Страница:
Искаженные слезами фигуры человека и собаки разъединились, Сергей приподнялся и отполз в сторону, а Лео подошел ко мне. Они оба смотрели на меня.
– Что уставились? – Я заревела в голос, и стало как будто легче. Слезы пошли на убыль. Лео лизнул меня в мокрую щеку. Сергей поднялся и понуро стоял рядом. Лицо его было мрачно.
– Соня, прости, не знаю, что на меня нашло. Никогда в жизни не был таким дикарем. Я еще увижу тебя?
– Уходи, – я махнула куда-то рукой, – сейчас уходи. Я ничего не знаю.
Я не смотрела, как он уходит. Я была почти благодарна ему. После того, что случилось у меня с Сергеем, ночной кошмар уже казался менее реальным. Глядя Лео в глаза, с сумасшедшей убежденностью я сказала:
– Ничего не было!
12
13
14
P.S.
– Что уставились? – Я заревела в голос, и стало как будто легче. Слезы пошли на убыль. Лео лизнул меня в мокрую щеку. Сергей поднялся и понуро стоял рядом. Лицо его было мрачно.
– Соня, прости, не знаю, что на меня нашло. Никогда в жизни не был таким дикарем. Я еще увижу тебя?
– Уходи, – я махнула куда-то рукой, – сейчас уходи. Я ничего не знаю.
Я не смотрела, как он уходит. Я была почти благодарна ему. После того, что случилось у меня с Сергеем, ночной кошмар уже казался менее реальным. Глядя Лео в глаза, с сумасшедшей убежденностью я сказала:
– Ничего не было!
12
В том, что я ошибалась, я могла бы убедиться через пару недель, когда не пришли месячные. Но я даже не заметила, как уже забывшийся, затушеванный сознанием кошмар продолжился.
Сначала я решила, что задержка связана с переменой климата, потом все же пошла к врачу, и врач пробудила во мне беспечность, тоже сославшись на перемену климата. Тем более, что на вопрос, имела ли интимную близость, я не могла ответить правдиво, потому ответила отрицательно. Мелькнула, однако, утешительная мысль, что так не бывает.
Потом, еще через пару недель, я получила свои месячные, правда весьма скудные. Еще через месяц опять не пролилось, но это было уже так привычно, что я почти не обратила внимания.
Эта чехарда "было-не было" оставалась без внимания до тех пор, пока я не поняла, что мое чрево живет собственной жизнью, и просто на бурчание в животе это уже не походит. Что-то мягким гладким движением перекатывалось, поглаживая меня изнутри, то щекотно выпирало чем-то остреньким, а иногда вовсе не щекотно поддавало то в печень, то в желудок.
От ужаса у меня зашевелились волосы на макушке. Я пристально и недоверчиво посмотрела на Лео, с которым мы вполне мирно жили, вернувшись с юга, и пошла по врачам. Естественно, я никому не могла объяснить, что на самом деле меня беспокоит, иначе меня просто определи ли бы в психушку. Я мотивировала свою тревогу тем, что боюсь тяжелого наследственного заболевания. Поскольку никто не вскрикивал удивленно и не всплескивал руками, когда я получала результат генного анализа, спросить, нормальный ли для человека набор хромосом имеет плод, не решилась.
Все во мне кричало. Одна половина моей души – рвала и метала, не находя объект, на который можно было бы выплеснуть эту ярость. И я понимала, что если позволю себе окунуться в неистовство, то рано или поздно обнаружу, отлетая на небеса, свое распростертое изломанное тело у подножия какой-нибудь многоэтажки. Поэтому, не пускаясь во внутренний диалог, присоединилась ко второй половине, которая словно каменная бесстрастно наблюдала за всем происходящим.
За время моих скитаний по врачам наши с Лео отношения совсем испортились. Если быть предельно честной, то это у меня совершенно испортился характер. Я стала необщительна и нелюдима. Мое общение с Лео свелось к минимуму – я его кормила. В остальном он перешел на самообеспечение. Если бы с ним в ту пору что-то случилось, я бы пальцем не пошевелила. С людьми я тоже почти перестала общаться.
И почти все мои друзья оставили меня в покое, а тем, что не оставили, приходилось не сладко.
