Страница:
АНДРЕЙ БЕЛЫЙ
ГЛОССОЛАЛИЯ
ПОЭМА О ЗВУКЕ
Печатая «Глоссолалию» через пять лет после ее написания, я должен дать несколько пояснительных слов. Было бы совершенно npeвратно в «Глоссолалии» видеть теорию, собирающуюся кому-то что-то доказать. «Глоссолалия» — импровизация на несколько звуковых тем; так, как темы эти во мне развивают фантазии звукообразов, так я их вылагаю; но знаю я: за образной субъективностью импровизаций моих скрыт вне-образный, несубьективный их корень. Ведь наблюдая оратора, видя жесты его и не слыша вдали содержания его речи, мы можем однако определить содержание это по жестам, как «cтpax», «восхищение», «негодование», мы заключаем, что речь, нам неслышная, есть «нечто восхищенное», иль «страшное»; мы потом узнаем, что opaтop предостерегал против чего-то, стараясь к чему-то внушать толпам cтpax; и мы понимаем, что восприятие наше жеста, вполне соответствовало содержанию, не слышному нам.
Так же звук я беру здесь, как жест, на поверхности жизни сознания, — жест утраченного содержания; и когда утверждаю, что «Сс» — нечто cвeтoвoe, я знаю, что жест в общем — верен, а образные импровизации мои суть модели для выражения нами утраченной мимики звуков. Что мимика эта в нас вспыхнет и осветится сознанием, и это твердо я верю. И в это будущее поднимаю свои субъективные образы, не как теорию, а как поэму: поэму о звуке.
«Глоссолалия» есть звуковая поэма. Среди поэм, мной написанных («Христос Воскресе» и «Первое Свидание»), она — наиболее удачная поэма. За таковую и прошу я ее принимать. Критиковать научно меня — совершенно бессмысленно.
АНДРЕЙ БЕЛЫЙ1-го июля 1922 годаБeрлин
1
Глубокие тайны лежат в языке: в громе говоров — смыслы огромного слова; но громы говоров и мгновенные молнии смыслов укрыты метафорным облаком, проливающим из себя в волны времени линии неизливных понятий; и как несхожи нам ливень, грома, облака, так несхожи и смыслы звучаний, и образы слова; отличен от них сухой, плоский понятийный смысл.
Что такое земля? Она — лава; лишь корост кристаллов (камней) сковал пламень; и рокоты лавы бьют в жерла вулканов; и верхний пласт — земли — так тонок; покрыт он травой.
Так и слово, которое — буря расплавленных ритмов звучащего смысла; толщею кремнистых корней эти ритмы окованы; пылкий смысл утаен; верхний пласт — слово-образ (метафора); его звук, как гласит нам история языка, только склейка разъединенных, разъедаемых звуков; а образ — процесс разрушения звука; и смыслы обычного слова — трава! — начинают расти из него; так: падение фонетической чистоты есть развитие диалектической пышности; и падение пышности есть термин, есть осень для мысли.
Бурный пламень, гранит, глина, травы — не схожи; не схожи нам смыслы: понятий, метафор, корней и движений воздушной струи, построяющей звуки в огромнейшем Космосе (в полости рта).
Что такое земля? Она — лава; лишь корост кристаллов (камней) сковал пламень; и рокоты лавы бьют в жерла вулканов; и верхний пласт — земли — так тонок; покрыт он травой.
Так и слово, которое — буря расплавленных ритмов звучащего смысла; толщею кремнистых корней эти ритмы окованы; пылкий смысл утаен; верхний пласт — слово-образ (метафора); его звук, как гласит нам история языка, только склейка разъединенных, разъедаемых звуков; а образ — процесс разрушения звука; и смыслы обычного слова — трава! — начинают расти из него; так: падение фонетической чистоты есть развитие диалектической пышности; и падение пышности есть термин, есть осень для мысли.
Бурный пламень, гранит, глина, травы — не схожи; не схожи нам смыслы: понятий, метафор, корней и движений воздушной струи, построяющей звуки в огромнейшем Космосе (в полости рта).
2
Некогда не было злаков, «Земель», ни кремней, ни гранитов; было — пламенное; распускались по Космосу лопасти летучего газа; земля клокотала огнистым цветком; развивалась, сливалась она из Космической сферы; и эти жесты огней повторили позднее себя: в лепесточках цветов; оттого-то космический свет — цвет полей; все цветы напоминания об огнях безграничной, космической сферы; все слова — напоминанья о звуке старинного смысла.
Некогда не было в нашем смысле понятий: понятийный корост обстал образ слова; некогда не было самого образа слова: образы обложили позднее безобразный корень; ранее не было корня; все корни — змеиные шкурки; змея же живая — язык; некогда та змея была струями, нёбо же — парусом ритмов, несущих; космос, твердея, стал полостью рта, струя воздуха — эта танцовшица мира — язык наш.
Прежде явственных звуков в замкнувшейся сфере своей, как танцовщица, прыгал язык; все его положения, перегибы, прикосновения к небу и игры с воздушной струей (выдыхаемым внутренним жаром) сложили во времени звучные знаки спиранты, сонанты: оплотневали согласными; и — отложили массивы из взрывных: глухих (р, t, k) и звучащих (b, d, g).
Некогда не было в нашем смысле понятий: понятийный корост обстал образ слова; некогда не было самого образа слова: образы обложили позднее безобразный корень; ранее не было корня; все корни — змеиные шкурки; змея же живая — язык; некогда та змея была струями, нёбо же — парусом ритмов, несущих; космос, твердея, стал полостью рта, струя воздуха — эта танцовшица мира — язык наш.
