Страница:
полюбили бедного вздыхателя посмертно. Когда я могу надеятся с Вами
повстречаться? Напишите время и место. Крепко целую. Ваш навеки
Ганнибал
Пушкин."
-- Чего пишет-то? -- Равнодушно спросил Занзибал, вынимая из-за пазухи
книгу.
-- Да всякое.-- уклончиво ответила княжна. -- Так говорите, в следующий
раз
горшком кидаться?
-- Можно и горшком. А можно и так вхолостую, напоматерному ему
гаркнуть...Ответ-то писать будете, али на словах чего передать?
-- Напоматерному -- это грубо. Я токмо по-французски знаю.
-- По-французски ему хучь всю ночь чеши. А он только -- ать-два, да
прикладом -- стук-стук. Тогда уж горшком лучше. Ну так как с
ответом-то?
-- А чем посоветуете -- гортензией либо геранью?
-- Хучь фикусом. Я в наименованиях не смыслю. Вы бы, Елизавета
Федоровна,
Ганнибала призвали -- он большой специялист. Изрядно понимает. Хучь что
на
клумбе растет, хучь в горшке. Вы его призовите, али в записке ответной
про
то у него испросите.
-- А скажи мне, Занзибал, какие нынче в Париже платья модны?
-- Елизавета Петровна! Я прямо удивляюсь! Второй день меня про платья
пытают! Вчера Ганнибал выспрашивал, какое у вас платье. Теперь вы меня
донимаете. Я Париж-то с трудом вспоминаю. Как в тумане!
-- В Лондоне тоже туманы. Дале носа, бывает, ничего не видать. А я
слыхала
-- в Париже климат не такой. А и там, однако ж, туман.
-- Ясно, туман! Выкушаешь чарок восемь -- так тебе и туман, как в
Лондоне.
-- Право слово, не могу я, Занзибал Петрович, привыкнуть к вашим
арапским
шуткам. Не пойму, ей Богу, вроде вы образованный человек, при дворе, а
шутите нешто кучер.
-- Прилично шучу. Другим по вкусу. Обыкновеные мужские шутки. Энто
Ганнибал
у нас куртуазный и шутит для баб. Вам бы, я чаю, пондравилось.
Отвечать-то
будете, али как?
-- Я подумаю прежде.
-- Ладныть. До конца занятия подумайте.
КЛЮЧИ ОТ ЕЕ ФОРТИФИКАЦИИ
Ганнибал, закинув руки за голову, лежал на кровати и смотрел в потолок
на
пастушескую идиллию. Молодой пастушок в козьей шкуре придерживал на
коленках молодую пастушку с выскочившей розовой грудью. Рядом на траве
валялся пастушеский рожок и стояла корзина с провиантом. Вокруг
толпились
козы, овцы и бараны. Сзади, в полверсте от пастбища, курился
величественный вулкан.
"Вот так и мое чувство к Елизавете Федоровне,-- тяжело вздыхал
Ганнибал,--
как сей италианский Везувий. Дымится-дымится, а потом -- как даст! И
все
кверху тормашками -- все овцы и бараны! Аллегория такая... Вон тот
баран на
Меншикова похож. Б--е--е... И как она может с таким гундосым?"
Вошел Занзибал.
-- Валяешься, ефиоп? -- Он бросил книгу на тумбочку.
-- Скажи, тот баран с потолка на Меньшикова похож?
-- Есть чтой-то...А пастух -- енто ты, наверноть? А на коленках, надыть
княжну придерживаешь с голой титькой?
-- Если бы.. Я -- вулкан сзади. Видишь?
-- Вижу... Пляши, вулкан. -- Занзибал вытащил из кармана записку. -- От
нее
депеша.
Ганибал рывком соскочил с кровати:
-- Дай сюды!
-- Пляши!
Негр повилял бедрами.
-- Ну, давай!
-- И чего ты в ней нашел? -- Занзибал протянул записку. -- Дура, каких
свет
не видывал. Ни поговорить с ней путем, ни пошутить. Хьюмору никакого! Я
ей
такую шуточку сегодня сказал, про то как мы в Париже пили -- сам чуть
со
смеху не лопнул. А она стоит -- морда кислая, и токмо кучером меня
обозвала. Дубина!
Ганнибал развернул записку:
"Здравствуйте, Ганнибал Петрович, -- прочитал он. -- Записку от вас
через
брата вашего Занзибала получила, с коим и передаю сей ответ.
Вы, наверное, считаете меня легкомысленной особой, которой можно писать
записки такого непозволительного содержания. Вы, наверное, решили, что
раз
вы есть любимец государя и любые девушки хочут в мечтах с вами
познакомиться, то и этот скромный цветок вам удасться сорвать с той же
легкостию. Знайте же, сударь, что это не так! И хотя я всего лишь
скромная, беззащитная девушка, которую всякий может обидеть, и которая,
конечно же, нуждается в сурьезном и благородном кавалере, защитнике
девичьей чести, но я сумлеваюсь -- тот ли вы гишпанский Дон Кишот,
который
достоин носить на груди ключи от моей фортификации. Хотя вы и жгучие
брюнеты, но это не имеет значения. Знаете ли вы -- что такое настоящее
чувство, и как легко над ним надругаться? Вы меня совсем не знаете, а
пишете мне легкомысленные записки про жеребца и про кинжал, которым вы
зачем-то хотите зарезаться. Мне только осьмнадцать лет, но множество
испытаниев выпало на мою долю в Лондоне. Один аглицкий пэр уже
постарался
в прошлом годе меня обмануть, и эта рана по сей день терзает внутри мое
сердце. Таперича я не могу доверять мужчинам, как они есть все
обманщики,
и Вы, наверное, один из них. Хотя у Вас и благородное лицо, честные
глаза
и, возможно, у Вас сурьезные намерения. Хорошо бы, если это так. Но
если
это не так -- оставьте меня в покое. В любом случае -- ничего обещать
Вам не
могу. Сами понимаете почему. Вооружитесь терпением и смирением. Да
пребудем мы чисты и кротки, как агнцы Божии. За сим прощайте.
Княжна Е.Б."
Ганнибал оторвался от листка.
-- Прочел? -- Занзибал потянулся. -- Ну и как тебе эта муть? Я тоже по
дороге
прочел от нечего делать. Вот скажи мне, как ты есть бабник Жон Дуан --
бабы
завсегда такие глупости пишут?
-- Глупости! Написано кудревато и с тонкостию. Вот, зри, вот здесь она
пишет: "Хотя вы и жгучие брюнеты..." -- намекает, что я ей ндравлюсь.
Или
вот тут еще: " ... у Вас и благородное лицо, честные глаза и, возможно,
у
Вас сурьезные намерения." -- намекает, что ей моя физиогномия по вкусу
и
намерения сурьезные.
-- Ты про пэра аглицкого лучше почитай. Мне интересно, как он над ней
надругался?
-- Убью!
-- Давай лучше браги выпьем.
-- Не буду. Имею намерение -- сей же вечер посетить Елизавету
Федоровну.
-- Ну и что за дело? От чего не выпить?
-- Дык изо рта дрожжами нести будет. Как я с нею лобзаться стану?
-- А станет она с тобой лобзаться с первой-то встречи?
-- Мыслю, что станет. Вишь, она в записке намеки строит.
-- Так что, не будешь, значит, а, Гань? Пить-то?
-- Не буду.
-- Ну и хрен с тобою, а я выпью.
ЗАЩИТНИКИ ЕЛИЗАВЕТЫ ФЕДОРОВНЫ
Откушав кофию, княжна Белецкая легла на кушетку и открыла аглицкий
роман
Снучардсона "Достопамятная жизнь девицы Клариссы Гарлов".
