Страница:
Ресторан был разгромлен вчистую. В крыше административного корпуса зияли дыры. Бойцы прятались за колоннами и простенками, и поэтому потерь на первом этаже не было, за исключением легкораненых.
Внизу хозяйничал Герман Орлов.
– Ногинского не видел? – спросил Игорь.
– Лёха не появлялся. Я уже сам волнуюсь. Как бы чего не вышло.
– Сплюнь, – посоветовал Игорь.
– Да уже двадцать раз, – отмахнулся Герман Орлов. – А вы куда? – пробасил он. – На переговоры? И я с вами!
Под правым ухом у него запеклась корка крови. Он был перемазан гарью и копотью, но глаза у него сияли, он явно находился в своей стихии.
– Тебе нельзя, – безапелляционно ответил Олег Вепрев.
– Что значит – нельзя?! – возмутился Герман Орлов.
– Я говорю, нельзя!
– Ась? – дурашливо приложил ладонь в уху Герман Орлов. – Плохо слышу.
– Я говорю, тебе нельзя!
– Ёпст! Почему это?! – с вызовом спросил Герман Орлов и воинственно выпятил широченную грудь.
– Потому что ты дюже здоровый, – ответил Игорь. – Рыжий испугается и в штаны наложит.
– Эт-т… точно, – весело согласился Герман Орлов. – Ты только скажи, я выбью ему коленную чашечку! Не доверяю я дагам, – поведал он проникновенно. – Слушай, самое главное, встань так, чтобы тебя прикрывали деревья и кусты. А я пулемётом, как шатром, тебя прикрою. Самолично стрелять буду. Главное, чтобы снайпер из военного госпиталя тебя не видел. Так что не форси. Христом Богом прошу: за деревья не выходи, на поляну перед гостиницей не вздумай высовываться. Хитрость в нашем деле самое главное, – наставлял он Габелого.
– Ладно… – снисходительно пообещал Игорь, – встану. – И выпрыгнул в окно.
Не любил он долгие разговоры, как и долгие проводы, ничего они не давали, только душу теребили. Так и с женщинами своими расставался, говорил «Нет» и уходил, потому что душа не принимала лжи.
Странно было видеть двор, который ты только что обстреливал сверху. Однако, кроме гильз, ничего не напоминало о бое. Разве что сбитые ветки сосны, попорченные стволы да кровавый след от того боевика, которого Игорь застрелил давеча. Утащили его свои, а как – никто не видел. Хитрые они. Должно быть, накидали дымовых шашек и вытащили.
– Ты кто?! – нагло спросил рыжий в «пуштунке».
На руке у него была синяя повязка – отличительный знак, чтобы свои узнавали в бою. На Игоря эта повязка, а особенно «пуштунка» подействовали, как красная тряпка на быка. «Пуштунка» для него была символом врага, с «пуштункой» бились ещё в Афгане, хотя, конечно, он там не успел повоевать, но, разумеется, слышал много рассказов от бывалых людей.
– Заместитель командира отряда, – ответил Игорь, не выходя, однако, за левое крыло здания.
Рыжему пришлось сделать пару шагов навстречу, и его лицо с неуловимым налётом уголовника сделалось обиженным.
– А звание у тебя какое?
Он ел его своими наглыми глазами, но Игорю было всё равно. Он к таким взглядам давно привык и знал, что за ними ничего нет, кроме моджахедского апломба.
– Капитан.
– Майора прислать не могли?
У него была длинная шея и маленькая голова на ней.
– А зачем тебе майор?
– Я сам майор, – ответил рыжий со странным акцентом.
«Пуштунка» делала его неузнаваемым. Игорь вдруг понял, что он не кавказец, а скорее всего, свой, русский, принявший ислам. Точно, свой, сволочь, подумал Игорь, выгнали ещё при Трофимове, тогда полицию кошмарили. Слышал я о таких, но никогда не видел. А здесь сподобился чести разговаривать.
– А ты кто?
– Я из уральского спецназа, – сказал рыжий. – Алик Мухитдинов.
Не боится, решил Игорь, но учитывает, что за предательство могут спросить, поэтому и нервничает.
– Врёшь, – сказал он. – Я там служил, тебя не видел.
Конечно, ни в каком уральском спецназе он не служил, но спуска Мухитдинову давать не хотел. Он давно уже заметил, что духи большие мастаки на враньё, чтобы казаться значимее. Не было за ними такой силы, как Россия, не на что им было опереться, разве что на гулькин нос размером с Имарат Кавказ, да и тот ещё не устоялся, пни, и он развалится.
Рыжий засмеялся:
– Э-э-э… не веришь?
– Не верю.
Игорь заметил, как из-за здания первого источника, где предположительно находились миномёты, выглядывают духи, а ещё справа три духа воспользовались передышкой и сделали перебежку в сторону двухэтажного здания, которое стояло за дорогой. Ничего у вас не получится, решил он, спешите вы, а спешка нужна только при ловле блох.
– А придётся, – поведал рыжий. – Мы сейчас устанавливаем пару безоткатных орудий, и считай, через полчаса развалим вашу гостиницу с помощью Аллаха!
– Что же вы раньше их не притащили?
– Время нужно, – с хитрым прищуром ответил рыжий.
Опять врёшь, подумал Игорь. Прошло часа полтора. За это время можно было гаубицу притарабанить. Если бы у вас был такой козырь, вы бы давно его выложили. Не могут моджахеды ждать, нет времени у них. А так, похоже, что наши перекрыли дыру-то, и подкрепления вам не придут. Поэтому вы и засуетились, уговорить решили. Точно, обрадовался он. Заткнули дыру, только молчат наши до поры до времени. Может, не могут сообщить, а может, бои тяжёлые. Вот куда все силы брошены.
– Штаб ваш захватили, – важно сказал рыжий. – Слышишь, как тихо.
Действительно, в наступившей тишине слышно было, как по-весеннему весело шумит вдалеке горная речка Подкумок.
– Ну и что вы хотите? – спросил Игорь, чтобы только не слышать эту подозрительную тишину.
– Сдавайтесь. Безопасность гарантируем, и проход на Будённовск, пока он ещё не захвачен, – рыжий осклабился и попытался скрыть свою неуверенность. Пел он с чужих слов, а думал по-другому, потому что знал, с кем столкнулся: с бывшими соотечественниками, а эти так просто не уступают, вот и не было в его словах уверенности, и говорил он больше для проформы, пробовал взять на испуг. Нужен был ему этот испуг, очень нужен. Гостиница для них, как кость в горле, понял Игорь, потому что из-за гостиницы они не могут идти дальше.
– О-о-о… – неподдельно удивился Игорь. – Плохи ваши дела? Плохи?! – догадался он. – Обосрались вы. Влезли в говно по уши и не знаете, как ноги унести.