Прежде явственных звуков в замкнувшейся сфере своей, как танцовщица, прыгал язык; все его положения, перегибы, прикосновения к небу и игры с воздушной струей (выдыхаемым внутренним жаром) сложили во времени звучные знаки спиранты, сонанты: оплотневали согласными; и — отложили массивы из взрывных: глухих (р, t, k) и звучащих (b, d, g).
3
Игры танцовщицы с легкой, воздушной струей, точно с газовым шарфом — теперь нам невнятны.
И сочетания звуков, слагаясь, ссыпаясь, ссыхаясь, отяжелили наречия; словари звуко-образов, бременя память нам, не взирают нам в душу былым своим явственным жестом; так: ясность звучного смысла — в умении видеть танцы танцовщицы с шарфом — воздушной струей; темнота же его — в словарях, из которого понастроены человечеством храмы наречий.
Сочетанье высокого «i» и низким «u» (иностранное «y») не означает для нас — сочетанья, слияния;не понимаем: звук «W» есть звук «U», в «i» есть «n»: iun-iuw-iun- (go) — iuv(enes) — нам бежит по истории; и означает: «слиянье»и «юность»; не понимаем мы древнего«W», произносимого около глотки; не понимаем, как только потом возникает звук «V» перелетая к губам. Выражение влетания воздуха в глотку есть Hah; оттого то и «ах» — удивление, опьянение воздухом; «ha» — отдание, эманация; воздуха, жара, души; и звук «Hauch» выражает значением смысла — значение звука. Полугласная «h» (верней «а» с придыханием) — первое веяние воздуха звука из жара, из глотки.
Образованье спирант — образование горящих туманностей газа: тончайшей материи звуков; в «w», «v», «r», «h» и «s» мы имеем распад на тепло (w), энергию (r), воздух холодный (v) и воздух теплый «h», на свет и огонь («s» и «r»); а в сонантном ряду u-w-r-l-n — образованье: из воздуха влаги; l-m-n — явно жидки; три взрывные — g-b-d — почти тверды: «b» — вязко, «d» — звонко, «g» — рыхло-рассыпчато; k-t-р — (ряд глухих, глухо-взрывных) — тверды; я — сказал бы, что каменны, если б «р» не являлся нам символом твердой животности, «t» — растительной тканью; «k» — каменный, минерально-безжизненный звук; вот три царства: животных («р», «b»), растений («t», «d»), кристаллов («k») и аморфных земель («g»).
И сочетания звуков, слагаясь, ссыпаясь, ссыхаясь, отяжелили наречия; словари звуко-образов, бременя память нам, не взирают нам в душу былым своим явственным жестом; так: ясность звучного смысла — в умении видеть танцы танцовщицы с шарфом — воздушной струей; темнота же его — в словарях, из которого понастроены человечеством храмы наречий.
Сочетанье высокого «i» и низким «u» (иностранное «y») не означает для нас — сочетанья, слияния;не понимаем: звук «W» есть звук «U», в «i» есть «n»: iun-iuw-iun- (go) — iuv(enes) — нам бежит по истории; и означает: «слиянье»и «юность»; не понимаем мы древнего«W», произносимого около глотки; не понимаем, как только потом возникает звук «V» перелетая к губам. Выражение влетания воздуха в глотку есть Hah; оттого то и «ах» — удивление, опьянение воздухом; «ha» — отдание, эманация; воздуха, жара, души; и звук «Hauch» выражает значением смысла — значение звука. Полугласная «h» (верней «а» с придыханием) — первое веяние воздуха звука из жара, из глотки.
Образованье спирант — образование горящих туманностей газа: тончайшей материи звуков; в «w», «v», «r», «h» и «s» мы имеем распад на тепло (w), энергию (r), воздух холодный (v) и воздух теплый «h», на свет и огонь («s» и «r»); а в сонантном ряду u-w-r-l-n — образованье: из воздуха влаги; l-m-n — явно жидки; три взрывные — g-b-d — почти тверды: «b» — вязко, «d» — звонко, «g» — рыхло-рассыпчато; k-t-р — (ряд глухих, глухо-взрывных) — тверды; я — сказал бы, что каменны, если б «р» не являлся нам символом твердой животности, «t» — растительной тканью; «k» — каменный, минерально-безжизненный звук; вот три царства: животных («р», «b»), растений («t», «d»), кристаллов («k») и аморфных земель («g»).
4
Все движение языка в нашей полости рта — жест безрукой танцовщицы, завивающей воздух, как газовый, пляшущий шарф; разлетаяся в стороны, концы шарфа щекочут гортань; и — раздается сухое, воздушное, быстрое «h», произносимое, как русское «xa»; жест раскинутых рук (вверх и в сторону) — «h» (см. рис. № 1).
Жесты рук отражают все жесты безрукой танцовщицы, пляшущей в мрачной темнице: под сводами нёба; безрукую мимику отражает движение рук; те движения — гиганты огромного мира, незримого звуку; так язык из пещеры своей управляет громадою, телом; и тело рисует нам жесты; и бури смысла — под ними.
Жест руки наш безрукий язык подглядел; и повторил его звуками; звуки ведают тайны древнейших душевных движений; так, как мы произносим звучащие смыслы словес, так творили нас некогда: произносили со смыслом; наши звуки — слова — станут миром: творим человеков из слов; и слова суть поступки.
Звуки — древние жесты в тысячелетиях смысла; в тысячелетиях моего грядущего бытия пропоет мне космической мыслью рука. Жесты — юные звуки еще не сложившихся мыслей, заложенных в теле моем; во всем теле моем произойдет то же самое с течением времени то, что происходит пока в одном месте тела: под лобной костью.
