Белогоров Александр. Ученик чернокнижника

   – Да могу, конечно! – сказал Афанасий Семенович с некоторой досадой, не дав Витьке договорить. – Но зачем?
   – То есть как зачем? – Витька был слегка ошарашен. – Ведь это же научные опыты…
   – Это не научные, а школьные опыты. – Афанасий Семенович покачал головой. – Что толку делать то, что может любой.
   – Ну так уж и любой! – скептически возразил Витька.
   – Конечно, любой. И ты это легко мог бы сделать. Необходимая последовательность действий описана в любом справочнике. Нет, наука заключается не в этом. – Старик вздохнул. – Вот сделать то, что до тебя никто не делал, – это наука.
   – А вы делали что-нибудь такое, что до вас еще никто не делал? – тихо, почти шепотом вступил в разговор Максим. Он с каким-то трепетом, едва ли не с благоговением ждал ответа. Ему казалось, что старик сейчас поразит его каким-нибудь своим открытием, о котором никому раньше не говорил.
   – Ну, как сказать… – Афанасий Семенович смущенно замялся. – У меня есть кое-какие наметки, я веду работу… – Он замолк, и Максим так и не понял, утвердительно или отрицательно прозвучал ответ старика.
   – Не-е, все-таки опыты интересней, – стоял на своем Витька. – А то так можно всю жизнь просидеть и ничего не открыть.
   – Еще хуже и не пытаться. – Максим все-таки относился к исканиям старичка с некоторым уважением. И потом, кто этих алхимиков или астрологов знает. Они как-никак совершили немало открытий, хотя и случайно. Он вспомнил рассказ химички об открытии фосфора.
   – Совершенно верно, молодой человек! – Афанасий Семенович явно обрадовался поддержке.
   – Но ведь это же очень обидно: работать и ничего не добиться, – не сдавался Витька.
   – Обидно, – согласился сосед. – Но всегда есть надежда. Еще обиднее опоздать и прийти к результату вторым. А еще хуже, если лавры от твоего открытия достаются другому.
   – Как это? – не понял Витька.
   – Ну, например, один инженер… – Старик наморщил лоб и как-то виновато сказал: – Видите, даже я не могу вспомнить его фамилию. Так вот, он принес заявку на изобретение телефона всего на несколько часов позже Белла. А результат: одному слава и приличный доход, а другому забвение.
   – Но ведь бывает, что ученые делят славу. – Максим был озадачен.
   – Бывает. Взять хотя бы геометрию Лобачевского – Больяи или, скажем, формулу Ньютона – Лейбница. Тут все по-честному.
   – Ну а когда открытие приписывается другому… – Максим до этого разговора свято верил в чистоту научного мира, а потому с волнением ожидал ответа старика.
   – На небольшом уровне это вообще явление самое обычное. – Афанасий Семенович развел руками. – Многие профессора любят присваивать результаты учеников. Но случается такое и у великих.
   – Это у кого же? – Максим перебирал в уме гениев, с некоторым трепетом ожидая, кто из них сейчас упадет в его глазах.
   – Да взять хотя бы Эйнштейна! – Ребята остолбенели. – Любой, кто возьмет на себя труд изучить историю создания специальной теории относительности, поймет, что ее первооткрыватель Пуанкаре.
   – А как же Эйнштейн? – Максим не мог в это поверить.
   – Эйнштейн… – Афанасий Семенович пожал плечами. – Он, конечно, великий ученый. Чего стоит хотя бы общая теория относительности. Но тем не менее факт остается фактом.
   Максим не очень-то представлял себе суть теории относительности, а уж тем более разницу между общей и специальной, и сейчас как-то не решался об этом спросить, но потрясение было огромным. Он вообще привык думать об ученых как о высших существах, почти святых, а тут вдруг такое…
   Они с Витькой вскоре распрощались с соседом и ушли, получив приглашение заходить еще. Витька отреагировал на него достаточно скептически; он уже удовлетворил свое любопытство, а интересных «фокусов» больше не предвиделось. Максиму же непременно хотелось зайти опять, лучше одному. От старика явно можно было узнать немало интересного. Уходя, Максим машинально обернулся на дверь и едва не закричал. На него опять смотрело мальчишеское лицо, на этот раз другое, более суровое, с черными ершистыми волосами, но такое же грустное. «Я тоже заходил к нему в гости!» – шепотом прозвучали те же слова.
