Беллоу Сол. Рукописи Гонзаги

   Альварес-Польво взял его за локоть:
   - Со мной вы не только увидите город, но и постигнете его дух. Я изучил его досконально. Меня увлекают такие вещи. А поделиться этим богатством удается очень редко. Моя жена, куда б я ее ни повел, интересуется лишь novelas morbosas*. В Версале она уселась читать Эллери Куина. То же самое в Париже. То же самое в Риме. У нее такой запас novelas morbosas, что ей их хватит, доживи она до светопреставления.
   * Низкопробные романы (исп.). 196
   Затем без всякого перехода пустился в рассуждения о женщинах, и Кларенсу хочешь не хочешь пришлось поддерживать разговор. Женщины, женщины, женщины! Все типы испанской красоты! Уроженки Гренады, Малаги, Кастилии, Каталонии. Ну а немки, гречанки, француженки, шведки! Он все крепче стискивал локоть Кларенса, хвастался, жаловался, перечислял, откровенничал, все ближе и ближе притягивая его к себе. Женщины погубили его! Кто отнял у него деньги, здоровье, время, годы, жизнь? - да все женщины: простушки, дурочки, красавицы, мотовки, ехидины, злюки, шатенки, блондинки, брюнетки, рыжухи... Кларенсу казалось, что его со всех сторон теснят женщины, их лица, тела.
   - Эту церковь вы, я полагаю, отнесете к романскому стилю? - Кларенс остановился.
   - Натурально, - сказал Альварес-Польво. - А теперь обратите внимание на ренессансный особняк рядом - его построили так, чтобы он гармонировал с церковью.
   Кларенс смотрел на портик, на сплющенные фантасмагорические хари, дьявольски-звериные и человеческие одновременно, на каменных птиц, томно развалившихся чертей и апостолов. Двое мужчин волокли тележку, груженную пружинной сеткой и матрасом. Они походили на царей Еламского и Сенаарского*, поверженных в прах Авраамом.
   * Книга Бытия, 14, 1-16.
   - Выпейте стаканчик вина, - сказал Альварес-Польво. - Я перенес операцию и пить не могу, но вы непременно должны что-нибудь выпить.
   Когда же наконец начнется разговор о стихах? Кларенс терял терпение. Стихи Гонзаги мало что, а скорее и вовсе ничего не значат для такого человека, однако, невзирая на нескончаемую похвальбу своими любовными подвигами, самодовольство и нытье - он, мол, возложил на алтарь любви и красоты все свои силы, - старик, по всей вероятности, тот еще пройдоха. Он хочет проманежить Кларенса, разведать, сколько тот готов выложить за стихи Гонзаги. Поэтому Кларенс смотрел, лишь изредка моргая, прямо перед собой и держал себя в узде.
   Bodega* был самый обычный: огромные бочки, медные краны, бесчисленные бутылки - их двоило лиловое зеркало, - блюда с mariscos**, вареные лангусты с повисшими на стебельках глазами и клешнями, причудливо скрюченными в предсмертных судорогах. Из середины зала поднималась вверх узкая винтовая лестница. Куда она вела? - Бог весть... Кларенс так и не разглядел куда, как ни старался. Нищая девчушка в драном платьице подошла к ним, попыталась всучить лотерейные билеты. Старый селадон приобнял ее; она приласкалась к нему: взяла его несоразмерно маленькую руку и прильнула к ней щекой. Не прерывая разговора, он потрепал ее волосы. А вдоволь натискав, одарил монеткой и отослал.
   * Трактир (исп.).
   ** Креветки, моллюски и т.д. (исп.).
   Кларенс допил сладкую золотистую малагу.
   - А сейчас, - сказал Альварес-Польво, - я покажу вам церковь, которую туристам почти никогда не показывают.
   Они спустились в нижнюю часть города по заваленной мусором каменной лестнице, миновали хибары, недалеко ушедшие от пещер, пустырь, где низкорослые мальчишки играли в футбол - отбивали мяч головой, захватывали бутсами и отпасовывали назад.
   - Вот она, - сказал Альварес-Польво. - Эта стена десятого века, а эта семнадцатого.
   Воздух в церкви был сумрачный, промозглый, вязкий, как елей. Постепенно начали вырисовываться темно-красные, темно-синие, густо-желтые просветы, и Кларенс мало-помалу разглядел алтарь, колонны.
   Альварес-Польво хранил молчание. Мужчины остановились перед статуей Христа в язвящем венце. Бок статуи был пропорот, залит ржавой кровью. Терновый венец слишком большой, слишком тяжелый - такой не поносишь. Стоя перед статуей, Кларенс ощущал, что тернии, того и гляди, пронзят его, да так, что душа вон.
   - Дело, которое интересует нас обоих... - тут Альварес-Польво нарушил молчание.
   - Да-да, уйдем отсюда, поговорим о деле. Среди бумаг вашего дяди вы нашли стихи. Они у вас здесь, в Сеговии?
   - Стихи? - сказал Альварес-Польво, отворачивая от статуи смуглое помятое лицо. - Как странно вы их называете.
