Страница:
— Ладно уж, покуда дело не закроем, друг на дружку голос не поднимать, — мрачно согласилась она. Я изогнул другую бровь, дав предыдущей расслабиться.
— Расколдую обоих, а тока нечего было им… — буркнула бабка, достала с полки глиняную баночку, выудила оттуда горсть голубоватого порошка и не глядя сыпанула под стрелецкую шапку. Надо приметить эту баночку, сообразил я, вдруг самому придётся расколдовывать в отсутствие Яги. Мгновением позже на столе в обнимку сидели Митя и Фома.
Еремеев ушёл молча, перекрестился сначала, поклон поясной отвесил, а потом уж бросился вон так, что едва дверь не вынес. Митька только чихнул и остался, он у нас к превращениям привычный — и щенком был, и петухом, и теперь вот лягушкой. Разве что в инфузорию его пока не превращали, и то лишь потому, что наша старушка и слова-то такого не знает.
Обедали все дружно, за одним столом. Особых разговоров не вели, шуток и подколок избегали, держались негласно избранной английской линии поведения. Разговорились лишь за чаем, но ОЧЕНЬ осторожно…
— Я так кумекаю, прав ты, Никитушка, — отодвигая от Олёны земляничное варенье, начала Баба-яга. — Не след нам шумиху поднимать, дело заводить, покуда я самолично на энтот труп не налюбуюся.
— А мне, сироте, как водится, служба грозная да опасная, — торжественно приподнялся Митенька, мизинцем левой руки быстро перемещая плошку с вареньем на свою территорию. — Небось ить опять в кабак пошлёте, купцов заезжих слушать, работничков ихних спаивать, на рогах до дому ползти информации секретной ради? Так согласный я!
Сначала нас с бабушкой на Гостиный двор отвезёшь, — сухо напомнил я, легко уводя от него варенье. — Если что понадобится — подождёшь у входа.
— Но ить в кабак и впрямь надо, — с тоской провожая взглядом уже недостижимую плошку, заметила Яга. — Пущай уж сходит мальчонка, а супротив искушения алкогольного я ему прямолинейно посодействую.
В ту минуту варенье начало само перемещаться в бабкину сторону и убежало бы, не перехвати его Олёна ложкой.
— А мне что делать доверите? — скромно спросила она. — Я без дела сидеть непривычная.
— Да вот хоть Назимушке по хозяйству поможешь. Полы отскоблить, за скотиной убрать, бельё перестирать, горшки перемыть, двор подмести, печь побелить, забор покрасить, трубу прочистить, мало ли забот!
— А как управлюсь…
— …можешь ехать на бал, — тупо кивнул я. — Платье и хрустальные туфельки тебе выдаст добрая фея в лице кота Васьки. Прости, любимая, но купцы Анисимовы указали на тебя как на главную подозреваемую. Давай ты пока действительно не будешь покидать отделение.
— Это я под арестом, что ли? — капризно надула губки моя невеста. И сделала это очаровательно! Но Ягу всё равно не проняло.
— Уж не взыщи, милая, а тока сидеть тебе дома до результатов следствия. Хоть и имей в виду, я тя виноватою нипочём не считаю! Даже ежели и впрямь ты возницу этого ухайдакала… Одним мужиком меньше — невелика потеря! Так-то вот.
— Бабуль, вы чего?! — вытаращились мы с Митей.
— А из-за женской солидарности!
Ну если наша эксперт-криминалистка знает такие слова и идёт с таких козырей, то крыть нечем. Остаётся командовать:
— Опергруппа, на выезд!
Митя, резво вскочив на ноги, подхватил бабку под мышку и с самым решительным выражением лица ринулся из горницы. Стрельцы храбро догадались распахнуть ворота — бабкин визг и матюги стихли быстро, примерно со скоростью Митькиного бега.
Я, как капитан, покидающий судно последним, неторопливо встал из-за стола, собрал бумаги в планшетку и только у самых дверей обернулся к Олёне:
— Ты ведь здесь ни при чём?
— Многие видели, как он рядом шёл, да не более, — уже гораздо строже ответила Олёна. — Руки он разок распустить попробовал, да потом до вечера раскорячкой ходил, на меня дружкам жалился. Дескать, хоть и красива девка, да глупа и достоинство мужское коленом ушибила. А ты что, им поверить готов?!
— Я тебе верю. — Мне удалось только обнять её на прощанье. — Прости, родная! Долг зовёт, такая служба.
— Да уж знаю… Возвращайся побыстрей! А я домом займусь, чтобы вашей бабушке по сердцу прийтись.
— Ты у меня чудо! — уже из сеней крикнул я. — Назим, прими всё к сведению, укажи задачу, проконтролируй, ну и всё такое… Да, узнаю, что моей невесте глазки строил, на пятнадцать суток упеку!
— Э-э, падумаешь… — презрительно раздалось из-под печки.
Я не поленился вернуться и добить:
— Расскажу Яге!
— Щуток не панимаэшь, да?! — явно перепугался он. Психология — знаем, чем кого достать, опыт есть…
Дежурные стрельцы у ворот доложили, что Еремеев направился домой, на службу выйдет утром, не раньше, травма у него душевная. Даже убегая, подпрыгивал по-лягушачьи — жуткое зрелище! Ладно, перед Фомой извинюсь, да Яга бы и сама извинилась, если бы он подождал пару минут, а не рванул с места на третьей крейсерской. Бабка у нас порядочная, виновата — извинится, не примешь извинения — тебе же хуже.
— Ты сам-то куда, сыскной воевода, может, охрана нужна?
— Да, в общем, нет… На Гостиный двор пройдусь, думаю, наши уже там.
— По сути, Яге на экспертизу надо не более получаса, если пойду неторопливо, как раз успею к окончанию. Погода хорошая, вечер близко, народ сворачивает торговлю и работу, на улицах тихо и уютно…
Да, прижился я здесь. Москва, конечно, до сих пор периодически снится, но тоски нет. Ничего я не потерял, переселившись волей неизвестных сил в это сказочно-лубочное государство. Как-то спокойнее здесь… Нет, честно! Преступности хватает, жизнью и погонами рискуем ежедневно (один Кощей чего стоит), но… душа на месте! Именно на месте, иначе не скажешь!
Здесь всё русское, родное, исконное, своё. И все живут одной семьёй, отделением, слободой, городом, без разницы. Шмулинсон, Кнут Гамсунович, домовой Назим, торговец Кирокосьянц, Лидия Адольфина, Яга, Митя, дьяк, царь, я — мы все лукошкинцы. Это так… правильно, что ли?! Правильно. Не должно быть по-другому. На моём участке. Поэтому назад не хочу. Всё моё здесь, и настоящее, и будущее в лице Олёны, она теперь тоже — наша.
