Белый Александр. Славия. Паруса над океаном

   Сертификат на свою долю также отдал на строительство храмов.
   Не хочется кого-либо осуждать, ибо сколько людей, столько и характеров. Но, наблюдая со стороны, приметил, что некоторые казаки смотрели на премированных воинов с завистью, и не скажу, что с доброй, а некоторые казачки с сожалением, однако абсолютное большинство с радостью и одобрением. Ведь они ничем не хуже, и в будущем их точно так же ожидают слава и богатство, особенно с таким удачливым князем.
   А еще заметил, что совсем исчезла некоторая настороженность, особенно в среде тех казаков, которые не шли с боями по Украине, а ожидали нас уже в Хаджибее. Думаю, что возникла она сразу же после принятия присяги и целования креста, в тот момент, когда запретил называть себя атаманом.
   – Станичных и земских атаманов будете избирать у себя на кругу, – сказал им тогда. – А я для вас государь, отец родной, отныне и навеки. Аминь!
   Для меня не было секретом, что некоторые частенько шушукались, сомневаясь, правильно ли они сделали, разменяв вольницу на государеву службу. Однако поведением и всеми своими действиями старался эту настороженность развеять, а Иван Бульба, лыцари и казаки, которые пришли со мной, побывав в боях, очень сильно этому способствовали. Но только сейчас, когда смотрел в те открытые лица молодых, свободолюбивых ребят, глаза которых некогда выражали сомнения, мне стало совершенно ясно, что отныне в их душах этот червяк издох. Моим без остатка стал последний неверующий Фома.
   Торжественное построение торжественным маршем не закончилось, это было дело будущего. Сейчас требовалось поднять настроение не только отличившимся, но и абсолютно всем остальным. Кстати, те, кто считает Строевой устав в общем, а шагистику в частности, непотребной муштрой, очень глубоко ошибаются. Лично я ко всему этому отношусь как к величайшему достижению военной мысли, которое мобилизует дух и дисциплинирует сознание воина.
   – Товарищи воины! – сказал в заключение. – Все вы знаете, что перед вашим прибытием на остров он подвергся нападению берберийских разбойников. В результате погибли мои лыцари. Я как владетель этой земли сию злостную пакость не прощу и обязан действовать по чести, совести и справедливости. Поэтому, товарищи, приказываю! Завтра мы идем в поход на Агадир! Воздадим врагам-нехристям по заслугам! Вас там ждут слава и богатство, а изголодавшихся по женской ласке – гаремы с красавицами Востока! Все это принадлежит нам! Пойдем и возьмем! Ура!
   – Ура! – заревело довольное войско.
   – Ура!! – радостно завизжали жены. А чего? Неопределенности теперь нет, богатый и добычливый князь рядом с ними, вот и поход наметил. Мужей их ценит, вон сколько премиального серебра отвалил. Теперь, говорит, опять приволокут целые корабли красивых и ценных вещей, и в первую очередь для них, любимых. Значит, привычная жизнь налаживается, разве это не приятно для слуха женщины?
   Объявил столь короткие сборы умышленно. Это раньше для серьезного похода казакам нужно было давать неделю на раскачку и сборы, а сейчас принудительно введенные в повседневный обиход воинские Уставы превратили бывшую анархическую вольницу в маленькую сплоченную армию. За время пребывания людей на острове и команды кораблей, и сухопутные подразделения прошли неплохой курс молодого бойца и вполне приличное боевое слаживание. Поэтому одного светового дня на подготовку похода нам было более чем достаточно.
   Продовольственное обеспечение приказал грузить на двое суток – из расчета личного состава в одну тысячу человек. Незачем излишне забивать трюмы, нам они понадобятся для вывоза ништяков. Да и на третьи сутки запланирован бой и, следовательно, желудки запаковывать противопоказано. Ну а дальше… дальше победителя будет кормить побежденный.
