Страница:
– Похоже, это сделал этот человек.
И смотрели на меня, как на зверя.
– Рубль за то, что мы найдем нож в мусорном баке или в унитазе. Ха-ха-ха…
– Запиши для истории!
– Не забуду!..
– На твой сраный рубль даже не напьешься…
– Как хочешь…
Портье из-за стойки подал голос:
– Это он! Я сам видел…
– Что ты видел? – подскочил Акиндин.
Глаза его ретиво блестели стальным цветом, а поры на нездоровом лице источали жар.
– Он носился по коридору с этой кроватью…
– Фу-у-у… – выдохнул Акиндин. – А, может, это ты, Теодор Кашинский? Вернулся к старым делишкам?
Портье испуганно замолчал, и я вспомнил. Этот человек рассылал на Марсе бомбы, убил много людей, отсидел приличный срок, а потом был сослан на Землю. По моему мнению, у нас слишком либеральные законы, потому что такие люди не имеют права на жизнь. Но дело в том, что он был последним архаичным террористом, и его приберегли как фетиш.
Потом вышел эксперт и сказал:
– Судя по углу раны, действовал левша. Наркотиков не употребляла… Просто пьяна… Следов изнасилования нет.
– Ты снял отпечатки с бутылок?
– Да, снял, – ответил эксперт. – Но ножа нет.
– Может, спросить у подозреваемого?
Тогда Пионов снова взялся за меня.
– Дыхни! Что вы пили?
– Я же сказал. Я – пиво, она – абсент.
– У нее был стресс? – спросил Акиндин.
– Понятия не имею, – ответил я. – Она не исповедовалась.
– Однако, – сказал Акиндин, – всякая вина виновата, – и с вопросительным видом уставился на Пионова, словно его начальник, руководствуясь подобными выводами, должен был повернуть следствие в нужное русло.
Потом я понял, что Пионов давно привык к глупым шуткам Акиндина, потому что они оба учились в одном университете и даже стажировались в одной полицейской академии. Но об этом я узнал гораздо позже, когда Акиндин нашел меня и предложил стать хлыстом – небескорыстно, конечно. Теперь же я безуспешно пытался справиться с наручниками.
– Человек постучал в дверь, а когда я открыл, он ударил меня по голове, – сказал я им, и они рассмеялись, словно услышали глупость.
Потом передо мной присела Люся и внимательно посмотрела на мое лицо.
– Он был в перчатках… – сказал я ей и проклял свою привычку пить по вечерам пиво. Лаврова сегодня была бы как нельзя кстати, пусть с ней и надо было заниматься любовью по первому требованию. Зато мы прекрасно ладили. Господи, ну почему я не пошел домой?! Почему?!
– Позовите врача, – сказала Люся, не оборачиваясь.
Пришел врач, посмотрел на меня, бесцеремонно покрутил мою голову и сказал:
– Удар тупым предметом, скорее всего свинчаткой, – потом добавил. – Обычное оружие ночных грабителей, если не хотят убить сразу.
– Да? – удивилась Люся задумчиво. – Но кого грабить? – Она с холодком взглянула на меня: – Как он выглядел?
– Среднего роста. Во всем черном…
Они почему-то переглянулись.
– Он вам известен? – спросил я. – Он вам известен!
– Ну что, начал за здравие, а кончил за упокой? – подскочив, осведомился Акиндин. – На каторгу захотел, дорогуша?!
Он ошибался. Каторги на Земле давно не было. Вся Земля была каторгой. Но, кажется, Люся с Пионовым что-то сообразили, потому что она быстро сказала:
– Поехали в участок.
– Не курю, – сказал я.
– Как хочешь, – ответил Пионов и включил лампу, свет которой ударил мне в лицо. – Но правду ты нам все равно скажешь!
– Она пила абсент… – начал я снова, загораживаясь от света, – и трепалась о каких-то инопланетянах.
Что я еще мог сказать? Они мне не верили. Они сидели напротив за массивным столом – все трое, включая Акиндина, хотя он еще ничего не понимал в нашей земной жизни.
– Видать, ты мало выпил, – заметил Пионов, – потому что врешь нескладно.
Взгляд его выражал профессиональное равнодушие. Привычка всю жизнь иметь дело с преступниками никому не идет на пользу. Он был даже циничнее нашего брата репортера.
– Не больше, чем вы, когда придушили Луку, – сказал я и вскочил, чтобы уклониться. Он ударил меня в грудь, и я был благодарен, что не в лицо, потому что только отлетел к стенке. При его силе он вполне мог оглушить меня. Я даже не упал, но почувствовал, какой чугунный у него кулак.
– Говори, да не заговаривайся… – равнодушно заметил Пионов, мотнув головой, как бык.
И я, подняв стул, сел на место. Акиндин подошел и приковал мою левую руку к ножке стола. А Люся сделала вид, что ничего не случилось.
– Вы думаете, что я ее убил, врезал себе по голове, а потом пристегнул себя в койке? – насмешливо спросил я, дергая рукой в наручнике. – А почему бы мне просто не выпрыгнуть в окно?
Но, похоже, они и не к такому привыкли.
– Нет, мы думаем, что ты сумасшедший садомазохист, – открыл карты Пионов.
– Тогда отправьте меня в сумасшедший дом, – заявил я, – где я напишу заявление тамошнему прокурору.
– На каждого мудреца довольно простоты, – важно заметил Акиндин, но к нему никто не прислушался, а Пионов перебил:
– Что она тебе говорила в баре?
– Обыкновенный треп…
Но это их не удовлетворило. Они хотели услышать еще что-то, но сами плохо представляли, что именно.
– Просвети нас, – попросил Пионов.
Мышцы на руках у него были такой же толщины, как мое бедро.
– Понятия не имею, сказала о каком-то вторжении. Я решил, что она перебрала.
– Правильно сделал, дорогуша, – согласился Акиндин. – Не буди лихо, пока оно тихо.
Люся криво усмехнулась. Я подумал, что она просто терпит помощника Пионова, как надоедливую муху.
– А подробностей не помните? – спросила она.
– Понимаете, когда женщина пьяна, ее не всегда слушаешь, – сказал я.
Я бы сказал ей, что от женщины ждешь совершенно другого, но она и сама это знала.
– Понятно… – кивнула она, не особенно обидевшись.
Пионов наклонился через стол, и я готов был снова вскочить, но вспомнил, что прикован к столу.
– Если ты нам начнешь впаривать о людях в черном, то мы будем допрашивать тебя без перерыва семьдесят два часа, клянусь, на вторые сутки ты расскажешь, какого цвета белье у твоей жены, и вспомнишь номер счета в своем банке.
– Клянусь! – ответил я громко. – Об этом все говорят, но никто ничего не знает!
Пионов стал красным, как помидор.