Но рыжий словно не услышал его, а только схватился за кинжал, который торчал у него за поясом, и пальцы его побелели:
– Забирайте личное оружие и уходите! Зачем вам этот город? Он будет нашим. Сами не хотите отдавать, мы заберём силой! А отсюда пойдём на Москву!
А-а-а… вот зачем они пришли, понял Игорь. С собой-то много не утащишь, а в гостинице какой-никакой, а склад имеется. Получилось так, что все командированные оставляли вооружение именно здесь. Вот и скопились приличные запасы стрелкового оружия, только миномётов не было. Все миномёты остались на позициях.
– А «большой договор»? – с любопытством напомнил Игорь. – Вы же сами его подписали.
– Слушай, лично я ничего не подписывал, и мои джигиты – тоже. А то, что вы там надумали с вашей Америкой, – это ваше личное дело. Мы этот договор не признаём. Нам нужны все земли от Чёрного моря до Каспия и от Ростова-на-Дону до Астрахани.
– Зачем тебе Ростов-на-Дону? – спросил Игорь. – Зубы сломаешь.
– Э-э-э… не понимаешь… – чуть успокоился рыжий, – слушай, это тебе не надо, а мне пригодится. Америка снова поможет. Она хоть большая и глупая, но она наша.
– Ты же её не любишь?
– Почему не люблю? Люблю. Америка – хорошо. Помогла с вами, неверными, справиться. Русский совсем больной стал. Аллах поможет – больше захватим. А «стена» пусть стоит. Она нам не помеха. Мы потом сюда экскурсии будем водить, европейцам показывать, какую они «стену» возвели и какие мы великие прошли сквозь неё. Мира мы не хотим. Мы воевать хотим во имя всевышнего и пострадать за него. Понял?
– Понял.
– Ну так что?! – спросил рыжий с тайной надеждой, что напугал Игоря Габелого.
– Подумать надо, – ответил Игорь. – Я доложу начальству.
– Э-э-э… Хитрым хочешь стать? Ладно, думайте пятнадцать минут, а потом мы из вас душу будем вынимать, – засмеялся рыжий.
– Смотри, как бы твою не вынули, – ответил Игорь и запрыгнул в окно.
– Что он хотел? – налетел на него громогласный Герман Орлов, а за ним Олег Вепрев и Лёва Аргаткин с возмущенными лицами.
Лёва Аргаткин давно уже оправился и деловито шмыгал разбитым носом.
– Что он может от нас хотеть? – ответил Игорь. – Ну-ка дай!.. – он взял у Германа Орлова огнемёт «шмель-м», которым при сноровке можно было пользоваться в помещении, не опасаясь быть травмированным ударной волной, прицелился в среднее нижнее окно домика, в который перебежали трое боевиков, и одним выстрелом развалил его от фундамента до крыши. – Вот это наш ответ! – сказал он, бросая трубу на пол. – И пошли они все в задницу!
– Правильно! – радостно заорал Герман Орлов. – Гы-гы-гы!!!
Пока Игорь докладывал Севостьянихину о результатах переговоров, пока они судили и рядили над картой, где могут быть установлены те безоткатные орудия, весть об ультиматуме боевиков разнеслась по гостинице, как огонь. Явились сразу все во главе с командиром «диких гусей» полковником Примогеновым, от которого сильно пахло коньяком.
– Ты знаешь, кто я?! – сразу с места в карьер загремел он. – Знаешь? Я тебя засужу, если хотя бы один человек из моей команды будет ранен, если хоть одна царапина…
– Чего ты хочешь, полковник?! – грубо спросил Севостьянихин. – Вы на войне, а не в песочнице играетесь. Надо упереться рогом, и баста!
– Мы намерены уйти в Будённовск! – заявил полковник. – Ты дашь нам один БТР, и мы свалим. А вы воюйте хоть до усрачки!
– И мы тоже уйдём, – вторили ему потный Маслов, майор из Волгограда, и капитан из Белгорода. – Если есть возможность, почему бы не уйти?!
– А кто вас там ждёт? – хитро спросил Севостьянихин. – Дорога наверняка перерезана.
– Не надо нас дурить. Мы пройдём! – кричали они неразумно, как дети, трусливо прислушиваясь к звукам снаружи, словно боевики уже начали обстрел из безоткатных орудий. Боятся, понял Игорь. «Да и я тоже боюсь. Только выходить из-под защиты стен глупо, перебьют в два счёта».
Словно в подтверждение застрочил пулемёт, и пули с визгом ударили в стены. Все невольно пригнулись, а капитан из Белгорода даже юркнул за угол, но быстро вернулся и сделал вид, что это не он обмишурился, а кто-то другой.
– Зачем, зачем тебе, майор, неприятности на седалищный нерв? Нас восемьдесят пять человек. С такой силой можно никого не бояться.
– Думаешь, с вами все пойдут? – с любопытством спросил Севостьянихин.
Ему было интересно, насколько глубоко падёт полковник Примогенов в своём стремлении пасть ещё глубже. Водились за Примогеновым грешки: пытался он за спиной Севостьянихина вести договорную политику с моджахедами. Поймал его один раз Севостьянихин на том, что он брал с контрабандистов откупные, доложил куда следует. Но даже это не помогло. Видно, хорошо сидел в Москве полковник Примогенов, кормился кто-то с его потных ручек. Не убрали Примогенова, только хуже сделали: вывели из-под команды Севостьянихина. И тот, конечно, разошёлся на всю катушку.
Примогенов ничего не ответил, он только болезненно поморщился. Видно было, что его мало волнуют доводы майора, главное, вырваться, а там трава не расти.
– Ни один дурак с вами не пойдёт! – выпалил Герман Орлов.
– Ты, слышишь, прапорщик, пошёл ты на хер! – распалился полковник Примогенов. – Почему в отряде дисциплины нет?! – заорал он на Севостьянихина.
– А кто будет защищать город?! – точно так же, на повышенных тонах спросил Севостьянихин. – Кто?!
– Чихать нам на город! – кричал, ещё более распаляясь, полковник Примогенов. – Лично я сюда не воевать приехал.
– За наградами! – выкрикнул Герман Орлов, но его уже оттеснили подальше в угол. – Такие, как ты, за тысчонку Родину продали! – кричал он. – Думаешь, я ваше «болото» забыл. Продались американцам, ёпст, вашу мать за ногу! Ёпст! Армию размазали, страну развалили! Ёпст! Теперь свалить хочешь, ёпст! Крыса тыловая! Я таких, ёпст, каблуком давил!
– Что?! Кто?! – теряя лицо, багровел Примогенов.