   В набег хотели идти все, но комендантской роте Васюни пришлось остаться. Ивана тоже не взял, как он ни шипел и ни брызгал слюной. Указал на массу незавершенных дел, например казацкие сотни вообще еще не были перевооружены, за исключением единственного выборного наказного атамана Руслана Карачая. Правда, оружие на складе имелось, мастерам осталось закончить сборку и подгонку всего ста десяти винтовок и двухсот девяноста револьверов, зато боеприпасов оказалось совершенно недостаточно. Ничего, пистоли, аркебузы и мушкетоны это тоже страшное оружие. Мастерам возни хватало и с новыми каронадами, и с пулеметами. Впрочем, все эти вопросы они уже могли решать самостоятельно, но вот не положено генерал-губернатору территории, площадью равной шести Испаниям, в атаку ходить – и все! А мне? Мне можно, я еще молод, а молодым нужно набираться опыта.
   Глядя на великолепие моего дворца, построенного в стиле барокко, понимал, что архитектору Лучано по плечу даже строительство самой изысканной королевской резиденции. Но пока единственным помещением, полностью законченным, обставленным мебелью и отделанным африканским красным и белым деревом, был кабинет. Сегодня с самого утра его двери не закрывались, а Славка Орлик, который стал моим временным ординарцем, понятия не имел, как в приемной навести элементарный порядок и установить самую обычную очередь. Ну как, скажите, выполнить мое требование никого «не пущать», если мы с Ритой ведем конфиденциальный разговор по вопросам объемов синтеза некоторых видов ВВ, а у двери нарисовались отцы Михаил, Василий и Герасим?
   – Простите, отцы, – сказал вошедшим после того, как мы встали и приняли благословение, – но наш разговор с госпожой Ритой не терпит отлагательств, поэтому присядьте и подождите.
   В их присутствии мы не боялись назвать тол – толом, а пироксилин – пироксилином. К Рите и ее химической продукции отнеслись благосклонно, когда убедились, что все это направлено на увеличение значимости и могущества православной церкви. Да и к другим чудным и непонятным новшествам стали привыкать, думаю, не без влияния одного из главных инквизиторов-контрразведчиков (я был в этом глубоко убежден) отца Герасима. А ведь еще совсем недавно, в первый же день нашего прибытия, решили испытать меня на прочность и пошли на конфронтацию.
   – С какой радости ты распорядился над замковой часовенкой воздвигнуть католический крест, а?! – зло фыркал отец Василий. – А поголовное обучение грамоте смердов?! Ты понимаешь, что породишь излишне много думающих неслухов, а на свою голову или на голову наследников – дамоклов меч? Ты молод еще, раб Божий Михаил, и не знаешь, что во многих знаниях многие печали!
   – Довольно! – Эти слова о давно решенном мною для себя вопросе вызвали резкое неприятие. – Тут нет смердов, тут есть свободные хлебопашцы. Да, я раб божий, но не раб церкви! Я всего лишь смиренно верующий и радеющий о ее нуждах и о возвращении ее святынь, о расширении ее границ и процветании. Но ничего сего не будет, если мы не построим могущественное государство. Разве не понятно, что с невежественными людьми, точно так же, как и без духовного сплочения народа, эта мечта окажется несбыточной?
   С детства был приучен общаться с людьми любых сословий сдержанно и корректно. Но, во-первых, поскольку знал со слов Кривошапко и Васюни, что отцы все это время добросовестно изучали новый славянский язык, занимались переводом Священного Писания, мне было странно, что они решили вести со мной диалог в таком тоне. И во-вторых, меня возмутило, что духовное лицо, священник, который совсем недавно был рукоположен в высокий сан епископа и отправлен вместе с нами на трудный многолетний подвиг, решил положить свои пять копеек сверху князевой казны и поучить меня, как организовать светскую жизнь. Он мне напомнил священника-депутата из парламента XXI века, который вместо того, чтобы на личном примере добропорядочности, честности и скромности заниматься привлечением и духовным воспитанием прихожан, особенно молодежи, лез в политику, экономику и бизнес. Эти ростки зарождающейся непотребной демократии возбудили страшную злобу, и мне стоило большого труда не выплеснуть ее наружу, а говорить тихо и спокойно:
   – Что и как делать, православной церковью уже давно решено и Его Божественным Всесвятейшеством персонально вам указано. Поверьте, всеобщая грамотность моих подданных и ваших прихожан принесет неприятности только власти закоснелой и консервативной, а таковой ни моя светская, ни ваша духовная быть не должна. Жизнь часто меняет казалось бы незыблемые устои, и мы должны быть к этому готовы. Мы обязаны сплотиться и идти по миру единой фалангой, тогда сможем объединить огромные, сейчас еще дикие территории, построить многие тысячи православных храмов и привлечь в них миллионы будущих прихожан. А еще сможем вернуть Великую Софию в лоно материнской церкви и дать по зубам любому еретику или безбожнику, лет через двадцать вы станете тому свидетелями. Да какими свидетелями, вы к сему большому делу сами будете причастны!