   – Ты чего встал, словно привидение увидел! – Жизнерадостный Витькин голос вывел его из оцепенения. Лицо на двери моментально исчезло.
   – Да дверь какая-то странная, – произнес Максим с дрожью в голосе.
   – А чего тут странного? – Витька явно не видел никакого лица и не слышал голоса. – Дверь как дверь. Только обивка мрачноватая. Так не у всех же должны быть цветочки! – Он рассмеялся, а Максим покраснел. Когда-то, во время ремонта, Максимова мама уговорила отца сделать на дверной обивке узор из обойных гвоздей и проволоки. Витьке же это украшение казалось очень смешным, и он вечно подтрунивал над другом: мол, детский сад, да и только.
   Дома Максим стал расспрашивать папу об Эйнштейне и Пуанкаре. Отец признался, что слышал нечто подобное, но не придал особого значения, мало ли что говорят. Он только посоветовал не рассказывать об этом школьному физику.
   Максим был возмущен. Такая величайшая несправедливость, а все ноль внимания. Даже советуют помалкивать, словно заговор какой-нибудь. У него в комнате висело несколько портретов великих ученых, а среди них знаменитая фотография Эйнштейна с высунутым языком. Максим внимательно на нее посмотрел и, тяжело вздохнув, решительно снял со стены.

Глава IV
Загадок все больше

   Максим стал заходить к Афанасию Семеновичу по нескольку раз в неделю. Ему было интересно общаться со странным и одиноким стариком. С ним иногда было проводить время даже приятнее, чем со сверстниками. Даже с Витькой он стал видеться реже, на что тот уже начинал обижаться. Мама тоже была таким оборотом дел очень недовольна (она по-прежнему обзывала соседа колдуном), но формальных поводов запретить сыну навещать старика у нее не находилось, поэтому она ограничивалась ворчанием, и то изредка. К тому же папа не только не возражал против общения сына со странным соседом, но даже поддерживал его в этом. Егоров-старший решил, что раз у Максима большая склонность к естественным наукам, то надо ее развивать. Когда-то он мечтал о славе знаменитого физика, но стал обычным инженером и потому втайне надеялся на научную карьеру сына.
   Встречи с Афанасием Семеновичем слегка напоминали занятия школьного кружка. Но только проходили они не в пример интересней; к тому же занятия велись один на один (Витька навязываться в гости перестал, а больше никто об этом понятия не имел. Болтуном Витька не был). Старик рассказывал и показывал такие вещи, о которых ни слова не говорилось в школьных учебниках. Да и вообще: иногда создавалось такое впечатление, что учителя о многом из этого даже не подозревали. Временами Максиму казалось, что эти знания порой и впрямь отдают какой-то алхимией. Тем более что сосед нередко с теплотой отзывался о людях, посвятивших себя этой лженауке. Но своими подозрениями Максим ни с кем не делился, опасаясь, что ему запретят навещать старика.
   Иногда, правда, из-за занятий с Афанасием Семеновичем случались смешные казусы. Старик изредка забывался и вместо современных названий всевозможных физических явлений и химических веществ говорил старинными или иностранными терминами. Максим его, как правило, хорошо понимал, а в крайнем случае переспрашивал. Тогда Афанасий Семенович смеялся и говорил: «Вот видишь! Много знаний не всегда полезно. Они могут вылезать совершенно некстати и не на свое место!»
   Максим быстро привык к странным терминам и уже употреблял их и сам. Несколько раз он даже нечаянно говорил их в школе, повергая в недоумение одноклассников и учителей. Удивление переходило в смех, если он начинал объяснять, что так называли это вещество в Средние века. «Хорошо, конечно, если человек знает и физику, и историю, – прокомментировал как-то такую ситуацию учитель физики. – Но все-таки лучше эти предметы разделять!» Химичка же реагировала гораздо хуже: она считала, что ученик выпендривается и хочет показать, будто знает больше ее. Она даже пару раз снижала Максиму оценку с привычной пятерки до четверки за неправильное название химических элементов, но его это не слишком печалило. Со времени начала занятий со стариком школьная химия стала интересовать его заметно меньше, чем раньше.