До Гостиного дошёл быстро, как-то задумался и забыл, что спешки нет. По пути ещё раз пять успел выслушать «ужо прими на свадьбу в подарок, да не побрезгуй, отец родной, батюшка участковый!». Благо что непосредственно сейчас никто ничего всучить не пытался, ограничивались обещаниями. Моего младшего сотрудника не застал, но, судя по тому, что в сторону квартала питейных заведений ещё не улеглась пыль, промчался он здесь недавно, не более двух минут назад…
Бабу-ягу тоже нашёл быстро. Мальчишки, помогающие конюхам, указали, где склады братьев Анисимовых. Дальше проще, двое сумрачных молодцов, глянув на мою форму, безропотно уступили дорогу и сопроводили в один из сараев. Там на деревянной скамье, под простой холстиной лежало вытянувшееся тело. Наша эксперт-криминалистка в глубокой задумчивости почёсывала бородавку на подбородке. Хороший признак — причина смерти найдена, и одновременно плохой признак — дело нешуточное.
— Заходи, Никитушка, — вяло приветствовала меня она. — Недолго нам с тобою тут быть, нашла я разгадку-то.
— Понятно. Что записывать?
— Пиши так… Возница Брыкин и впрямь нехорошей смертью помер — всю жизнь из него одним поцелуем высосали.
— Поцелуем?! — не понял я.
— Им самым, — не особо вдаваясь в объяснения, продолжила бабка. — Потому и ран на теле нет, и само тело ровно пушинка, не весит почитай ничего. Сам попробуй…
Я автоматически сунул руку под поясницу покойного и едва не ахнул — труп весил не более килограмма! Ей-богу, не вру! Вот умом понимаю, что в любом случае кости, мясо и всё такое,, в любом случае тело умершего не должно быть таким необъяснимо лёгким.
— Это же против всех законов природы!
— Именно что природы, — поджав губки, согласилась Яга. — Нехорошее дело с ним сотворили, Никитушка, и уж поверь мне, старой, даже я о таком злодействе бесчинном отродясь ничего не слыхала. Не наше оно.
Я откинул холстину и посмотрел в лицо усопшего. Оно было благообразно-улыбчивым, что пугало ещё больше. Выходит, гражданину Брыкину нравилась собственная cмерть или, точнее говоря, сам процесс расставания с жизнью. Как такое может быть?
— Ваше мнение?
— Ну не Олёнка твоя, это уж точно. У ней ни сил, ни мощи колдовской, ни знаний богопротивных нету, — всерьёз призадумалась честь и гордость нашего отделения. — Поди, кто иной с обозом шёл, личиной человеческой прикрываючись. Может, мужик, а может, и девка, про то не ведаю. Но всем нутром чую, ох и добавит нам энто дело боли на всю голову.
— Кощея подозреваете?
— Его завсегда подозревать не грех. А только наверняка ужо не поручусь, он-то обычно чего попроще выдумывает.
Вот в общем-то и все результаты предварительной экспертизы. Допрашивать волос, зуб или ещё какую часть покойника Баба-яга категорически отказалась — слишком неестественная смерть, чтобы так легко разрешить задачу. Хорошо, мы не ищем лёгких путей. Пойдём самым сложным, впрочем, как и всегда…
С Гостиного двора возвращались, как в лучшие времена — под ручку. Бабка ещё предупредила охранников, что возницу можно хоронить, дальше держать его в сарае ни смысла, ни повода нет. По дороге ни о чём особенном не говорили. Я разве что коснулся темы своего утреннего визита к царю, уточнил, передал ли молодой дьячок записку. Оказалось, передал, куда он денется, за то и ватрушку стребовал. Но, раскинув карты, бабуля сочла, что ничего фатального нам не грозит, сами выкрутимся, вот и не суетилась. Может, и врала — какая разница, выкрутились же?!
— Вечереет, Никитушка, не заглянуть ли нам в кабак следственного интересу ради? — как будто бы невзначай предложила Яга.
— Хорошая мысль, заодно и Митьку заберём, — подумав, согласился я. Дураку понятно, что сразу домой старушка идти не хочет, потому что там вовсю хозяйничает другая. Прямо комплекс свекрови, на всё лицо. Тогда уж действительно лучше сначала в кабак.
Их у нас несколько, в зависимости от сервиса, кошелька и статуса посетителей. Наш младший сотрудник мог направиться только в один, традиционно посещаемый возчиками, конюхами и мелкой шушерой, вечно толкущейся у Гостиного двора. Местечко умеренно-криминальное, я сюда пару раз заглядывал, хозяин вёл правильную политику взаимодействия с органами правопорядка, соответственно и мы закрывали глаза на мелочи типа недолива, разбавления, обвеса или обсчёта нетрезвой клиентуры. По крайней мере, драк, грабежа и убийств здесь не допускалось никогда. Уже немало, согласитесь…
Митю обнаружили почти сразу, наш увалень сидел мрачней тучи, очень похожий на маленького ребёнка, вусмерть обиженного детсадовским Дедом Морозом с фальшивой бородой. Знаете, приходят такие, обещают едва ли не настоящий танк за прочитанный стишок с табуреточки, а в результате суют засохший чупа-чупс…
— Чего один сидишь? — Мы без приглашения разместились за тем же столом на отполированной задницами скамье.
— Будешь тут один…
— Выяснить что-нибудь удалось?
— Да уж, выяснишь тут…
— Митя, в чём проблема?
— Это вы меня спрашиваете?! — уже в голос возопил он, поднимая на бабку полные слёз глаза. — Энто вы вон у неё спрашивайте! У экспертизы нашей бессменной, хранительницы чести милицейской и морального облику блюстительницы! Её заботами от меня весь честной народ шарахается!
Баба-яга пальчиком поманила официанта (по-здешнему полового).
— Чего изволите-с, бабушка?
— Ты говори, да не заговаривайся! — пристукнув костяной ногой, рявкнула бабка. — Кому, может, и бабушка, а тебе — милицейский сотрудник. А ну подать сюда хозяина, три рюмки водки разной и на закуску чего всякого, сам сообразишь небось.
— Прощенья-с, просим-с! Не признал-с, туп-с и глуп-с! Сей момент всё будет, как велено-с!
Половой крылато с разворотом унёсся на кухню, а мой младший сотрудник, едва не рыдая, расписывал мне, скольких полезных информаторов он упустил только из-за того, что возможности пить лишён напрочь! И всё это благодаря заботе своих же старших товарищей.
— Ваша работа? — шёпотом поинтересовался я.
— А то чья же, Никитушка, — не поднимая глаз, ответила наша специалистка по заговорам и колдовству. — Каюся, переборщила чуток, колданула, покуда мы до двора Гостиного мчалися. Я ить хотела, чтоб он не напивался погонами в лужу, свиней пузырями веселя, а пил умеренно…
— Никита Иваныч, будьте судьёй праведным! — возопил всё слышащий Митяй, нагло цапнул с соседнего стола рюмку водки и демонстративно поднёс ко рту. Рука делала самые замысловатые движения, абсолютно не сообразуясь с волей хозяина и тщательно обходя причмокивающие Митькины губы, после чего аккуратно вернула рюмку откуда взяла.