– Я разобью тебе голову! – предупредил он.
– Ну хватит! – Люся ударила ладонью по столу. – Тихо! Тихо! – Ее сигарета была продолжением ее указательного пальца, и в отличие от Пионова и Акиндина она стряхивала пепел в банку из-под кока-колы, которая служила им пепельницей. – Ладно! Предположим, ты говоришь правду. Тогда почему он тебя не зарезал?
– Понятия не имею…
– Значит, ты был с ним в сговоре! – ткнул в меня пальцем Пионов.
Стул под ним жалобно заскрипел.
– Послушайте, я вспомнил. В баре за ней пытался ухаживать какой-то тип. Вдруг они поссорились?
– Ага! – многозначительно произнес Акиндин. – Вспомнила кукушка песню!
– Фамилия, имя, где живет?! – тут же отозвался Бык.
Я никогда не терпел несправедливости. Правда, чего еще можно было ждать от полиции? Я уже имел печальный опыт. Он говорил мне – будь настороже. Может быть, это как раз тот случай, о котором предупреждал Арон Самуилович? Может быть, они в сговоре и хотят упечь меня в тюрьму, чтобы я никогда не вернулся на Марс?
– Тогда скажите, что вы хотите, чтобы я сказал?!
– Сператов, говори правду, – подался вперед Пионов. – И иди спать на нары. Кстати, который час?
– Четверть пятого, – ответила Люся. У нее было скучающее лицо. – Ну? – И я понял, что ее терпение истощилось.
– Какую правду?
– Боже! Он идиот! – всплеснул руками Пионов. – Сператов, ты плохо учился в школе! Правда – это то, что мы должны услышать!
– Я ее не убивал! – выпалил я.
– Ладно, – сдалась Люся, барабаня пальцами по столу. – Ты не понял, мы – тоже. Тогда нас интересует, что ты делал поминутно с того момента, когда ушел из редакции. Учти, мы можем обвинить тебя в препятствовании отправления правосудия.
– В оправлении чего? – переспросил я удивленно.
– Правосудия.
– Это как?
– Потом узнаешь.
– Хорошо, – согласился я. – У «Юрана» плохая репутация. Я сам удивился, увидев ее там. Проверьте, может, это был тип из бара. Может быть, ее муж выследил нас в гостинице? Узнайте, где она живет. Допросите этого Теодора Кашинского и соседей. Кто-то же что-то слышал или видел?!
О том, что я встретил блондинку утром, я почему-то решил не говорить. Что-то удержало мой язык. Инстинктивно я чувствовал, что могу только усложнить свое положение. Самое меньшее – начнут проверять и таскать с собой до самого утра. И, конечно, я не упомянул о планшетнике. В этом случае мне светило два года за разглашение военной тайны.
Люся пускала дымные кольца в потолок. Одно за другим они проплывали сквозь свет лампы и терялись в темном углу комнаты. Пионов качался на стуле, который готов был развалиться под ним, а Акиндин барабанил пальцами по столу. Его щетина за ночь превратилась в густую поросль, а «мышь» под носом разрослась до размеров кактуса, и он нещадно расчесывал себе шею и подбородок. Я неуверенно замолчал. Меня бесила их профессиональная тупость. Бык засмеялся первым.
– Почему вы смеетесь? – спросил я, выждав, когда первые раскаты его смеха смолкнут под потолком комнаты.
– Потому что ты вздумал учить нас, а сам несешь какой-то бред. Я восхищаюсь твоей фантазией.
– Я не вру… – обиделся я.
– Врешь, дорогуша! – убежденно сказал Акиндин. – Мне в жизни никто не вешал такой лапши на уши.
– Похоже, она недавно прилетела с Марса… – неуверенно сказал я, чтобы только угодить им.
– Это уже теплее, – заметил Пионов.
– Она тебе сама об этом сообщила? – спросила Люся, оживившись, и мне почудились в ее голосе человеческие нотки.
– Нет. Она вообще ничего о себе не говорила. Она просто напилась. Я подумал, что у нее неприятности на работе или дома.
– Почему? – спросил Акиндин.
– Да потому что такие женщины в бар «Юран» просто так не заходят!
– Еще одно слово, я и убью тебя! – пообещал Пионов. – Уразумел?! Колись быстрее, спать охота!
– Ничего я больше не скажу! – крикнул я. – Хватаете первого попавшегося под руку человека и пытаетесь из него сделать козла отпущения.
– Заткнись! – крикнул Пионов, резко подаваясь вперед. Ножки стула ударили по полу, а на его плечи упала порция перхоти.
– Да пошли вы все! – заявил я им. – Тоже мне начальники! Плевать я хотел на вас! Без адвоката слова больше не скажу!
– Что ты сказал! – Пионов рывком вскочил на ноги. – Что ты сказал!
– Я сказал…
– Что ты сказал?
– Что ты козел!
Он ударил меня в лицо, явно метя туда, куда ударил человек в черном, но я вертелся, как угорь на сковороде. В боксе подобные удары называются от локтя. Но даже такой неправильный удар при огромном весе Пионова был смертельным. Я упал, чуть не сломав руку, а они вышли из комнаты. Боль в руке была неимоверная, я едва не потерял сознание и валялся, корячась, на полу.
Я не понял, почему они меня отпустили. Через минуту Люся вернулась в комнату и равнодушно, как врач, сказала:
– Ты свободен. Орудия убийства нет. Мотивов тоже. Так что можешь топать…
Если бы меня в тот миг спросили, буду ли я голосовать на следующих выборах? И хочу ли я вернуться на Марс? На первый вопрос я бы вообще не ответил, а на второй воскликнул: «Господи, Иисуси! Конечно, хочу!»
Она отстегнула меня, и я пошел к выходу по длинному коридору, пошатываясь и массируя запястье. Меня тошнило. Двери были неплотно закрыты. Кто-то жаловался:
– Она на меня плюнула!
– Да? – иронически спрашивал полицейский. – А еще ударила сумочкой. Это насилие!
Зато из-за следующей я услышал.
– Он найдет и убьет его… – Голос принадлежал Акиндину.
– Какое нам дело – цинично ответил Пионов. – Присяжные все равно его оправдают из-за одного того, что по делу будет проходить Теодор Кашинский, да еще медаль дадут за борьбу с терроризмом.
В его словах послышалось презрение ко всему человечеству – хотя мода на терроризм давно уже стала немодной, инстинкт на уровне позвоночника срабатывал четко. А что было модным, никто не знал. Но терроризм по старой привычке был наказуем. Модным же стал сам развал цивилизации на Земле и перенос ее на Марс. А это уже было не в компетенции полиции и относилось к той категории суждений, о которой никто ничего не понимал. Я заглянул. Пионов разместился на столе и почесывал шрам на темени. Его непомерно широкие плечи, как снегом, были усыпаны перхотью. Акиндин, усевшись на стуле, исследовал свою щетину в зеркале. Почему-то он вступился за меня:
– Я против. Это не по правилам…
– Ты слышал, он невиновен…
Все-таки Пионов не любил, когда с ним спорили.