Переполнится мыслью все тело мое.
Рис. № 1
Жесты рук отражают все жесты безрукой танцовщицы, пляшущей в мрачной темнице: под сводами нёба; безрукую мимику отражает движение рук; те движения — гиганты огромного мира, незримого звуку; так язык из пещеры своей управляет громадою, телом; и тело рисует нам жесты; и бури смысла — под ними.
Жест руки наш безрукий язык подглядел; и повторил его звуками; звуки ведают тайны древнейших душевных движений; так, как мы произносим звучащие смыслы словес, так творили нас некогда: произносили со смыслом; наши звуки — слова — станут миром: творим человеков из слов; и слова суть поступки.
Звуки — древние жесты в тысячелетиях смысла; в тысячелетиях моего грядущего бытия пропоет мне космической мыслью рука. Жесты — юные звуки еще не сложившихся мыслей, заложенных в теле моем; во всем теле моем произойдет то же самое с течением времени то, что происходит пока в одном месте тела: под лобной костью.
Переполнится мыслью все тело мое.
5
В звуке «r» подлетает язык: его кончик дрожит; струя воздуха сзади толкает язык; и срывается с места он, силяся побежать по направлению к выходу в свет — имитация жеста бега по времени — «r». (См. рис. № 2).
В звуке «s», у зубов, завиваясь спиралью, струя выдыхания излетает наружу, рисуя нам жесты спиралью взвиваемых рук.
Рис. № 2
В звуке «b» замыкаются губы; и сила покрова из губ (как давление с периферии к центру) звук «b» нам кидает обратно; и оттого, — вот жесты «b»: отступя шаг назад, наклонив долу голову, приподымаю я руку над ней, уходя под покров.
В звуке «р» — жест иной. (См. рис. № 3).
Так мимика звуков слагает нам танец; искусство ритмических звуков — язык языков.
В звуке «s», у зубов, завиваясь спиралью, струя выдыхания излетает наружу, рисуя нам жесты спиралью взвиваемых рук.
В звуке «b» замыкаются губы; и сила покрова из губ (как давление с периферии к центру) звук «b» нам кидает обратно; и оттого, — вот жесты «b»: отступя шаг назад, наклонив долу голову, приподымаю я руку над ней, уходя под покров.
В звуке «р» — жест иной. (См. рис. № 3).
Так мимика звуков слагает нам танец; искусство ритмических звуков — язык языков.
6
Видел я эвритмистку; танцовщицу звука; она выражает спирали сложенья миров; все они мироздания; выражает, как нас произнес Божий Звук: как в звучаниях мы полетели по Космосу; солнца, луны и земли горят в ее жестах; аллитерации и ассонансы поэта впервые горят.
Будут дни: то стремительно вытянув руки, то их опуская, под звезды развеет нам рой эвритмисток священные жесты; на линии жестов опустятся звуки; и — светлые смыслы сойдут. Жестикуляция, эвритмия — искусство словесности; филология в наши дни есть искусство медлительных чтений; в грядущем она — быстрый танец всех звезд: зодиаков, планет, их течений, горений; узнания мудрости — ноты и танцы; умение жестами выстроить мир означает, что корень сознания вскрыт: мысль срослася со словом; так: выражение звука есть знание; и ответ на вопрос есть мимический жест, изображающий жизнь вопроса во мне; без уменья изображать жизнь вопроса нам нет разрешений вопроса.
Рис. № 3
Видал эвритмию (такое искусство возникло); в нем знание шифров природы; природа осела землею из звука: на эвритмистке червонится звук; и природа сознания — в нем; и эвритмия — искусство познаний; здесь мысль льется в сердце; а сердце крылами-руками без слов говорит; и двулучие рук — говорит.
Эвритмиею опускали нас духи на землю; мы в них, точно ангелы.
Видел я эвритмисток (близ купола, крепкого звуком): их шарфы метались; и дугами крылий качались их руки; и опускались их шарфы; бывало, стоит та и эта, протянет к нам руки, рисуя далекие звуки; казалось: за ней кто-то есть; и расколами звука — блестит сама Древность: -
— В древнейшей Аэрии, в «Аэре», жили когда-то мы, звуки; и звуки доселе живут; звукословием выражаем мы их:
Будут дни: то стремительно вытянув руки, то их опуская, под звезды развеет нам рой эвритмисток священные жесты; на линии жестов опустятся звуки; и — светлые смыслы сойдут. Жестикуляция, эвритмия — искусство словесности; филология в наши дни есть искусство медлительных чтений; в грядущем она — быстрый танец всех звезд: зодиаков, планет, их течений, горений; узнания мудрости — ноты и танцы; умение жестами выстроить мир означает, что корень сознания вскрыт: мысль срослася со словом; так: выражение звука есть знание; и ответ на вопрос есть мимический жест, изображающий жизнь вопроса во мне; без уменья изображать жизнь вопроса нам нет разрешений вопроса.
Видал эвритмию (такое искусство возникло); в нем знание шифров природы; природа осела землею из звука: на эвритмистке червонится звук; и природа сознания — в нем; и эвритмия — искусство познаний; здесь мысль льется в сердце; а сердце крылами-руками без слов говорит; и двулучие рук — говорит.
Эвритмиею опускали нас духи на землю; мы в них, точно ангелы.