"... Уже третий день несчастная девица Кларисса Гарлов плутала в
дремучем
Эдинбургском лесу, когда неожиданно вышла на поляну. Посередине поляны
стоял небольшой замок. Кларисса подошла поближе и заглянула в окно.
Престранная картина предстала ей там. На широченной кровати с
балдахином
сидел полуголый мужчина. В руке он держал пробирку с какой-то зловещей
жидкостью, в другой -- безобразную ложку. Слева на сундуке сидел еще
один
полуголый мужчина и болтал ногами. В это время дверь в комнату
отворилась,
и на пороге показался еще один полуголый мужчина, державший под мышкой
черную курицу. Завидя вошедшего, мужчина с кровати вздрогнул и уронил
ложку, а другой мужчина соскочил с сундука и замер.
--Сэр Генри, -- громовым голосом произнес вошедший, -- вот мы и
встретились!
Теперь вам от меня не уйти!.. Вы видите эту черную курицу?!
-- О, жестокосердный сэр Гарольд, сжальтесь надо мной! Уберите эту
отвратительную птицу!
-- Я вижу -- здесь посторонние! -- сэр Гарольд указал пальцем на
мужчину с
сундука.
-- Это -- сэр Робенсбрюк из Сассекса. Он знает о нашей распре.
-- Хорошо, -- сэр Гарольд спрятал курицу за спину. -- Не будем же
терять
время. -- Свободной рукой он вытащил из кармана бутылку и, откупорив
зубами
пробку, выплюнул ее. -- Извольте подать бокал!
Сэр Генри поспешно вылил зловещую жидкость из пробирки на пол и
протянул
посуду нежданному гостю.
-- Благодарю, -- сказал сэр Гарольд и выпил несколько пробирок одну за
другой. -- А теперь ты, недостойный сэр Генри! -- Он протянул бутылку и
пробирку.
Пока сэр Генри дрожащими руками подносил пробирку ко рту, сэр Гарольд
выхватил из-за спины курицу и со всей силы нанес удар сэру Генри по
лбу.
Сэр Генри зашатался и рухнул. Сэр Гарольд дико захохотал и превратился
в
шкилета.
Перепуганный сэр Робенсбрюк из Сассекса попытался укрыться в сундуке,
но
шкилет одним прыжком допрыгнул до него и ударил курицей.
Сэр Робенсбрюк упал замертво.
Дверь отворилась и в комнату вошел еще один полуголый мужчина. Не успел
он
сделать и двух шагов, как получил по лбу черной курицей и умер.
-- Я удовлетворен! -- шкилет зашвырнул курицу в угол и, гремя костями,
вышел
из комнаты.
Перепуганная Кларисса от ужаса не могла двинуться с места, как вдруг
кто--то грубо схватил ее за плечо.
-- Ах! -- только и смогла произнести Кларисса и лишилась..."
Раздался громкий стук в дверь.
Княжна Белецкая вздрогнула и выронила книгу.
-- Кто там? -- сдавленным голосом произнесла она.
-- Это я, -- послышалось из-за двери, -- Призрак-шкилет из Эрмитажа!
У--у--у!
Открывай, девица, я тебя съем!
Белецкая перекрестилась:
-- Чур меня! -- запричитала она. -- Сгинь, черт!
-- У--у--у! От--кры--вай! Не откроешь -- я дверь сломаю! Я так умею!
У--у--у! --
Из--за двери послышался хохот. -- Не боись, Елизавета Федоровна! Это я
--
Светлейший князь Меншиков. Что, спужалась? Ха--ха--ха! Открывай --
свои!
-- Чего вам надо? Поздно ужо. Идите спать к себе, -- княжна приникла
ухом к
двери.
-- Открывай давай! У меня к тебе срочная депеша от Петра Алексеевича.
-- А вы ее под дверь засуньте.
-- Да я уж пробовал -- не пролазит. Больно пухлая.
Белецкая слегка приоткрыла дверь.
-- Давайте вашу депешу.
-- Да ты пропусти в покои-то! Мне на словах ишо велено передать. Пусти!
-- Энто неприлично -- женатому мужчине к девице затемно являться.
Говорите
оттуда. А то я сейчас дверь прикрою.
Меншиков просунул в щель ногу.
-- Открывай, говорю! Я из коридору сообщать не могу. Секретная
нимформация
государственной важности. -- Он налег на дверь и ввалился в комнату.
Княжна отбежала в угол и присела на краешек стула.
Меншиков прикрыл дверь на крючок.
-- Неплохо, гляжу, ты, Елизавета Федоровна, тут обустроилась, -- сказал
он.
-- Картин голландских навешано. Занавесочки миленькие. -- Меншиков
поднял с
пола книгу. -- Сэр Снучардсон, -- прочитал он. -- Что пишуть?
-- Про любовные страдания.
-- Ну?! Энто я предпочитаю. Мне немец завсегда перед сном про такие
предметы читает. -- Меншиков наугад открыл книгу и прочитал по складам,
--
"... е--му по го--ло--ве и об--нял Кла... Кла... ри--су, Кларису,
короче,
обнял, дву--мя ру--ка--ми... Хе--хе... О--на за--пе--ча--т...
запечатлела на
ла--ни--тах не--вин... невинный поца--луй..." Ух ты! Зело забористо
написано.
Сразу антиресно знать -- чем у них закончится... А у нас, Елизавета
Федоровна, чем закончится наше позднее рандеву?
-- Где же депеша?
-- Елизавета Федоровна, будто не понимаете... Какие, к свиньям, ночью
депеши?! Давайте лучше про любовь с вами побеседуем. Я -- князь, вы --
княжна, чаво ж тут непонятно? -- Меншиков подошел к Белецкой и присел
перед
нею на одно колено.
-- Не подходите, окаянный! Я кричать буду!
-- Погодите кричать-то... Я ж к вам по-хорошему, -- он опустился на
второе
колено, подполз к стулу и схватил княжну за руку. -- Полюбил я вас,
Елизавета Федоровна, -- зашептал Светлейший. -- Сразу как увидел --
полюбил.
Никакой мочи нету терпеть боле! Уступите, Елизавета Федоровна! Не
пожалеете! Я -- второй человек опосля царя. -- Меншиков принялся
осыпать
девичью руку поцелуями. -- Полюбил я вас, нешто сей аглицкий сэр
Снучардсон! Уступите! Лучше меня -- нету кавалера!
-- Ах, уйдите, уйдите! -- Елизавета Федоровна вскочила со стула.
Меншиков обхватил ее за ноги и прижался щекой к платью.
-- Судьба это наша, Елизавета Федоровна! Уступите, Христом Богом
прошу!..
В дверь постучали. Меншиков отпрянул от княжны и замер.
-- Кто там?! -- дрожащим голосом спросила Белецкая.
-- Царь! Кто же еще!
Меншиков побледнел и заметался по комнате.
-- Чаво ж делать?! -- бормотал он. -- Убьет же мин херц!.. Спрячь меня
куды-нибудь, век не забуду!
-- Куды ж я вас спрячу? Говорила я вам -- уйдите!
-- Да чего теперь про энто... Спрячь, душенька! Всю жизнь за тебя Бога
молить стану!
-- Лезьте под кровать.
Меншиков спрятался.
В дверь снова постучали.
-- Чай откроешь мне али нет?!
-- Иду-иду, государь! Не одетая я была, -- Белецкая открыла дверь.
На пороге стоял Ганнибал с корзиной цветов.
-- Бон жур, мадам! -- он улыбнулся. -- Это я так просто царем назвался.
Опасался, что не впустите. Дай, думаю, царем назовусь -- царю, думаю,
не
откажуть. А енто вам! -- Он протянул остолбеневшей княжне корзину.
Белецкая машинально взяла, а Ганнибал тем временем прошел в комнату.