Как ни странно, желание отторгнуть все и вся я не перенесла на росшего во мне ребенка. Скорее, я объединилась с ним против всего мира. Весь мир был пустыней, и в нем были только мы двое.
На автомате я доходила на работу до декретного отпуска, через полтора месяца в конце июня я должна была рожать.
Сначала я решила, что задержка связана с переменой климата, потом все же пошла к врачу, и врач пробудила во мне беспечность, тоже сославшись на перемену климата. Тем более, что на вопрос, имела ли интимную близость, я не могла ответить правдиво, потому ответила отрицательно. Мелькнула, однако, утешительная мысль, что так не бывает.
Потом, еще через пару недель, я получила свои месячные, правда весьма скудные. Еще через месяц опять не пролилось, но это было уже так привычно, что я почти не обратила внимания.
Эта чехарда "было-не было" оставалась без внимания до тех пор, пока я не поняла, что мое чрево живет собственной жизнью, и просто на бурчание в животе это уже не походит. Что-то мягким гладким движением перекатывалось, поглаживая меня изнутри, то щекотно выпирало чем-то остреньким, а иногда вовсе не щекотно поддавало то в печень, то в желудок.
От ужаса у меня зашевелились волосы на макушке. Я пристально и недоверчиво посмотрела на Лео, с которым мы вполне мирно жили, вернувшись с юга, и пошла по врачам. Естественно, я никому не могла объяснить, что на самом деле меня беспокоит, иначе меня просто определи ли бы в психушку. Я мотивировала свою тревогу тем, что боюсь тяжелого наследственного заболевания. Поскольку никто не вскрикивал удивленно и не всплескивал руками, когда я получала результат генного анализа, спросить, нормальный ли для человека набор хромосом имеет плод, не решилась.
Все во мне кричало. Одна половина моей души – рвала и метала, не находя объект, на который можно было бы выплеснуть эту ярость. И я понимала, что если позволю себе окунуться в неистовство, то рано или поздно обнаружу, отлетая на небеса, свое распростертое изломанное тело у подножия какой-нибудь многоэтажки. Поэтому, не пускаясь во внутренний диалог, присоединилась ко второй половине, которая словно каменная бесстрастно наблюдала за всем происходящим.
За время моих скитаний по врачам наши с Лео отношения совсем испортились. Если быть предельно честной, то это у меня совершенно испортился характер. Я стала необщительна и нелюдима. Мое общение с Лео свелось к минимуму – я его кормила. В остальном он перешел на самообеспечение. Если бы с ним в ту пору что-то случилось, я бы пальцем не пошевелила. С людьми я тоже почти перестала общаться.
И почти все мои друзья оставили меня в покое, а тем, что не оставили, приходилось не сладко.
Как ни странно, желание отторгнуть все и вся я не перенесла на росшего во мне ребенка. Скорее, я объединилась с ним против всего мира. Весь мир был пустыней, и в нем были только мы двое.
На автомате я доходила на работу до декретного отпуска, через полтора месяца в конце июня я должна была рожать.
13
Безделье меня не тяготило так же, как и одиночество. Я каждый день с наслаждением и упорством сумасшедшей чистила перышки, ела полезную еду, кроме того, потакала нелепым вкусам беременности, росла пузом и полнела. Совершала прогулки два раза в день в любую погоду после полудня и вечером. Во время прогулок, присев на скамейку, выкуривала две положенные в день сигареты, так как бросить совсем не смогла. Просыпалась и спать ложилась рано, что было мне абсолютно не свойственно. Я даже читать не могла. Перипетии неизвестно кого меня совершенно не интересовали. Мне это было странно, при моем-то наркотическом пристрастии к чтению, но тоже не взволновало.
Лео всегда тенью таскался за мной на прогулки. Охранял. И однажды вечером, когда ко мне прицепился какой-то пьяненький любитель беременных, так на него напустился, что бедняга едва унес ноги. Я смотрела на служивого Лео тяжело и молча довольно долго, а потом тихо с ненавистью сказала:
– Кому я нужна? И ты мне не нужен, не ходи за мной. – И прокричала опустившему морду псу. – Ты мне не нужен. Ты мне не нужен...
И кричала до тех пор, пока в квартире, под окнами которой я голосила, не зажегся свет. Лео отвернулся и ушел в темноту. Он так и не вернулся в ту ночь.
