Беллами Эдвард. Остров ясновидцев

   Известную поговорку "Каждому свое" можно, как я думаю, истолковать в том смысле, что для каждого мужчины предназначена определенная женщина, которая наилучшим образом подходит ему по умственным и моральным, а также физическим качествам. Больно подумать, что двое предназначенных друг для друга людей по воле случая могут так и не встретиться. И нет ничего веселого в том, что случай может помешать этим избранным двум признать друг друга, даже если они встретятся. Ведь несовершенная и вводящая в заблуждение речь не всегда способна раскрыть душу.
   Но среди ясновидцев поиск идеального партнера всегда проводится с уверенностью в конечном успехе, и никто не мечтает о супружестве до тех пор, пока для него не подходит время. Поступая таким образом, островитяне полагают, что было бы неразумным тратить попусту драгоценнейшее благо жизни, и никто не обманывает себя и своих партнеров, но каждый ищет подходящую себе пару для того, чтобы сочетаться с ней браком. И вот пылкие пилигримы странствуют от острова к острову, пока они не найдут свою пару, и, поскольку население острова довольно малочисленно, поиск редко бывает долгим.
   Когда я встретил ее впервые, мы были в компании, и меня поразило внезапное смятение среди присутствующих ясновидцев. Все они обернулись к нам и обратили на нас заинтересованные и взволнованные взгляды, причем у женщин повлажнели глаза. Они прочли ее мысли, когда она увидела меня, но я не мог заглянуть в ее душу и только позднее узнал, как должен был себя вести в таких обстоятельствах. Но, как только она впервые остановила свои глаза на мне и я почувствовал, как ее душа погрузилась в мою, я сразу же понял, насколько правы были другие женщины, когда говорили мне, что чувства, которые они во мне вызывали, еще не были любовью.
   Среди этих людей, которые знакомятся сразу же, а старыми друзьями становятся через час, ухаживание, естественно, не занимает много времени. В самом деле, можно сказать, что среди влюбленных ясновидцев неизвестно ухаживание, для них достаточно просто узнать друг друга. Через день после того, как мы встретились, она стала моей.
   Через несколько месяцев после нашей встречи произошел инцидент, о котором я упоминаю только потому, что он, возможно, лучше всего иллюстрирует второстепенное значение, которое ясновидцы придают чисто физическим или внешним качествам при оценке своих друзей. Совершенно случайно я обнаружил, что моя возлюбленная, в обществе которой я находился почти постоянно, почти совершенно не имеет представления ни о цвете моих глаз, ни о цвете моих волос и лица. Конечно, как только я задал ей вопрос насчет того, светлый я или темный, она прочла ответ в моем уме, но она призналась, что раньше не обращала особого внимания на мои внешние приметы. С другой стороны, в какую бы самую темную полночь я ни пришел к ней, ей не было нужды спрашивать, кто это. Эти люди узнавали друг друга умом, а не глазами. Фактически им вообще нужны были глаза лишь тогда, когда они имели дело с мертвыми, неодушевленными вещами.
   Не следует предполагать, что их безразличие к телесной оболочке друг друга проистекало из каких-либо аскетических соображений. Нет, оно являлось только неизбежным следствием их способности непосредственно воспринимать мысли. Поскольку же разум тесно связан с материей, а главный интерес для островитян представлял именно разум, то неудивительно, что материальное часто оказывалось в тени. Материальное всегда выглядело несравненно примитивнее, когда непосредственно сопоставлялось с разумом. Искусство относилось ими к сфере неодушевленного, а формы человеческого тела по упомянутым причинам не могли вдохновить художников.
   Нетрудно сделать естественный и вполне напрашивающийся вывод, что среди такого народа в отличие от всех других физическая красота не служила важным фактором в человеческой судьбе и удаче. Благодаря абсолютной открытости их умов и сердец друг для друга их счастье значительно больше зависело от моральных и умственных качеств, чем от физических. Гениальный характер, всеобъемлющий богоподобный интеллект и поэтичность души ценились ими несравненно больше, чем самое великолепное сочетание чисто телесных достоинств.
   Для умных и сердечных женщин больше не нужна была красота, чтобы найти себе любовь на этих островах, достаточно было красоты ума и сердца. По-видимому, я должен здесь упомянуть, что этот народ, который придавал столь мало значения физической красоте, сам отличался чрезвычайной внешней привлекательностью. Вне всякого сомнения, причиной тому частично послужила абсолютная совместимость характеров во всех супружеских парах, а частично также то воздействие, которое оказывало на тело состояние идеального умственного и морального здоровья и безмятежности.
   Сам я не был ясновидцем, и тот факт, что моя возлюбленная выделялась редкой красотой фигуры и лица, несомненно, сыграл немалую роль в моей сильной привязанности к ней. Она, разумеется, знала об этом, так же как она знала все мои мысли, и знала пределы моих возможностей, терпимые и простительные элементы чувственности в моей страсти. Но если мои слабости должны были казаться ей столь малозначительными по сравнению с высшим духовным общением, известным ее расе как любовь, то что говорить обо мне. Ни один любовник моей расы никогда раньше не вкушал таких восторгов, как я. Я приходил в экстаз, осознавая, что она знает меня всего и снисходит до меня словно сверхчеловеческое, неземное и всевидящее существо.