-- Мило у вас... Голландцы на стенах. Я, правду сказать, боле
французские
картины предпочитаю. Про любовь. Чтобы спереди пастух с пастушкой
миловались, а сзади них -- вулкан огнедышащий дым из макушки струил.
Подходящая для влюбленных аллегория. А у энтих голландцев один провиянт
на
уме. Кубки да фрухты с гусем. Тоже, конечно, натура, но против любви --
чепуха. Без любви в жизни -- капут.
-- Вы по что пришли-то? -- Княжна поставила корзинку на пол и прикрыла
дверь.
-- Как по что? Вы же мне в записке намеки делали. -- Ганнибал вытащил
из
кармана записку и прочел, -- "... вы гишпанский Дон Кишот, который
достоин
носить на груди ключи от моей фортификации." Вот видите? Это же вы мне
писали. Кажному енто недвусмысленно ясно. И про пэра в Лондоне
жаловались.
Эх, попадись мне в Париже этот пэр! Я б его на дуели шпагою заколол!
-- Уходите, я вас прошу. Мы с вами завтра об ентом поговорим.
-- Ну уж нет! Я так просто от вас не уйду...
-- Уходите, уходите! -- Белецкая стала подталкивать Ганнибала к двери.
-- Нет уж! Я до завтрева не доживу! У меня к завтрему сердце
разорвется,
ежли вы меня сегодня выставите!
-- Уходите, несносный вы человек! Нас же застать могут!
-- Это ж кто же?! Ждете кого?.. Уж не гундосого ли этого? Меншикова?
Княжна вздрогнула и покраснела.
-- А... Угадал, значит! То-то я смотрю -- вы с ним в анфиладах
шушукаетесь!
С ним, значит, можно, а со мною нельзя! И как вам не противно с ентим
гундосым?!
-- Как вы такое подумать могли?!
-- Дык, что тут думать-то?! Все ясно! А только, если вы меня сей же
момент
не выслушаете, то я на ваших глазах зарежусь вот ентим вострым
кинжалом,
как обещал, -- Ганнибал вытащил кинжал и приставил его к груди. -- Вот
мой
кинжал и грудь моя!
У княжны Белецкой подкосились ноги, она упала без чувств. Ганнибал
отбросил кинжал и, подхватив на руки девицу, перенес ее на кровать.
Меншиков под кроватью скрипнул зубами: "И тут подкузьмил, ефиопская
морда!
-- зло подумал он. -- Ну, ладныть, мне бы токмо отседа выбраться -- я
тебе
тогда устрою гримасу феатральную!"
Ганнибал схватил подушку и стал обмахивать ею княжну. Белецкая открыла
глаза.
-- Где я? -- сказала она слабым голосом.
-- Не волнуйтесь, Елизавета Федоровна, вы у себя в спальне. Вы маленько
чувств лишились, так я вас на кровать и затащил.
-- А--ах! -- выдохнула княжна и снова лишилась чувств.
-- Еттить твою! -- Ганнибал еще быстрее замахал подушкой. -- Очнитесь
же,
очнитесь, Елизавета Федоровна! Нельзя же так!
Белецкая открыла глаза.
-- Где я?
-- Только не волуйтесь, -- Ганнибал медленно отложил подушку. -- Вы у
себя в
спальне. На кроватке. Не извольте беспокоиться. Я вас на енту кроватку
затащил.
-- А--ах! -- Княжна потеряла сознание.
-- Вот ведь! -- Ганнибал чертыхнулся. -- Вот ведь припадочная! Эдак
чего же
она -- целую ночь в обморок ударяться будет?! -- Он схватил подушку и
замахал.
В дверь постучали.
Ганнибал замер и на цыпочках подкрался к двери. Стук повторился.
-- Лиза, Лизонька! -- послышалось из коридора. -- Открой мне, душенька.
Это я
-- твой государь. Открой, мой аглицкий цветочек.
Ганнибал узнал по голосу царя Петра.
"Надо тикать! С царем шутки плохи!" -- Он подбежал к окошку, рывком
открыл
раму. Горшки с цветами попадали с подоконника на пол. Ганнибал выглянул
на
улицу. "Второй этаж... Эх--ма!" -- Арап сиганул вниз и, удачно
приземлившись, рванул через пустынную площадь.
Белецкая очнулась от оглушительного стука. Дверь ходила ходуном. Княжна
слезла с кровати и, пошатываясь, пересекла комнату.
-- Кто там? -- спросила она слабым голосом.
-- Открывай, Лизка, тебе говорят! Царь это! Петр Алексеевич!
-- Много вас тут царей шастает! Оставьте меня, бесстыдники!
-- Каких-таких много?! Аз есмь царь! Открывай! А то дверь разнесу!
Белецкая присела и заглянула в замочную скважину. Она увидела царские
кожаные штаны на ремне с золотой пряжкой.
"Господи! И вправду царь!" -- Девушка всплеснула руками.
-- Сейчас, сейчас... Ваше Величество, спала я!.. -- Она открыла дверь.
Царь ворвался в комнату и налетел на корзину с цветами. Корзина
отскочила
под кровать.
-- Доннер-веттер! -- выругался он. -- Ты, почто не открывала?!
-- Дак спала я, государь, -- Белецкая сделала книксен.
-- Ну ты и спишь! Я весь кулак об дверь отбил! Слона разбудить можно
было!
-- Царь огляделся вокруг. -- А это чего у тебя за руины египетские? --
он
указал на открытое окно и на валявшиеся под ним черепки.
-- Это... -- Белецкая смешалась. -- Это... Это у меня под окном вторую
ночь
один мужлан марширует в сапогах с подковами, и прикладом по мостовой
молотит. Спать не дает, окаянный! Мне ваш любимый ефиоп Занзибал
присоветовал в него горшком цветошным бросить. Вот я и бросила.
Слышите,
вроде притих теперь. -- Белецкая сделала книксен.
-- Понятно. А чего у тебя горшки на полу валяются?
-- Енти не докинула, -- нашлась княжна. -- Тяжелые весьма для девицы.
-- Так-так... -- Петр заложил руки за спину и прошелся по комнате. --
Неплохо
ты тут устроилась. Уютное гнездышко. Художниками увлекаешься? -- Царь
остановился перед голландской картиной. -- Недурно селедка нарисована.
И
гусь вот этот хорошо вышел. Я гуся с кашей обожаю... Так вот...
Удивляешься наверно -- почему я к тебе так поздно визит сделал? Не
догадываешься, зачем я к тебе заявился? А?
-- Всегда рада вас видеть, государь, -- княжна сделала книксен.
-- Это хорошо... -- царь покрутил ус. -- Ну ты мне енто по этикету...
говоришь... А ты по сердцу мне ответь -- рада меня видеть али как?
Белецкая потупилась.
-- Ну так что скажешь?
-- Знамо, государь, вам любая девушка рада.
-- Ты за других молчи! Ты за себя ответствуй... Правду сказать, как
обьявилась ты во дворце -- места себе не нахожу. Люба ты мне, Лиза!..
Белецкая вздрогнула, уронила на пол платочек. Петр нагнулся за платком
и
тут увидел на полу кинжал.
-- Ого! Откудова это у тебя кинжал Ганнибалов?! -- Царь поискав
глазами,
заметил торчавший из-под кровати сапог со шпорой. -- Ага! Вот он где,
змееныш! А ну вылазь! -- Он дернул за сапог и выволок Меншикова.
На ухе у Меншикова висел цветок.
-- Вот те на! -- Опешил Петр. -- Полез за одним, а вытащил другого! Ты
чего
здесь делаешь, Алексашка?!
-- Так что, мин херц, -- невозмутимо отряхивая штаны, начал Меншиков.