На следующий день после полудня я вышла на прогулку. И на Алабяна возле "Диеты" нос к носу столкнулась с тем, о ком последнее время даже не вспоминала.
Я не придумала ничего лучшего, опять спросила:
– Что ты здесь делаешь? – А про себя добавила: "Любимый". И это была правда. Я поняла, что по-прежнему люблю его. Это был прорыв чувств впервые за последние несколько месяцев.
Он был помят, небрит, со всклоченными волосами.
– Сонька. Брюхатая. – Произнес нежно и погладил сквозь платье мой живот. – Пьянствовал вчера здесь рядом, только что проснулся, за пивком вышел. – Он ухмыльнулся мне в лицо.
Я развернулась и, не оглядываясь, прошествовала в свой двор. Мне было безразлично, идет ли он следом. Мне нечего было ему сказать.
Лео вернулся к вечеру.
Лео всегда тенью таскался за мной на прогулки. Охранял. И однажды вечером, когда ко мне прицепился какой-то пьяненький любитель беременных, так на него напустился, что бедняга едва унес ноги. Я смотрела на служивого Лео тяжело и молча довольно долго, а потом тихо с ненавистью сказала:
– Кому я нужна? И ты мне не нужен, не ходи за мной. – И прокричала опустившему морду псу. – Ты мне не нужен. Ты мне не нужен...
И кричала до тех пор, пока в квартире, под окнами которой я голосила, не зажегся свет. Лео отвернулся и ушел в темноту. Он так и не вернулся в ту ночь.
На следующий день после полудня я вышла на прогулку. И на Алабяна возле "Диеты" нос к носу столкнулась с тем, о ком последнее время даже не вспоминала.
Я не придумала ничего лучшего, опять спросила:
– Что ты здесь делаешь? – А про себя добавила: "Любимый". И это была правда. Я поняла, что по-прежнему люблю его. Это был прорыв чувств впервые за последние несколько месяцев.
Он был помят, небрит, со всклоченными волосами.
– Сонька. Брюхатая. – Произнес нежно и погладил сквозь платье мой живот. – Пьянствовал вчера здесь рядом, только что проснулся, за пивком вышел. – Он ухмыльнулся мне в лицо.
Я развернулась и, не оглядываясь, прошествовала в свой двор. Мне было безразлично, идет ли он следом. Мне нечего было ему сказать.
Лео вернулся к вечеру.
14
В последнюю неделю июня ко мне приехала Лика. Сказала, что взяла на работе накопившиеся отгулы за прогулы, и, полностью игнорируя мою нелюдимость, занялась подготовкой к моим родам.
Родила я легко, мы едва успели доехать до роддома. Я с благодарность смотрела на малышку, смешно кривящую ротик в поисках моей груди.
Она была совершенно человеческая. Я же стала посмешищем родильного отделения, потребовав, едва ребенок покинул мое чрево, чтобы посмотрели, нет ли у него хвоста. Мне со смехом ответили, что хвоста нет, поскольку это девочка. И рассказывалась эта история до самой моей выписки.
Встречать меня из роддома приехали и пришли большой компанией. Малышка родилась и прорвала пузырь моего отчуждения от мира. Я растерянно улыбалась моим, возникшим из ниоткуда, друзьям и родителям. В стороне стоял Лео. На солнце, – а день был солнечный, – набежало облачко, но Галина Борисовна попыталась вручить мне очередной букет, и я забыла об этой тени.
Потом компания рассосалась. Оставшиеся сели в две машины, и меня привезли домой.
Вокруг нас суетились еще пару часов. Потом я всех расцеловала, сказала спасибо и пожелала остаться с малышкой одна. Лика была последней, я выпила с ней еще чаю, баюкая малышку на руках, проводила до двери, убедила еще раз, что справлюсь, а не справлюсь – позвоню. За ней закрылась дверь.
Я включила негромкую музычку, распеленала малышку и, в который раз, принялась ее разглядывать. Я все еще не могла поверить, что это – человеческий детеныш.
Я уже начала думать, что, может быть, это был не Лео. Прокрался Сергей?
Но Сергей огромный мужик, как я могла даже в том бреду спутать его с Лео. И куда смотрел Лео? Где был Лео в это время? Молча вышел прогуляться?