– Как это так?! – удивился Акиндин. – Надо узнать о его сексуальных наклонностях.
– Журналисты не насилуют мертвых женщин, – пояснил Бык и перестал чесаться. – Пора это запомнить. Большее, на что они способны – это внебрачные связи. Человек в черном – это серийный убийца, и мы должны его найти.
Акиндин в изумлении оторвался от зеркала. Он собрался что-то спросить, но Люся толкнула меня в спину, и мы вышли из полицейского отделения.
– Меньше пей с блондинками, – посоветовала она мне, – дольше проживешь.
Ее лицо, цвета шоколада, было бесстрастным, как облупившийся угол дома. Я так и не понял, на моей стороне она или нет. Меня отвезли на Английскую набережную. Асфальт, как лакированный, блестел под светом редких фонарей. На какой-то мгновение дождь закончился. Поговаривали, что когда-то в этом городе были белые ночи, но теперь они канули в Лета. В темноте нежно шелестел бамбук. Свой зонт я оставил в разгромленном номере гостиницы и моментально промок от капель, срывающихся с крыш и елей. Дворцовый мост – мне требовалось пройтись пешком. Люся весело крикнула вслед:
– Никуда не уезжайте. Вы главный свидетель…
– Ой-ой-ой… – отозвался я.
И пару кварталов тащился, как зомби, сомневаясь – то ли занятие выбрал в жизни? Выходило, совсем наоборот. Или я рано родился, или не там? Но что-то в моей судьбе было не то. Какой-то дефект, изъян. А вдруг Пионов сам убил блондинку, чтобы его оставили на службе? – думал я. Подослал своих. Заварил кашу. А другие расхлебывают. Ничего себе, за хлебушком сходил, вспомнил я фразу из старого фильма «Хочу в тюрьму», уже не помню какого режиссера. Меня стошнило пару раз, и я прижимался лбом к остаткам гранитного ограждения реки, рискуя свалиться в воду, где меня караулили гребнистые крокодилы. Страшно хотелось спать. Потом порыв ветра с Невы привел меня в чувства. Под ногами хрустели жуки-плавунцы величиной с ладонь. Какой-то особенно шустрый врезался мне в лоб. Болела голова, левая рука раздулась, словно груша, и я ничего не соображал. В довершение всего в кране не было воды – ни холодной, ни горячей. А когда я взглянул на себя в зеркале, то удивился тому, что еще не умер – правая часть лица была синюшного цвета. Теперь я ничем не отличался от Луки в прекрасные моменты его бурной жизни. Впрочем, сейчас я вряд ли бы узнал человека в черном. В пылу борьбы его лицо было так ожесточено, что могло принадлежать лучшим героям лучших лент Голливуда. Уж казалось, как хорошо я их знаю. Не успел я стащить с себя мокрую майку, как в дверь постучали. Быстро же «они» меня нашли, подумал я, не имея понятия, кто «они», просто «они», потому что за мной кто-то шел до самого дома. Правда, стук в дверь – это джентльменский прием. Я взял из тумбочки револьвер, взвел курок и подошел к двери.
– Кто там? – спросил я, на всякий случай отступив на шаг в сторону.
– …По поводу ночного происшествия… – Услышал я мужской голос, секунду подумал и открыл дверь, словно мне мало было приключений на сегодняшний день.
За нею стоял невзрачный лысоватый мужчина с зонтиком в руках. Он был в майке, хлопчатобумажных брюках и в сандалиях на босую ногу. На пол под ним натекла порядочная лужа. Значит, он долго стоял перед дверью, прежде чем позвонить. На убийцу он не походил – вид у него был потертый.
– Я могу вам помочь… – сказал он, просовывая голову в приоткрытую дверь.
У него были лакейские приемы мздоимца.
– В чем? – удивился я, пряча револьвер за спину и отступая в глубь коридора.
Он расценил это как приглашение войти и бочком проник в квартиру. Дальше коридора я решил его не пускать. Мне было не до гостей. Я намеревался выпить таблетку аспирина и хотя бы час поспать перед тем, как улететь в Севастополь.
– Вы позволите…
Он оттеснил меня дальше – в комнату.
– Разрешите… – И сел на диван.
– Ну ладно, – сказал я, теряя терпение. – Чего вы хотите?
Больше прятать револьвер не имело смысла, и я положил его перед собой на книжный столик.
– Я из мэрии, – вкрадчиво сообщил гость, косясь на него бесцветными глазами. – Через меня проходит вся конфиденциальная информация… Вы коснулись государственных интересов, а это очень серьезно…
Пресловутая шестьдесят третья реестровая статья гражданского кодекса – обязательная к исполнению под страхом лишения живота: «чиновник любого ранга, равно как и медицинский работник, обязан донести выше, если он столкнулся с проблемой, имеющей отношение к военной тайне, государственной безопасности и к политическим партиям».
– Ну и?.. – спросил я.
– Здесь надо взвешивать каждый шаг… – добавил он многозначительно. – Вы понимаете меня?
– Нет… – признался я.
Голова раскалывалась так, что я действительно ничего не соображал, а мой журналистский опыт говорил о том, что это мелкий чиновник. К тому же я совершенно не помнил его лица. Но что он от меня хочет?
– Заплатите мне тысячу рублей. А я выдам вам секрет…
– Какой секрет? – удивился я и подумал, почему так мелко?
– Господи… – Он перекрестился. – Вы же сами… ночью… прикоснулись…
– К чему? – удивился я.
– К проекту «черные люди»…
– А… эта женщина? – догадался я.
– Эта не женщина, – деловито сказал человек. – Это инопланетянка.
– Астрос, что ли? – спросил я насмешливо.
– Нет, просто у нее сдали нервы. То, что разбилось в Севастополе, имеет к ним непосредственное отношение.
– Я вам не верю, – сказал я и, наверное, рассмеялся, если бы был на это способен.
– Придется проверить, – сказал он, – у вас и так будут неприятности.
– Какого рода? – спросил я.
– Вы главный свидетель, – сказал он, – и очень лакомый кусок для спецслужб, разведок и всякого рода проходимцев. На вас спустят всех собак, если уже не спустили. Вы же знаете положение вещей: когда речь идет о государственной безопасности, человек всего лишь винтик. Не дай бог, за вас примется группа по исполнению внесудебного решения.
– Что это значит? – не понял я.
– Заказ по проблемным признакам… – равнодушно пояснил он. – Группа «кальпа»…
– И такое есть? – спросил я, хотя был не так наивен, как он, очевидно, полагал.