Мой напарник рукавом смахнул слезу и уставился на меня — ну, каково?
— Представляю, как тут от него народ шарахается, — сухо намекнул я Яге. Такая клоунада у нас в России может вызвать разве что сострадание или раздражение, но никак не желание сотрудничать с органами.
— Да, я лишку хватила, — спокойно огрызнулась бабка. — А какого ж он меня на старости лет на своём горбу через всё Лукошкино гузном кверху вёз?! Мне ить тоже небось обидно…
— Пожмите руки и помиритесь, перед людьми неудобно.
Яга и Митька, не глядя друг на дружку, хлопнулись ладонями.
— Где возчики с Гостиного?
— Вон там-с, кушают-с, — на ходу откликнулся половой, кивком головы указывая на тесную группу из десяти крепких мужиков.
— Митя, фас! Бабуля, расколдуйте…
Через пару минут компания охотно приняла в свои ряды начинающего психолога с мудрёными тестами и двумя пятилитровыми бутылями сорокаградусной на кедровых орешках. Дело он знает, справится.
— Какие дорогие гости к нам пожаловали! Позволите ли? — К нашему столу подсел хозяин заведения гражданин Грымов. Хороший дядька, и деловой, и без нахрапа. — Вы к нам по делу али просто по-соседски?
— Скорее по-соседски, — ответил я, пока нам быстренько стелили чистую скатерть, ставили закуски и мутные стопки. — Еремеев докладывал, у вас тут бандитские разборки на неделе пытались провести?
— Было такое, налетали соколы залётные, — качнул бородой хозяин. — Да тока мы в казну налоги исправно платим, вот и стрельцы твои милицейские вовремя прибыли, не дали в обиду. Уж позвольте вас за то хоть ужином попотчевать. А может, и другим чем…
— Чем именно?
— Да уж не первый год на свете живу, Никита Иванович. Знаю небось, что сам сыскной воевода с парнем своим да Ягой уважаемою просто так в наши угодья и не заглянет. Брыкиным, поди, интересуетесь.
Мы с бабулей переглянулись и промолчали.
— Да о нём тут весь день народец нетрезвый судачит. Тока и разговоров о том, что анисимовский возница дурной смертью помер, а виновна во всём девка приблудная, чернявая. У них вроде прямо любовь была…
Я покраснел и уже начал приподниматься, но твёрдая рука Яги утянула меня за ремень на место. Да чего это я в самом деле веду себя как мальчишка!
— Продолжайте, гражданин.
— А чего продолжать, другого-то и не ведаю, — с сожалением пожал плечами хозяин. — Да вы кушайте, кушайте! Ох и тяжела ваша доля милицейская… Весь город гудит, что у сыскного воеводы свадьба на носу, а тут новые преступления. Суженая-то ваша тоже сегодня приехала?
— Угу, — осторожно кивнул я.
— Ну дык ежели столы у нас накрыть пожелаете — за великую честь почту! Уж не побрезгуйте. — Он сам с вежливостью наполнил нам рюмки и провозгласил: — Ну, дай вам Бог! Ещё повезло, что с невестой ничего не случилося, ей ведь в том же обозе ехать довелось? Говорят, молода она у тебя, красива, бровями да волосом черна и фигурою вся… такая… Ох ты ж, грехи наши тяжкие, не может быть? Нешто… она?!!
Мы с Ягой молча поставили невыпитые стопки на стол. Хозяин вытаращился на нас с очень нехорошими подозрениями, и я почувствовал, что мир рушится — наутро о причастности Олёны к убийству Брыкина будет знать всё Лукошкино. На карьере, работе и браке можно ставить жирный крест, всё летит коту под хвост…
— Вот те крест, Никита Иванович, я — могила… — выразительно осенил себя крестным знамением гражданин Грымов. — Чтоб у меня борода отсохла, ежели кому хоть намёком, хоть полсловечка…
— Будь по-твоему, — столь же многозначительно ответила за меня бабка. — Благодарствуем, что посидел с нами, беседой развлёк, дальше и держать не смеем. А мы уж сами долго не задержимся, служба продыху не знает.
— Помогай вам Господь!
— И на том спасибо, а ты о словах-то своих не забывай. А я о них ой как помнить буду…
— Бабуль, надеюсь, вы ему ничего нигде не позаколдовывали? — нервно прокашлялся я, когда, чуть побледнев, хозяин кабака вернулся к себе за стойку.
— Растреплет он, Никитушка…
— Да, ситуация не очень красивая. Но и раньше времени в панику впадать тоже не будем. Угощаемся, даром, что ли, всё тут поставлено. Митька работает?
От стола заезжих возниц слышался хохот, мат, народные песни и непривычные для данного заведения термины: «психоанализ», «интерфейс», «креативный уровень» и «точняком, холерический типаж, чтоб мне опухнуть!». Значит, работает.
— Ну что, мы домой?
— Чёй-то тревожно мне, Никитушка, — раздумчиво протянула лучший специалист нашего отделения (я без иронии!). — Душа не на месте и внутрях тянет эдак с жжением… Нет, не из-за Олёнки твоей, тут я погорячилась, признаю… Но извинениев приносить не буду! Всё одно мой терем, мои порядки! А она первая начала — мол, где веник, может, вам подмести чего?! Ровно у меня свинарник в доме али Назимка плохо свою работу блюдёт! Простите вы меня, дуру старую…
— Да бросьте. — Я с трудом унял дрожь в голосе. — Мелкое недоразумение, справимся, не в первый раз. Или вы из-за преступления этого? Так ясно же, что она здесь ни при чём.
— Кому ясно? — неожиданно нахохлилась бабка. — Мне неясно. Хозяину кабака вон тоже неясно. И купцам Анисимовым, и возчикам простым, никому не ясно, тока тебе!
Но…
Приставал он к ней всю дорогу, вот что доказательств не требует и всеми свидетелями подтверждается! Уж как она сама себя вела, про то не ведаю. Пущай даже в сохранности себя доставила, а людям-то в плохое верить легче… Заарестовал бы ты её, сокол ясный, от греха подальше. Ить, не ровён час, до царя слухи дойдут!
— И что?! — в свою очередь завёлся я. — Горох нас не выдаст, ещё и царица поддержит!
— То-то и оно, Никитушка, — совсем потерянным голосом откликнулась Яга. — И царь тебя прикроет, и матушка государыня, и стрельцы еремеевские, и друзья твои верные… А только что ж с того получится? Значит, невеста сыскного воеводы может любой грех сотворить и нет над ней суда? Так, что ли?!