Сил строить версии не было.
Малышка оказалась спокойным ребенком. Уже поздно вечером, искупавшись сама, и выкупав девочку, покормила ее, придвинула кроватку к своей постели, уложила Малышку, я начала называть ее так, с большой буквы, и почти мгновенно заснула.
Не подумайте, что я спятила окончательно. Лео – не пес, а мой любимый. Вернее, мой любимый Ленька. А Лео не было уже почти три недели.
Я взирала на эту картину с изумлением и ужасом, закусив костяшки пальцев, чтобы не испугать Малышку своим криком. Он был все в той же одежде, что я видела его в последний... и в предпоследний раз: мой любимый темный свитер с рисунком-косой по левой половине груди, черные джинсы. Усталый, небритый. Улыбнулся мне медленной нежной улыбкой, подал Малышку и тихо произнес:
– Сонька, глупая, не пугайся, а то у тебя молоко пропадет. – Увидев слезы у меня в глазах, насмешливо добавил. – И не вздумай плакать, опять же молоко будет невкусное.
Я кормила малышку, не поднимая глаз. Казалось, вот, сейчас взгляну, а его нет, и не было. Но я слышала его передвижения по квартире. Шум воды в ванной. Позвякивание ложечки о джезву в кухне. Так было, когда он жил здесь со мной некоторое время, пока не снял квартиру на Динамо. Лучше не вспоминать. Я отвлеклась от горьких мыслей и прислушалась к требовательным губкам дочери. Она уже доедала, временами пытаясь заснуть. Теперь перепеленать, и в кроватку. Поцеловать атласную, теплую щечку. Все, спи, детка.
Ленька сидел на своем месте над чашкой кофе и смотрел, как я вхожу в кухню.
– Что ты здесь делаешь? – Я не могла удержаться от ставшего традиционным вопроса.
Он похлопал ладонью по дивану рядом с собой, пододвинул чашку чая с молоком. Я послушно села, нестерпимо хотелось прикоснуться к нему, но я взяла в ладони уже не горячую чашку. Повисло молчание.
– Я хочу остаться. С тобой и Малышкой – Я ждала этого, так ждала, но оказалась не готова. Украдкой глянула на него, но он поймал меня темным взглядом. Я знаю, его глаза бархатно карие, но иногда они могут быть как черные бездонные омуты, и они сейчас меня притягивали и затягивали.
Я снова опустила глаза в чашку, мне удалось вырваться. Я мысленно заметалась – не хочу объясняться, не хочу упрекать, не хочу ставить условия, но как снова поверить – еще раз все заново не переживу.
За прошедшие три недели я всего пару раз вспоминала Лео, поверхностно как факт, размышления о нем закрывала как книгу, а тут вдруг неожиданно произнесла:
– Ты не уживешься с Лео. – И удивилась: "с чего вдруг"?
– Лео больше не будет.
– Не будет. – Тупо повторила я. И встрепенулась. – Почему? – Я уже почти знала, что он ответит, но все равно его ответ потряс меня.
– Очень хочется быть человеком.
Я всхлипнула.
– Как?.. – Слезы заструились по моим щекам.
– Как, я не знаю. Тебе Галина Борисовна расскажет.
– Можешь уйти. Я ей позвоню, мне так не надо. – Я уже не владела собой, рыдания сотрясали меня. Ведь я чувствовала, что ни о чем спрашивать нельзя. Я сожалела о своих колебаниях минуту назад.
Ленька притянул меня к себе и в самое ухо прошептал:
– Я сам пришел, глупая, я мог не приходить. Я должен был обрюхатить тебя, быть изгнанным, отвергнутым и забытым. Я должен был отдать тебе год. Я все выполнил, и теперь свободен.
– Не понимаю, – некрасиво проревела я.
– Я тебя обрюхатил, – он хихикнул и поцеловал за ухом, – раз. Тебе хорошо было, милая, я знаю.
– Как ты мог знать, что обрюхатил? – Его поцелуи легкие и жгучие погружали меня в бездумную эйфорию, и я уже с трудом понимала, что он говорит.
– Но ведь я был собакой! – Хмыкнул он и поцеловал ямку у ключицы. – Ты меня прогнала – два. Я тогда готов был загрызть этого охмурялу, за то, что немного опоздал.