   Глядел на невозмутимые лица отцов и с каждым словом все больше заводился. Все же имеет значение не только сознание, но и биологический возраст тела.
   – Лично я готов исполнить взятые перед родной церковью обязательства до последней буквы, того же требую… Да! Именно требую и от вас! Поэтому говорю сразу, отцы, либо мы вместе, либо никак, а если кому-то не нравится моя политика… Нет! Наша политика! Того завтра же посажу на корабль и отправлю обратно в Константинополь, а у Его Божественного Всесвятейшества попрошу другого епископа. Спросите у отца Герасима, он подтвердит: мне не откажут. Но если кто-то останется и начнет плести интриги, будет в проповедях смущать умы наших людей и настраивать их против меня, запомните, не пощажу! Расправлюсь самым жестоким образом! Понимаю, что вы меня не боитесь, но имейте в виду, несмотря на молодость, а вы меня в это обстоятельство опять ткнули носом, я тоже ничего не боюсь. Готов преступить даже через некоторые устои, но планов – не поменяю, целям – не изменю и пойду к ним даже по трупам!
   Этими словами я поверг их в шок. Нет, в глазах страха не было, да и не стали бы епископами трусливые священники, но неуверенность и мгновенная растерянность мелькнули. Увидев напряжение, нарастающее после моей отповеди, сам немного расслабился и закончил более спокойно:
   – Что же касается креста на замковой часовенке, который виден далеко в море, то через год, два или три здесь объявится какой-нибудь проверяющий, и все тайное станет явным. И что сделает хозяин этих земель, его католическое величество король Испании? Он отправит сюда эскадру и сровняет мой феод с землей, а все имущество конфискует. В принципе то же самое в своем княжестве обязан буду сделать и я, поскольку взял на себя обязательство запретить строить неправославные храмы. Не так ли?
   В общем, проговорили тогда до поздней ночи. Отец Герасим в основном молчал, но судя по редким высказываниям, был на моей стороне. Епископы меня больше не поучали, зато задали бессчетное количество вопросов и в конце концов отстали. Думаю, что это была последняя проверка на вшивость, и очень надеюсь, что дальнейшие отношения мы построим на взаимных понимании и доверии.
   Сейчас же, когда закончили с Ритой рассматривать вопросы развития химической промышленности в Африке и она ушла, отцы пересели за стол для совещаний и просветили меня насчет своих планов, которые были тесно связаны с планами общей экспансии. Эта троица вместе с молодыми священниками, в том числе и убежденными черными^[11], которых Вселенский Патриархат пустил в свободное плавание, получили полный карт-бланш по всем вопросам развития епархий, вплоть до создания собственной митрополии.
   Окончательно договорились о строительстве за счет казны в столице Южно-Африканского графства, резиденции митрополита, духовной семинарии и собора, а также четырнадцати церквей, по количеству закладываемых городков. План был рассчитан на семь лет. За это время из специально отобранных мальчишек воспитаем и подготовим первый выпуск священников для будущей армии миссионеров, умеющих проповедовать Слово Божье, а в руках держать и кнут и пряник.
   Между собой батюшки решили, что епархию возглавит отец Василий, ректором семинарии станет отец Михаил. Ну а отец Герасим и два монашествующих священника станут сопровождать меня во всех походах до тех пор, пока не будет заложен первый камень собора в столице нового княжества.
   Как только отцы покинули кабинет, Славка доложил, что в приемной ожидает архитектор.
   – Что сказать ему, ваша светлость, «пущать» или «не пущать»?