-- И я
тут по тому же, что и вы вопросу. -- Царь вскинул брови. -- Ганнибала,
то
есть, здесь подкарауливаю. Упреждал я вас, мин херц, что арапы ваши
недоброе задумали. А вы меня тогда в шею изволили палкой... А меня хучь
бы
и палкой! Все одно, я тебе, мин херц, преданный как собака! Прослышал
я,
что Ганнибал супротив Елизаветы Федоровны дурное замыслил, вот я к ней
заранее под кровать и влез, чтобы злодея, в случае надобности,
упредить.
Только он изготовился над княжною надругаться, как полез я с-под
кровати.
А тут вы, мин херц, в дверь долбите. Тоже, видать, беду почуяли. Ентот
ваш
ефиоп с перепугу в окошко-то и сиганул.
-- Ну ты, Алексашка, и хитер, подлец! -- Царь захохотал. -- А я-то
думал, что
нынче один буду защитником у Елизаветы Федоровны!
-- Один, мин херц, как говорится, в поле не воин. -- Меншиков развел
руками.
-- Хотел я вам, мин херц, подсобить в случае чего.
-- Ладно, пошли отсель, хитрожопый. Спать пора А Ганнибалу, шельме, я
завтра задам! -- Царь погрозил пальцем.
ЗА СПОКОЙСТВИЕ В ГОСУДАРСТВЕ
Занзибал порезал сало на дощечке и воткнул нож в стол.
-- Ну что? -- предложил он адъютанту Орлову. -- Пьем?
-- Может брата твово обождем?
-- Пустое. -- Занзибал махнул рукой. -- Он у бабы. Раньше утра не жди.
Проваландается с какой-нибудь дурой, а под утро притащится -- язык
набок,
морда осунутая, грудь поцарапанная. Упадет одетый на кровать и храпит.
Не
умеет совсем отдыхать. Нее... я так не могу.
Занзибал откупорил бутылку, разлил по чаркам.
-- За царя Петра Алексеевича! Многие лета!...
-- А у кого теперь Ганнибал-то?
-- Да у него кажный день новая... Давай лучше выпьем ишо.
-- Давай.
--...Мне сегодня княжна Белецкая сказывала, что в Лондоне нашего брата
ефиопа несравнимо больше супротив других стран. К примеру, в Париже я
токмо двоих видел. А боле я, кроме Ганьки, ефиопов нашей породы не
видывал. Нас-то совсем малыми завезли.
За окном загремели сапоги.
-- Опять энтот плидурок марширует. -- Сказал Орлов. -- Таперича на всю
ночь.
-- Я в него завсегда цветошным горшком пущаю. Давай допьем и бутылкой
запустим.
Они открыли окно и поглядели вниз.
-- Далече ужо удалился. -- Орлов сплюнул. -- Давай на следующем круге
швырнем.
-- Справедливо. -- согласился Занзибал. -- А пока он круг пройдет, мы
ишо
одну уговорить успеем. Двумя бутылками кинем.
Они вернулись за стол и откупорили вторую.
-- А чаво, -- сказал Орлов, утирая усы, -- с бабами иногда недурно. Я
вот, к
плимеру, камер-фрейлину Марью Даниловну Гамильтон... Очень даже...
По-секрету мне поведала, что к ней сами Петр Алексеевич хаживают. Я ее
в
мон плезире, в гроте... Представляешь? Фонтаны кругом, птички поют,
корсет
ее на дереве висит, а мы на травке разобранные, аки нимфы пирейские.
Содом
и Гоморра.
-- Вот оторвет тебе Петр Алексеевич башку-то, коли узнает, и на фонтан
водрузит. Зело государь не уважает, когда его баб купидонют.
На площади послышались шаги. Собутыльники подбежали к окну.
-- Вот он, дятел! -- Крикнул Занзибал. -- Получай! -- Он кинул свою
бутылку. --
Мимо!
Орлов размахнулся и запустил свою.
-- Промазал!
Они вернулись за стол.
-- Ладныть. На следующем кругу.
Дверь распахнулась, вбежал запыхавшийся Ганнибал.
-- Чаво-то ты сегодня рано, братишка. -- Заметил Занзибал, отрезая
ломоть
сала. -- О, я ж тебе говорил, -- обратился он к Орлову. -- Язык на
плече.
Теперь завалится и храпеть зачнет. Чего так рано?
-- Аа...-- Ганнибал махнул рукой. -- Плесни мне чарку, что ль?
-- Ты чего это? -- удивился Занзибал, наливая полную чарку.
-- Правду ты про Белецкую сказывал. -- Ганнибал понюхал сало. -- Такая
малохольная. Я ей, главное, спокойно так говорю -- сейчас, говорю,
Елизавета Федоровна, зарежусь. Она -- шмяк в обморок! Я ее с пола
поднял,
на кровать заташшил, гляжу -- очухалась, -- я к ней. Она -- опять в
обморок!... И так раз сто. Ушел я... Чего, думаю, с припадочной
валандаться.
Себе дороже.
-- А чего запыханный?
-- Дак я от нее когда из окошка выпрыгнул -- за мною собака гналась.
Инда
бешенная.
-- А чего ты у нее из окна-то сигал?
-- Чего-чего... Короче так добираться. Налей ишо вина лучше.
Занзибал с уважением посмотрел на брата.
-- Гляжу -- ты поправляешься, черномазый. Завсегда лучше с товарищами
за
столом сидеть, чем с бабами.
За окном послышались шаги. Занзибал с Орловым сорвались с места.
Занзибал
метнул бутылку и опять промахнулся. Орлов кинул горшок с геранью.
-- Попал! -- радостно заорал он. -- В самое темечко! Вон он валяется,
плидурок!
Вернулись за стол.
-- За спокойствие в государстве Российском! Орлов выпил чарку и
затянул:
Над Кронштадтом тучи ходят хмуро.
Гонят к шведам диким хлад и мрак.
На рассейских берегах фигура
Кажет шведским варварам кулак.
Подпевай, арапы!
На рассейских берегах фи--гу--ра
Кажет шведским варварам ку--ла--а--а--к...
КРОКОДИЛЫ И САЛДОРЕФЫ
На следующее утро царь Петр Алексеевич проснулся позже обычного. Он сел
на
кровати, подложил под спину подушку, взял со столика трубку.
"Антиресный сон какой мне сегодня привиделся. -- подумал Петр,
раскуривая
ее, -- Якобы орел сидел на дереве, а под него подлез али подполз
какой-то
зверь немалый, наподобие крокодила али дракона, на которого орел тотчас
бросился и из затылка у оного голову отъел, а именно: переел половину
шеи
и умертвил. И потом, как много людей сошлись смотреть, то подполз такой
же
другой зверь, у которого тот же орел отъел и совсем голову, что якобы
было
видно уже всем. Зело дивно и аки туманно."
Царь выбил трубку и толкнул в бок спавшую рядом супругу Екатерину
Алексеевну.
-- Слышь, Кать! Чего я тебе расскажу.
Царица заворочалась и замурлыкала во сне.
-- Просыпайся, Кать! -- Петр подставил ей под нос курительную трубку.
Царица
потянула носом, чихнула и открыла глаза.
-- Ты че, Петруша, вытворяешь? Едва не задохнулась. И подушку всю сажею
запачкал. -- Она зевнула.
-- Слухай, Кать, какой я сегодня сон престранный видел. -- Петр
пересказал
ей сон...
-- Страх-то какой! -- Екатерина перекрестилась и натянула одеяло до
подбородка. -- Ой, пужаюсь я, Петруша! Мыслю, не к добру это. Ан мне
недавно тоже сон привиделся. Быдто бы в огороде каком, у палат, был
прикован один зверь, бел шерстью, наподобие льва, и зело сердит; на
всех
бросался и переел у моей соловой лошади ногу. Между тем же были в
повстречаться? Напишите время и место. Крепко целую. Ваш навеки
Ганнибал
Пушкин."