Я молча опрокинул рюмку анисовой, поперхнулся, кое-как выровнял дыхание и встал. Пора. Бабка, вздохнув, поднялась следом. На Митьку мы и не смотрели, понятно, что он задержится здесь минимум до полуночи. Когда выходили из дверей, сзади раздался дикий мужской вопль. Мы обернулись — кричал хозяин кабака гражданин Грымов, позорно сияя гладким белёным подбородком и розовенькими щеками. Руками он потерянно сжимал некогда роскошную «отсохшую» бороду. Комментировать что-либо уже абсолютно не хотелось…
Впрочем, комментарии нам пригодились, когда мы неторопливо дотопали до родного отделения. Десять ночи, люди спят уже, а у нас иллюминация во весь двор и кипит всё, как на молдавской стройке. Стрельцы, без кафтанов и сапог, в штанах да рубахах, взадвперёд с вёдрами носятся, территорию метут, баню топят, дрова рубят, крыльцо красят, трубу печную белят — у всех руки заняты! За исключением шестерых молодцов в полной форме, с пищалями и раздутыми фитилями, осуществляющих самую бдительную охрану объекта. Фомы на них нет…
— Здрав буди, сыскной воевода и бабушка твоя экспертизная! — дружно гаркнули бородачи, при виде нас в воротах дружно становясь в строй.
Я козырнул. Яга кокетливо кивнула, ей всегда приятно мужское внимание. Однако исподтишка, пытливым взглядом бабка щепетильно отметила наведенный к нашему приходу порядок.
— Все, кроме часовых, свободны! — громко оповестил я. — Передайте Еремееву, чтоб завтра был непременно. И… это… благодарю за внеурочный субботник!
— Рады стараться, батюшка участковый, — хором ответили все и бегом бросились по домам.
— Да уж, раскомандовалась бесовка твоя, — хмыкнула себе под нос наша бодрая старушка, входя в чисто прибранные сени. Придраться было не к чему, даже Митина лавка застлана чистым половичком, подушки уложены церковной маковкой, край лоскутного одеяла призывно откинут, и из-под него выглядывает соломенный зайчик. Умиление, да и только…
— Ежели она мне ещё и печь ромашками размалевала — как есть прибью!
Нет, печь была свежевыбелена и девственно чиста. Васька намывал лапкой гостей, горница сияла чистотой, на столе ждал накрытый рушниками ужин, выбритый до синевы Назим лучился улыбкой в уголке. Моя невеста, в новом сарафане, приветствовала нас поясным поклоном.
— Здравствуй, здравствуй, хозяюшка, поджала губки наша эксперт-криминалистка по всем вопросам. — Вижу, ладно у тебя всё устроилось, аж глаза слепит.
— Хозяйка здесь вы, — скромно опустила очи Олёна. Один-ноль в её пользу!
Бабка медленно прошлась туда-сюда, пристально выискивая недометённые пылинки.
— А кота покормить забыла небось? Василий гордо выпятил сытое пузо.
Два-ноль!
— Ну что ж, Назимушка, чем сегодня потчевать будешь? Уж носом чую, как пироги ароматственно пахнут.
— Она гатовила, — честно признался наш азербайджанский домовой. Три-ноль!
Яга с честью выдержала удар, покачала головой и, не притронувшись ни к чему, направилась к себе в комнатку. Тихо прикрыла дверь.
Победа разом превратилась в поражение.
— Не угодила я ей. — Вздохнув, моя невеста опустилась на краешек скамьи. Я присел рядом, нежно приобнимая её за плечи.
— В том и проблема, что угодила. Бывает… Не переживай, всё устроится. У нас с тобой, к сожалению, есть другие, более серьёзные проблемы, чем временный микроклимат сотрудников нашего отделения.
Олёна удивлённо вскинула брови, и я добрых минут десять расписывал ей, что нам удалось выяснить в кабаке Грымова. Кстати, припомнил, как у последнего отпала борода. Бывшая раба Кощея, отданная ему в услужение ещё в детстве и успешно спасённая нами, раздумывала недолго:
— Счастье моё, суженый мой, вот только ещё хоть раз намекни, что у меня в обозе хоть с кем-то любовь была, и я сама от тебя уйду!
— Но…
— Не один Брыкин Колька ко мне под бок тулиться пробовал, не один он потом синяки от товарищей прятал. Уж коли сказала, что люблю и жизни своей без тебя, дурака, не мыслю, то на другого и взглянуть не могу. Не нужен мне никто, кроме тебя!
— Родная, я всё понимаю, но и ты пойми…
— Я буду стараться никуда не выходить.
— Что значит — будешь?
— Ну то и значит.
— Ты выходила сегодня из дома?!
— Но ты не говорил, что нельзя! Я только на базар и пробежалась, прикупила, чего надо к столу, не больше часу и отсутствовала… Да что ж там могло произойти-то?!
— Милая, — тяжело вздохнул я. — Очень на это надеюсь. Но поверь, если слух о твоей причастности к смерти того парня хоть как-то пойдёт по Лукошкину, на тебя начнут вешать всех собак, и мне просто придётся снять погоны. Невеста участкового должна быть вне всяких подозрений! А я от тебя не откажусь никогда…
— За что и люблю тебя, мой храбрый сыскной воевода, — тихо прошептала Олёна и потянулась ко мне губами.
За мгновение до того, как мы почти поцеловались, в дверь вломился пьяный в гавань Митя. Его канонические тексты остаются незыблемыми на все времена, при любой ситуации, времени года и политическом строе…
— Бат-тюшка… Н-к-та Иван-ч! Отец род-н-ной! Всё чё мог выяснил… Там тако-о-е… Но про всё завтра… а щас тс-с-с!.. Никому! Чтоб меня… упс!
«Упс!» можно было бы смело заменить на «блямс!» или «бумс!» или ещё какой-нибудь звук, похожий на удар непробиваемого русского лба об несгибаемую половицу. Хорошо полы у бабки в тереме дубовые и, как Митька ни старался, проломить ни одну досочку ему до сих пор так и не удалось. Хотя вам ли не знать, сколько попыток было…
— Он у вас… всегда так?
— Пьёт? Нет, что ты, родная, как можно, он же сотрудник милиции! Только когда на задании…
— А-а-а… И часто его так, на задания?
— Ну-у… Митя бы предпочёл чаще. Поможешь?
В четыре руки мы с великим трудом (Васька и Назим испарились, не дозовёшься!) кое-как вернули «рыцаря плаща и кинжала» в сени и уложили на скамью. Богатырский храп нашего младшего сотрудника заставлял испуганно подпрыгивать мусорное ведёрко в углу.
— Вообще-то мне завтра рано вставать, надо написать докладную царю о новом деле. Ты ложишься?
— В каком смысле? — не поняла Олёна.
— Э-э… в таком… — соответственно не сразу нашёлся я. — Моя комната наверху, кровать ты найдёшь, а я буду буквально через…
— А ты будешь ночевать здесь!
— В каком смысле?! — теперь уже не понял я. — Мы же женимся, милая…
— Но ещё не женились! Вот после венца… — выдохнула моя невеста так многозначительно, что я затрепетал. — После венца я тебя месяц на работу не выпущу, а пока… Прости, любимый, но я — в твоей комнате, ты — внизу, с котом и домовым. Так принято.
— Но…
— После венчания я вся твоя! Иди, чмокну в щёчку — и спать.