   Помимо лаборатории Афанасий Семенович был обладателем прекрасной библиотеки. Книги располагались в спальне и занимали столько места, что еле хватало пространства для старенькой узкой кровати. Но если оборудование лаборатории сияло новизной, то библиотека составляла с ней разительный контраст. Конечно, были в ней и новейшие труды на разных языках, но основную массу составляли старинные фолианты. Некоторые из них выглядели такими ветхими, что, казалось, должны были бы рассыпаться от первого прикосновения. Все это составляло довольно-таки мрачную картину: темные переплеты словно давили на находящегося в комнате. Несмотря на все любопытство, хотелось поскорее уйти отсюда. Максим не мог понять: как это Афанасий Семенович способен спать в таком месте.
   – Ну что, нравится? – спросил старик, когда Максим, впервые увидев это книжное собрание, стоял как зачарованный.
   – Д-да, очень, – пробормотал мальчик: старик явно гордился своей библиотекой, и хотелось сделать ему приятное.
   – Здесь у меня очень интересные, старинные экземпляры. – Афанасий Семенович с видимым удовольствием прошелся вдоль стеллажей, ласково, можно сказать, любовно поглаживая корешки книг. – За некоторые из них авторы получали великие награды, становились богачами, пользовались почетом при дворах монархов. А за некоторые сгорали на костре вместе со своими творениями.
   – За какую-то книгу! – покачал головой Максим. Он, конечно, слышал о судьбе Джордано Бруно, сожженного жестокими инквизиторами, но это ведь когда было. А здесь, в этой обстановке, он как будто оказывался в атмосфере Средневековья. Он даже ясно представил себе, как сюда входят слуги Великого Инквизитора в своих черных балахонах и уводят старика как чародея, а его самого как пособника сил тьмы и бросают обоих в сырое подземелье. Максим зябко поежился – так явственно представилась ему эта жуткая картина.
   – Не за книгу, а за истину, за прогресс! – строго поправил старик. – Это иногда требует жертв.
   – Ну, я бы никогда не пошел на такую жертву! – смущенно заметил Максим.
   – Кто знает… – Афанасий Семенович загадочно улыбнулся, но улыбка у него вышла довольно зловещей, словно у людоеда, стремящегося показать свое добродушие, и Максиму вдруг стало очень неприятно. – Кто знает, что произойдет в будущем…
   А вот эта книга, – продолжил сосед после повисшего в воздухе неловкого молчания, похлопывая черный корешок толстенного тома со стершимся названием, – очень любопытный экземпляр. Она была написана на человеческой коже человеческой же кровью. Ее автор, считавший себя слугой Дьявола, всерьез полагал, что именно так надо записывать великие тайны.
   – И что там?.. – пролепетал Максим, готовый грохнуться в обморок.
   – В основном всякая белиберда! – махнул рукой старик. – Да ты не переживай! Это, разумеется, копия на нормальном пергаменте, написанная нормальными чернилами, хотя и красными! – И он хрипло расхохотался. – Хочешь посмотреть?
   Максим, сделав над собой усилие, рассмеялся следом, но вышло это у него совсем уж неестественно. Мальчик нашел в себе мужество кивнуть (он ведь гордился тем, что презирал всякие суеверия) и, побледнев, стал следить, как Афанасий Семенович не спеша, с усилием, достает тяжелый фолиант, сдувает с него пыль и кладет на столик. Против ожидания в книге не оказалось ничего особенного: какие-то непонятные красные каракули на пожелтевших листах. Максим даже разочарованно вздохнул.
   – А что это за знаки? – спросил он, стараясь заинтересоваться увиденным.
   – Это особый шифр, – старик, видимо, только и ждал вопроса. – Кое-что из него я знал раньше, а кое о чем догадался. Нужно только знать символику алхимиков и немного пораскинуть мозгами.
   – А на каком языке написаны эти книги? – Максим показал на старинные тома.