Но на него никто не обращал внимания, хотя с обеих сторон подвалило народа. Правда, Игорь заметил, что рядовые бойцы за спинами своих начальников выглядят не так самоуверенно, а разглагольствование о городе, на который начхать, им вообще не понравилось. В общем, нормальные в полиции были ребята, свои в доску, не обученные, не умеющие воевать, но честные ребята, славяне, одним словом. Некоторые из них отошли прочь, предоставив начальству самостоятельно вымазываться в дерьме.
– И что будем делать? – ехидно спросил Севостьянихин, и его гениальный нос возмущённо раздул ноздри.
– Наше дело «стену» охранять! – кричал полковник Примогенов. – А умирать из-за ваших дурацких принципов мы не желаем!
Все те начальники, которые стояли за его широкой спиной, загудели, одобряя поведение своего начальника.
– Я уже давно заметил, полковник, – сказал Севостьянихин, – что все твои разговоры сводятся к пенсии, покеру и к домику в деревне. Думаешь, я не знаю, что ты на меня доносы строчил в штаб? Только покомандовать тебе не дали.
– Ты меня на понт не бери! – ещё больше побагровел полковник Примогенов. – Видал я таких!
– Ёпст! – снова возмущённо заорал Герман Орлов, вырываясь из объятий, как угорь из сети, и попёр, и попёр, словно крейсер на мирных испытаниях. – Едрить тебя в маковку! Коленную чашечку выбью, сука кабацкая!
– Тихо! – оборвал всех Севостьянихин, которому быстро надоел разговор. – БТР вы не получите! Это первое, а второе – тот, кто выйдет за пределы здания, схлопочет пулю в затылок. Все слышали?!
– Ну ты за это ответишь! – кричал полковник Примогенов, хватаясь за автомат.
Но его обезоружили быстрее, чем он успел произнести: «Ой, мамочки!» И всех остальных тоже уложили мордами в пыль, в грязь и пригрозили тут же шлепнуть.
– Да жалко руки марать! – сказал Игорь.
А Герман Орлов одобрительно прогудел:
– Правильно, командир, правильно. Я бы такое начальство в проруби топил, да всё равно вонять будет. А сговариваться да пропускать боевиков бессмысленно – они теперь в другой стране живут, они как бы напали вероломно, как фашисты, так что должны получить за свои шалости. Гы-гы-гы!!!
Игорь был странно удивлён его умными речами, никогда ещё Герман Орлов не рассуждал так здраво, а главное – с таким смыслом, что все безоговорочно с ним согласились. Умным оказался Герман Орлов, очень умным.
Глава 2
Внизу хозяйничал Герман Орлов.
– Ногинского не видел? – спросил Игорь.
– Лёха не появлялся. Я уже сам волнуюсь. Как бы чего не вышло.
– Сплюнь, – посоветовал Игорь.
– Да уже двадцать раз, – отмахнулся Герман Орлов. – А вы куда? – пробасил он. – На переговоры? И я с вами!
Под правым ухом у него запеклась корка крови. Он был перемазан гарью и копотью, но глаза у него сияли, он явно находился в своей стихии.
– Тебе нельзя, – безапелляционно ответил Олег Вепрев.
– Что значит – нельзя?! – возмутился Герман Орлов.
– Я говорю, нельзя!
– Ась? – дурашливо приложил ладонь в уху Герман Орлов. – Плохо слышу.
– Я говорю, тебе нельзя!
– Ёпст! Почему это?! – с вызовом спросил Герман Орлов и воинственно выпятил широченную грудь.
– Потому что ты дюже здоровый, – ответил Игорь. – Рыжий испугается и в штаны наложит.
– Эт-т… точно, – весело согласился Герман Орлов. – Ты только скажи, я выбью ему коленную чашечку! Не доверяю я дагам, – поведал он проникновенно. – Слушай, самое главное, встань так, чтобы тебя прикрывали деревья и кусты. А я пулемётом, как шатром, тебя прикрою. Самолично стрелять буду. Главное, чтобы снайпер из военного госпиталя тебя не видел. Так что не форси. Христом Богом прошу: за деревья не выходи, на поляну перед гостиницей не вздумай высовываться. Хитрость в нашем деле самое главное, – наставлял он Габелого.
– Ладно… – снисходительно пообещал Игорь, – встану. – И выпрыгнул в окно.
Не любил он долгие разговоры, как и долгие проводы, ничего они не давали, только душу теребили. Так и с женщинами своими расставался, говорил «Нет» и уходил, потому что душа не принимала лжи.
Странно было видеть двор, который ты только что обстреливал сверху. Однако, кроме гильз, ничего не напоминало о бое. Разве что сбитые ветки сосны, попорченные стволы да кровавый след от того боевика, которого Игорь застрелил давеча. Утащили его свои, а как – никто не видел. Хитрые они. Должно быть, накидали дымовых шашек и вытащили.
– Ты кто?! – нагло спросил рыжий в «пуштунке».
На руке у него была синяя повязка – отличительный знак, чтобы свои узнавали в бою. На Игоря эта повязка, а особенно «пуштунка» подействовали, как красная тряпка на быка. «Пуштунка» для него была символом врага, с «пуштункой» бились ещё в Афгане, хотя, конечно, он там не успел повоевать, но, разумеется, слышал много рассказов от бывалых людей.
– Заместитель командира отряда, – ответил Игорь, не выходя, однако, за левое крыло здания.
Рыжему пришлось сделать пару шагов навстречу, и его лицо с неуловимым налётом уголовника сделалось обиженным.
– А звание у тебя какое?
Он ел его своими наглыми глазами, но Игорю было всё равно. Он к таким взглядам давно привык и знал, что за ними ничего нет, кроме моджахедского апломба.
– Капитан.
– Майора прислать не могли?
У него была длинная шея и маленькая голова на ней.
– А зачем тебе майор?
– Я сам майор, – ответил рыжий со странным акцентом.
«Пуштунка» делала его неузнаваемым. Игорь вдруг понял, что он не кавказец, а скорее всего, свой, русский, принявший ислам. Точно, свой, сволочь, подумал Игорь, выгнали ещё при Трофимове, тогда полицию кошмарили. Слышал я о таких, но никогда не видел. А здесь сподобился чести разговаривать.
– А ты кто?
– Я из уральского спецназа, – сказал рыжий. – Алик Мухитдинов.
Не боится, решил Игорь, но учитывает, что за предательство могут спросить, поэтому и нервничает.
– Врёшь, – сказал он. – Я там служил, тебя не видел.
Конечно, ни в каком уральском спецназе он не служил, но спуска Мухитдинову давать не хотел. Он давно уже заметил, что духи большие мастаки на враньё, чтобы казаться значимее. Не было за ними такой силы, как Россия, не на что им было опереться, разве что на гулькин нос размером с Имарат Кавказ, да и тот ещё не устоялся, пни, и он развалится.