Усё. Полный облом по всем параметрам. Я уже жаловался, что день не задался с самого утра? Так вот, он и заканчивался хуже некуда…
— Расколдую обоих, а тока нечего было им… — буркнула бабка, достала с полки глиняную баночку, выудила оттуда горсть голубоватого порошка и не глядя сыпанула под стрелецкую шапку. Надо приметить эту баночку, сообразил я, вдруг самому придётся расколдовывать в отсутствие Яги. Мгновением позже на столе в обнимку сидели Митя и Фома.
Еремеев ушёл молча, перекрестился сначала, поклон поясной отвесил, а потом уж бросился вон так, что едва дверь не вынес. Митька только чихнул и остался, он у нас к превращениям привычный — и щенком был, и петухом, и теперь вот лягушкой. Разве что в инфузорию его пока не превращали, и то лишь потому, что наша старушка и слова-то такого не знает.
* * *
Обедали все дружно, за одним столом. Особых разговоров не вели, шуток и подколок избегали, держались негласно избранной английской линии поведения. Разговорились лишь за чаем, но ОЧЕНЬ осторожно…
— Я так кумекаю, прав ты, Никитушка, — отодвигая от Олёны земляничное варенье, начала Баба-яга. — Не след нам шумиху поднимать, дело заводить, покуда я самолично на энтот труп не налюбуюся.
— А мне, сироте, как водится, служба грозная да опасная, — торжественно приподнялся Митенька, мизинцем левой руки быстро перемещая плошку с вареньем на свою территорию. — Небось ить опять в кабак пошлёте, купцов заезжих слушать, работничков ихних спаивать, на рогах до дому ползти информации секретной ради? Так согласный я!
Сначала нас с бабушкой на Гостиный двор отвезёшь, — сухо напомнил я, легко уводя от него варенье. — Если что понадобится — подождёшь у входа.
— Но ить в кабак и впрямь надо, — с тоской провожая взглядом уже недостижимую плошку, заметила Яга. — Пущай уж сходит мальчонка, а супротив искушения алкогольного я ему прямолинейно посодействую.
В ту минуту варенье начало само перемещаться в бабкину сторону и убежало бы, не перехвати его Олёна ложкой.
— А мне что делать доверите? — скромно спросила она. — Я без дела сидеть непривычная.
— Да вот хоть Назимушке по хозяйству поможешь. Полы отскоблить, за скотиной убрать, бельё перестирать, горшки перемыть, двор подмести, печь побелить, забор покрасить, трубу прочистить, мало ли забот!
— А как управлюсь…
— …можешь ехать на бал, — тупо кивнул я. — Платье и хрустальные туфельки тебе выдаст добрая фея в лице кота Васьки. Прости, любимая, но купцы Анисимовы указали на тебя как на главную подозреваемую. Давай ты пока действительно не будешь покидать отделение.
— Это я под арестом, что ли? — капризно надула губки моя невеста. И сделала это очаровательно! Но Ягу всё равно не проняло.
— Уж не взыщи, милая, а тока сидеть тебе дома до результатов следствия. Хоть и имей в виду, я тя виноватою нипочём не считаю! Даже ежели и впрямь ты возницу этого ухайдакала… Одним мужиком меньше — невелика потеря! Так-то вот.
— Бабуль, вы чего?! — вытаращились мы с Митей.
— А из-за женской солидарности!
Ну если наша эксперт-криминалистка знает такие слова и идёт с таких козырей, то крыть нечем. Остаётся командовать:
— Опергруппа, на выезд!
Митя, резво вскочив на ноги, подхватил бабку под мышку и с самым решительным выражением лица ринулся из горницы. Стрельцы храбро догадались распахнуть ворота — бабкин визг и матюги стихли быстро, примерно со скоростью Митькиного бега.
Я, как капитан, покидающий судно последним, неторопливо встал из-за стола, собрал бумаги в планшетку и только у самых дверей обернулся к Олёне:
— Ты ведь здесь ни при чём?
— Многие видели, как он рядом шёл, да не более, — уже гораздо строже ответила Олёна. — Руки он разок распустить попробовал, да потом до вечера раскорячкой ходил, на меня дружкам жалился. Дескать, хоть и красива девка, да глупа и достоинство мужское коленом ушибила. А ты что, им поверить готов?!
— Я тебе верю. — Мне удалось только обнять её на прощанье. — Прости, родная! Долг зовёт, такая служба.
— Да уж знаю… Возвращайся побыстрей! А я домом займусь, чтобы вашей бабушке по сердцу прийтись.
— Ты у меня чудо! — уже из сеней крикнул я. — Назим, прими всё к сведению, укажи задачу, проконтролируй, ну и всё такое… Да, узнаю, что моей невесте глазки строил, на пятнадцать суток упеку!
— Э-э, падумаешь… — презрительно раздалось из-под печки.
Я не поленился вернуться и добить:
— Расскажу Яге!
— Щуток не панимаэшь, да?! — явно перепугался он. Психология — знаем, чем кого достать, опыт есть…
Дежурные стрельцы у ворот доложили, что Еремеев направился домой, на службу выйдет утром, не раньше, травма у него душевная. Даже убегая, подпрыгивал по-лягушачьи — жуткое зрелище! Ладно, перед Фомой извинюсь, да Яга бы и сама извинилась, если бы он подождал пару минут, а не рванул с места на третьей крейсерской. Бабка у нас порядочная, виновата — извинится, не примешь извинения — тебе же хуже.
— Ты сам-то куда, сыскной воевода, может, охрана нужна?
— Да, в общем, нет… На Гостиный двор пройдусь, думаю, наши уже там.
— По сути, Яге на экспертизу надо не более получаса, если пойду неторопливо, как раз успею к окончанию. Погода хорошая, вечер близко, народ сворачивает торговлю и работу, на улицах тихо и уютно…
Да, прижился я здесь. Москва, конечно, до сих пор периодически снится, но тоски нет. Ничего я не потерял, переселившись волей неизвестных сил в это сказочно-лубочное государство. Как-то спокойнее здесь… Нет, честно! Преступности хватает, жизнью и погонами рискуем ежедневно (один Кощей чего стоит), но… душа на месте! Именно на месте, иначе не скажешь!
Здесь всё русское, родное, исконное, своё. И все живут одной семьёй, отделением, слободой, городом, без разницы. Шмулинсон, Кнут Гамсунович, домовой Назим, торговец Кирокосьянц, Лидия Адольфина, Яга, Митя, дьяк, царь, я — мы все лукошкинцы. Это так… правильно, что ли?! Правильно. Не должно быть по-другому. На моём участке. Поэтому назад не хочу. Всё моё здесь, и настоящее, и будущее в лице Олёны, она теперь тоже — наша.