   - Вы хотите сказать, что они не похожи на стихи? Что же они собой представляют? Как они написаны?
   - Да как обычно, на том языке, на котором пишутся официальные бумаги. В соответствии с законом.
   - Не понял.
   - Я и сам ничего не понимаю. Но могу вам показать, о чем идет речь. Одна из бумаг при мне. Я ее захватил с собой. - Он вытащил документ из кармана.
   Кларенс с трепетом взял листок в руки. Он оказался плотным глянцевитым и плотным. Нащупывалось тиснение. Ага, вот и печать. Что графиня сделала со стихами? Выгравировала? Бумагу украшала золоченая звезда. Он придвинулся поближе к свету и в затейливой рамке из зеленых завитушек прочел: Compania de Minas, S.A.*.
   * Горнорудная компания, А.О. (исп.). 199
   - Что это?.. Нет, это не то. Вы мне дали не ту бумагу. - Сердце у него колотилось. - Уберите ее. Пошарьте еще в кармане.
   - Почему же не ту?
   - Судя по всему, это акции.
   - Ну да, акции рудников, а вы чего ожидали? Ведь вас это интересует, разве нет?
   - Конечно же нет! Нет и нет! Какие еще рудники?
   - Уранинитовые рудники в Марокко, вот что я имею в виду.
   - Что я буду делать с уранинитовыми рудниками? - спросил Кларенс.
   - То же, что и всякий бизнесмен. Продавать. В уранините содержится уран. Уран нужен для производства атомной бомбы.
   О Господи!
   - Claro. Para la bomba atbmica*.э
   * Натурально. Для атомной бомбы (исп.).
   - Какое отношение я имею к атомной бомбе? Какое мне дело до атомной бомбы! Слышать ничего не хочу об атомной бомбе! - сказал Кларенс.
   - Я так понял, что вы финансист.
   - Я? Разве я похож на финансиста?
   - Конечно похож. Правда, больше на английского, чем на американского. Но, вне всякого сомнения, финансист. А разве нет?
   - Нет. Я приехал сюда ради стихов Гонзаги, стихов, которые принадлежали графине дель Камино. Любовных стихов, посвященных ей поэтом Мануэлем Гонзагой.
   - Мануэлем? Тем солдатиком? Тем маломерком? Который был ее любовником в тысяча девятьсот двадцать восьмом году? Его убили в Марокко.
   - Да, да! Как ваш дядя распорядился стихами?
   - А, вот вы о чем. Да никак. Графиня распорядилась ими сама. Велела похоронить стихи вместе с собой. Забрала их с собой в могилу.
   - В могилу? С собой, говорите? И списков нет?
   - Думаю, что нет. Она оставила дяде распоряжения, а дядя был человек верный. Верность была его девизом. Мой дядя...
   - К черту! К черту всё! И среди его бумаг нет ничего, касающегося Гонзаги? Никаких упоминаний о нем ни в дневниках, ни в письмах? Ничего?
   - Он оставил мне акции рудника. Это большая ценность. Не сейчас, но они станут ценными, если мне удастся достать деньги. Беда в том, что в Испании серьезной суммы не раздобудешь. Испанские тузы трусливы и невежественны. У нас все еще продолжается эпоха контрреформации. Разрешите показать вам, где находится рудник. - Он развернул карту и принялся рассказывать о топографии Атласских гор.
   Кларенс ушел, вернее, бежал от него. Запыхавшийся, разъяренный, преодолел подъем, ведущий в верхнюю часть города.
   * * *
   Едва переступив порог своего номера, он понял, что его чемодан обыскивали. Вне себя от бешенства он захлопнул чемодан, проволок его вниз по лестнице, мимо чаши с зеленой водой, в холл. И набросился на администратора:
   - С какой стати полиция роется в моих вещах?
   Администратор побледнел, но был тверд:
   - Senor, вы, должно быть, ошиблись.
   - Ничего я не ошибся. У меня в номере обшарили корзинку для бумаг.
   С кресла в холле к ним двинулся мужчина. В поношенном костюме, с траурной повязкой на рукаве.
   - Ох уж эти мне англичане! - Его трясло от ярости. - Они понятия не имеют, что такое гостеприимство. Приезжают к нам, живут в свое удовольствие, осуждают нашу страну, жалуются на испанскую полицию. Бывают же такие ханжи! Да в Англии полицейских куда больше, чем в Испании. Всем известно, что в ливерпульской тюрьме, а это огромная тюрьма, все камеры забиты масонами. В одном Ливерпуле encarcelados* пять тысяч масонов.
   * Заключены (исп.).
   Что тут скажешь? Всю дорогу до Мадрида Кларенс просидел в своем втором классе, не проронив ни слова и не шелохнувшись.
   Когда горы остались позади, небо раскололось. Пошел дождь, обложной, внезапный, пузырящиеся лужи покрыли неохватное плоскогорье.
   Кларенс предчувствовал, что ему наговорит эта рыжуха мисс Уолш за ужином.