Рыжий засмеялся:
– Э-э-э… не веришь?
– Не верю.
Игорь заметил, как из-за здания первого источника, где предположительно находились миномёты, выглядывают духи, а ещё справа три духа воспользовались передышкой и сделали перебежку в сторону двухэтажного здания, которое стояло за дорогой. Ничего у вас не получится, решил он, спешите вы, а спешка нужна только при ловле блох.
– А придётся, – поведал рыжий. – Мы сейчас устанавливаем пару безоткатных орудий, и считай, через полчаса развалим вашу гостиницу с помощью Аллаха!
– Что же вы раньше их не притащили?
– Время нужно, – с хитрым прищуром ответил рыжий.
Опять врёшь, подумал Игорь. Прошло часа полтора. За это время можно было гаубицу притарабанить. Если бы у вас был такой козырь, вы бы давно его выложили. Не могут моджахеды ждать, нет времени у них. А так, похоже, что наши перекрыли дыру-то, и подкрепления вам не придут. Поэтому вы и засуетились, уговорить решили. Точно, обрадовался он. Заткнули дыру, только молчат наши до поры до времени. Может, не могут сообщить, а может, бои тяжёлые. Вот куда все силы брошены.
– Штаб ваш захватили, – важно сказал рыжий. – Слышишь, как тихо.
Действительно, в наступившей тишине слышно было, как по-весеннему весело шумит вдалеке горная речка Подкумок.
– Ну и что вы хотите? – спросил Игорь, чтобы только не слышать эту подозрительную тишину.
– Сдавайтесь. Безопасность гарантируем, и проход на Будённовск, пока он ещё не захвачен, – рыжий осклабился и попытался скрыть свою неуверенность. Пел он с чужих слов, а думал по-другому, потому что знал, с кем столкнулся: с бывшими соотечественниками, а эти так просто не уступают, вот и не было в его словах уверенности, и говорил он больше для проформы, пробовал взять на испуг. Нужен был ему этот испуг, очень нужен. Гостиница для них, как кость в горле, понял Игорь, потому что из-за гостиницы они не могут идти дальше.
– О-о-о… – неподдельно удивился Игорь. – Плохи ваши дела? Плохи?! – догадался он. – Обосрались вы. Влезли в говно по уши и не знаете, как ноги унести.
Но рыжий словно не услышал его, а только схватился за кинжал, который торчал у него за поясом, и пальцы его побелели:
– Забирайте личное оружие и уходите! Зачем вам этот город? Он будет нашим. Сами не хотите отдавать, мы заберём силой! А отсюда пойдём на Москву!
А-а-а… вот зачем они пришли, понял Игорь. С собой-то много не утащишь, а в гостинице какой-никакой, а склад имеется. Получилось так, что все командированные оставляли вооружение именно здесь. Вот и скопились приличные запасы стрелкового оружия, только миномётов не было. Все миномёты остались на позициях.
– А «большой договор»? – с любопытством напомнил Игорь. – Вы же сами его подписали.
– Слушай, лично я ничего не подписывал, и мои джигиты – тоже. А то, что вы там надумали с вашей Америкой, – это ваше личное дело. Мы этот договор не признаём. Нам нужны все земли от Чёрного моря до Каспия и от Ростова-на-Дону до Астрахани.
– Зачем тебе Ростов-на-Дону? – спросил Игорь. – Зубы сломаешь.
– Э-э-э… не понимаешь… – чуть успокоился рыжий, – слушай, это тебе не надо, а мне пригодится. Америка снова поможет. Она хоть большая и глупая, но она наша.
– Ты же её не любишь?
– Почему не люблю? Люблю. Америка – хорошо. Помогла с вами, неверными, справиться. Русский совсем больной стал. Аллах поможет – больше захватим. А «стена» пусть стоит. Она нам не помеха. Мы потом сюда экскурсии будем водить, европейцам показывать, какую они «стену» возвели и какие мы великие прошли сквозь неё. Мира мы не хотим. Мы воевать хотим во имя всевышнего и пострадать за него. Понял?
– Понял.
– Ну так что?! – спросил рыжий с тайной надеждой, что напугал Игоря Габелого.
– Подумать надо, – ответил Игорь. – Я доложу начальству.
– Э-э-э… Хитрым хочешь стать? Ладно, думайте пятнадцать минут, а потом мы из вас душу будем вынимать, – засмеялся рыжий.
– Смотри, как бы твою не вынули, – ответил Игорь и запрыгнул в окно.
– Что он хотел? – налетел на него громогласный Герман Орлов, а за ним Олег Вепрев и Лёва Аргаткин с возмущенными лицами.
Лёва Аргаткин давно уже оправился и деловито шмыгал разбитым носом.
– Что он может от нас хотеть? – ответил Игорь. – Ну-ка дай!.. – он взял у Германа Орлова огнемёт «шмель-м», которым при сноровке можно было пользоваться в помещении, не опасаясь быть травмированным ударной волной, прицелился в среднее нижнее окно домика, в который перебежали трое боевиков, и одним выстрелом развалил его от фундамента до крыши. – Вот это наш ответ! – сказал он, бросая трубу на пол. – И пошли они все в задницу!
– Правильно! – радостно заорал Герман Орлов. – Гы-гы-гы!!!
Пока Игорь докладывал Севостьянихину о результатах переговоров, пока они судили и рядили над картой, где могут быть установлены те безоткатные орудия, весть об ультиматуме боевиков разнеслась по гостинице, как огонь. Явились сразу все во главе с командиром «диких гусей» полковником Примогеновым, от которого сильно пахло коньяком.
– Ты знаешь, кто я?! – сразу с места в карьер загремел он. – Знаешь? Я тебя засужу, если хотя бы один человек из моей команды будет ранен, если хоть одна царапина…
– Чего ты хочешь, полковник?! – грубо спросил Севостьянихин. – Вы на войне, а не в песочнице играетесь. Надо упереться рогом, и баста!
– Мы намерены уйти в Будённовск! – заявил полковник. – Ты дашь нам один БТР, и мы свалим. А вы воюйте хоть до усрачки!
– И мы тоже уйдём, – вторили ему потный Маслов, майор из Волгограда, и капитан из Белгорода. – Если есть возможность, почему бы не уйти?!
– А кто вас там ждёт? – хитро спросил Севостьянихин. – Дорога наверняка перерезана.
– Не надо нас дурить. Мы пройдём! – кричали они неразумно, как дети, трусливо прислушиваясь к звукам снаружи, словно боевики уже начали обстрел из безоткатных орудий. Боятся, понял Игорь. «Да и я тоже боюсь. Только выходить из-под защиты стен глупо, перебьют в два счёта».
Словно в подтверждение застрочил пулемёт, и пули с визгом ударили в стены. Все невольно пригнулись, а капитан из Белгорода даже юркнул за угол, но быстро вернулся и сделал вид, что это не он обмишурился, а кто-то другой.