Ряд таинственных немотивированных убийств, прокатившихся по городу и области – все списывали на серийных убийц. Оказывается, это дело рук какой-то «кальпы». Может быть, исчезновение Мирона Павличко тоже их работа?
– Разумеется! – воскликнул он. – Кроме этого вас будут всячески дискредитировать, но это только на первом этапе, если вы сумеете что-то раскопать… Вы будете копать?
Я пожал плечами. Я даже не знал, доживу ли до завтрашнего вечера – при нашей-то жизни.
– Вам никто не будет верить. В газетах появятся соответствующие публикации… И все забудут. Обычная история… В лучшем случае…
– Идите вы… – сказал я, раздражаясь, ибо он влез в то, в чем я и сам хорошо разбирался.
Но он не обиделся, только поморщился, и на его лице появилось кислое выражение, словно он привык к подобному обхождению.
– Послушайте, я знаю вашу историю с «Топиком». Вы тот, кто может перевести критическую массу домыслов в логическое русло фактов.
Действительно, после публикации моих статей, акции «Топика» были сняты с торгов промышленной биржи. Но на Марсе это не изменило общую картину казнокрадства и подкупа чиновников – я не исключил вероятности того, что моими руками просто устранили конкурента, а меня списали на естественную убыль. Конечно, мое самолюбие было задето, но это не значило, что я собирался копаться в этой истории по возвращении на Марс.
– Ну и что?.. – спросил я.
Сегодня мне не хотелось играть роль журналиста-проныры.
– Господи! – воскликнул он. – Вы не понимаете?! Правительство специально нанимает секретных агентов, чтобы пугать особо несговорчивых.
– Кажется… – сказал я, – но я не ваш герой. К тому же у меня нет денег и не предвидится в ближайшем будущем.
Но и на этот раз я его не обескуражил.
– Не беда. Можете платить мне по частям раз в неделю или раз в месяц…
Я только хмыкнул, выразив таким образом недоверие к его словам.
– Да поймите же вы, неразумный человек, как только вы опубликуете репортаж о людях в черном, деньги посыплются на вас дождем. К тому же я придержу информацию о женщине в гостинице, а вы раньше времени не попадете в черный список врагов правительства.
– Где гарантии, – возразил я, – что вы тот, за кого себя выдаете?
Он пожал плечами.
– У вас нет выбора. Сумма и так небольшая. Можно сказать, смехотворная.
– Ладно, – легкомысленно сказал я, не очень веря ему, – только если посыплются…
– Даже не сомневаюсь! – радостно заявил человек. – Но теперь и мне нужны гарантии…
– Какие? – удивился я.
– В виде задатка.
Дулом револьвера я подтолкнул ему свои полосатые шорты. Голова раскалывалась на части. Особенно меня мучил звук дождя за окном. Хотелось одного – завалиться спать.
– Возьмите все. Больше у меня ничего нет.
– Вас специально держат в черном теле, чтобы вы не роптали? – спросил человек из мэрии, брезгливо очищая мое портмоне.
– Оставьте хоть десятку, – попросил я.
– У вас здесь полно мелочи, – заявил он мне.
– А… – удивился я его наглости, – и на этом спасибо.
Должно быть, я плохо соображал, что делаю.
– Я появлюсь через неделю, – сказал он. – К этому времени вы разбогатеете.
– Вашими молитвами, – согласился я и подумал, что он так и не рассказал мне о проекте людей в черном. Все-таки странный у него был бизнес. Уже светало. Я даже не пошел закрывать за ним дверь, а рухнул на диван. Единственное, я не подумал, что этот странный человек сам может быть причастен к инопланетянам, но мне было не до рассуждений.
Итак, было много шумихи в прессе, в ООН, но, как известно, победителей не судят. К тому же капитал, не имея национальности, вкладывал деньги в Марс столь стремительно, что результаты были налицо уже через несколько месяцев. Правительства и общественность развитых стран пришли к мнению, что для эффективного использования ресурсов планеты действия России «носили исключительно организованные порядок и способствовало демократии». Кто придумал эту глупую фразу? Разумеется, американцы-пацифисты, потому что, оказывается, воевать – это бяка.
Вначале наши военные применяли субантарктическое оборудование: тяжелые скафандры, полная изоляция от атмосферы, гарнизон стремительно зарывался в окрестные льды и в горы с помощью мощных думперов. Первые дома походили на улья – их строили из подручного материала – краснозема. Внутри было тесно, темно и сыро, но тепло. Разумеется, все это я знал не только по рассказам родителей. К сожалению, домашние предания в детстве меня мало интересовали. Хотя много позднее я записал их и издал. Когда женам военных разрешили присоединиться к их мужьям, на севере уже пользовались облегченными изолирующими костюмами, а льды растаяли отступили в верховья долин.
Гарнизоны стояли еще несколько десятилетий, и я прекрасно помню собачий холод, горный пейзаж и снежные бури, которые случались с предсказуемой регулярностью. Наш дом находился на пологом склоне горы. Я родился в 2079 году. А к 2094 году на Марсе появились растения, и воздух улучшился настолько, что можно было пользоваться дыхательными фильтрами. В складках местности уже блестела зеленоватая марсианская трава и мох, а в долине образовалось розоватое озеро, в котором водилась первая марсианская рыба – колюшка – столь голодная, что ловилась на пустой крючок. Цвет неба постепенно менялся на голубой, а закаты стали розовыми. На склонах гор высаживали березу-копеечницу. К тому времени, когда я заканчивал школу, озеро соединилось с океаном и получился залив, в котором плескалась морская рыба. Я помню те прекрасные дни, когда бродил с удочкой по окрестным озерам и ручьям, в которые водилась форель и кумжа. В сухих долинах были проложены гигантские трубы, по которым в южные районы перекачивали воду, где она перерабатывалась не только в горючее, но и служила сырьем для создания парникового эффекта в атмосфере. Купола атомных генераторов торчали по всем побережьям морей. К тому же на северном полюсе обнаружили богатые залежи редкого металла – теллурия, который стал вторым эквивалентом денег. Обладая такими же свойствами, что и золото, он был небесно-голубого цвета.
И смотрели на меня, как на зверя.
– Рубль за то, что мы найдем нож в мусорном баке или в унитазе. Ха-ха-ха…
– Запиши для истории!
– Не забуду!..
– На твой сраный рубль даже не напьешься…
– Как хочешь…
Портье из-за стойки подал голос:
– Это он! Я сам видел…
– Что ты видел? – подскочил Акиндин.
Глаза его ретиво блестели стальным цветом, а поры на нездоровом лице источали жар.
– Он носился по коридору с этой кроватью…
– Фу-у-у… – выдохнул Акиндин. – А, может, это ты, Теодор Кашинский? Вернулся к старым делишкам?