   – Давай, проводи ко мне, – я махнул рукой. Да, решение вопроса со строителями дальше оттягивать нельзя.
   Каменотесы и каменщики уже две недели как закончили все работы, даже сложили за отдельную плату, обещанную Иваном, за тыльной стеной цитадели со стороны долины стены огромной казармы для переселенцев. Однако, насколько понял по докладу Антона, в их среде чувствовалось серьезное брожение. Не все там были тупорылыми, многие прекрасно понимали, что увидели и услышали слишком много. Чтобы не бездельничали, несколько дней назад подрядил их построить у пещер небольшое здание мастерских для развития в будущем какого-нибудь несложного и несекретного производства.
   Работали они быстро, тем более что носить и подавать камень было кому, поэтому уже вчера пошабашили и стали задавать вопросы о возвращении домой.
   – Разрешите войти, сеньор Микаэль? – В дверь бочком зашел мастер Лучано и низко поклонился. Симпатичный брюнет лет тридцати пяти, он, несмотря на свое мещанское происхождение, с дворянами-заказчиками всегда общался чуть ли не на равных, кланялся с чувством собственного достоинства, а сейчас выглядел нерешительно и растерянно.
   – Слушаю вас, мастер, присаживайтесь, пожалуйста. – Встал из-за стола, чем проявил уважение, и указал на кресло напротив.
   – У меня неприятности, сеньор, два моих рабочих в прошлое воскресенье утонули, а один вчера сорвался со скалы и расшибся насмерть. У нас раньше никогда такого не было, люди волнуются, а сто тридцать человек уже закончили работы и ждут расчета. Их можно отпускать домой. Что вы скажете, сеньор?
   О том, что трое проблемных работяг, которые были возмутителями спокойствия в своих коллективах, неожиданно погибли, мне Антон доложил. К сожалению, все они являлись неплохими каменщиками, но такова их судьба, душевное состояние оставшихся двух с половиной сотен (с учетом вновь прибывших плотников, отделочников и краснодеревщиков) имела более весомое значение.
   – Сожалею о случившемся, мастер. Что же касается оплаты выполненных работ, то произвести полный расчет готов сегодня же, даже оплатить авансом отделочные и столярные работы.
   – Прекрасно! Благодарю вас, сеньор. – Лучано слегка расслабился. – А корабль в Малагу когда планируете отправить?
   – Зачем?
   – Ну как же, – он опять напрягся, – каменщиков уже можно отпустить домой…
   – Каменщиков? – переспросил я и отрицательно покачал головой. – У меня для вас есть другая работа, вы отправитесь в Африку.
   – Я так и знал, – тихо прошептал Лучано, опустил плечи и, позабыв о правилах этикета, откинулся на спинку кресла. Затем ухмыльнулся и с иронией спросил: – Вы как нас, продадите или для себя рабами оставите? И зачем о деньгах сказали?
   – Я всегда держу слово, и деньги вы получите все, до последнего реала. Вы, мастер, управляете солидной компанией рабочих, а большинство из них – далеко не агнцы. Следовательно, человек вы деятельный, разумный и здравомыслящий, поэтому буду предельно откровенен. Отпустить вас в метрополию не могу, вы слишком многое увидели и услышали, не правда ли? – При этих моих словах Лучано задумчиво кивнул. – Пойдут ненужные слухи, кое-что станет достоянием общественности, а это в обязательном порядке приведет к непредсказуемым последствиям, дисбалансу различных политических сил и большой крови. Для меня и моих людей подобное положение дел ближайшие полтора-два десятилетия жизненно противопоказано и совершенно недопустимо.
   – И что же ожидает меня и моих людей? – Его левая щека стала нервно подрагивать.
   – Всех вас, сеньор Лучано Пирелли, ожидают интереснейшая работа, достойное положение в обществе и безбедная жизнь.
   – Простите, но я не сеньор. – Он посмотрел на меня с недоумением и недоверием.
   – Обычно моими вассалами становятся воины православного вероисповедания, но лично для вас сделаю исключение. Одарю участком по соседству со своим дворцом, выделю в пожизненное владение землю и помогу организовать очень прибыльное дело, которое позволит вам лет через двадцать войти в сотню богатейших людей Европы.