Видел я эвритмисток (близ купола, крепкого звуком): их шарфы метались; и дугами крылий качались их руки; и опускались их шарфы; бывало, стоит та и эта, протянет к нам руки, рисуя далекие звуки; казалось: за ней кто-то есть; и расколами звука — блестит сама Древность: -
— В древнейшей Аэрии, в «Аэре», жили когда-то мы, звуки; и звуки доселе живут; звукословием выражаем мы их:
Рудою солнца посеян свет,
Для вечной правды названия нет.
Считает время песок мечты,
Но новых зерен прибавил ты…
На крепких сгибах воздетых рук
Возводит церкви строитель звук.
Сергей Есенин.
7
Над булыжником мостовой простоять можно дни; можно днями себе представлять старину его жизни. Но не под силу геологу эту жизнь пережить.
Таково положенье лингвиста над корнем обломком дышавшего смысла; он волен часами продумывать перемены корней — по языкам, по векам; но не под силу лингвисту исполниться жестом, стать воздухом корня: летать существами его по истории языков, в сотрясениях воздуха слышать печати древнейшего смысла; и, облекаяся в образ бормочущих былей, восстановлять то, что было.
Геолог не может сказать: «Да, я видел булыжники перворожденными вспышкой огней; да, я видел летучие танцы тончайшей материи, понял все ритмы кристалла». Геолог нам скажет, что пыльный булыжник — осколок такой-то породы, тогда-то осевшей.
И — скажет лингвист: -
— Индоевропейские языки распадаются нам на семь групп; первая, индо-иранская группа, содержит в себе: язык Вед, язык надписей Дария, язык текстов Авесты, гоноры областей Курдистана, Афганистана, Белуджистана, Памира; вторая содержит в себе диалекты: аттический, ионический, кипрский, аркадский, дорический, беотийский, элладский и фессалийский; итало-кельтская группа дает языки — умбрский, осский, латинский, британский (тут — говоры; кимврский, корнский, бретонский) и гельский со включением гальского диалекта; четвертая группа (германская) носит язык надписей (рун), готский, шведский, норвежский, исландский и датский; немецкий представлен тремя диалектами (фризским, верхне- и нижне-германским); славяно-балтийская группа объемлет собою нам прусский, литовский, латышский; и диалекты: словинские, сербо-хорватские, македоноболгарские, малорусские, великорусские, белорусские гоноры; польские и полабские диалекты; и — лужицкие диалекты; шестая, албанская группа, дана нам в албанском; седьмая, армянская группа — армянским… -
— Так скажет лингвист; и он скажет еще -
— что по способу артикуляции двоеродны согласные: взрывные и спиранты; взрывныехарактерны прерывом воздушного тока в местах полости рта, возобновлением тока (эксплозией); при ослабленной силе давления взрывныесуть b-d-g; и p-t-k суть глухие; образование затвора губами — рождает губные: прикосновение язычного кончика к верхне-переднему небу рождает зубные; прикосновение к небу язычной поверхности порождает гортанные. Все спирантысуть звуки, возникшие от суженья воздушного тока (гортанью, губами, зубами). Сонантаминазываются средние, гласно-согласные, звуки: v-w-r-l-n-m — суть сонанты; в «m», «n» токи воздуха пролетают чрез нос; при «1» кончик язычный касается неба: края — опускаются; в «r» этот кончик дрожит не касаяся неба; древний «w» переходит отчетливо в «gh» чрез исчезнувший звук, изобразимый обычно как «gwh»; поздний «v» есть сонант. И так далее. [1]
— Только это расскажет лингвист, принимаясь за звук.
Таково положение лингвиста над корнем.
Таково положенье лингвиста над корнем обломком дышавшего смысла; он волен часами продумывать перемены корней — по языкам, по векам; но не под силу лингвисту исполниться жестом, стать воздухом корня: летать существами его по истории языков, в сотрясениях воздуха слышать печати древнейшего смысла; и, облекаяся в образ бормочущих былей, восстановлять то, что было.
Геолог не может сказать: «Да, я видел булыжники перворожденными вспышкой огней; да, я видел летучие танцы тончайшей материи, понял все ритмы кристалла». Геолог нам скажет, что пыльный булыжник — осколок такой-то породы, тогда-то осевшей.
И — скажет лингвист: -
— Индоевропейские языки распадаются нам на семь групп; первая, индо-иранская группа, содержит в себе: язык Вед, язык надписей Дария, язык текстов Авесты, гоноры областей Курдистана, Афганистана, Белуджистана, Памира; вторая содержит в себе диалекты: аттический, ионический, кипрский, аркадский, дорический, беотийский, элладский и фессалийский; итало-кельтская группа дает языки — умбрский, осский, латинский, британский (тут — говоры; кимврский, корнский, бретонский) и гельский со включением гальского диалекта; четвертая группа (германская) носит язык надписей (рун), готский, шведский, норвежский, исландский и датский; немецкий представлен тремя диалектами (фризским, верхне- и нижне-германским); славяно-балтийская группа объемлет собою нам прусский, литовский, латышский; и диалекты: словинские, сербо-хорватские, македоноболгарские, малорусские, великорусские, белорусские гоноры; польские и полабские диалекты; и — лужицкие диалекты; шестая, албанская группа, дана нам в албанском; седьмая, армянская группа — армянским… -
— Так скажет лингвист; и он скажет еще -
— что по способу артикуляции двоеродны согласные: взрывные и спиранты; взрывныехарактерны прерывом воздушного тока в местах полости рта, возобновлением тока (эксплозией); при ослабленной силе давления взрывныесуть b-d-g; и p-t-k суть глухие; образование затвора губами — рождает губные: прикосновение язычного кончика к верхне-переднему небу рождает зубные; прикосновение к небу язычной поверхности порождает гортанные. Все спирантысуть звуки, возникшие от суженья воздушного тока (гортанью, губами, зубами). Сонантаминазываются средние, гласно-согласные, звуки: v-w-r-l-n-m — суть сонанты; в «m», «n» токи воздуха пролетают чрез нос; при «1» кончик язычный касается неба: края — опускаются; в «r» этот кончик дрожит не касаяся неба; древний «w» переходит отчетливо в «gh» чрез исчезнувший звук, изобразимый обычно как «gwh»; поздний «v» есть сонант. И так далее. [1]
— Только это расскажет лингвист, принимаясь за звук.