Портье испуганно замолчал, и я вспомнил. Этот человек рассылал на Марсе бомбы, убил много людей, отсидел приличный срок, а потом был сослан на Землю. По моему мнению, у нас слишком либеральные законы, потому что такие люди не имеют права на жизнь. Но дело в том, что он был последним архаичным террористом, и его приберегли как фетиш.
Потом вышел эксперт и сказал:
– Судя по углу раны, действовал левша. Наркотиков не употребляла… Просто пьяна… Следов изнасилования нет.
– Ты снял отпечатки с бутылок?
– Да, снял, – ответил эксперт. – Но ножа нет.
– Может, спросить у подозреваемого?
Тогда Пионов снова взялся за меня.
– Дыхни! Что вы пили?
– Я же сказал. Я – пиво, она – абсент.
– У нее был стресс? – спросил Акиндин.
– Понятия не имею, – ответил я. – Она не исповедовалась.
– Однако, – сказал Акиндин, – всякая вина виновата, – и с вопросительным видом уставился на Пионова, словно его начальник, руководствуясь подобными выводами, должен был повернуть следствие в нужное русло.
Потом я понял, что Пионов давно привык к глупым шуткам Акиндина, потому что они оба учились в одном университете и даже стажировались в одной полицейской академии. Но об этом я узнал гораздо позже, когда Акиндин нашел меня и предложил стать хлыстом – небескорыстно, конечно. Теперь же я безуспешно пытался справиться с наручниками.
– Человек постучал в дверь, а когда я открыл, он ударил меня по голове, – сказал я им, и они рассмеялись, словно услышали глупость.
Потом передо мной присела Люся и внимательно посмотрела на мое лицо.
– Он был в перчатках… – сказал я ей и проклял свою привычку пить по вечерам пиво. Лаврова сегодня была бы как нельзя кстати, пусть с ней и надо было заниматься любовью по первому требованию. Зато мы прекрасно ладили. Господи, ну почему я не пошел домой?! Почему?!
– Позовите врача, – сказала Люся, не оборачиваясь.
Пришел врач, посмотрел на меня, бесцеремонно покрутил мою голову и сказал:
– Удар тупым предметом, скорее всего свинчаткой, – потом добавил. – Обычное оружие ночных грабителей, если не хотят убить сразу.
– Да? – удивилась Люся задумчиво. – Но кого грабить? – Она с холодком взглянула на меня: – Как он выглядел?
– Среднего роста. Во всем черном…
Они почему-то переглянулись.
– Он вам известен? – спросил я. – Он вам известен!
– Ну что, начал за здравие, а кончил за упокой? – подскочив, осведомился Акиндин. – На каторгу захотел, дорогуша?!
Он ошибался. Каторги на Земле давно не было. Вся Земля была каторгой. Но, кажется, Люся с Пионовым что-то сообразили, потому что она быстро сказала:
– Поехали в участок.
* * *
На стол передо мной швырнули пачку сигарет.– Не курю, – сказал я.
– Как хочешь, – ответил Пионов и включил лампу, свет которой ударил мне в лицо. – Но правду ты нам все равно скажешь!
– Она пила абсент… – начал я снова, загораживаясь от света, – и трепалась о каких-то инопланетянах.
Что я еще мог сказать? Они мне не верили. Они сидели напротив за массивным столом – все трое, включая Акиндина, хотя он еще ничего не понимал в нашей земной жизни.
– Видать, ты мало выпил, – заметил Пионов, – потому что врешь нескладно.
Взгляд его выражал профессиональное равнодушие. Привычка всю жизнь иметь дело с преступниками никому не идет на пользу. Он был даже циничнее нашего брата репортера.
– Не больше, чем вы, когда придушили Луку, – сказал я и вскочил, чтобы уклониться. Он ударил меня в грудь, и я был благодарен, что не в лицо, потому что только отлетел к стенке. При его силе он вполне мог оглушить меня. Я даже не упал, но почувствовал, какой чугунный у него кулак.
– Говори, да не заговаривайся… – равнодушно заметил Пионов, мотнув головой, как бык.
И я, подняв стул, сел на место. Акиндин подошел и приковал мою левую руку к ножке стола. А Люся сделала вид, что ничего не случилось.
– Вы думаете, что я ее убил, врезал себе по голове, а потом пристегнул себя в койке? – насмешливо спросил я, дергая рукой в наручнике. – А почему бы мне просто не выпрыгнуть в окно?
Но, похоже, они и не к такому привыкли.
– Нет, мы думаем, что ты сумасшедший садомазохист, – открыл карты Пионов.
– Тогда отправьте меня в сумасшедший дом, – заявил я, – где я напишу заявление тамошнему прокурору.
– На каждого мудреца довольно простоты, – важно заметил Акиндин, но к нему никто не прислушался, а Пионов перебил:
– Что она тебе говорила в баре?
– Обыкновенный треп…
Но это их не удовлетворило. Они хотели услышать еще что-то, но сами плохо представляли, что именно.
– Просвети нас, – попросил Пионов.
Мышцы на руках у него были такой же толщины, как мое бедро.
– Понятия не имею, сказала о каком-то вторжении. Я решил, что она перебрала.
– Правильно сделал, дорогуша, – согласился Акиндин. – Не буди лихо, пока оно тихо.
Люся криво усмехнулась. Я подумал, что она просто терпит помощника Пионова, как надоедливую муху.
– А подробностей не помните? – спросила она.
– Понимаете, когда женщина пьяна, ее не всегда слушаешь, – сказал я.
Я бы сказал ей, что от женщины ждешь совершенно другого, но она и сама это знала.
– Понятно… – кивнула она, не особенно обидевшись.
Пионов наклонился через стол, и я готов был снова вскочить, но вспомнил, что прикован к столу.
– Если ты нам начнешь впаривать о людях в черном, то мы будем допрашивать тебя без перерыва семьдесят два часа, клянусь, на вторые сутки ты расскажешь, какого цвета белье у твоей жены, и вспомнишь номер счета в своем банке.
– Клянусь! – ответил я громко. – Об этом все говорят, но никто ничего не знает!
Пионов стал красным, как помидор.
– Я разобью тебе голову! – предупредил он.
– Ну хватит! – Люся ударила ладонью по столу. – Тихо! Тихо! – Ее сигарета была продолжением ее указательного пальца, и в отличие от Пионова и Акиндина она стряхивала пепел в банку из-под кока-колы, которая служила им пепельницей. – Ладно! Предположим, ты говоришь правду. Тогда почему он тебя не зарезал?
– Понятия не имею…
– Значит, ты был с ним в сговоре! – ткнул в меня пальцем Пионов.
Стул под ним жалобно заскрипел.