   – В основном на латыни. Но есть и английские, и немецкие, и испанские, и французские, и кое-какие древние…
   – И вы все их прочли?! – поразился Максим. Это казалось ему тем более удивительным, что у него самого даже один английский шел с большим трудом.
   – Молодой человек! В мое время учили языкам не так, как сейчас! – ответил старик, довольный произведенным впечатлением.
   Максим постеснялся спросить, когда и где учился Афанасий Семенович, хотя этот вопрос и занимал его. С одной стороны, он был твердо уверен, что хорошо языкам учили только в дореволюционных гимназиях, но, с другой стороны, сосед явно не выглядел настолько старым. Можно, конечно, было предположить, что он учился в каком-нибудь специальном вузе, вроде МГИМО, но при чем здесь тогда «мое время»? И как же физика с химией? Не может же человек все это изучить сам?! Еще одна загадка старика. У Максима создавалось впечатление, что чем больше он общается с Афанасием Семеновичем, тем загадочнее и непонятнее, но в то же время интереснее становился для него странный сосед.
   Сильно смущали только повторяющиеся галлюцинации. Когда Максим просто проходил мимо двери Афанасия Семеновича, внимательно глядя на нее, ничего особенного не происходило. В эти моменты Максиму даже становилось стыдно за свои фантазии. Что он мог ждать от обыкновенной двери? Мальчик щупал ее, рассматривал под разными углами, но ничего необычного не замечал. Но вот после визитов к старику все менялось. Каждый раз Максиму чудились все новые лица мальчишек. Они были совсем не похожи друг на друга. Казалось, они явились из разных эпох и стран. Здесь были худые и полные, блондины и брюнеты. Но у всех на лицах читалась какая-то неизбывная грусть. И все они произносили одну и ту же фразу: «Я тоже заходил к нему в гости!» Как будто ребята хотели о чем-то предупредить Максима. Или, быть может, считали его за своего, раз он тоже ходит в гости к Афанасию Семеновичу?
   Максим никому не рассказывал о своих видениях. Родители немедленно потащили бы его к врачу и уж, конечно же, запретили бы заходить к старику. А рассказать обо всем Афанасию Семеновичу мальчик почему-то стеснялся. Примет еще за фантазера или за сумасшедшего. Или, того хуже, обидится, посчитает, что Максим просто ищет повод, чтобы больше не приходить. Уж лучше попытаться разобраться во всем самому.
   Он разыскал справочники по психиатрии и психологии, но ничего похожего на свои галлюцинации не обнаружил. Тогда Максим пришел к выводу, что это своеобразная реакция на что-то в квартире старика; например, на какие-нибудь химикаты. Он слышал, что у некоторых чувствительных людей бывает самая непредсказуемая реакция на безобидные вроде бы вещи.
   В конце концов, Максим перестал обращать внимание на свои видения. Он просто привык к ним, и теперь, наверное, даже удивился бы, не увидев на черной двери нового лица. Максим даже пытался шутить. «Ну и однообразный же у них репертуар! – говорил он себе. – Могли бы рассказать что-нибудь новенькое! А старик гостеприимен! Вон сколько ребят наприглашал в гости! Вот только что-то они не слишком довольные. Видно, со мной Афанасий Семенович обращается получше!»

Глава V
Этого не может быть!

   Дедушка приехал неожиданно. Вернее сказать, неожиданно для Максима, которого то ли забыли заранее предупредить о его визите, то ли специально решили сделать сюрприз. Когда дед, большой, седой, бородатый, ввалился в квартиру, которая вдруг сразу показалась тесной, и зычным голосом предложил принимать гостя, Максим словно стал маленьким мальчиком. Он напрочь позабыл про всю свою тщательно вырабатываемую солидность и, как в раннем детстве, кинулся дедушке на шею, едва не завизжав от восторга.