– Зачем, зачем тебе, майор, неприятности на седалищный нерв? Нас восемьдесят пять человек. С такой силой можно никого не бояться.
– Думаешь, с вами все пойдут? – с любопытством спросил Севостьянихин.
Ему было интересно, насколько глубоко падёт полковник Примогенов в своём стремлении пасть ещё глубже. Водились за Примогеновым грешки: пытался он за спиной Севостьянихина вести договорную политику с моджахедами. Поймал его один раз Севостьянихин на том, что он брал с контрабандистов откупные, доложил куда следует. Но даже это не помогло. Видно, хорошо сидел в Москве полковник Примогенов, кормился кто-то с его потных ручек. Не убрали Примогенова, только хуже сделали: вывели из-под команды Севостьянихина. И тот, конечно, разошёлся на всю катушку.
Примогенов ничего не ответил, он только болезненно поморщился. Видно было, что его мало волнуют доводы майора, главное, вырваться, а там трава не расти.
– Ни один дурак с вами не пойдёт! – выпалил Герман Орлов.
– Ты, слышишь, прапорщик, пошёл ты на хер! – распалился полковник Примогенов. – Почему в отряде дисциплины нет?! – заорал он на Севостьянихина.
– А кто будет защищать город?! – точно так же, на повышенных тонах спросил Севостьянихин. – Кто?!
– Чихать нам на город! – кричал, ещё более распаляясь, полковник Примогенов. – Лично я сюда не воевать приехал.
– За наградами! – выкрикнул Герман Орлов, но его уже оттеснили подальше в угол. – Такие, как ты, за тысчонку Родину продали! – кричал он. – Думаешь, я ваше «болото» забыл. Продались американцам, ёпст, вашу мать за ногу! Ёпст! Армию размазали, страну развалили! Ёпст! Теперь свалить хочешь, ёпст! Крыса тыловая! Я таких, ёпст, каблуком давил!
– Что?! Кто?! – теряя лицо, багровел Примогенов.
Но на него никто не обращал внимания, хотя с обеих сторон подвалило народа. Правда, Игорь заметил, что рядовые бойцы за спинами своих начальников выглядят не так самоуверенно, а разглагольствование о городе, на который начхать, им вообще не понравилось. В общем, нормальные в полиции были ребята, свои в доску, не обученные, не умеющие воевать, но честные ребята, славяне, одним словом. Некоторые из них отошли прочь, предоставив начальству самостоятельно вымазываться в дерьме.
– И что будем делать? – ехидно спросил Севостьянихин, и его гениальный нос возмущённо раздул ноздри.
– Наше дело «стену» охранять! – кричал полковник Примогенов. – А умирать из-за ваших дурацких принципов мы не желаем!
Все те начальники, которые стояли за его широкой спиной, загудели, одобряя поведение своего начальника.
– Я уже давно заметил, полковник, – сказал Севостьянихин, – что все твои разговоры сводятся к пенсии, покеру и к домику в деревне. Думаешь, я не знаю, что ты на меня доносы строчил в штаб? Только покомандовать тебе не дали.
– Ты меня на понт не бери! – ещё больше побагровел полковник Примогенов. – Видал я таких!
– Ёпст! – снова возмущённо заорал Герман Орлов, вырываясь из объятий, как угорь из сети, и попёр, и попёр, словно крейсер на мирных испытаниях. – Едрить тебя в маковку! Коленную чашечку выбью, сука кабацкая!
– Тихо! – оборвал всех Севостьянихин, которому быстро надоел разговор. – БТР вы не получите! Это первое, а второе – тот, кто выйдет за пределы здания, схлопочет пулю в затылок. Все слышали?!
– Ну ты за это ответишь! – кричал полковник Примогенов, хватаясь за автомат.
Но его обезоружили быстрее, чем он успел произнести: «Ой, мамочки!» И всех остальных тоже уложили мордами в пыль, в грязь и пригрозили тут же шлепнуть.
– Да жалко руки марать! – сказал Игорь.
А Герман Орлов одобрительно прогудел:
– Правильно, командир, правильно. Я бы такое начальство в проруби топил, да всё равно вонять будет. А сговариваться да пропускать боевиков бессмысленно – они теперь в другой стране живут, они как бы напали вероломно, как фашисты, так что должны получить за свои шалости. Гы-гы-гы!!!
Игорь был странно удивлён его умными речами, никогда ещё Герман Орлов не рассуждал так здраво, а главное – с таким смыслом, что все безоговорочно с ним согласились. Умным оказался Герман Орлов, очень умным.
Глава 2
Командировка
Вначале телефон гудел, как трансформатор, потом заиграла «Гудбай, Америка», и только потом, когда уже последние звуки таяли в воздухе, он протянул руку и щёлкнул крышкой телефона, в спешке даже не взглянув, кто звонит. Кто ещё, кроме Лёхи Котова, среди ночи?! – решил он с досады. Только Лёха имеет такие дурные привычки трезвонить ни свет ни заря, только он невоспитан до отвращения к самому себе, только он может начать разговор с фразы: «Прости меня, полного, неизлечимого, хронического идиота! Но именно он сейчас хочет поговорить с тобой!» И долго, и радостно ржать в трубку, как пятнадцатилетний инфантил или как верный Санчо Панса. Однако на этот раз Феликс ошибся. «Спокойно, Бонифаций, спокойно» – погладил себя он по груди, ибо был удивлён.
– Спишь, Родионов? – Узнал он голос Александра Павловича Соломки, главного редактора, своего непосредственного начальника и пренеприятнейшего типа: высокого, сухого, как стручок, белёсого вплоть до ресниц и вдобавок ещё и обладателя глухого, сиплого тенора, который, чтобы расслышать, надо было неизменно напрягаться. Но как говорится, начальство не выбирают. Оно, как родина – или есть, или нет. Александр Павлович всегда говорил монотонно, как допотопный фонограф, без пауз и восклицаний, словно нарочно, прикрывая рот рукой. Понимай его, как хочешь. В общем, что-то у него было от синдрома Альцгеймера, повёрнутого ко всему прочему не на тот градус. Но тот, кто ошибался на этот счёт, через некоторое время понимал, что палец в рот Александру Павловичу не клади и не зевай на поворотах, ибо Александр Павлович был склонен к провокациям и мелким пакостям по службе, как то: сталкивание сотрудников лбами, тонкое издевательство над подчинёнными и доносительство начальству. В общем, полный букет Абхазии, соцветие Сухуми и фимиамы Гагры.