– Послушайте, я вспомнил. В баре за ней пытался ухаживать какой-то тип. Вдруг они поссорились?
– Ага! – многозначительно произнес Акиндин. – Вспомнила кукушка песню!
– Фамилия, имя, где живет?! – тут же отозвался Бык.
Я никогда не терпел несправедливости. Правда, чего еще можно было ждать от полиции? Я уже имел печальный опыт. Он говорил мне – будь настороже. Может быть, это как раз тот случай, о котором предупреждал Арон Самуилович? Может быть, они в сговоре и хотят упечь меня в тюрьму, чтобы я никогда не вернулся на Марс?
– Тогда скажите, что вы хотите, чтобы я сказал?!
– Сператов, говори правду, – подался вперед Пионов. – И иди спать на нары. Кстати, который час?
– Четверть пятого, – ответила Люся. У нее было скучающее лицо. – Ну? – И я понял, что ее терпение истощилось.
– Какую правду?
– Боже! Он идиот! – всплеснул руками Пионов. – Сператов, ты плохо учился в школе! Правда – это то, что мы должны услышать!
– Я ее не убивал! – выпалил я.
– Ладно, – сдалась Люся, барабаня пальцами по столу. – Ты не понял, мы – тоже. Тогда нас интересует, что ты делал поминутно с того момента, когда ушел из редакции. Учти, мы можем обвинить тебя в препятствовании отправления правосудия.
– В оправлении чего? – переспросил я удивленно.
– Правосудия.
– Это как?
– Потом узнаешь.
– Хорошо, – согласился я. – У «Юрана» плохая репутация. Я сам удивился, увидев ее там. Проверьте, может, это был тип из бара. Может быть, ее муж выследил нас в гостинице? Узнайте, где она живет. Допросите этого Теодора Кашинского и соседей. Кто-то же что-то слышал или видел?!
О том, что я встретил блондинку утром, я почему-то решил не говорить. Что-то удержало мой язык. Инстинктивно я чувствовал, что могу только усложнить свое положение. Самое меньшее – начнут проверять и таскать с собой до самого утра. И, конечно, я не упомянул о планшетнике. В этом случае мне светило два года за разглашение военной тайны.
Люся пускала дымные кольца в потолок. Одно за другим они проплывали сквозь свет лампы и терялись в темном углу комнаты. Пионов качался на стуле, который готов был развалиться под ним, а Акиндин барабанил пальцами по столу. Его щетина за ночь превратилась в густую поросль, а «мышь» под носом разрослась до размеров кактуса, и он нещадно расчесывал себе шею и подбородок. Я неуверенно замолчал. Меня бесила их профессиональная тупость. Бык засмеялся первым.
– Почему вы смеетесь? – спросил я, выждав, когда первые раскаты его смеха смолкнут под потолком комнаты.
– Потому что ты вздумал учить нас, а сам несешь какой-то бред. Я восхищаюсь твоей фантазией.
– Я не вру… – обиделся я.
– Врешь, дорогуша! – убежденно сказал Акиндин. – Мне в жизни никто не вешал такой лапши на уши.
– Похоже, она недавно прилетела с Марса… – неуверенно сказал я, чтобы только угодить им.
– Это уже теплее, – заметил Пионов.
– Она тебе сама об этом сообщила? – спросила Люся, оживившись, и мне почудились в ее голосе человеческие нотки.
– Нет. Она вообще ничего о себе не говорила. Она просто напилась. Я подумал, что у нее неприятности на работе или дома.
– Почему? – спросил Акиндин.
– Да потому что такие женщины в бар «Юран» просто так не заходят!
– Еще одно слово, я и убью тебя! – пообещал Пионов. – Уразумел?! Колись быстрее, спать охота!
– Ничего я больше не скажу! – крикнул я. – Хватаете первого попавшегося под руку человека и пытаетесь из него сделать козла отпущения.
– Заткнись! – крикнул Пионов, резко подаваясь вперед. Ножки стула ударили по полу, а на его плечи упала порция перхоти.
– Да пошли вы все! – заявил я им. – Тоже мне начальники! Плевать я хотел на вас! Без адвоката слова больше не скажу!
– Что ты сказал! – Пионов рывком вскочил на ноги. – Что ты сказал!
– Я сказал…
– Что ты сказал?
– Что ты козел!
Он ударил меня в лицо, явно метя туда, куда ударил человек в черном, но я вертелся, как угорь на сковороде. В боксе подобные удары называются от локтя. Но даже такой неправильный удар при огромном весе Пионова был смертельным. Я упал, чуть не сломав руку, а они вышли из комнаты. Боль в руке была неимоверная, я едва не потерял сознание и валялся, корячась, на полу.
Я не понял, почему они меня отпустили. Через минуту Люся вернулась в комнату и равнодушно, как врач, сказала:
– Ты свободен. Орудия убийства нет. Мотивов тоже. Так что можешь топать…
Если бы меня в тот миг спросили, буду ли я голосовать на следующих выборах? И хочу ли я вернуться на Марс? На первый вопрос я бы вообще не ответил, а на второй воскликнул: «Господи, Иисуси! Конечно, хочу!»
Она отстегнула меня, и я пошел к выходу по длинному коридору, пошатываясь и массируя запястье. Меня тошнило. Двери были неплотно закрыты. Кто-то жаловался:
– Она на меня плюнула!
– Да? – иронически спрашивал полицейский. – А еще ударила сумочкой. Это насилие!
Зато из-за следующей я услышал.
– Он найдет и убьет его… – Голос принадлежал Акиндину.
– Какое нам дело – цинично ответил Пионов. – Присяжные все равно его оправдают из-за одного того, что по делу будет проходить Теодор Кашинский, да еще медаль дадут за борьбу с терроризмом.
В его словах послышалось презрение ко всему человечеству – хотя мода на терроризм давно уже стала немодной, инстинкт на уровне позвоночника срабатывал четко. А что было модным, никто не знал. Но терроризм по старой привычке был наказуем. Модным же стал сам развал цивилизации на Земле и перенос ее на Марс. А это уже было не в компетенции полиции и относилось к той категории суждений, о которой никто ничего не понимал. Я заглянул. Пионов разместился на столе и почесывал шрам на темени. Его непомерно широкие плечи, как снегом, были усыпаны перхотью. Акиндин, усевшись на стуле, исследовал свою щетину в зеркале. Почему-то он вступился за меня:
– Я против. Это не по правилам…
– Ты слышал, он невиновен…
Все-таки Пионов не любил, когда с ним спорили.
– Как это так?! – удивился Акиндин. – Надо узнать о его сексуальных наклонностях.
– Журналисты не насилуют мертвых женщин, – пояснил Бык и перестал чесаться. – Пора это запомнить. Большее, на что они способны – это внебрачные связи. Человек в черном – это серийный убийца, и мы должны его найти.