   – Предложение немыслимо заманчивое. Вы, сеньор, где-то в Африке купили громадный участок земли? И кто архитектор вашего дворца?
   – Вы будете архитектором моего дворца. И не только дворца, я вам поручаю строительство столицы будущего княжества. И она должна быть лучше Парижа, Вены, Венеции и Мадрида, вместе взятых. Это строительство должно стать целью вашей жизни, целью жизни ваших детей и внуков. А земля? Моя земля занимает площадь в половину Европы.
   – Простите, а люди?
   – Когда-то в XIII веке орда османов-огузов общей численностью в сорок пять тысяч человек, среди которых воинов было не больше восьми тысяч, а остальные – старики-пастухи, женщины и дети, спасаясь от монгольского нашествия, воспользовались благосклонностью румского султана и поселились на кусочке Анатолийской провинции на границе с Византией. Но уже через два поколения османы подмяли под себя все близлежащие государства, а через сто лет покорили половину известного мира и ассимилировали многие народы. И сейчас они безраздельно правят огромными территориями в Европе, Африке и на Ближнем Востоке.
   Не стал ему говорить, что в известной мне истории династия османов правила на протяжении шести сотен лет, но теперь уже столько править не будет.
   – Так вот, человеческие ресурсы моего княжества через пять лет окажутся не меньше, зато воинские превысят их более чем в сто раз, уж поверьте, сеньор Лучано.
   – Да, я видел, как девять воинов разбили пиратскую эскадру и взяли пять кораблей в плен. При этом мальчишек, простите, ваших воинов погибло трое, а пиратов около двух сотен. – Он немного помолчал и продолжил: – Тогда это будет не княжество, это будет целая империя, но боюсь, что Европа развернуться не даст.
   – А мы ее порвем, как обезьяна газету, пусть только попробует сунуться.
   Наш диалог был долгим и конструктивным. Затем пригласил к себе шестерых бригадиров, которые в будущем должны были стать руководителями строительных компаний. Вот здесь разговор пошел сложный и тяжелый, однако ситуация для них сложилась такая, что бежать оказалось некуда. Со своей стороны пообещал сделать всех строителей богатыми и счастливыми (если хорошо будут работать), всем желающим привезти их семьи (если те захотят ехать), а холостяков обеспечить невестами – планировал доставить девушек из последнего набега. Кроме того, обещал преференции для их детей.
   Обсуждение затянулось до вечера. Определили, что компании будут наполовину княжеские, то есть государственные, а наполовину приватизированные – говоря по-другому, принадлежащие присутствующим здесь, но под генеральным руководством сеньора!!! Лучано, которому стороны выделят по пять процентов акций с каждого предприятия. Решали вопрос распределения остальных долей как в этих компаниях, так и в дочерних, которые в будущем неизбежно отпочкуются. То есть расширение масштабов и объемов строительства сделал для присутствующих делом материально выгодным. Однако все, за исключением меня, или, вернее, государства, а также генерального управляющего Лучано, будут получать прибыли только с тех предприятий, которые создадут лично.
   В конце концов львиную долю непонятностей с горем пополам утрясли, и наконец старшина строителей отправилась говорить с рабочими. Чтобы разговор вышел более предсказуем и менее горячим, в сопровождении комендантской роты вынесли положенное им серебро.
   Людей оставили один на один со свершившимся фактом, при этом Васюня взял всю эту компанию под ненавязчивый, но плотный контроль. Истерика, ругань и крики, конечно, были, но дальше этого дело не пошло.
 
   Итак, наступил момент реализации плана захвата Агадира. Разрабатывали план тщательно, многие данные неоднократно перепроверялись при повторных допросах пленных пиратов. Наконец общая картина будущей операции сложилась полностью, и было принято решение воплотить ее в жизнь.
   На корабли погрузились еще до рассвета и в море вышли вместе с отливом. Куда и какие подразделения грузятся, было определено заранее, поэтому все прошло оперативно и без суеты. По сравнению с предыдущими днями волнение на море было ерундовым, около пяти баллов. Чувствовалось, что вот-вот в здешние широты придет весна.