   Тлен в сердце самой пылкой любви создается бессилием слов, пытающихся выразить невыразимое. Но в моей страсти не присутствовало этого отравленного жала, ибо мое сердце было абсолютно открыто для той, которую я любил. Любящие могут представить, а я не в состоянии описать тот эстетический трепет общения, в который подобное осознание преобразовывало каждую нежную эмоцию.
   Когда я задумался, какова же должна быть взаимная любовь между двумя ясновидцами, я догадался о высшей форме общения, которой моя милая возлюбленная пожертвовала ради меня. Она, конечно, могла понимать своего любимого и его любовь к ней, но все же более полное удовлетворение ей доставило бы сознание, что ее любимый тоже понимает ее и ее любовь. Ради этого мне хотелось бы и самому научиться читать мысли, но мне пришлось смириться с тем, что такая способность никогда ни у кого не вырабатывалась раньше на протяжении столь короткого промежутка времени, как человеческая жизнь.
   Я долго не мог полностью понять, почему эта моя неспособность к ясновидению вызвала у моей дорогой возлюбленной такой прилив жалости ко мне. Как в конце концов до меня дошло, чтение мыслей ценится главным образом не из-за того, что владение этой способностью позволяет ее обладателю познавать других, но из-за возможностей углубить свое самопознание, которое представляет собой познание через свои собственные отражения. Из всего, что они видят в умах других, больше всего интересуют их отражения самих себя, фотографии их собственных характеров. Наиболее очевидным следствием самопознания, получаемого ими таким образом, служит их полная неспособность ни к самопереоценке, ни к самоуничижению. Каждый всегда вынужден оценивать себя объективно и не может поступать иначе. В этом смысле ясновидец похож на человека перед зеркалом, который не должен строить иллюзий относительно своего внешнего вида.
   Но самопознание означает для ясновидцев значительно больше, чем только это. Речь идет не о чем ином, как об изменении смысла тождества личности. Когда человек видит себя в зеркале, он может различать между телесным "я", которое он видит, и своим реальным "я", умственным и моральным, которое находится внутри него и невидимо. В свою очередь, когда ясновидец начинает углубляться в свое умственное и моральное "я", отражающееся в других умах как в зеркалах, происходит такая же вещь. Он вынужден различать между этим умственным и моральным "я", которое видится им объективно, и субъективным, невидимым и неопределенным внутренним "эго". В этом внутреннем "эго" ясновидец усматривает корни тождества личности и ядро души, а также истинный тайник своей вечной жизни, с точки зрения которой как ум, так и тело представляют лишь преходящие оболочки.
   Сказочное чувство превосходства над превратностями этой земной жизни и нерушимая безмятежность среди удач и неудач, из которых складывается удел личности, должны были, очевидно, считаться естественными с точки зрения подобной философии. Конечно, для ясновидцев это была не столько философия, сколько само собой разумеющееся отношение к миру. Они воистину казались мне хозяевами своей жизни, господами самих себя, ибо никогда раньше я и не мечтал увидеть людей, которые могли бы достичь такой власти над собой.
   И моя возлюбленная не могла не проникнуться жалостью ко мне, ибо мне никогда не суждено было достичь подобного освобождения от фальшивой кажимости моего "я". Для островитян же жизнь была бы не жизнью без такой свободы от пут лжи.
   Но, не упомянув о тысяче других вещей, я поспешу перейти к рассказу о печальной катастрофе, в результате которой эти благословенные острова оказались потерянными для меня. И, вместо того чтобы наслаждаться полнейшим счастьем, которое давало интимное и восторженное общение с островитянами, мне остается только вызывать в своей памяти яркую картину, как будто бы имевшую место под другими небесами, настолько она затмевает все блага, доступные в нашем обычном человеческом обществе.
   Среди этих людей, которым то и дело приходилось ставить себя на место других просто в силу особого устройства своего разума, естественным образом возникала симпатия друг к другу, которая являлась неизбежным следствием идеального взаимопонимания. В атмосфере такой симпатии невозможны были ни зависть, ни ненависть, ни жестокость. Разумеется, среди островитян встречались люди, не столь одаренные по сравнению с другими, и некоторые ясновидцы, увы, волей-неволей относились к ним без большого энтузиазма. Учитывая же беспрепятственное проникновение разумов друг в друга, можно себе представить, как страдали от подобной дискриминации обиженные природой лица, несмотря на самое заботливое отношение к ним со стороны всего общества. Они так остро переживали свою неполноценность, что мечтали о благе изгнания. Они надеялись, что если удалятся с глаз, то люди будут реже думать о них.
   К северу от архипелага рассыпались многочисленные маленькие островки размером часто чуть больше скалы, и на них-то и стремились поселиться горемыки. На каждом островке жило только по одному человеку, потому что они не могли с такой же натянутостью относиться друг к другу, с какой их более счастливые собратья могли относиться к ним. Время от времени им доставлялись запасы пищи, и, конечно, в любой момент, как только они этого захотели бы, им никто не препятствовал вернуться в общество.