Таково положение лингвиста над корнем.
8
Присоединением окончаний, приставок и грамматических форм обрастают первичные, язычные формы. Первичные языки односложны; так: односложен китайский; и нет различия в нем меж предлогом, глаголом, наречием, прилагательным; нет падежного окончания; расположение корней заменяет спряжение;
во да ниозначает
я бью тебя; ни да воозначает
ты бьешь меня.
Впоследствии сочетаются корни; иные, теряя значения, сопровождают слова; таково китайское цзы: первоначально цзы — сын; но лао-цзыесть старый; хао-цзыесть нищий; си-цзыесть актери т. д.
Во втором периоде языков таковые слова суть приставки: агглютативные языки (таков нам китайский, туранский) приклеивают приставку к корням, а во флективномпериоде (в третьем) приставочныйи приставляющийкорень теряют первичные смыслы.; санскритские корни — такие: утратили первые смысли они.
Все падежные окончания — остатки словес; по Максу Мюллеру в слове «lucet» остатки трех слов: luc-e-t; и оно — предложение, сжатое в слово: предложения — древнее позднейших словесных сложений. Да, предложения — суждения речи; и так: смысл — прежде корня; смысл «lucet» утерян: и находим — в круге смыслов; в «luc», «е», в «t». Но эти смыслы — утрачены.
Переменчивы корни; tud(tudati) есть толкаю; меняется корень tud-tup-tyd-tus; и даются слова: typto, tupati, timpati, topati и tusiti; тузить— происходит отсюда; отсюда же слова тимпан, что есть точно (по корню): тузимый, толкаемый. [2]
Впоследствии сочетаются корни; иные, теряя значения, сопровождают слова; таково китайское цзы: первоначально цзы — сын; но лао-цзыесть старый; хао-цзыесть нищий; си-цзыесть актери т. д.
Во втором периоде языков таковые слова суть приставки: агглютативные языки (таков нам китайский, туранский) приклеивают приставку к корням, а во флективномпериоде (в третьем) приставочныйи приставляющийкорень теряют первичные смыслы.; санскритские корни — такие: утратили первые смысли они.
Все падежные окончания — остатки словес; по Максу Мюллеру в слове «lucet» остатки трех слов: luc-e-t; и оно — предложение, сжатое в слово: предложения — древнее позднейших словесных сложений. Да, предложения — суждения речи; и так: смысл — прежде корня; смысл «lucet» утерян: и находим — в круге смыслов; в «luc», «е», в «t». Но эти смыслы — утрачены.
Переменчивы корни; tud(tudati) есть толкаю; меняется корень tud-tup-tyd-tus; и даются слова: typto, tupati, timpati, topati и tusiti; тузить— происходит отсюда; отсюда же слова тимпан, что есть точно (по корню): тузимый, толкаемый. [2]
9
Варенец и варенье, молочный продукт и плоды — что тут общего? Корневое значение «war» не связуемо с образом.
Курица поклевала— встает один образ; и позобаше— другой уже образ; оттенены два момента.
Понятиеот поятие; взял, усвоили понялодно в корне слово; Begriffот begreifen — схватил;и notionот noter: счел, учел.Так в абстракциях мысли не выражает звук слова понятиесуммы оттенков (усвоил, схватил, счел, учел, понял, взял).
Понятие— неотделимо от ореола из образов; он препятствует сосредоточить внимание на отвлеченном словесном моменте; понятие — взятие; но — не всякое: взятие мыслью; и оттого то понятиев круге образов слова — момент; таковы все абстракции.
Изображение точки, момента,всегда только чувственно; изобразимаяточка — модель; необходимости изображенья понятий при помощи слова — трагедия философии: наше средство познания, слово, — неотделимо от образа.
Курица поклевала— встает один образ; и позобаше— другой уже образ; оттенены два момента.
Понятиеот поятие; взял, усвоили понялодно в корне слово; Begriffот begreifen — схватил;и notionот noter: счел, учел.Так в абстракциях мысли не выражает звук слова понятиесуммы оттенков (усвоил, схватил, счел, учел, понял, взял).
Понятие— неотделимо от ореола из образов; он препятствует сосредоточить внимание на отвлеченном словесном моменте; понятие — взятие; но — не всякое: взятие мыслью; и оттого то понятиев круге образов слова — момент; таковы все абстракции.
Изображение точки, момента,всегда только чувственно; изобразимаяточка — модель; необходимости изображенья понятий при помощи слова — трагедия философии: наше средство познания, слово, — неотделимо от образа.
10
Образ слова есть круг всех моментов понятия; и оттого: образ мысли есть образ не данный абстрактно;
понятиетолько пунктир; и текучая, недробимая линия — мысль; поползновение отвлекаться от образов в данных условиях мысли ведет к перепрыгу сознания через себя самого.