Феликс вспомнил, что, когда только начинал карьеру в газете, Александр Павлович Соломка всячески подстрекал его на то, чтобы он подсиживал Борьку Смирнова – начальника отдела новостей, который, кстати сказать, потом стал приятелем Феликса, и теперь они часто пили пиво и на Ильинке, и на Полянке, и на Тверской, и на Якиманке, и ещё бог знает где. Была в Александре Павловиче такая подленькая черта, за которую в приличном обществе морду бьют, и бьют сильно. Но, видно, в детстве и юности его мало учили во дворе: «Эй, шнурок, принеси мяч!» А ещё Феликс не любил в нём вечные нотации. Вот и сейчас Александр Павлович безмятежно, словно рассевшийся Шолохов на Гоголевском бульваре, продолжил:
– А между прочим, в мире происходят события государственного масштаба, и наш долг донести их до общественности, а то, понимаешь, всё на кризис списывают… а о работе не думают.
Он так и сказал почти помпезно: «События государственного масштаба». А на что он намекал – Феликс не знал и знать не хотел, это было личным делом Александра Павловича, его фантазиями, ибо фантазии главного чаще всего были необузданными и дикими, как всё в этой стране, пропахшей нафталином и серой. С недавнего прошлого Феликс вообще перестал обращать внимание на игру слов главного и уже не искал в них потаённого смысла. Не было там никакого смысла – одно фанфаронство и звенящая пустота. Витал Александр Павлович Соломка в облаках, а не твёрдо по-репортёрски ходил по земле, хотя и не пересекал черту, за которой начинается откровенное сумасшествие, но всё шло к этому. Его монотонные сентенции Феликс выслушивал по двадцать раз в день, и они у него уже в зубах завязли, потому что Александр Павлович Соломка хотя кровью и потом и выбился из первой волны посткризисных журналистов, но так и не научился красиво жить и радоваться жизни и свободе. Как известно, мировой кризис имеет особенность возвращаться и проделывал это не единожды. Последнее десятилетие – особенно часто и особенно почему-то в России. Так что все пребывали в состоянии перманентного ожидания развала карточного домика. Женщины Александра Павловича не интересовали, по барам теперь свободно не находишься, а на что-то большее он просто не был способен. Страсти не хватало. И вообще внутри у Александра Павловича Соломки залита холодная оконная замазка, а не человеческие чувства. Пропустить своё время – это тоже надо уметь. Но зато в редакции он ощущал себя на коне, этот Александр Павлович – нытик, безбожник и импотент. Про себя Феликс называл его Рыбой. Впрочем, если бы не «новая свобода» после трофимовского феодализма и заржавевшего поколения, то сгинул бы Александр Павлович в пучине времени, как до него сгинули многие. А «новая свобода» на то она и «новая», чтобы дать ему шанс, и он им великолепно воспользовался. Рулил теперь «Единогласием», как ему заблагорассудится, тем более на зарубежные деньги, и в ус не дул. Разумеется, он много не хапал, но кое-что, несомненно, прилипало к его потным лапкам. Впрочем, меня это мало касается, думал Феликс, каждому своё, но до поры до времени, разумеется.
– Я вас слушаю, Александр Павлович, – ледяным тоном произнёс он, чтобы только перевести разговор в деловое русло.
Мало того, что разбудил меня среди ночи, подумал Феликс с раздражением, так ещё отчитывает без повода, как мальчишку. Единственное, чего мне хочется в эту ночь – так это забраться в холодильник, где стоит бутылка «Невского», припасённая на утро. Вчера мы с Лёхой в ресторане «Над Москвой-рекой» перебрали: джина, водки и шампанского, но зато было весело. И девушки тоже были весёлые, только я не знаю, какие и куда они потом делись, с трудом припоминал Феликс. Просто в какой-то момент они пропали, и всё, а может, я отключился? Нехорошо отключаться в твоём возрасте, думал он, нехорошо. Надо контролировать себя. Год пить не буду, дал он себе слово, нет, два года. Да, два года, твёрдо решил он, этого вполне достаточно.
– Вот я и хочу тебе сообщить, что наш долг… – завёл старую пластинку главный.
– Александр Павлович, о долге вы уже сообщали, – перебил его Феликс. – Говорите, куда ехать и что делать, – сдался он, хотя имел полное моральное право отказаться под любым благовидным предлогом, ибо было раннее утро воскресенья и жизнь катилась совершенно в другую сторону.
– Ну да… разумеется… куда бы вы без меня делись… – все тем же бесстрастным голосом посетовал Александр Павлович. – В общем, так, записывай: в Минеральных Водах тебя ждёт машина, стоит в стойле нашего филиала, заправленная под завязку.
– Зачем мне машина?.. – удивился Феликс, ещё плохо соображая, что главный просто так не звонит с полночи.
– Ты что, телевизор не смотришь?
– Сейчас ночь, – мрачно напомнил Феликс и красноречия ради шмыгнул носом.
– Не ночь, а пять часов утра, – менторским тоном уточнил Александр Павлович.
– Знаю, – ответил Феликс, садясь в постели и потягиваясь до звона в мышцах. – На часы гляжу.
– Если бы ты посмотрел новости, то не задавал бы дурацких вопросов. На Кавказе назревает заварушка. Моджахеды жаждут освободить Россию.
– Когда? – наконец сообразил Феликс.
Освободить, это хорошо, подумал он. Это прекрасно! Полная абсолютная свобода! Будет, о чём написать.
– Через три дня, в ночь на двадцать пятое.
Ого, какая точность, удивился Феликс и деликатно напомнил, чтобы начальство не расслаблялось:
– Это не телефонный разговор.
– Не волнуйся, теперь никого ничего не волнует.