-- Чего пишет-то? -- Равнодушно спросил Занзибал, вынимая из-за пазухи
книгу.
-- Да всякое.-- уклончиво ответила княжна. -- Так говорите, в следующий
раз
горшком кидаться?
-- Можно и горшком. А можно и так вхолостую, напоматерному ему
гаркнуть...Ответ-то писать будете, али на словах чего передать?
-- Напоматерному -- это грубо. Я токмо по-французски знаю.
-- По-французски ему хучь всю ночь чеши. А он только -- ать-два, да
прикладом -- стук-стук. Тогда уж горшком лучше. Ну так как с
ответом-то?
-- А чем посоветуете -- гортензией либо геранью?
-- Хучь фикусом. Я в наименованиях не смыслю. Вы бы, Елизавета
Федоровна,
Ганнибала призвали -- он большой специялист. Изрядно понимает. Хучь что
на
клумбе растет, хучь в горшке. Вы его призовите, али в записке ответной
про
то у него испросите.
-- А скажи мне, Занзибал, какие нынче в Париже платья модны?
-- Елизавета Петровна! Я прямо удивляюсь! Второй день меня про платья
пытают! Вчера Ганнибал выспрашивал, какое у вас платье. Теперь вы меня
донимаете. Я Париж-то с трудом вспоминаю. Как в тумане!
-- В Лондоне тоже туманы. Дале носа, бывает, ничего не видать. А я
слыхала
-- в Париже климат не такой. А и там, однако ж, туман.
-- Ясно, туман! Выкушаешь чарок восемь -- так тебе и туман, как в
Лондоне.
-- Право слово, не могу я, Занзибал Петрович, привыкнуть к вашим
арапским
шуткам. Не пойму, ей Богу, вроде вы образованный человек, при дворе, а
шутите нешто кучер.
-- Прилично шучу. Другим по вкусу. Обыкновеные мужские шутки. Энто
Ганнибал
у нас куртуазный и шутит для баб. Вам бы, я чаю, пондравилось.
Отвечать-то
будете, али как?
-- Я подумаю прежде.
-- Ладныть. До конца занятия подумайте.
КЛЮЧИ ОТ ЕЕ ФОРТИФИКАЦИИ
Ганнибал, закинув руки за голову, лежал на кровати и смотрел в потолок
на
пастушескую идиллию. Молодой пастушок в козьей шкуре придерживал на
коленках молодую пастушку с выскочившей розовой грудью. Рядом на траве
валялся пастушеский рожок и стояла корзина с провиантом. Вокруг
толпились
козы, овцы и бараны. Сзади, в полверсте от пастбища, курился
величественный вулкан.
"Вот так и мое чувство к Елизавете Федоровне,-- тяжело вздыхал
Ганнибал,--
как сей италианский Везувий. Дымится-дымится, а потом -- как даст! И
все
кверху тормашками -- все овцы и бараны! Аллегория такая... Вон тот
баран на
Меншикова похож. Б--е--е... И как она может с таким гундосым?"
Вошел Занзибал.
-- Валяешься, ефиоп? -- Он бросил книгу на тумбочку.
-- Скажи, тот баран с потолка на Меньшикова похож?
-- Есть чтой-то...А пастух -- енто ты, наверноть? А на коленках, надыть
княжну придерживаешь с голой титькой?
-- Если бы.. Я -- вулкан сзади. Видишь?
-- Вижу... Пляши, вулкан. -- Занзибал вытащил из кармана записку. -- От
нее
депеша.
Ганибал рывком соскочил с кровати:
-- Дай сюды!
-- Пляши!
Негр повилял бедрами.
-- Ну, давай!
-- И чего ты в ней нашел? -- Занзибал протянул записку. -- Дура, каких
свет
не видывал. Ни поговорить с ней путем, ни пошутить. Хьюмору никакого! Я
ей
такую шуточку сегодня сказал, про то как мы в Париже пили -- сам чуть
со
смеху не лопнул. А она стоит -- морда кислая, и токмо кучером меня
обозвала. Дубина!
Ганнибал развернул записку:
"Здравствуйте, Ганнибал Петрович, -- прочитал он. -- Записку от вас
через
брата вашего Занзибала получила, с коим и передаю сей ответ.
Вы, наверное, считаете меня легкомысленной особой, которой можно писать
записки такого непозволительного содержания. Вы, наверное, решили, что
раз
вы есть любимец государя и любые девушки хочут в мечтах с вами
познакомиться, то и этот скромный цветок вам удасться сорвать с той же
легкостию. Знайте же, сударь, что это не так! И хотя я всего лишь
скромная, беззащитная девушка, которую всякий может обидеть, и которая,
конечно же, нуждается в сурьезном и благородном кавалере, защитнике
девичьей чести, но я сумлеваюсь -- тот ли вы гишпанский Дон Кишот,
который
достоин носить на груди ключи от моей фортификации. Хотя вы и жгучие
брюнеты, но это не имеет значения. Знаете ли вы -- что такое настоящее
чувство, и как легко над ним надругаться? Вы меня совсем не знаете, а
пишете мне легкомысленные записки про жеребца и про кинжал, которым вы
зачем-то хотите зарезаться. Мне только осьмнадцать лет, но множество
испытаниев выпало на мою долю в Лондоне. Один аглицкий пэр уже
постарался
в прошлом годе меня обмануть, и эта рана по сей день терзает внутри мое
сердце. Таперича я не могу доверять мужчинам, как они есть все
обманщики,
и Вы, наверное, один из них. Хотя у Вас и благородное лицо, честные
глаза
и, возможно, у Вас сурьезные намерения. Хорошо бы, если это так. Но
если
это не так -- оставьте меня в покое. В любом случае -- ничего обещать
Вам не
могу. Сами понимаете почему. Вооружитесь терпением и смирением. Да
пребудем мы чисты и кротки, как агнцы Божии. За сим прощайте.
Княжна Е.Б."
Ганнибал оторвался от листка.
-- Прочел? -- Занзибал потянулся. -- Ну и как тебе эта муть? Я тоже по
дороге
прочел от нечего делать. Вот скажи мне, как ты есть бабник Жон Дуан --
бабы
завсегда такие глупости пишут?
-- Глупости! Написано кудревато и с тонкостию. Вот, зри, вот здесь она
пишет: "Хотя вы и жгучие брюнеты..." -- намекает, что я ей ндравлюсь.
Или
вот тут еще: " ... у Вас и благородное лицо, честные глаза и, возможно,
у
Вас сурьезные намерения." -- намекает, что ей моя физиогномия по вкусу
и
намерения сурьезные.
-- Ты про пэра аглицкого лучше почитай. Мне интересно, как он над ней
надругался?
-- Убью!
-- Давай лучше браги выпьем.
-- Не буду. Имею намерение -- сей же вечер посетить Елизавету
Федоровну.
-- Ну и что за дело? От чего не выпить?
-- Дык изо рта дрожжами нести будет. Как я с нею лобзаться стану?
-- А станет она с тобой лобзаться с первой-то встречи?
-- Мыслю, что станет. Вишь, она в записке намеки строит.
-- Так что, не будешь, значит, а, Гань? Пить-то?
-- Не буду.
-- Ну и хрен с тобою, а я выпью.
ЗАЩИТНИКИ ЕЛИЗАВЕТЫ ФЕДОРОВНЫ
Откушав кофию, княжна Белецкая легла на кушетку и открыла аглицкий
роман
Снучардсона "Достопамятная жизнь девицы Клариссы Гарлов".