В терминологии невозможное хочет быть нам возможным, несущее — сущим; но небытийственны те несущие не сущиесмыслы; все понятия — словеса, имена, бытия, существа; но понятия-термины — имена наизнанку; выверните наизнанку словесный звук (Nomen)почти выйдет Nemoникто: или даже нем он. Небытие, немота, глухота сопровождает нам термины.
В терминологии невозможное хочет быть нам возможным, несущее — сущим; но небытийственны те несущие не сущиесмыслы; все понятия — словеса, имена, бытия, существа; но понятия-термины — имена наизнанку; выверните наизнанку словесный звук (Nomen)почти выйдет Nemoникто: или даже нем он. Небытие, немота, глухота сопровождает нам термины.
11
Можно ли, мысля мгновенно, обнять круг понятий? В
usus'e словесного выражения — нет: понятие отделено от понятия непроходимыми безднами; так ответят нам логики; вскроют суждение — переход от понятия к понятию, как огромный процесс, напоминающий космос, в котором понятия — звезды — отделены друг от друга безмерными безднами; чувственность — бездны эти.
Современные гносеологи осознали трагедию обременения понятия образом; художники слона сознали трагедию: обременения образа схемой; и образ, и корень, взаимно ломая друг друга, ломают нам смысл; и градации смыслов, порвавшие связи друг с другом, стоят перед нами; слепые, глухие, немые — стоим перед ними; и восставая грамматикой против смысла понятийных взятий, и восставшая из логики против образных восприятий понятий — терзая себя, истерзали слова.
Но ствол общий, иль корень, подпочвенен, темен и глух: его смысл — запорожен; пороги сознания шатки; в неосторожном разбитии их нам слова, запорожцы,грозят грозным, темным наскоком: насилием крика над толком. Стремление пересоздать смыслы слов очень часто — безумие.
И все-таки: образ мысли, понятие, суть зависимые переменные слова; независимая, непеременная величина его — звук; и он нудит, зовет за порог: в ночь безумия, в мироздание слова, где нет ни понятия, ни образа слова — есть твердь — и nycтa, и безводнаона; но дух Божий — над нею.
Современные гносеологи осознали трагедию обременения понятия образом; художники слона сознали трагедию: обременения образа схемой; и образ, и корень, взаимно ломая друг друга, ломают нам смысл; и градации смыслов, порвавшие связи друг с другом, стоят перед нами; слепые, глухие, немые — стоим перед ними; и восставая грамматикой против смысла понятийных взятий, и восставшая из логики против образных восприятий понятий — терзая себя, истерзали слова.
Но ствол общий, иль корень, подпочвенен, темен и глух: его смысл — запорожен; пороги сознания шатки; в неосторожном разбитии их нам слова, запорожцы,грозят грозным, темным наскоком: насилием крика над толком. Стремление пересоздать смыслы слов очень часто — безумие.
И все-таки: образ мысли, понятие, суть зависимые переменные слова; независимая, непеременная величина его — звук; и он нудит, зовет за порог: в ночь безумия, в мироздание слова, где нет ни понятия, ни образа слова — есть твердь — и nycтa, и безводнаона; но дух Божий — над нею.
12
Образ нудит нас видеть; и не дает проницания; и видения носятся; и — непоняты они; такой призрак есть видимость.
Что мы видим извне — часть возможного; динозавры не видимы в круге теперешней жизни; и в материальных условиях не возникает кентавр; но он — есть: наше внешнее видение — малая часть наших ведений; глагол видетьесть в сущности ведать: и видысуть веды; ведун видит больше.
Обставшая видимость (купол неба) могла бы такою не быть, а быть клокотаньем кипящих, светящих фантасмов; орнаментом линий, ежесекундно меняющим очертание; вся история орнаментального творчества нам являет действительность, аналогичную нашей; здесь сложнятся бегущие линии; и обвисают гирляндой, откуда выходят дриады и фавны, отваливаясь от их родивших гирлянд: хвостик фавна в истории живописи черешок, соединявший его со стебельком; рядом с логикой данной природы есть логика архитектоники линий: природа фантазии; в ней природа, пленившая нас, — лишь момент, лишь абстракция круга; в круге не данных природ протекает природа нам данная; данность ее только малая часть; и лишь целое этой части — действительность.
Невозможное миру фантазии — сущее звука; область звука — в за-образном, в корневом, в прародимом.
Что мы видим извне — часть возможного; динозавры не видимы в круге теперешней жизни; и в материальных условиях не возникает кентавр; но он — есть: наше внешнее видение — малая часть наших ведений; глагол видетьесть в сущности ведать: и видысуть веды; ведун видит больше.
Обставшая видимость (купол неба) могла бы такою не быть, а быть клокотаньем кипящих, светящих фантасмов; орнаментом линий, ежесекундно меняющим очертание; вся история орнаментального творчества нам являет действительность, аналогичную нашей; здесь сложнятся бегущие линии; и обвисают гирляндой, откуда выходят дриады и фавны, отваливаясь от их родивших гирлянд: хвостик фавна в истории живописи черешок, соединявший его со стебельком; рядом с логикой данной природы есть логика архитектоники линий: природа фантазии; в ней природа, пленившая нас, — лишь момент, лишь абстракция круга; в круге не данных природ протекает природа нам данная; данность ее только малая часть; и лишь целое этой части — действительность.
Невозможное миру фантазии — сущее звука; область звука — в за-образном, в корневом, в прародимом.