– Ты не опоздал.
– Мне виднее. Вот с любителем беременных я разобрался вовремя. Ты отвергла меня – три. – Он припал к нежной коже на горле. – Прости, милая, я тебя пометил. – Я знала, что он сделал это нарочно, чтобы завтра напомнить. – Забыла у роддома – четыре. Сегодня – ровно год – это пять.
Я снова заплакала, прижимая его голову к груди.
– Прости, любимая, я напоминаю себе, не тебе.
– Мне нет прощения.
– Нет. Я был, конечно, в шоке, став собакой, но... Став собакой, я понял, что мне нравится, как ты пахнешь, – он дохнул мне в ухо, – мне нравится твой вкус, – он щекотно лизнул уголок губ. – Я понял, что мне нужна твоя любовь. Я просто боялся, Бог его знает, почему. Я, даже не будучи собакой, видел, что ты отдаешь себя всю, а я не мог, и мне было стыдно. Я люблю тебя. Сонька, милая, не прогоняй меня. Прости. Я жить без тебя не смогу. Перестань плакать. Дай мне попробовать, не скисло ли у тебя молоко.
Полы халатика распались, и он пробовал меня до утра, пока не проснулась Малышка.
Примерно через неделю после свадьбы, вдруг, позвонил Сергей.
– Здравствуй, Соня. Как ты?
– У меня все хорошо. Как ты? – Я была очень вежлива. Я не сердилась на него, – почти не за что, – но и сочувствия не было.
– Я ждал год. – Он, конечно, не мог видеть, но я закатила глаза, – "Боже, какой символический срок, и этот туда же". – Как поживает партнер?
– Партнер поживает хорошо. Неделю назад я вышла за него замуж, а нашей дочке уже три месяца.
Он молчал, вероятно, ждал окончания шутки, а, может быть, размышлял, по ком плачет психушка.
Я в задумчивости положила трубку.
Подошел Ленька, нежно куснул за мочку уха и спросил:
– Может быть, охмуряла просто упал в обморок, ты не слышала?
Обняв любимого, я хихикнула:
– У тебя сохранился собачий нюх?
Мы уже могли шутить на эту тему.
– Нет, у меня сохранилось собачье чутье.
Родила я легко, мы едва успели доехать до роддома. Я с благодарность смотрела на малышку, смешно кривящую ротик в поисках моей груди.
Она была совершенно человеческая. Я же стала посмешищем родильного отделения, потребовав, едва ребенок покинул мое чрево, чтобы посмотрели, нет ли у него хвоста. Мне со смехом ответили, что хвоста нет, поскольку это девочка. И рассказывалась эта история до самой моей выписки.
Встречать меня из роддома приехали и пришли большой компанией. Малышка родилась и прорвала пузырь моего отчуждения от мира. Я растерянно улыбалась моим, возникшим из ниоткуда, друзьям и родителям. В стороне стоял Лео. На солнце, – а день был солнечный, – набежало облачко, но Галина Борисовна попыталась вручить мне очередной букет, и я забыла об этой тени.
Потом компания рассосалась. Оставшиеся сели в две машины, и меня привезли домой.
Вокруг нас суетились еще пару часов. Потом я всех расцеловала, сказала спасибо и пожелала остаться с малышкой одна. Лика была последней, я выпила с ней еще чаю, баюкая малышку на руках, проводила до двери, убедила еще раз, что справлюсь, а не справлюсь – позвоню. За ней закрылась дверь.
Я включила негромкую музычку, распеленала малышку и, в который раз, принялась ее разглядывать. Я все еще не могла поверить, что это – человеческий детеныш.
Я уже начала думать, что, может быть, это был не Лео. Прокрался Сергей?
Но Сергей огромный мужик, как я могла даже в том бреду спутать его с Лео. И куда смотрел Лео? Где был Лео в это время? Молча вышел прогуляться?
Сил строить версии не было.
Малышка оказалась спокойным ребенком. Уже поздно вечером, искупавшись сама, и выкупав девочку, покормила ее, придвинула кроватку к своей постели, уложила Малышку, я начала называть ее так, с большой буквы, и почти мгновенно заснула.