"... Уже третий день несчастная девица Кларисса Гарлов плутала в
дремучем
Эдинбургском лесу, когда неожиданно вышла на поляну. Посередине поляны
стоял небольшой замок. Кларисса подошла поближе и заглянула в окно.
Престранная картина предстала ей там. На широченной кровати с
балдахином
сидел полуголый мужчина. В руке он держал пробирку с какой-то зловещей
жидкостью, в другой -- безобразную ложку. Слева на сундуке сидел еще
один
полуголый мужчина и болтал ногами. В это время дверь в комнату
отворилась,
и на пороге показался еще один полуголый мужчина, державший под мышкой
черную курицу. Завидя вошедшего, мужчина с кровати вздрогнул и уронил
ложку, а другой мужчина соскочил с сундука и замер.
--Сэр Генри, -- громовым голосом произнес вошедший, -- вот мы и
встретились!
Теперь вам от меня не уйти!.. Вы видите эту черную курицу?!
-- О, жестокосердный сэр Гарольд, сжальтесь надо мной! Уберите эту
отвратительную птицу!
-- Я вижу -- здесь посторонние! -- сэр Гарольд указал пальцем на
мужчину с
сундука.
-- Это -- сэр Робенсбрюк из Сассекса. Он знает о нашей распре.
-- Хорошо, -- сэр Гарольд спрятал курицу за спину. -- Не будем же
терять
время. -- Свободной рукой он вытащил из кармана бутылку и, откупорив
зубами
пробку, выплюнул ее. -- Извольте подать бокал!
Сэр Генри поспешно вылил зловещую жидкость из пробирки на пол и
протянул
посуду нежданному гостю.
-- Благодарю, -- сказал сэр Гарольд и выпил несколько пробирок одну за
другой. -- А теперь ты, недостойный сэр Генри! -- Он протянул бутылку и
пробирку.
Пока сэр Генри дрожащими руками подносил пробирку ко рту, сэр Гарольд
выхватил из-за спины курицу и со всей силы нанес удар сэру Генри по
лбу.
Сэр Генри зашатался и рухнул. Сэр Гарольд дико захохотал и превратился
в
шкилета.
Перепуганный сэр Робенсбрюк из Сассекса попытался укрыться в сундуке,
но
шкилет одним прыжком допрыгнул до него и ударил курицей.
Сэр Робенсбрюк упал замертво.
Дверь отворилась и в комнату вошел еще один полуголый мужчина. Не успел
он
сделать и двух шагов, как получил по лбу черной курицей и умер.
-- Я удовлетворен! -- шкилет зашвырнул курицу в угол и, гремя костями,
вышел
из комнаты.
Перепуганная Кларисса от ужаса не могла двинуться с места, как вдруг
кто--то грубо схватил ее за плечо.
-- Ах! -- только и смогла произнести Кларисса и лишилась..."
Раздался громкий стук в дверь.
Княжна Белецкая вздрогнула и выронила книгу.
-- Кто там? -- сдавленным голосом произнесла она.
-- Это я, -- послышалось из-за двери, -- Призрак-шкилет из Эрмитажа!
У--у--у!
Открывай, девица, я тебя съем!
Белецкая перекрестилась:
-- Чур меня! -- запричитала она. -- Сгинь, черт!
-- У--у--у! От--кры--вай! Не откроешь -- я дверь сломаю! Я так умею!
У--у--у! --
Из--за двери послышался хохот. -- Не боись, Елизавета Федоровна! Это я
--
Светлейший князь Меншиков. Что, спужалась? Ха--ха--ха! Открывай --
свои!
-- Чего вам надо? Поздно ужо. Идите спать к себе, -- княжна приникла
ухом к
двери.
-- Открывай давай! У меня к тебе срочная депеша от Петра Алексеевича.
-- А вы ее под дверь засуньте.
-- Да я уж пробовал -- не пролазит. Больно пухлая.
Белецкая слегка приоткрыла дверь.
-- Давайте вашу депешу.
-- Да ты пропусти в покои-то! Мне на словах ишо велено передать. Пусти!
-- Энто неприлично -- женатому мужчине к девице затемно являться.
Говорите
оттуда. А то я сейчас дверь прикрою.
Меншиков просунул в щель ногу.
-- Открывай, говорю! Я из коридору сообщать не могу. Секретная
нимформация
государственной важности. -- Он налег на дверь и ввалился в комнату.
Княжна отбежала в угол и присела на краешек стула.
Меншиков прикрыл дверь на крючок.
-- Неплохо, гляжу, ты, Елизавета Федоровна, тут обустроилась, -- сказал
он.
-- Картин голландских навешано. Занавесочки миленькие. -- Меншиков
поднял с
пола книгу. -- Сэр Снучардсон, -- прочитал он. -- Что пишуть?
-- Про любовные страдания.
-- Ну?! Энто я предпочитаю. Мне немец завсегда перед сном про такие
предметы читает. -- Меншиков наугад открыл книгу и прочитал по складам,
--
"... е--му по го--ло--ве и об--нял Кла... Кла... ри--су, Кларису,
короче,
обнял, дву--мя ру--ка--ми... Хе--хе... О--на за--пе--ча--т...
запечатлела на
ла--ни--тах не--вин... невинный поца--луй..." Ух ты! Зело забористо
написано.
Сразу антиресно знать -- чем у них закончится... А у нас, Елизавета
Федоровна, чем закончится наше позднее рандеву?
-- Где же депеша?
-- Елизавета Федоровна, будто не понимаете... Какие, к свиньям, ночью
депеши?! Давайте лучше про любовь с вами побеседуем. Я -- князь, вы --
княжна, чаво ж тут непонятно? -- Меншиков подошел к Белецкой и присел
перед
нею на одно колено.
-- Не подходите, окаянный! Я кричать буду!
-- Погодите кричать-то... Я ж к вам по-хорошему, -- он опустился на
второе
колено, подполз к стулу и схватил княжну за руку. -- Полюбил я вас,
Елизавета Федоровна, -- зашептал Светлейший. -- Сразу как увидел --
полюбил.
Никакой мочи нету терпеть боле! Уступите, Елизавета Федоровна! Не
пожалеете! Я -- второй человек опосля царя. -- Меншиков принялся
осыпать
девичью руку поцелуями. -- Полюбил я вас, нешто сей аглицкий сэр
Снучардсон! Уступите! Лучше меня -- нету кавалера!
-- Ах, уйдите, уйдите! -- Елизавета Федоровна вскочила со стула.
Меншиков обхватил ее за ноги и прижался щекой к платью.
-- Судьба это наша, Елизавета Федоровна! Уступите, Христом Богом
прошу!..
В дверь постучали. Меншиков отпрянул от княжны и замер.
-- Кто там?! -- дрожащим голосом спросила Белецкая.
-- Царь! Кто же еще!
Меншиков побледнел и заметался по комнате.
-- Чаво ж делать?! -- бормотал он. -- Убьет же мин херц!.. Спрячь меня
куды-нибудь, век не забуду!
-- Куды ж я вас спрячу? Говорила я вам -- уйдите!
-- Да чего теперь про энто... Спрячь, душенька! Всю жизнь за тебя Бога
молить стану!
-- Лезьте под кровать.
Меншиков спрятался.
В дверь снова постучали.
-- Чай откроешь мне али нет?!
-- Иду-иду, государь! Не одетая я была, -- Белецкая открыла дверь.
На пороге стоял Ганнибал с корзиной цветов.
-- Бон жур, мадам! -- он улыбнулся. -- Это я так просто царем назвался.
Опасался, что не впустите. Дай, думаю, царем назовусь -- царю, думаю,
не
откажуть. А енто вам! -- Он протянул остолбеневшей княжне корзину.
Белецкая машинально взяла, а Ганнибал тем временем прошел в комнату.