   Сергей Федорович, мамин отец, был крупным, полным, пышущим здоровьем, энергичным человеком, которого, несмотря на почтенный возраст, язык не поворачивался назвать стариком. Он жил в небольшом районном центре и никуда не собирался оттуда уезжать, хотя дети не раз предлагали ему поселиться у кого-нибудь из них, особенно после смерти его жены. Наоборот, Сергей Федорович нахваливал свой городок, «красоту кругом», свежий воздух и звал их уезжать из загазованной Москвы. Почти круглый год дед жил один и прекрасно справлялся со всеми домашними делами. Но летом у него всегда собиралось много народу: Максим со своими двоюродными братьями и сестрами. Заезжали на несколько дней и взрослые. Иногда Сергей Федорович и сам наведывался в гости, но подолгу не задерживался: он говорил, что не хочет надоедать, да к тому же в большом городе чувствовал себя немного не в своей тарелке.
   Всю субботу Максим провел с дедом. Тот сделал свои покупки, за которыми, собственно, и приехал, а внук помогал ему ориентироваться в столице и словно экскурсовод показывал недавно появившиеся новые достопримечательности. Сейчас, конечно, это было не то беззаботное общение, что в раннем детстве, но и теперь с Сергеем Федоровичем скучать не приходилось. Дедушка сохранил свежесть восприятия и многие проблемы понимал куда лучше родителей.
   Вечером, когда они, усталые и довольные, возвращались домой, им встретился Афанасий Семенович. Увидев его, дедушка замолк на полуслове и почему-то резко помрачнел. Тем не менее старики вежливо поздоровались, причем сосед оставался таким, как всегда. Глядя на них, трудно было удержаться от сравнения: встретились постаревшие русский богатырь и заморский чародей.
   – Максим, ты завтра заглянешь ко мне ненадолго? – окликнул мальчика сосед.
   – Да, конечно, Афанасий Семенович! – весело ответил Максим и вдруг почувствовал, как весь напрягся дедушка, сжавший его руку.
   Дома весь вечер Сергей Федорович был непривычно мрачен и погружен в себя. Обычно он любил рассказывать какие-нибудь истории, чаще веселые, из своей долгой жизни или слушать рассказы других, но в этот раз он задумчиво сидел и молчал, рассеянно отвечая на обращенные к нему вопросы. Родители приписали такое поведение деда усталости после дня, проведенного на ногах, и неумолимым годам. Максим даже слышал, как мама с грустью шепнула папе, что «отец сильно сдал», а тот согласно кивнул.
   Однако сам Максим связывал странное состояние деда со встречей на лестнице и ждал случая поговорить с ним об этом. Наконец, когда родители сели смотреть телевизор, он решился спросить у дедушки, что же его так расстроило. К его большому удивлению, Сергей Федорович вдруг засмущался и даже покраснел, чего раньше за ним никогда не наблюдалось.
   – Понимаешь, на это, наверное, не стоит обращать внимания, – тихо, скороговоркой пробормотал он, как бы оправдываясь. – Наверное, это стариковское. Может, мне показалось… – Сергей Федорович окончательно смешался и замолчал, но чувствовалось, что ему хочется выговориться.
   – Тебе не понравился наш сосед? – попытался навести его на тему Максим.
   – А зачем ты к нему ходишь? – ответил дедушка вопросом на вопрос.
   Максим с удовольствием рассказал о лаборатории Афанасия Семеновича и об опытах, которыми они занимались вдвоем. И тут он осекся на полуслове, настолько бледным стало лицо деда.
   – Что с тобой? Тебе плохо? – Максим уже хотел позвать родителей, но Сергей Федорович остановил его.
   – Не волнуйся, со мной все в порядке. – Дед попытался улыбнуться, но улыбка вышла у него не открытой и широкой, как обычно, а какой-то жалкой и вымученной. – Просто нахлынули неприятные воспоминания. Ваш сосед очень напомнил мне одного человека… – Он с трудом подбирал слова, будто боясь показаться смешным или глупым.
   – И на кого же он похож? – Максим хотел все выяснить до конца. Личность Афанасия Семеновича очень интересовала его; ведь, несмотря на частые визиты к старику, Максим о нем почти ничего не знал.
   – Эта история долгая и печальная, – вздохнул дед. – И очень давняя. Из моей юности. Даже скорее из детства.
   – Так ты знал Афанасия Семеновича в детстве? – удивился Максим.