До Гостиного дошёл быстро, как-то задумался и забыл, что спешки нет. По пути ещё раз пять успел выслушать «ужо прими на свадьбу в подарок, да не побрезгуй, отец родной, батюшка участковый!». Благо что непосредственно сейчас никто ничего всучить не пытался, ограничивались обещаниями. Моего младшего сотрудника не застал, но, судя по тому, что в сторону квартала питейных заведений ещё не улеглась пыль, промчался он здесь недавно, не более двух минут назад…
Бабу-ягу тоже нашёл быстро. Мальчишки, помогающие конюхам, указали, где склады братьев Анисимовых. Дальше проще, двое сумрачных молодцов, глянув на мою форму, безропотно уступили дорогу и сопроводили в один из сараев. Там на деревянной скамье, под простой холстиной лежало вытянувшееся тело. Наша эксперт-криминалистка в глубокой задумчивости почёсывала бородавку на подбородке. Хороший признак — причина смерти найдена, и одновременно плохой признак — дело нешуточное.
— Заходи, Никитушка, — вяло приветствовала меня она. — Недолго нам с тобою тут быть, нашла я разгадку-то.
— Понятно. Что записывать?
— Пиши так… Возница Брыкин и впрямь нехорошей смертью помер — всю жизнь из него одним поцелуем высосали.
— Поцелуем?! — не понял я.
— Им самым, — не особо вдаваясь в объяснения, продолжила бабка. — Потому и ран на теле нет, и само тело ровно пушинка, не весит почитай ничего. Сам попробуй…
Я автоматически сунул руку под поясницу покойного и едва не ахнул — труп весил не более килограмма! Ей-богу, не вру! Вот умом понимаю, что в любом случае кости, мясо и всё такое,, в любом случае тело умершего не должно быть таким необъяснимо лёгким.
— Это же против всех законов природы!
— Именно что природы, — поджав губки, согласилась Яга. — Нехорошее дело с ним сотворили, Никитушка, и уж поверь мне, старой, даже я о таком злодействе бесчинном отродясь ничего не слыхала. Не наше оно.
Я откинул холстину и посмотрел в лицо усопшего. Оно было благообразно-улыбчивым, что пугало ещё больше. Выходит, гражданину Брыкину нравилась собственная cмерть или, точнее говоря, сам процесс расставания с жизнью. Как такое может быть?
— Ваше мнение?
— Ну не Олёнка твоя, это уж точно. У ней ни сил, ни мощи колдовской, ни знаний богопротивных нету, — всерьёз призадумалась честь и гордость нашего отделения. — Поди, кто иной с обозом шёл, личиной человеческой прикрываючись. Может, мужик, а может, и девка, про то не ведаю. Но всем нутром чую, ох и добавит нам энто дело боли на всю голову.
— Кощея подозреваете?
— Его завсегда подозревать не грех. А только наверняка ужо не поручусь, он-то обычно чего попроще выдумывает.
Вот в общем-то и все результаты предварительной экспертизы. Допрашивать волос, зуб или ещё какую часть покойника Баба-яга категорически отказалась — слишком неестественная смерть, чтобы так легко разрешить задачу. Хорошо, мы не ищем лёгких путей. Пойдём самым сложным, впрочем, как и всегда…
С Гостиного двора возвращались, как в лучшие времена — под ручку. Бабка ещё предупредила охранников, что возницу можно хоронить, дальше держать его в сарае ни смысла, ни повода нет. По дороге ни о чём особенном не говорили. Я разве что коснулся темы своего утреннего визита к царю, уточнил, передал ли молодой дьячок записку. Оказалось, передал, куда он денется, за то и ватрушку стребовал. Но, раскинув карты, бабуля сочла, что ничего фатального нам не грозит, сами выкрутимся, вот и не суетилась. Может, и врала — какая разница, выкрутились же?!
— Вечереет, Никитушка, не заглянуть ли нам в кабак следственного интересу ради? — как будто бы невзначай предложила Яга.
— Хорошая мысль, заодно и Митьку заберём, — подумав, согласился я. Дураку понятно, что сразу домой старушка идти не хочет, потому что там вовсю хозяйничает другая. Прямо комплекс свекрови, на всё лицо. Тогда уж действительно лучше сначала в кабак.
Их у нас несколько, в зависимости от сервиса, кошелька и статуса посетителей. Наш младший сотрудник мог направиться только в один, традиционно посещаемый возчиками, конюхами и мелкой шушерой, вечно толкущейся у Гостиного двора. Местечко умеренно-криминальное, я сюда пару раз заглядывал, хозяин вёл правильную политику взаимодействия с органами правопорядка, соответственно и мы закрывали глаза на мелочи типа недолива, разбавления, обвеса или обсчёта нетрезвой клиентуры. По крайней мере, драк, грабежа и убийств здесь не допускалось никогда. Уже немало, согласитесь…
Митю обнаружили почти сразу, наш увалень сидел мрачней тучи, очень похожий на маленького ребёнка, вусмерть обиженного детсадовским Дедом Морозом с фальшивой бородой. Знаете, приходят такие, обещают едва ли не настоящий танк за прочитанный стишок с табуреточки, а в результате суют засохший чупа-чупс…
— Чего один сидишь? — Мы без приглашения разместились за тем же столом на отполированной задницами скамье.
— Будешь тут один…
— Выяснить что-нибудь удалось?
— Да уж, выяснишь тут…
— Митя, в чём проблема?
— Это вы меня спрашиваете?! — уже в голос возопил он, поднимая на бабку полные слёз глаза. — Энто вы вон у неё спрашивайте! У экспертизы нашей бессменной, хранительницы чести милицейской и морального облику блюстительницы! Её заботами от меня весь честной народ шарахается!
Баба-яга пальчиком поманила официанта (по-здешнему полового).
— Чего изволите-с, бабушка?
— Ты говори, да не заговаривайся! — пристукнув костяной ногой, рявкнула бабка. — Кому, может, и бабушка, а тебе — милицейский сотрудник. А ну подать сюда хозяина, три рюмки водки разной и на закуску чего всякого, сам сообразишь небось.
— Прощенья-с, просим-с! Не признал-с, туп-с и глуп-с! Сей момент всё будет, как велено-с!
Половой крылато с разворотом унёсся на кухню, а мой младший сотрудник, едва не рыдая, расписывал мне, скольких полезных информаторов он упустил только из-за того, что возможности пить лишён напрочь! И всё это благодаря заботе своих же старших товарищей.
— Ваша работа? — шёпотом поинтересовался я.
— А то чья же, Никитушка, — не поднимая глаз, ответила наша специалистка по заговорам и колдовству. — Каюся, переборщила чуток, колданула, покуда мы до двора Гостиного мчалися. Я ить хотела, чтоб он не напивался погонами в лужу, свиней пузырями веселя, а пил умеренно…
— Никита Иваныч, будьте судьёй праведным! — возопил всё слышащий Митяй, нагло цапнул с соседнего стола рюмку водки и демонстративно поднёс ко рту. Рука делала самые замысловатые движения, абсолютно не сообразуясь с волей хозяина и тщательно обходя причмокивающие Митькины губы, после чего аккуратно вернула рюмку откуда взяла.
Мой напарник рукавом смахнул слезу и уставился на меня — ну, каково?