-- Мило у вас... Голландцы на стенах. Я, правду сказать, боле
французские
картины предпочитаю. Про любовь. Чтобы спереди пастух с пастушкой
миловались, а сзади них -- вулкан огнедышащий дым из макушки струил.
Подходящая для влюбленных аллегория. А у энтих голландцев один провиянт
на
уме. Кубки да фрухты с гусем. Тоже, конечно, натура, но против любви --
чепуха. Без любви в жизни -- капут.
-- Вы по что пришли-то? -- Княжна поставила корзинку на пол и прикрыла
дверь.
-- Как по что? Вы же мне в записке намеки делали. -- Ганнибал вытащил
из
кармана записку и прочел, -- "... вы гишпанский Дон Кишот, который
достоин
носить на груди ключи от моей фортификации." Вот видите? Это же вы мне
писали. Кажному енто недвусмысленно ясно. И про пэра в Лондоне
жаловались.
Эх, попадись мне в Париже этот пэр! Я б его на дуели шпагою заколол!
-- Уходите, я вас прошу. Мы с вами завтра об ентом поговорим.
-- Ну уж нет! Я так просто от вас не уйду...
-- Уходите, уходите! -- Белецкая стала подталкивать Ганнибала к двери.
-- Нет уж! Я до завтрева не доживу! У меня к завтрему сердце
разорвется,
ежли вы меня сегодня выставите!
-- Уходите, несносный вы человек! Нас же застать могут!
-- Это ж кто же?! Ждете кого?.. Уж не гундосого ли этого? Меншикова?
Княжна вздрогнула и покраснела.
-- А... Угадал, значит! То-то я смотрю -- вы с ним в анфиладах
шушукаетесь!
С ним, значит, можно, а со мною нельзя! И как вам не противно с ентим
гундосым?!
-- Как вы такое подумать могли?!
-- Дык, что тут думать-то?! Все ясно! А только, если вы меня сей же
момент
не выслушаете, то я на ваших глазах зарежусь вот ентим вострым
кинжалом,
как обещал, -- Ганнибал вытащил кинжал и приставил его к груди. -- Вот
мой
кинжал и грудь моя!
У княжны Белецкой подкосились ноги, она упала без чувств. Ганнибал
отбросил кинжал и, подхватив на руки девицу, перенес ее на кровать.
Меншиков под кроватью скрипнул зубами: "И тут подкузьмил, ефиопская
морда!
-- зло подумал он. -- Ну, ладныть, мне бы токмо отседа выбраться -- я
тебе
тогда устрою гримасу феатральную!"
Ганнибал схватил подушку и стал обмахивать ею княжну. Белецкая открыла
глаза.
-- Где я? -- сказала она слабым голосом.
-- Не волнуйтесь, Елизавета Федоровна, вы у себя в спальне. Вы маленько
чувств лишились, так я вас на кровать и затащил.
-- А--ах! -- выдохнула княжна и снова лишилась чувств.
-- Еттить твою! -- Ганнибал еще быстрее замахал подушкой. -- Очнитесь
же,
очнитесь, Елизавета Федоровна! Нельзя же так!
Белецкая открыла глаза.
-- Где я?
-- Только не волуйтесь, -- Ганнибал медленно отложил подушку. -- Вы у
себя в
спальне. На кроватке. Не извольте беспокоиться. Я вас на енту кроватку
затащил.
-- А--ах! -- Княжна потеряла сознание.
-- Вот ведь! -- Ганнибал чертыхнулся. -- Вот ведь припадочная! Эдак
чего же
она -- целую ночь в обморок ударяться будет?! -- Он схватил подушку и
замахал.
В дверь постучали.
Ганнибал замер и на цыпочках подкрался к двери. Стук повторился.
-- Лиза, Лизонька! -- послышалось из коридора. -- Открой мне, душенька.
Это я
-- твой государь. Открой, мой аглицкий цветочек.
Ганнибал узнал по голосу царя Петра.
"Надо тикать! С царем шутки плохи!" -- Он подбежал к окошку, рывком
открыл
раму. Горшки с цветами попадали с подоконника на пол. Ганнибал выглянул
на
улицу. "Второй этаж... Эх--ма!" -- Арап сиганул вниз и, удачно
приземлившись, рванул через пустынную площадь.
Белецкая очнулась от оглушительного стука. Дверь ходила ходуном. Княжна
слезла с кровати и, пошатываясь, пересекла комнату.
-- Кто там? -- спросила она слабым голосом.
-- Открывай, Лизка, тебе говорят! Царь это! Петр Алексеевич!
-- Много вас тут царей шастает! Оставьте меня, бесстыдники!
-- Каких-таких много?! Аз есмь царь! Открывай! А то дверь разнесу!
Белецкая присела и заглянула в замочную скважину. Она увидела царские
кожаные штаны на ремне с золотой пряжкой.
"Господи! И вправду царь!" -- Девушка всплеснула руками.
-- Сейчас, сейчас... Ваше Величество, спала я!.. -- Она открыла дверь.
Царь ворвался в комнату и налетел на корзину с цветами. Корзина
отскочила
под кровать.
-- Доннер-веттер! -- выругался он. -- Ты, почто не открывала?!
-- Дак спала я, государь, -- Белецкая сделала книксен.
-- Ну ты и спишь! Я весь кулак об дверь отбил! Слона разбудить можно
было!
-- Царь огляделся вокруг. -- А это чего у тебя за руины египетские? --
он
указал на открытое окно и на валявшиеся под ним черепки.
-- Это... -- Белецкая смешалась. -- Это... Это у меня под окном вторую
ночь
один мужлан марширует в сапогах с подковами, и прикладом по мостовой
молотит. Спать не дает, окаянный! Мне ваш любимый ефиоп Занзибал
присоветовал в него горшком цветошным бросить. Вот я и бросила.
Слышите,
вроде притих теперь. -- Белецкая сделала книксен.
-- Понятно. А чего у тебя горшки на полу валяются?
-- Енти не докинула, -- нашлась княжна. -- Тяжелые весьма для девицы.
-- Так-так... -- Петр заложил руки за спину и прошелся по комнате. --
Неплохо
ты тут устроилась. Уютное гнездышко. Художниками увлекаешься? -- Царь
остановился перед голландской картиной. -- Недурно селедка нарисована.
И
гусь вот этот хорошо вышел. Я гуся с кашей обожаю... Так вот...
Удивляешься наверно -- почему я к тебе так поздно визит сделал? Не
догадываешься, зачем я к тебе заявился? А?
-- Всегда рада вас видеть, государь, -- княжна сделала книксен.
-- Это хорошо... -- царь покрутил ус. -- Ну ты мне енто по этикету...
говоришь... А ты по сердцу мне ответь -- рада меня видеть али как?
Белецкая потупилась.
-- Ну так что скажешь?
-- Знамо, государь, вам любая девушка рада.
-- Ты за других молчи! Ты за себя ответствуй... Правду сказать, как
обьявилась ты во дворце -- места себе не нахожу. Люба ты мне, Лиза!..
Белецкая вздрогнула, уронила на пол платочек. Петр нагнулся за платком
и
тут увидел на полу кинжал.
-- Ого! Откудова это у тебя кинжал Ганнибалов?! -- Царь поискав
глазами,
заметил торчавший из-под кровати сапог со шпорой. -- Ага! Вот он где,
змееныш! А ну вылазь! -- Он дернул за сапог и выволок Меншикова.
На ухе у Меншикова висел цветок.
-- Вот те на! -- Опешил Петр. -- Полез за одним, а вытащил другого! Ты
чего
здесь делаешь, Алексашка?!
-- Так что, мин херц, -- невозмутимо отряхивая штаны, начал Меншиков.