Акиндин в изумлении оторвался от зеркала. Он собрался что-то спросить, но Люся толкнула меня в спину, и мы вышли из полицейского отделения.
– Меньше пей с блондинками, – посоветовала она мне, – дольше проживешь.
Ее лицо, цвета шоколада, было бесстрастным, как облупившийся угол дома. Я так и не понял, на моей стороне она или нет. Меня отвезли на Английскую набережную. Асфальт, как лакированный, блестел под светом редких фонарей. На какой-то мгновение дождь закончился. Поговаривали, что когда-то в этом городе были белые ночи, но теперь они канули в Лета. В темноте нежно шелестел бамбук. Свой зонт я оставил в разгромленном номере гостиницы и моментально промок от капель, срывающихся с крыш и елей. Дворцовый мост – мне требовалось пройтись пешком. Люся весело крикнула вслед:
– Никуда не уезжайте. Вы главный свидетель…
– Ой-ой-ой… – отозвался я.
И пару кварталов тащился, как зомби, сомневаясь – то ли занятие выбрал в жизни? Выходило, совсем наоборот. Или я рано родился, или не там? Но что-то в моей судьбе было не то. Какой-то дефект, изъян. А вдруг Пионов сам убил блондинку, чтобы его оставили на службе? – думал я. Подослал своих. Заварил кашу. А другие расхлебывают. Ничего себе, за хлебушком сходил, вспомнил я фразу из старого фильма «Хочу в тюрьму», уже не помню какого режиссера. Меня стошнило пару раз, и я прижимался лбом к остаткам гранитного ограждения реки, рискуя свалиться в воду, где меня караулили гребнистые крокодилы. Страшно хотелось спать. Потом порыв ветра с Невы привел меня в чувства. Под ногами хрустели жуки-плавунцы величиной с ладонь. Какой-то особенно шустрый врезался мне в лоб. Болела голова, левая рука раздулась, словно груша, и я ничего не соображал. В довершение всего в кране не было воды – ни холодной, ни горячей. А когда я взглянул на себя в зеркале, то удивился тому, что еще не умер – правая часть лица была синюшного цвета. Теперь я ничем не отличался от Луки в прекрасные моменты его бурной жизни. Впрочем, сейчас я вряд ли бы узнал человека в черном. В пылу борьбы его лицо было так ожесточено, что могло принадлежать лучшим героям лучших лент Голливуда. Уж казалось, как хорошо я их знаю. Не успел я стащить с себя мокрую майку, как в дверь постучали. Быстро же «они» меня нашли, подумал я, не имея понятия, кто «они», просто «они», потому что за мной кто-то шел до самого дома. Правда, стук в дверь – это джентльменский прием. Я взял из тумбочки револьвер, взвел курок и подошел к двери.
– Кто там? – спросил я, на всякий случай отступив на шаг в сторону.
– …По поводу ночного происшествия… – Услышал я мужской голос, секунду подумал и открыл дверь, словно мне мало было приключений на сегодняшний день.
За нею стоял невзрачный лысоватый мужчина с зонтиком в руках. Он был в майке, хлопчатобумажных брюках и в сандалиях на босую ногу. На пол под ним натекла порядочная лужа. Значит, он долго стоял перед дверью, прежде чем позвонить. На убийцу он не походил – вид у него был потертый.
– Я могу вам помочь… – сказал он, просовывая голову в приоткрытую дверь.
У него были лакейские приемы мздоимца.
– В чем? – удивился я, пряча револьвер за спину и отступая в глубь коридора.
Он расценил это как приглашение войти и бочком проник в квартиру. Дальше коридора я решил его не пускать. Мне было не до гостей. Я намеревался выпить таблетку аспирина и хотя бы час поспать перед тем, как улететь в Севастополь.
– Вы позволите…
Он оттеснил меня дальше – в комнату.
– Разрешите… – И сел на диван.
– Ну ладно, – сказал я, теряя терпение. – Чего вы хотите?
Больше прятать револьвер не имело смысла, и я положил его перед собой на книжный столик.
– Я из мэрии, – вкрадчиво сообщил гость, косясь на него бесцветными глазами. – Через меня проходит вся конфиденциальная информация… Вы коснулись государственных интересов, а это очень серьезно…
Пресловутая шестьдесят третья реестровая статья гражданского кодекса – обязательная к исполнению под страхом лишения живота: «чиновник любого ранга, равно как и медицинский работник, обязан донести выше, если он столкнулся с проблемой, имеющей отношение к военной тайне, государственной безопасности и к политическим партиям».
– Ну и?.. – спросил я.
– Здесь надо взвешивать каждый шаг… – добавил он многозначительно. – Вы понимаете меня?
– Нет… – признался я.
Голова раскалывалась так, что я действительно ничего не соображал, а мой журналистский опыт говорил о том, что это мелкий чиновник. К тому же я совершенно не помнил его лица. Но что он от меня хочет?
– Заплатите мне тысячу рублей. А я выдам вам секрет…
– Какой секрет? – удивился я и подумал, почему так мелко?
– Господи… – Он перекрестился. – Вы же сами… ночью… прикоснулись…
– К чему? – удивился я.
– К проекту «черные люди»…
– А… эта женщина? – догадался я.
– Эта не женщина, – деловито сказал человек. – Это инопланетянка.
– Астрос, что ли? – спросил я насмешливо.
– Нет, просто у нее сдали нервы. То, что разбилось в Севастополе, имеет к ним непосредственное отношение.
– Я вам не верю, – сказал я и, наверное, рассмеялся, если бы был на это способен.
– Придется проверить, – сказал он, – у вас и так будут неприятности.
– Какого рода? – спросил я.
– Вы главный свидетель, – сказал он, – и очень лакомый кусок для спецслужб, разведок и всякого рода проходимцев. На вас спустят всех собак, если уже не спустили. Вы же знаете положение вещей: когда речь идет о государственной безопасности, человек всего лишь винтик. Не дай бог, за вас примется группа по исполнению внесудебного решения.
– Что это значит? – не понял я.
– Заказ по проблемным признакам… – равнодушно пояснил он. – Группа «кальпа»…
– И такое есть? – спросил я, хотя был не так наивен, как он, очевидно, полагал.
Ряд таинственных немотивированных убийств, прокатившихся по городу и области – все списывали на серийных убийц. Оказывается, это дело рук какой-то «кальпы». Может быть, исчезновение Мирона Павличко тоже их работа?
– Разумеется! – воскликнул он. – Кроме этого вас будут всячески дискредитировать, но это только на первом этапе, если вы сумеете что-то раскопать… Вы будете копать?
Я пожал плечами. Я даже не знал, доживу ли до завтрашнего вечера – при нашей-то жизни.