   Как я уже говорил, острова ясновидцев не только лежали вдали от морских дорог, но к ним было также очень трудно приблизиться из-за мощного антарктического течения, обтекающего архипелаг. Неистовство этого течения вызывалось, вероятно, какой-то особой конфигурацией океанского дна, а также бесчисленными скалами и рифами.
   Корабли, приближающиеся к островам с юга, подхватывались этим течением и попадали в прибрежные воды, усеянные скалами, о которые и разбивались в конце концов, тогда как с севера к островам вообще невозможно было подойти из-за стремительности течения. Таким образом, на архипелаг почти не было шансов попасть ни с какого направления, или по крайней мере раньше этого никому не удавалось. Действительно, течение отличалось такой силой, что даже лодки с запасами пищи пересекали узкие проливы, разделявшие большие острова и островки добровольных изгнанников, следуя вдоль натянутых канатов наподобие паромов и не доверяясь ни веслу, ни парусу.
   Брату моей возлюбленной принадлежала одна из лодок, совершавших такие рейсы, и, испытывая желание посетить близлежащие островки, я принял однажды приглашение сопровождать его в одной из поездок. Я не знаю, как это произошло, но в одном из проливов стремнина течения сорвала лодку с каната и унесла нас в открытое море. Нечего было и думать о борьбе с быстриной, и мы изо всех сил стремились только избежать крушения на подводных рифах. С самого же начала было ясно, что у нас нет никакой надежды вернуться на удалявшиеся за бортом острова, ибо течение уносило нас от них так быстро, что к полудню - а несчастье произошло утром низколежащие берега их скрылись за юго-восточной кромкой горизонта.
   Для островитян расстояние не служит непреодолимым препятствием при передаче мыслей. Мой товарищ по несчастью поддерживал контакт с нашими друзьями и время от времени сообщал мне вести отчаяния от моей дорогой возлюбленной. Ибо, хорошо зная об особенностях течения и труднодоступности островов, все мы - и те, кого мы потеряли, и мы сами - хорошо понимали, что не сможем больше увидеть лиц друг друга.
   Пять дней течение продолжало относить нас к северо-западу. Голодная смерть нам пока не грозила благодаря запасам продовольствия в лодке, но наши силы иссякали в непрерывных вахтах и в попытках отразить натиск непогоды. На пятый день мой сотоварищ скончался, не выдержав того, что его бросили на произвол судьбы и изнемогши от бесплодности усилий. Он умер очень спокойно - с выражением великого облегчения на лице. Жизнь ясновидцев, пока они ходят по этой земле, столь насыщена духовностью, что идея вечности существования, которая кажется нам темной и отвлеченной, для них соответствует состоянию, лишь слегка отличающемуся от их привычного образа жизни здесь, под этим небом.
   Увидев, что мой спутник скончался, я сам, по-видимому, потерял сознание, а когда пришел в себя, то обнаружил, что нахожусь на борту американского судна, следующего в Нью-Йорк. Меня окружили люди, которые могли общаться друг с другом лишь на близком расстоянии, посредством непрерывного испускания шипящих, гортанных и взрывных звуков, дополняющихся к тому же самыми разнообразными жестами и мимикой. Когда кто-нибудь из них обращался ко мне, то их несуразный вид, особенно широко разевающийся рот, до такой степени поражал меня, что пропадало всякое желание отвечать им.
   Я понял, что дни мои сочтены, и на меня снизошло спокойствие. По опыту своего общения с людьми на корабле я мог судить, каково мне пришлось бы в Нью-Йорке, в этом оглушающем Вавилоне говорящих. А мои тамошние друзья да сохрани их господь! - как одиноко я чувствовал бы себя в их обществе! Нет, никакого удовлетворения и утешения и ничего, кроме горькой пародии, не смог бы я найти в той обычной человеческой симпатии и товариществе, которые удовлетворяют других и когда-то удовлетворяли меня - меня, который теперь увидел и узнал то, о чем я попытался рассказать вам! Ах, несомненно, было бы значительно лучше, если бы я умер!
   И все же, как мне думается, увиденное и познанное мной на далеких островах не следует уносить с собой в могилу. Людям, бредущим в гору по тернистой дороге, надо иметь надежду, и поэтому они не должны терять из виду благословенную вершину, купающуюся в лучах солнца. Вдохновляясь такими мыслями, я записал этот скромный отчет о моем чудесном приключении, хотя он из-за моей слабости вышел не таким обстоятельным, как того требует важность описываемого предмета.
   Капитан производит впечатление честного и добропорядочного человека, и я доверяю ему свой рассказ, наказав, чтобы по прибытии в Нью-Йорк он в целости и сохранности передал рукопись в руки тех, кто сможет довести ее до всеобщего сведения.
   Примечание: степень моей собственной связи с вышеприведенным документом достаточно указана самим автором в последней фразе. - Э.Б.