-- И я
тут по тому же, что и вы вопросу. -- Царь вскинул брови. -- Ганнибала,
то
есть, здесь подкарауливаю. Упреждал я вас, мин херц, что арапы ваши
недоброе задумали. А вы меня тогда в шею изволили палкой... А меня хучь
бы
и палкой! Все одно, я тебе, мин херц, преданный как собака! Прослышал
я,
что Ганнибал супротив Елизаветы Федоровны дурное замыслил, вот я к ней
заранее под кровать и влез, чтобы злодея, в случае надобности,
упредить.
Только он изготовился над княжною надругаться, как полез я с-под
кровати.
А тут вы, мин херц, в дверь долбите. Тоже, видать, беду почуяли. Ентот
ваш
ефиоп с перепугу в окошко-то и сиганул.
-- Ну ты, Алексашка, и хитер, подлец! -- Царь захохотал. -- А я-то
думал, что
нынче один буду защитником у Елизаветы Федоровны!
-- Один, мин херц, как говорится, в поле не воин. -- Меншиков развел
руками.
-- Хотел я вам, мин херц, подсобить в случае чего.
-- Ладно, пошли отсель, хитрожопый. Спать пора А Ганнибалу, шельме, я
завтра задам! -- Царь погрозил пальцем.
ЗА СПОКОЙСТВИЕ В ГОСУДАРСТВЕ
Занзибал порезал сало на дощечке и воткнул нож в стол.
-- Ну что? -- предложил он адъютанту Орлову. -- Пьем?
-- Может брата твово обождем?
-- Пустое. -- Занзибал махнул рукой. -- Он у бабы. Раньше утра не жди.
Проваландается с какой-нибудь дурой, а под утро притащится -- язык
набок,
морда осунутая, грудь поцарапанная. Упадет одетый на кровать и храпит.
Не
умеет совсем отдыхать. Нее... я так не могу.
Занзибал откупорил бутылку, разлил по чаркам.
-- За царя Петра Алексеевича! Многие лета!...
-- А у кого теперь Ганнибал-то?
-- Да у него кажный день новая... Давай лучше выпьем ишо.
-- Давай.
--...Мне сегодня княжна Белецкая сказывала, что в Лондоне нашего брата
ефиопа несравнимо больше супротив других стран. К примеру, в Париже я
токмо двоих видел. А боле я, кроме Ганьки, ефиопов нашей породы не
видывал. Нас-то совсем малыми завезли.
За окном загремели сапоги.
-- Опять энтот плидурок марширует. -- Сказал Орлов. -- Таперича на всю
ночь.
-- Я в него завсегда цветошным горшком пущаю. Давай допьем и бутылкой
запустим.
Они открыли окно и поглядели вниз.
-- Далече ужо удалился. -- Орлов сплюнул. -- Давай на следующем круге
швырнем.
-- Справедливо. -- согласился Занзибал. -- А пока он круг пройдет, мы
ишо
одну уговорить успеем. Двумя бутылками кинем.
Они вернулись за стол и откупорили вторую.
-- А чаво, -- сказал Орлов, утирая усы, -- с бабами иногда недурно. Я
вот, к
плимеру, камер-фрейлину Марью Даниловну Гамильтон... Очень даже...
По-секрету мне поведала, что к ней сами Петр Алексеевич хаживают. Я ее
в
мон плезире, в гроте... Представляешь? Фонтаны кругом, птички поют,
корсет
ее на дереве висит, а мы на травке разобранные, аки нимфы пирейские.
Содом
и Гоморра.
-- Вот оторвет тебе Петр Алексеевич башку-то, коли узнает, и на фонтан
водрузит. Зело государь не уважает, когда его баб купидонют.
На площади послышались шаги. Собутыльники подбежали к окну.
-- Вот он, дятел! -- Крикнул Занзибал. -- Получай! -- Он кинул свою
бутылку. --
Мимо!
Орлов размахнулся и запустил свою.
-- Промазал!
Они вернулись за стол.
-- Ладныть. На следующем кругу.
Дверь распахнулась, вбежал запыхавшийся Ганнибал.
-- Чаво-то ты сегодня рано, братишка. -- Заметил Занзибал, отрезая
ломоть
сала. -- О, я ж тебе говорил, -- обратился он к Орлову. -- Язык на
плече.
Теперь завалится и храпеть зачнет. Чего так рано?
-- Аа...-- Ганнибал махнул рукой. -- Плесни мне чарку, что ль?
-- Ты чего это? -- удивился Занзибал, наливая полную чарку.
-- Правду ты про Белецкую сказывал. -- Ганнибал понюхал сало. -- Такая
малохольная. Я ей, главное, спокойно так говорю -- сейчас, говорю,
Елизавета Федоровна, зарежусь. Она -- шмяк в обморок! Я ее с пола
поднял,
на кровать заташшил, гляжу -- очухалась, -- я к ней. Она -- опять в
обморок!... И так раз сто. Ушел я... Чего, думаю, с припадочной
валандаться.
Себе дороже.
-- А чего запыханный?
-- Дак я от нее когда из окошка выпрыгнул -- за мною собака гналась.
Инда
бешенная.
-- А чего ты у нее из окна-то сигал?
-- Чего-чего... Короче так добираться. Налей ишо вина лучше.
Занзибал с уважением посмотрел на брата.
-- Гляжу -- ты поправляешься, черномазый. Завсегда лучше с товарищами
за
столом сидеть, чем с бабами.
За окном послышались шаги. Занзибал с Орловым сорвались с места.
Занзибал
метнул бутылку и опять промахнулся. Орлов кинул горшок с геранью.
-- Попал! -- радостно заорал он. -- В самое темечко! Вон он валяется,
плидурок!
Вернулись за стол.
-- За спокойствие в государстве Российском! Орлов выпил чарку и
затянул:
Над Кронштадтом тучи ходят хмуро.
Гонят к шведам диким хлад и мрак.
На рассейских берегах фигура
Кажет шведским варварам кулак.
Подпевай, арапы!
На рассейских берегах фи--гу--ра
Кажет шведским варварам ку--ла--а--а--к...
КРОКОДИЛЫ И САЛДОРЕФЫ
На следующее утро царь Петр Алексеевич проснулся позже обычного. Он сел
на
кровати, подложил под спину подушку, взял со столика трубку.
"Антиресный сон какой мне сегодня привиделся. -- подумал Петр,
раскуривая
ее, -- Якобы орел сидел на дереве, а под него подлез али подполз
какой-то
зверь немалый, наподобие крокодила али дракона, на которого орел тотчас
бросился и из затылка у оного голову отъел, а именно: переел половину
шеи
и умертвил. И потом, как много людей сошлись смотреть, то подполз такой
же
другой зверь, у которого тот же орел отъел и совсем голову, что якобы
было
видно уже всем. Зело дивно и аки туманно."
Царь выбил трубку и толкнул в бок спавшую рядом супругу Екатерину
Алексеевну.
-- Слышь, Кать! Чего я тебе расскажу.
Царица заворочалась и замурлыкала во сне.
-- Просыпайся, Кать! -- Петр подставил ей под нос курительную трубку.
Царица
потянула носом, чихнула и открыла глаза.
-- Ты че, Петруша, вытворяешь? Едва не задохнулась. И подушку всю сажею
запачкал. -- Она зевнула.
-- Слухай, Кать, какой я сегодня сон престранный видел. -- Петр
пересказал
ей сон...
-- Страх-то какой! -- Екатерина перекрестилась и натянула одеяло до
подбородка. -- Ой, пужаюсь я, Петруша! Мыслю, не к добру это. Ан мне
недавно тоже сон привиделся. Быдто бы в огороде каком, у палат, был
прикован один зверь, бел шерстью, наподобие льва, и зело сердит; на
всех
бросался и переел у моей соловой лошади ногу. Между тем же были в