   Мой корабль «Алекто» в последние дни подвергся небольшой переделке. В кубрике, как и на других флейтах, были смонтированы двухъярусные рамные койки с сетчатым подвесным дном на сто сорок человек личного состава. Однако я решил жилую палубу разделить на две части. Большую часть, на сто два человека, отдал моей плавучей военно-морской школе, а меньшую, на тридцать шесть человек, собственно, команде.
   Орудийная палуба, на которой раньше дополнительно вешались гамаки и стелились коврики для десантников, отныне будет использоваться для занятий, но кусок носовой части отделил перегородкой и устроил две небольших, немного тесных, зато отдельных каюты. Одна предназначалась для проживания священников, а вторая для доктора. Свою же каюту и две каюты офицеров никаким изменениям не подвергал. Здесь кроме меня проживали Антон и еще три лейтенанта-инструктора, из них двоих – Арсена Кульчицкого и Василия Бевзу – забрал у Стояна, а Илью Сокуру порекомендовал Антон. Всех их решил обучить морскому делу самостоятельно, думаю, что справлюсь и сделаю из этих ребят настоящих капитанов.
   Наш доктор тоже был не совсем настоящий – потерявший ногу в бою с панцирными рыцарями бывший казак Степан Жук напросился ко мне сам. Ильян Янков говорил, что этот студиозус парень прилежный, но, несмотря на отсутствие ноги, очень неусидчивый. Все ему хотелось бежать в какие-то дальние дали. Ну и ладно, пусть. Таким образом, у меня появился еще один специфический ученик, изучающий науку, в которой сам я понимал слишком мало.
   Естественно, никого из курсантов-юнг в этот поход не брал, еще чего недоставало. На этот раз палубы заполнили бойцами роты Стоянова и сотней станичных казаков под рукой наказного атамана Ильи Коваля.
   Да, этот бой мне был нужен. Первоначально, как только узнал о нападении на мои земли, несмотря на полное поражение противника, испытал огромное сожаление. Уж очень не хотелось преждевременно светиться. Но оставить все как есть, без ответа – значит, нанести удар по фамильной чести и упасть в грязь лицом перед своими воинами, что совершенно недопустимо.
   Поразмыслив над сложившейся ситуацией, вдруг понял, что если бы не данный случай, пришлось бы что-либо подобное провоцировать самому. Да, этот бой нам был нужен.
   Во-первых, любая теоретическая подготовка, тем более в военном искусстве, да еще к тому же при использовании военно-морских сил, требует практического закрепления. Недаром в той жизни по различным объективным и субъективным причинам ни Союз, ни Россия не могли обойтись без участия в некоторых локальных войнах. Вот и я не смогу. Правда, проведения кровавых экспериментов над народом собственного государства точно не допущу – в мире есть более привлекательные испытательные полигоны.
   Во-вторых, моя казна понесет колоссальные затраты на строительство, на создание фундамента научно-производственного потенциала, на создание своей армии, обучение и оснащение личного состава, на организацию переселения и адаптацию огромных масс крестьян и ремесленников, будущих граждан моей державы. Значит, бывшим студиозусам и курсантам пора приносить отдачу.
   И в-третьих. Католическая Испания находилась в многолетнем военном, религиозном и идеологическом противостоянии с мусульманским миром, и если официальные власти не могли себе позволить прямые боевые действия, то пиратствующие феодалы обеих сторон постоянно поклевывали территории друг друга. Поэтому коль уж решил встрять в такое богоугодное дело, то принести оно должно было только победу. Громкую победу.
   По истечении вторых суток, на рассвете, завершился первый этап разработанного плана. Наш отряд распался, четыре шебеки взяли курс на Агадир и устремились к едва заметному берегу, а оставшиеся пять флейтов и четыре шхуны свернули почти все паруса и едва тянулись на стакселях.
   Вторым этапом был намечен захват авангардом вражеского порта, городских ворот и трех морских башен. Выполнение этой задачи возложил на ударно-штурмовую группу – батальон капитана Данко Ангелова. Место в авангарде очень хотел занять Петро Лигачев, но у него в подразделениях не нашлось ни одного знатока арабского языка, а вот у Данко их оказалось целых двенадцать.