Феликс понял, что Александр Павлович намекает на полную лояльность сил безопасности, которую перетрясли десятый раз, как мешок с отрубями. Выкинули оттуда всех паршивцев и поставили кого нужно. Даже если нас подслушивают, то это никого не волнует, понял Феликс. Продолжается большая игра. Кому надо, знают, что армию сливают любой ценой – этот дряхлеющий оплот трофимовщины. Зачем нам армия, если мы делаем ставку на Америку? Пусть ЦРУ старается и Шестой флот США. Однако даже самый последний журналист понимает, что в открытую нельзя – народ не поймёт, получится «болотная» наоборот, не дай бог, конечно. Нельзя взять и развалить армию вне логики, а только с умом. К народу надо прислушиваться – это азы политологии. Всего-то требуется отрубить последнюю голову, как Лернейской гидре. Вот и надо сделать так, чтобы армия оплошала по всем статьям, тогда и наступит абсолютная «новая свобода», тогда я получу место начальника «военного отдела» и буду гонять по всему свету, с тихим восхищением думал Феликс, ох, и жизнь начнётся, предался он мечтам: девочки, вечеринки, большие люди, но пока придётся вкалывать до седьмого пота на родной ниве. Место начальника «военного отдела» ему было обещано давным-давно, практически как только он попал в газету, он считал его своим и сросся с ним позвоночником. Ясно, что решение принимается не местным руководством, а за океаном. «Везде должны быть наши люди», – говорил мистер Билл Чишолм, куратор и наставник Феликса. Умнее человека Феликс не встречал. Мистер Билл Чишолм умел так всё разложить по полочкам, что жизнь представлялась ясной и простой до умопомрачения. Легко было работать с мистером Биллом Чишолмом, так легко, что Феликс испытывал к нему сыновние чувства. К родному отцу не испытывал таких чувств, разве что только в глубоком детстве, а здесь словно прорвало. И выпить мог мистер Билл Чишолм, и поболтать на разные темы, и даже мягко наставить на путь истинный, весьма в скромных рамках, разумеется, не говоря уже, что вводил Феликса в самые различные журналистские круги Нью-Йорка и Вашингтона. Очень умный мужик, думал Феликс с благодарностью, очень даже умный, за исключением одного недостатка. Феликс один раз видел, как мистер Билл Чишолм своими руками, поросшими короткими рыжими волосами, едва не задушил человека, задавшего ему нелицеприятный вопрос. Так вот, в тот момент у мистера Билла Чишолма были ужасные, даже не просто ужасные, а смертельно ужасные глаза – буравящие, яростные и неукротимые, как у одержимого. Если бы не Феликс, мистер Билл Чишолм убил бы того несчастного репортёра. С тех пор Феликс в глубине души побаивался мистера Билла Чишолма. Пытался он забыть его глаза, но не мог, то было выше его и засело, как заноза, в подкорке, пытался он выдернуть ту занозу, да не мог. Не по силам ему было, и ему часто казалось, что волосатые руки мистера Билла Чишолма смыкаются на его шее. Крайне неприятное ощущение.
– Согласен, но предосторожности ради… – сказал Феликс, отбрасывая неприятные воспоминания, как использованную салфетку.
Всё-таки гордость у меня есть, думал он, считая, что «старички», как ни странно, и мистер Билл Чишолм в том числе, в своём стремлении к «новой свободе» действуют слишком прямолинейно и очень даже могут перегнуть палку. Хитрее надо и осторожнее, а то палка сломается. Ясно, что им не терпится закрепить успех на веки вечные. Хорошо, что в обществе сейчас эйфория от этой самой «новой свободы». А потом? «А потом – суп с котом», – говорил он сам себе. Ещё одна революция? В России слишком много революций. Такая страна, ничего не поделаешь. А это плохо. Пожалуй, надо остановиться и подумать. Он понимал, что мысли его более чем крамольные для мистера Билла Чишолма и абсолютно не в духе времени. Получалось: ты своего достиг, а остальные – как получится. Недемократично, зато в русле времени.
– Спишь, Родионов? – Узнал он голос Александра Павловича Соломки, главного редактора, своего непосредственного начальника и пренеприятнейшего типа: высокого, сухого, как стручок, белёсого вплоть до ресниц и вдобавок ещё и обладателя глухого, сиплого тенора, который, чтобы расслышать, надо было неизменно напрягаться. Но как говорится, начальство не выбирают. Оно, как родина – или есть, или нет. Александр Павлович всегда говорил монотонно, как допотопный фонограф, без пауз и восклицаний, словно нарочно, прикрывая рот рукой. Понимай его, как хочешь. В общем, что-то у него было от синдрома Альцгеймера, повёрнутого ко всему прочему не на тот градус. Но тот, кто ошибался на этот счёт, через некоторое время понимал, что палец в рот Александру Павловичу не клади и не зевай на поворотах, ибо Александр Павлович был склонен к провокациям и мелким пакостям по службе, как то: сталкивание сотрудников лбами, тонкое издевательство над подчинёнными и доносительство начальству. В общем, полный букет Абхазии, соцветие Сухуми и фимиамы Гагры.
Феликс вспомнил, что, когда только начинал карьеру в газете, Александр Павлович Соломка всячески подстрекал его на то, чтобы он подсиживал Борьку Смирнова – начальника отдела новостей, который, кстати сказать, потом стал приятелем Феликса, и теперь они часто пили пиво и на Ильинке, и на Полянке, и на Тверской, и на Якиманке, и ещё бог знает где. Была в Александре Павловиче такая подленькая черта, за которую в приличном обществе морду бьют, и бьют сильно. Но, видно, в детстве и юности его мало учили во дворе: «Эй, шнурок, принеси мяч!» А ещё Феликс не любил в нём вечные нотации. Вот и сейчас Александр Павлович безмятежно, словно рассевшийся Шолохов на Гоголевском бульваре, продолжил:
– А между прочим, в мире происходят события государственного масштаба, и наш долг донести их до общественности, а то, понимаешь, всё на кризис списывают… а о работе не думают.
Он так и сказал почти помпезно: «События государственного масштаба». А на что он намекал – Феликс не знал и знать не хотел, это было личным делом Александра Павловича, его фантазиями, ибо фантазии главного чаще всего были необузданными и дикими, как всё в этой стране, пропахшей нафталином и серой. С недавнего прошлого Феликс вообще перестал обращать внимание на игру слов главного и уже не искал в них потаённого смысла. Не было там никакого смысла – одно фанфаронство и звенящая пустота. Витал Александр Павлович Соломка в облаках, а не твёрдо по-репортёрски ходил по земле, хотя и не пересекал черту, за которой начинается откровенное сумасшествие, но всё шло к этому. Его монотонные сентенции Феликс выслушивал по двадцать раз в день, и они у него уже в зубах завязли, потому что Александр Павлович Соломка хотя кровью и потом и выбился из первой волны посткризисных журналистов, но так и не научился красиво жить и радоваться жизни и свободе. Как известно, мировой кризис имеет особенность возвращаться и проделывал это не единожды. Последнее десятилетие – особенно часто и особенно почему-то в России. Так что все пребывали в состоянии перманентного ожидания развала карточного домика. Женщины Александра Павловича не интересовали, по барам теперь свободно не находишься, а на что-то большее он просто не был способен. Страсти не хватало. И вообще внутри у Александра Павловича Соломки залита холодная оконная замазка, а не человеческие чувства. Пропустить своё время – это тоже надо уметь. Но зато в редакции он ощущал себя на коне, этот Александр Павлович – нытик, безбожник и импотент. Про себя Феликс называл его Рыбой. Впрочем, если бы не «новая свобода» после трофимовского феодализма и заржавевшего поколения, то сгинул бы Александр Павлович в пучине времени, как до него сгинули многие. А «новая свобода» на то она и «новая», чтобы дать ему шанс, и он им великолепно воспользовался. Рулил теперь «Единогласием», как ему заблагорассудится, тем более на зарубежные деньги, и в ус не дул. Разумеется, он много не хапал, но кое-что, несомненно, прилипало к его потным лапкам. Впрочем, меня это мало касается, думал Феликс, каждому своё, но до поры до времени, разумеется.