* * *
Детское хныканье я услышала сразу, открыла глаза, и тут же их закрыла снова, не веря себе – над кроваткой в круге света от ночника стоял Лео и держал Малышку на руках!!!Не подумайте, что я спятила окончательно. Лео – не пес, а мой любимый. Вернее, мой любимый Ленька. А Лео не было уже почти три недели.
Я взирала на эту картину с изумлением и ужасом, закусив костяшки пальцев, чтобы не испугать Малышку своим криком. Он был все в той же одежде, что я видела его в последний... и в предпоследний раз: мой любимый темный свитер с рисунком-косой по левой половине груди, черные джинсы. Усталый, небритый. Улыбнулся мне медленной нежной улыбкой, подал Малышку и тихо произнес:
– Сонька, глупая, не пугайся, а то у тебя молоко пропадет. – Увидев слезы у меня в глазах, насмешливо добавил. – И не вздумай плакать, опять же молоко будет невкусное.
Я кормила малышку, не поднимая глаз. Казалось, вот, сейчас взгляну, а его нет, и не было. Но я слышала его передвижения по квартире. Шум воды в ванной. Позвякивание ложечки о джезву в кухне. Так было, когда он жил здесь со мной некоторое время, пока не снял квартиру на Динамо. Лучше не вспоминать. Я отвлеклась от горьких мыслей и прислушалась к требовательным губкам дочери. Она уже доедала, временами пытаясь заснуть. Теперь перепеленать, и в кроватку. Поцеловать атласную, теплую щечку. Все, спи, детка.
Ленька сидел на своем месте над чашкой кофе и смотрел, как я вхожу в кухню.
– Что ты здесь делаешь? – Я не могла удержаться от ставшего традиционным вопроса.
Он похлопал ладонью по дивану рядом с собой, пододвинул чашку чая с молоком. Я послушно села, нестерпимо хотелось прикоснуться к нему, но я взяла в ладони уже не горячую чашку. Повисло молчание.
– Я хочу остаться. С тобой и Малышкой – Я ждала этого, так ждала, но оказалась не готова. Украдкой глянула на него, но он поймал меня темным взглядом. Я знаю, его глаза бархатно карие, но иногда они могут быть как черные бездонные омуты, и они сейчас меня притягивали и затягивали.
Я снова опустила глаза в чашку, мне удалось вырваться. Я мысленно заметалась – не хочу объясняться, не хочу упрекать, не хочу ставить условия, но как снова поверить – еще раз все заново не переживу.
За прошедшие три недели я всего пару раз вспоминала Лео, поверхностно как факт, размышления о нем закрывала как книгу, а тут вдруг неожиданно произнесла:
– Ты не уживешься с Лео. – И удивилась: "с чего вдруг"?
– Лео больше не будет.
– Не будет. – Тупо повторила я. И встрепенулась. – Почему? – Я уже почти знала, что он ответит, но все равно его ответ потряс меня.
– Очень хочется быть человеком.
Я всхлипнула.
– Как?.. – Слезы заструились по моим щекам.
– Как, я не знаю. Тебе Галина Борисовна расскажет.
– Можешь уйти. Я ей позвоню, мне так не надо. – Я уже не владела собой, рыдания сотрясали меня. Ведь я чувствовала, что ни о чем спрашивать нельзя. Я сожалела о своих колебаниях минуту назад.
Ленька притянул меня к себе и в самое ухо прошептал:
– Я сам пришел, глупая, я мог не приходить. Я должен был обрюхатить тебя, быть изгнанным, отвергнутым и забытым. Я должен был отдать тебе год. Я все выполнил, и теперь свободен.
– Не понимаю, – некрасиво проревела я.
– Я тебя обрюхатил, – он хихикнул и поцеловал за ухом, – раз. Тебе хорошо было, милая, я знаю.
– Как ты мог знать, что обрюхатил? – Его поцелуи легкие и жгучие погружали меня в бездумную эйфорию, и я уже с трудом понимала, что он говорит.
– Но ведь я был собакой! – Хмыкнул он и поцеловал ямку у ключицы. – Ты меня прогнала – два. Я тогда готов был загрызть этого охмурялу, за то, что немного опоздал.
– Ты не опоздал.
– Мне виднее. Вот с любителем беременных я разобрался вовремя. Ты отвергла меня – три. – Он припал к нежной коже на горле. – Прости, милая, я тебя пометил. – Я знала, что он сделал это нарочно, чтобы завтра напомнить. – Забыла у роддома – четыре. Сегодня – ровно год – это пять.