13
Мир — абстракция круга миров; мир — момент мирозданий; понятие непонятно в понятии; эсотерический смысл его, —
круг;это — миф; но метафора, миф, обьяснима лишь в круге метафор; мифология мифологий — отсутствует; круг метафор — не замкнут; смыкается звуком он; звук непосредственен; и мифология мифологий лежит в смысле звучности; непререкаемы звуки; я слышу r, то есть gr и не могу утверждать, что я слышу р, t; между тем образ
птицав образованиях нашей души раздроблен (во мне он есть
коршун, в другом он есть
ласточка).
Образ слова не разрешает проблему познания речи.
Образ слова не разрешает проблему познания речи.
14
Трагедия понятийных пониманий словесности в том, что процесс становления, образ, опознается одним из продуктов процесса; продукт есть понятие; точка не обнимает нам круга.
Понятие — в круге суждений; в аналитической логике оно есть первейший момент; круги мысли защелкнуты составною частицей — понятием; образность суждения — налицо; зависим ость мысли понятий от образов речи есть факт жизни мысли.
Мы приходим к признанию смысла понятия в круге, которого целостность — образ (идея), или миф; миф же жив; в тысячелетиях понятийной жизни растет миф единый.
Звук — круг кругов: можно в образах мыслить отчетливо, если найти звук единый, связующий их; в образованиях мифологии звук изживает себя.
Звук безобразен, беспонятен, но — осмыслен; если: б он развил смысл безотносительно к данным смыслам понятий, — за листопадом словес мы могли б, проницая словесность, до дна проницать и себя: свою скрытую суть мы могли бы увидеть; и звукословие — опыт; восстановлено мироздание в нем.
Понятие — в круге суждений; в аналитической логике оно есть первейший момент; круги мысли защелкнуты составною частицей — понятием; образность суждения — налицо; зависим ость мысли понятий от образов речи есть факт жизни мысли.
Мы приходим к признанию смысла понятия в круге, которого целостность — образ (идея), или миф; миф же жив; в тысячелетиях понятийной жизни растет миф единый.
Звук — круг кругов: можно в образах мыслить отчетливо, если найти звук единый, связующий их; в образованиях мифологии звук изживает себя.
Звук безобразен, беспонятен, но — осмыслен; если: б он развил смысл безотносительно к данным смыслам понятий, — за листопадом словес мы могли б, проницая словесность, до дна проницать и себя: свою скрытую суть мы могли бы увидеть; и звукословие — опыт; восстановлено мироздание в нем.
15
Форму горнего человека возможно прочувствовать, идя внутрь, за собою ведя извне бьющие звуки; макрокосмический человек, по заверению Штейнера, станет внятно понятным, когда мы научимся видеть, как звук облекается в образ.
Штейнер советует звук наблюдать: произнесения — опыты; необходимо восчувствовать, как звук «а», проносяся по воздуху, ткет себе ткани.
Тогда мы поймем, что вставало перед мудрым евреем в звучаниях Библии; Берешит бар аЭлогим эт хишамаим бэт хар ец. [3]Целый мир возникал; возникали картины, подобные возникающим у порога к сверхчувственной тайне; проникновение в Библию — чрез углубление в звук; необходимо умение углублять; необходимо умение наблюдать.
— «Берешит» — звук свободен от злаков понятий, покрывших его, от метафор, от корня: и то — бе, решьи шит; то — пылающий пламенник; надо, кинуться в пламенник звука, как в пещь Даниила; остаться нетронутым в ней; и представление огромного шара и жара возникнет: и свет, будто солнечный центр, вдруг блеснет: внутрь себя; мировая ткань «мира в начале»появится образом пара, огней, раскаленных, бушующих, воспламененных субстанций; из пара, огней, раскаленных, воспламененных субстанций — лик Духа, творящегобурную и калимую ткань; эта ткань — мировой кипяток, — как покров, на том Духе; представление громадного жара и шара воистину станет нам ясным покровом, переливчатым, как перламутр, и прозрачным, как воздух; сквозь него точно демоны глухонемые, — на нас Элогимы стремят безглагольные взоры свои; и творят нам «Начала»: то было «в начале» земли, в «берешит».
«Берешит» — вот три звука: бэт, реши шит; бэтв душе мудрецов вызывало энергию действий, прикрытых покровом: энергию действия в скорлупе… в перламутре из пламеней; решвызывало огромные облаки Духов, творящих внутри оболочки и устремляющих безглагольные взоры на нас; «шит»являло потоки стремящихся сил — страстных сил, устремленных наружу; в звуке шитесть задор: — вот какая картина вставала еврею первейшими звуками первоположенной книги; звуки Библии есть особый язык; если душу расплавить, прояснится он: и — откроется путь к пониманию Библии. — Так говорит Рудольф Штейнер: «Поэтому в самых звуках… является нам та высокая школа, которая древнею мудреца приводила к картинам, воскресшим для взора… Появляется невыразимый трепет… перед тем, как воскресла вселенная наша». [4]
Для охранителей музеев корней это все только бред, разумеется; их небредные мысли зато часто — тусклости.
Штейнер советует звук наблюдать: произнесения — опыты; необходимо восчувствовать, как звук «а», проносяся по воздуху, ткет себе ткани.
Тогда мы поймем, что вставало перед мудрым евреем в звучаниях Библии; Берешит бар аЭлогим эт хишамаим бэт хар ец. [3]Целый мир возникал; возникали картины, подобные возникающим у порога к сверхчувственной тайне; проникновение в Библию — чрез углубление в звук; необходимо умение углублять; необходимо умение наблюдать.