– Я вас слушаю, Александр Павлович, – ледяным тоном произнёс он, чтобы только перевести разговор в деловое русло.
Мало того, что разбудил меня среди ночи, подумал Феликс с раздражением, так ещё отчитывает без повода, как мальчишку. Единственное, чего мне хочется в эту ночь – так это забраться в холодильник, где стоит бутылка «Невского», припасённая на утро. Вчера мы с Лёхой в ресторане «Над Москвой-рекой» перебрали: джина, водки и шампанского, но зато было весело. И девушки тоже были весёлые, только я не знаю, какие и куда они потом делись, с трудом припоминал Феликс. Просто в какой-то момент они пропали, и всё, а может, я отключился? Нехорошо отключаться в твоём возрасте, думал он, нехорошо. Надо контролировать себя. Год пить не буду, дал он себе слово, нет, два года. Да, два года, твёрдо решил он, этого вполне достаточно.
– Вот я и хочу тебе сообщить, что наш долг… – завёл старую пластинку главный.
– Александр Павлович, о долге вы уже сообщали, – перебил его Феликс. – Говорите, куда ехать и что делать, – сдался он, хотя имел полное моральное право отказаться под любым благовидным предлогом, ибо было раннее утро воскресенья и жизнь катилась совершенно в другую сторону.
– Ну да… разумеется… куда бы вы без меня делись… – все тем же бесстрастным голосом посетовал Александр Павлович. – В общем, так, записывай: в Минеральных Водах тебя ждёт машина, стоит в стойле нашего филиала, заправленная под завязку.
– Зачем мне машина?.. – удивился Феликс, ещё плохо соображая, что главный просто так не звонит с полночи.
– Ты что, телевизор не смотришь?
– Сейчас ночь, – мрачно напомнил Феликс и красноречия ради шмыгнул носом.
– Не ночь, а пять часов утра, – менторским тоном уточнил Александр Павлович.
– Знаю, – ответил Феликс, садясь в постели и потягиваясь до звона в мышцах. – На часы гляжу.
– Если бы ты посмотрел новости, то не задавал бы дурацких вопросов. На Кавказе назревает заварушка. Моджахеды жаждут освободить Россию.
– Когда? – наконец сообразил Феликс.
Освободить, это хорошо, подумал он. Это прекрасно! Полная абсолютная свобода! Будет, о чём написать.
– Через три дня, в ночь на двадцать пятое.
Ого, какая точность, удивился Феликс и деликатно напомнил, чтобы начальство не расслаблялось:
– Это не телефонный разговор.
– Не волнуйся, теперь никого ничего не волнует.
Феликс понял, что Александр Павлович намекает на полную лояльность сил безопасности, которую перетрясли десятый раз, как мешок с отрубями. Выкинули оттуда всех паршивцев и поставили кого нужно. Даже если нас подслушивают, то это никого не волнует, понял Феликс. Продолжается большая игра. Кому надо, знают, что армию сливают любой ценой – этот дряхлеющий оплот трофимовщины. Зачем нам армия, если мы делаем ставку на Америку? Пусть ЦРУ старается и Шестой флот США. Однако даже самый последний журналист понимает, что в открытую нельзя – народ не поймёт, получится «болотная» наоборот, не дай бог, конечно. Нельзя взять и развалить армию вне логики, а только с умом. К народу надо прислушиваться – это азы политологии. Всего-то требуется отрубить последнюю голову, как Лернейской гидре. Вот и надо сделать так, чтобы армия оплошала по всем статьям, тогда и наступит абсолютная «новая свобода», тогда я получу место начальника «военного отдела» и буду гонять по всему свету, с тихим восхищением думал Феликс, ох, и жизнь начнётся, предался он мечтам: девочки, вечеринки, большие люди, но пока придётся вкалывать до седьмого пота на родной ниве. Место начальника «военного отдела» ему было обещано давным-давно, практически как только он попал в газету, он считал его своим и сросся с ним позвоночником. Ясно, что решение принимается не местным руководством, а за океаном. «Везде должны быть наши люди», – говорил мистер Билл Чишолм, куратор и наставник Феликса. Умнее человека Феликс не встречал. Мистер Билл Чишолм умел так всё разложить по полочкам, что жизнь представлялась ясной и простой до умопомрачения. Легко было работать с мистером Биллом Чишолмом, так легко, что Феликс испытывал к нему сыновние чувства. К родному отцу не испытывал таких чувств, разве что только в глубоком детстве, а здесь словно прорвало. И выпить мог мистер Билл Чишолм, и поболтать на разные темы, и даже мягко наставить на путь истинный, весьма в скромных рамках, разумеется, не говоря уже, что вводил Феликса в самые различные журналистские круги Нью-Йорка и Вашингтона. Очень умный мужик, думал Феликс с благодарностью, очень даже умный, за исключением одного недостатка. Феликс один раз видел, как мистер Билл Чишолм своими руками, поросшими короткими рыжими волосами, едва не задушил человека, задавшего ему нелицеприятный вопрос. Так вот, в тот момент у мистера Билла Чишолма были ужасные, даже не просто ужасные, а смертельно ужасные глаза – буравящие, яростные и неукротимые, как у одержимого. Если бы не Феликс, мистер Билл Чишолм убил бы того несчастного репортёра. С тех пор Феликс в глубине души побаивался мистера Билла Чишолма. Пытался он забыть его глаза, но не мог, то было выше его и засело, как заноза, в подкорке, пытался он выдернуть ту занозу, да не мог. Не по силам ему было, и ему часто казалось, что волосатые руки мистера Билла Чишолма смыкаются на его шее. Крайне неприятное ощущение.
– Согласен, но предосторожности ради… – сказал Феликс, отбрасывая неприятные воспоминания, как использованную салфетку.
Всё-таки гордость у меня есть, думал он, считая, что «старички», как ни странно, и мистер Билл Чишолм в том числе, в своём стремлении к «новой свободе» действуют слишком прямолинейно и очень даже могут перегнуть палку. Хитрее надо и осторожнее, а то палка сломается. Ясно, что им не терпится закрепить успех на веки вечные. Хорошо, что в обществе сейчас эйфория от этой самой «новой свободы». А потом? «А потом – суп с котом», – говорил он сам себе. Ещё одна революция? В России слишком много революций. Такая страна, ничего не поделаешь. А это плохо. Пожалуй, надо остановиться и подумать. Он понимал, что мысли его более чем крамольные для мистера Билла Чишолма и абсолютно не в духе времени. Получалось: ты своего достиг, а остальные – как получится. Недемократично, зато в русле времени.