— Представляю, как тут от него народ шарахается, — сухо намекнул я Яге. Такая клоунада у нас в России может вызвать разве что сострадание или раздражение, но никак не желание сотрудничать с органами.
— Да, я лишку хватила, — спокойно огрызнулась бабка. — А какого ж он меня на старости лет на своём горбу через всё Лукошкино гузном кверху вёз?! Мне ить тоже небось обидно…
— Пожмите руки и помиритесь, перед людьми неудобно.
Яга и Митька, не глядя друг на дружку, хлопнулись ладонями.
— Где возчики с Гостиного?
— Вон там-с, кушают-с, — на ходу откликнулся половой, кивком головы указывая на тесную группу из десяти крепких мужиков.
— Митя, фас! Бабуля, расколдуйте…
Через пару минут компания охотно приняла в свои ряды начинающего психолога с мудрёными тестами и двумя пятилитровыми бутылями сорокаградусной на кедровых орешках. Дело он знает, справится.
* * *
— Какие дорогие гости к нам пожаловали! Позволите ли? — К нашему столу подсел хозяин заведения гражданин Грымов. Хороший дядька, и деловой, и без нахрапа. — Вы к нам по делу али просто по-соседски?
— Скорее по-соседски, — ответил я, пока нам быстренько стелили чистую скатерть, ставили закуски и мутные стопки. — Еремеев докладывал, у вас тут бандитские разборки на неделе пытались провести?
— Было такое, налетали соколы залётные, — качнул бородой хозяин. — Да тока мы в казну налоги исправно платим, вот и стрельцы твои милицейские вовремя прибыли, не дали в обиду. Уж позвольте вас за то хоть ужином попотчевать. А может, и другим чем…
— Чем именно?
— Да уж не первый год на свете живу, Никита Иванович. Знаю небось, что сам сыскной воевода с парнем своим да Ягой уважаемою просто так в наши угодья и не заглянет. Брыкиным, поди, интересуетесь.
Мы с бабулей переглянулись и промолчали.
— Да о нём тут весь день народец нетрезвый судачит. Тока и разговоров о том, что анисимовский возница дурной смертью помер, а виновна во всём девка приблудная, чернявая. У них вроде прямо любовь была…
Я покраснел и уже начал приподниматься, но твёрдая рука Яги утянула меня за ремень на место. Да чего это я в самом деле веду себя как мальчишка!
— Продолжайте, гражданин.
— А чего продолжать, другого-то и не ведаю, — с сожалением пожал плечами хозяин. — Да вы кушайте, кушайте! Ох и тяжела ваша доля милицейская… Весь город гудит, что у сыскного воеводы свадьба на носу, а тут новые преступления. Суженая-то ваша тоже сегодня приехала?
— Угу, — осторожно кивнул я.
— Ну дык ежели столы у нас накрыть пожелаете — за великую честь почту! Уж не побрезгуйте. — Он сам с вежливостью наполнил нам рюмки и провозгласил: — Ну, дай вам Бог! Ещё повезло, что с невестой ничего не случилося, ей ведь в том же обозе ехать довелось? Говорят, молода она у тебя, красива, бровями да волосом черна и фигурою вся… такая… Ох ты ж, грехи наши тяжкие, не может быть? Нешто… она?!!
Мы с Ягой молча поставили невыпитые стопки на стол. Хозяин вытаращился на нас с очень нехорошими подозрениями, и я почувствовал, что мир рушится — наутро о причастности Олёны к убийству Брыкина будет знать всё Лукошкино. На карьере, работе и браке можно ставить жирный крест, всё летит коту под хвост…
— Вот те крест, Никита Иванович, я — могила… — выразительно осенил себя крестным знамением гражданин Грымов. — Чтоб у меня борода отсохла, ежели кому хоть намёком, хоть полсловечка…
— Будь по-твоему, — столь же многозначительно ответила за меня бабка. — Благодарствуем, что посидел с нами, беседой развлёк, дальше и держать не смеем. А мы уж сами долго не задержимся, служба продыху не знает.
— Помогай вам Господь!
— И на том спасибо, а ты о словах-то своих не забывай. А я о них ой как помнить буду…
— Бабуль, надеюсь, вы ему ничего нигде не позаколдовывали? — нервно прокашлялся я, когда, чуть побледнев, хозяин кабака вернулся к себе за стойку.
— Растреплет он, Никитушка…
— Да, ситуация не очень красивая. Но и раньше времени в панику впадать тоже не будем. Угощаемся, даром, что ли, всё тут поставлено. Митька работает?
От стола заезжих возниц слышался хохот, мат, народные песни и непривычные для данного заведения термины: «психоанализ», «интерфейс», «креативный уровень» и «точняком, холерический типаж, чтоб мне опухнуть!». Значит, работает.
— Ну что, мы домой?
— Чёй-то тревожно мне, Никитушка, — раздумчиво протянула лучший специалист нашего отделения (я без иронии!). — Душа не на месте и внутрях тянет эдак с жжением… Нет, не из-за Олёнки твоей, тут я погорячилась, признаю… Но извинениев приносить не буду! Всё одно мой терем, мои порядки! А она первая начала — мол, где веник, может, вам подмести чего?! Ровно у меня свинарник в доме али Назимка плохо свою работу блюдёт! Простите вы меня, дуру старую…
— Да бросьте. — Я с трудом унял дрожь в голосе. — Мелкое недоразумение, справимся, не в первый раз. Или вы из-за преступления этого? Так ясно же, что она здесь ни при чём.
— Кому ясно? — неожиданно нахохлилась бабка. — Мне неясно. Хозяину кабака вон тоже неясно. И купцам Анисимовым, и возчикам простым, никому не ясно, тока тебе!
Но…
Приставал он к ней всю дорогу, вот что доказательств не требует и всеми свидетелями подтверждается! Уж как она сама себя вела, про то не ведаю. Пущай даже в сохранности себя доставила, а людям-то в плохое верить легче… Заарестовал бы ты её, сокол ясный, от греха подальше. Ить, не ровён час, до царя слухи дойдут!
— И что?! — в свою очередь завёлся я. — Горох нас не выдаст, ещё и царица поддержит!
— То-то и оно, Никитушка, — совсем потерянным голосом откликнулась Яга. — И царь тебя прикроет, и матушка государыня, и стрельцы еремеевские, и друзья твои верные… А только что ж с того получится? Значит, невеста сыскного воеводы может любой грех сотворить и нет над ней суда? Так, что ли?!
