрый день, милейший Андрей Васильевич. Прежде всего, хочу искренне поблагодарить вас. Мало кто в моей жизни доставлял мне столько сильных эмоциональных переживаний. Вы вынудили меня переживать и волноваться, но вы же и вернули мне счастье упоительного мгновения - достижения цели! Вы вновь у нас - это великолепно. За это вас ждет награда: скоро, очень скоро ваши мучения, тревоги и волнения прекратятся навсегда. Как говорил Воланд - по совершенно другому, впрочем, поводу - вы заслужили покой. Вечный покой.
-- Вам все равно придет конец.
-- Андрей Васильевич, нельзя же быть таким забывчивым - мы с вами этой темы уже коснулись во время последней встречи. Или вы имеете в виду что-то другое? Вполне вероятно, что вы сможете добавить что-нибудь новенькое. Скоро привезут наше чудесное лекарство, облегчающее ведение откровенных разговоров, и мы с вами побеседуем о событиях последних дней. Вы мне снова все расскажете. Мне действительно интересно знать как можно больше о моем скором конце и о тех людях, которые вас все это время где-то прятали и которые пытаются установить за нами тотальную слежку. Кто эти люди, Андрей Васильевич? Может, начнем, не дожидаясь лекарства? Вот и магнтофончик у меня уже на готове, - с этими словами он достал из кармана портативный диктофон и положил его на стол.
-- Да, сволочь, я убедился, что с помощью вашей химии вы можете узнать все. Но уж не жди от меня добровольных признаний. Когда вы отравите мой мозг, парализуете мою волю, говорить буду не я, а мое тело. А, впрочем, чтоб ты поскорее издох, сволочь.
-- Собака лает, - ветер носит. А вот и лекарство.
В комнату вернулся отморозок с кейсом. Он открыл его, положив на стол, и выложил все те же принадлежности: ампулы, коробочки, ванночку. Отморозок стал доставать шприц и готовиться к инъекции.
-- Мы сейчас заодно узнаем, как и почему эта дура решила тебе помочь. Теперь вот, вместо нее лечить тебя будет не квалифицированная медсестра, а грубый, малообразованный медбрат. Сам же и виноват. Ну-с, приступайте, а я приду попозже.
Александр Александрович ушел, а отморозок остановился перед Андреем, держа в руке шприц, наполненный препаратом. К Андрею подошел "металлист" и, резко взмахнув рукой, ударил его чем-то тяжелым по голове. Андрей обмяк. Отморозок, присев на корточки, взял его руку и несколько раз ткнул иглу в то место, где должна была быть вена. Однако, пока на помощь не пришел "металлист", сделавший из веревки подобие жгута, он не мог ввести иглу внутрь вены. Наконец, ему это удалось. Он ввел препарат, и, после этого, они оба сели на стулья, закурили, и стали ждать, когда вернется Александр Александрович.
-- Ну, что, готово? - спросил Александр Александрович, вернувшись в комнату минут через пятнадцать.
-- Все готово, - ответил отморозок.
-- Вы ему башку не проломили? Башка пока нужна целой.
-- Не-е, все в норме. Мы же резиной глушили.
-- Знаю я вас. Вы и резиной череп проломите. Поверните его на спину. Снимите пока наручники, и положите руки за голову. Да, вот так. А теперь снова наденьте наручники и - к трубе. Теперь что-нибудь подложите ему под голову. Да хоть бы и вот эту стопку газет. Отлично. Потри ему уши. Начинаем.
Допрос продолжался не менее часа. Андрей время от времени частично осозновал свое состояние, но ничего не мог поделать. Ни рукой, ни ногой пошевельнуть он не мог. Он слышал вопросы и понимал, что он на них отвечает, но как-то повлиять на этот процесс, он был не в силах. Он даже, как ему казалось, видел все происходящее как бы со стороны, но не мог при этом открыть глаза.
Наконец, над ним кто-то склонился и опять начал растирать ему уши, пальцами поднимать ему веки. Он все это чувствовал, но тело не слушалось слабых команд его парализованной воли. Он понял, что ему опять вводят шприц в вену и, вскоре, снова провалился во тьму и тишину.
* * *
Сначала к нему вернулся слух. Послышался лай собаки. Андрей осторожно приоткрыл глаза.
Он лежал на диване в незнакомой комнате. Комната напоминала большую веранду неправильной формы. Стены и потолок обшиты вагонкой. Широкие окна занавешены светлыми шторами. Под окнами стояло несколько больших кадок с древовидными растениями - то ли фикусы, то ли что-то еще - Андрей не знал их названий. Деревянная винтовая лестница вела на второй этаж.
В комнате никого не было.
Он встал, осмотрелся. Из комнаты , рядом с винтовой лестницей, куда-то вела дверь. Она была не очень плотно прикрыта, но явно не заперта. Андрей не стал ее пока трогать и подошел к лестнице. Наверху была видна закрытая дверь на втором этаже, а лестница поднималась еще выше. Голова кружилась, и зрение как-то медленно "настраивалось на резкость".
Андрей подошел к окну и отодвинул занавеску. Был виден высокий глухой каменный забор с запертыми воротами и калиткой, собака, продолжающая лаять неизвестно на кого, была также видна дорожка, ведущая от дома к калитке и великолепный, ровный газон.
Андрей вернулся к двери и, открыв ее, вышел в холл. Направо был коридор, ведущий, видимо, к входной двери. Прямо и налево были другие двери и коридры. Судя по всему, дом был немаленьким. Андрей пошел дальше, и неожиданно заметил, что в холле прямо перед ним сидит в кресле и молча улыбается, глядя на него, тот самый Гена, с которым он проводил последние дни на корабле.