Я снова заплакала, прижимая его голову к груди.
– Прости, любимая, я напоминаю себе, не тебе.
– Мне нет прощения.
– Нет. Я был, конечно, в шоке, став собакой, но... Став собакой, я понял, что мне нравится, как ты пахнешь, – он дохнул мне в ухо, – мне нравится твой вкус, – он щекотно лизнул уголок губ. – Я понял, что мне нужна твоя любовь. Я просто боялся, Бог его знает, почему. Я, даже не будучи собакой, видел, что ты отдаешь себя всю, а я не мог, и мне было стыдно. Я люблю тебя. Сонька, милая, не прогоняй меня. Прости. Я жить без тебя не смогу. Перестань плакать. Дай мне попробовать, не скисло ли у тебя молоко.
Полы халатика распались, и он пробовал меня до утра, пока не проснулась Малышка.
* * *
Малышку мы назвали Анастасией.Примерно через неделю после свадьбы, вдруг, позвонил Сергей.
– Здравствуй, Соня. Как ты?
– У меня все хорошо. Как ты? – Я была очень вежлива. Я не сердилась на него, – почти не за что, – но и сочувствия не было.
– Я ждал год. – Он, конечно, не мог видеть, но я закатила глаза, – "Боже, какой символический срок, и этот туда же". – Как поживает партнер?
– Партнер поживает хорошо. Неделю назад я вышла за него замуж, а нашей дочке уже три месяца.
Он молчал, вероятно, ждал окончания шутки, а, может быть, размышлял, по ком плачет психушка.
Я в задумчивости положила трубку.
Подошел Ленька, нежно куснул за мочку уха и спросил:
– Может быть, охмуряла просто упал в обморок, ты не слышала?
Обняв любимого, я хихикнула:
– У тебя сохранился собачий нюх?
Мы уже могли шутить на эту тему.
– Нет, у меня сохранилось собачье чутье.
P.S.
Здравствуй, Руслан.
Сначала о Рушди. Зря обижаешься, у тебя, наверное, не хватило времени обдумать этот тезис. :
–)))
Главная причина участи Рушди в том, что он уделал не христианство, а ислам. Всепрощающие христиане на художественные аллюзии в рамках христианства не обижаются, кстати, иудеи тоже. Есть такой фрукт – Песах Амнуэль, он вовсю использует библейские сюжеты, и ничего, его до сих пор никто не преследует. И, в конце концов, мне не удалось найти Лики Сатаны, но я читала Прощальный вздох мавра, и, надо сказать, твои вещи сейчас мне читать интереснее. Дело в том, что события, описанные им, мне совершенно чужды, кроме того, Борхес, Эко, Маркес, Картасар, мне кажется, в подобном жанре выступили куда более достойно, их шизофрения для меня значительно привлекательнее.:
–) Вот.
В том, что касается Собаки, то у девушки крыша поехала после того, как любимый оставил ее. Заявляю вполне авторитетно.:
–))))))))) В той части, что касается меня. А, например, моя подружка, в свое время, в такой же ситуации, еще будучи беременной не вылезала из психушек, потом родила в психическом отделении для беременных в 1-й Градской. Было еще потом, потом и потом. А в эпилоге... Она была на 5 лет младше меня, так получилось, что в критический момент рядом с ней оказалась подруга ее возраста (21). Моя девушка сначала вышла на крышу, но испугалась, вернулась домой и наелась таблеток, а когда опять испугалась, Скорая уже не успела приехать. :
–(((((( До сих пор ругаю себя. Нужно было сразу удочерить ее детку, я тогда была замужем, мне бы позволили. Тем более, я была знакома со всеми ее психиатрами и прочими ответственными лицами, а девушку представить психиатрам, а не отмазывать от них. Я сильно заблуждалась на тот счет, что ребенок ее введет в ум. :
–((( Мой друг, о котором написана эта история, вполне с юмором относится к моей писанине. Он, когда встречает меня теперь, нацеловывает мне ручки и говорит:
– Сонька, милая, ты одна меня любишь из всех моих женщин, обижаются на меня за что-то, а я ведь так хорошо к ним отношусь. Ради тебя я и собакой готов стать, но уж очень я блох не люблю. :
–))))
А пишу я, должно быть не хорошо, если тебе не удалось посмотреть кино. :
–(((
Спасибо, что не ругал. :
–) Так как, когда ко мне приходят истории, то вообще не словами, но и не цветом, просто я вижу это как кино. Кстати, когда читаю, тоже кино смотрю. И облекать в слова то, что я вижу и при этом чувствую, несколько затруднительно. Во-первых, у меня язык беднее, чем образы, во-вторых, я просто не успеваю записывать, а потом что-то ускользает, а иногда и записывать нет времени.