Я молча опрокинул рюмку анисовой, поперхнулся, кое-как выровнял дыхание и встал. Пора. Бабка, вздохнув, поднялась следом. На Митьку мы и не смотрели, понятно, что он задержится здесь минимум до полуночи. Когда выходили из дверей, сзади раздался дикий мужской вопль. Мы обернулись — кричал хозяин кабака гражданин Грымов, позорно сияя гладким белёным подбородком и розовенькими щеками. Руками он потерянно сжимал некогда роскошную «отсохшую» бороду. Комментировать что-либо уже абсолютно не хотелось…
Впрочем, комментарии нам пригодились, когда мы неторопливо дотопали до родного отделения. Десять ночи, люди спят уже, а у нас иллюминация во весь двор и кипит всё, как на молдавской стройке. Стрельцы, без кафтанов и сапог, в штанах да рубахах, взадвперёд с вёдрами носятся, территорию метут, баню топят, дрова рубят, крыльцо красят, трубу печную белят — у всех руки заняты! За исключением шестерых молодцов в полной форме, с пищалями и раздутыми фитилями, осуществляющих самую бдительную охрану объекта. Фомы на них нет…
— Здрав буди, сыскной воевода и бабушка твоя экспертизная! — дружно гаркнули бородачи, при виде нас в воротах дружно становясь в строй.
Я козырнул. Яга кокетливо кивнула, ей всегда приятно мужское внимание. Однако исподтишка, пытливым взглядом бабка щепетильно отметила наведенный к нашему приходу порядок.
— Все, кроме часовых, свободны! — громко оповестил я. — Передайте Еремееву, чтоб завтра был непременно. И… это… благодарю за внеурочный субботник!
— Рады стараться, батюшка участковый, — хором ответили все и бегом бросились по домам.
— Да уж, раскомандовалась бесовка твоя, — хмыкнула себе под нос наша бодрая старушка, входя в чисто прибранные сени. Придраться было не к чему, даже Митина лавка застлана чистым половичком, подушки уложены церковной маковкой, край лоскутного одеяла призывно откинут, и из-под него выглядывает соломенный зайчик. Умиление, да и только…
— Ежели она мне ещё и печь ромашками размалевала — как есть прибью!
Нет, печь была свежевыбелена и девственно чиста. Васька намывал лапкой гостей, горница сияла чистотой, на столе ждал накрытый рушниками ужин, выбритый до синевы Назим лучился улыбкой в уголке. Моя невеста, в новом сарафане, приветствовала нас поясным поклоном.
— Здравствуй, здравствуй, хозяюшка, поджала губки наша эксперт-криминалистка по всем вопросам. — Вижу, ладно у тебя всё устроилось, аж глаза слепит.
— Хозяйка здесь вы, — скромно опустила очи Олёна. Один-ноль в её пользу!
Бабка медленно прошлась туда-сюда, пристально выискивая недометённые пылинки.
— А кота покормить забыла небось? Василий гордо выпятил сытое пузо.
Два-ноль!
— Ну что ж, Назимушка, чем сегодня потчевать будешь? Уж носом чую, как пироги ароматственно пахнут.
— Она гатовила, — честно признался наш азербайджанский домовой. Три-ноль!
Яга с честью выдержала удар, покачала головой и, не притронувшись ни к чему, направилась к себе в комнатку. Тихо прикрыла дверь.
Победа разом превратилась в поражение.
— Не угодила я ей. — Вздохнув, моя невеста опустилась на краешек скамьи. Я присел рядом, нежно приобнимая её за плечи.
— В том и проблема, что угодила. Бывает… Не переживай, всё устроится. У нас с тобой, к сожалению, есть другие, более серьёзные проблемы, чем временный микроклимат сотрудников нашего отделения.
Олёна удивлённо вскинула брови, и я добрых минут десять расписывал ей, что нам удалось выяснить в кабаке Грымова. Кстати, припомнил, как у последнего отпала борода. Бывшая раба Кощея, отданная ему в услужение ещё в детстве и успешно спасённая нами, раздумывала недолго:
— Счастье моё, суженый мой, вот только ещё хоть раз намекни, что у меня в обозе хоть с кем-то любовь была, и я сама от тебя уйду!
— Но…
— Не один Брыкин Колька ко мне под бок тулиться пробовал, не один он потом синяки от товарищей прятал. Уж коли сказала, что люблю и жизни своей без тебя, дурака, не мыслю, то на другого и взглянуть не могу. Не нужен мне никто, кроме тебя!
— Родная, я всё понимаю, но и ты пойми…
— Я буду стараться никуда не выходить.
— Что значит — будешь?
— Ну то и значит.
— Ты выходила сегодня из дома?!
— Но ты не говорил, что нельзя! Я только на базар и пробежалась, прикупила, чего надо к столу, не больше часу и отсутствовала… Да что ж там могло произойти-то?!
— Милая, — тяжело вздохнул я. — Очень на это надеюсь. Но поверь, если слух о твоей причастности к смерти того парня хоть как-то пойдёт по Лукошкину, на тебя начнут вешать всех собак, и мне просто придётся снять погоны. Невеста участкового должна быть вне всяких подозрений! А я от тебя не откажусь никогда…
— За что и люблю тебя, мой храбрый сыскной воевода, — тихо прошептала Олёна и потянулась ко мне губами.
За мгновение до того, как мы почти поцеловались, в дверь вломился пьяный в гавань Митя. Его канонические тексты остаются незыблемыми на все времена, при любой ситуации, времени года и политическом строе…
— Бат-тюшка… Н-к-та Иван-ч! Отец род-н-ной! Всё чё мог выяснил… Там тако-о-е… Но про всё завтра… а щас тс-с-с!.. Никому! Чтоб меня… упс!
«Упс!» можно было бы смело заменить на «блямс!» или «бумс!» или ещё какой-нибудь звук, похожий на удар непробиваемого русского лба об несгибаемую половицу. Хорошо полы у бабки в тереме дубовые и, как Митька ни старался, проломить ни одну досочку ему до сих пор так и не удалось. Хотя вам ли не знать, сколько попыток было…
— Он у вас… всегда так?
— Пьёт? Нет, что ты, родная, как можно, он же сотрудник милиции! Только когда на задании…
— А-а-а… И часто его так, на задания?
— Ну-у… Митя бы предпочёл чаще. Поможешь?
В четыре руки мы с великим трудом (Васька и Назим испарились, не дозовёшься!) кое-как вернули «рыцаря плаща и кинжала» в сени и уложили на скамью. Богатырский храп нашего младшего сотрудника заставлял испуганно подпрыгивать мусорное ведёрко в углу.
— Вообще-то мне завтра рано вставать, надо написать докладную царю о новом деле. Ты ложишься?
— В каком смысле? — не поняла Олёна.
— Э-э… в таком… — соответственно не сразу нашёлся я. — Моя комната наверху, кровать ты найдёшь, а я буду буквально через…
— А ты будешь ночевать здесь!
— В каком смысле?! — теперь уже не понял я. — Мы же женимся, милая…
— Но ещё не женились! Вот после венца… — выдохнула моя невеста так многозначительно, что я затрепетал. — После венца я тебя месяц на работу не выпущу, а пока… Прости, любимый, но я — в твоей комнате, ты — внизу, с котом и домовым. Так принято.
— Но…
— После венчания я вся твоя! Иди, чмокну в щёчку — и спать.
Усё. Полный облом по всем параметрам. Я уже жаловался, что день не задался с самого утра? Так вот, он и заканчивался хуже некуда…