– Вам никто не будет верить. В газетах появятся соответствующие публикации… И все забудут. Обычная история… В лучшем случае…
– Идите вы… – сказал я, раздражаясь, ибо он влез в то, в чем я и сам хорошо разбирался.
Но он не обиделся, только поморщился, и на его лице появилось кислое выражение, словно он привык к подобному обхождению.
– Послушайте, я знаю вашу историю с «Топиком». Вы тот, кто может перевести критическую массу домыслов в логическое русло фактов.
Действительно, после публикации моих статей, акции «Топика» были сняты с торгов промышленной биржи. Но на Марсе это не изменило общую картину казнокрадства и подкупа чиновников – я не исключил вероятности того, что моими руками просто устранили конкурента, а меня списали на естественную убыль. Конечно, мое самолюбие было задето, но это не значило, что я собирался копаться в этой истории по возвращении на Марс.
– Ну и что?.. – спросил я.
Сегодня мне не хотелось играть роль журналиста-проныры.
– Господи! – воскликнул он. – Вы не понимаете?! Правительство специально нанимает секретных агентов, чтобы пугать особо несговорчивых.
– Кажется… – сказал я, – но я не ваш герой. К тому же у меня нет денег и не предвидится в ближайшем будущем.
Но и на этот раз я его не обескуражил.
– Не беда. Можете платить мне по частям раз в неделю или раз в месяц…
Я только хмыкнул, выразив таким образом недоверие к его словам.
– Да поймите же вы, неразумный человек, как только вы опубликуете репортаж о людях в черном, деньги посыплются на вас дождем. К тому же я придержу информацию о женщине в гостинице, а вы раньше времени не попадете в черный список врагов правительства.
– Где гарантии, – возразил я, – что вы тот, за кого себя выдаете?
Он пожал плечами.
– У вас нет выбора. Сумма и так небольшая. Можно сказать, смехотворная.
– Ладно, – легкомысленно сказал я, не очень веря ему, – только если посыплются…
– Даже не сомневаюсь! – радостно заявил человек. – Но теперь и мне нужны гарантии…
– Какие? – удивился я.
– В виде задатка.
Дулом револьвера я подтолкнул ему свои полосатые шорты. Голова раскалывалась на части. Особенно меня мучил звук дождя за окном. Хотелось одного – завалиться спать.
– Возьмите все. Больше у меня ничего нет.
– Вас специально держат в черном теле, чтобы вы не роптали? – спросил человек из мэрии, брезгливо очищая мое портмоне.
– Оставьте хоть десятку, – попросил я.
– У вас здесь полно мелочи, – заявил он мне.
– А… – удивился я его наглости, – и на этом спасибо.
Должно быть, я плохо соображал, что делаю.
– Я появлюсь через неделю, – сказал он. – К этому времени вы разбогатеете.
– Вашими молитвами, – согласился я и подумал, что он так и не рассказал мне о проекте людей в черном. Все-таки странный у него был бизнес. Уже светало. Я даже не пошел закрывать за ним дверь, а рухнул на диван. Единственное, я не подумал, что этот странный человек сам может быть причастен к инопланетянам, но мне было не до рассуждений.
* * *
Я принадлежу к первому поколению людей, родившихся на Марсе, который колонизировали в 2074 году. К тому времени люди научились преодолевать радиационный пояс Ван-Аллена и кольца астероидов. Поговаривали, что лет за семьдесят до этого на Марсе уже были первые американские колонии, но ряд катастроф с человеческими жертвами, а также обнищание США затормозили программы освоения планеты больше чем на четверть века. Мой отец был армейским врачом в составе знаменитой девятой бригады, которую кинули на завоевание северного полюса – стратегическую точку планеты, в которой было сосредоточено половина запасов воды. Вся операция заняла сутки. За это время бригада развернулась в районе Пика Вечности и была готова к бою. Потом прибыли другие, но именно девятая штурмовая была первой. Однако к тому времени американцы были уже не той воинственно настроенной нацией. В их поведении появились человеческие нотки. Впрочем, с истощением экономических ресурсов терпения им было не занимать, их стратегические силы едва насчитывали пятую часть от былой мощи, а территория сократилась на две трети. В общем, это было не их столетие. Война между Россией и США, о которой с упоением кричали все газеты и телевидение, так и не состоялась.Итак, было много шумихи в прессе, в ООН, но, как известно, победителей не судят. К тому же капитал, не имея национальности, вкладывал деньги в Марс столь стремительно, что результаты были налицо уже через несколько месяцев. Правительства и общественность развитых стран пришли к мнению, что для эффективного использования ресурсов планеты действия России «носили исключительно организованные порядок и способствовало демократии». Кто придумал эту глупую фразу? Разумеется, американцы-пацифисты, потому что, оказывается, воевать – это бяка.
Вначале наши военные применяли субантарктическое оборудование: тяжелые скафандры, полная изоляция от атмосферы, гарнизон стремительно зарывался в окрестные льды и в горы с помощью мощных думперов. Первые дома походили на улья – их строили из подручного материала – краснозема. Внутри было тесно, темно и сыро, но тепло. Разумеется, все это я знал не только по рассказам родителей. К сожалению, домашние предания в детстве меня мало интересовали. Хотя много позднее я записал их и издал. Когда женам военных разрешили присоединиться к их мужьям, на севере уже пользовались облегченными изолирующими костюмами, а льды растаяли отступили в верховья долин.
Гарнизоны стояли еще несколько десятилетий, и я прекрасно помню собачий холод, горный пейзаж и снежные бури, которые случались с предсказуемой регулярностью. Наш дом находился на пологом склоне горы. Я родился в 2079 году. А к 2094 году на Марсе появились растения, и воздух улучшился настолько, что можно было пользоваться дыхательными фильтрами. В складках местности уже блестела зеленоватая марсианская трава и мох, а в долине образовалось розоватое озеро, в котором водилась первая марсианская рыба – колюшка – столь голодная, что ловилась на пустой крючок. Цвет неба постепенно менялся на голубой, а закаты стали розовыми. На склонах гор высаживали березу-копеечницу. К тому времени, когда я заканчивал школу, озеро соединилось с океаном и получился залив, в котором плескалась морская рыба. Я помню те прекрасные дни, когда бродил с удочкой по окрестным озерам и ручьям, в которые водилась форель и кумжа. В сухих долинах были проложены гигантские трубы, по которым в южные районы перекачивали воду, где она перерабатывалась не только в горючее, но и служила сырьем для создания парникового эффекта в атмосфере. Купола атомных генераторов торчали по всем побережьям морей. К тому же на северном полюсе обнаружили богатые залежи редкого металла – теллурия, который стал вторым эквивалентом денег. Обладая такими же свойствами, что и золото, он был небесно-голубого цвета.