Твой роман, (Хирург и она), я начну читать только сегодня.
Дело в том, что вчера, 24-го, мы отправляли контейнер, а в ночь перед этим почти не спали. Потому вчера я почту не читала. Монитор, взяла на прокат, а установила только сегодня под вечер, мой монитор уехал в контейнере.
Все, письмо заканчиваю. Перехожу к чтению. :
–)))
Как твой отец?
Всего доброго
Соня.
Сначала о Рушди. Зря обижаешься, у тебя, наверное, не хватило времени обдумать этот тезис. :
–)))
Главная причина участи Рушди в том, что он уделал не христианство, а ислам. Всепрощающие христиане на художественные аллюзии в рамках христианства не обижаются, кстати, иудеи тоже. Есть такой фрукт – Песах Амнуэль, он вовсю использует библейские сюжеты, и ничего, его до сих пор никто не преследует. И, в конце концов, мне не удалось найти Лики Сатаны, но я читала Прощальный вздох мавра, и, надо сказать, твои вещи сейчас мне читать интереснее. Дело в том, что события, описанные им, мне совершенно чужды, кроме того, Борхес, Эко, Маркес, Картасар, мне кажется, в подобном жанре выступили куда более достойно, их шизофрения для меня значительно привлекательнее.:
–) Вот.
В том, что касается Собаки, то у девушки крыша поехала после того, как любимый оставил ее. Заявляю вполне авторитетно.:
–))))))))) В той части, что касается меня. А, например, моя подружка, в свое время, в такой же ситуации, еще будучи беременной не вылезала из психушек, потом родила в психическом отделении для беременных в 1-й Градской. Было еще потом, потом и потом. А в эпилоге... Она была на 5 лет младше меня, так получилось, что в критический момент рядом с ней оказалась подруга ее возраста (21). Моя девушка сначала вышла на крышу, но испугалась, вернулась домой и наелась таблеток, а когда опять испугалась, Скорая уже не успела приехать. :
–(((((( До сих пор ругаю себя. Нужно было сразу удочерить ее детку, я тогда была замужем, мне бы позволили. Тем более, я была знакома со всеми ее психиатрами и прочими ответственными лицами, а девушку представить психиатрам, а не отмазывать от них. Я сильно заблуждалась на тот счет, что ребенок ее введет в ум. :
–((( Мой друг, о котором написана эта история, вполне с юмором относится к моей писанине. Он, когда встречает меня теперь, нацеловывает мне ручки и говорит:
– Сонька, милая, ты одна меня любишь из всех моих женщин, обижаются на меня за что-то, а я ведь так хорошо к ним отношусь. Ради тебя я и собакой готов стать, но уж очень я блох не люблю. :
–))))
А пишу я, должно быть не хорошо, если тебе не удалось посмотреть кино. :
–(((
Спасибо, что не ругал. :
–) Так как, когда ко мне приходят истории, то вообще не словами, но и не цветом, просто я вижу это как кино. Кстати, когда читаю, тоже кино смотрю. И облекать в слова то, что я вижу и при этом чувствую, несколько затруднительно. Во-первых, у меня язык беднее, чем образы, во-вторых, я просто не успеваю записывать, а потом что-то ускользает, а иногда и записывать нет времени.
Твой роман, (Хирург и она), я начну читать только сегодня.
Дело в том, что вчера, 24-го, мы отправляли контейнер, а в ночь перед этим почти не спали. Потому вчера я почту не читала. Монитор, взяла на прокат, а установила только сегодня под вечер, мой монитор уехал в контейнере.
Все, письмо заканчиваю. Перехожу к чтению. :
–)))
Как твой отец?
Всего доброго
Соня.