   – Не совсем так… – Сергей Федорович опять замялся. – Знаешь, мне нелегко говорить. Так что, пожалуйста, не перебивай меня.
   – Хорошо, дедушка. – Максим уже и так мысленно обругал себя за торопливость. Теперь же он весь обратился в слух.
   – Я был тогда примерно в твоем возрасте, – начал дедушка. – Я рос обычным мальчишкой, а мой друг, Миша, он очень увлекался естествознанием, как это тогда называлось. Миша очень талантлив; все учителя так говорили, да мы и сами это понимали. Мы все думали, что он станет ученым, физиком или химиком. – Сергей Федорович надолго замолчал, погрузившись в нахлынувшие воспоминания, и Максим хотел уже поторопить его, вывести из задумчивости, но сдержался, помня о его просьбе. – В нашем городке жил аптекарь, – продолжил наконец дед. – Он точная копия вашего соседа. Я был бы готов поклясться, что это он! – почти выкрикнул Сергей Федорович. Он смотрел на внука, будто безмолвно умоляя поверить ему и не подозревать, что он сошел с ума. И в то же время в нем чувствовалась какая-то безнадежность. Такое случается, когда человек говорит правду, которая кажется нелепой, невероятной. Ему никто не верит, но все-таки это правда.
   – Но он тогда был совсем молод. – Слова Максима прозвучали как-то успокаивающе, словно старшим из беседующих был он. – Неужели…
   – Нет! – перебил его дед с какой-то страстной обреченностью. – В том-то и дело, что он был ну точь-в-точь как сейчас!
   – Но ведь такое невозможно! – запротестовал Максим. – Ты, наверное, ошибся. Может быть, это какой-то его родственник.
   – Сам знаю, что невозможно, – махнул рукой Сергей Федорович. – Но не могут два разных человека быть так похожи! Пусть даже и родственники. – Он закрыл лицо своими широкими морщинистыми ладонями.
   Максим задумался. Он знал, что у дедушки превосходная зрительная память. Сергей Федорович мог безошибочно узнать человека, с которым и встречался-то всего один раз, мельком. Он был бы идеальным свидетелем. Дедушка, к примеру, легко узнавал Максимовых товарищей даже из детсадовского времени, которых и видел-то только совсем маленькими. Но в этот раз он просто не мог быть прав; оставалось предположить, что тем человеком был дед Афанасия Семеновича, очень на него похожий.
   – Дедушка, а что произошло с тем аптекарем и твоим другом? – решился он наконец нарушить молчание.
   – Этот аптекарь был очень странным человеком. – Дед открыл лицо. – Одни над ним посмеивались, другие его побаивались. Но сколько-нибудь тесных отношений у него не было ни с кем. Да что там тесных: он ни с кем и не разговаривал, кроме покупателей. Да и то только про лекарства. А целыми вечерами просиживал один взаперти. Старухи называли его колдуном; некоторые отказывались брать хоть что-нибудь у него в аптеке, а другие после встречи с ним крестились. Но мы только смеялись над этим.
   Мы все были пионерами. Вели с верующими разъяснительную работу, проводили агитацию. И к старику мы зашли объяснить, что никакого бога нет, вдвоем с Мишей. А он вдруг расхохотался, начертил своей тросточкой на земле крестик и плюнул на него. Мы все были в восторге от такой сознательности деда. Ведь со старичками да бабками трудно приходилось. Кто бесенятами называл, а кто и палкой замахивался… Но вот аптекаря все равно не любили. Какое-то рядом с ним было неприятное ощущение. Не в своей тарелке себя, что ли, чувствовали.
   «А ведь Афанасий Семенович такой же. И многие думают про него точно так же. Пожалуй, он только со мной и общается», – подумал Максим.
   – Только Миша с ним общался, – продолжал тем временем Сергей Федорович. – Не знаю как так получилось, но аптекарь взял его к себе помощником. Он очень радовался. Время было трудное, и любой заработок очень ценился. А Мише к тому же нравилось возиться со всякими реактивами. Он стал подолгу пропадать у аптекаря. Мы его стали редко видеть, даже обижались. Думали, зазнался. – Дедушка тяжело вздохнул. Ему было явно нелегко все это вспоминать.