— «Берешит» — звук свободен от злаков понятий, покрывших его, от метафор, от корня: и то — бе, решьи шит; то — пылающий пламенник; надо, кинуться в пламенник звука, как в пещь Даниила; остаться нетронутым в ней; и представление огромного шара и жара возникнет: и свет, будто солнечный центр, вдруг блеснет: внутрь себя; мировая ткань «мира в начале»появится образом пара, огней, раскаленных, бушующих, воспламененных субстанций; из пара, огней, раскаленных, воспламененных субстанций — лик Духа, творящегобурную и калимую ткань; эта ткань — мировой кипяток, — как покров, на том Духе; представление громадного жара и шара воистину станет нам ясным покровом, переливчатым, как перламутр, и прозрачным, как воздух; сквозь него точно демоны глухонемые, — на нас Элогимы стремят безглагольные взоры свои; и творят нам «Начала»: то было «в начале» земли, в «берешит».
«Берешит» — вот три звука: бэт, реши шит; бэтв душе мудрецов вызывало энергию действий, прикрытых покровом: энергию действия в скорлупе… в перламутре из пламеней; решвызывало огромные облаки Духов, творящих внутри оболочки и устремляющих безглагольные взоры на нас; «шит»являло потоки стремящихся сил — страстных сил, устремленных наружу; в звуке шитесть задор: — вот какая картина вставала еврею первейшими звуками первоположенной книги; звуки Библии есть особый язык; если душу расплавить, прояснится он: и — откроется путь к пониманию Библии. — Так говорит Рудольф Штейнер: «Поэтому в самых звуках… является нам та высокая школа, которая древнею мудреца приводила к картинам, воскресшим для взора… Появляется невыразимый трепет… перед тем, как воскресла вселенная наша». [4]
Для охранителей музеев корней это все только бред, разумеется; их небредные мысли зато часто — тусклости.
16
Вот еще углубление в звук: Яков Беме…
— «Am Anfang schuf Gott Himmel und Erden».
— «Надо в точности рассмотреть эти слова, что они значат: ибо слово Am собирается в сердце, и доходит до губ, здесь оно пленяет, и звуча возвращается назад до своего исходного места… Это означает…, что звук изошел из сердца Божия и объял все место сего мира; но как оно оказалось злым, то звук снова отступил назад». Живописуется здесь душевность движения гласного «а», и отдавания звука при «m»: жесты «m» суть отдача от губ в область полости — ниже и спереди по отношению к «n»… «Слово An вырывается из сердца к устам, и оставляет долгий след; когда же оно произносится, то замыкается в середине на своем престоле верхним небом и остается наполовину снаружи и наполовину внутри»… (Здесь опять-таки гласное «а» прямо связано с сердцем; а «n», пропуская струю выдыханий через нос, оставляет свое впечатление: «наполовину снаружи и наполовину внутри»)… «Это означает, что сердце Божие возымело отвращение к поврежденности и отвергло от себя поврежденное существо…» [5]и т. д. — На протяжении ряда страниц Яков Беме рисует градации жестов из звука.
— «Am Anfang schuf Gott Himmel und Erden».
— «Надо в точности рассмотреть эти слова, что они значат: ибо слово Am собирается в сердце, и доходит до губ, здесь оно пленяет, и звуча возвращается назад до своего исходного места… Это означает…, что звук изошел из сердца Божия и объял все место сего мира; но как оно оказалось злым, то звук снова отступил назад». Живописуется здесь душевность движения гласного «а», и отдавания звука при «m»: жесты «m» суть отдача от губ в область полости — ниже и спереди по отношению к «n»… «Слово An вырывается из сердца к устам, и оставляет долгий след; когда же оно произносится, то замыкается в середине на своем престоле верхним небом и остается наполовину снаружи и наполовину внутри»… (Здесь опять-таки гласное «а» прямо связано с сердцем; а «n», пропуская струю выдыханий через нос, оставляет свое впечатление: «наполовину снаружи и наполовину внутри»)… «Это означает, что сердце Божие возымело отвращение к поврежденности и отвергло от себя поврежденное существо…» [5]и т. д. — На протяжении ряда страниц Яков Беме рисует градации жестов из звука.
17
В приводимом звучании явлено «am-an-an» (am Anfang); интересует, «m», «n», полугласные, или сонанты; «am-an» или «man» — звуки мысли; действительно: —
man-gti есть
понимать(по-литовски),
man-am(по-армянски) есть то же; по-зендски
мысль — mana; и по-санскритки:
мысль — manah, молитва— и
man-ma, и
man-tra, ум —
mana-s;
подумали — mamn-ate; «mn» — звуки мысли:
мн-ить и
мн-ение;
min-eti есть
иметь на уме(по-литовски);
ум— и
menos, и
men-s и
men-me (ирландский) — ум. Уразумеем теперь эти звуки. — «Am Anfang» — в них есть сочетание am-an-an, переходящее в (а)mana(n); — «am Anfang» («в начале») гласит звуком слов, что
«в начале был разум». Самое начало есть разум: «В начале бе слово».
Евангелист Иоанн вписан звуками.
Так еврейское «берешит» и немецкое «Anfang» дают две картины: пылающий блесками мир; и — Элогимы под ним; это вскрыл Рудольф Штейнер… И некий космический человек «Adam Kadmon» (ad-ad-am-on) (в мысли божественной, в «Mana», звучит по-немецки; «В начале всего»).
Евангелист Иоанн вписан звуками.
Так еврейское «берешит» и немецкое «Anfang» дают две картины: пылающий блесками мир; и — Элогимы под ним; это вскрыл Рудольф Штейнер… И некий космический человек «Adam Kadmon» (ad-ad-am-on) (в мысли божественной, в «Mana», звучит по-немецки; «В начале всего»).